Беспредельная Римская Империя. Пик расцвета и захват мира

В направлении древнеримской Испании

Корабль преодолел множество миль, разгружая и забирая товар в различных портах. Тот путь, который сегодня мы проделываем на самолете за жалких три часа, в римское время длился неделю. Остию и Гибралтар разделяют долгие дни морского плавания.

Стоит сделать некоторое замечание. Очевидно следующее: когда мы, люди XX века, пытаемся путешествовать и жить в римскую эпоху, нас не покидает ощущение, что все предстает как в замедленной съемке… Странствия нескончаемы, даже если речь идет о привычных нам местах отдыха в выходные. На получение писем, отправку весточек уходят долгие дни, недели и месяцы, и столько же требуется для получения ответа… Любой бы сразу почувствовал нехватку телефона, СМС-сообщений, не говоря уже об электронной почте…

Всякий бы отчаялся без отопления зимой, без шампуня, стиральной машины, заморозки в зубоврачебном кресле, без душа, машинных амортизаторов, подошв из мягкой резины, без безопасных бритв, газовых плит и кофе…

И тем не менее есть одна вещь, без которой спокойно можно обойтись в римскую эпоху, — это часы. Весь ход повседневности получает естественное «дыхание», словно мы в отпуске. Время остается даже на размышления и медитацию (если ты богат…), что все реже случается в современном обществе, управляемом безумными темпами. По сравнению с нашими неистовыми временами античность кажется истинным раем. Но у этой медали есть и оборотная сторона…

Можно наслаждаться спокойным течением повседневности, однако недолго: жизнь коротка, как мы успели убедиться. Это, пожалуй, единственная вещь нашего времени, которая могла бы вызвать зависть у древнего римлянина. Наша жизнь вдвое длиннее его и втрое — его жены. И не только: мы все моложавее встречаем преклонный возраст. В императорскую эпоху мужчина доживал до сорока лет практически беззубым, а сорокалетняя женщина выглядела гораздо старше своего возраста и считалась зрелой, чуть ли не пожилой дамой…

Подобные мысли приходят нам в голову, пока мы наслаждаемся видом ярко-синего моря, простирающегося далеко за горизонт. Несколько часов назад мы обогнули Гибралтарский пролив, в римскую эпоху — прославленные Геркулесовы столпы: перед нами простирается бесконечная гладь Атлантического океана. Для древних — это пропасть во всех смыслах, прежде всего с точки зрения познания. Здесь проходит граница известного мира, никто не осмеливается заглянуть за горизонт. К счастью, мы плывем рядом с берегом, скоро должен показаться Кадис (у римлян — Гадес)…

Неожиданно мы замечаем движение на борту судна. Все моряки и несколько пассажиров устремили взгляды на берег, по правую сторону от нас. Между нами и сушей видна небольшая группка малых суденышек, образовавших подобие кружка. Внутри его море пенится и кипит. Здесь ведется охота на тунца. Как раз у этих берегов Иберийского полуострова можно встретить самые известные и богатые тунцовые средоточия античности.

По словам Оппиана из Аназарба (поэта римского времени, создавшего громадный труд, состоящий из более чем 3500 четверостиший о рыбах и способах рыбной ловли, под названием «Галиевтика»), по весне целые полчища тунцов массово пребывают сюда для миграции. Рыбаки подстерегают их на специальных сторожевых площадках на высоких точках вдоль береговой линии. Речь идет об опытных охотниках, способных быстро определить численность плывущих тунцов и их направление. Как только знак подан, срабатывает ловушка. Крайне важно, чтобы побережье в этом месте оказалось отвесным, а глубина вод — значительной. Заметив тунцов, рыбаки закидывают сети в море. Как говорит поэт, их расстановка «напоминает вид города, где просматриваются ворота и комнаты», это — идеальный образ, объясняющий, как стая тунцов устремляется к тем местам, которые поэт называет «смертельными коридорами». Тунцовый поток столь обилен, что ловцам не под силу поймать их всех, и процесс заканчивается в тот момент, когда рыбаки видят, что расставленные ими сети не могут вместить больше ни одной рыбы. Тогда сети закрывают в том месте, откуда поступал рыбий поток. «Рыбалка удачна и поистине великолепна», — заключает поэт.

Что же происходит потом? Часть пойманной рыбы съедается на месте, однако другая часть подвергается необычной обработке. Благодаря богатым залежам соли в этих краях, удалось развить метод настоящей промышленной засолки. Об этом повествует греческий географ Страбон. Данный способ позволял поставлять на продажу тунцовое мясо даже в отдаленные области империи.

И это еще не все: к тунцовой охоте, за которой мы сейчас наблюдаем, восходит также заготовка еще одного продукта. Это гарум (garum)… Прославленный гарум, соус, без которого не обходится ни один пир высокого ранга в империи… Его стоимость, высокая ценность и спрос сравнимы с нашим бальзамическим уксусом (хотя вкус у него совершенно иной). Каким же образом его добывают?

Это мы сейчас и выясним.

Секреты гарума

Мы прибыли в Кадис, и наш сестерций звонко подскакивает в кошельке, привязанном к поясу императорского чиновника по имени Марк Валерий Прим. Тот выполняет ответственное административное задание и бесплатно остановился на постоялом дворе сервисной системы cursus publicus и теперь вышел на улицу, чтобы вручить письма, доверенные ему руководством. Одно из них адресовано как раз хозяину расположенного невдалеке от города предприятия, производящего гарум.

Дорога не занимает много времени, путь лежит вдоль берега. Издали чиновник уже замечает несколько лодок, перевозящих крупных тунцов, возможно пойманных во время ловли, которую он наблюдал по прибытии пару часов назад.

Его потрясает резкий, неприятный запах гнилой рыбы. Он распространяется в воздухе на приличном расстоянии от предприятия и поистине невыносим. Немудрено, что комплекс построен на некоторой дистанции от города… Он представляет собой конструкцию из ярко-белых камней на красном грунте. На последнем отрезке земли перед входом повсюду встречаются рыбные кости.

Марк называет имя адресата письма сторожу-рабу на входе, обнаруживая попутно, что речь идет о хозяине.

Через некоторое время появляется тучный мужчина, очень приветливый. После обмена приветствиями он берет письмо и целует его, воздев глаза к небу. Это — послание от его брата, который наконец ответил…

Он мгновенно прочитывает письмо, пожирая глазами строчки, испытывая счастье от полученных новостей, а затем спрашивает у Марка, видел ли тот когда-нибудь изготовление гарума. После отрицательного ответа гостя он предлагает ему ознакомиться с производственным комплексом. Удачный предлог и для нас, чтобы понять, как получается тот самый соус, что ценится наравне с золотом… Перед нами довольно крупное предприятие, оно включает несколько зданий, расположенных полукругом по краям просторного двора. В корпусах, замыкающих двор справа и слева, производится сам гарум. А в центральный корпус, обращенный к морю, поступает рыба для переработки. Здесь, кстати, не только изготавливают гарум, но и засаливают рыбу.

Войдем через дверь в центральное здание. Оно очень протяженное и занято каменными прилавками, на которых сотни рабов чистят рыбу, вскрывая тушки. Рыбу сдабривают первым слоем соли изнутри и снаружи, а после сырье поступает на заготовительный конвейер. Марка (и нас) поражает, что рыбья требуха не выбрасывается, а тщательно собирается и уносится в сопровождении туч мошки́.

Последуем за одним из носчиков, вместе с хозяином объясняющим, как изготавливается гарум. Существуют различные системы для получения разных видов соуса. Такие вещи лучше не рассказывать за столом… Если обобщить, то выходит, что рыбьи внутренности бросают в резервуар (или прямо в ванны) вместе с большим количеством соли. В состав добавляют мелких рыбешек, вроде аттерин (разновидность маленьких сардин), барабульки и пр. Полученную массу оставляют надолго перебраживать на солнце, постоянно помешивая. Жара и солнечные лучи разлагают смесь, но соль предотвращает окончательное гниение. В определенный момент в резервуар опускается сито из ивовых прутьев, довольно плотного плетения, которым содержимое придавливается ко дну. Прошедшая через сито зловонная жижа… и есть самый ценный продукт! Его разливают по маленьким амфорам и подают к столу. Это — гарум. Оставшееся на дне содержимое резервуара или ванны более плотной консистенции тоже послужит соусом, но менее дорогим. Его называют «аллек».

Также существуют другие разновидности подобного рецепта: одна из них предписывает собрать вместе скумбрий, килек и прочих рыбешек, перемолоть в кашицу и разложить по амфорам. Смесь выдержать на солнце в течение двух или трех месяцев, постоянно помешивая, потом добавить старого вина — из расчета две части вина на одну часть рыбной массы. Наконец амфоры закрываются и ставятся в погреб…

Можно себе представить, что после открытия жидкая субстанция будет иметь необычный привкус «рыбного вина»…

Теперь хозяин ведет нас в самое сердце предприятия. Здесь расположены бассейны с готовящимся гарумом. Ощущение, будто мы попали в атмосферу «Ада» Данте. Перед нами — ряды огромных ванн, наполненных плотной жидкостью фиолетового цвета. На поверхность то и дело всплывают рыбьи кости. Несколько рабов помешивают жижу длинными палками. Запах стоит чудовищный, тошнотворный, он разъедает ноздри и впитывается в одежду. Повсюду снуют тучи мух. Место поистине устрашающее. Лицо Марка искажает гримаса явного отвращения, что может показаться оскорбительным для хозяина. Однако тот, похоже, чувствует себя здесь абсолютно комфортно. Поднимая палец и указывая на некоторые амфоры, он сообщает, что именно тут производятся самые ценные виды гарума. Но перед тем как сбежать отсюда, послушаем последний рецепт. Потроха тунца смешать с жабрами, молочной сывороткой и кровью, добавить соль. Оставить все в глиняной емкости на два месяца, не больше. Затем в сосуде проделываются дырки, и то, что выльется, и будет гарумом высочайшего качества… или таковым, по крайней мере, считается.

Как может римлянам нравиться столь тошнотворная гадость? Вдумайтесь, на пирах соусом с благоговением сдабриваются мясные блюда и прочие яства. А каков он на вкус? Если попытаться воспроизвести древний рецепт, получится крайне соленая жидкость, вкусом напоминающая анчоусную пасту. Вероятно, соль мешает подобной бурде стать отравой. Представьте себе, что римляне используют его не только в качестве приправы, но и как консервант и даже как лекарство…

И последнее замечание. Вспомните о широком употреблении анчоусной пасты в приготовлении множества блюд в нашем рационе, и вам откроется та вкусовая нота, что была столь любима римлянами.

Экскурсия окончена. Марк выходит наружу и с наслаждением полной грудью вдыхает свежий воздух океанского бриза. Больше никогда в жизни он не понесет письмо в подобное место. Однако в руках он держит маленький сосуд с гарумом. Подарок хозяина. Самого высшего качества…

Откуда прибывает золото Рима

Прошло несколько дней. Марк продвинулся на север, минуя Гиспалис (Севилью) и Италику (родину Траяна). В те времена область эта еще не именуется Андалузией. Это — Бетика, по названию реки Бетис, современный Гвадалквивир. Андалузией она станет после падения Восточной Римской империи.

Наконец он добирается до цели, на самом севере. Эту местность, расположенную на границе Испании и Португалии, в наши дни назовут Галисией. Здесь находятся золотые прииски.

Марк, занимая должность императорского чиновника, был послан сюда, чтобы проконтролировать, как идет добыча золота на этих рудниках под открытым небом. Они являются самыми крупными в империи и находятся в поистине райском уголке земли.

Марк проснулся рано утром, засветло. Половина протяженного отрезка дороги, который он прошел вместе со строем солдат свиты и прочими чиновниками, проходила по краю горного разлома. Когда они добрались до вершины, солнце выглянуло из-за горизонта, открыв взгляду захватывающую картину местных приисков.

Вокруг нас повсюду, до линии горизонта, простираются волны горных хребтов, сточенных временем. Их бока подернуты зелеными вкраплениями каштанов. Там и сям вздымаются, словно айсберги, башни естественного происхождения, крутые скалы и буераки — порождение эрозии высокогорья.

Этот великолепный пейзаж внезапно нарушает апокалиптическое зрелище: у подножия плато, на котором остановилась колонна солдат и чиновников, на несколько километров вширь простирается огромный лунный кратер, лишенный деревьев и жизни. Он напоминает дно высохшего озера, но на самом деле гораздо страшнее: это настоящая глубокая рана на теле Земли, дыра, зияющая внутри столь гармоничного пейзажа.

Это не творение богов, а дело человеческих рук. В этом Дантовом организме тысячи микроскопических человеческих фигурок двигаются и волнуются, подобно муравьям. Они принялись за работу с первыми лучами. Снизу доносится неясный гул, в котором слились крики и звуки орудий. Пожалуй, ад действительно схож с этим местом.

Таков вид крупнейших золотых приисков империи.

Высоченная скала, на которой стоит сейчас Марк, должна обрушиться в жерло лежащей у ее подножия лунной долины. Таким образом можно будет обнаружить золотую жилу, скрывающуюся внутри. Для разрушения будет использована специальная система подрыва, буквально названная Плинием Старшим «разрушитель гор» (ruina montium). За этим названием скрывается целая программа…

Момент близок. Все почти готово для нового обвала. Минуту назад был дан сигнал покинуть шахты.

В нескольких точках невдалеке от Марка на поверхность плато выходят множество колодцев, из которых начинают появляться редкие группки шахтеров. Они истощены, грязны, лица напряжены, в глазах — ужас. Но момент обрушения, естественно, еще не наступил, однако они этого не знают.

Кто эти люди и что таится в недрах темных коридоров, вертикально прорезающих землю на малом расстоянии от края горного обрыва?

В мгновение ока река человеческих существ изливается из недр рудников. Кто-то из копателей спотыкается и попадает под ноги спешащих товарищей. Все словно обезумели, в спешке пихают друг друга к выходу по бесконечной череде деревянных ступенек, ведущих вон из этого подземного ада. Кто-то совсем наг, на других — истлевшие лоскуты материи, исхудавшие тела покрыты грязью, царапинами и ранами. Лица в рытвинах, с многодневной щетиной. Нехватка зубов подчеркивает безнадежность выражений их лиц.

Нам на ум сразу приходит догадка, что они рабы. Но это не так. Пришедшие сюда трудятся добровольно, будучи свободными людьми. То есть это — местные жители, а также всякого рода отчаявшиеся субъекты. Они получают мизерную оплату, которой едва хватает на выживание.

Такая ситуация очень напоминает происходящее сегодня в некоторых областях стран третьего мира, где добывается золото (Африка, Южная Америка и пр.). Труд в таких зонах крайне тяжел, условия работы чудовищны, но речь все же не идет о рабах, во всяком случае с официальной точки зрения. В каждом теплится надежда найти крупный самородок, который изменит его жизнь. На этих приисках тоже происходит нечто подобное.

При Траяне прииски в Лас-Медуласе достигают апогея своего использования. По проведенным подсчетам, здесь трудится как минимум восемь тысяч человек. Все они разделены по специальным видам деятельности: кто-то рубит породу, кто-то выгружает из штолен материалы наружу, кто-то просеивает… Излишне добавлять, что трудовые смены смертельно изнурительны.

В данный момент из шахт выходят последние работники. Они поддерживают раненых товарищей. Кого-то выносят на руках, с чудовищной раной на голове. Кровь хлещет из нее потоком. Видна кора мозга. По всей видимости, этот человек уже мертв. Разносится весть, что в глубине одной из малых штолен произошел обвал. Возможно, имеются жертвы. Такие происшествия довольно часты на этих приисках. Но римские власти научились не терять времени из-за похожих трагедий: производство золота для империи не может остановиться. Приказ ясен: никто не спускается в шахту в поисках выживших товарищей, а также не может вытащить тела умерших. Кто замешкался — поплатился жизнью. Таков закон приисков. И все об этом знали. Тела несчастных через некоторое время обрушатся вниз вместе с горной породой. Не понадобится даже думать о погребении…

Как обрушить гору

Марк приближается ко входу приисков. Он пытается что-нибудь рассмотреть, но глазам непросто приспособиться к темноте, и дальше первых нескольких метров ничего не видно. Мрак и пыль словно защищают это безнадежное место.

Мы тем не менее можем продвинуться дальше, поскольку археологи и ученые обнаружили остатки местных шахт и поняли, что происходило внутри.

Разработка этой возвышенности продолжалась на протяжении нескольких поколений с удивительной точностью.

Представьте, что вам надо отрезать кусок торта и вы прикладываете нож в определенном месте с целью наметить размеры куска. Именно эту операцию производят римские инженеры: они сверлят в плато отверстия на определенном расстоянии от края обрыва, отмеряя, сколько от него «отхватить». Затем в отмеченных точках работники вручную копают ведущие вниз наклонные траншеи. Такие шахты (прозванные arrugiae) уходят вглубь породы по диагонали, на равном расстоянии друг от друга и разветвляются сетью боковых коридоров, шириной не больше метра, в которых еле может уместиться в рост один человек.

Инструменты римских рудокопов просты: лопаты, кирки, заступы и клинья. Представьте себе их условия труда: работа идет в темноте, при свете простых горелок, отходы материала складываются в корзины и выволакиваются наружу. Воздуха не хватает, частицы пыли забиваются в легкие, стоит невыносимая жара.

Что же происходит потом? Каким образом можно отвалить целые ломти породы от горного массива за один раз? Единственный выход — использовать динамит. Но во времена Римской империи его еще не существует. Поэтому римские инженеры изобрели абсолютно гениальное решение, задействуя элемент, которым отлично умеют пользоваться. Это вода.

Им удалось использовать воду в качестве… взрывчатки. Сейчас увидим как.

Итак, все готово. Марк неотрывно следит за обширной поверхностью искусственного водоема, созданного на небольшом расстоянии от входа в шахту. Похоже на обыкновенное горное озерцо. Белые облачка, словно ватные шарики, мирно отражаются в зеркале воды. Не многие знают, что, чтобы наполнить этот резервуар, понадобилось воплотить настоящий шедевр гидравлической инженерии: акведук длиною целых 80 километров! Он забирает воду из дальних рек и доставляет сюда посредством системы каналов, называемых corrugi (часть из них можно увидеть и сегодня).

Наше внимание привлекает мельтешение цветных флажков — таким образом всем работникам и служащим шахт сообщается, что необходимо эвакуироваться из долины. Прииск тоже опустел (остались лишь тела мертвых и смертельно изувеченных). Служащие дамб искусственного озера ждут сигнала к началу операции.

Начальник, называемый procurator metallorum, представитель императора, медленно встает, край тоги изящно ниспадает с предплечья. Театральным жестом он воздевает другую руку, произнося слова в честь императора, а затем резко опускает ее.

Таков сигнал. Эхом разносится клич труб. И, словно в ритме звуковой эстафеты, следуют один за другим выкрики и приказы. Вплоть до последнего, решающего, который орут во всю глотку группе полуобнаженных рудокопов. Они стоят в определенных точках дамбы и по команде принимаются орудовать изо всех сил тяжеленными дубинами. Вдруг в величественном порыве стенки дамбы распахиваются и высвобождают колоссальную массу воды, сдерживаемую месяцами. Словно хищник, преследующий свою жертву, вода устремляется в русло специально вырытого канала и направляется к главному входу в шахты.

Все задерживают дыхание. Марк смотрит во все глаза, его сотрудники стоят с раскрытым ртом. Даже прокуратор с удивлением наблюдает за мощной волной, изготовившейся ударить в цель. Копатели с трепетом следят издали за водной массой. Сейчас выяснится, был ли толк в их нечеловеческих усилиях и жертвах.

Вода в качестве динамита

Вода с шумом врывается в нисходящие шахты. Ударная сила волны крошит стены, рушит горную породу, словно песочный замок. Обваливаются целые отрезки штолен. Из глубины шахт разносятся приглушенные, но мощные звуки, как будто земля ревет от боли, разрываясь и мучась.

Именно в этот момент вода превращается во взрывчатку.

Получается так, что она силой напора давит на остатки воздуха в тоннелях, на манер велосипедного насоса, если зажать его дырочку для выхода воздуха пальцем. И когда давление становится колоссальным, коридоры взрываются, откалывая от горы кусок.

Земля под ногами дрожит. Марк с сослуживцами озирается по сторонам, а затем смотрит вниз. Четко слышны толчки от взрывов штолен. Из главного входа в шахту хлещет гейзер из пара и пыли.

Сильнейший гул разносится в воздухе. По краю плато разверзаются одна за другой несколько расщелин. Наступила та цепная реакция, которой ждали инженеры и копатели. Как после взрыва системы гигантского водопровода, шахты извергают в пустоту сдавливавшую их жидкость, которая создает множество зрелищных водопадов, стекающих в долину. Но и это еще не все. Хребет начинает дрожать с глухим и зловещим рокотом. Подобно смертельно раненному гиганту, он раскачивается и наконец низвергается.

Целый фрагмент переднего откоса плато обрушивается с апокалиптическим грохотом. Взрывной волной накрывает всех. В глазах зрителей читается лишь одно: страх.

«Обломок горы обрушился с ревом и колебанием воздуха, коих человеческий разум постичь не в силах», — пишет Плиний Старший.

Теперь над долиной поднимается облако розовой пыли, смесь воздуха и водяных брызг, заслоняя собой землю и небеса. Солнце, будто испугавшись, на миг исчезло за этой плотной завесой. Словно шелковым покровом, слой пыли ложится на деревья, травы, тоги и лица…

Из развороченных тоннелей продолжают изливаться реки грязи и обломков породы, растекаясь по безжизненной долине. В последующие месяцы они будут сформированы в сеть искусственных каналов, которые разнесут содержимое в огромные накопительные резервуары. В них золото отделят от примесей методом просеивания через сито. Остатки сольют в долину, увеличивая поверхность этой омертвелой местности.

Почему империя функционирует благодаря золоту

В недрах этого «дантовского» пейзажа рождается жизненно важный источник для всей римской экономики.

Действительно, настоящие прииски представляют для Рима стратегическую значимость: это эквивалент наших нефтяных скважин. Золото во все времена являлось важным, но в римскую эпоху стало еще существеннее, более того, оказалось первостепенным, с тех пор как Август создал денежную систему, основанную на золотой монете, ауреусе.

Подобно тому как в Европе существует евро, а в США доллар, в римское время повсюду господствовал ауреус и все его составляющие.

Надо отметить, что со временем ситуация изменилась и содержание золота в монетах становилось все меньше, расшатывая и ослабляя систему денежного оборота и вызывая рост цен, инфляцию и пр.

Может показаться любопытным разговор об инфляции в римскую эпоху, но в мире, столь похожем на наш, экономические и финансовые проблемы также схожи.

Интересно в этой связи обнаружить еще одну аналогию римского и современного обществ. Речь идет о сходстве, касающемся простого, но ключевого правила: чтобы заставить функционировать экономику в крупных масштабах, необходимо иметь сильную монету-ориентир, признанную повсюду. Если вы задумаетесь, насколько евро и доллар важны как эталон для денежных отношений во всем мире, даже за пределами Европы и США, можете себе представить значение ауреуса внутри Римской империи и за ее пределами.

Такова одна из главных проблем римских финансов. Действительно, огромные количества золотых монет исчезают за границами империи во время всевозможных торговых сделок, в особенности при оплате наиболее дорогих товаров, например шелка. А впоследствии они больше не возвращаются в оборот, истощая систему. Этот процесс потери средств происходит постоянно.

Случай с шелком показателен. Как известно, его производят только в Китае и для переправки на Запад используются различные пути, среди которых знаменит Великий шелковый путь. Но между Китаем и Римской империей располагаются земли врагов Рима, парфян, служащие своеобразным фильтром. Таким образом, огромные количества золота не только исходят из империи, обедняя государственную казну, но и оседают в руках ее наиболее опасных восточных врагов. В некотором смысле тщеславие высокоразвитого общества патрициев и матрон помогает неприятелю. Так, в течение столетий римский Сенат предпринимал различные меры с целью ограничения покупки и использования шелка.

Однако, похоже, это не действовало.

Подобная утечка средств является не единственной проблемой. Существует постоянная нехватка золота, чтобы запустить хотя бы три фундаментальных устройства, без которых империя обречена на развал. Золотые деньги нужны в первую очередь для оплаты легионов, которые будут сдерживать натиск варваров, для поддержания администрации, которая будет контролировать разросшуюся до бесконечности империю, и для подпитки торговли и финансов. Другими словами — золото нужно для раскрутки римской экономики.

В итоге постоянная необходимость в обороте золота и во все возрастающем количестве привела даже к организации целых завоевательных походов. Если провести параллель с современностью, можно сравнить это с войнами за нефтяные скважины. Или, скорее, с борьбой за контроль над ними, чтобы гарантировать постоянный поток сырья. Как произошло во время конфликта в Ираке.

В период нашего путешествия по Римской империи нечто подобное (по сути) случилось совсем недавно: Траян несколько лет назад завоевал Дакию (современную Румынию), то есть земли, очень богатые… золотыми месторождениями!

Разумеется, причины этой войны были прежде всего стратегическими. Нужно было избавиться от опасного приграничного врага в лице даков под предводительством почитаемого и хитроумного короля Децебала. Кроме того, необходимо было смыть позор поражений, понесенных в предыдущие годы Домицианом на этих территориях и завершившихся унизительным для римлян мирным договором. Немыслимая вещь для римского духа… Но одной из наиболее убедительных предпосылок для начала войны, по мнению большинства современных историков (а также, возможно, и с точки зрения многих членов финансовой администрации императора тех лет), стал золотой голод в Риме. Придя к власти, Траян обнаружил опустевшую казну, и завоевание Дакии решило все финансовые проблемы. Несомненно, Рим вступил в кровопролитную войну, длившуюся долгие годы и запечатленную на колонне Траяна. Но с другой стороны, он познал новый период достатка и расцвета. Именно в этом климате впоследствии утвердится Адриан. Он впишет в историю римской цивилизации одну из самых исключительных страниц.

Размен монет

Чиновник Марк Валерий Прим задержался в этой области еще на несколько дней, собирая для своего руководства всевозможные данные о добыче золота на приисках. Затем он отправился в обратный путь.

Однако на этот раз он выехал не из Кадиса, а из Тарракона (современный город Таррагона), города, в сотне километров от Барселоны. Такой маршрут был продиктован деловым поручением в Сарагосе. Любопытно узнать, что столь странное имя города является не чем иным, как искажением, которое с течением столетий приобрело его римское название — Цезареа-Августа.

Странствие Марка по разным точкам почтовой системы cursus publicus оказалось длинным, но, поскольку за ночлег и содержание он здесь ничего не платил (все покрывалось из средств императорской администрации), затраты были ничтожны, и сестерций остался в его кошельке. Но в конце пути им придется расстаться.

Это происходит в лавке зеленщика в Таррагоне. Марк закупает фрукты для морского путешествия. И в момент оплаты сестерций меняет хозяина. Зеленщик берет монету липкими от фруктового сока руками. Рассеянно разглядывает и сразу передает жене, пожилой женщине с суровым взглядом, стоящей за кассой в глубине лавки. Мы слышим лишь звяканье монеты, упавшей в деревянный ящик, и скрежет ключа, закрывающего замок.

Марк прощается с торговцем и удаляется по улице в направлении порта с нарастающим желанием вновь увидеть свою семью. Он слишком много времени провел вдалеке от дома. Но теперь до возвращения остались считаные дни.

Зеленщика окликает продавец из соседней лавки: надо дать сдачу мужчине, только что купившему фрукты, а у него нет мелочи. Поэтому он просит коллегу разменять ему по возможности серебряную монету шестью сестерциями или более мелкими деньгами. Подобную сцену мы постоянно наблюдаем на рынках или на улицах современных городов. Но сейчас мы станем свидетелями непривычной ситуации.

«Неприветливая» жена в глубине лавки снова отпирает кассу, недовольно фыркнув, и аккуратно отбирает монеты заостренными пальцами. Ее руки похожи на паучьи лапы, захватывающие жертву. Затем с тем же непроницаемым выражением лица она протягивает горсть мелочи супругу.

Муж с улыбкой вручает монеты товарищу, тот благодарит, раскрывает ладонь, чтобы пересчитать деньги, и выдает сдачу покупателю. Однако в его раскрытой руке мы замечаем нечто необычное: некоторые монеты разломаны пополам. Речь идет о поделенных надвое сестерциях, смешанных с более мелкими монетами, вроде медных ассов, полуассов и пр.

Для чего делят монеты? И сохраняют ли они свою ценность после этого?

Ответ любопытен. Чем дальше мы удаляемся от Рима и крупных торговых путей, тем меньше монет видим в употреблении. Поэтому размен становится все сложнее. В условиях нехватки мелочи в качестве сдачи используют разделенные на части сестерции.

Такие расчлененные монеты римской эпохи очень похожи на наши «мини-чеки», имевшие хождение в шестидесятые годы по той же причине. Из-за нехватки мелочи в те времена вместо сдачи выдавались карамельки, марки и телефонные жетоны — удивительный набор обменных единиц западной страны. Остается только гадать, какую сдачу «натурой» можно было бы получить от лавочника в римское время.

Представьте себе, если бы сегодня, чтобы дать вам сдачу в размере одного евро у вас на глазах разрезали монету номиналом в два евро… Это нарушение закона. А в римскую эпоху — нет. Почему?

Причина заключается в том, что в отличие от современных монет, которые ценятся за то, что символически воплощают капитал страны, ее золотой запас и пр., ценность римских денег определял только их вес, в зависимости от содержания тех или иных металлов (золото, серебро, бронза, медь).

Соответственно, если вы попробуете вычислить ценность металлов, использованных для отливки одноевровой монеты, значение будет равно примерно 15 центам.

В витринах многих музеев, обратите внимание, иногда встречаются такие разделенные монеты. Однако объяснение явлению никогда не дается. Их всегда принимают за сломанные монеты. На самом деле они заключают в себе целый мир, который не описан. Мир повседневных покупок в самых периферийных областях империи. Разумеется, существовал эквивалент половины сестерция, имя ему дупондий, но поди поищи его в этих краях. Практический римский ум обнаружил выход из положения…

Вернемся к нашим зеленщикам. В Тарраконе, где рынок процветает, тем не менее иногда встречаются подобные разделенные монеты, прибывающие сюда из отдаленных земель, и торговцы стараются избавиться от них при первой же возможности. Что и проделала дама на наших глазах.

Покупатель получает сдачу и удаляется, поигрывая только что приобретенным яблоком, как жонглер — мячиком.

Этот мужчина — помощник гаруспика, священнослужителя, чья работа заключается в толковании Божественных посланий, скажем, с помощью исследования внутренностей жертвенных животных. Его уже ждет колесница. Путь их будет долгим и лежит в ту часть империи, что в наше время называется Провансом, на юг Франции.