Башня над Камой

Глава пятая. Патриархат или матриархат?

В тумане серой громадой возвышалась баржа, и вся она гремела от рёва и топота овец.

Галя швырнула головешку в грязь. Огонь зашипел и погас. Обеими руками девочка взялась за пеньковый трос, попыталась подтянуться, но в руках не было сил и мешали отчаянные толчки сердца.

— Постойте-ка! — ласково сказал Галим.

Руками и ногами татарчонок оплёл трос, быстро поднялся на баржу и как в воду канул.

Василий забеспокоился:

— Ладно ли с ним?

Отдуваясь, вскарабкался по тросу на баржу и тоже как в воду канул.

Овцы ревели ещё сильнее, и что там происходит, было непонятно.

— Мальчики! — закричала Галя.

И забарабанила кулаками в гулкое железо, словно просила впустить её в дверь.

А двери не было.

Сверху спросил голос Галима:

— Кто стучит?

— Я. Что там?

— Полезайте — всё покажем.

Галя взялась за канат и пожаловалась:

— Не могу: у меня нынче руки несильные.

— Это она нарочно! — сказал с ликованием в голосе Василий.

— Нарочно, конечно! — вторил Галим. — Что мы, не понимаем, что ли?

Он ещё что-то говорил, но овечий рёв заглушал его слова.

Неверие мальчишек в её слабость и жалость к животным придали девочке силы. Она без натуги поднялась на баржу.

Мальчики запрыгали от радости.

— Вы нас проверяли, — ликовал Василий, — испугаемся мы или не испугаемся?!

— Так или не так? — спрашивал Галим.

Галя сказала:

— Погодите.

Из железного провалища валил пар, и всё стадо кружилось вдоль бортов — искало выхода на волю.

— Пить хотят. Есть хотят, — качал головой татарчонок. — Мой дедушка говорит: «Человек — сильный. Овечка — слабая». Если на волю не выпустить, падут овечки.

На корме лежали широкие тесовые сходни. Сгибаясь от тяжести, дети опустили одну сходню на берег, а другую — на дно баржи. Овцы остановились и перестали реветь.

Но наверх ни одна не пошла.

— Что же это вы? — удивилась Галя. — Сами на свободу просились.

По сходне дети спустились к стаду.

Здесь было трудно дышать и щипало глаза. Только привычка сельских жителей к запахам животных удержала детей среди стада.

— Идите наверх, — уговаривала овец девочка. — Бяшки! Бяшки! Бяшки!

Овца, белая, как облако, шевелила пушистыми ушами, растопыренными в стороны, и ловила слова девочки: скажи, мол, ещё что-нибудь, а то мы давно человеческих слов не слышали.

Баран в дорогой каракулевой шубе, окружённый свитой поклонниц, качал закрученными в кольца рогами и говорил своим царственным обликом: «Тяжела ты, шапка Мономаха! Но — ношу. Если не я, то кто же?»

На его спину положила плоскую, как у ящерицы, голову немолодая овечка, по-видимому, его главная любимица. Она проблеяла в лицо девочке: «За него — в огонь и воду».

Мать с двумя ягнятами смотрела на Галю слезящимися глазами и кашляла. От её кашля стали кашлять овцы в разных концах стада, и Галя вместе с ними.

— Что же это делается? Бяшки! Бяшки! Бяшки! — повторяла Галя и пальцами зазывала овец на сходню. Они недоверчиво прислушивались к ней и не двигались.

Как дальше-то быть?

Рядом оказался Галим и сказал:

— У них патриархат. Куда баран, туда и стадо. Всё сделаю!

Татарчонок пробрался к барану, обеими руками взялся за рога, рывком, неожиданным для ребёнка, поднял царствующую особу с пола и под испуганное и возмущённое блеяние бараньих поклонниц рывками же выволок барана на сходню.

Там баран опомнился, пригнулся и в ярости подбросил на рогах лёгонького Галима.

Галя завизжала от страха.

Но рога, закрученные в кольца, не причинили вреда мальчику. Болтая ногами в воздухе, Галим отлетел в сторону и, не удержавшись, сел на дно баржи. А огромный баран, обдав Галю кислым запахом и обиженно мотая головой, с громом взбежал по сходне и скрылся.

За ним одна-одинёшенька протрусила Саламандра — так Галя прозвала овечку с головой ящерицы, главную любимицу барана — и тоже скрылась.

Остальные овцы не стронулись с места.

Почему?

Галим поднялся с зацементированного пола.

— Как я лете-еел! — тянул он, и губы у татарчонка дрожали. — Маленько на тот берег не улетел. Чего они стоят?.. Овечки-то?..

— Не знаю, — разводил руками Василий, и глаза его выцвели от страха. — Не знаю, и всё.

В рёве и кашле стада дети с надеждой смотрели на Галю, и она увидела, какие они оба маленькие. Материнская жалость охватила её душу, а мысли девочки были спокойными.

На Галю внимательно смотрела белая овца — та самая, с растопыренными ушами, и в продольных зрачках её был вопрос:

«Кто ты? Зачем ты с нами?»

Девочка достала ломоть хлеба и подала его овце. Та забрала хлеб в тёмные мягкие губы и принялась жевать с закрытым ртом, как того требуют правила приличия.

— Понравилось угощение? — спросила Галя. — Сколько живу, а вкуснее хлеба не едала.

И зазывными движениями пальцев Галя поманила её за собой, отступая к выходу. Девочка старалась выглядеть выше, чтобы её все видели, и отступала она на цыпочках, как балерина на пуантах. Не переставая жевать, овца приближалась и с достоинством поднялась наверх. Была она чистая, ни пятнышка, ни соринки на ней.

Галя едва успела отскочить в сторону, как на выход с рёвом и топотом хлынула вся отара и повлекла за собой белую овцу — Белую Предводительницу, как её нарекла девочка. Овцы — в присохшей грязи и глине, в репьях, череде и всяких семенах! — мчались мимо Гали, Галима и Василия, и блеяние животных сливалось в обвальный рёв: «Ааа!..»

Галим спросил Галю:

— Они «ура» кричат, что ли?

— У них слова-то такого нет, — рассудил Василий.

В тумане отара пила воду и хрустела тальниками. Около реки овцы виделись большими и мохнатыми, не привычными человеческому глазу существами. Отара напилась и двинулась вслед за Белой Предводительницей. Баран Крутые Рога шествовал в окружении поклонниц, и Саламандра теснилась к нему.

— У них никакой не патриархат, — с гордостью сказала Галя Галиму. — У них самый настоящий матриархат! Все идут за белой овцой. Куда она, туда и они.

Галим проговорил:

— Может, они договорились маленько? Она у него заместителем…

— Они не договаривались, — радовался Василий. — Они ни разу не поговорили друг с дружкой!

— А ты всё-всё видел? — ворчал Галим. — Всё-всё слышал?

— Не всё, конечно.

— Они договорились, когда нас на барже не было! — воспрянул духом Галим. — Долго ли умеючи?

Отара перевалила каменную дамбу со столетними ивами, что из-за сумерек походили на горы, и мимо мокрых строений, пахнущих жильём, вступила в овраг. Здесь было тепло, как в избе. Мало-помалу небо над оврагом стало проясняться и синеть. На овражном дне отара встретила три слабых родника и по́ходя, один за другим, выпила их до дна, как ложками выскребла.

Овраг упёрся в полукруглую стену — остатки древнего колодца, что столбом уходил вверх. Над головами детей в затишье перебирала листьями осина, словно жаловалась: «Я бы ещё поспала. А вы меня разбудили, полуночники».

Рядом с топким дном колодца, в вечной прохладе, блестела грива снега. Снег был не чисто-белый, а с грязноватой желтизной. Овцы накинулись на него и стали лизать и грызть.

Насытившись, передние уступали место задним и по крутосклону бочком поднимались к небу, что отсюда напоминало синюю реку.

А Белая Предводительница, расставив уши, как локаторы, следила, чтобы всем хватило снега и никто по жадности не захватил бы лишнего.

Когда баран Крутые Рога со своей свитой дольше других задержался у снежной гривы, Белая Предводительница сказала ему на своём языке:

«Пора и честь знать».

«Это вы мне?» — удивился он.

«Вам и вашим спутницам тоже».

«Гм, — сказал баран Крутые Рога. — Интересно».

Но спорить не стал и вслед за овцами принялся подниматься по склону. Саламандра напомнила ему:

«Ваше достоинство… Где оно?»

«При мне», — ответил баран.

«Не похоже. Вы же знали про овраг, про это лакомство?»

«Я — нет. Она знала».

Потихоньку все овцы ушли, и Белая Предводительница тихим блеянием пригласила людей отведать снега.

Галя взяла его в ладонь. Это была самородная крупная камская соль — бузун, что исстари добывали в варницах по Каме. Девочка попробовала её на язык. Соль была как соль: горькая и вкусная. Девочка заглянула Белой Предводительнице в глаза и спросила:

— Как ты её нашла? А я-то думала: снег.

Овца дохнула ей в лицо и заспешила вслед за отарой. Поднималась она легко, будто всю жизнь путешествовала по горам, и успеть за ней было невозможно.

Дети хватались руками за траву и камни, скользкие от росы, сползали и всё-таки поднимались всё выше и выше.

Наверху, на плато, все трое зажмурились от солнца.

— Ой! Ой! Ой! Ой! Ой! — простонал Галим. — Не глядите вниз: голова закружится. Как я залез, самому не верится.

Василий с зажмуренными глазами отполз подальше от обрыва и отожмурился. А Галя через плечо всё-таки глянула вниз, где дно колодца виделось с пятачок, а соль — с копейку, закусила губу, заторопилась от обрыва. И остановилась.

Прямо перед собой она увидела башню Чёртово городище. А вокруг, словно белые, чёрные и синеватые облака, грудились овцы и с треском и хрупаньем ели степную траву — сладкую или солоноватую. Никто из них не кашлял и не жаловался на жизнь.

Чуть в сторонке стояла Белая Предводительница — охраняла стадо.

— Понятно, — сказал Галим. — Всё понятно: у них матриархат. У нас, я не пойму, что?

— Не поймёшь? — удивился Василий. И не без гордости объяснил: — Патриарха-аат! Забыл, что ли, чему в школе учили?

— Это в какой такой школе? — спросила Галя.

— В нашей, — тихо ответил мальчуган.

— В вашей? — девочка возвысила голос. — Ты ничего не перепутал, Василий?

— А чего я должен путать?..

— Мы — люди, — провозгласила Галя. — У нас же равенство! Ра-вен-ство. Разве вас этому не учили в школе? Ни за что не поверю, что не учили.

Василий спросил упавшим голосом:

— А патриархат — это у кого?

За Галю ответил Галим:

— Был патриархат. А теперь: тю-тю!

И незаметно сделал знак товарищу: давай поговорим без свидетелей.

Дождавшись, когда Галя уйдёт вперёд, Василий вздохнул:

— Жалко.

— Кого жалко тебе? — спросил татарчонок и потребовал: — Сказывай, сказывай!

— Патриархат жалко, — сказал Василий.

— Ну, и что бы ты с ним делал?

После молчания Василий ответил:

— Придумал бы…

Показал лицом на Галю и на Белую Предводительницу и пожаловался:

— Куда ни повернись — матриархат! А уж дома у меня… Без мамы шагу не ступи.

— От-ме-нят! — утешил друга татарчонок.

— Кого отменят? — не понял Василий.

— Матриархат отменят!

— Ааа…

Татарчонок повёл глазами в сторону Гали и предупредил шёпотом:

— Ей только не сказывай.

— Что ты!

И друзья побежали догонять девочку.