Башня над Камой

Глава четвёртая. Галим и Василий

Соловей утих, и стало слышно, как внизу за грядой тумана потрескивает костёр. В пещере, вырытой в черноте его пламенем, колыхались тени и слышались мальчишеские голоса.

По обрывку троса, свисающему с кнехтов, девочка на руках спустилась на берег, и её окатил крупный проливень — роса, что таилась в ветвях.

Раздвигая ветви, сгруженные влагой, девочка пробиралась на огонь. Глина налипала на ноги, отчего поверх резиновых сапожек образовались глиняные сапожища. На слух было похоже, что идёт великан, и дети у костра с испугом прислушивались к его шагам.

Хлоп-хлоп! Хлоп-хлоп!

Их было двое — два мальчика класса на три младше её. Они походили друг на друга, как братья. Только один был посветлее, а другой потемнее.

Галя остановилась у костра, где из земли, из камушков вытекал родник. Она сдержалась изо всех сил, чтобы не упасть на колени и не напиться воды, сколько душе угодно. Трудно шевеля сухими губами, девочка поздоровалась:

— Здравствуйте, ребята…

Мальчик посветлее ответил:

— Здоро́во.

И улыбнулся, показав нехватку передних зубов — по крайней молодости или по какой другой причине.

Мальчик потемнее — с открытой мокрой грудью под стёганкой (купался, видно, и теперь согревается) — сказал:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, коли не хвастаете, — улыбнулась Галя.

— Мы никогда не хвастаем, — заявил мальчик потемнее.

А его приятель усомнился:

— Ну да, никогда!

— Знакомиться надо, — сказал мальчик потемнее. — Меня зовут Галим. Его зовут Василий. А как вот вас-то зовут?

— Галина.

— А по отчеству? — допытывался Галим. — Больно нам ваше отчество знать-то охота!

А Василий спрашивал с уважением:

— Вы, наверное, пионервожатой работаете?

— Сейчас.

Галя опустилась на колени перед родником и припала к нему. Она пила, как пьют птицы: нагибалась, откидывалась, и влага, пахнущая подземельем, проясняла сознание. Из-под камушков влага вытекала сильно, нетерпеливо, толчками, словно там, в глубине земли, билось её светлое сердце. Обеими руками Галя погладила шероховатую землю, и ей подумалось, что она слышит, как в земляной толще толкается родниковое сердце, и от него, светясь, ветвятся жилы, чтобы дать жизнь людям, животным и растениям. И подземное это сердце будет стучать всегда, даже если бураны заметут деревню Котловку по наличники, а Кама на перекатах промёрзнет до дна.

Ниже по ручью Галя соскоблила глину с сапожек, вымыла их до блеска и услышала голос Василия:

— Вы по Каме путешествуете?

— По Каме.

Галя подошла к костру и спросила:

— Это какое место?

— Чёртово городище, — ответили ребята в два голоса.

«Вот где я! Недалеко до Челнов осталось, — соображала девочка. — Сейчас меня отец не найдёт. Рассветёт, туман растает — мы и встретимся».

Василий поставил перед ней чугунок с картошкой, лохматый от сажи, и сказал:

— Угощайтесь.

— Ой, спасибо! — Галя окунула лицо в горячий картофельный пар, желанней которого трудно было что-либо придумать, и, разламывая картофелину, предложила: — Давайте со мной, ребята!

— По второму разу? — удивился Галим и рассудил: — За компанию можно и по второму.

— Тебе бы только есть с утра до ночи, — упрекнул Василий и пожаловался Гале: — Он конину ест!

— Ну и что? — Галим пожал плечами. — Умные люди все едят конину.

— «Умные люди», — передразнил Василий. — Пришли рыбачить, а он венок сплёл.

— Не показывай! — умоляюще попросил татарчонок. Василий извлёк на свет венок из болотных белых цветов и доложил Гале:

— Из-за него на ту сторону плавал. В грязи цветы собирал.

От стыда Галим закрыл лицо ладонями.

Василий понюхал венок и сообщил:

— Болотом пахнет.

— Ой, не говори! — стонал татарчонок.

Галя доела картошку, сполоснула руки, надела венок на голову и увидела, как сквозь растопыренные пальцы за ней наблюдает чёрный, с белым белком, восторженный глаз татарчонка.

На реке зазвонил колокольчик. Ребята вскочили на ноги и умчались в темноту. Там долго раздавались их голоса — раскатистые от близости высокой воды. Наконец дети вышли на свет. Галим нёс на леске огромного рака.

— Я поймал! — объявил он и положил добычу к ногам девочки.

— Добытчик! — похвалила Галима Галя, а Василий продекламировал насмешливо:

И в насмешке его слышалась зависть.

Вблизи рак был ещё больше. Он зашевелился, защёлкал клешнями, как парикмахер ножницами, и задел Галю. От неожиданности она взвизгнула и сказала:

— Это я нарочно.

Галим набрал в чугунок воды из родника, поставил его на огонь, на закопчённые камни. Когда вода стала закипать, татарчонок опустил в неё рака. Было слышно, как рак стучит клешнями по чугунным стенкам. Галя встала и отошла от огня, пока дети не позвали её:

— Ужинать!

Себе ребята взяли клешни, а Гале, как она ни отказывалась, отдали самое вкусное — шейку.

— За какие заслуги? — спросила девочка.

— По старшинству, — объяснил Василий.

— Поживём с ваше — нас так же будут кормить, — вторил Галим.

Шейка была с икрой. Галя не спешила съесть её, растягивала удовольствие.

Обсасывая клешню, Галим сообщил:

— Человек создан для пищи, как птица для полёта.

— Человек создан для счастья, как птица для полёта! — поправила Галя.

— Разве пища — не счастье? — удивился Галим. — Только мало его — счастья-то: один рак на всех.

Василий пообещал:

— Мы ещё поймаем! — И весело посмотрел на товарища: — Он ещё не так говорит. Надо: «воздастся сторицей», а он «воздастся столицей»!

— Столицей?!

— Столицей, — сказал Галим. — Вот поеду в Москву, столицу нашей родины, посмотрю там всё. Ох, и хорошо мне будет! Вот и воздастся мне столицей. А то я там ни разу не был.

— И я, — вздохнул Василий.

Дети смотрели на Галю. Она тоже вздохнула:

— И я не была.

Жгли комары, да больно, как осы. Дети били их на себе, и Василий в сердцах пожаловался:

— Меня расстраивает не то, как они жалятся, а как они жужжат!

— А меня всё расстраивает, — простонал Галим. — И как они жалятся! И как они жу!.. Жу!.. Жужжат!

— Ох, и нервный ты, — заключил Василий, стёганкой накрылся с головой и затих у костра.

Галим положил в огонь сырых веток и полыни, раздул его, страшно тараща чёрные глаза. Полынным дымом заволокло Галю и мальчиков. Комаров не стало, и худо ли, бедно ли — в дыму можно было дышать.

Потянуло ветром с Камы вместе с запахами сырой рыбы, ракушек и глины. Комаров и близко не было, а костёр разгорелся и заплясал. Звонче заговорил родник, и зароптали прибрежные тальники. Поверху туман схлынул, и открылась рябая луна, да так низко, что девочке захотелось постучать пальцем по её краю. А недалеко от луны в небесной заводи плавали две звезды, те самые — белая и голубая.

— Вы чего там увидели? — спросил Галим. — На кого любуетесь?

— Так, — ответила Галя.

Ей не хотелось открывать свои звёзды. Она боялась, что если назовёт их, то вместе со словами уйдёт светлая тайна и не вернётся никогда.

— Я знаю, кого вы там увидали, — догадался татарчонок. — Акбузат и Кукбузат! Белую Лошадь и Голубую Лошадь. Так у нас зовут эти две звезды.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Галя.

Василий подал голос из-под стёганки:

— Его дедушка научил.

— Спи, — попросил Галим.

Василий задышал ровно, наверное, уснул, и Галим сказал про него шёпотом:

— Всё на меня сваливает.

Шёпотом же Галя спросила:

— Что ещё дедушка говорил про звёзды?

— Про звёзды? — зашептал Галим. — Он и про луну говорил: «Луна богата грустью, а звёзды мыслями». Вот какими мыслями они богаты, дедушка не сказал…

Эти слова посреди ночи в устах татарчонка поразили Галю своей таинственностью и прелестью. Она подумала, что по-настоящему поймёт их, когда станет взрослой. Но зачем откладывать понимание, если сейчас звёзды смотрят на неё и хотят сказать ей нечто важное и неизъяснимо прекрасное?

Из-под стёганки донеслось:

— Галим Каму переплывает.

Татарчонок и Галя молчали.

И ещё донеслось из-под стёганки:

— Галим очень сильный. Он третий крутояр переныривает.

— Всё на меня сваливает! — восхищённо прошептал татарчонок и лёг спать, прижавшись спиной к Василию.

По другую сторону костра легла Галя и забылась зыбким сном, пока не почувствовала, что кто-то глядит на неё. Заслонясь рукой от этого взгляда, девочка открыла глаза. На неё смотрела луна, а звёзд — белой и голубой — не было.

Луна освещала крутую гору, и по крутосклону блестели камни и камушки, омытые росой. А наверху белела башня из дикого камня-плитняка с невысокой, круглой, как татарский шлем, железной крышей и железным флажком на шишаке.

Башня глядела на мир оком-окном без стёкол и рам, и око это было чёрным и задумчивым. Башня всматривалась в южные пределы, откуда тысячу лет назад прибыли её строители — трудолюбивые булгары, праотцы нынешних татар. Покрытые среднеазиатским и прикаспийским загаром, они приехали на конях-степняках и степенных верблюдах не по своей воле: их потеснили орды завоевателей. От крепости над камской кручей за тысячелетие уцелела одна эта башня. Сейчас поверх тумана она старалась увидеть в ночи жаркую прародину своих создателей, и Гале стало не по себе от её провального взгляда.

«Люди рождаются и умирают, а я остаюсь на этой древней земле, — без слов говорила башня. — По недоброй памяти меня прозвали Чёртово городище. Но не черти меня городили, а люди. Отчего ты на меня так смотришь, девочка?»

И Гале показалось, что башня подмигнула ей бесслёзной глазницей. Девочка зажала рот рукой, чтобы не закричать от страха и криком не разбудить детей. Она перестала смотреть вверх и подбросила в костёр сушняку. Мало-помалу костёр затрещал и разгорелся. При его свете Галя увидела, что изо рта у неё идёт пар. Холодно! Как тут без костра?

Открылись седые, в росе — зерни, тальники, а за ними теплилась река, как тихая заря, и слабо дышала.

В тальниках защёлкал соловей и умолк, как только по всему побережью заквакали и заурчали лягушки.

Из-под стёганки вылез Василий, поёжился, потрогал дёсны, не выросли ли передние зубы за ночь, пожаловался на лягушек:

— Весь сон перебили! — И спросил товарища: — Спать будешь до морковкиного заговенья?

Галим не отозвался: сморило парня. Опять пожаловался Василий:

— Комары жужжат. Кусать не кусают, а жужжат. Зачем это им? Ох, и вредные.

— Что это за ночёвка без комаров? — сказала Галя.

Василий подумал и неуверенно поддакнул:

— С ними чай кислей.

Потянул ветер с низовий, погнал в верховья туман вместе с комарами и принёс перепуганное блеяние овец. Словно волк забрался на баржу и хозяйничает там, сколько душа пожелает.

Галя спрятала в карман ломоть хлеба, выхватила из костра горящую талину и побежала к барже. Ветер сдувал с головни искры, сыпал ими вокруг и раздувал пламя в руке девочки.

А рядом с девочкой, по обе стороны, бежали ребята.