Белая

Он замолчал и посмотрел Эби прямо в глаза. Она кивнула, прося продолжать и что готова принять все, чтобы не услышала.

- Я убил ее. В тот вечер я принес вапити, освежевал и разделал его и ее взбесило, что я оставил в ее типи лишь немного свежего мяса. Я терпел ее зубовный скрежет. Она заявила, что больше не будет сносить все это, и зло поинтересовалась, сколько я намерен кормить белую шлюху и ее выродков Я чуть не ударил ее, но с этой женщиной следовало быть осторожным как со змеей. Я ответил, что если бы она взяла в свое типи хотя бы одного осиротевшего ребенка, то и ей перепадало бы больше. Я сказал, что должен помочь тебе заботиться о детях Хении и Широкого Крыла и пусть она не забывает, что ты кормишь моего сына. Она ядовито расхохоталась: неужели я надеюсь, что кормя тебя, ты за это накормишь своей любовью и меня? Она смеялась, говоря, что ты даже не замечаешь моего изголодавшегося взгляда. Она была права, но я не подавал вида, как жалят ее слова. Я не обращал на нее внимания, так было бы и на этот раз, если бы она не сказала, что видела нас у холма и что ты должна заплатить за то, что я делал с тобой то, что должен был делать с ней, Сосновой Иглой. Я хорошо знал эту женщину и не столько ее слова, сколько ее тон, насторожил меня. Она исходила ядом злобы. Я ответил, что мужчина лучше знает, кто его жена и ушел. В ту ночь я не сомкнул глаз сторожа ее, но она никуда не ушла. Весь день я ничего не ел и не пил из ее рук, чтобы не быть одурманенным каким-нибудь настоем, но ночью, как, ни сторожил, чуть не проспал. Мне показалось, что плачет Инчинча - Джон, вскочил и с ужасом увидел, что Сосновой Иглы нет. Выбежал палатки, моля духов быть благосклонными ко мне, и сразу заметил ее следы. Метель только начиналась и не успела замести их. Я пошел по ним, пока, сквозь заметающий снег, не увидел скрючившуюся возле твоего типи Сосновую Иглу. Она пыталась ножом разрезать полог. Я напал на нее, мы боролись. Она была жесткая и верткая как змея, но я все же вырвал из ее пальцев нож для разделки мяса и всадил ей в грудь. Ее смерть была мгновенной. Я оттащил ее подальше от лагеря, и ее тут же занесло снегом, а весной я закопал ее в землю, спев над нею Погребальную песню.

- Откуда ты знаешь мое имя? – Вздохнув спросила Эби, переводя разговор на другое. Она хотела подумать над участью Сосновой Иглы в одиночестве, сейчас же речь шла о Когтистой Лапе. Может, уже никогда не наступит дня, когда он захочет открыть ей свои мысли. - Тебе сказал Хения?

- Боль имеет полынную горечь, - покачал головой Когтистая Лапа. - Я каждый день молил духов, что бы они сделали тебя моей. Я не собирался малодушно отказываться от боли, что ты причиняла мне. Когда ты лежала у моих ног с ножом в груди, что я метнул, я был рад, что убил тебя, потому что почувствовал - ты мой рок. Мне было радостно и тяжело видеть тебя умирающей. Ты должна была умереть, но ты выжила и стала для меня наваждением. Я молил духов, но они не давали мне забвения, а разве я хотел его? Ты стала роком для Хении, и я хотел избавить его от тебя, но он тоже этого не хотел. Когда ты вернулась обратно, стало невыносимо. Я ушел к бледнолицым, но прежде... Я постился три дня в пустынном месте с соленой землей и соленой водой, где росли только колючки. Там не выживали даже змеи и ящерицы. В отчаянии и смертной тоске я просил Великого Духа, чтобы отдал мне тебя или дал смерть. Моя жизнь была не нужна Великому Духу и через пять дней поста, я пришел в себя по-прежнему одержимый тобой. Тогда я дополз до небольшой речушки с водопадом и упал в нее, вволю напившись и смывая соль стягивающую кожу, а когда вынырнул, откашливаясь и отплевываясь, что-то услышал. Я замер, слушая. В шорохе листвы и травы, в журчании воды я что-то слышал. Я выбрался из реки и, кажется, впал в дрему. Я видел и слышал, но меня не было. И вдруг что-то ясно прошептало: "Эпихайль". Я не знал, что означает это слово, но сохранил услышанное в сердце. Когда я последовал за тобой на холм, и когда ты остановилась передо мной, мое сердце вытолкнуло это слово к губам. Так значит твое имя Эпихаль? - Эби кивнула. - Теперь ты знаешь сердце Когтистой Лапы, жена.

- Да.

Эбигайль взяла его ладонь и поцеловала ее.

- Прости меня за все, - она посмотрела на кожаный лоскут, обвязанный вокруг запястья Когтистой Лапы. - Почему ты никогда не снимаешь этой повязки?

- Когда-нибудь я сделаю это, но не сейчас.

- Люди говорят, это сильный оберег.

- Да.

- Почему, тогда ты не хочешь передать его нашему сыну или сыну Широкого Крыла?

- Потому что каждый должен сам найти себе такие обереги.

Он опустил ее на землю, завел руки над головой и медленно опустился на распростертую под ним женщину.

После гибели Иньяна Маленький Орел замкнулся. Он тяжелее всех переживал гибель брата, потому что Ничинча – Джон был слишком мал, чтобы что-то понять, а Люси с Эндрю долгое время пытались оградить Эйлен от этого страшного события. Маленький Орел озлобился и больше дрался со сверстниками, чем играл с ними. Его состояние тревожило Эбигайль. Как-то Когтистая Лапа уехал с Маленьким Орлом в прерию, где они пробыли до позднего вечера, а когда вернулись, мальчик уже не выглядел угрюмым и подавленным. Когда дети уснули, Когтистая Лапа сказал Белой, сидящей рядом с ним у очага.

- Маленький Орел повзрослел. Он стал задавать вопросы, на которые непросто ответить. Он не понимает, почему сильные взрослые не смогли защитить Иньяна.

- Он понимает, - покачала головой Эбигайль, глядя на пляшущие языки пламени невысокого костерка. – Он не принимает этого.

Когтистая Лапа кивнул, соглашаясь.

- Что ты ему сказал? – спросила его жена.

- Я сказал то, что знаю сам. Что жизнь сильнее человека, но дух сильнее жизни. Так я сказал.

Понаблюдав какое-то время за мальчиком, Эбигайль в один прекрасный день, вдруг объявила о своем решении мужу. Выслушав ее, он по своему обыкновению, как следует, обдумал ее слова.

- Так будет лучше для него, - нехотя согласился он на следующий день после этого разговора.

Он вынуждено принял намерение Эбигайль отправить Маленького Орла в школу-интернат, потому что у Эбигайль имелся довольно сильный довод, противостоять которому Когтистая Лапа не мог.

- Наш старший сын способен к учебе. Я говорю это не, потому что его мать, а потому что учу детей резервации Бурого Медведя и могу сравнивать его успехи с остальными. К тому же мальчик имеет желание учиться, и преуспеет в этом, если поставить ему цель и если мы поддержим его. Вспомни, что мы пережили, когда тебя чуть ложно не обвинила в том, что ты не совершал. Разве не ты говорил, что резервации необходим свой адвокат? Давай расскажем Маленькому Орлу, почему погиб Иньян. Разве не из-за того, что правосудие пошло на поводу мстительности фермеров, которые к тому же хорошо заплатили, чтобы оно не свершилось должным образом. Давай расскажем, как оно помогло тебе выстоять против губящих тебя обвинений. К тому же у меня имеются средства, чтобы выучить его.

Когтистая Лапа промолчал и только через два дня они снова заговорил об учебе Маленького Орла.

- Пусть еде в интернат, пусть учиться у бледнолицых. Я посмотрю. Если он не захочет учиться дальше, пусть живет как настоящий индеец.

Эбигайль решила, что его слова не лишены смысла. После она поговорила с Маленьким Орлом, сказав, что у него есть возможность учиться, но если он захочет продолжить учебу, ему придется покинуть типи Когтистой Лапы, резервацию Бурого Медведя и уехать в Чер-тон. К великому облегчению Эбигайль, он не то чтобы спокойно принял решение родителей отправить его в школу-интернат, а даже с охотой начал готовиться к отъезду. От этого Эбигайль стало еще тяжелее. Маленькому Орлу, должно быть, невыносимо было жить в резервации, где все напоминало о старшем брате. Заметив, как переглянулись родители, мальчик решил объясниться, он сел напротив них на бизоньи шкуры и сказал:

- Помнит ли отец слова, которые сказал своему сыну полнолуние назад?

Когтистая Лапа кивнул.

- Каждый человек обладает силой, сказал мне ты. У кого-то она больше, у кого-то меньше. Кому-то силу придают деньги, кому-то его несгибаемый дух, - уверенно говорил Маленький Орел. – Я это хорошо усвоил. Я понял, что моя сила в учебе, только выучившись и став большим человеком, я смогу защитить свой народ, и таких как Иньян больше не будут вешать ни за что. Я буду адвокатом, а для этого буду хорошо и долго учиться. Я так решил.

Скрывая слезы, Эбигайль собирала его, а расставаясь, ласково погладила по щеке:

- Ты так похож на свою мать Осенний Лист, ты честен и прям, как твой отец Широкое Крыло. Будь достоин их. Прости нас за Иньяна.

Мальчик кивнул и повернул коня к ожидавшему его Когтистой Лапе. Эби долго смотрела Маленькому Орлу вслед. И все то время, пока Маленький Орел не приехал на каникулы, ее не оставляло беспокойство за него. За год мальчик вытянулся, заметно повзрослел, в его взгляде читалась спокойная решимость, и от прежней подавленности не осталось и следа. В течении учебного года, Эбигайль исправно посылала ему деньги, хотя Маленький Орел получал стипендию. Но она не зря говорила, что деньги тоже сила, по крайне мере, они ограждали мальчика от унижения. А Когтистая Лапа замечая у сына в первые годы его приезда на каникулы распухшие костяшки на пальцах, догадывался, что мальчик утверждается не столько за счет денег, сколько за счет физической силы. Тем не менее, оба родителя были спокойны за него: их сын нашел свою тропу, по которой шел не сворачивая. В мундире студента с коротко остриженными волосами, он выглядел как обычный белый подросток и сдержанно улыбался, наблюдая, как Когтистая Лапа на вытянутых руках с гордостью рассматривал его табель об успеваемости за год.

- Ты станешь большим человеком, - довольно проговорил Когтистая Лапа. – Это делает меня очень важным.

Маленький Орел засмеялся шутке отца, а Эбигайль не могла насмотреться на сына. Все лето мальчик провел в резервации, наслаждаясь свободой, играя со сверстниками, постоянно таская с собой младшего Ничинчу, который слушался только его. Ничинча-Джон начал доставлять родителям все больше хлопот. Он был своенравен и неуправляем, для него, казалось, не существовало правил, что сильно тревожило отца. Но Эбигайль лишь качала головой: неужели Когтистая Лапа не узнает в сыне себя? Матери уже непросто стало справляться с мальчиком, и надежда была на сахема. Как-то в дом Белой ворвалась разъяренная Качающаяся Ветка и крикливо начала высказывать сахему и его жене все, что она думает об этом мелком отвратительном вонючем скунсе, от которого никому в деревне нет покоя, а ее дочери больше всех. Сначала Белая не поняла, о каком скунсе идет речь и покосилась на ошарашенного мужа. Когда крикунья перевела дыхание, Когтистая Лапа проговорил:

- Если скунс донимает тебя, я возьму силок и поймаю его?

Он не видел в этом особой проблемы и причины, чтобы устраивать такой шум. Качающаяся Ветка какое-то время, молчала.

- Я говорю о вашем сыне Ничинче, - поджала она губы. – Поговори с ним, сахем. Я не хочу видеть свою девочку каждый день с разбитым носом. Она не жалуется, но все в стойбище видят, что он проходу ей не дает.

- Ничинча не станет вести себя так без особой на то нужды, - дипломатично проговорила Белая, но была удостоена лишь мимолетного взгляда индианки.

А Когтистая Лапа пообещал:

- Я поговорю с сыном.

Но разговор с Ничинча-Джоном никаких результатов не дал. Мальчик упрямо отмалчивался на упреки родителей, так и не признавшись, почему преследует дочь Качающейся Ветки.

- Это мой сын? – рассматривая мальчика как какую-нибудь диковинку, спросил Когтистая Лапа. – Я слышал, этот индеец побил девочку, но я, ни разу не слышал, чтобы этот индеец дрался с кем-то кто старше и сильнее его.

Мальчишка сопел, изо всех сил сдерживая слезы. Отец считал его трусом, и это было для него настоящей трагедией. Больше Когтистая Лапа ничего не сказал, а отвернувшись, отошел прочь. С этого момента он не разговаривал с сыном.

- Послушай, он все понял, - вступилась за младшего Эбигайль. – Не слишком ли сурово ты поступаешь с ребенком?

- Он мужчина, - коротко отрезал Когтистая Лапа.

На третий день, мальчишка был побит ребятами старше его, когда вступился за сверстника с которым играл, и в тот же день отец помирился с ним. Но вскоре до родителей опять стали доходить слухи, что сын продолжает донимает дочку Качающейся Ветки, доводя ее до слез.

- Поговори с ним, - потребовала Эбигайль от Когтистой Лапы. - Это уже ни в какие рамки не входит. Почему он так ведет себя?

- Нет, - коротко ответил Когтистая Лапа. – Больше я ему ничего не скажу.

- Почему? Объясни? – Эби, была настроенная решительно.

Когтистая Лапа взглянул на нее, улыбнувшись.

- Он из рода Хищных Когтей. А в этом роду, мужчины никогда открыто не выказывали женщинам своих чувств.

А Ничинча-Джон лишившись братьев начал хвостиком ходить за отцом. Учиться не любил и не хотел, всячески избегая этого дела, несмотря на недовольство матери. Когтистая Лапа отмалчивался, когда Эби выговаривала сыну за его лень и небрежность. С ним у него сложились свои отношения. Отец и сын стали очень близки, имели общие интересы, оба понимали друг друга без слов и ревностно оберегали свою дружбу. На другое лето Эбигайль привезла в резервацию Эйлен. Та оглядывалась с любопытством, безбоязненно и открыто смотрела на стоящих в стороне мальчишек, которых ей представили как братьев. Один из них был уже взрослым, почти юноша, аккуратно одетый с короткой стрижкой и имел привычный для девочки цивильный вид. Второй больше походил на дикаря. Его волосы хоть и были расчесаны, но спутаны и одет он был странно: в вылинявшую рубашку и какой-то кожаный передник, притом, что его ноги оставались голыми, так что были видны разбитые коленки. Но Эйлен даже засмеяться не могла, потому что с загорелого чумазого лица мальчишки дерзко смотрели голубые глаза. Как потом оказалось, и имя у него было странным. Если старшего мальчика ей представили как Маленького Орла, то у ее младшего брата имя оказалось полу индейским, полу английским – Ничинча-Джон. Видя, что девочка предпочитает держаться возле матери, не отходя от нее ни на шаг, Когтистая Лапа степенно сказал Ничинче-Джону и Маленькому Орлу, будто говорил равным себе:

- Что ж, мужчинам следует оставить женщин и удалиться в свою палатку.

И мальчишки с достоинством покинули дом вслед за отцом. Всю неделю девочка сидела дома безвылазно, то за книжками, то за рисованием, иногда только ходила с матерью к реке. Маленький Орел, явно приглядывался к сестре, хотя по его независимому виду не было заметно, что он интересуется сестрой. Как-то, купаясь, он выходя из теплой воды, спросил Эйлен скромно сидящей на берегу рядом с матерью:

- Разве ты не хочешь искупаться?

- Я не умею плавать, - ответила девочка.

- Я тебя научу, - расправил он плечи и протянул ей руку.

Эйлен посмотрела на мать и та с улыбкой кивнула головой. Тогда сняв шляпку, юбку и кофту, оставшись в панталончиках и коротенькой муслиновой рубашке, девочка подошла к берегу, но когда брат взял ее за руку, уже увереннее вошла в воду. А через полчаса счастливая Эйлен барахталась в воде поддерживаемая надежными руками старшего брата. После этого дня Эбигайль уже редко видела дочь дома, целыми днями пропадавшей в прерии вместе с Маленьким Орлом, а вечерами оба сидели над книжками, что девочка привезла с собой. Эбигайль была спокойна за Эйлен, препоручив заботу о ней Маленькому Орлу, которому, кажется, нравилось опекать сестру. Сама она не ограничивала свободу дочери, да и Когтистая Лапа тоже. Но вот Ничинче - Джону дружба брата с младшей сестрой очень не нравилась, и он открыто даже намеренно выказывал свое пренебрежение Эйлен, не обращая внимания на недовольные взгляды отца. Так что, теперь Эбигайль самой пришлось поговорить с Ничинчей, что не следует пренебрегать родственными узами. Только нравоучения матери не трогали упрямого мальчишку, который ревновал Маленького Орла к невесть откуда свалившейся на них сестре. Положение спасла сама Эйлен. Несмотря на кажущуюся изнеженность и беззащитность, она быстро сообразила, что ее избалованность и манерность вызывает у здешних детей лишь насмешки и ее не донимают и не обижают лишь благодаря заступничеству Маленького Орла. Она поняла, что эти дикие неумытые дети принимают тебя не из-за связей родителей или того, что о тебе сказали воспитательницы, похвалив за правильное французское произношение или аккуратно сделанный стежок, а за то, какая ты на самом деле. Но Эйлен не умела ничего из того, что умели эти маленькие дикари. Над ее французским смеялись, индейские дети не понимали его и находили этот язык смешным, с удовольствием передразнивая Эйлен. А ее преувеличенным жалобам и хныканью, когда она упала и расшибла коленку, открыто выказали оскорбительное презрение. В пансионе, считалось нормальным и даже обязательным, ударившись преувеличивать свой ушиб, раздув ее до небывалой травмы, чтобы вызвать жалость подруг, так как жалеть и выказывать сочувствие должным образом в пансионе поощрялось, тогда пострадавшую утешали вкусностями и лакомствами. Но здесь оказалось все не так. Томные охи и жалобное хныканье, вызвало у чумазых плохо одетых детей в лучшем случае недоумение: она что младенчик? Даже Маленький Орел, смутился, поспешив увести Эйлен домой. А после три дня кряду ее доставал жестокими насмешками этот противный мальчишка, Ничинча–Джон. Эйлен поняла свой промах и после ни разу не жаловалась на царапины и ушибы, и даже больше, перестала обращать на них внимания. Она глазом не моргнула, когда девочки, которым она дала поиграть свою любимую фарфоровую куклу, сломали ее. Она научилась отвечать Ничинча обидными дерзостями на его оскорбления, а однажды, когда он дернул девочку за косу, догнала его, намереваясь поколотить, так он разозлил ее. Детвора озадачено следовала за ними, а кое-кто даже побежал звать Маленького Орла. Ведь никто не осмеливался не то что задирать, но даже по пустякам связываться с отчаянным задирой Ничинчей. Эйлен будучи старше Ничинчи, к тому же окрепнув после месяца вольной жизни, все же догнала сорванца, но понимая, что брат не даст себя отлупить и ей самой, пожалуй, крепко от него достанется, вдруг начала щекотать несносного мальчишку. Так что когда Маленький Орел прибежал на место драки, чтобы разнять брата и сестру, то нашел девочку сидящей над Ничинчей покатывающегося со смеха. После этого случая младший брат принял Эйлен, уже ничуть не ревнуя ее к Маленькому Орлу. К концу лета, Эйлен с сожалением прощалась и с новыми друзьями, с братьями и вольной жизнью. Утешало ее только обещание Маленького Орла, часто навещать ее у тетушки Люси и дяди Эндрю, а его обещанию она верила безоговорочно. Так и повелось, что все последующие годы учебы Маленького Орла в школе-интернате, а потом и в университете, он неизменно навещал свою сестру. Денджелы с удовольствием принимали его, а после уже с нетерпением ждали приезда Маленького Орла к ним. К окончанию школы-интерната Маленький Орел превратился в красивого, сдержанного молодого человека, умеющего держаться в обществе, с красивым лицом матери и прямым взглядом отца. Когда Маленький Орел поступил в университет на юридический факультет, успешно сдав все экзамены, Эбигайль свела его с Сэмом Уотерстоном, уже успешным адвокатом, имевшего собственную юридическую контору в которой Маленький Орел начал свою практику. Но он не перестал навещать Эйлен, хотя учебы и практика занимала все его время.

Но как-то узнав, что дети еще и переписываются, Эбегайль вдруг встревожилась. Встревожил ее не столько факт переписки, сколько то, что ни Маленький Орел ни Эйлен вообще не упоминали о ней и Эбигайль начала подозревать между ними более близкие отношения, чем должно связывать брата и сестру. Она тут же засобиралась в Черст-он под предлогом проведать Люси, состояние которой врачи называли стабильно тяжелым, и которая уже не вставала с постели. Эбигайль хотела поговорить с Эндрю об Эйлен и Маленьком Орле.

- Да, - подтвердил он, когда они сидели в гостиной за чаем, после того как Люси, утомленная радостью встречи с подругой, уснула тут же в гостиной на диване, заботливо укрытая пледом. – От него часто приходят письма к Эйлен. И два раза он приезжал: осенью на два дня и на Рождество… но ничего такого, уверяю тебя. Маленький Орел, конечно сдержанный молодой человек, зато у Эйлен все написано на лице. Но тут ни вздохов, ни волнения, пожалуй, только… озабоченность. Да… именно так. Но ты против того, если вдруг молодые люди захотят соединить свои судьбы? – поправив очки, поинтересовался он.

- Нет, я не против. Меня просто тревожит подобная скрытность. Тайная переписка? Неужели, ни я, ни отец не поняли бы их чувств? Но если это не влюбленность между ними, то что?

Эндрю задумчиво проговорил:

- Ты прекрасно знаешь, как нам дорога Эйлен и Маленький Орел. Он вырос прекрасным молодым человеком. Люси, когда еще могла выходить, присутствовала при их встречах. Она утверждает, что для тревоги нет причины, потому что… гм… Маленький Орел не пытался даже взять Эйлен за руку. Я тогда не придал значение ее словам, но вот сейчас… Такое ощущение, что они решают какую-то проблему, - предположил Эндрю. – Думаю, нужно дать им попробовать самостоятельно сделать это и не вмешиваться, как бы тревожно нам не было за них. Скажу одно – это проблема, кажется, касается Маленького Орла, потому что если бы все дело было в Эйлен, он вел бы себя более решительно.

Эбигайль не могла с ним не согласиться, и ей оставалось только набраться терпения, за которое вскоре была вознаграждена откровенностью сына. Будучи на третьем курсе, Маленький Орел неожиданно приехал на весенние каникулы в деревню Бурого Медведя. Эбигайль страшно обрадовалась и засуетилась, собирая на стол, тогда как Когтистая Лапа молча вглядывался в погруженного в себя, рассеянно отвечавшего на вопросы, тормошившей его матери, сына. У Маленького Орла был вид человека решившегося на нелегкое дело.

- Я хочу просить у вас совета, - с усилием начал он, видимо нелегкий для него, разговор, когда родители сели за стол. – Я много думал над этим и даже просил совета у Эйлен, так как дело деликатное и касается чувств девушки. Я принял решение, и сейчас, хотел бы услышать слова старших.

- Говори, - разрешил Когтистая Лапа.

- Вы знаете, что я дружил с Желтой Птицей, дочерью Два Бизона. Мы были неразлучны и нашу дружбу приняли за любовь. Я понял, что эта была дружба, узнав более сильное чувствой. Я люблю другую девушку, но Желтая Птица до сих пор верна мне и я приехал, чтобы просить ее, чтобы она отпустила меня, лишь тогда я назову любимую своей невестой.

Какое-то время родители молчали.

- Ты об этом переписывался с Эйлен? – спросила Эбигайль.

- Да, она могла мне посоветовать, как деликатнее объясниться с Желтой Птицей не обидев ее, - Маленький Орел, опустив голову, тяжело вздохнув: - Я хочу быть с ней честным, но не хочу ранить ее чувств. Она мой друг.

- Делай так, как решил, - коротко сказал Когтистая Лапа. – Тебе не избежать этого.

- Да, отец, - Маленький Орел встал и вышел. Очевидно он ожидал от родителей большего сочувствия.

- Дорогой мой, - поспешила за ним Эбигайль, нагнав на крыльце. – Конечно, своей честностью и прямотой ты причинишь ей боль, но не потеряешь ее доверия и уважения. Если ты смолчишь, щадя ее, то узнай она о твоей невесте стороной, ты поставишь ее в недвусмысленное положение и потеряешь не только ее дружбу, но и честь достойного человека.

- То же самое говорит Эйлен, - выслушав ее, сказал Маленький Орел.

Эбигайль сжала руку сына и он пошел к дому Желтой Птицы. «Осенний Лист, Широкое Крыло, ваш сын вырос хорошим человеком», - подумалось Эбигайль, глядя ему вслед. Когда тепло разлилось по ее сердцу, она поняла, что услышана ими.

К вечеру Маленький Орел вернулся с просветленным лицом. Желтая Птица поняла его чувства и отпустила. К тому же рядом с ней Маленький Орел увидел Бегущую Собаку своего ровесника, с которым в свое время не очень-то ладил, но когда он ушел от Желтой Птицы, Бегущая Собака нагнал его и сказал, что сумеет залечить раны девушки. И если раньше он не смотрел в сторону Маленького Орла, то теперь просил его стать ему братом. Маленький Орел был счастлив, теперь он мог думать о браке с любимой. Весь вечер они проговорили с Когтистой Лапой, обсуждая свою поездку к хопи, чтобы помолвить молодых. Через год Маленький Орел женился и с молодой женой перебрался в Чер-тон, оканчивая учебу в университете и работая в юридической конторе мистера Уотерстона.

А Эйлен выросла настоящей красавицей. Темными бровями и светлыми волосами она пошла в мать. Черными глазами и открытым характером в отца. Тонкая и хрупкая, она очаровывала неторопливыми вдумчивыми движениями, мягким голосом и неспешной манерой разговора. И хотя с детства ее баловали все кому ни лень, и она была окружена любовью и заботой, Эйлен не стала своенравной и эгоистичной красоткой. Может быть, причиной тому являлась тяжелая болезнь Люси, дорогой тетушки, которую Эйлен любила всей душой. Девочка была преданной сиделкой, сперва поднося воду и лекарства, потом читая для тетушки книги, рассказывая забавные истории пансионерок. Тайком она штудировала медицинские книг, которые таскала из библиотеки дяди Эндрю. Сам доктор Денджел, случайно уличив в этом Эйлен не стал выговаривать ей, а поинтересовался, понимает ли она хоть что-нибудь из прочитанного? Эйлен печально покачала головой, признавшись, что ей просто приходиться додумывать самой, полагаясь на свое воображение или догадываться, следуя дальше по тексту. Подумав, Эндрю решил обучить девочку нехитрым обязанностям медицинской сестры-сиделки. Эйлен втянулась и когда узнала от Маленького Орла, что в нескольких городах штата открылись курсы медицинских сестер, начала усердно учиться. Дочь Хении тоже нашла свою тропу.

Ничинча же оставался для Когтистой Лапы умным, все схватывающим на лету мальчиком, который впитывал историю и предания сиу, бережно перенимая традиции и уклад предков. В шестнадцать лет он втайне от матери прошел необходимый для сиу, жестокий обряд Посвящения Солнцу и Когтистая Лапа едва выходил его. В восемнадцать он понял, что любит дочь Качающейся Ветки, но любил ее молча издалека, не решаясь открыться, и когда она умерла от оспы, после не взглянул ни на одну другую женщину. Когтистая Лапа спрашивал, зачем он делает себя несчастным, но сын угрюмо отмалчивался.

Потом пришло новое несчастье. Люси умирала трудно и тяжело. Эндрю был вне себя от горя и отчаяния. Эбигайль сорвалась в Чер-тон, когда получила от него записку о состоянии подруги, написанную неровным почерком, с расплывшимися кое-где от слез неровными строчками. Когтистая Лапа приехал в Чер-тон вместе с ней и пока Люси умирала, сидел возле ее кровати и тихо тянул песню, заговаривающую и облегчающую ее боль. Его присутствие словно вернули Эндрю присутствие духа. Доктор заметно сдал за то время, что Эбигайль и Когтистая Лапа не видели его. Когда Люси похоронили, Лапа увез Эйлен в резервацию для того, чтобы девочка оправилась от горя, а Эбигайль осталась с Эндрю, понимая, что именно сейчас, он нуждался в поддержке и участливом присутствии близкого человека. Как-то само собой она приняла на себя обязанности по хозяйству, с охотой присматривая и за миссис Оттон, уже постаревшей и подряхлевшей, перебравшейся жить в дом Денджелов, что присматривали за ней. После похорон жены, Эндрю месяц не выходил из кабинета, потом начал понемногу выезжать на вызов к больным и вечерами спускался к столу. За ужином говорили только о Люси, отдаваясь воспоминаниям о ней. Эбигайль понимала, что Эндрю нужно выговориться, чтобы горечь потери ушла вместе со словами. А в конце лета в Чер-тон вернулась Эйлен, чтобы продолжить новый учебный год в пансионе. Ее привез Когтистая Лапа, видимо рассчитывая вернуться в резервацию с Эбигайль.

- Я не могу оставить мистера Денджел сейчас, когда он только начал приходить в себя, - покачала головой Эбигайль, машинально разглаживая на столе кружевнную салфетку.

Когтистой Лапе этот ее жест сказал много больше ее слов. Он все понял. Белая не хотела уезжать, не хотела возвращаться в резервацию.

- Как же школа? – напомнил он ей.

- Медовая Капля справляется без меня. Она хорошая учительница. А вскоре приедет учитель математики, у него отличные рекомендации.

Когтистая Лапа молча встал. Он не мог ей запретить остаться и не мог согласиться с этим. Доктор хороший человек, но он не единственный мужчина, который теряет жену. Ничинча – Джон тоже потерял любимую, но ни у кого не искал утешения, да и знал ли кто-то вообще в деревне Бурого Медведя о его горе. Просто Белая устала, она хочет пожить в удобстве и тепле, среди красивых вещей и людей, с которыми может говорить о том, что написано в говорящих листках. Но раз он понимает это, от чего такая тяжесть на сердце? Пусть Белая отдохнет, ведь даже лошади проскакавшей не один десяток верст нужен отдых. Его жена и так вынесла сверх того, что смогла вынести и пережить любая другая женщина. К тому же Эйлен повзрослела и ее красота все больше тревожила родителей. За девушкой обязательно должен кто-то присмотреть. Но все эти здравые мысли не успокаивали сердца Когтистой Лапы. Он так и уехал из Чер-тона, не выказав Эбигайль своего согласия. Прошла зима, а за ней и весна, когда в резервацию вдруг приехал доктор Денджел. Остановив пролетку у добротного деревянного дома, Эндрю огляделся. Это был уже не единственный в резервации дом. Он соскочил с пролетки, подвел коня к коновязи и поднялся на крыльцо. На его стук, дверь порывисто открыл Ничинча-Джон.

- Джон, - не скрывая удивления, воскликнул Эндрю, - как ты вырос!

- Зачем вы приехали мистер Денджел? – вышел на крыльцо Ничинча-Джон, тесня гостя от порога.

- Я хотел увидеть твоего отца, Когтистую Лапу.

- Его нет, - отрывисто и неприветливо, заявил молодой человек. – Уезжайте.

- Я не могу, - развел руками Эндрю, не понимая подобного поведения юноши. – Я должен с ним поговорить. Это очень важно и я не уеду, не выполнив того, за чем приехал.

- Не вынуждайте меня… - сжав кулаки, процедил Ничинча. – Вам лучше уехать и сейчас же…

- Послушайте, молодой человек, - лицо Эндрю стало строгим, а голос сухим: - Оставьте этот тон, – и, подумав, решил: - Я дождусь вашего отца в бричке.

- Не стоит, мистер Денджел, – раздалось позади него. – Вы проделали такой путь, чтобы поговорить со мной и я выслушаю вас в доме, как гостеприимный хозяин, - Когтистая Лапа взошел на крыльцо и открыв перед гостем дверь, пригласил: - Проходите.

Ничинча зашел вслед за старшими, но остановился у входа. Когда гость уселся за стол, повисло тягостное молчание. Доктор Денджел то ли не мог решиться заговорить, то ли не знал, как начать разговор.

- Я слушаю вас, мистер Денджел, - проговорил Когтистая Лапа, стоя перед ним и от того Эндрю было еще тяжелее.

- Вы ведь получили письмо от Эбигайль? – наконец спросил он.

- Письмо? – удивился Когтистая Лапа.

- Да, последнее…

- Я не получал от жены никаких писем, мистер Эндрю, - покачал головой Когтистая Лапа.

- Но… она писала вам, и потому я… приехал, чтобы поговорить об этом.

- О том, что она мне написала? – бесстрастно уточнил сахем, не выказывая ни любопытства, ни волнения.

И поскольку Эндрю растерянно промолчал, Когтистая Лапа спросил:

- Зачем же она писала, если вы все равно хотели приехать ко мне?

- Послушайте, Лапа, - вдруг решительно начал доктор Денджел. – Вы должны понять Эбигайль. Понять то, что она принадлежит не вашему миру. Она устала от борьбы, что прежде привязывала ее к резервации, я вижу, как тяжело ей на этот раз вернуться. У нее больше нет силы выносить подобную жизнь.

- Ты хочешь, чтобы моя жена осталась с тобой? – прямо спросил Когтистая Лапа, открыто смотря на него.

Этот вопрос требовал такого же прямого ответа, а Эндрю, как все цивилизованные люди старался деликатно сгладить щекотливую и тяжелую для них обоих тему. Но индеец привык к прямолинейности и Эндрю собрал все свое мужество, чтобы ответить так же прямо, как обычно говорил родным обреченных больных суровую правду.

- Да. Я могу дать все, в чем миссис Уолш сейчас так нуждается… А она нуждается в устроенности и комфорте. Ее здоровье подорвано, ты знал это?

Сахем пораженно покачал головой. Его жена никогда не жаловалась на здоровье.

- Об этом и было сказано в письме? – спросил Когтистая Лапа.

- Не думаю. Она не жалуется и отказывается от осмотра, но я врач и вижу, что ее что-то беспокоит. Похоже, она застудила почки.

- Ничинча, принеси мне письмо, - ровно потребовал Когтистая Лапа.

Юноша не шелохнулся.

- Я знаю оно у тебя. Мистер Денджел не будет лгать.

Ничинча-Джон понурившись, вышел в дверь, и вскоре вернулся, держа в руке смятый конверт. Должно быть, он прятал письмо матери в старом типи, что по-прежнему стояло возле дома. Все это время мужчины, молча, ждали его возвращения. Когтистая Лапа стоял неподвижно, тогда как Эндрю то и дело вздыхал и двигался на скрипучем стуле. Сахем, развернув письмо, медленно сосредоточенно прочитал его, шевеля губами.

- Здесь ничего не сказано о том, что она не здорова. Но вы правы, Белая не станет жаловаться. Я поеду с вами доктор Эндрю, - решил он. - Раз Эбигайль не хочет возвращаться в резервацию не нужно заставлять ее делать этого. Я скажу ей свое слово, раз она хочет услышать его. Отдохните мистер Эндрю, завтра мы двинемся в путь.

- Благодарю, - поднялся Эндрю. – Я знал, что вы все поймете правильно. Пойду, проверю лошадь.

Когда доктор вышел, Когтистая Лапа, тяжело опираясь на стол, медленно сел. Ничинча-Джон, чуть было не бросился к нему, но сдержался. Нельзя было задевать гордость отца.

- Зачем ты отпускаешь маму? – встревожено спросил юноша. – Ты уже сейчас не можешь без нее.

Когтистая Лапа произнес не столько для сына, сколько для себя:

- Если по-настоящему любишь женщину, должен дать ей то, чего она хочет. Если не можешь дать этого, лучше отпусти. Твоя мать сильная женщина, но мне ее сила не нужна. Мне нужно ее счастье. Стоит ли ревновать к сопернику? Не нужно доказывать свою любовь, просто отпусти.

- Но, как же ты, отец?

- Доктор Эндрю прав, твоя мать должна отдохнуть. Ее муж позаботиться о своих чувствах сам.

На следующее утро, Эндрю Денджел и Когтистая Лапа выехали в Чер-тон. Они почти не разговаривали по дороге, обмениваясь односложными репликами. Лишь садясь в пролетку, Когтистая Лапа спросил, хорошо ли спалось доктору Денджелу. Сам Когтистая Лапа ночевал в типи с Ничинчей, так что гостю дом был предоставлен полностью.

- Благодарю, сахем, хорошо, - проговорил Эндрю, хотя по его помятому осунувшемуся лицу, было видно, что он вряд ли проспал и четверть часа.

Его опасения и беспокойство были понятны Когтистой Лапе. Эндрю Денджел не без основания опасался, что Эбигайль передумает остаться с ним, увидев сахема. Собственно, Когтистая Лапа тоже смутно надеялся на это. Остальную часть пути они решил ехать поездом, чтобы не утомлять лошадь и чтобы поскорей покончить с невыносимым для обоих положением неопределенности. Когда они подъехали к дому Денджелов, встречавшая их Эбигайль была изумлена и встревожена, увидев, соскочившего с подножки нанятого экипажа, сахема. Но он вел себя, как ни в чем, ни бывало. Войдя в дом, не спеша огляделся и сел туда, куда его пригласили сесть. Эндрю, сказав что-то дежурное, поспешил выйти, оставив их одних.

- Ты читал мое письмо? – начала Эбигайль, заметно волнуясь.

- Как Эйлен? – невозмутимо спросил Когтистая Лапа.

- Она была у нас… у меня – быстро поправилась Эбигайль, заметно отвыкшая от манеры разговора Когистой Лапы. - На этих выходных.

- Хорошо, - кивнул он. - Выслушай, что скажет тебе твой муж, прежде чем покинешь его.

Эбигайль пораженно выпрямилась. Что? Когтистая Лапа готов отпустить ее? Она пытливо смотрела на него. Но он сохранял невозмутимость и лишь глаза странно блестели, выдавая его боль.

- Я отпускаю тебя, но это не значит, что перестану быть твоим мужем, а наш дом для тебя станет чужим. Приезжай, когда захочешь. Я приму тебя ни о чем, не спрашивая. Просто приезжай и оставайся в нем столько, сколько захочешь.

- Спасибо, - Эби порывисто прижала ладони к груди. – Мне так важно было услышать твое слово. О, какое облегчение… Эндрю!

Денджел тот час вошел на ее зов, словно ждал у дверей, и по сияющему взгляду Эбигайль, понял, что сахем отпустил ее.

- Ты благородный человек, сахем, - сказал он, когда Эбигайль буквально выбежала из гостиной, чтобы распорядиться об ужине. – Ни я, ни миссис Уолш ни в коем случае не хотели злоупотребить твоим доверием. Мы могли бы просто уехать, избежав разговора с тобой, сахем, но Эбигайль не желала поступать малодушно. И она, и я считали, что не можем быть настолько бесчестными с тобой.

- Да, - кивнул Когтистая Лапа, смотрясь среди гостиной и нарядных безделушек, странно одиноко и гордо. – Эпихайль сильная женщина. Не думай, что я пекусь о твоем счастье, мистер Денджел. Я думаю лишь о том, что будет хорошо для моей женщины.

- Я понимаю, - пробормотал Эндрю. –Мне бы не хотелось лишиться твоего расположения, сахем.

- Тебя я видеть не могу, но... я и это стерплю. Не требуй от меня большего.

- Я больше не появлюсь перед вами, - тихо пообещал Эндрю.

- Хорошо, – кивнул Когтистая Лапа. – Теперь ты понимаешь, что я не смогу здесь больше оставаться. Надеюсь, ты дашь моей жене то, что не смог дать я.

- Я все силы приложу, что бы миссис Уолш была счастлива, - с тихой убежденностью заверил его Эндрю.

Доктор и сахем пожали друг другу руки.

- Не беспокойся о детях, - сказал Эбигайль на прощание Когтистая Лапа. – Я поговорю с ними.

Тихо плача, Эбигайль крепко обняла его. Пожалуй, именно в эти минуты, она поняла насколько сильна ее любовь к нему, но… у нее не было больше сил. Она стала малодушной и слабой, а Когтистая Лапа простил ей и это. Однако сыновья не приняли решения своего отца расстаться с матерью. Когтистая Лапа не стал ничего им объяснять, просто поставил их перед фактом. Ничинча уже все знал, а вот для Маленького Орла это оказалось ударом.

- Но почему ты отпустил ее? – не понимал он, когда Когтистая Лапа, как и обещал Эбигайль заехал в форт Бертольд, где его старший сын открыл собственную юридическую контору.

- Разве, ты все еще маленький эгоистичный ребенок, чтобы рассуждать так? Прими то, что твоей матери так будет лучше, - выговорил ему Когтистая Лапа, давая понять, что не собирается обсуждать это.

Наблюдая за тем, как Когтистая Лапа садиться в бричку, Маленький Орел не мог понять отца. Он представил себе, что ему вдруг придется отпустить свою молоденькую жену и все мысли и чувства в нем воспротивились этому. Мало того, на него вдруг накатила ярость. Каково же теперь отцу? Маленький Орел знал, что внешне суровый немногословный отец по-настоящему глубоко любил мать. Как должно быть разрывается его сердце? Но многие ли способны поступить, как он, поставив благополучие женщины выше собственного душевного спокойствия? Разве с отцом поступили справедливо? И Маленький Орел решил искать способ, чтобы исправить это положение, не желая мириться с разводом родителей. На следующий день он запряг бричку и поехал в Чер-тон, но не к матери, а к сестре в пансионат. Ему разрешили встретиться с ней, хотя был не выходной день и визиты запрещены. Маленький Орел коротко объяснил, что пойти на нарушение правил его заставили семейные обстоятельства и что не будь их, он ни за чтобы не осмелился побеспокоить воспитательниц и сестру. Классная дама, с которой он говорил, прониклась сочувствием и симпатией к воспитанному молодому человеку с безупречными манерами и благородной речью. К тому же, хоть он и был инородцем, черты его лица располагали к себе, и она разрешила свидание с мисс Уолш. Когда Эйлен спустилась в вестибюль корпуса, где жили пансионерки, Маленький Орел сидел на скамейке, держа в руках шляпу из мягкого фетра. Увидев ее, он поднялся. Брат с сестрой расцеловались и лишь после этого, Эйлен с тревогой спросила:

- Что случилось?

- Ничего, кроме того, что мама ушла от отца.

Эйлен опустила глаза, разглядывая испачканную чернилами оборку белого пансионерского фартука.

- Так ты знала! – тихо ахнул Маленький Орел, не веря в это и с трудом приходя в себя.

- Ничинча тоже знал? – наконец, справившись с собой, спросил он.

И Эйлен еще ниже опустив голову, кивнула.

- Поразительно! – вышел из себя Маленький Орел, яростно сжимая шляпу в руках, пытаясь сдержаться. – И никто из вас даже словом, ни полусловом не заикнулся об этом. Я что, чужой?

От этих несправедливых слов, Эйлен вскинулась, ее щеки стали пунцовыми от обиды.

- Ты не прав, что обвиняешь меня и Ничинчу в малодушном молчании… Пойдем на свежий воздух, - и оба покосились на классную даму, что сидела за конторкой, старательно делая вид, что ей все равно и ей нет дела до разговора брата и сестры, к которому она старательно прислушивалась.

- Возьми плащ и шляпку, я буду ждать тебя во дворе, - сухо проговорил Маленький Орел, и вышел во двор.

Эйлен вздохнула, зная, что брат не сразу простит ее. Она обернулась быстро. Погода действительно была ненастной и тяжелые темные тучи не только грозили затяжным осенним дождем, но словно обдавали холодом.

- Прости, - села Эйлен рядом с братом на скамью. – Могу сказать, что Ничинча со своей стороны сделал все, что мог, чтобы остановить родителей. Хотя действовал он бестактно и бесчестно, спрятав от отца письмо мамы.

- Что бы он там ни сделал, родители уже расстались, – отчужденно проговорил Маленький Орел. – Но все же расскажи.

Эйлен рассказала все что знала.

- Ты как никто любишь отца, почему не поговорила с матерью, не убедила ее не поступать так с отцом? – не удержавшись, упрекнул он сестру. - Почему молчала, не предупредив меня, раз знала, что Ничинча успел перехватить письмо матери? И ведь… все происходило на твоих глазах, ты не могла не видеть, что происходит?

- Да я видела, - призналась Эйлен. – Но… мистер Эндрю мне тоже не чужой. Я очень привязана к нему, и он действительно хороший и достойный человек. К тому же, я подумала, что родители сами разберутся. Прости, но я очень хорошо понимаю маму. Я могу прожить лето в резервации, мне даже это нравится, но жить там постоянно… Я видела, как ей раз от раза трудно туда возвращаться. А отец сильный, я была уверена, что он поймет маму.

- Он сильный, - кивнул Маленький Орел, сжав зубы, - иначе не выдержал бы той боли, что все время причиняет ему мама. Ты была еще маленькой и не помнишь всего, а Иньян уже тогда кое-что смог объяснить мне.

- Давай смиримся с этим, - умоляюще схватила его за руки Эйлен. - Взрослые сами все решили, тут уж ничего не поделаешь. Своим вмешательством, мы только все усугубим.

- Да, - обреченно вздохнул Маленький Орел, поднимаясь и надевая шляпу. – Пусть будет так, как они решили, но я не приму этого их решения, хотя и отношусь к доктору Денджелу с уважением.

После этой встречи брат с сестрой больше не виделись. Эйлен прекрасно поняла его. Говоря о том, что он не в силах смириться с разрывом отца и матери, Маленький Орел давал понять, что не принимает даже тех, кто согласился с их разрывом, а стало быть, это был не только мистер Эндрю, но и она, Эйлен. В выходные дни, когда пансионеркам разрешалось навещать и гостить у родных, Эйлен по-прежнему бывая у Денджелов, спрашивала мать о Маленьком Орле, Ничинине и об отце. Но Эбигайль лишь качала головой. Из резервации больше не приходило вестей. Маленький Орел не хотел писать, Ничинча писать не любил, как и отец. Старого Бредли мучила подагра, и он уже не наезжал в Чер-тон, обходясь тем, что привозили ему заезжие торговцы. И потому летом Эби с Эйлен, уже закончившей пансионат, приехали в резервацию Бурого Медведя. Возле дома вождя, который Эбигайль и Эйлен показался убогой хижиной, все так же стояло типи. Дверь дома была заперта и Эбигайль пошла к палатке, чтобы взять там ключ, который как она знала, лежал под свернутыми шкурами у самого входа, и очень удивилась, когда навстречу ей из палатки вышла молодая женщина. На вопрос Эби, где хозяин дома, та вызывающе заявила, что Когтистая Лапа уехал по делам «в администрацию».

- Кохета, неужели это ты? - приглядевшись к девушке, воскликнула Эбигайль, узнав в ней свою бывшую ученицу.

Та сдержано кивнула.

- Ты так выросла и похорошела.

К ним подошла Эйлен, увидев, что мама разговаривает с какой-то индианкой. Кохета, неприязненно взглянула на изысканную девушку в городском платье, не узнав в ней подружку своих детских игр.

- Нам нужно войти в дом, Кохета, - сказала Эбигайль, обо всем уже догадавшись.

- А отца разве нет? – тихо спросила Эйлен, когда Кохета нырнула обратно в палатку, так и не пригласив их внутрь.

- Он уехал, милая. Ты огорчена? - нежно погладила ее по плечу Эбигайль.

- Я соскучилась, - вздохнула дочь.

Когда появившаяся Кохета, протянула им ключи, Эбигайль спросила:

- Разве ты не войдешь с нами?

- Нет. Сахем запрещает мне входить туда, - буркнула индианка и снова скрылась в типи.

В доме все оставалось по-прежнему и Эбигайль казалось, что она покинула эти стены только вчера. Но пусть в нем и хозяйничали мужчины, он был чист и убран. Обе женщины распаковали свои вещи и немного отдохнув, принялись готовить ужин. За этим делом время прошло незаметно. В окно они видели, как Кохета, вышла из типии, и больше уже не возвращалась. Эйлен, хотя мать и виду не подавала, заметила, как та волнуется и тревожится из-за того, как примет ее муж и сын. Едва солнце начало клониться, завершая день, с дальних пастбищ примчался Когтистая Лапа и Ничинча. Лапа спрыгнул с лошади по-прежнему лихо, почти на ходу, не дожидаясь, когда она остановится. Ничинча поймав ее повод, повел лошадь в загон.

- Я не поверил словам Кохеты, что ты и Эйлен приехали. Кохета любит попусту болтать, все ее слова уносит ветер, так что они часто не достигают ушей.

Взяв руки Эбигайль в свои, Когтистая Лапа крепко сжал их.

- Как дела у мистера Эндрю? – спросил он.

- Он по-прежнему практикует, насколько позволяет ему здоровье, - ответила Эбигайль, борясь с желанием обнять его.

- Он болеет? – встревожился сахем.

- Настолько насколько это прилично в его возрасте, - улыбнулась Эбигайль, а Когтистая Лапа покачал головой.

Изменилась ли его жена? Ничуть, разве только пахло от нее тонкими духами и городом, она стала элегантной, а ее красота – мудрой и более тщательной. Она вошла в тот возраст, когда женщина, прощаясь со своей привлекательностью, оставляет себе то, что наработала ее душа: либо это светлая спокойная мудрость, либо сварливая, мелочная старость. Но по сравнению с рыхлой Кохетой, которая была моложе Эбигайль на двадцать лет, Белая смотрелась ее дочерью. Сам Когтистая Лапа, казалось, нисколько не изменился, только стал более худощав и поджар, да у губ залегли глубокие складки, а в тяжелых темных косах появилась седина. Да и движения его были уже не так порывисты. Говорил он мало и смотрел внимательным усталым взглядом. Но вот что странно, и Когтистая Лапа и Эбигайль, едва пожав друг другу руки, ощутили одно, и тоже чувство, как будто вернулись домой после долгого скитания. Ужин затянулся допоздна. Вопреки опасениям Эбигайль, Ничинча встретил ее со сдержанной радостью, а сестру с распростертыми объятиями. Не скрывая восхищения, он все удивлялся тому, в какую красавицу превратилась нескладная дурнушка Эйлен. Пока он рассказывал ей об общих друзьях по детским играм, Эбигайль узнала от Когтистой Лапы потрясающую новость. Оказывается, она скоро станет бабушкой. Жена Маленького Орла вот-вот должна родить. Когтистая Лапа не мог скрыть счастливой улыбки, а Эйлен узнав о будущем племяннике, все не могла прийти в себя и то всплескивала руками, то хваталась за сердце, чем забавляла брата.

- Я уже сообщил эту новость Хении, Широкому Крылу и Осеннему Листу, - сказал Когтистая Лапа. – Пусть дух их порадуется вместе с живыми.

Чувствуя, что не сможет уснуть, Эбигайль попросила Когтистую Лапу, чтобы он провел ее по резервации, которую они когда-то вдвоем отстояли и по которой она скучала, точнее скучала по ушедшим дням. Это она поняла. Еще поняла, что и она и Когтистая Лапа, снова попали в неволю друг от друга. Для Эбигайль стало ясно, что то, что дал ей Эндрю, оказалось ей совершенно не важным, а Когтистая Лапа усмехался, думая о том, что он опять как глупый тетерев угодил в тот же силок: несмотря на рыхлость, Кохета все больше напоминала Сосновую Иглу. Теперь оба, Эбигайль и Когтистаяя Лапа шли рядом. Эби смотрела вокруг. Как все изменилось. Резервация потихоньку, но выжила.

- Ты счастлива? – нарушил молчание Когтистая Лапа.

Эби обдумала ответ. Это был вопрос не ревнующего мужчины, это был итог ее поступка.

- Я довольна, - ответила она.

Когтистая Лапа кивнул.

- А ты? – в свою очередь спросила она, имея в виду Кохету.

- Я дорожу тем, что имею, - огляделся он вокруг.

- Если я захочу остаться…? – улыбнувшись начала Эбигайль, смотря на него. – Я вижу, ты поддерживаешь дом в порядке.

- Ты похорошела, стала другой, такой, какой я тебя не знаю, - проговорил он, улыбаясь в ответ, но глядя с глубоким страданием. – Я вижу, что тебе там лучше.

Он мягко отказал ей.

- Почему мы не можем исправить то, что наделали? – удивилась Эбигайль.

- Я долго ждал тебя. Теперь, когда вижу, что ты больше не ненавидишь меня, я счастлив и этим.

Она погладила его по щеке, и он закрыл глаза, мимолетно прижался к ее теплой ладони.

- Ты прав, - прошептала она, соглашаясь. – Мой муж хороший человек и я не могу причинить боль еще и ему.

- Ты его любишь?

- Я его уважаю.

- Хорошо. Значит, твое сердце по-прежнему принадлежит мне.

- Какие у тебя намерения насчет Кохеты? – Эбигайль мысленно обозвала себя глупой, но ничего не могла поделать с собой..

- Кохета? – фыркнул Когтистая Лапа. – Эта девчонка проходу мне не дает.

- Ты ее первая любовь, сахем, - мягко улыбнулась Эбигайль, вспомнив какими восторженными глазами еще девчонкой, смотрела Кохета на Когтистую Лапу и с какой неприязнью и даже дерзко вела себя с ней, ее учительницей.

- Радуешься тому, что есть, кому присмотреть за мной? – сварливо заметил Когтистая Лапа. – Но ее любовь пресна как хлеб белых, твоя сочна и пряна как маисовая лепешка.

- Мне очень лестно, - рассмеялась Эби. – Я лепешка.

Когтистая Лапа не скрывал нежности, смотря на нее. Она по-прежнему заставляла замирать его сердце.

- Я чувствую себя виноватой перед тобой, - просто сказала Эби.

- Не думаю, что это правильно, - покачала головой Когтистая Лапа.

- Почему ты не живешь в доме? – спросила Эби, когда они подошли уже в ночной тьме к крыльцу.

- Что мне там делать без тебя? – пожал он печами и вдруг тихо спросил, не выдержав:- Твоя железная кровать в этом доме все еще принадлежит мне?

- Ты же знаешь, что мы не сможем предать доверие Эндрю. Это было бы бесчестно.

Когтистая Лапа, молча, ушел в свое типи. Он вовсе не считал это бесчестным, потому что до сих пор считал Белую своей женой. Что ж, они попытались обойти свою судьбу, но от нее не уйти. Эбигайль и сахем слишком остро чувствовали это. Обоих лишь сдерживало чувство чести, они не могли нарушить своего слова, и оба мучили друг друга: Эбигайль медлила с отъездом, а Когтитстая Лапа не хотел, чтобы она уезжала. Этот месяц, что Эбигайль и Эйлен провели в резервации выдался, пожалуй, счастливым и безмятежным для них. Эйлен в сопровождении Ничинчи с утра до вечера пропадала в прерии, серьезно увлекшись конными прогулками. Ничинча подобрал ей объезженного, послушного жеребца и Эйлен просто упивалась свободой, остроту которой она всегда ощущала после пребывания в пансионате, где жила под прессом строгих правил и дисциплины. А Эбигайль неспешно занималась таким привычным нехитрым хозяйством Когтистой Лапы и он тревожившийся, что это будет тяжело и неприятно для ее уже изнежившихся рук, успокоился, видя, что она получает от этого даже удовольствие. Вечерами, сидя на нагретых солнцем деревянных ступенях крыльца, и говоря о былом, они ждали возвращения Инчинчи и Эйлен. Именно во время такой вот беседы Когтистая Лапа узнал, что Эйлен желает учиться и после пансиона, чтобы стать врачом, не без помощи и рекомендаций Эндрю Денджела.

- Похоже, у тебя с братом нашлись общие интересы? – не утерпев, как-то спросила Эбигайль дочь. – Иначе, вам было бы не так интересно, проводить целыми днями вдвоем.

- Ничинча очень замкнутый. Папа не знает и малой части того чем живет брат, - вздохнула Эйлен. – Его сердце болит от любви, которой он до сих пор верен и… это все, что я могу тебе сказать.

Кохета, по видимому досадуя, что Когтистая Лапа ни разу за это время так и не вспомнил о ней, ходила по деревне и наговаривала на Белую. Но, к ее сплетням по-прежнему относились как к небылицам, а, то и вовсе отмахивались. В конце месяца, дождавшись, когда у Маленького Орла родился сын, Эбигайль и Эйлен поехали в форт Бертольд. Счастливому восторгу молодого отца не было предела и, казалось, он позабыл о былой обиде на родителей. Теперь его волновало другое, ведь он сам стал родителем. На этот раз семейство объединило счастливое пополнение. Родился мальчик. Маленький Орел был страшно горд.

Когтистая Лапа, как и Белая были уверены, что и дальше их будут связывать общие события в жизни Ничинчи и Эйлен. Но ждать пришлось три года, прежде чем в резервацию Бурого Медведя въехал автомобиль, сигналя клаксоном опешившим детям, играющим в пыли, и распугивая, разбегающихся с заполошным кудахтаньем суетливых кур. Автомобиль остановился у дома Когтистой Лапы и хозяин вышел на крыльцо, посмотреть на гостя. Из машины появился высокий молодой человек. Одернув на себе светлый дорогой пиджак, он прошел к крыльцу и, поклонившись величественному индейцу, взирающим на него, смущенно кашлянув, спросил:

- Сэр, мне сказали, что это дом мистера Когтистой Лапы.

- Допустим, - высокомерно проговорил индеец.

Молодой человек нерешительно оглянулся.

- Мне необходимо поговорить с ним, - и решившись, добавил. – Это касается его дочери, мисс Эйлен Уолш.

Лицо индейца сразу покинуло выражение неприступности и, отступив, он открыл дверь:

- Заходите.

Зайдя в небольшую, скудно обставленную, но уютную комнату, индеец жестом указал на стул, предлагая молодому человеку присесть. Гость, волнуясь и заметно нервничая, посматривал на хозяина дома. Величественная осанка в купе с волевым выражением лица производили впечатление. От индейца, каждое движение которого изобличало чувство собственного достоинства, шла сила древних владык. Но ведь и мистер Уилер приехал в резервацию, преступив через свою гордость.

- Так что вас привело сюда? - глубоким ровным голосом спросил индеец, смотря на гостя, внимательным взглядом. – Что хочет такой человек от простого индейца?

- Э… э… - смутился молодой человек. – Видите ли, сэр… - вдруг он вскочил со своего места и, подавшись вперед, протянул индейцу руку, которую тот с некоторым недоумением пожал ее.

- Эм…Уилер, меня зовут Джон Уилер, и я приехал сюда по довольно деликатному делу, - молодой человек отступил обратно к стулу и сел.

- Я слушаю вас, Джон Уилер.

- Так вы и есть Когтистая Лапа? - молодой человек зачем-то снова привстал. – Я имею честь знать мисс Эйлен Уолш, - он нервно сжал руки. – Я… собираюсь сделать ей предложение, несмотря на то, что моя семья против этого брака. Но я уверяю вас… у меня свой бизнес и от семьи я не завишу.

- Плохо, мистер Уилер, что ваша семья не одобряет ваш выбор, - степенно проговорил Когтистая Лапа, окончательно лишив молодого человека уверенности.

- Д-да… конечно, но они бы смирились, поставь я их перед фактом уже свершившегося брака, но, сэр… дело не в этом. Мисс Эйлен… знать меня не хочет. Я сойду с ума, если так будет продолжаться.

- Знать не хочет? – поднял брови Когтистая Лапа.

- Д-да… я сам виноват. Дело в том… - он замолчал и нехотя признался: - Я не знал, что в Эйлен течет индейская кровь, что, конечно, никак не оправдывает меня… Как-то по неосторожности я высказался в дружеской компании в которой были по поводу индейского вопроса. Я даже не понял, из-за чего она так рассердилась и уже потом, когда она все мне высказала, понял, насколько оскорбил ее.

- Что же такого вы сказали, что моя дочь так рассердилась на вас?

- Не просите меня повторить это… Я не могу… до сих пор гадко… - но пересилив себя, признался: - Мы тогда увидели подвыпившего индейца, и я брякнул, что это ни на что не годный народ. Я совершил ужасную ошибку.

- Ошибку? – проговорил Когтистая Лапа, задумчиво глядя на гостя.

- Я ужасно о ней сожалею, - опустив голову, пробормотал Уилер. – И не хочу из-за своих неосторожных глупых слов потерять Эйлен. Мне без разницы, какая кровь течет в ней, она все равно леди. Сэр, помогите, поговорите с ней, что бы она простила меня. Миссис Уолш подсказала, что только вы способны переломить ее упрямство. Она дорожит вашим мнением, и ваше слово для нее имеет решающее значение. Это жизненно важно для меня.

- Почему Эйлен не послушала мать?

- Миссис Уолш просила Эйлен не горячиться, но Эйлен намекнула, что мать не может понять ее чувств, потому что сама бледнолицая. И только вы теперь можете уговорить Эйлен, выслушать меня, - прошептал Уилер, поникнув. – Я люблю ее такой, какая она есть, ни больше, ни меньше.

- Я подумаю над вашими словами, Джон Уилер, - отстраненно ответил Когтистая Лапа.

- Прошу вас, сэр, - умоляюще проговорил юноша. – Это так мучительно… Я не могу лишиться Эйлен.

- Вы ее не лишитесь.

- Может, - с надеждой взглянул на него молодой человек, - вы поедете со мной прямо сейчас?

Но индеец покачал головой.

- Не беспокойтесь, я поговорю с дочерью.

- Я понял вас, - кивнул Уилер, вставая.

Когтистая Лапа похлопал его по плечу.

- Сделай мою девочку счастливой.

- Так вы одобряете меня и наш брак? – прошептал молодой человек.

Когтистая Лапа с улыбкой посмотрел на него.

- Ты пошел против мнения своей семьи и настаиваешь на своем, несмотря на недовольство родных и любимой. Не скажу, что это хорошо, но ты делаешь все, чтобы завоевать свою женщину. Разве я могу сказать, что-то против?

Молодой человек ушел, надеясь на слово индейца. Когтистая Лапа не провожал его, а сидел и думал. Но думал он не об Эйлен. Эйлен нашла свою судьбу, а вот Ничинча… Когтистая Лапа с болью видел, что сын повторяет его путь. Ничинча-Джон оказался таким же однолюбом, как и он. Разница была лишь в том, что он не мог, принять другую, хотя Когтистая Лапа видел, что была в деревне девушка, согласная даже на его равнодушие, лишь бы быть с ним рядом. Любовь сына к давно умершей, губила не только его жизнь, но и жизнь этой девушки.

Через день, Когтистая Лапа стал собираться в Чер-тон. Ничинча проводил отца до железнодорожной станции, и уехал после того, как поезд тронулся, набирая ход. В окне, проплывшего мимо вагона он видел неподвижное, ничего не выражающее лицо отца. Приезд Когтистой Лапы стал для Эбигайль и Эйлен неожиданностью. Они растерялись, и только войдя в дом, Когтистая Лапа понял почему. Эндрю Денджел был безнадежно болен и не вставал с кровати. Когтистая Лапа склонился над его постелью. Он ничего не спрашивал и ничего не говорил. И так было ясно, что доктор Денджел был плох. Индеец взял его бледную слабую руку и сжал, будто хотел передать ему свои силы. Лоб больного покрылся испариной, он беспокойно задвигался. Сахем взглянул на встревоженные лица Белой и дочери, женщин, которых он любил и за которых не переставал беспокоиться. Те вопрошающе смотрели на него, будто от него хоть что-то зависело. После обеда, который прошел в молчании, Когтистая Лапа, сказал Белой, что посидит у постели доктора Денджела и что она может отдохнуть, и Эбигайль не возражая, ушла к себе. Через час в комнату больного тихо вошла Эйлен. Увидев отца все так же прямо сидевшего перед постелью Эндрю, она проверила пульс и температуру больного, и, поставив стул, села рядом с отцом. Тот оставался неподвижным и даже головы не повернул в ее сторону, сидел, прикрыв глаза, так что Эйлен могла всматриваться в родное сильное лицо, которое не видела уже долгое время. Его волосы, заплетенные в тугие косы, заметно поседели. Черты стали резче, да и вокруг глаз обозначились новые морщины. Но чем дальше годы потачивали его тело, тем явнее становилась его сила. Казалось, невзгоды делали сахема еще тверже. Эйлен захотелось взять его за руку, погладить по седым волосам, но она не смела, вдруг отец примет это за жалость.

- Ты все же можешь взять меня за руку, если хочешь, - вдруг улыбнулся Когтистая Лапа, не открывая глаз. – Я тоже очень соскучился по тебе, дочь.

Эйлен тут же взяла его руку сухую, теплую и сильную. Она чувствовала, что ей будто передалась его твердость.

- Папа, я все думаю, как ты смог отпустить маму. В газетах столько пишут о ревнивцах убивающих своих неверных жен и любовников, а ты… ты, сейчас, сидишь у постели того, кто увел от тебя твою женщину.

Когтистая Лапа открыл глаза и посмотрел на дочь.

- Я обязан был дать счастье твоей матери. Знаешь, как мы встретились с ней?

- Нет. Она никогда не говорила об этом.

- Мистер Уилер сказал тебе неприятное, тебе это не понравилось, и ты наказала его болью отчуждения. Я же убил твою мать.

Охнув, Эйлин отшатнулась, с недоверием глядя на отца.

- Это вышло не случайно. Нет. Моя рука, держащая оружие, даже в дни моей юности, ни разу не подвела меня. Не дрогнула она и тогда. Я жаждал убить твою маму, даже после того, как она выжила. Я не понимал моего сердца, красота твоей матери тревожила его слишком сильно, лишая покоя. И чем сильнее я сопротивлялся этому наваждению, тем непреодолимее меня тянуло к ней. Я совершал ошибку за ошибкой, идя вслед за ненавистью и болью что ослепляла меня. Я много, очень много зла причинил ей, но твоя мама простила, разрешив мне любить ее. Я в долгу перед ней.

- Ты хочешь сказать, что мистер Уилер навестил тебя? – спросила Эйлен не в силах осознать и принять того, что только что услышала. Если бы такое ей сказал кто-нибудь другой, она бы не поверила, но это сказал отец, он только что признался в том, что хотел убить и чуть не убил маму.

- Он был у меня. Ты должна знать, что можешь сделать человека, доверившимся тебе, либо слабым, либо стойким. Твоя мама придавала мне стойкости. Я благодарен ей, что она дала мне время исправит мою ошибку, и позволила убить в ней обиду ко мне. Дай время мистеру Уилеру, исправить свою ошибку. Он очень хочет этого.

- Да, папа, - прошептала потрясенная Эйлен, опустив голову.

На следующий день Когтистая Лапа уехал. Он увидел Белую, поговорил с дочерью, попрощался с Эндрю, когда тот на время пришел в себя, с благодарностью сжав руку сахема своей слабой рукой. Больше Когтистой Лапе в городе делать было нечего. С тихой грустью расставался он с Белой. Его женщине предстояло пережить еще одну горечь утраты, а после, придет время ей вернуться к нему. Он знал это.

Через месяц в резервацию Бурого Медведя приехали мистер и миссис Уилер. Когтистая Лапа и Ничинча радостно и радушно встретили счастливых молодоженов. Вместе со смехом и молодым мужем Эйлен привезла из города новости. У Маленького Орла родилась дочка, а у Когтистой Лапы теперь появилась еще и внучка. Маленький Орел собирается со своим семейством в резервацию и тогда мама поедет вместе с ними. После смерти мистера Денджела, Эбигайль едва оправившись от потери, занялась свадьбой дочери, а после, когда молодые отправились в свадебное путешествие, переехала к Маленькому Орлу, чтобы помочь его жене по хозяйству и присмотреть за внуком. Когтистая Лапа улыбнулся: что ж, он долго ждал Белую, подождет еще. Через три месяца действительно приехал Маленький Орел со своим семейством, которое заняло весь дом. Но без Эбигайль. Когда Ничинча спросил, почему мать не с ними, Маленький Орел огорошил их:

- Не вини ее за это. Видит бог, она собиралась ехать с нами, но ее остановила радостная новость. Эйлен ждет ребенка, и теперь мама не отходит от нее ни на шаг. Не беспокойтесь за нее, ей это не в тягость. В богатом доме зятя ей удобно и хорошо. Мистер Уилер почитает ее и передает тебе отец тоже свое почтение и подарки, которые я привез с собой.

Сахем кивнул, что ж он подождет. Проходило время, стремительно менялась жизнь. Вот и Кохета умудрилась умереть раньше него. Когтистая Лапа стал жилистым стариком, не желавшим подчиняться времени, глаза его молодо блестели, не утратив живости. Подобно всем индейским старикам, он ни кому не докучал советами, не надоедал жалобами о своих болячках, не утомлял нудными длинными, раз за разом повторяющимися рассказами о своей бурной героической молодости, героизм которой чем дальше, тем больше, как правило, бывал преувеличен. Когтистая Лапа больше сидел у костерка в своем типи, покрытым старыми облезлыми шкурами, кутаясь в бизонью полость, чтобы хоть немного согреть старые кости и куря ритуальную трубку, разговаривал с предками и духами ушедших друзей и врагов, представавших перед ним в ее дыму. Перед его глазами проходили былые дни. Он ясно видел их, и очень раздражался, когда его отвлекали, тормоша по пустякам, требуя каких-то советов. А что он мог знать о чужой жизни? Что он мог посоветовать человеку, который был ему почти не знаком. Старый сахем твердо знал одно: даже дай он самый дельный совет на свете, вряд ли спрашивающий последует ему. Сам был таким. Так зачем же попусту разбрасываться словами, у него и так осталось мало времени. Многие кого он знал, ушли в страну небесных людей и вскоре он последует за ними. Ему бы разобраться со своей никчемной жизнью, в которой он много всякого натворил. Он наяву видел Хению гордого величественного, благодарившего его за Белую. Он видел Широкое Крыло и Осенний Лист, благодаривших его за внуков. Он видел Равнинных Волков, поддерживающих его дух. Он видел мудрого Бурого Медведя, благодарившего за память о нем. Он видел юную прекрасную Белую и тогда его остывшее сердце согревалось. Видел он и врагов, что крались за ним темными тенями. Только, что они могли ему сделать зыбкие и неверные, как дым ритуальной трубки? И лишь одна из них была настойчива, являясь к нему снова и снова. Он ясно различал ее желтый тусклый взгляд голодной волчицы. Он знал, чей дух преследует его с таким упорством. Что он мог сделать для нее? Чего она требует опять? Он пытался выполнить свой долг перед ней, но сердца своего отдать не мог. Но эта тень с волчьими глазами упорно преследовала его, не давая покоя. Он убил Сосновую Иглу, чтобы она не совершила злодеяния, и она предстала перед Великим Духом не злодейкой, а жертвой, но видимо ей было мало этого. Когтистая Лапа собирался три дня, потом медленно, кряхтя, взвалил за спину узел с бубном, старой шаманской погремушкой и амулетами из птичьих костей и перьев. Он ничего не сказал младшему сыну и медленно побрел из селения, отойдя немного, сел на камень, чтобы перевести дух, потом побрел дальше. Дойдя до сосны, которая стала еще выше, с разросшимся вокруг нее кустарником, он, усевшись в траву, погрузился в молитву. После дрожащей рукой высыпал табак на четыре стороны света и четыре ветра разнесли вместе с ним его молитву. Он просил Великого Духа, чтобы душа той, что была погребена под этой сосной, наконец, обрела покой. После этого, тень с волчьими глазами перестала тревожить его.

После смерти Эндрю, Эбигайль хотела вернуться в резервацию Бурого Медведя. Но для Эйлен это стало неприемлемо, и она противилась решению матери как могла. Эбигайль понимала, что дочь сопротивляется не ее стремлению вернуться, а решению матери окончить там свои дни. Эйлен призвала Маленького Орла, и он начал с того, что принялся уверять сестру, что если для матери так лучше, то не стоит ей возражать. Но вместе с тем Маленький Орел вдруг заявил, что его семейство опять ждет прибавление и если бы мама могла помочь его жене в этот нелегкий период… Как могла мать отказать сыну и не увидеть родившегося внука? Эйлен украдкой бросила на брата благодарный взгляд. Заботы снова закружили Эбигайль. Сначала похороны Эндрю, потом свадьба Эйлен, рождение внука, беременность дочери, переносившая ее тяжело и рождение младшего внука, все это отдаляло Эбигайль от резервации. Она с удивлением и недоверием вспоминала те дни, когда запросто преодолевала расстояние от резервации до Чер-тона и обратно. Сейчас этот путь казался ей непреодолим. Но ее все больше тянуло увидеть хоть кого-нибудь из Равнинных Волков, которые стали уже легендой. Ей хотелось быть с кем-то, кто еще помнил ее молодой. Она не успевала за стремительностью нынешней жизнью, которая за один миг поглощала уже не минуты и часы, а недели и месяцы. Забота о внуках Эйлен и Маленького Орла не давали времени для того, чтобы предаваться воспоминаниям об ушедших днях, но все чаще снился Эбигайль Когтистая Лапа молодым и сильным. Снился Хения и Осенний Лист. В снах она переносилась в дни своей молодости, но просыпаясь, вынуждена была мириться с действительностью. Иногда ей казалось, что это была вовсе не она, что все это происходило не с ней, и разве могла бы она найти столько сил, чтобы пройти подобный жизненный путь? С настоящим же ее примиряла лишь забота о внуках. Ничинча стал непримиримым борцом за права своего племени, отстаивая интересы резервации земли которые продолжали нещадно эксплуатироваться бессовестными дельцами. Она знала об это потому, что Ничинча не раз привлекал Маленького Орла то к одной тяжбе, то к другой и по их совещаниям, когда оба наезжали в Чер-тон, перераставшие в жаркие споры, понимала, что дело безнадежно. Смотря на братьев со стороны, Эбигайль думала, что молодежь слишком горяча и нетерпелива. Ничинча каждый раз, уезжая обратно в резервацию, звал ее с собой, но Эбигайль не могла: то один внук болел, то у другого была проблема, да и она сама чувствовала себя неважно, хотя никому не признаваясь в этом. К тому же слишком многое привязывало ее к дому дочери, но и тоска по Великой прерии, по той другой жизни, которую когда-то от души ненавидела, все время тревожила. Только силы ее уходили теперь уже не с каждым годом, а с каждым днем. Внуки и внучка выросла и Эбигайль с удивлением услышала признание, что ее дорогая девочка собирается замуж. В это же время семью Маленького Орла настиг удар. Его старший сын и внук Эбигайль погиб в Первой мировой. Это горе буквально сразило миссис Уолш.

- Дорогая, - как-то сказала она дочери. – Мне нужно вернуться в деревню Бурого Медведя, да и тебе неплохо бы навестить отца.

- Да, мама. Но к чему такая спешка?

Вздохнув, Эбигайль призналась:

- Он ждет меня, у меня мало времени.

На этот раз дочь уступила. Было решено ехать на автомобиле. Эйлен созвонилась с Маленьким Орлом. Он засомневался, как перенесет их мама неблизкую дорогу в тряском автомобиле. Брат с сестрой поспорили. Довод Эйлен сводился к тому, что на автомобиле они сократят путь, так как уже была проложена трасса от Чер-тона по прерии мимо резервации Бурого Медведя и дальше. К тому же это избавляло от необходимости на железнодорожной станции нанимать экипаж или тот же автомобиль.

- Вообще-то, я рассчитывал, что мы доберемся по железной дороге вместе, и Ничинча встретит нас на станции, раз я извещу его о нашем приезде.

- Дорогой, я бы взяла тебя с нами, но…

- Это исключено, - отрезал Маленький Орел. – Я еду с женой и внуками.

- Мы тоже берем с собой сына и внука.

- Тогда вы добирайтесь до резервации на автомобиле, а мы по железной дороге. Но, я все же беспокоюсь за маму. Не будет ли ей утомительно в ее возрасте, выдержать столь долгий путь под палящим солнцем, в душном автомобиле?

- Не стоит напоминать мне о возрасте мамы, дорогой, - мягко попеняла Эйлен брату. – Она живет с нами, и я как никто знаю о ее состояние, как и то, что она твердо намерена увидеться с отцом, а ты знаешь ее волевую натуру. Мама не позволит себе раскиснуть. К тому же мы будем часто останавливаться в придорожных заведениях и давать ей возможность отдыхать, столько, сколько она захочет.

- Тогда мы наверняка прибудем в резервацию раньше вас.

- Скорей всего так и будет, - согласилась Эйлен.

- Думаю, Ничинча подготовит дом к нашему приезду, но я посмотрю, что можно будет сделать еще, чтобы маме было там комфортно.

На том они и распрощались, чтобы встретиться вновь уже в резервации, у отца. Долгий путь до нее с частыми остановками восьмидесятилетняя Эбигайль Уолш перенесла благополучно, стойко вынеся утомительную поездку под жарким солнцем прерии, где казалось, не было ничего кроме бесконечной дороги и бескрайней равнины. Но когда вольный ветер пахнул ей в лицо, по щекам старой женщины потекли слезы. Сидя рядом с Джошуа, внуком Эйлен она то и дело отвлекалась, присматривая за маленьким непоседой.

Уже подъезжая к границе резервации, они увидели встречающих их Маленького Орла и Ничинчу. Зятя и Эйлен развлекло то, что солидный, с уже заметным брюшком успешный адвокат мистер Маленький Орел все же рискнул взобраться на лошадь. Что касается Ничинчи, то тот казалось, нисколько не изменился. Такой же дерзкий взгляд голубых глаз на дочерна загорелом лице и добавившиеся морщинки вокруг них. Его волосы были коротко острижены и он не носил обычные для индейцев косы, как и кожаную рубаху с леггинами. Сестра и братья тепло обнялись и пожали руку мистеру Уилеру.

- Ричард приедет? – держа на руках Джошуа, спросил Ничинча, имея ввиду старшего сына Эйлен.

- Конечно. Он и Брайтон приедут вместе.

Оба наблюдали как бережно, словно хрупкую вещь, выводит из машины Эбигайль Маленький Орел.

- Как отец? – с беспокойством спросила Эйлен.

- Держится, - ответил Ничинча, заглядывая в личико вертящегося на его руках внучатого племянника. - Этот непоседа похож на тебя, сестра.

В доме Когтистой Лапы действительно все было все устроено так, чтобы принять Эбигайль со всеми удобствами, в том числе привезена новая кровать взамен металлической старой. Сама Эбигайль Уолш как-то вдруг враз обессилела, словно все ее немногие силы ушли на то, чтобы выдержать путь от Чер-тона сюда. Теперь она лежала в подушках угасая. Сам Когтистая Лапа продолжал жить вместе с Ничинчей в типи. Точнее сахем уже только лежал под теплыми шкурами и сын не всегда знал, жив отец или просто спит. Склонившись над ним, Ничинча тихо проговорил, что приехала мама, но старик не шелохнулся, и непонятно было слышал ли он вообще его слова. К вечеру в одном автомобиле прибыли сыновья Маленького Орла и Эйлен: Ричард и Брайтон. Оба представительные успешные бизнесмены. Оставалось загадкой, как все это, собравшееся, многочисленное семейство, могло уместиться в явно тесном для него доме. Тем не менее, на вежливые предложения соседей, хоть кому-то на время переселиться к ним, следовал не менее вежливый отказ. Семейство собралось вокруг своих патриархов и желало последние минуты провести возле умирающей бабушки. К тому же было опасение, как переживет ее кончину старый сахем. Но бабушка Эбигайль уходила тихо и легко. Маленький Орел шепнул Ничинче-Джону:

- Приведи отца.

Незаметно смахнув слезы, Ничинча кивнул, хотя сомневался, что отец сможет подняться. Вот уже три дня он лежал неподвижно, словно в беспамятстве. Шаман, которого призвал Ничинча потихоньку от пастора, что привезли из форта Бертольд к умирающей, склонился к сахему, прислушиваясь к его дыханию:

- Он стоит у порога мира духов, но медлит уходить, - проговорил шаман. – Что-то мешает ему переступить порог между миром живых и мертвых.

- Он хочет попрощаться с мамой. Помоги ему.

Шаман кивнул и достал из своих ритуальных одежд, больше похожих на яркие лохмотья, ястребиное перо, которым и пощекотал ноздри сахема. Тот неожиданно чихнул и открыл глаза.

- Говори, - разрешил шаман Ничинче.

- Отец, - склонился тот над стариком. – Пойдем, мама ждет тебя.

Взгляд старика стал осмысленным, словно он возвращался издалека. Он медленно поднял иссохшую руку и Ничинча тут же схватил ее, помогая отцу подняться. С другой стороны Когтистую Лапу тут же поддержал шаман, вместе они вывели сахема из типи. Во дворе уже ждал Брайтон, сын Маленького Орла, который сменил шамана, бережно поддерживая еле переставляющего ноги деда. Но, уже подходя к дому, было заметно, что Когтистая Лапа хоть и шел медленно, зато уверенно, словно расходился. Сын и внук помогли ему преодолеть ступени крыльца, и когда сахем вошел в дом, его тут же обступило его многочисленное потомство. Но старик никого не замечая, устремил взгляд на постель, где лежала в подушках Эбигайль Уолш. Его усадили перед ее кроватью и умирающая, словно потянулась к нему, преодолевая агонию.

- Уходишь... - собравшись с силами, проговорил старик.

Его лицо с глубокими морщинами не дрогнуло, и не понятно было сожалеет он о том, что эта женщина умирает или просто подтверждает печальный факт.

- Ухожу... – прошептала она. - Великий Дух призвал меня...

- Да, - склонил голову старик. - Но прежде чем ты ответишь на Его зов, вспомни день, когда я убил тебя.

Умирающая закрыла глаза. Да... именно с того дня началась ее жизнь.

- Я помню… - едва слышно проговорила она. – Все…

- Не в твое сердце вогнал я нож, а в свое.

- Сейчас… все закончится… - выдохнула Эбигайль.

- Нет, - покачал головой старик. – Пусть этот клинок остается… боль от него не давала мне сделаться камнем. Моя страшная ненависть переросла в прекрасную любовь. Я молился о тебе и знаю, что Великий Вождь, твой муж, ждет тебя. Большое Крыло, Осенний Лист, Иньян ждут тебя. Не тревожься, оставляя меня. Скоро и я буду стоять рядом с тобой… Возьми… - и он надел ей браслет из светлых сплетённых волос, что всю жизнь прятал под потертой кожаной повязкой на своем запястье. - Это принадлежит тебе…

- Как прав был Серая Сова, уверяя, что я все пойму, оглянувшись назад, - собрав последние силы, пробормотала Белая-Эбигайль Уолш, сжимая руку Когтистой Лапы. – Я… ни о чем не жалею… ни о чем… буду ждать тебя…

- Я иду за тобой след в след.