Башня над Камой

Глава девятая. Яблоко согласия

Сад был общий для всей деревни, большой и заброшенный. Его никто не охранял да и особенно не беспокоил, и сад рос вольно. Ограда, чёрная от дождей и времени, обрушилась, и ежевика напополам с хмелем оплела её. Здесь постоянно что-то шуршало, и шуршание это наводило страх даже на кота Веденея.

Некоторые яблони в саду умерли — от морозов или от старости. Подождав несколько лет и убедившись, что они не отойдут и не зацветут никогда, отец топил печь их алой древесиной, отчего и среди зимы в избе нежно пахло яблоками.

Многие же яблони были живые, и Галя знала каждую в лицо и называла по имени, а то и величала по имени-отчеству: Чаша. Ладонь Ивановна. Сороконожка. Осьминог Титович. Василиса Прекрасная. Принцесса. Принцесса на горошине. Петух. Бабушка Ионишна…

Галя шла среди яблонь по траве. В ней пробивались малые яблоньки — дети, внуки, а то и правнуки старых деревьев. Плодов на молоденьких яблоньках не было.

Да и когда ещё они будут-то?

А вот на больших деревьях яблоки были. Их румянец — несмелый и диковатый — отсвечивал зеленью. Девочка попробовала одно яблоко на зубок и, сморщившись от горечи, бросила в траву.

Оттуда выскочил заяц-русак, посидел, рассматривая Галю то одним выпуклым оком, то другим, и, не торопясь, ускакал на длинных ногах, как на ходулях.

— Как ты меня напугал! — воскликнула девочка. — Да большой-то какой. С козочку.

На соседнюю яблоню опустилась стая светлогрудых дроздов. Теперь всё дерево от вершины и до комля пело, щебетало, отливало птицами, словно пернатыми плодами. Сквозь них проглядывали красные яблоки. Эта яблоня — Бабушка Ионишна — была здоровой и благодарной, потому что за ней присматривала Галя, и если не каждое лето, то через год-два приносила много плодов, налитых солнцем и мёдом по самый черешок, так что и черешок хотелось съесть вместе с мякотью.

Вдруг стая снялась с Бабушки Ионишны и, на миг закрыв небо перед девочкой, улетела в другой конец сада. Качались яблоневые ветви, и яблоки падали на землю с подскоком.

Мяк!.. — это большим яблоком попало по лбу коту Веденею, что крался в траве и вспугнул дроздов.

Мяк! Мяк!

На этот раз Веденей мяукнул на всякий случай: яблоко упало рядом и не задело его, но кто обжёгся на молоке, тот дует на воду.

От обиды на дроздов, на яблоки, на себя и ещё на кого-то, неизвестно на кого, кот стал тереться о ноги девочки, дрожать и изгибаться всем телом.

— Хочешь, чтобы тебя пожалели? — спросила Галя. — За что?

Кот замурлыкал громче и жалобнее, но вдруг замолчал, насторожился и шмыгнул в траву — за добычей или по соображениям иного — высшего! — порядка, которые людям не ведомы.

— Ну вот, — сказала Галя. — А я тебя чуть было на самом деле не пожалела.

Она подобрала с земли большое бордовое яблоко, прижала к губам, но есть не стала, а пошла дальше, дыша таинственным медовым запахом, и яблоко, согреваясь от дыхания девочки, пахло ярче. Она остановилась, отняла его от губ и рассмотрела как следует. Яблоко было с ямочками на щеках! Галя посмотрела сквозь него на солнце и в глубине угадала семечки.

Когда это было-то? Да нынешней весной она отбила у кота Веденея дроздёнка — голенького, пупырчатого, похожего на жабу. В птенце, заполняя всё внутри, билось сердце, по незнанию ещё не успевшее хорошенько испугаться. Дроздёнка тогда она положила в гнездо, а кота Веденея в наказание заперла в чулан, но он, наверное, так ничего и не понял.

Галя вспомнила об этом случае, потому что семечки, просвечиваясь, вздрагивали внутри яблока, как сердце новорождённого птенца.

— Да нет, — сказала она себе. — Это пульс у меня такой.

Галя ещё раз подняла яблоко к солнцу и в серёдке его увидела семена, окутанные золотым дымом.

— Их же сердечком зовут, — вспомнила девочка. — Правильно: сердечком…

И замерла.

В оконце среди листьев она увидела Ладонь Ивановну, что мозолистыми ветвями оплела небо. Наверху, в развилке, трудился мальчик лет десяти — собирал яблоки в подол рубахи. Подол раздулся дальше некуда, а сборщику всё было мало.

Как только рубаха терпит!

Долго-предолго мальчик спускался с яблони, хотя тут было невысоко, и яблоки, не помещаясь в подоле, падали вниз, отчего сборщик плодов вздрагивал и испуганно озирался. Наконец он оказался на земле и передохнул. Придерживая подол зубами и левой рукой, правой он подтянул штаны и спиной к девочке побежал прочь из сада.

Галя окликнула его:

— Погоди!..

От неожиданности он выпустил подол рубахи, и яблоки, как картошка, с грохотом просыпались на землю.

А мальчик мчался, не оборачиваясь, запнулся о корень, не видимый в траве, вскочил на ноги и, прихрамывая, заторопился к ограде.

Около корня девочка подобрала тюбетейку и, размахивая ею, побежала за беглецом.

— Куда ты? — кричала она. — Подожди меня!.. Тюбетейку потерял!..

На бегу он потрогал голову, остановился, повернулся, заслонясь от солнца ладонью, долго смотрел на Галю.

И, заправляя рубаху, сконфуженно пошёл к девочке.

Она протянула ему тюбетейку, вышитую серебряными нитями, в узорах и крестах, и похвалила:

— Красивая у тебя тюбетейка, Галим.

Он недоверчиво взял её из Галиных рук, надел на голову и сказал:

— Красивая, конечно. — Нахмурился и прибавил: — Для тебя ношу.

— Галим, — Галя мягко взяла его за руку. — Пойдём, я тебе ведро яблок вынесу.

— Нет, — он покачал головой, — я не для этого сюда приехал. — И показал лицом не зелёный ложок: — Узнаёшь?

— Погоди.

Белая овца, расставив уши в стороны, как локаторы, из ложка смотрела на Галю. А рядом, точное подобие матери, стоял белый ягнёнок и тоже смотрел на девочку.

— Белая Предводительница! — воскликнула Галя и, увлекая за собой Галима, побежала к ней. Татарчонок с неожиданной силой остановил девочку за руку.

— Меня машина ждёт, — сказал он и показал на дорогу в поле. Там стоял красногрудый автомобиль о десяти колёсах, такой же, какой отец привёз на барже из Челнов.

— Одну минуточку, — умоляюще попросила Галя.

— Не могу.

— Где ты нашёл Белую Предводительницу?

— На Чёртовом городище. Ягнёнка она родила в пещере. Они всё время паслись у башни. Их не трогали. Думали, что хозяева за ними смотрят…

Красногрудый автомобиль дал длинный гудок.

— Тебя зовут! — сказала Галя, а Галим и бровью не повёл.

— …Я говорю Василию: «Друг! Давай их в Котловку свезём и Галине отдадим». Он говорит: «Давай отдадим!» Я говорю: «Премируем Галину овцой и ягнёнком?» Он говорит: «Премируем, конечно!» Совхозная машина к вам пошла, я их и привёз.

— А Василий?

— Домовничает.

— Не отпустили?..

Снова прогудела красногрудая машина — на этот раз громче и нетерпеливее. Галим хладнокровно посмотрел в сторону дороги и сказал:

— С сестрёнкой сидит. Давай руку. Прощаться надо.

— Спасибо…

— Не на чем.

Он побежал было к дороге, но Галя отчаянно крикнула ему вслед:

— Погоди!

Татарчонок остановился и спросил:

— Чего?..

Галя подбежала к нему и протянула яблоко:

— Хоть одно возьми!

Татарчонок взял его, потёр о штаны, так что оно глянцево заблестело, и сказал про ямочки на щеках яблока:

— Улыбается… Я его Василию отвезу.

Спросил встревоженно:

— Чего у тебя с ухом-то?

— С этим?

— Ну.

— Пчела ужалила.

— Да-аа… Ваши пчёлы ужалят, дак ужалят!

— А ваши?

Красногрудая машина загудела в третий раз. Из неё выскочил маленький нестарый человек и что-то закричал по-татарски.

— Ругается. — Галим улыбнулся Гале, показав в улыбке широкие жёлтые зубы. — Дедушка ругается. Ох, и ругается!

И побежал к дороге.

На полпути остановился, подбросил яблоко, поймал его.

— Ещё, может, увидимся! — крикнул он девочке, добежал до машины, не оборачиваясь, и сел в кабину. Заревел мотор, красногрудая машина, окутываясь пылью, понеслась по дороге и пропала из глаз.

Кто-то дотронулся до пальцев девочки. Белая Предводительница и ягнёнок тыкались носами в Галины ладони, где недавно было яблоко, и его дух щекотал им ноздри.

— Милые вы мои! — сказала Галя и обняла за шею Белую Предводительницу. А потом взяла на руки ягнёнка. Он обдал ей лицо нежным дыханием и в знак особой признательности взял ухо девочки в мягкие губы и отпустил его. Она счастливо засмеялась и коснулась лицом его шелковистой шерсти.

— Милые вы мои! — повторила Галя и с лёгоньким ягнёнком на руках пошла в деревню.

Рядом бежала Белая Предводительница и поглядывала на Галю и на сына. В её глазах, золочённых солнцем, жили приязнь, доверие и припоминание прародины — древних южных степей, где по весне зацветают тюльпаны, каких нет в наших краях, где песками струятся травы, а вода в редких колодцах солона и желанна, как жизнь.