Белая

На следующий день к десяти утра, как и было указано в записке, мисс Уолш подходила к нотариальной конторе "Гордон и К". Она не стала брать экипаж. Хоть и было пасмурно, но дождя не было, и Эбигайль не отказала себе в удовольствии пройтись пешком. Среди городской толчеи она чувствовала себя странно одиноко. Проходящие мимо люди были отчужденнее и равнодушнее деревьев в лесу. Город казался холодным бетонным ущельем, вместившим в себя тьму суетливых жизней. Она подошла к дому конторы, у чьих дверей топтался сам старик Гордон. Эбигайль остановилась пораженная. Господи помилуй! Как же он постарел за то время, что она его не видела. Седые волосы поредели, а худоба стала хрупкой, но он держался все так же прямо и продолжал носить фраки излюбленного покроя, не смотря на то, что они давно уже вышли из моды. Эбигайль подошла ближе и, волнуясь, тихо позвала:

- Мистер Гордон?

Он с досадой обернулся, как человек, которого оторвали от важного занятия и вдруг застыл, прижав ладонь к сердцу.

- Эби? - прошептал он, когда подошедшая дама подняла с лица вуаль. - Боже мой... - протянул он к ней дрожащие руки: - Так это все же вы! И вы живы! Вы здесь! Господи, радость-то, какая! Не было дня, чтобы мы не оплакивал вас...

- Мы? - смеясь сквозь слезы, прошептала Эбигайль, бережно обнимая старика. - Я так рада видеть вас в добром здравии, по-прежнему бодрым и энергичным. Но кто это мы, мистер Гордон?

- То есть как это кто? - промокнул слезящиеся глаза клетчатым платком старик. - Я и Джеймс, разумеется...

- Джеймс? - тихо спросила молодая женщина. - Он... он здесь?

Она выглядела потрясенной и видно пыталась понять то, что только что сказал мистер Гордон.

- Дорогая моя, - переполошился старик, заметя ее бледность и поддержав ее под руку. - Давайте зайдем... Сейчас, сейчас... - хлопотал он возле нее, подводя к открытым дверям.

Они медленно прошли контору под пристальными взглядами клерков, изнывавших от скуки над переписыванием документов, и вошли в кабинет, отделанном дубовыми панелями с громоздким старинным столом, на котором стояла неизменная литая чернильница и рядом толстый свод законов с разлохмаченными страницами. Одну стену занимали шкафы с книгами, другую камин с висящим над ним портретом важного сановника, сосредоточенно взирающего на вошедших. Кабинет освещала лампа под зеленым абажуром на столе и стенные бра по обе стороны портрета, дававшие рассеянный молочный свет. Усадив женщину в мягкое кожаное кресло, мистер Гордон бросился к конторке, отворил одну створку и достал пузатую бутылку коньяка. Плеснув коньяк в хрустальную рюмку, которую извлек оттуда же, поднес ее гостье.

- Вы сказали, что Джеймс здесь, рядом? - слабым голосом спросила Эбигайль, после того как одним махом выпила коньяк, с надеждой глядя на старого стряпчего.

- О, конечно, конечно, дорогая моя, девочка! - Взяв из ее рук пустую рюмку, мистер Гордон, успокаивающе погладил ее пальцы. - И ведь мы оплакивали вас, считая погибшей. Не странно ли, что мы схоронили вас обоих, но вы, оба, вернулись из того проклятого и опасного края живыми и здоровыми.

- Оплакивали? - нахмурилась Эбигайль. - Но почему? Откуда вам было знать, что я погибла?

- Позвольте и мне сесть, дорогая, - попросил он. - У меня от всего этого: от того, что вижу вас и что это не чей-то глупый розыгрыш, голова идет кругом и ноги совсем держать перестали, а нам ведь о многом еще предстоит поговорить.

Он налил в рюмку, которую не выпускал из рук, коньяку, отпил его, словно горькое лекарство, поморщился и спросил:

- Может кофе?

- Да, пожалуй, - задумчиво ответила Эбигайль, занятая своими мыслями, и повторила: - Но как?

- Как? - Развел руками добрый старик и, вздохнув, укоризненно проговорил: - Как только вы, не послушав меня, отправились в тот дальний дикий форт к Джеймсу, а ведь я вас предостерегал от сего опрометчивого поступка, помните? Буквально через полмесяца объявился он сам. Мы послали туда письмо для вас, но вскоре получили ответ, что до назначенного форта не добрался никто из обоза в котором вы ехали, и что где-то на полпути к форту Десс на вас напали краснокожие дикари, всё пограбили, а людей перебили. Это было ужасно, - покачал седой головой стряпчий. - Я долго не мог оправиться от подобного известия. Но как вы спаслись? Где были все это время?

- Погодите, Стив, - сосредоточенно хмуря брови, Эбигайль подняла руку в тонкой лайковой перчатке. - Разве Джеймс не запросил подтверждение о моей смерти?

- Он намеревался это сделать. Думаю, он наверняка это сделал, только не поставил меня в известность.

- Он собирался искать меня?

- Без сомненья, только... - мялся Гордон, тоскливо взглянув на рюмку с коньяком, и вдруг сказал: - Он ведь женился.

- Джеймс... женился? - Эбигайль была потрясена. - На ком же?

- На некой Кларе Мортон. Мортоны весьма состоятельное и респектабельное семейство.

- Я так рада за него! - прошептала Эбигайль, прижимая ладони к груди. Ее глаза сияли. - Господи, помилуй! Я так счастлива! Где мне найти его? Извините, Стив, - поднялась она с кресла. - Я хочу говорить с ним сейчас же... поздравить его... Не могу поверить! Мне все это не снится? Вы ведь поймете меня...

- Конечно, дорогая моя, я вас прекрасно понимаю, - попытался улыбнуться Гордон. - Вы так долго были разлучены с братом... Только, думаю, прежде стоит известить Джеймса и Клару о своем визите.

- Да, конечно... - прижав ладонь ко лбу, словно что-то пытаясь припомнить, Эбигайль остановилась и снова опустилась в кресло. - Вы правы. Разумеется, Джеймса нужно прежде подготовить, и к тому же мы с Кларой впервые увидим друг друга. Какая она? Должно быть особенная, ведь Джеймс выбрал именно ее.

- Джеймс составил выгодную партию, Эби.

- У меня так бьется сердце, я просто не доживу до вечера. Он сильно изменился? Я сейчас же напишу ему. Стив, как вы думаете, у меня хватит времени переодеться? Они же сразу пришлют за мной, получив записку, а Джеймс, я уверена, тот час примчится ко мне.

- Думаю, у вас хватит времени привести себя и свои мысли в порядок, - сдержанно ответил Гордон.

Написав и отослав записку по адресу, который надиктовал ей старый стряпчий, она взяла экипаж и поспешила к пансиону миссис Симпл. Придерживая на голове шляпку и приподняв подол юбки, она взбежала по лестнице вверх, и, дрожа от нетерпения и вздрагивая от каждого звяканья дверного звонка внизу, начала собираться. Но, похоже, сегодня миссис Симпл принимала у себя весь Бостон: разносчиков продуктов, белье из прачечной, почтальона, не считая того, что сами постояльцы сновали взад вперед с завидным постоянством.

Прошло три часа. Эбигайль поначалу недоумевала, потом встревожилась. Судя по всему ни Джеймса ни Клары не было дома и они не получили ее записки, которую увидят только завтра. Отказавшись от ужина, она разделась и легла спать, но так и не заснула, проворочавшись с боку на бок, а утром едва вздремнув в ужасе, вскочила, испугавшись, что проспала визит брата. Миссис Симпл могла и не решиться разбудить ее, и если приходил посыльный от Джеймса и Клары, то скорей всего не дождался ее. Встав и умывшись, она начала быстро собираться. За завтраком, к огорчению миссис Симпл, она так и не притронулась ни к одному блюду, чутко прислушиваясь, не звякнет ли в прихожей звонок. Эбигайль раздражали громогласные рассуждения путешественника, решавшего во всеуслышание, что ему сегодня надлежит делать и куда пойти. Ее так и подмывало попросить его замолчать, хотя бы на пару минут. Вместо этого она вышла из-за стола, пожелав всем приятного аппетита, и поднялась к себе. Путешественник проводил ее тоскливым взглядом и больше не произнес ни слова, задумчиво поглощая свою яичницу и тосты. Вот уже два часа, как она в нетерпении мерила шагами свою комнату, и неожиданно ей подумалось, а почему она, вообще, должна ждать? Может, что-то случилось с Джеймсом и брат нуждается в помощи? Ведь понятно же, что у них что-то случилось, раз они не дают о себе знать и не отвечают на ее записку. Надев шляпку, жакет и прихватив зонт, Эбигайль покинула пансион. Остановив кэб, она отправилась к брату, умирая от тревоги и коря себя за то, что не поехала раньше, пытаясь соблюсти совершенно неуместные приличии.

Брат со своей молодой женой жил в доме родителей, в доме, который Эбигайль покинула, отправившись к далекому форту Десс. Этот дом смешал в себе понемногу все стили. Строгому и придирчивому эстету дом показался бы образцом невообразимой безвкусицы, но только не, выросшей в нем Эбигайль. Уолши жили в этом доме с момента возникновения Бостона и дом рос и расширялся с каждым поколением семьи, вечно что-то пристраивавшим к нему. Детям семьи Уолш всегда рассказывалось, что поначалу на месте дома стояла неприглядная, сооруженная впопыхах хижина, которую торопились построить к зимним стужам. Что она не раз горела, порой вместе и без того скудным скарбом, но Уолши упрямо восстанавливали ее. И если кто-нибудь из семьи покидал дом в поисках лучшей доли, то потом обязательно возвращался, чтобы поднять и укрепить родной очаг. Род Уолшев в Бостоне был почитаем и уважаем, считаясь одним из незыблемых столпов бостонского общества. И пусть отшумевшая война Севера и Юга сказалась на его благосостоянии, и не только его, - сколько аристократических семей были раздавлены жестоким прессом войны, - это не повлияло на положение Уолшев. Кэб остановился, и Эбигайль сошла к кованым решеткам ворот, на которых красовался витиевато отлитый вензель семьи Уолш, покрытый сейчас рыжими пятнами ржавчины. За решеткой виднелся некогда ухоженный двор с разбитыми клумбами, подстриженными деревьями, кустами и дорожками вокруг них, посыпанных белой галькой, что вели к широкому крыльцу дома. Сам дом, двухэтажный с классическим портиком над входом и поддерживающими его круглыми колоннами, казался выше за счет, зачем-то пристроенных по бокам башенок и островерхими крышами мансард. Слева от основной постройки виднелась стеклянная куполообразная крыша зимнего сада. Раньше, она даже в ненастье сияла прозрачностью, сейчас же дождь оставлял на ее мутной грязной поверхности светлые дорожки. Плющ, покрывавший стены дома, давно высох и висел жалкими неказистыми плетьми. Эби помнила, что раньше даже зимой кое-где сохранялась его густая крепкая зелень, сейчас можно было увидеть пожелтевший лист, или их останки, свернувшиеся в жесткую жухлую трубочку. Некогда укрывавший стены дома густым покровом, он сейчас не скрывал отвалившуюся местами штукатурку и обнаженную кирпичную кладку, больше похожую на кровоточащие, не заживающие раны. Краска на двери потрескалась, окна мутные и равнодушные, медный дверной звонок почти почернел. Все это бросилось в глаза Эбигайль, как бывает когда после долгой разлуки вглядываешься в родное лицо, с болью отмечая в нем неизгладимые перемены: появление новых морщин и то, что в некогда темных волосах прибавилось седины, и глаза потускнели и нет уже в них прежней живости, и что зима подступавшей старости, охладила жар некогда крепкого и молодого тела. Родовое гнездо тихо умирало, не вынеся предательства последних представителей рода Уолш. Эбигайль это ясно почувствовала, только не могла понять: почему? Укор старого дома она с полным правом могла отнести к себе, но никак не к Джеймсу, продолжавшему жить в нем. Виновато поднявшись по мокрым от дождя каменным ступеням, Эбигайль прежде чем дернуть ручку звонка, обернулась на старый бук к которому когда-то мечтала привязать веревочные качели. Потом перевела взгляд на стекающие по стеклам окон капли дождя, как будто дом печально радовался ее возвращению. На звук звонка со скрипом отворилась дверь и появившийся на пороге незнакомый слуга, нагловато осведомился:

- Чем могу служить?

- Простите, вы кто? - отступила на шаг Эбигайль. Она-то ожидала увидеть неизменного Джозефа.

- Я дворецкий миссис Уолш, - важно ответил слуга. - Так, что вам угодно?

- Мне угодно видеть мистера и миссис Уолш, - ответила Эбигайль, расстроившись еще больше.

- Вам назначено? - склонив голову набок, поинтересовался лакей, бесцеремонно разглядывая визитершу.

- Разве время визитов уже закончилось? - Высокомерно поинтересовалась Эбигайль, надменно подняв брови. Пререкаться с лакеем было противно, и она сухо приказала: - Доложи мистеру и миссис Уолш, что их желает видеть мисс Уолш. И будь любезен, поворачивайся живее.

Нахальство дворецкого как рукой сняло.

- Сию минуту, сударыня. Извольте войти, - с поклоном пригласил он, распахнув перед нею двери, и рысцой помчался наверх, докладывать.

Предоставленная самой себе, Эбигайль стояла на пороге собственного дома, не решаясь пройти дальше и недоуменно оглядывалась. По обеим сторонам мраморной лестницы, что вела на второй этаж к спальням и детским комнатам, стояли две бесстыдные гипсовые наяды, которых мать Эбигайль поостереглась бы поставить даже во дворе, посчитав их верхом безвкусицы. Ранее девственно белоснежная лепнина высокого потолка, покрыта вульгарной позолотой, зато хрустальная люстра украшавшая холл казалась тусклой и серой от пыли. Теперь вместо нее холл освещали вделанные в стены позолоченные руки, сжимающие в кулаках светильники имитирующие факелы. У Эбигайль сжалось сердце, неужели Джеймс настолько бедствует, что сдал дом в аренду мелкому торгашу? Она посмотрела на серебряный поднос для корреспонденции, стоящий на изящном столике возле двери. Он был пуст, не считая лежащей на нем утренней газеты. Значит, ее записка попала по назначению. Что же тогда?

- Что вам угодно? - раздался женский голос, и Эбигайль, подняв голову, увидела, спускавшуюся по лестнице молодую женщину в кружевном пеньюаре и накинутой на плечи цветастой индийской шали.

- Мисс Эбигайль Уолш, - представилась Эби, сложив ладони на ручке упертого в пол зонта.

Ее невестка оказалась созданием щуплым и бесцветным с бледными тонкими губами, большими навыкате глазами и острым длинным носом. В ее, скорее мелких, чем тонких чертах лица не было ничего, что выдавало бы хорошее воспитание, но виделось что-то хитровато подозрительное. Правда сейчас в ее глазах светилось нечто вроде напряженного любопытства, но разглядев, как следует гостью, в них промелькнуло плохо скрытое недовольство и раздражение. Эбигайль догадывалась, что ее невестка имеет претензию на аристократизм, но эта женщина была слишком проста, что бы окружающие могли посчитать, будто в ней течет хоть капля благородной крови. Сейчас она пыталась изобразить холодную надменность, но было видно, что она, словно девочка, играется в даму высшего света.

- Что это такое, Поуп? - Скандально выговаривала она, шедшему за нею дворецкому, при этом глядя на гостью. - Я же приказывала никого не пускать, а уж тем более всяких сомнительных особ. Ты, что, опять пил мое вино, что позабыл про наказ?

- Но, хозяйка, - оправдывался ей в спину дворецкий. - Мисс назвалась сестрой сэра Джеймса, и это было так очевидно...

- Так ты что, намерен впускать всякого без разбору, всех кому вздумается назваться нашими родственниками?

Эбигайль в изумлении подняла брови. Вот как! Оказывается, ее принимают за авантюристку.

- Прости, Клара, что вынуждена перебить тебя, но я бы хотела увидеться с братом, - проговорила Эбигайль, прерывая свою невестку, умудрившуюся простой выговор дворецкому обернуть в скандал.

- Я бы попросила вас, сударыня, не обращаться ко мне в столь фамильярном тоне, - оскорблено выпрямилась Клара. - И мужа звать я не собираюсь.

- Отчего же?

- Он не имеет к вам никакого отношения.

- Понимаю, - кивнула Эбигайль. - Очевидно, ты не показала ему мою записку, которую я передала вчера.

- Нет, отчего же, показала, - торжествующе вздернула подбородок Клара, победно улыбнувшись. - Джеймса она очень позабавила.

- И чем же? - Бесстрастно поинтересовалась Эбигайль.

- Видишь ли, дорогуша, его сестра была убита индейцами, и тебе здесь нечего ловить. Так что не теряй понапрасну времени и поищи удачи в другом месте.

- И тебе даже не любопытно признает меня Джеймс или нет?

- Нисколько не любопытно. И если ты сей же час не уберешься отсюда, я позову полисмена. Вот так!

- Что ж, рада была с тобой познакомиться, Клара.

- Поуп, проводи эту особу и закрой за ней дверь.

- Да, хозяйка.

Выйдя за ворота, Эбигайль обернулась. Старый дом, в отличие от людей, не пожелал продавать свою душу, а сохраняя верность памяти Уолшев, с достоинством умирал. Эбигайль только головой покачала, что могло прельстить ее красавца брата в этой неказистой девице?

- Приданое, конечно! - Воскликнул Гордон, принимая от Эбигайль мокрый зонт и ставя его в подставку для тростей. - Какими бы еще достоинствами могла соблазнить миссис Клара вашего брата, достигнув двадцати восьми лет?

Эбигайль устало опустилась в кресло. Ей нужно было найти ответы на свои вопросы, и она пришла искать их к старому стряпчему.

- Я уж было подумала, что только я предвзято отношусь к ней. Но неужели она права и Джеймс даже не захочет посмотреть, кто выдает себя за его сестру? Поверить не могу.

- Я распорядился о кофе, моя дорогая. Насчет Джеймса... может так все и есть, как говорит она.

- Что вы имеете ввиду? - вскинулась Эбигайль, не желая принимать очевидное.

- Джеймс ведь никогда не был наивным простаком?

- Конечно, нет. Прошу вас, Стив, перестаньте ходить вокруг да около. Все же, в чем здесь дело?

Старик вздохнул, сел за стол и, собравшись с духом, начал:

- Признаться, была у меня надежда, что вы все уладите между собой, по-родственному. Но сейчас... это, какая-то наглость.

- Полностью с вами согласна. И так...

- Все дело в твоем наследстве и половине дома, которое после твоей смерти отойдет к Джеймсу за неимением других наследников. Ни у тебя, ни у него нет детей, и, стало быть, наследник он.

- Вот оно что. Так все дело в этом?

- Никак собралась разбрасываться приданным, - недовольно поджал губы старик. - И ради кого? Извини, дорогая, но я всегда считал, что ты слишком идеализируешь Джеймса. Конечно же, он привязан к тебе и, быть может, даже, любит тебя по-своему, но все это отошло на второй план, когда дело коснулось его личных интересов. Его жена отчаянно пытается пробиться в высшее общество, куда ее никто собирается приглашать.

- Даже так? Не хочу, чтобы деньги вставали между мной и Джеймсом. К тому же эти деньги могут действительно понадобиться ему в скором времени.

- Да не в деньгах тут дело! - С досадой отмахнулся старый стряпчий. - Не деньги, на самом деле, встают между вами, уверяю тебя. Не будь их, нашлось что-нибудь другое.

Эбигайль вздохнула.

- Стивен, мне нужно всего лишь поговорить с Джеймсом. Увидеть его. Понимаете?

Гордон покачал головой, терпеливо осуждая ее упрямство, но вместе с тем понимая чувства девушки.

- Ну, хорошо, - сказал старый стряпчий так, словно решился на нелегкое признание. - Джеймс был у меня сразу, как только получил твою записку.

- Ну, знаете ли! - возмутилась Эбигайль. - И вы даже ни словечком не обмолвились об этом! Я прождала его весь вечер...

- И что я должен был тебе сказать? - перебил он ее. - С чем поспешить к тебе? С тем, что твой братец узнавал у меня, что будет с домом и твоими деньгами, которые чуть было не отошли к нему? Что он интересовался, правда ли что ко мне приходила именно ты, и могу ли я поручиться в этом.

- Джеймс? - Растерянно и недоверчиво смотрела на него Эбигайль. - Впору и мне спросить у вас - это действительно был мой брат?

- Уж в этом не изволь сомневаться, - проворчал расстроенный старик. - Что? До сих пор горишь желанием увидеться с братцем, желающим ограбить тебя?

- Поверить не могу... - подавленно прошептала девушка. - Что же мне делать?

- Отправляться к себе и немного успокоиться, - последовал здравый совет.

Не доезжая до пансиона миссис Симпл, Эбигайль попросила кэбмэна остановиться. Ей хотелось пройтись, даже не смотря на то, что моросил нескончаемый дождь. В воздухе висела влага, и неяркий свет газовых фонарей едва пробивался сквозь плотную серую морось. Раскрыв зонт, она прошла по пустынной улице, и остановилась перед низким заборчиком, выкрашенным в белую краску, за которым виднелась ухоженная лужайка, и коттедж с верандой и мокнущим на нем креслом-качалкой. Из каминной трубы поднималась белесая струйка дыма, окна тепло светились и Эбигайль улыбнувшись, толкнула калитку. Дверь на ее стук открыла горничная.

- Мисс Уолш? - неуверенно спросила она, как только разглядела в вечерних сумерках кто стоит перед нею. - Вы?

- Добрый вечер, Сара, - поздоровалась Эбигайль. - Могу я увидеть Люси?

- Ох, да... конечно же... - всплеснула руками Сара. - Прошу вас, мисс Эбигайль, проходите скорей, - и, закрыв за гостьей дверь, бросилась в столовую, топая башмаками: - Миссис Люси! Миссис Люси! Радость-то, какая...

Эбигайль улыбнулась, закрывая и встряхивая зонт. Сара оставалась все такой же непосредственной, хотя то время, что она не видела ее, изменило служанку семьи Эндертонов. Как и мистер Гордон, верная и расторопная Сара, увы, не молодела. И вот за топотом Сариных башмаков, послышался легкий стук каблучков, и в прихожую стремительно влетела Люси, с воплем радостного изумления бросившись к Эбигайль. Подруги крепко обнялись под причитания Сары.

- Ты даже представить не можешь, - сдавленно прошептала Люси, - какая ты глупая и безответственная особа.

- Я это знаю, - прошептала Эбигайль, сжимая подругу в крепких объятьях.

- Я так скучала по тебе, и даже замужество не помогало. Мне так тебя не хватало.

- Так ты замужем? - Отстранилась от нее Эбигайль, вглядываясь в подругу блестящими от слез глазами.

- А ты плачешь, - подразнила ее Люси.

- Вот и нет. У тебя у самой глаза на мокром месте, - и они снова обнялись.

- Ну, что же вы, хозяйка, - всхлипнув, мягко упрекнула Люси Сара, вытирая передником глаза. - Как можно держать дорогого гостя в прихожей, а? Давайте-ка в гостиную, там и камин разожжен, и чай я вам туда подам.

Шляпу и перчатки взяла у Эбигайль Люси, а жакет, чтобы развесить его на кухне у печи, хлюпавшая носом Сара, .

- У тебя и ботики промокли, - выговаривала Люси. - Снимай их, я принесу домашние туфли. Ты что не могла взять кэб, что разгуливаешь пешком в такую-то погоду?

Вот Люси нисколько не изменилась, а только похорошела, заметно округлившись, утратив девичью угловатость и скованность. Она не была нарядно одета, как бывало раньше, сейчас на ней была какая-то неброская шерстяная юбка с широким поясом и голубая блузка с кокетливым бантом под воротничком, на которые в былые времена Люси даже побрезговала бы посмотреть. "Взрослая" высокая прическа необычайно шла Люси, хотя Эбигайль никак не могла принять этой "взрослости" своей подруги. Обнявшись, они прошли в гостиную и, держась за руки, сели на софу. Ничто не изменилось и в этой милой уютной гостиной. Все тот же фикус в углу, небольшой камин, кружевные салфетки на столе и столиках. Лампа с зеленым абажуром, спускавшаяся с потолка к столу на медной цепи. Столик у окна, на котором стоял неизменный хрустальный графин со стаканом. Пианино у стены и картина над ним с пышным букетом сирени, которую словно свита, окружали офорты и дагерротипы в рамках.

- Итак, кто тот счастливец, который получил сердце трепетной, но неприступной Люси? - улыбнулась Эби, сжимая ее руку.

- Я расскажу тебе о нем только после того, как ты расскажешь мне о себе. Где ты была, что с тобой произошло, почему тебя посчитали погибшей и почему Джеймс вернулся один без тебя? Уф... Столько вопросов, даже и не знаю, хватит ли вечера, чтобы тебе ответить на них.

- Вот и чай, барышни! - Объявила Сара, торжественно внося поднос уставленным семейным чайным сервизом, подававшимся только в особых случаях.

Люси одобрительно кивнула служанке, а Эбигайль вдруг улыбнулась дрожащей улыбкой, только сейчас осознав, что вернулась домой.

- Где ты остановилась? - схватила ее за руки Люси.

- Я могу приготовить спальню вашей матери для мисс Эбигайль, - тут же угадала намерение хозяйки Сара, составлявшая сахарницу и молочник на стол.

- А где сама миссис Эндертон? И мистер Эндертон не вышел. Надеюсь, они чувствую себя хорошо? - забеспокоилась Эбигайль.

Сара бросила быстрый взгляд на Люси, объявив:

- Сейчас бисквиты подам, - и вышла не потому, что молодая хозяйка смутилась, а потому, что не хотела лишний раз слышать о том, что больно задевало ее верное сердце.

Эбигайль требовательно смотрела на Люси.

- Учти, я ни словечка тебе не скажу, пока не услышу от тебя о миссис и мистере Эндертоне, - решительно заявила она.

Люси встала с софы и принялась разливать чай.

- После того, как ты уехала, - начала она, присаживаясь обратно на софу и протягивая чашку с горячим чаем Эбигайль, - меня стали донимать мигрени. Я так беспокоилась, от тебя не было ни словечка, тогда как, если ты помнишь, мы договорились писать друг другу каждый день. Я не знала, куда себя деть и вдобавок ко всему прибавились семейные проблемы. Отец начал играть, наделал кучу долгов, и мы вынуждены были оставить свет. Тогда для меня это стало катастрофой, казалось, что жизнь моя кончена. Поскольку мы уже не могли держать семейного врача, я обратилась со своей мигренью к доктору общественной больницы, ни на что, даже, не надеясь. Но молодой врач был так внимателен, так предупредителен, к, тому же, оказался джентльменом. Представляешь, до меня не сразу дошло, что он оказывает мне особые знаки внимания, не как пациентке, а как девушке. Ах, Эби, какими же мы были глупыми, мечтая о небывалых приключениях и страстной романтической любви. Такого в жизни просто не существует, а если и случается, то редко и с исключительными людьми, потому что приключения - это всегда трудности и лишения, которые любой человек, по возможности избегает. Это удел мужчин, но не женщин. Все может происходить красиво и романтично и в обыденной жизни, поверь той, которая прошла через это и счастлива, - улыбнулась Люси, но осеклась, увидев застывшее лицо подруги, которая слушала ее, опустив глаза, и выбранив себя за бестактность, сменила тему. - Эндрю, мой муж, перевел папины долги на себя, и мама увезла отца, от греха подальше, в Чемпшир. Теперь мы с Эндрю живем здесь и он, бедный, крутится как белка в колесе, работая сутками, чтобы покрыть хоть часть папиных долгов. Помимо работы в общественной больнице у него есть частная практика, и я его редко вижу дома, но мне ли жаловаться. Он очень хороший человек и сделает все для меня и моей семьи.

- Я так рада за тебя, - и Эбигайль вновь обняла подругу.

- Спасибо, дорогая, но как ты? Все были уверены, что ты погибла.

Вернулась с тарелкой бисквитов Сара и, разложив их на тарелочки, подала молодым женщинам, потом тщательно разгладив на себе передник, остановилась подле стола, приготовившись внимательно слушать.

- Скажу одно, это было трудное и тяжелое для меня время, о котором я бы не хотела лишний раз вспоминать. На обоз, с которым я ехала, напали и меня тяжело ранили. И если бы не доброта и участие простых людей, я вряд ли бы выжила, как-нибудь я расскажу тебе о них. Потом я, все же, попыталась отыскать Джеймса, начина с форта Десс, а после очень долго добиралась обратно.

- Ох, значит, ты пережила настоящие приключения, да? - С детским интересом, почти умоляюще, взглянула на нее Люси.

- Как ты только что, правильно заметила, все было трудно, обыденно и тяжело, и, зная тебя, скажу, что тебе будет не интересно слушать. Но тебе, думаю, должно быть, есть, что мне порассказать?

Быстро взглянув на нее, Люси опустила глаза.

- Ты ведь уже знаешь о Джеймсе?

- Знаю, что он женился.

- Что тебе сказать? - Вздохнула Люси. - Ты, наверное, уже встречалась с ним и его женой?

Но когда Эбигайль с легкой улыбкой покачала головой, всплеснула руками:

- О нет! - Но сразу же подавила свой эмоциональный порыв. - Раз так, то думаю, тебе в скором времени представиться возможность самой взглянуть на свою невестку.

- Так ты не одобряешь выбора Джеймса? - Весело улыбнулась Эбигайль, отставляя опустевшую чайную чашку на стол.

- О, Господи! Я была огорчена и страшно разочарована. На его месте, я бы землю перевернула, что бы отыскать, хотя бы, твой след, не говоря о том, чтобы узнать, что с тобой случилось на самом деле, а он даже бровью не повел и сразу же женился на дочери бакалейщика. У его тестя три бакалейных магазина. Ты ведь знаешь, что Джеймс мне нравился, и он подавал мне надежды, ухаживая за мной.

Эби кивнула, глядя на Сару подливавшую чай в ее чашку.

- Он в открытую ухаживал за тобой к нашей с тобой общей радости и давал надежду нам обеим, - со вздохом подтвердила она.

- В меркантильном плане он поступил правильно. К тому времени как Джеймс вернулся в Бостон, Клара стала богатой наследницей, после смерти одной из своих теток, что отписала ей неплохое состояние. До этого она никого не интересовала, но унаследовав капитал, привлекла к себе кучу женихов. Именно в то время я поверила в верность и любовь Эндрю. Он не был богат, но даже головы в ее сторону не повернул. Видела я эту Клару на венчании. Ее серости не смогли приукрасить даже белоснежная фата с флердоранжем. Джеймс же был не просто сдержанным...

- Несчастным, хочешь ты сказать?

- О, нет, он как бы по необходимости претерпел всю процедуру венчания. Теперь Клара ведет себя словно светская львица, не понимая, что выглядит карикатурно и комично, что не вызывает ничего кроме презрения и насмешек, и что ее только терпят.

- А ты научилась злословить, - заметила ей Эбигайль.

- А все потому, что эта женщина слепа в своем самомнении. Мне просто неловко за нее и прежде всего за Джеймса.

Они еще долго говорили, пока, в конце концов, Эбигайль не стала собираться.

- Но я так хотела познакомить тебя с Эндрю, - расстроилась Люси. - Посиди со мной еще немножко.

- Не искушай меня, дорогая. Просто помни, что это не последний мой визит к тебе.

- Превосходно! Тогда я попрошу мужа выкроить для нас вечер и сообщу тебе.

Эбигайль не решалась возвращаться поздним вечером пешком и вновь мочить просохшие ботики, а потому остановила пролетку. Дождь не переставал, пролетка была без верха и Эбигайль основательно промокла, пока доехала до пансиона. Озябшая, она вошла в холл, освещенный мягким приглушенным светом газовых рожков.

- Мисс Уолш! Вы вся вымокли, - всплеснула руками миссис Симпл вышедшая на звяканье колокольчика. - Побыстрее поднимайтесь наверх, снимите ваши ботики и выставите в коридор, горничная просушит их у очага. Да, и вас, вот уже как час дожидается джентльмен. Он отказался от чая в общей гостиной, и я взяла смелость, препроводить его в вашу комнату.

- Джентльмен? - Удивилась Эбигайль.

- Он не представился, но утверждает, что у него к вам важное дело.

- Я вам очень признательная, миссис Симпл, - поблагодарила ее Эбигайль, поднимаясь по лестнице.

- Подождите, - остановила ее хозяйка пансиона и, понизив голос, строго выговорила: - Я оказываю вам подобную услугу последний раз, мисс. Мой пансион известен, прежде всего, своей безупречной репутацией. Этот человек, несомненно, джентльмен, но... я не приветствую мужчин, делающих визиты одиноким дамам, поздними вечерами, - отчеканила она, тоном оскорбленной добродетели.

- Да, миссис Симпл, я поняла. Этого больше не повториться, уверяю вас. Извините.

- Очень надеюсь на это, молодая леди, - сухо отрезала миссис Симпл и, развернувшись, удалилась в гостиную.

А Эбигайль поднялась в комнату, гадая, кем мог быть столь поздний гость. Как только она вошла в комнату, с кресла, придвинутого к разожженному камину, ей навстречу поднялся молодой человек в темном дорогом костюме и привлекательной наружности. Повязанный на шее галстук скрепляла золотая булавка, узкие штиблеты были начищены до блеска. Волосы зачесаны, открывая хорошей формы лоб и темные брови, оттенявшие светлый золотистый цвет волос. Серые глаза смотрели с нетерпеливым ожиданием, а губы тронула невольная ласковая улыбка.

- Эби, - прошептал он. - Это все-таки ты...

Эбигайль быстро пошла в его раскрытые объятия и, молча, обняла его.

- Я так скучала, - тихо пожаловалась она, спрятав лицо у него на груди.

- Маленькая моя сестренка, - обнял он ее, покачиваясь вместе с ней и успокаивающе гладя ее по спине. - Боже, как я рад, что ты жива!

Но порыв первой радости от встречи спал, и теперь они могли спокойно посмотреть друг на друга и поговорить. Придвинув кресло поближе к камину, Эбигайль протянув руки к горящему огню, сказала:

- Утром я заезжала домой и разговаривала с Кларой.

Минуту другую Джеймс рассматривал носки своих ботинок, думая, что как правило, важный разговор начинается довольно обыденно и, вздохнув, произнес:

- Не вини ее, Эби. Светская жизнь ей в новинку. Она не уверена в себе, так, что порой не знает как себя вести.

- Ну, выставила-то она меня за дверь очень даже уверено, - засмеялась Эбигайль.

Не смотря ни на что, она была счастлива, видеть брата.

- Узнаю свою сестренку, - улыбался, глядя на нее Джеймс. - Обидно, что мы с тобой разминулись по пути к форту. Встреться мы раньше и тебе не пришлось бы пережить всего того, через что ты очевидно прошла.

- Через что именно, Джеймс? - глядя ему прямо в глаза, спросила Эбигайль.

- Не стоит касаться того, что хочешь побыстрей забыть. В этом случае, дорогая, следует думать о будущем.

- Я тебя слушаю, - произнесла сестра спокойно.

Джеймс внимательно смотрел на нее, он не узнавал свою Эби. Через чтобы ни пришлось пройти его сестре, это явно не сломило ее, а сделало сильнее. И в их дом пришла она не жалкой просительницей, как представила это Клара. В ней не было уже той девичьей легкости и доверчивости ко всему, что когда-то так отличало ее и давало ему повод для необидных розыгрышей над ней, но сдержанное чувство собственного достоинства. Он догадывался, что Эби пришлось познать жизнь во всех ее проявлениях. Сердце его замерло, стоило ему только предположить, через что она прошла, но он быстро отбросил ранящую мысль и восстановил свое душевное равновесие, подумав, что собственно он не зазывал Эби на Запад, к себе в форт. Как бы то ни было, но теперь он видел перед собой молодую уверенную в себе женщину, и Джеймс решил, что с Эби следует говорить напрямую.

- Тебе известно, что отец отписал все наше состояние тебе, а меня отправил служить, - начал он разговор, ради которого пришел сюда. - Я как мог, оттягивал отъезд к месту службы, но эта участь меня не миновала, как ты знаешь. Мне посчастливилось вернуться живым, и, к своему удивлению, я не застал тебя. Что мне оставалось делать, у меня вообще не было средств к существованию, а то, что было, я неудачно проиграл в карты и на скачках, желая приумножить свой жалкий капитал. Ты, как богатая наследница, помогла бы мне, я знаю, а так... Когда я посватался к Кларе, у меня не оказалось за душой и ломаного гроша, и она, девушка из весьма состоятельной семьи, взглянула на меня благосклонно.

- Я тебя поздравляю, но что это за семья?

- Кажется, ее отец нажил себе состояние удачной торговлей. Мне повезло, так как их целью стало попасть в высший свет Бостона. Как видишь, я заключил выгодный брак и ничуть об этом не жалею. Эби, пойми, я думал, что остался один на всем белом свете, оплакивая свою самую тяжелую потерю - тебя.

- Ты так легко поверил в мою гибель?

- Я, конечно, лично взялся проверить факт твоей гибели и собирался отправиться обратно в форт, если бы не встреча с Кларой. Она заняла все мое время, но мысли отыскать тебя я не оставлял. А теперь пойми мои чувства и мое состояние, когда оказалось, что ты жива и здорова. Нельзя вот так вот поверить в воскрешение человека, которого год как схоронил.

- Быстро же ты поверил в мою гибель, но не так охотно в мое воскрешение, - покачала головой Эбигайль, глядя на огонь. Вздохнув, она тихо произнесла: - Джеймс, ведь дело тут вовсе не в моем воскрешении, а в моем приданом? Ты об этом пришел поговорить?

Какое-то мгновение, Джеймс смотрел в лицо сестры. Она поняла его, она читала его мысли, как открытую книгу. В таком случае стоило ли ее щадить?

- Видишь ли, мы нуждаемся в деньгах. Клара не оставляет надежды попасть в аристократические круги здешнего общества, но что бы быть принятым в нем, мы должны соответствовать ему должным образом. Клара желает открыть в нашем особняке салон, и мы должны быть уверены, что сможем принять титулованных особ, понимаешь? Она потратила половину своего состояния на переделку дома.

- Погоди. Ты имеешь в виду нашего дома?

- Ну, перестань, Эби, - поморщился Джеймс.

- Перестать? Но ты позволил изуродовать наш дом, ради прихоти той, которая взялась содержать тебя! Прости, но я не понимаю твоей нужды.

Джеймс был возмущен, выведен из себя, но быстро взял себя в руки, с усмешкой отметив про себя, что, по-видимому, Эби тоже не собиралась щадить его.

- Кажется, я не совсем удачно выразился. Я, как, очевидно и ты тоже, познал настоящую нужду, служа в захолустной, забытой богом и людьми, дыре, ради тех крох наследства, что оставил мне отец, убежденный, что я сам должен уметь позаботиться о себе. Деньги - тема всегда щекотливая и я не хотел бы, чтобы они вставали между нами. Твоя часть наследства и приданого не тронута заботами мистера Гордона, который любезно объяснил нам, что я мог бы унаследовать твои деньги по истечении трех лет, когда факт твоей гибели станет неоспоримым. Письмо из форта Десс, его не устроило, твоего тела среди тех, кого оскальпировали индсмены, захватив обоз, не было. Это давало нам надежду. Поверь, меньше всего я хотел решать свои трудности за счет тебя, но, Эби, если я тебе, хоть немного дорог, если тебе небезразлична моя судьба, оставь мне, хотя бы часть своего дома.

Эбигайль встала с кресла и, сложив руки на груди, прошлась по комнате. Брат с надеждой наблюдал за ней.

- Это непростое решение. Ты же понимаешь, что я должна подумать.

- Ну, не будь такой эгоисткой, - мягко упрекнул ее Джеймс. - Неужели, Клара оказалась права на счет тебя? Подумай сама: тебе достаются деньги, а мне лишь часть дома. Ты же ничего не теряешь.

- Мне, кажется, не получится у нас разговора, пока он будет натыкаться на Клару.

- Ревнуешь? - улыбнулся Джеймс. - Мне лестно, значит, я тебе все еще не безразличен. Хочешь поговорить о чем-нибудь другом? Изволь.

- Расскажи о своем спасении. Я так горячо молилась об этом.

- Я не люблю вспоминать дни службы, - помрачнел Джеймс, сразу замкнувшись и отворачиваясь к камину. - Тем более последние ее месяцы. Спасся твоими молитвами, стало быть, ну и довольно об этом.

Но его неприступный вид и заметное раздражение не остановило Эбигайль.

- Понимаю, тебе нелегко, - мягко проговорила она. - Тогда весь форт вырезали...

- А я остался жив! Ты это хочешь сказать?! - Буквально взвился он. - Я не виноват, что был в тот вечер в дальнем дозоре. Никто не представляет себе, какой это ад - война с краснокожими, но все берутся с глубокомысленным видом рассуждать о том, о чем понятия не имеют.

Эбигайль подошла к окну, за которым по-прежнему лил дождь.

- Ты был в дозоре, когда индейцы напали на форт? - Спросила она.

- Да. Был, - мрачно проговорил он, поняв, что она попросту не обратила внимание на его вспышку раздражения. - А когда вернулся, форт догорал, и повсюду валялись изуродованные тела. Форт был безжалостно вырезан. Ты даже представить не можешь, до чего может дойти жестокость краснокожих дикарей. Для них не существует законов человечности. Этим животным неведомо милосердие, всего какой-то шаг отделяет их от каннибалов. Так что никто не смеет судить меня. Я вырвался из ада и хочу жить так, как того заслуживаю.

- Странно, - проговорила Эбигайль, не поворачиваясь от окна, продолжая смотреть на темную улицу. - Ты говоришь, что-то не то. Ты не мог быть в дозоре, когда индейцы брали форт по той простой причине, что прежде чем напасть, они уничтожают все ближние и дальние дозоры и никогда не бывают в этом небрежны.

Произнесено это было с такой уверенностью, что Джеймс с изумлением посмотрел на сестру.

- Откуда тебе известно подобное? - Спросил он, почему-то, испугавшись.

В ответ Эбигайль пожала плечами, продолжая смотреть в окно.

- Тогда мне ли говорить тебе о том, что такое прерия, где ты лишен необходимого и на каждом шагу тебя подстерегает смерть если не от руки краснокожих, охотящиихся за твоим скальпом, то какой-нибудь шатающейся бандитской швали, - продолжал он горячо убеждать ее.- Я... да, я выжил потому, что пришелся понраву одной из дикарок. В ту ночь я был у нее.

- Кто она?

- Кажется, шошонка, совсем молоденькая девушка. Но, ты же понимаешь, что о подобных шалостях не стоит распространяться. Не хочу, чтобы это дошло до ушей Клары.

- Что с ней стало потом?

- Понятия не имею, - пожал плечами Джеймс. - Зачем тебе это?

Эбигайль повернувшись от окна, смотрела на него, и не узнавала. Это был не тот Джеймс, чей образ и слова помогли ей пройти через многое, а гордость за него, не позволяли уронить своей чести. Неужели мистер Гордон и Люси правы, утверждая, что он всегда был таким, и только она не видела, не понимала этого в своей любви к нему?

- А мистер Гордон не сказал вам, что вы могли не утруждать себя быть просителями и получить часть наследства законным путем, появись у вас ребенок. Вспомни, отец особо обговорил в своем завещании то, что от меня его капитал перейдет его внукам, твоим детям.

- Ради бога, - отмахнулся Джеймс. - Мистер Гордон сразу поставил нас об этом в известность, но у Клары что-то по женской части и мы не можем позволить себе иметь детей. Этот вариант нам не подходит, - скучным голосом заявил он.

- Появление ребенка вы рассматриваете как вариант? - Изумилась сестра. - Тебя это, по-видимому, не сильно огорчает? Или тут мнение Клары для тебя важнее, - не удержалась Эбигайль от того, чтобы не съязвить.

- Меня огорчает твое неприятие Клары. Постарайся ради меня отбросить капризы и все же поладить с ней.

Эбигайль разглядывала холеное лицо брата.

- Дело не в капризе, Джеймс, я давно разучилась капризничать. Просто мы с Кларой разные люди, так что не проси меня поладить с ней. Даже больше скажу, я палец о палец не ударю ради твоей жены.

- Значит ли это, что ты не выполнишь нашу просьбу?

- Нет.

Долгую минуту брат и сестра смотрели друг на друга.

- До сих пор я гордилась тобой и старалась быть достойной тебя, - негромко, как будто самой себе, проговорила Эбигайль, словно подводила невидимую черту.

На мгновение лицо Джеймса озарилось, он стал ее прежним братом, таким, каким она помнила его, мягким, честным, чуть насмешливым.

- Я польщен, - с тихой искренностью сказал он. - Что ж, - поднялся он, беря со стола цилиндр, - пожалуй, мне пора.

Эбигайль смотрела из окна как уходит Джеймс. Сны действительно не лгут, не от того ли для индейцев они священны. Тот Джеймс, которого она знала раньше, умер. Сегодня к ней приходил совершенно другой человек. Она горько усмехнулась: можно ли избавиться от чувства к чужому человеку, просто вышвырнув его из своей жизни? Во всяком случае, она знала, что готова простить тому чужому, что стал ближе и роднее брата, любую боль. Миссис Симпл прислала к ней горничную с горячим шоколадом, но у Эбигайль в последнее время заметно изменился вкус. Шоколад, как и конфеты, казались ей приторными, не вкусными. Есть не хотелось, и к ужину она не сошла, а утром за завтраком ей передали записку от мистера Гордона. Тот писал, что ждет ее в конторе к двенадцати дня и что дело срочное и не требует отлагательств. Эбигайль застала мистера Гордона взволнованно расхаживающего по своему кабинету взад вперед.

- Что случилось? - спросила она, стягивая перчатки.

- А! - Махнул он в сердцах рукой. - Это все ваша разлюбезная миссис Уолш!

- О, она уже, стала моя? - Улыбнулась Эбигайль, садясь в кресло и ставя ноги на каминную решетку.

- Вы опять шли пешком? - Сварливо заметил старик. - У вас ботинки мокрые.

- Да, я немного прошлась, мне не хватает движения и воздуха. Но что случилось?

- Минутку, я распоряжусь насчет горячего чая.

А когда вернулся, то сразу начал с объяснения:

- Клара решила подвергнуть сомнению мой профессионализм и мою компетентность, а для этого наняла, будем говорить прямо, консилиум юристов, чьи имена довольно известны в наших кругах, - говорил старик, едва сдерживая своё возмущение. - Всю жизнь, всю мою жизнь, клиенты были за мной, как за каменной стеной и что я получаю на старости лет?

- Откуда об этом стало известно?

- Об источнике подобного слуха не извольте сомневаться. Мир юристов, стряпчих, поверенных, адвокатов, довольно узок, тем более в Бостоне. Здесь все про всех знают и очень дорожат профессиональной репутацией. Джеймсу хорошо известно, что я не пойду ни на какие уступки, а уж тем более на подлоги, но ведь амбициозность и претензии его жены не знают предела. Маленькая нахалка! Она, видите ли, желает заполучить в свои руки все документы, касающиеся вашего завещания и передать своему стряпчему, который если не истолкует их в ее пользу, то уж точно фальсифицирует.

- Значит, под предлогом того, что вы не компетентны, она забирает все документы по завещанию? Разве это законно?

- Если наследники н против, то да.

- Я против.

- А Джеймс нет, потому и собирается консилиум.

- Он вчера приходил ко мне, - сказала Эбигайль.

- Неужто признал? - иронично удивился старик, перестав тревожно мерить шагами кабинет.

- Он пытался договориться. Я должна отказаться от дома.

- С какой стати?! - Возмутился старик.

- Кларе он, очевидно, нужнее.

- Как хочешь, дорогая моя, но я сделаю все, чтобы она ни пенни не получила из твоих денег. Скажу больше, хотя и желал бы умолчать об этом, щадя твои чувства. Джеймс уже продал дом.

- Вы ничего не путаете, мистер Гордон? Вчера Джеймс заявил мне, что Клара желает открыть в нем салон, что бы собирать у себя общество Бостона.

- Ага, а ваш безмозглый братец, пойдя на поводу у нее, теперь не знает, как прикрыть обман, который вот-вот выйдет наружу.

Младший клерк внес поднос с чаем и печеньем. Чай пили, молча, думая каждый о своем, когда Гордон вдруг решил подбодрить молодую женщину, приняв ее задумчивость за подавленность.

- Не отчаивайся, дорогая моя, - ободряюще проговорил он. - Я человек битый жизнью и не дам вас в обиду и на этот раз.

Эбигайль подняла на него глаза.

- И я намерена помочь вам в этом, - улыбнулась она. - У вас есть еще время для меня? Я хочу пересказать вам свой разговор с Джеймсом.

Этим же днем, после обеда, она навестила Люси.

- Неужели, Клара настолько честолюбива? - Первым делом спросила Эбигайль, когда они с Люси расцеловались и уселись за стол, пить чай с пирожками Сары.

- Непомерно, - с горящими глазами, ответила таинственным шепотом Люси, склонившись над столом. - Не думаю, что Джеймс влюблен в нее, во всяком случае, с его стороны нет ни капли чувств. Он, ведь, сначала внимания на нее не обратил, ухаживая за Эммой Ламар.

- Той самой Ламар, что приходится дочерью, то ли мыловаренного, то ли парфюмерного фабриканта? - спросила Эбигайль.

- Да, это она.

- Хорошенькая и здравомыслящая девушка.

- То-то и оно, - кивнула Люси. - Но Клара наобещала ему, бог знает что. Уверила Джеймса, что с ее деньгами он станет, чуть ли не одним из "отцов города".

- Не замечала раньше, чтобы он был настолько честолюбив.

- Как видишь, они сошлись в этом. Их объединяет честолюбие, а не любовь.

- У тебя ведь еще остались связи, Люси?

- Именно благодаря им Эндрю еще удается держать кредиторов на расстоянии. Хочешь отомстить Кларе этой заносчивой торговке? Но тогда невольно заденешь Джеймса.

- Я лишь хочу, чтобы двери влиятельных домов закрылись для них, только и всего. Не желаю, чтобы мыльный пузырь их никчемного самомнения раздувался еще больше. Ни Кларе, ни Джеймсу совершенно нечего делать в этом самом высшем свете.

- Ох, Эби, ты решилась на подобное? Поломать судьбу своего брата?

- Это не его судьба. Хочешь знать, как все сложится? Ее амбиции и претензии не утихнут, а, наоборот, возрастут. А Джеймс от нечего делать начнет играть, пока не проиграется в прах. Отец тоже волновался за Джеймса, потому и отправил его служить. Я боюсь за него. Будь с ним Эмма Ламар, я бы не тревожилась, но с ним Клара.

- Согласна с тобой. Она погубит его.

Пришел Эндрю, и Люси представила подругу своему мужу. Эндрю оказался невысоким крепышом с умным славным лицом и заразительным смехом. Пришлось Эбигайль вновь вернуться к чайному столу, потому что отказаться от общества Эндрю и Люси было выше ее сил. Муж Люси был сама энергия и жизнерадостность, ему доставляло удовольствие развлекать и смешить жену и ее подругу. К концу вечера Эндрю и Эбигайль полностью признали друг друга, решив, что достойны доверия, от того беседа пошла легко и непринужденно. Эбигайль видела в Эндрю достойного человека и радовалась за подругу, нашедшую надежную опору и защиту. А вот Эндрю был больше заинтригован, чем очарован подругой жены. По статусу Эбигайль Уолш являлась незамужней барышней, но в ней, не, то чтобы, не было и в помине девичьей легкомысленности и наивности, просто ее суждения выдавали в ней человека, знавшего жизнь. Она не бралась рассуждать о вещах, о которых толком ничего не знала и спокойно открыто говорила об этом без тени кокетства. В то время, как в глазах Люси светилось довольство, ее подруга смотрела иногда отчужденно, словно ее мысли были не здесь. Порой в ее взгляде проскальзывала усталость человека много повидавшего, что было странно для такой молоденькой женщины. Импонировало ему и то, что Эбигайль коротко, без эмоциональной попытки перетянуть его на свою сторону, рассказала о своей задумки сбить с Клары амбициозность.

- Что ж, - сказал он, обдумав ее слова. - Мне по душе ваше желание побороться. Христианское смирение всегда казалось мне поддакиванием и потаканием подлой человеческой натуре, чего я совершенно не приемлю.

Эбигайль осталась ночевать у Люси, и Сара приготовила ей комнату миссис Эндертон. А утром, за завтраком, Сара объявила барышням, подавая к кофе, мармелад и свежий хлеб, что мистер Эндрю ушел ни свет, ни заря и она даже накормить его не успела.

- Ну, как же так, Сара, - расстроилась Люси, откладывая в сторону хлеб с намазанным на него мармеладом. - Теперь я есть не смогу, зная, что он голодный.

- Что же я могла поделать, барышня, - оправдывалась Сара. - Ежели я только и услышала, как хлопнула входная дверь, а когда вскочила с постели и накинула халат, хозяина уже и след простыл.

Эндрю вернулся к обеду, когда Люси и Эбигайль пришли с прогулки.

- У меня есть кое-что для вас, леди, - улыбнулся Эндрю, отвечая на невысказанное ожидание с которым смотрели на него сейчас молодые женщины.

- Кажется, вашему плану, Эбигайль, сопутствует удача.

Подруги переглянулись и снова в тревожном нетерпении посмотрели на него. Эндрю подавил улыбку. Разве не награда для мужчины общество нуждающихся в нем красавиц.

- Ты, знаешь о салоне мисс Сусанны, дорогая?

- О, Боже, конечно же! Он сейчас ужасно популярен в Бостоне, - воскликнула она с загоревшимися глазами. - Не каждый вхож туда. Получить приглашение от его хозяйки уже сама по себе рекомендация и для этого не обязательно быть сказочно богатым. Достаточно чем-то отличиться, каким ни будь неординарным поступком.

Эндрю кивнул словам жены, бросив быстрый взгляд на часы. Ему предстоял визит к очередному пациенту, и все же он неторопливо пояснил:

- Главное не в этом, дорогая. Если салон миссис Сусанны не воспримет приглашенного, отвергнет его, то путь в высшее общество Бостона тому заказан. Словом, я только проявил интерес к ее салону, как тут же узнал, что ее приглашения вот уже как месяц добиваются мистер и миссис Уолши. По какому-то невероятному совпадению, меня сегодня вызвали к самой миссис Сусанне. Ничего страшного, уверяю вас. Просто хозяйку салона замучила мигрень. Я прописал ей гомеопатические пилюли, после чего почтенная дама вручила мне вот это, - и Эндрю выложил на кружевную скатерть три узких конверта, подписанных изящным витиеватым почерком.

У Люси и Эбигайль дрогнули ноздри от тонкого аромата дорогих духов, исходящего от конвертов. Эндрю улыбнулся.

- Так что, леди, будьте добры, к семи вечера быть готовыми к предстоящему визиту.

И Люси с Эбигайль, молча, кинулись в комнату Люси - подбирать соответствующие случаю наряды.

Мисс Сусанна смотрела на Эбигайль не то изумленно, не то оскорблено.

- Вы и есть та самая, мисс Уолш, что чудесным образом спаслась из индейского плена? - поинтересовалась она. - Вчера на ужине у мисс Кариган о вас обмолвился этот старый лис Гордон.

- Лис? - улыбнулась Эбигайль, почтительно опустив глаза.

- Конечно лис! - возмутилась мисс Сусана, дама лет тридцати, зачем-то стремящейся казаться старше своего возраста. Довольно эксцентричная, она любила яркие цвета, что делали ее бледной, а прическа с буклями, может и шедшая ей в молодости, сейчас смотрелась нелепо. Странно, но мисс Сусанну принимали именно такой, какой она была, и при этом она не казалась, ни нелепой, ни смешной. Может ее эксцентричность, нелепость и безвкусие сошлись в золотой середине и от того казались гармоничными.

- Он этим своим замечанием только раздразнил наше любопытство и, не потрудившись утолить его даже какими-то жалкими крохами, ушел из-за стола играть в бридж с мистером Гремпи нашим правдолюбцем - прокурором. А после бриджа заявив, что просто засыпает на ходу и ему пора на боковую, откланялся. Представляете? Я всю ночь не могла уснуть от досады и разочарования, думая о вас, мисс Уолш.

Когда гости уселись за стол, кто-то справа от Эбигайль спросил ее:

- Вы ведь сестра Джеймса Уолша?

- Да, - ответила Эбигайль несколько напряженно.

- Помню, год назад вы отправились к нему, не так ли? - поинтересовались с дальнего конца стола.

Звякали серебряные приборы, разливалось по тонким бокалам довольно дорогое вино.

- Это так, но в дороге, мы с ним, к сожалению, разминулись.

- Это не тот ли Джеймс Уолш, что женился на Кларе Мортон?

- Ходили слухи, что вы погибли...

Доносилось одновременно с разных сторон.

- Могу сказать, что это было правдой. Когда на обоз напали сиу, я была тяжело ранена, меня спас и выходил траппер Роб Макрой - добрый и бесхитростный старик, за которого я буду молить бога до конца своих дней.

- Вы видели дикарей?

- Они действительно так ужасны и кровожадны?

- Только мельком. С ними объяснялся мистер Макрой. Когда-то, при нападении индейцев, он потерял всю свою семью, а потому привязался ко мне как к дочери. И я искренне верю, что его доброе сердце будет благословлено.

Рассказывая лишь малую часть правды из того, что ей пришлось пережить, Эбигайль мысленно просила прощения у доброго, бесхитростного траппера за то, что вынуждена прикрываться его именем. Но общество оценивало ее по своим меркам и решало, будет ли в следующий раз она удостоена приглашения или нет. Ее объяснение пусть и удовлетворило любопытство многих, но явно разочаровало жаждавших душераздирающих историй. Все живо принялись обсуждать услышанное и только генерал, сидящий рядом с Эбигайль, молча предавался еде, не проявляя никакого интереса к общему разговору. Мисс Сусанна, что сидела по правую руку от своей гостьи, уверяла господина, держащего фабрику древесины, что "это, тот самый Джеймс Уолш, который женитьбой на дочери Мортона, пытаясь поправить свои финансовые дела".

- А-а, - насмешливо протянул фабрикант. - Это, должно быть, тот Мортон, что прогорел со своими бакалейными магазинами и выправился благодаря удачной спекуляции.

- И его можно с этим поздравить? - презрительно поинтересовалась мисс Сусана.

- Не думаю, - неспешно жуя, проговорил фабрикант, вилкой поддевая с тарелки тонкий ломтик буженины. - Мало кто теперь согласиться иметь с ним дело. Сей господин больше ни у кого не вызывает доверия.

- Хотите сказать, что бизнес у тестя мистера Уолша идет неважно? - живо запустила коготки своего любопытства Сусанна, готовая терзать свою жертву до тех пор, пока не та насытит его.

- Более чем, - коротко ответил фабрикант, цепляя вилкой кусок осетрины. - Была у Уолша надежда на наследство пропавшей сестры, но как видно не судьба. К счастью или несчастью, как на это посмотреть, вернулась сама мисс Уолш.

У Эбигайль внимательно прислушивающейся к разговору, вдруг все поплыло перед глазами, звуки столовой отдалились настолько, что с трудом доходили до нее. Блеск серебра, белизна салфеток, искрящийся хрусталь слилось в одно яркое смазанное пятно. Грудь стеснило так, что невозможно было дышать, и Эбигайль судорожно хватала ртом воздух. Она облокотилась на стол и уронила голову на дрожащую ослабевшую руку. Прижимая ладонь к покрывшемуся холодной испариной лбу, она старалась перебороть дурноту и скрыть от всех свою бледность.

- Господа, кто желает кофе, прошу пройти в гостиную, - донеся издалека голос мисс Сусанны и, Эбигайль, прежде чем провалиться в глухую зыбь обморока, отстраненно подумалось, как это удачно.

К яви ее вернул глоток холодной воды, и резкий запах нюхательной соли, сразу прояснивший сознание. Открыв глаза, Эбигайль увидела опустевшую столовую, если не считать лакеев, неспешно убиравших со стола, и склонившуюся над ней Люси, что держала ее голову на своих коленях, а уж потом сидевшего на месте генерала Эндрю, хмуро уставившегося на серебряные карманные часы, бережно держа Эбигайль за запястье.

- Дорогая, как ты? - с ласковой обеспокоенностью спросила ее Люси.

Эбигайл лишь слабо улыбнулась и прошептала:

- Кто-нибудь заметил?

- Не знаю, милая, нам было не до этого, - погладила ее по голове Люси. - Я очень испугалась, когда ты вдруг побледнела, и так прерывисто задышала... Но думаю, никто ничего не заметил, иначе сейчас вокруг тебя толпились любительницы скандалов. Эндрю, что ты скажешь?

- Все хорошо, Люси, нет причин для волнения. Эби, как вы себя чувствуете?

- Все хорошо, кроме слабости...

- В вашем положении подобное недомогание будет случаться время от времени, - предупредил Эндрю, пряча часы в карман жилета и бросив на Эбигайль быстрый взгляд, мягко добавил: - Но вам лучше откланяться и поехать домой.

- Милый? - требовательно посмотрела на него Люси.

- Но мне, правда, нечего добавить, - поднялся из-за стола Эндрю. - Кроме одного - у Эбигайль отменное здоровье.

- Думаю, кофе поможет мне прийти в себя, - решила Эбигайль, приподнимаясь с помощью подруги.

Через какое-то время, она в сопровождении друзей появилась в гостиной, уже, перед тем как войти, перестав опираться на руку Люси. При их появлении те, кто находился в гостиной, повели себя несколько странно: разговоры стихли, а Люси и Эндрю негодующе смотрели в сторону дверей, ведущих в оранжерею. Повернувшись туда, Эбигайль увидела входящего Джеймса под руку с Кларой, волосы которой украшало пышное белоснежное перо, делавшее ее серое лицо еще тусклее. Пока хозяйка салона приветствовала их, гости смотрели на вновь прибывшую пару как на какую-то диковинку. Чету Уолш сопровождал подтянутый молодой офицер, сразу обративший на себя внимание дам. Вид щеголя, тонкие усики, черные, разделенные идеальным пробором волосы, и непринужденность манер выдавали в нем южанина. И то, что Клара, подхватив его под руку с торжествующей улыбкой, принялась представлять молодого человека каждому, как свою собственность, вызвало у прекрасной половины гостей глухое раздражение. Уж очень нелепо смотрелась Клара со своим розовым платьем в рюшах и белыми перчатками, не скрывавших костлявых локтей, рядом с этим подтянутым ярким красавцем, что-то многозначительно шепча ему. Он слушал со снисходительной вежливой улыбкой, больше говорившей о необходимости слушать, чем об интересе к тому, что ему говорят. Джеймс, шедший позади них, остановился и, раскланявшись с фабрикантом древесины, завел с ним деловой разговор.

- Подойдешь к нему? - Спросила Люси, заметив, как изменилось лицо Эбигайль при виде брата. И когда она кивнула, заволновалась: - Я все понимаю, Эби, но если он повернется к тебе спиной, я этого не переживу.

- Меня это не заденет.

- Да, но вызовет кривотолки и кучу сплетен.

В этот момент фабрикант, что-то спросив Джеймса, показал подбородком в сторону Эбигайль, Люси и стоящего позади них Эндрю. Эбигайль смотрела на брата, не отводя взгляда, чуть поклонившись ему, и когда Джеймс двинулся к ней, пошла ему навстречу. Те, у кого это происходило на глазах и те, кто вообще потрудился заметить происходящее, замерли. Внимание общества опять было приковано к Эбигайль Уолш.

- Рада видеть тебя, Джеймс, - тихо поприветствовала его Эбигайль, когда они сошлись на середине гостиной возле зеркал и раскидистой пальмы со стоящей под ней оттоманкой.

- Я тоже рад тебя видеть, не смотря ни на что, - взял ее руку Джеймс и, нежно поцеловав, обеспокоенно, взглянул в лицо сестры. - Ты бледна и выглядишь утомленной.

- Не обращай внимания, - ласково посоветовала Эбигайль.

- Как я могу? - тихо проговорил Джеймс и снова поцеловал ее руку. - Ты очень повзрослела, сестричка.

На миг оба почувствовали себя прежними, будто ничего и не вставало между ними.

- Не откажешься потанцевать со мной? - притянул к себе Джеймс Эбигайль.

- Конечно, - положила она ему ладонь на плечо.

Не обратить внимание на эту пару, как и не любоваться ею было невозможно. Уж очень явно было родственное сходство и породистая красота этих двоих, кружившихся сейчас в вальсе. И не только внешнее сходство объединяло их, а то особое родство душ, которое не разорвешь. Чувствовалось, что они останутся близки, как бы ни испытывала их судьба, и отношение этих двоих походило на запутанный узел, который сложно развязать.

- Помнишь твой первый бал?

- Да, ты пригласил меня на мой первый танец. Все девочки завидовали мне, - счастливо засмеялась Эбигайль.

- Джеймс! - раздался позади них визгливый окрик.

Брат и сестра остановились и с недоумением оглянулись на стоящую перед ними Клару.

Теперь белоснежное перо в ее пепельных волосах, розовые рюши на кремовом атласе платья являли яркий контраст с багровыми пятнами горевшими на ее лице.

- Дорогая? - растерянно пробормотал Джеймс, отпуская сестру.

- Здравствуй, Клара, - вежливо поздоровалась Эбигайль, убирая руку с плеча Джеймса.

Клара смерила негодующим взглядом элегантное черное платье золовки с серебряно-морозной розой у корсажа, светлые выбившиеся из прически пряди волос, падавшие на гладкие плечи и открытую шею. Понимала ли Клара, что слишком проигрывала ей, подобно тому, как проигрывает дешевый ярмарочный Петрушка хрупкой фарфоровой кукле.

- Поди сюда, - свистящим шепотом велела Клара мужу, - мне нужно тебе кое-что сказать.

- Excuse moi (Прости), - чуть поклонился Джеймс Эбигайль.

- Je comprends, mon cher (Я понимаю, дорогой), - тихо ответила она.

- Что ты ей только сказал? - сдвинув редкие бровки, поинтересовалась у мужа Клара, даже не потрудившись отойти с ним от Эбигайль.

- Ничего особенного, дорогая, - оправдывался Джеймс с виноватым видом.

- Я запрещаю тебе говорить при мне на языке, которого я не понимаю!

- Хорошо, дорогая.

- Думаю, что если бы Джеймс увидел сейчас ваш взгляд, он был бы оскорблен, - раздалось рядом с Эбигайль.

Отведя глаза от удаляющихся Джеймса и Клары, она посмотрела на стоящего рядом красавца офицера, которого привела ее невестка.

- Почему? – озадачено спросила она.

- Он полон жалости, а Джеймс человек гордый. О' Генри, - представился он.

- Будь у него гордость, он бы не позволил своей жене обращаться с собой подобным образом.

- У каждой гордости своя цена. У кого-то она не дороже одного пенни, а у кого-то бесценна.

Эбигайль вдруг внимательно взглянула на него неожиданно влажно блеснувшими глазами, губы ее дрогнули и, на миг, ее лицо стало беззащитным, как у ребенка.

- Не откажетесь потанцевать со мной, мисс Уолш, - поклонился ей взволнованный О' Генри.

Эбигайль почти бездумно подала ему руку. А Клара не увидев возле себя О' Генри, до того неизменно следовавшего за ней, заозиралась, ища его. И что же? Он кружил в танце ненавистную золовку! Это был скандал, и оскандалилась Клара Уолш, хотя сама она, вряд ли подозревала об этом. После тура вальса, который протанцевала с мужем, она остановилась неподалеку от разговаривавших Эбигайль и О' Генри, рассчитывая на то, что заметив ее, он тот час оставит эту самозванку и пригласит ее на следующий танец. Из-за этого она отослала Джеймса к карточному столу. Во всяком случае, именно так рассудили здешние дамы, с неусыпным вниманием следя за разворачивающимся действом. Но Джеймс не пошел к карточным столам, а подошел к фабриканту древесины и они продолжили прерванный ранее разговор. А О' Генри, мало того, что ни на шаг не отходил от Эбигайль, так еще ни кому не уступал право танцевать с ней. Так что нервно обмахивающаяся веером Клара, одиноко простояла в тщетном ожидании все три тура вальса, пока не поняла, что полностью оскандалилась. О' Генри забыл о ней, и ее так никто не пригласил ни на один танец. Что касается Джеймса, то он был слишком поглощен беседой с фабрикантом, чтобы прийти к ней на помощь. К тому же никто из дам, так и не заговорил с ней, кроме разве Сусанны, торопливо осведомившейся: "интересно ли проводит у нее вечер миссис Уолш?", слишком неопределенно улыбнувшись ее ответу. Последний гвоздь в гроб, похоронивший надежду Клары Уолш попасть в высшее общество, загнал О' Генри. Клара послала лакея передать ему, что она покидает салон Сусанны, но ее ожидание, что блестящий офицер, которого она ввела в здешнее общество, последует за ней и она сохранит кроху собственной гордости, не оправдались. Выслушав лакея, О' Генри, что-то коротко ответил ему, даже не взглянув в сторону Клары. Вернувшись, лакей доложил, что мистер О' Генри просит извинить его, но он намерен задержаться здесь на неопределенное время. Со стороны Клары это было расценено как бессовестное предательство. Но не только О' Генри стал перебежчиком. Джеймс, прежде чем уйти за Кларой, подошел к сестре, тепло попрощался с ней и пожал руку О' Генри. Так закончился для Клары этот вечер в салоне мисс Сусанны, но не закончился он для Эбигайль Уолш. От танца в котором ее стремительно кружил О' Генри у Эбигайль кругом пошла голова. Он усадил ее на оттоманку под пальмой и отошел, чтобы принести шампанского. В то время, как Эбигайль с удовольствием наблюдала за танцующими Эдвардом и Люси, за тем как счастливо смеялась Люси, а Эдвард улыбался только ей, рядом с ней вдруг иронично проговорили:

- Спаслись из индейского плена?

Эбигайль обернулась. Возле нее сидел генерал, ее сосед по столу, не сказавший ей тогда ни слова. Держа в руке незажженную сигару, он насмешливо смотрел на нее, и Эбигайль изумлено подняла брови.

- Позвольте заметить вам, миссис или мисс Уолш, что побег почти невозможен, если индейцы сами этого не захотят ... хм...

- Мистер...? - вопросительно произнесла Эбигайль.

Тон ее был более чем холоден и не располагал к дальнейшему общению. Она давала понять, что их не представили друг другу, во всяком случае, она этого не помнила, а потому не понимает подобной фамильярности. Но старый вояка, судя по багровому лицу и аромату виски, доносившегося от него, хорошо выпил, и потому, махнув рукой, на приличия, решил высказаться.

- Я пришел позже, когда все уже были впечатлены ваши рассказом о чудесном избавлении из плена. Знаете, что я вам скажу... между нами, разумеется… вряд ли бы вы выдержали в приграничье дольше трех дней. Изнеженные красотки, вроде вас, там дольше не задерживаются, зато пустой болтовни про гадких, кровожадных индейцев разведут столько...

Генерал смотрел на нее из-под насупленных бровей со снисходительным презрением.

- И как, генерал? – мстительно проговорила она. - Всех индейцев перебили?

Ого, сколько сарказма! Генерал внимательно взглянул на нее.

- Сударыня, я готов заподозрить вас в симпатии к краснокожим...

- Правильно, - холодно улыбнулась она. - Я выжила в прерии, но не благодаря вам.

- М-да... А вы ведь разыскивали в приграничье брата, который благополучно вернулся сюда и даже успел выгодно жениться? Но ведь из любого форта, потрудись вы послать весточку, что живы, она непременно бы до него дошла, а стало быть, либо ваш брат не собирался разыскивать вас, либо вас не было, ни в одном форте приграничья.

- Я обязана отвечать?

- Конечно, нет. Не стоит утруждать себя... Но вот чего не стоит делать, так это возвращаться обратно. Думаю, что вашему племяннику будет лучше там, где он сейчас есть.

- Что... что вы только что сказали? - резко встала Эбигайль, с ужасом смотря на него.

Генерал смерил ее взглядом.

- Лучше сядьте мисс Уолш, - тихо скомандовал он, сунув сигару в рот.

Словно завороженная, Эбигайль подчинилась.

- Здесь ему никто не даст забыть кто он на самом деле, к тому же, готов биться об заклад своей головой, ребенок не нужен даже собственному отцу, - продолжал генерал.

- Он нужен мне... - прошептала Эби помертвевшими губами.

- В качестве игрушки, мисс Уолш? - насмешливо перебил ее генерал. - Вы собираетесь воспитывать его одна? Лучше уж оставьте мальчугана там, где он есть, по крайне мере племя сделает из него настоящего мужчину, а не салонного шаркуна.

Возле генерала, вдруг появилась мисс Сусанна, своим неожиданным появлением введя старого вояку в ступор и панику, зато давая Эбигайль прийти в себя.

- Ах, вот вы где! А я вас обыскалась, дорогой мой! Куда бы я ни пришла, мне сообщали, что вы уже были здесь и только что ушли. Позвольте представить вам, мисс Уолш, нашего дорогого генерала С. Уверена, вы найдете с ним общий язык. Генерал воевал с индейцами, а мисс Уолш долгое время проживала в приграничье, разыскивая своего брата.

Сжав сигару зубами, генерал С. поднялся, чтобы уйти и в очередной раз не выслушивать все этой небылицы про плен. Но, мисс Сусанна буквально повисла на его руке, и теперь генерал С. имел вид старого мопса терпеливо сносящего шалости юного сорванца, которого от того, чтобы тяпнуть, останавливало лишь то, что он хозяйский сын. К тому же сходство с мопсом придавали ему насупленные густые брови, пышные бакенбарды и хмурый взгляд, полный тоскливого терпения. Подошли Люси с Эндрю и О' Генри с двумя фужерами шампанского.

- Генерал, - коротко поклонился он.

Генерал, взглянув на него, кивнул в ответ. Последовала молчаливая война взглядов, продолжавшая уже окончившуюся гражданскую войну. "Северянин," - говорил презрительно дерзкий взгляд О' Генри. "Южанин," - отвечал генерал снисходительным взглядом победителя. К великому облегчению Эбигайль, генерал, кажется, собирался откланяться, и она была не против этого. Напряжение вечера давало о себе знать, она устала и ее начало подташнивать.

- Не правда ли как удачно все сложилось, - щебетала мисс Сусанна, - что брат и сестра встретились, наконец, в моем салоне. Только из-за вашей с ним встречи, мисс Уолш, я терпела эту выскочку Клару Мортон. Прошу прощения, - мило улыбнулась она О' Генри, - если это оскорбит ваши чувства.

- Это оскорбит мои чувства лишь по стольку, что Джеймс Уолш является моим товарищем и мне жаль, что репутация его жены бросает тень и на него самого тоже, - ответил О' Генри, держась рядом с Эбигайль.

- Может все совсем наоборот, молодой человек, - скептически пробормотал генерал С.

- Что вы имеете ввиду? - тут же вцепилась в него мисс Сусанна, не собираясь оставлять этот вопрос без внимания.

Эбигайль же казалось, что ее пытают на медленном огне, на виду у всех.

- Ну, у каждого человека имеются свои скелеты в шкафу, а жена мистера Уолша еще слишком молода, чтобы ее шкаф был ими забит, - хмыкнув, попытался уйти от прямого ответа генерал.

- И все же, мистер С., я настаиваю, - не отступала Сусанна.

Генерал сунул в рот сигару, мрачно пожевав ее.

- Я слышала, что Джеймс Уолш единственный кто остался в живых, в то время когда форт Десс был стерт с лица земли, а его защитники погублены, все до единого, индейцами, - выказала осведомленность мисс Сусанна. - Вы ведь это имели ввиду, мистер С.?

- Если вы намекаете на то, что Джеймс Уолш трус, то смею вас заверить, что более храброго человека я не видел, - резко ответил О' Генри. - Я имел честь возвращаться с ним от форта Иссенд., и знаю, что говорю. Никто не посмеет назвать трусом того, кто первый вступил в схватку с бандитским отребьем, напавших на нас. Никто не посмеет назвать трусом Джеймса Уолша, когда он один выехал к боевому отряду кроу, которых убедил не столько своим красноречием, сколько своим бесстрашием. И то, что я сейчас стою здесь перед вами, господа, целиком и полностью заслуга Джеймса Уолша.

- Зачем же столько патетики? - поморщился генерал, пристально разглядывая кончик своей так и не зажженной сигары и тоскливо вздохнув, сунул ее обратно в рот. - Обстоятельства по делу форта Десс выясняются.

- Все верно, мистер С., - с нервным смешком заметила Эбигайль. - Наша правовая система предпочитает копаться в поступках солдата, когда яснее ясного, что обстоятельства оказались сильнее человека, чем расследовать уничтожение целого племени, безнаказанного убийства сотни человек. Это вполне законно, не правда ли, генерал?

- Мисс Уолш, - предупреждающе шепнул О' Генри.

Как солдат солдата он понимал, что генерал уже сыт по горло от тычков и плюх, щедро отвешиваемых ему гражданским общественным мнением. Но Эбигайль не желала ничего слушать.

- А знаете почему, генерал? Потому что индейцы не люди в ваших глазах, а просто напросто дикари.

Генерал вынул изо рта сигару. Все его добродушие как рукой сняло, и теперь это был безжалостный вояка с холодным взглядом.

- Я хочу, мисс Уолш, чтобы вы уяснили себе, - отчеканил он жестко. - Индейцы слабая сторона и они это понимают, как никто другой. А кто сейчас встанет на сторону слабого?

- Пусть они слабая сторона, - упрямо проговорила Эбигайль. - Но они правая сторона.

- Во все времена, правая сторона отличалась слабостью, - хмыкнул генерал, сминая дорогую кубинскую сигару. - В том-то и заключается сложность выбора: встать на правую, но слабую сторону, либо неправую, но сильную. И как бы вы поступили, мисс Уолш?

- Я поступила бы так, как подсказало мне моя совесть и сердце.

- М-да... Тут вам можно посоветовать, лишь положиться на ваше благоразумие, - покачал головой С.

- Неужели ничего нельзя сделать? - поникла Эбигайль.

- Закон не на их стороне.

- Наш закон удобен белым, но никак не американцам, - вступил в разговор Эндрю, только что подошедший к ним. - Но время, когда индейцев истребляли словно животных, наравне с бизонами, под предлогом, что это всего лишь дикари, прошло. Все, что твориться на этом континенте беззаконно, мистер С. так о каком же законе вы говорите?

- Все о том же законе силы, который прекрасно понимают даже краснокожие, как и то, что они оказались слабее нас и это суровая правда. Эти, так называемые дикари, когда придут в себя, быстро научаться у нас. Они постигнуть суть наших законов и ответят нам нашим же оружием.

- И что же? Вы теперь намеренны, идти до конца? - едко спросила Эбигайль, едва сдерживая свою неприязнь к генералу. - Уничтожить их сейчас, пока они слабы, до того, как наступит справедливое возмездие?

- Вы схватываете все на лету, мисс. Лучше сделать это сейчас, чем допустить, чтобы индейцы в будущем отсудили у нас, колонистов, часть страны по нашим же законам, - с насмешливым цинизмом произнес генерал. - Индейцы не слабаки. И если поступать с ними по-божески, у нас не будет перспективы на будущее. Эта земля уже не будет нашей.

- От чего же тогда не идете до конца? Американцы с гордостью примут достойный конец, но нет, вы заставляете их жить подачками, унижая. Причем охотно превозносятся тех, кого вы приручили есть со своих рук. О тех же, кто не поступился своей гордостью, умалчиваете, тихо уничтожая.

- Так оно и есть. Ведь мы с вами говорим о политике сильного, а система белых оказалась сильнее первобытной системы краснокожих. Они это поняли, и им остается либо принять ее, либо погибнуть. Они смышлены, хоть и упрямы.

- В таком случае, есть ли будущее у этой страны, которая во что бы то ни стало, требует соблюдения закона от тех, кто слабее и зависит от него, но попустительствует в беззакониях сильным, - заметил Эндрю.

Генерал повертел в руках смятую сигару.

- Эта страна выживет благодаря отдельным праведникам.

- О, я вас умоляю! - зло рассмеялась Эбигайль.

- Нет, нет, я не о церкви и не о миссионерах, - подняв руку, остановил ее старый вояка. - Я о простых людях и о житейских ситуациях: о трапперах, первопроходцах и женщинах, которые попадают в плен к индейцам. Не система, а именно люди помогут краснокожим выжить и встать на ноги. Этот сильный и гордый народ сумеет подняться. И не надо надеется на мнение общества, не у него следует искать сочувствия к индейцам. Эту страну поделили на части несколько держав, которые и формируют, так называемое, общественное мнение.

- Но что могут отдельные люди? - покачала головой Эбигайль.

- Просто жить, а это очень много, мисс Уолш. Даже больше, чем вы можете себе представить. Я знаю, о чем говорю. Одно время я служил в приграничье, и скажу прямо, очень досаждал индейцам этот форт Десс. Два других форта к югу и западу от Черных холмов были попросту стерты ими с лица земли. Десс держался, благодаря тому, что его гарнизон был в свое время усилен. Я говорю, держался потому, что тамошний военный вождь некто Хения, грамотно осадил его, перекрыв к нему доступы. Все обозы перехватывались. Этот Хения существовал за счет нашего продовольствия и воевал нашим же оружием. Военные экспедиции не давали ровным счетом ничего. Его Равнинных Волков было невозможно застать врасплох, они рассеивались по прерии, как пыль, чтобы потом неожиданно напасть оттуда, откуда их вовсе не ждали. Наши разведчики и трапперы докладывали, что в лагере сиу его практически невозможно застать. Пленных он почти не брал. Я говорю "почти", потому что до какого-то времени он никого не щадил, но потом вдруг начал отпускать женщин и детей, а за некоторых мужчин брал выкуп, что, разумеется, не касалось солдат. В последнее время, правда, говорят, притих. Меня это не успокаивает, потому что я знаю, он сторонник Бешеного Коня и поддерживает его с теми немногими вождями, что призывают к войне с нами.

- По-видимому, этот дикарь понял, что ему не устоять против нашей армии, не правда ли, генерал? - проговорила хозяйка салона, и Эбигайль к своему неудовольствию вдруг увидела, что вокруг них, как-то незаметно, собралось все общество. Кажется, весь салон присоединилась к ним, оттеснив от нее Люси и Эндрю, но не О' Генри, который передав лакею так и не тронутое шампанское, держался рядом с ней.

- Не думаю, - недовольно отозвался генерал. - Надо знать этого Хению, ему упрямства не занимать.

- Но ведь что-то, же заставило переменить его отношение к пленным? - Веско сказал осанистый господин, судя по солидности и чувству собственной значимости, политик.

- Тут, скорее всего, свойства личного характера, мистер Пр., - нехотя ответил генерал. - Не безызвестный вам мистер Ф., вызнал через своих ищеек, что Хения взял в жены белую девушку, которую захватили с обозом.

Послышались взволнованные возгласы, и дамы, окружавшие их, подошли ближе.

- Он не убил ее? – удивился мистер Пр.

- Нет, так как она была тяжело ранена и при смерти, краснокожие не стали добивать ее. Но она выжила и стала женой вождя.

- Ах, бедняжка...

- Должно быть, она была безумно хороша, раз даже дикарь впечатлился ее красотой...

- Боже, как романтично... - слышалось отовсюду.

В отличие от мужчин с кривыми недвусмысленными ухмылками слушавшие генерала, дамы горячо сочувствовали несчастной пленнице.

- Да, - кивнул генерал С., вздохнув. - Она без сомнения красива, но думаю, что вождя, скорее всего, привлекло ее упорство. Она два раза сбегала от него.

- А девочка с характером...

- Что же этот изверг сделал, что заставил ее выйти за него замуж...

- Замуж... о чем это вы?!

- Согласен, у этих дикарей не существует браков, лишь собачьи свадьбы... - начала высказываться мужская половина гостей мисс Сусанны.

- Я слышал, - между тем говорил мистер Пр., - что господин Ф. принял довольно таки мудрое решение, повлиять на этого дикаря через его жену. Это правда? - обратился он к генералу.

В гостиной настала тишина, все с напряжением ждали слов генерала. Тот хмуро глянул на мистера Пр. из-под седых бровей и улыбнулся, если можно было этот недобрый оскал назвать улыбкой.

- Скажу вам, сэр, что мистер Ф. принял прямо таки иезуитское решение выкрасть эту женщину у Хении, и диктовать свои условия вождю.

- Откуда вам знать, что жена этого Хении могла как-то влиять на него? - резко спросила Эбигайль.

- Эта женщина все лето удерживала его подле себе. Он даже как будто присмирел. Во всяком случае, - пожал крепкими плечами генерал, - большую часть времени он предпочитал быть с ней, а не в набегах и стычках с солдатами. Но в какой-то момент она вдруг исчезает и как, ни бились шпионы Ф. никто так и не смог узнать, куда она подевалась. Зато у вождя оказались развязаны руки, и теперь он проходу не дает нашим солдатам. Так что ваши политические игры, сэр, - бросил он мистеру Пр., - все нам усложнили.

- Но что, же с бедняжкой?

- Может он прячет ее где-то?

- Скорее всего, этот дикарь попросту убил ее.

- Точно прирезал, не забывайте, что это варвары.

- Он, наверное, красивый...

- Не могу этого знать, мисс Стейбок, Хения только один раз встречался с белыми в форте Иссэнд. Да и то, скорее всего он приезжал туда, не для того, чтобы подписать договор, а что бы все там высмотреть.

- Он подписал договор?

- Ну, что вы. Он попросту порвал его, и увел за собой всех вождей. Но среди индейцев много довольно колоритных типажей, так что я не исключаю, что этот краснокожий весьма привлекателен для дам, - заметил генерал, и с улыбкой смотря на Эбигайль. - Как вы считаете, мисс Уолш? Вы взволнованы? Не удивительно, ведь все происходило в тех местах, куда вы ездили искать брата, не так ли?

- Значит, этот вождь снова встал на тропу войны? - тихо спросила Эбигайль.

- И что вы скажете по этому поводу? - вопросом на вопрос ответил генерал.

- Война есть война, и не индейцы ее начали... - у Эбигайль заметно дрожали губы.

- Генерал, а как вы думаете, что он сделал со своей бледнолицей женой? - никак не могла успокоиться мисс Стейбок, озабоченная судьбой пленницы краснокожего вождя.

Какую-то долю секунды генерал не спускал с Эбигайль пронизывающего взгляда, потом повернулся к даме:

- Хения не настолько примитивен, господа. Думается, он спрятал ее в таком месте, где ее попросту никто и не подумает искать.

- Боже, таинственно, как в авантюрных романах! - взволновано воскликнула мисс Стейбок с сентиментальной слезой в глазах.

- И где же это, например, он мог ее спрятать? В прерии? - иронично спросил Эндрю, намекая, что армейцам попросту лень или боязно искать ее.

- Например, в этой гостиной, - обвел рукой вокруг себя генерал С. Все засмеялись и даже поаплодировали столь удачной шутке.

О' Генри увидел, что с лица Эбигайль как-то сошли все краски, а под глазами вдруг залегли темные тени. Эндрю, что-то сказав Люси, пошел к ней, но О' Генри опередил его.

- Думаю, мисс Уолш уже пора, - сказал он, вызывающе глядя на генерала С., крепко держа Эби под локоть и чувствуя, как тяжело она оперлась на его руку.

- Позвольте нам откланяться, мисс Сусанна, - подошел тем временем к хозяйке салона Эндрю. - Вечер у вас был незабываемым.

- Думаю, мисс Уолш, вам не стоит забывать нашего разговора. Поразмыслите над ним, как следует, - тихо проговорил генерал С., поцеловав на прощание руку Эбигайль.

Выйдя на крыльцо, она глубоко вздохнула. От свежего холодного воздуха стало намного легче. Пока Эндрю подзывал пролетку, Люси заливисто смеялась шутке О' Генри.

Когда О' Генри подсаживал ее в пролетку, Эндрю, оставшись с Эбигайль вдвоем, поздравил ее:

- И так, поле боя осталось за вами?

- Для меня главное, чтобы Джеймс понял, что я не против него, - устало, отозвалась она.

- Он это понял. Теперь, Эбигайль, вам нужно понять себя.

- О чем вы? - повернулась она к нему.

- У вас был обморок, - напомнил он.

- Эндрю, я не понимаю, - пожала она плечами, разглаживая на руке кружевные митенки. Эбигайль слишком устала, чтобы разгадывать еще и эту загадку.

- Вы в положении, - мягко проговорила он.

Но вместо потрясения, страха, смущения, озабоченности и стыда, лицо Эбигайль вдруг озарилось восторгом и еще… надеждой. Она хоть и была растеряна, но счастлива. Она буквально лучилась от счастья. Первой ее мыслью было, что она может с полным правом вернуться к мужу. И она вернется, только уладит здесь дела с братом и ей дела не было до всех политиков мира. Эбигайль долго не могла уснуть и, погасив лампу, смотрела в окно в темноту и дождь. Ветер раскачивал на цепи скрипящую вывеску. Здесь в уютной комнате думалось, как холодно, ветрено и опасно в открытой степи, под дождем, так что никто из рода людского не захочет оказаться сейчас там, в ночи, под открытым хмурым небом. Но ей часто приходилось проводить такие же дождливые промозглые ночи в прерии, и она не чувствовала себя ни обездоленной, ни несчастной, сидя у горящего костра. Пусть она мерзла тогда, зато чувствовала себя в безопасности. И пусть мокла под дождем, но не замечала этого, потому что была не одинока и была счастлива. К счастью на следующее утро мистер Гордон сообщил ей, что после обеда в его конторе будет слушаться дело Уолш против Уолш. Сообщил он об этом лично, прибыв после завтрака в пансионат мисс Симпл и встретившись с Эбигайль в гостиной.

- Сегодня? Но почему так внезапно? - была поражена она.

- Думаю, в отместку за вчерашний вечер у мисс Сусанны, - мрачно заметил старик.

- Но... если вы имеете ввиду мистера О' Генри, то я вовсе...

- Ох, - рассмеялся Гордон хрипловатым смехом, - так был еще и мистер О'Генри? Право, Кларе можно только посочувствовать. Она ушла со вчерашнего приема без единого приглашения и без этого южанина, который, кажется, является хорошим знакомым Джеймса.

- Он вернулся с ним с Запада. Раньше, я не видела его среди друзей брата.

- Похоже, что, так оно и есть, - вынимая часы из жилетного кармана и раскрывая серебряную крышку, пробормотал Гордон. - Через четверть часа поверенный и стряпчий миссис Уолш будут ждать нас в конторе. М-да... кажется, Клара несколько погорячилась.

На что Эбигайль лишь пожала плечами, тихо радуясь, что возможно сегодня уже все закончиться и она, наконец, покинет Бостон, чтобы начать свой путь обратно. Поднявшись к себе, она надела шляпку, тщательно застегнула жакетик и, прихватив ридикюль и перчатки, спустилась в гостиную. Гордон тот час раскланялся с мисс Симпл, развлекавшей его все это время беседой и, подхватив Эбигайль под руку, вышел из пансионата. Каково же было удивление обоих, когда возле пролетки Гордона они увидели, поджидавшего их О'Генри. Поздоровавшись с Гордоном за руку и поцеловав пальчики Эбигайль, он взглянул на нее долгим встревоженным взглядом.

- Можно ли считать, что наша встреча случайность, мистер О'Генри? - спросила она. - Неужели стечение обстоятельств?

Но О'Генри нисколько не обидела ее ирония, на которую он ответил со всей серьезностью:

- Я здесь исключительно ради вас, мисс Уолш. Вчера, при нашем расставании, вы были несколько холодны. Я думал об этом всю ночь... если я совершил что-то предосудительное... чем-то оскорбил вас...

- Мистер О'Генри, мне очень жаль, что мое поведение стало причиной вашей бессонницы. Уверяю, ваше беспокойства безосновательно, так как вовсе не вы стали его причиной. Моя сдержанность и сухость не имеет к вам никакого отношения.

- Уф-ф! - не скрывая радости, выдохнул офицер. - Я не виновен, а значит, могу сопровождать вас, куда бы то ни было, раз прощен.

Гордон слушал его со снисходительностью пожившего человека, но с сочувствием мужчины к влюбленному мужчине, зная, что чувства последнего останутся безответны. О'Генри даже не пытался скрыть своих чувств к Эбигайль.

- Простите, мистер Гордон, это всего лишь на минуту, - повернулась к нему Эбигайль и тронув О'Генри за руку, отошла с ним в сторону.

- Мистер О'Генри...

- Феликс, пожалуйста...

- Мистер О'Генри, я думаю, не стоит сопровождать меня и мистера Гордона. Наша деловая встреча нисколько вас не развлечет, и, поверьте, будет не только не интересна, но даже тягостна.

- Мисс Уолш, мне интересно все, что связано с вами, потому что отныне это моя жизнь тоже. Все, что касается вас, касается и меня. Мистер Гордон, - повернулся О'Генри к старому стряпчему, - я намерен сопровождать мисс Уолш, с вашего согласия или без, - решительно заявил он.

- Я не собираюсь препятствовать вам, сэр. Скажу лишь, что дело касается Уолш против Уолш.

- Вот как? - пробормотал О'Генри, смутившись на какой-то миг. Перспектива новой встречи с Кларой угнетала его, но он тут же принял решение. - Тогда я тем более должен присутствовать при этом. Все-таки Джеймс мой друг.

Когда они прибыли в контору их уже ждали юристы нанятые Кларой Уолш. Они сухо раскланялись с вошедшими, но Эбигайль приветливо поздоровалась за руку с каждым из них. Хмурые лица троих мужчин разгладились. Эбигайль устроилась в кресле возле камина. О'Генри, взяв стул, сел позади нее. Гордон вышел распорядиться насчет кофе. На миг повисло тягостное молчание, как это бывает, когда собрались вместе прежде незнакомые люди, которым не о чем друг с другом говорить. Но после того, как клерк, вошедший вслед за Гордоном, внес поднос с кофе и предложил его всем находящимся в кабинете, Эбигайль, чтобы разрядить обстановку, обратилась к одному из представителей Клары, произнеся легкомысленным тоном:

- Знаете, мистер Сликер, мне неловко в этом признаваться, но я понятия не имею, чем отличается поверенный от стряпчего. В одном я уверена, что это точно не адвокат.

Мужчины сдержанно засмеялись.

- Видите ли, мисс Уолш, - снисходительно принялся объяснять Сликер, в щегольском темно синем пиджаке, повязанном на шее, черном шелковом галстуке, одетый в клетчатые брюки. - Стряпчий, каковым я и являюсь, это ходотай по частным делам в коммерческих судах, а вот мистер Ходжес...

Сухопарый мужчина с вытянутым лицом в темном строгом костюме, походивший на провинциального пастора, коротко кивнул.

- Мистер Ходжес - поверенный, - продолжал Сликер, заложив ногу на ногу. - Он совершает от имени и за счет доверителя юридические сделки: куплю-продажу, управление имуществом и тому подобные вещи.

- Очевидно Клара решила вложить деньги в какую-нибудь махинацию, - шепнул Эбигайль на ухо О'Генри.

Ходжес, Сликер и Гордон разговорились о каком-то нашумевшем деле, когда в кабинет стремительно вошла Клара, за ней появился и Джеймс. Он услужливо подвинул стул жене, оставшись стоять за ее спиной.

- Я все же решила сама присутствовать на этом разбирательстве, - кивнув присутствующим в знак приветствия, заявила она.

Мужчины смущенно переглянулись. Гордон не скрывал своего недовольства, Эбигайль же оставалась невозмутимой. Ни одна ее черта не дрогнула под ненавидящим взглядом Клары, которой было невыносимо видеть золовку рядом с О'Генри и то с каким восхищением смотрел он сейчас на ее волосы, сидя позади нее. К тому же Клара скорее интуитивно угадала симпатию своего поверенного и стряпчего к Эбигайль, и ее настроение ухудшилось еще больше. Она поняла, что не стоило приходить сюда, но она не очень доверяла Ходжесу и Сликеру, потому что они, в сущности, ей ничего не обещали. Поддавшись ее напору и соблазну обещанной суммы, эти господа не очень уверенно заверяли ее сделать все, что было в их силах, уклончиво говоря, что будут действовать сообразно тем бумагам, которые предоставит им доверенный мисс Уолш. И вот теперь Гордон, этот скверный старикашка, раскрыл перед ними кожаную папку и они листок за листком ознакомились с ее содержимым. Ходжес, нацепив очки, чуть ли не обнюхивал каждый документ, а когда, отодвинув папку, сложил руки перед собой, произнес:

- Не вижу, чтобы притязания мисс Уолш были необоснованны. Простите, миссис Уолш, но ваша золовка вправе требовать, завещанное ее родителями, законное наследство.

Клара подскочила на месте, но сдержав негодование, выразительно посмотрела на стоявшего рядом Джеймса, потом повернувшись к поверенному и стряпчему, возмущенно воскликнула:

- Разумеется, если бы эта особа действительно являлась сестрой моего мужа, а не какой-то проходимкой, я бы слова поперек не сказала.

- Но ведь это может подтвердить ваш муж, - резонно заметил Сликер, прищурившись на Клару.

- Да кто она такая?! - вскочив, закричала Клара, уперев руки в бока. - Джеймс ни за что не признает ее, а полагаться на слова, выжившего из ума старика, никто не станет.

Эбигайль встретила растерянный взгляд брата. Она вспомнила те дни, когда он, не задумываясь, принимал ее сторону. Как он подрался из-за нее с забиякой Модестом, сыном пастора, и как тот жестоко отколотил его. В тот вечер Эби пробралась в его комнату и крепко обняв, пообещала всегда любить его. Конечно, ей будет тяжело, когда сейчас он откажется от нее. Намного тяжелее, чем когда она отправлялась за ним в неведомый форт Десс. И Джеймс видел, что отрекись он от нее сейчас, она простит его.

- Но, дорогая, - тихо произнес он в гнетущей тишине, стоящей в комнате, - она, же моя сестра.

- Идиот! - взвизгнула Клара и, отвернувшись от него, обвела глазами присутствующих. - Эта дрянь одурачила вас всех до такой степени, что вы открыли перед ней двери своих домов, тогда как достойных оставили в стороне. Что вам про нее известно? Вы и понятия не имеете, откуда она тут такая взялась. Только я потрудилась навести о ней справки и, между прочим, она жила среди дикарей, у этого индейского сброда, который, как всем известно, пожирают своих врагов! Задайтесь же вопросом: как ей удалось выжить? Судя по тем масляным взорам, что вы бросаете на нее, только распутством!

- Ну, это уж слишком! - вскочил на ноги О'Генри.

- Клара! - одновременно с ним прикрикнул на жену Джеймс.

- А ты помолчи! - тут же накинулась на него разъяренная женщина. - Раз не можешь сказать ничего путного и отстоять наши деньги, которые по праву принадлежат нам. Пусть убирается обратно к своим индейцам, ей не место в приличном обществе, которое она, на самом деле, позорит своим присутствием. Пусть убирается, но без моих денег.

- Вы ведете себя отвратительно! - брезгливо заметил ей О'Генри.

От возмущения его лицо пошло темными пятнами, что касается Эбигайль, она даже бровью не повела, лишь задумчиво смотрела на красную от гнева, увешанную драгоценностями в желто синих шелках, с жестким от помады кудряшками Клару. Склочным выражением лица, она походила на крикливую фермершу.

- Конечно, я вернусь к ним, Клара, - тихо сказала Эбигайль. - Но денег моих родителей ни ты, ни Джеймс не получите, а если будете упорствовать и настаивать на своем, отсужу не только свою, но и долю брата. Я не допущу, чтобы отец лишил собственное дитя куска хлеба.

- Что?! - радостно взвилась Клара. - Какая подлость! Вы свидетели, как нас нагло обирают! Теперь видите, что она такое! Что ты молчишь, Джеймс, когда тебя оскорбляют подобным образом?!

- Джеймсу прекрасно известно, что наш отец завещал долю от наследства в пользу его детей, - сказала Эбигайль, обрывая поток ее воплей.

- У нас нет детей! И тебе, мошеннице, это известно! Ты ведь на это рассчитывала? - обнажила мелкие зубы Клара.

- Совершенно верно, у тебя нет, и не будет детей, но у шошонов растет сын Джеймса.

- Озерная Лилия, - прошептал потрясенный, в миг, раздавленный Джеймс, опираясь на спинку стула с которого только что вскочила Клара.

- Я признала ее и Ашкия, брат, и намерена принять участие в их судьбе. Потому, господа, прошу вас рассмотреть это дело со всей тщательностью и узаконить право на наследство отца Ашкии, сына Джеймса Уолша.

- Он никогда не признает этого краснокожего ублюдка! Никогда! - закричала вне себя от негодования Клара, топая ногами. - Что ты стоишь, безмозглый тюфяк?! - задыхаясь, неистовствовала она.

- Боюсь, что если мистер Уолш не признает этого мальчика, то ему не перейдут деньги его деда, - негромко сказал мистер Сликер, игнорируя вопли Клары.

Эбигайль кивнула.

- Не важно, как ты решишь, Джеймс, - сказала она ему, - только знай, я не оставлю племянника. Я все сказала.

Она встала и, поклонившись, попрощалась с присутствующими. О'Генри последовал за ней, кинув косой взгляд на бледную и словно бы осунувшуюся Клару. Джеймс, соляным столбом, застыл на месте в глубокой задумчивости, не замечая гневных, презрительных взглядов жены. Стряпчие и поверенный тихо переговаривались над разложенными на столе бумагами.

- Вы были восхитительны, - надев цилиндр, догнал Эбигайль О'Генри, подхватывая ее под руку. - Вы необыкновенная женщина. А Джеймс... Да после того, как он узнал, что у него растет сын, он взглянуть не сможет на свою жену.

Эбигайль промолчала, она не хотела обсуждать этого ни с кем. Она подозревала, что скандал в конторе, в скором времени, станет темой для пересудов в светских салонах Бостона.

- Вы довольно уверенно урезонили эту жалкую особу с ее поганым языком, - говорил между тем О'Генри. - Клару, похоже, давно не ставили на место... Но не слишком ли вы увлеклись, обещая уехать обратно на Запад. Правда, кто имеет дело с Кларой, пойдет и не на такое.

- Но это не шутка, Феликс. Я действительно уезжаю.

- То есть как? - остановился он. - Когда? Вы сказали, что уезжаете?

- Завтра. Больше меня здесь ничто не держит.

Она помнила, когда к ней пришло ясное понимание того, что она здесь чужая. В каком-то городке, в котором она останавливалась на пути в Бостон, ее пригласили в театр. Этот город уже ничем не напоминал приграничные городки, был большой с каменной городской ратушей и церковью, имел широкий центральный бульвар, обсаженный вековыми каштанами, и мог уже позволить себе иметь свой собственный театр с постоянной труппой. Помня о своих детских впечатлениях и о том, как она всегда ждала похода на очередное представление, предвкушая небывалую историю, разворачивающуюся на фоне роскошных декораций, на этот раз Эбигайль, чуть не умерла от скуки, ничуть не впечатленная вульгарной мишурой сцены и яркими, назойливо бьющими по глазам декорациями, пока ее не развлекли Ромео в обтянутом трико и грузная Джульетта с похотливым взглядом. Именно тогда, сидя в театральном кресле, обитом красным плюшем, среди фальшивой позолоты и разряженной публики, она уже знала, что с каждым часом проведенным здесь, из ее жизни уходит какая-то правда. Хотя суровость этой правды не каждый выдержит, но она-то выдержала и приняла. Она уже давно не испытывала того особого настроя, который был присущ там, на свободных и вольных ветрах прерий. Здесь в душном от рамп зале провинциального театрика, набитого раздушенной публикой, ей остро не хватало этого. Это в городе она выживала, а не в прерии, хотя, порой, для того требовалось собрать все физические и моральные силы, но там все было правдиво, не приукрашено, трудно. Здесь же она очутилась в скользкой изворотливости, в вечной торопливости, здесь царило железное, ничем и никем не оспариваемое правило собственной выгоды. Сиу тоже стремились к выгоде, такой, как они ее понимали, но не ставили ее во главе угла, а уж если чей-то личный интерес шел против интересов племени, то жестоко осуждался, если не карался. Помогали просто потому, что надо было помочь, без просьб о помощи, щадя гордость собрата. Сколько помнила Эбигайль, индейцы довольствовались теми трофеями, которые добывали себе в набегах, но с легкостью расставались с ними, если кто-нибудь нуждался в них. Город сжимал Эбигайль в своих каменных объятиях, а блага цивилизации виделись ей соблазнительной приманкой в ловушке этого каменного мешка, за которые отдаешь душу и свободу. Город не давал опомниться прийти в себя, маня все новыми и новыми соблазнами. Иногда ей остро недоставало простора. За городом был простор, но отдавал он какой-то искусственностью и приглаженностью. После мягких удобных мокасин, она долго мучилась, привыкая к туфлям и ботикам, казавшимися ей немыслимо жесткими, узкими, нещадно стискивавшими ногу. Корсеты жали, пища казалась жирной или сладкой. Те первые дни, когда она наслаждалась чистотой белоснежных накрахмаленных простынь, роскошью и удобством обстановки прошли. Прелести комфорта лишь на время отодвинули, затерли суровую и безыскусную жизнь среди сиу. Эти соблазны городской жизни доходили в ее душе до какой-то преграды, за которую уже не могли проникнуть и пленить ее. Там, за этой преградой, разрасталась тоска, которую нельзя было унять или подавить никакими впечатлениями и она заболевала от нее, задыхаясь в своем комфортабельном номере, где ей становилось тесно и с окон которого, не всегда можно было разглядеть небо. Ей хотелось ощутить силу ветра, видеть мир вокруг, а не серый камень домов теснившийся вокруг. Она уже не сможет ни принять, ни смириться с такой жизнью. Утром на вокзале Эбигайль попрощалась с Люси и Эндрю. Люси не хотела уходить до тех пор, пока к ним не подошел Стенли Гордон, и только тогда молодая чета отошла от Эбигайль, раскланявшись со старым джентльменом. Посмотрев им в след, Гордон сказал:

- Дорогая, я поместил ваше золото в надежный банк, а часть его, как ты и просила, перевел в деньги. Но, как ты теперь намерена распорядиться ими? Снимешь все наличные?

- Да, но часть их переведите в счет погашения долга мистера Эндертона.

- О, ты хочешь погасить долг отца миссис Люси?

- Именно, - улыбнулась Эбигайль.

- Весьма благородный поступок развязать молодому семьянину руки.

- Так вы одобряете это мое "швыряние" деньгами?

- Мистер Эндрю достойный человек и хороший доктор. Я немедленно сделаю так, как вы хотите. Да, это вам, - вспомнил он и, достав из-за пазухи пальто, конверт протянул ей. - Прочтете, когда сядете в поезд. Дорогая, хочу, чтобы ты знала - я против того, чтобы ты уезжала, но ты ведь понимаешь, что делаешь... и береги себя. Даст бог, снова свидимся.

Неожиданно лицо Гордона приняло непримиримо сварливое выражение сухого крючкотвора, что не вязалось с душевными словам произнесенным только что. Эбигайль обернулась. В стороне, неподалеку от них, стоял Джеймс, что вынудило старого Гордона откланяться. Он прошел мимо молодого человека, не ответив на его поклон и не посмотрев в его сторону. Но Джеймс, похоже, сразу же забыл об этой демонстрации неприязни, как только подошел к сестре. Они, молча, смотрели друг на друга, пока Джеймс не сказал:

- Мне жаль, что так получилось, - достав из кармана пальто сверток, он протянул его Эбигайль. - Передай их мальчику Озерной Лилии.

- И как к этому отнеслась Клара? - спросила его сестра, мельком взглянув на сверток с деньгами.

- Крикливо, как всегда. Мы поругались, и я съехал от нее в отель. Она просто невыносима.

- Мне не жаль тебя, и денег я не возьму. Будет лучше, если ты сам передашь их своему сыну и его матери.

- Знаешь, я не так храбр, как ты сестренка, - невесело усмехнулся он, пряча деньги во внутренний карман пальто. - Куда ты едешь?

- В форт Иссенд, ты же знаешь...

- Зачем? Почему бы тебе не остаться здесь, а не возвращаться в эти страшные беспокойные места?

- Там моя жизнь, и моя семья, - проговорила Эбигайль, глядя в изумленное лицо брата.

С мимолетным сожалением она подумала, что его-то семью она умудрилась разбить, но никакого раскаяния по этому поводу не испытала, потому что не было никакой семьи, а был диктат глупой взбалмошной женщины. Эбигайль сознательно поставила Джеймса перед выбором между Кларой и сыном. Сидя в купе на мягком плюшевом диванчике, под размеренный перестук колес, она вспоминала вчерашний вечер и тяжелый разговор с О'Генри и тот, короткий и торопливый, который произошел между нею и Эндрю, тут же на вокзале, когда Люси отошла к перронным часам.

- Эбигайль, вы хорошенько обдумали свое решение? В вашем положении пускаться в далекий и опасный путь, по высшей мере, не разумно.

Эбигайль молча, смотрела на него, решаясь, и, наконец, медленно, произнесла, как будто словно слова признания давались ей с трудом.

- Эндрю, когда вы с Люси будете ждать своего первенца, скажи, хотел бы ты, чтобы он появился вдали от тебя? Хотел бы ты, в это время быть разлучен с ними?

Эндрю, склонив голову, внимательно слушал ее, сохраняя мрачный неуступчивый вид.

- Я предполагал нечто подобное. Теперь же уверен в том, что вы замужем, Эби, как и в том, почему вы вынуждены скрывать свой брак. Но если вы не прислушались к предостережениям генерала С., то послушайтесь, хотя бы меня. Здесь, рядом с вами будем мы с Люси и поможем вам. Здесь вам легче будет рожать, и я сделаю все, чтобы исход родов закончился благополучно для вас и вашего ребенка. Но, что будет с вами там? И ваш муж, я уверен, не пожелает вашего возвращения, потому что это будет опасно не только для вас, но прежде всего для ребенка.

- Он тоскует, Эндрю. Я это знаю, потому что каждую ночь он снится мне и зовет меня. Он зовет меня моим настоящим именем, которым не называл ни разу. Не смотрите на меня так, это не плод моего разгоряченного воображения - это реальность.

Но по его глазам она видела, что он не верит ей и думает именно так. А О'Генри точно решил, что она лишилась разума. Но сам он знал своего сердца. Эбигайль не судила его. По-видимому, он даже не догадывался, что был способен на вчерашнюю выходку. Весь он укладывался в рамки дозволенного. Он знал, что говорить и как поступать и, кажется, для него стало открытием его собственное чувство к ней. Вчера вечером, сидя вдвоем в комнате Эбигайль, они пили чай, внесенной самой миссис Симпл. Эбигайль тут же представила ей О'Генри. Он поспешил отрекомендоваться и хозяйка пансиона, отнеслась к гостю своей постоялицы более чем благосклонно. Когда она вышла, О'Генри так и не притронувшись к чаю, спросил о том, что беспокоило его больше всего:

- Эбигайль, я хотел бы знать причину, которая побуждает вас покинуть Бостон и ехать на Запад. Я понимаю, что причина эта важна и не собираюсь вас отговаривать от поездки... Я не хотел торопиться, но обстоятельства вынуждают меня признаться, что в отношении вас у меня самые серьезные намерения. Если есть, какое-то неразрешенное дело, проблема, которая держит вас на Западе, я готов взяться разрешить ее вместо вас, даже если вы не дадите мне никакой надежды. Я слишком хорошо понимаю, что вы ничего не можете чувствовать к человеку, которого знаете от силы два дня.

Эбигайль слушала его, и когда он замолчал, не отводя взгляда от огня в камине, вздохнув, призналась:

- Феликс, я возвращаюсь к своему мужу.

Минуту стояло молчание. В этой тяжелой тишине разбивалось сердце человека.

- Вы замужем? - безжизненным голосом спросил он.

Эбигайль кивнула.

- Но почему! - воскликнул он, но тут, же взял себя в руки: - Почему вы одна? Где ваш муж? Как мог отпустить вас одну? Почему он не с вами?

- Потому что никто здесь не посмотрел бы в его сторону.

- Кто... кто ваш муж? - прошептал О'Генри. - Он... вне закона?

Какое-то время Эбигайль колебалась. Она не обязана была отвечать на вопросы, в сущности, чужого человека, но он слишком близко к сердцу принимал ее судьбу и, кажется, испытывал к ней сердечную привязанность, а потому, она посчитала необходимым хотя бы ответить на его чувства своим доверием, раз не могла дать ничего другого.

- Феликс, - мягко проговорила она. - В основном, но не в деталях, разумеется, Клара была права.

О'Генри смотрел непонимающе, потом лицо его стало жестким, а взгляд холодным. Он начал догадываться, и чтобы подтвердить свою догадку, резко спросил:

- В чем она была права? В том, что обвинила вас в неподобающем поведении? Или в том, что вы жили с краснокожими?

Эбигайль, оскорбленная не столько тоном, сколько недвусмысленностью его вопросов, холодно ответила:

- Мистер О'Генри, мой муж сиу и я возвращаюсь к нему.

Он почти с изумление и ужасом смотрел на нее, как если бы в сочном яблоке увидел червоточину. Порывисто встав, он прошелся по комнате, нервно поглаживая тонкие усы.

- Но как... как, вы могли позволить себе принадлежать дикарю? Мысль... одна мысль об этом, разрывает мое сердце на части. Господи, зачем только вы мне сказали об этом! Почему не пощадили меня? Зачем вам нужно, чтобы я испытал подобную боль? Как! - он закрыл лицо руками и тут же отнял их, глядя перед собой. - Вами обладал дикарь?! Это не может быть правдой... Вы и какой-то грязный краснокожий! Но почему, боже мой?! - спросил он с надрывом.

- Мне очень жаль, - тихо проговорила Эбигайль. - Я не хотела причинить вам боль.

- Но вы причинили ее, черт возьми! - закричал он.

- Я думаю, вам лучше уйти, - встала Эбигайль.

- Нет, - засмеялся он, глядя на нее блестящими глазами. - Я вам больше не дам совершить глупость. Вы никуда отсюда не уйдете. Не уничтожайте больше себя. Клянусь честью своей семьи, своей честью... никто ничего не узнает. Только не от меня. Я покрою ваш позор своим честным именем и незапятнанной репутацией и никогда не упрекну вас этой связью. Мы забудем об этом вместе, - неожиданно он остановился, как будто его озарило. - Теперь я понимаю... вы пережили насилие от одного из них, когда вас захватили в плен... вас заставили... вы придумали себе мужа... Эби, можете ничего не объяснять... Я понимаю, как вам было тяжело, настолько, насколько мне слышать от вас об этом, - он подошел вплотную к ней и зашептал, взяв ее за руки и с стиснув ее ладони в своих: - Я дам вам положение в обществе и репутацию, - и вдруг, притянув к себе, склонился к ее губам. - Я готов сейчас же покрыть твой позор. Моя любовь очистит тебя.

Ответом ему была хлесткая пощечина. О'Генри отшатнулся от молодой женщины, схватившись за горящую щеку, но теперь хотя бы смотрел на нее осмысленно.

- Уходите, - негромко сказала она.

Она устала от всей этой безобразной сцены. Минуту они не отрывали взгляда друг от друга, он, приниженного и оскорбленного, она презрительного и брезгливого. О'Генри молча, взял свой цилиндр, остро чувствуя, что унизит себя еще больше, если произнесет хоть слово. Больше не взглянув на Эбигайль, он ушел. И теперь, покачиваясь в такт хода поезда, она гадала, не от него ли то письмо, что передал ей Гордон. Ей хотелось, чтобы О'Генри никогда больше не появлялся в ее жизни, и самой исчезнуть из его судьбы. Ей хотелось верить, что их судьбы больше никогда не пересекутся, и надеялась, что найдет в письме его прощальные слова. Но вскрыв его, удивилась, поняв, что оно от генерала С.

"Дорогая, мисс Уолш, - писал он, - знаю, как напугал вас своими словами на ужине у мисс Сусанны, но вы держались стойко. Моя судьба давно связана с судьбой Хении, потому что он мой неизменный противник. Мы оба удивлялись, когда судьба нас сталкивала вновь и вновь, но когда он надолго выпал из поля моего зрения, я встревожился. Решив, что он погиб, я навел по своим каналам справки и, каково же было мое удивление, когда из форта... пришло известие, что у краснокожего вождя имеется бледнолицая жена. Так доносили трапперы, и он расстался с ней только потому, что хотел защитить ее. Только так, а не иначе, мог поступит, этот чертяка, Хения. Благодарению Господа, моя разведка работает лучше, чем тайная служба мистера Ф., и я решил не отказать себе в удовольствии и познакомиться с женщиной, которой так дорожит мой враг. Миссис Хения, вы единственная женщина перед которой я склоняю голову и вождь может по праву гордиться вами. Выполните ли вы мою просьбу, если я скажу, что обязан Хении жизнью. В момент моей встречи с ним он был еще молодым воином, но жажда скальпов не затмила в нем благоразумия и здравомыслия. Думаю, если вы попросите его, он расскажет вам ту историю, просто скажите, что встретили Медные Пуговицы, он поймет. В тот раз, когда он отпускал меня, я сказал, что бог вернет ему за этот его поступок сторицей, тогда он лишь пожал плечами и отвернулся. Я хочу, чтобы вы рассказали ему - я вернул Хении долг. Вы же выбрали свой путь, с которого вас не свернет даже любимый человек. Да, езжайте к нему, и берегите себя. С бесконечным уважением С."