Ни Макс, ни его мать Ирина никогда и ни с кем в Агарте не говорили про отца Макса. Да и говорить было особо не о чем. Никаких интриг и загадочных историй: по молодости Ирина вышла замуж за романтичного безалаберного Алексея в надежде, что в браке возлюбленный остепенится. Чего, конечно, не случилось — веселый Лешка кутил на семейные деньги, занимался какими-то таинственными «делами», и в конце концов пристрастился к бутылке. Мать, добившаяся высот в адвокатской карьере, пыталась пристроить отца на самые простые должности типа грузчика или дворника, но даже с такой работой Алексей не справлялся. Его отовсюду выгоняли за прогулы и пьянство на рабочем месте.
Однажды терпение Ирины лопнуло, и она сообщила мужу о разводе. И тут начался форменный кошмар. Алексея кидало из крайности: он то рыдал, стоя перед женой на коленях, и клялся, что изменится, то угрожал расправой и самой Ирине, и их общему сыну.
Прихватив Макса, Ирина переехала на другой конец города. Но отец проявил невиданную до той поры активность, и через каких-то знакомых отыскал уже почти бывшую жену. Алексей подкараулил Ирину в тихом парке, через который она шла к дому и, угрожая ножом, требовал от женщины «перестать дурить и вернуться».
Ирина, проработавшая в юридической сфере двадцать лет, отлично знала, что разъяренные бывшие супруги нередко переходят от угроз к реальному насилию. Дожидаться, пока бывший муж нанесет ей или Максу реальный урон, Ирина благоразумно не стала. Вместе с сыном она укатила куда подальше, в Агарт — благо, накопления позволяли ей не работать как минимум несколько лет.
С момента отъезда Максим не видел отца и ничего о нем не слышал. И не пытался что-то разузнать о человеке, которого видел в детстве лишь изредка, и еще реже — видел трезвым.
Когда в зовущем его голосе Максим узнал отца, то ощутил лишь глухое раздражение. В те несколько секунд, пока парень шел к окну, он прокрутил в голове несколько вариантов избавления от нерадивого родителя. Можно было пригрозить ему полицией, или наврать, что мать снова вышла замуж. Или — и этот вариант Максу нравился больше всего — выпрыгнуть в окно и пинками погнать так называемого папулю с участка.
Никакой опасности Макс не предчувствовал. Из чего потом сделал вывод, что внутренний голос — это или выдумки впечатлительных людей, или этого самого голоса нет конкретно у Максима.
Макс рванул на себя плотно закрытое окно — все-таки на улице был январь — и по пояс высунулся на улицу.
Никакого отца снаружи не было.
Вместо ожидаемого освежающего морозца Максим ощутил на своем лице зловонное дуновение. Не увидев никого, кто мог бы обдать его несвежим дыханием, Макс огляделся по сторонам, опустил глаза вниз и отпрянул.
И сделал это очень вовремя. Потому что в тот же момент вверху, где еще пару секунд назад была голова Макса, щелкнули ослепительно-белые зубы, словно пытаясь сомкнуться на ускользающей добыче.
Максим зашатался и крепко ухватился за оконную раму, чтобы не свалиться прямо в лапы поджидающего его хищника.
— Гарька? — прохрипел Макс, с трудом доверяя собственным глазам.
Собака склонила голову набок, будто сожалея о том, что ей не удалось добраться до шеи человека, с которым она познакомилась, когда была еще щенком.
— Ты… того… Прекращай. Иди отсюда! — неуверенно сказал парень.
Гарька глядела равнодушно и уходить не собиралась. Агрессии она больше не проявляла, но и хвостом из стороны в сторону в знак приязни не мела. А раньше всегда так делала, когда видела Макса. До исчезновения Белки Гарька считала его своим другом.
— Пришлось тебя немного обмануть. А отец твой умер от пьянства еще полгода назад.
Макс тупо смотрел на Бэллу, трепавшую Гарьку по загривку. Он не заметил, откуда появилась девушка, и на тот момент его больше занимали мысли об отце. Мать ни слова не говорила о его смерти, а ведь Максим, как сын, имел право знать.
Гарька тихо рыкнула, и Макс встрепенулся. С чего он вообще поверил Бэлле? Тот еще надежный источник информации…
Парень внимательнее присмотрелся к бывшей девушке, вспоминая дикую историю от Василия о том, как он повстречался с Белкой у колодца. Макс высмеивал сам себя, но в душе боялся увидеть все то, о чем болтал пьющий полицейский: трупные пятна, замедленные движения, неопрятный вид. Хотя хватало и того, что в морозном январе Бэлла стояла под окном в одном легком платье и никак не показывала, что замерзла. Внимательный к деталям парень посмотрел вниз, чтобы увидеть, во что обута девушка, но длинное платье полностью закрывало ее ноги, и рассмотреть обувь было решительно невозможно.
Хорошо воспитанный Макс думал о том, что нужно пригласить Бэллу в дом. Виданное ли дело — полураздетая девчонка стоит и мерзнет под его окнами.
— Мне не холодно, — сказала Бэлла чужим низким голосом, оторвалась от Гарьки и подняла на Макса чистое прекрасное лицо.
Внутри Максима словно проснулась прежняя влюбленность, которая уже давно казалась ему смешной и детской. Ему захотелось протянуть ладонь и погладить Белку по белой нежной щеке. Он, как во сне, протянул руку к бывшей любимой.
— Не стоит, — громко сказала Бэлла, не двигаясь с места.
От громкого, совсем не Белкиного голоса, Макс будто очнулся. Мир вокруг приобрел положенную ему резкость — парень вдруг заметил, насколько бел глубокий снег под звездным январским небом.
И Бэлла изменилась вместе с пейзажем вокруг. Ну или Макс просто смог лучше ее рассмотреть.
По лицу девушки растекались темные пятна, увеличиваясь прямо на глазах. Со смесью настороженности и отвращения Максим отметил, что платье, которое сначала показалось ему красивым, только неподходящим для погоды — выглядит совершенно неприемлемо. Грязное и рваное, оно совсем не красило и без того подурневшую Бэллу.
— Вспомнил былую любовь? — усмехнулось создание под окном, в котором Максим больше не узнавал милую глуповатую Белку.
Макс сглотнул и сделал глубокий вдох. Мама еще в детстве научила Максима этому способу быстрого успокоения. «Дыши глубоко, сынок, — ласково говорила она. — Вот так — глубоко вдохнули и спокойно выдохнули… Молодец!».
Только в этот раз глубокое дыхание не помогало. Максу казалось, что в него поместилось слишком много воздуха, от чего он разнервничался еще больше. Тем более что вместе со свежим холодным воздухом в его легкие проник непонятный запах гнили.
— А зачем ты говорила голосом отца? — спросил Макс, и тут же ощутил себя дураком. Разве это был самый важный вопрос сейчас? Не говоря уж о том, что самым разумным было бы захлопнуть окно и укрыться в доме, а не вести беседы с существом, похожим на давнюю знакомую.
— На мой голос ты мог бы и не выглянуть, правда? — усмехнулась Бэлла. — Но это и неважно. Важно другое.
И Бэлла — или что-то на нее похожее — повторила Максу то, что он уже слышал от Василия. Только на этот раз парень проникся. Понурившись, и не чувствуя в себе сил даже сдвинуться с места, он покорно выслушал все, что сказало ему создание в белом.
— Я все понял, — прошептал Максим, когда Бэлла закончила и уставилась на него светлыми, почти прозрачными, глазами. — Больше никаких обманов. Никто не пострадает. Мои следующие отношения будут только по любви, или их не будет вовсе!
— Я проверю. Даже не сомневайся.
Все это время Гарька смирно сидела у ног хозяйки и тут вдруг тревожно рыкнула, смотря Максу куда-то за спину. Осознавая, что это может быть какой-то ловушкой, Макс обернулся, и предсказуемо не увидел ничего особенного.
Зато Белка с Гарькой за те несколько секунд, пока Максим отвлекся, исчезли. Испарились. Даже следов под окнами не оставили.
… Макс не стал ничего говорить матери. Только дождался, пока Василий, потрясенный гибелью Морозовых, выйдет из запоя. Тогда юный Максим решил, что это важно — рассказать кому-то взрослому о том, что случилось. Не для того, чтобы облегчить душу. А чтобы дать и, главное, сдержать обещание о том, что больше ни одна девушка не пострадает от ветрености Макса.
Держался Максим ровно год. Он погрузился в подготовку к экзаменам и больше ни разу не ходил в школу. Девчонки, очарованные таинственной историей привлекательного парня, сами проявляли инициативу: прогуливались у его дома, при встречах кокетничали и писали в мессенджерах влюбленные признания.
Но Макс оставался холоден к любым проявлениям симпатии. Летом он поступил на первый курс и в конце августа укатил в город. И даже там он не смотрел на девчонок, только грыз гранит науки, заслужив репутацию юного чокнутого профессора.
А на зимние каникулы первокурсник вернулся домой. За пару дней до Нового года мама отправила Макса в магазин. И там непреклонность Макса растаяла, как крепкий январский снег при внезапной оттепели.
Набрав продуктов по списку, Максим встал в очередь. Стоявшая перед ним девушка повернулась, и Максим понял, что пропал. Во всяком случае, так показалось ему, тогда девятнадцатилетнему.
Девушка была высокой, как Таня, и с милым полудетским личиком, как Бэлла. Склонив кудрявую головку к плечу, девушка улыбнулась, и Макс сам завязал с ней разговор.
Нежная Настенька надоела ему уже через неделю. Девушка была зациклена на всем модном — шмотках, песнях, фильмах. И без устали молола языком о том, что ее так сильно интересовало.
Перед отъездом в город Макс пообещал Насте, что будет писать и звонить. Чего, конечно не сделал. Звонки от девушки он сбрасывал, на сообщения не отвечал. А потом и вовсе заблокировал несостоявшуюся любовь.
В следующий раз Максим приехал в Агарт только на майские праздники. Он заранее прикидывал, как бы ему получше избавиться от прилипчивой Настены, но никакие ухищрения уже не понадобились.
Мать, поспешно накрывающая на стол, счастливая от приезда сына, вываливала на него все новости подряд. О том, что Настю в марте понесло в лес за подснежниками — во всяком случае, так девушка сказала родителям — и в том лесу ее растерзало какое-то животное, мать упомянула вскользь.
— Непонятно, откуда здесь волки, — задумчиво сказала Ирина. — Ну да я в лес как не ходила никогда, так и до сих пор не хожу. Да ты ешь, сынок…
… После смерти Насти в голове Максима будто что-то перемкнуло. Плевать, что будет, решил он. Макс никогда не желал девушкам зла и каждый раз, когда влюблялся, думал, что уж в этот раз его посетило настоящее чувство. И разве его, Макса, вина, что девчонки каждый раз его разочаровывали?
Я дослушала до этого места, ни разу не перебив Максима, но тут промолчать не смогла.
— А что, если со мной будет так же? И я тоже тебе надоем?