Беременна от сына президента (СИ)

Глава 29

Идем мы совсем недолго. После его всплеска эмоций говорить больше не хочется, да и Карим отвечать на вопрос не торопится. Перед нами вырастает жилой комплекс, окруженный парком. Живой уголок в центре мегаполиса. Тут нет высоких домов, тут реально ощущение другой реальности. Большие закрытые дворы, несколько уютных кафешек.

— Я помогал в проектировке, когда мне еще было лет восемнадцать. Определялся тогда, чем именно хочу заниматься…

— Как в Голландии.

— Да, — удивленно смотрит. — Там есть похожие комплексы.

— Похожие? Да там везде так. И никто никогда не закрывает двери. И чисто так, что можно ходить босиком. А этот их хлеб? Они же его даже замораживают.

— И откуда ты можешь это знать?

— Наверное, где — то читала или смотрела, — иду вперед, провожу рукой по мягким кустам, которые припорошены снегом. Стряхиваю его с ладоней, тут же грея у губ. Карим внимательно смотрит. — Ну что? Мы так и будем в гляделки играть или ты покажешь мою сырую темницу.

Он улыбается, и я тут же отворачиваюсь. Потому что от его улыбки щемит сердце, становится дышать сложнее. Хочется в объятия бросится, а потом бить по груди и кричать, почему он такой жестокий. Почему не любит. Почему я вдруг из сладкой девочки превратилась в чертов инкубатор для взращивания тайного ребенка.

Мы еще не дошли до подъезда, который украшен аркой в европейском стиле.

— Слушай, Карим, — поворачиваюсь к нему лицом. — У меня есть деньги, я могу забрать бабушку и просто исчезнуть. Ты никогда меня больше не увидишь… Ни меня, ни ребенка, которого не планировал. Это ведь логичнее, чем селить меня в этой дорогущей квартире… Мне не нужен золотой билет, мне нужна гармония, которой с тобой не будет.

Карим не отвечает, не перебивает, ждет, когда закончу речь…

— Ну? Что думаешь?

— Думаю, что проголодался

— Карим.

— Нет.

— Да почему?! Ну это для всех будет лучше?!

— Это не обсуждается, Арин, пошла, — толкает меня к подъезду, вызывая дикое раздражение своей упертостью. — Тут ты считай и будешь жить как в чужом городе.

— Думаешь, Марина не узнает?

— Ну, больше у вас общих знакомых нет. В любом случае ее это не касается.

С ним бесполезно разговаривать, и я лишь надеюсь, что в этой шикарной квартире он будет появляться как можно реже, как можно реже бередить мне душу.

— А бабушка…

— Как только она придет в себя, я отправлю ее в лучший реабилитационный центр. С ней ты сможешь созваниваться.

— Ну, хоть за это спасибо, — брожу по огромной квартире, которая даже больше чем наш дом в деревне. Тут можно в футбол играть при желании. Вхожу в гостиную и застываю, замечая белый рояль Бехштейн… Он стоит не дешевле ремонта в этой квартире и мне даже страшно к нему прикасаться…

Карим ждет моей реакции, но я делаю вид, что не замечаю. Потому что если начну охать и ахать, то недолго до момента, когда я кинусь ему на шею и готова буду терпеть роль тайной жены… Наверное в их классе такое норма, но я не буду его любовницей, матерью ребенка и не более.

— Знаешь, мне кажется, Марине тоже бы понравилась эта квартира. У вас ведь будут дети… Может быть мне все же уехать.

— Заткнись.

— Нет! Это все неправильно! Это не моя квартира, Карим! И ты не мой!

— Эту квартиру я купил для тебя и ебаное пианино тоже.

— Это рояль.

— Да насрать!

— Ты хотел меня тут спрятать, наезжать пару раз в неделю, пока на горизонте не появится новая наивная дурочка. А что было бы со мной? Выкинул бы как ненужную игрушку?

— Я очень сомневаюсь, что кто — то сможет тебя затмить, — чувствую его руки на плечах, пытаюсь отойти, но он тянет меня к себе… — Есть обещания, которые я не могу нарушить.

— А есть, которые можешь…

— Я должен жениться, Арин… Максимум год, потом у нас все будет иначе.

— Да не хочу я иначе, Карим! Я вообще видеть тебя не хочу, как ты не поймешь?!

— А выбора у тебя все равно нет! — срывается Карим. — Обживайся, вещи скоро привезут. Я приеду завтра.

— Не части, а то Марина почует неладное…Или папа заругает.

Карим тормозит в дверях, тарабанит пальцами по косяку, улыбается через плечо.

— Пожалуй мне даже нравится твоя ирония, она меня возбуждает, — закрывает он двери снова, возвращаемся ко мне. Я раскрываю от ужаса глаза, срываюсь на бег, хочу закрыть дверь ванной, но Карим ставит ботинок, не давая ее закрыть. Наступает на меня. Качаю головой.

— Не смей, Карим! Я не буду твоей любовницей…

Он обнимает ладонями мое лицо, выдыхая прямо в рот.

— Один поцелуй, жалко тебе что ли…

— Для тебя мне и взгляда жалко. Иди Марину целуй. Карим, ну пожалуйста…

— Чаще всего я вспоминал, как ты меня умоляешь… Умоляешь дать тебе кончить, — мотаю головой, но в плену его рук это нереально… Он накрывает мои губы, а мой неожиданный, для самой себя стон, позволяет ему толкнуться языком. Теперь я чувствую запах мороза, вкус его горьковатой слюны, его мужскую, ни с чем несравнимую терпкость.

Пытаюсь в себя прийти, но этот яд так глубоко, что не вытравить. А поцелуй все длится и длится, жаркий, горячий, влажный. Его руки уже гладят мою поясницу, а мои крепко сжаты в кулаки и долбят по его широким плечам. И хочется кричать: перестань, прекрати, это неправильно, но тело, словно спавшее все это время оживает как подснежник по весне… Поднимает голову, раскрывая лепестки.

Но он сорвет этот цветок и выбросит. Растопчет, как сделал это в прошлый раз, потому что обещание мне для него ничего не значат… Я для него ничего не значу…

Нахожу в себе силы оттолкнуть, дать пощечину. Потом еще одну… Пусть своей Марине объясняет откуда это у него…

— Только приблизься, я еще и следы ногтей оставлю.

Он дергает мою руку на себя, целует сжатый кулак…

— Я заеду завтра в обед. Продукты тебе тоже привезут. Если будет нужно, скажи охране, они принесут все что нужно.

— А телефон. Ты даже телефон мне не оставишь?

— Нет. Уверен, ты помнишь телефон Аллы наизусть.

— Мудак, — выговариваю ему вслед, а он только усмехается.

— Уверен, своего сына ты воспитаешь так, что он не будет мудаком.

Своего… Не нашего… — шепчу самой себе, трогая припухшие от поцелуя губы.