Беспринципный

19
МАРИПОСА

Прежде чем я это осознала, мы были женаты (во второй раз) уже две недели. Когда мы только приехали, я не могла отвести от Капо глаз, как бы ни старалась не следить за ним. После того, как мы поженились (снова), его взгляд всегда был обращен на меня, как и мой на него, и мы были неразлучны.

Казалось, он нарочно пытается провести со мной больше времени. Может быть, потому, что наш медовый месяц в неизвестном направлении, выбранном Капо, был отложен. Не похоже, чтобы он был способен испытывать жалость к чему-либо, но, похоже, Капо пытался загладить свою вину. В конце концов, это было частью нашей сделки.

У нас была целая вечность медового месяца. Никто не знал, как долго осталось жить его дедушке, а мне хотелось остаться и провести с ним время.

Поскольку у нас было немного свободного времени, и Капо узнал, что я не умею ездить на велосипеде или плавать, он нашел время, чтобы научить меня делать и то, и другое.

Пляжи на Сицилии были чем-то из сказки про подводный мир. Цвета воды были яркими, от зеленого цвета морского стекла до сапфирово-голубого цвета лагуны. Солнце было жарким, а песок белым. А запахи - лимона, свежести воды, кокоса, даже морепродуктов - опьяняли меня летом.

Мне потребовалось около недели, чтобы действительно почувствовать себя в безопасности в воде, но я не слишком волновалась, потому что Капо все время находился рядом со мной, даже после того, как я почувствовала себя увереннее. Вечерние купания были моими любимыми, когда солнце опускалось в воду и самые красивые цвета освещали небо, прямо перед тем, как звезды падали с небес.

Рай. Я решила, что он существует, после того, как меня поглотило нечто столь совершенное, как океан.

Капо учил меня кататься на велосипеде перед нашей скрытой виллой в те дни, когда мы не ходили на пляж. Сначала я долго раскачивалась из стороны в сторону. Я упала трижды, а затем еще раз нарочно. После этого я все поняла, и несколько вечеров мы катались по рощам незадолго до заката.

Воздух был наполнен ароматами свежей лимонной цедры и чересчур спелых кроваво-красных апельсинов. Запахами воздух наполнялся вечером, как будто они держались за тепло, и после того, как пылающее солнце заходило, они насыщали воздух всевозможными ароматами. Иногда мы продолжали кататься даже после захода солнца, чтобы я могла затеряться среди упавших звезд.

Paradiso⁴⁵. Я решила, что он существует, после того, как была настолько поглощена чем-то настолько совершенным, как простая поездка на велосипеде по дорогам, по бокам которых растут сотни фруктовых деревьев.

Каким добрым и прекрасным казался мир, когда дьявол спотыкался и отставал от тебя вместо того, чтобы следовать за тобой по пятам.

Иногда Капо ложился со мной в гамак, в котором я любила поспать в самое жаркое время дня. Огромная шляпа, которую я носила, защищала мои глаза от солнца, в то время как мое тело впитывало тепло. Капо читал мне стихи своего деда. Старик никогда этого не сделает сам. Он сказал, что если я захочу их прочесть, то мне от этого только радость, но он предпочитает сочинять истории или читать мне из книги другого автора.

Когда у деда были силы наслаждаться садом, Капо провожал его и садился рядом на деревянную скамью. Пока двое мужчин сидели рядом, я слушала, как Нонно говорит мне «подвинь этот туда, ему нужно больше солнца». «Подвинь вон тот, ему нужно куда меньше». «Подрежьте этот немного». «Отпусти его на некоторое время». «Ему нужно время, чтобы стать более диким».

Во время одного из наших визитов он сказал мне, что растения очень похожи на людей. Все они были такими разными, но в то же время — всем им нужно основание, чтобы расти, а без корней никто из них не сможет выжить. Сразу после того, как Нонно произнес эти слова, он стал искать Капо и обнаружил, что тот наблюдает за нами издалека.

— Он наслаждается твоей красотой, — сказал мне Нонно. — Он не считает, что заслуживает такого подарка.

Я поправила на голове широкополую шляпу и продолжила полив. Капо наслаждался моей красотой, а я растягивала момент, пока Капо наблюдал за нами. Даже несмотря на то, что мы проводили время порознь до свадьбы, я никогда не чувствовала, что Капо был слишком далеко. Я знала, что отчасти это связано с тем, что его дед умирает.

Я видела, как он смотрел на Нонно, когда думал, что Нонно не смотрит. Как будто Капо пытался впитать в себя воспоминания о нем, но он не хотел смотреть в лицо последним мгновениям, которые у него когда-либо были. Всякий раз, когда кто-нибудь говорил о том, как устал Нонно, или о том, что он побледнел, или о том, что он не так много ест, Капо отворачивался и отказывался слушать.

Может быть, семья видела что-то, чего не видела я. Сравнивая человека, которого я впервые встретила, с человеком, сидящим на скамейке с лицом, обращенным к мягким лучам солнца, я подумала, что он выглядит лучше. Он выглядел... довольным. Когда я впервые встретила его, я не чувствовала покоя, но тогда я этого не знала.

После того, как мы приехали, и особенно после нашей свадьбы, что-то в Нонно изменилось, что-то, что заставило меня снова почувствовать в нем жизнь, хотя все его врачи как один твердили, что он угасает.

Отвернувшись от растения, которое подрезала, я прищурилась от открывшегося передо мной зрелища.

Оба мужчины молча сидели рядом, наблюдая, как я ухаживаю за садом. Они молчали друг с другом. Что бы ни скрывал Капо, это беспокоило Нонно. Я думаю, Нонно знал, что Капо хочет сказать ему что-то, что он никогда не сможет сказать ему снова, но его отказ от ситуации остановливал его.

Я хотела сказать Капо, что, хотя я была девушкой с улицы и не имела большого опыта в жизни, я знала, что он не должен использовать свои слова, чтобы говорить со своим дедом, точно так же, как он сказал мне читать между строк и понимать что-то более глубокое в нем.

Поскольку Нонно всю жизнь работал со словами, он, казалось, понимал то, на что слова могли только намекать. Можно было бы найти более глубокие смыслы, если бы мы только открыли им наши сердца, а не глаза или уши.

Нонно желал, чтобы Капо был счастлив.

Капо хотел сказать деду все, что его сердце отказывалось говорить, но не мог: это означало бы конец. Поэтому Капо не находил радости ни в чем. Даже когда мы были близки, он скрывал свою боль.

Я знала, что Капо Маккиавелло не был хорошим парнем, но он был моим. Пока я жива, я буду женщиной, стоящей рядом с ним. Я сделаю все, чтобы заботиться о нем, как он заботился обо мне.

И тут меня осенила идея.

Ухмыляясь, я подняла шланг, проверяя давление воды. Мир стал розовым от заходящего солнца, и когда мягкий душ брызнул, это напомнило мне блестки, брошенные в воздух. Через секунду он осел на землю, как роса, и я сделал это снова.

Это зрелище привлекло внимание Нонно, но Капо наблюдал за людьми, работавшими в рощах, когда они приходили и уходили.

Нажав на ручку, я снова брызнула, и на этот раз брызги были больше похожи на пулю, выпущенную из пистолета.

— Точность, — прошептала я про себя. — Лучшая подруга девушки.

Затем я подняла шланг, нажала на спусковой крючок и обрызгала Капо струей прямо в лоб. Ему потребовалось мгновение, чтобы понять, что я сделала. Капо моргнул, когда вода потекла по его носу, а затем его взгляд пересекся с моим. Прежде чем он успел пошевелиться, я выстрелила струей еще раз, и часть брызг попала в Нонно.

Старик уже буквально бился в истерике. Его смех заставил некоторых членов семьи собраться вокруг, и казалось, что они продолжали множиться. Все его дочери прикасались к нему, а он смеялся. Они тоже смеялись, выкрикивая насмешки.

Капо вскочил со своего места, когда я обрызгала его во второй раз, и, двигаясь, как волк на охоте, пытался отобрать у меня шланг. Я не сдамся без боя, и пока у него не будет оружия, я не отпущу спусковой крючок.

Я показала ему язык.

— Ты меня не поймаешь!

— Ты такая наивная, — сказал он. Его волосы были влажными, и когда Капо откинул их назад, эти глаза были цвета сапфиров, блестящих на солнце.

Я усмехнулась:

— Может, и так, но у кого из нас в руках шланг?

Я брызнула струей прямо в пах Капо.

Он приближался ко мне, и чем ближе он подходил, тем больше я теряла контроль. Я не могла контролировать свой смех. Он стал громче, когда я направила струю в Джиджи в следующий раз. Она издала леденящий кровь крик, от которого все остальные тоже засмеялись еще сильнее. Здесь с ней обращались как со всеми, но в ее мире с ней обращались как с богиней. Ее глаза сузились в выражении: «Я доберусь до тебя».

— Ой! — крикнула я ей. — Я не могу держать руки ровно!

Моя месть заставила меня отвлечься от волка, и он схватил меня за талию, и пока мы боролись за шланг, он дико брызгал. Внезапно все начали швырять друг в друга ведра с водой. Дети хихикали. Взрослые завизжали, как Джиджи, когда первая струя холодной воды ударила в теплую кожу.

Потом он включился. Сад и прилегающая территория были в полном беспорядке.

Я все еще пыталась удержать свое оружие, но Капо каким-то образом направил его на меня. Мое простое летнее платье промокло и прилипло. В конце концов, мой смех изменил мне - скользкие пальцы тоже были недостатком, - и Капо взял шланг и отказался отпускать меня. Я бегала вокруг, пытаясь увернуться, смеясь как «сумасшедшая» (одно из любимых слов Нонно), пока Капо мстил.

Насытившись его местью, я выбежала из образовавшегося хаоса. Я понятия не имела, куда побежала, смеясь, как была, но у моих ног, казалось, был план. Капо протянул деду шланг, и я была потрясена до глубины души, когда Капо бросился за мной. Пока мы бежали, мой смех эхом отдавался позади меня, и прямо перед тем, как мы достигли участка с полуразрушенной виллой, я поняла, что он нарочно гнал меня сюда.

Вилла развалилась, вероятно, много лет назад. Крыши у нее не было, но фундамент стоял крепко, как и некоторые кирпичные стены, хотя к ним и цеплялись виноградные лозы. Свет все еще тускнел, но воздух казался тяжелым от остатков солнечного света, и он пробирался через все щели, заставляя весь участок светиться.

Замедляя шаг и тяжело дыша, я повернулась и пошла назад, подняв руки в знак капитуляции.

— Не делай этого, — прошептала я. — Подумай хорошенько. Помнишь. Ты больше человек, чем животное. У тебя есть куда большее, чем основные потребности.

Типичная улыбка Маккиавелло появилась на его лице.

— Тебе лучше знать, Марипоса. Тебе всегда следует думать прежде, чем делать что-то. Когда дело доходит до того, чтобы трахнуть тебя, я просто животное.

Мысли о прошлой ночи ворвались в меня, то, как он вонзался в меня, а потом позволил мне забраться на него. Я скакала на нем изо всех сил, трение между нами превратилось в огонь между нашими телами, и мы сломали изголовье кровати из-за исходящего от нас импульса безумия. Быть с ним - все равно, что говорить о хорошей еде, когда ты ешь что-то вкусное.

— Злой волк, — прошептала я.

— А как насчет голодного волка?

— То, как ты на меня смотришь.

— Ты ошибаешься.

— Если и так, то не намного.

Капо тихонько взвыл, а потом ухмыльнулась.

— Я никогда не смогу избавиться от твоего вкуса на языке, и я чертовски изголодался по тебе, а не просто голоден. Я жажду тебя, быть внутри тебя, как никогда в жизни.

Моя спина ударилась о кирпич. Капо толкнул меня еще дальше в грубую стену, когда врезался в меня, его эрекция уперлась мне в живот. Я приподняла ногу, обхватив его бедра, и рука Капо скользнула по моей гладкой внутренней стороне бедра, направляясь к моей заднице. Мои пальцы теребили кончики его волос, чувствуя капли воды, которые продолжали пропитывать рубашку Капо.

Наши взгляды пересеклись. Это длилось всего несколько секунд, но мне казалось, что мгновение длится целую жизнь. Что-то шевельнулось между нами, и я не была уверена, что это было, только то, что это было сильнее, чем когда-либо прежде. Капо поглотил меня, как самый прекрасный океан, а потом написал свои инициалы на моей душе.

Страх, посетивший меня в беседке, увитой виноградом, ударил по мне так, будто хотел покончить со всем разом. Зубчатые стены вокруг меня с таким же успехом могли вонзиться мне в сердце. Мои ладони покалывало, желудок наполнился ядовитыми бабочками, а сердце забилось в горле, мешая дышать. У меня заложило уши от резкого притока крови. С трудом заработанный вздох вырвался из моего рта с глубоким свистом.

Волны цвета его глаз унесли меня слишком далеко от берега. Я не могла отдышаться. Я собиралась утонуть в своих чувствах к Капо.

Импульс страха бил меня в самые неожиданные моменты. Я похоронила его так глубоко под поверхностью, что обычно он был скрыт от света, но когда Капо создал хаос в моем сердце, то, как он смотрел на меня, с закрытыми глазами и выражением, которое было каким-то смущенным, но решительным, это высвободило панику из клетки.

Я не могла плыть достаточно быстро, чтобы снова спрятать его. Поэтому я сделала все, что могла. Я ударила страх прямо в гребаное лицо. Я хотела этого, Капо, больше, чем боялась. Мои слова или то, что я не сказала, уже стоили мне всего.

Я понял, что быть с Капо - это все равно что жить, а жить - значит рисковать.

Страх разбился вдребезги и вырвался наружу, когда его рот прижался к моему, руки Капо обхватили мою задницу, толкая меня вперед. Я протянула руку и расстегнула его джинсы, стянув их как можно ниже, а затем и боксеры. Они промокли и прилипли к коже. Я была слишком поглощена его ртом, высасывающим капли воды из моей кожи, чтобы даже заметить, что Капо сорвал кружевные трусики с моих бедер.

Он сунул их в задний карман, прежде чем немного приподнять меня, моя нога все еще была обернута вокруг его бедра, а затем он вошел в меня так сильно и так глубоко, что моя голова ударилась о стену. Он трахал меня так быстро, что мой мир закружился от внезапного переполнения ощущений.

За каждую унцию, которую я давала, он отбирал две. За каждую унцию, которую я брала, он отдавал четыре.

Мне не нужно было, чтобы он касался меня своими пальцами, чтобы заставить меня разбиться на миллион кусочков. Капо знал, где дотянуться до меня, и все время дотрагивался до этого места, иногда колотил по нему, снова и снова. Так что было трудно не отставать, не сдаваться, но я держалась, растягивая момент, растягивая связь.

— Вот так, — прохрипел Капо мне в шею. — Отдайся мне, Марипоса. Навсегда.

Не побеждая. Не присваивая. Просто отдавая. Может быть, он понял, что не важно, сколько денег у мужчины на покупку вещей, нет ничего лучше, чем женщина, отдающая себя ему.

Звуки, которые мы издавали, были звериными, и они эхом отдавались вокруг нас. Запах воды, запах земли пустого здания и нашего секса наполняли теплый воздух. Он, казалось, знал, что я держусь, не отпуская, пока он не сделает этого. Несмотря на то, что я была мокрой, я чувствовала вкус соли на губах от того, как сильно Капо трудился над моим телом.

Капо замедлился, его удары стали легче, но не менее наполняющими. Я прикусила губу, так что она кровоточила, и он приблизился, слизывая пятно.

— Кончи для меня, Марипоса, — сказал он по-итальянски. — Ну же.

Один раз он толкнулся в меня так сильно, что я почувствовала ударную волну по всему телу. Я зашипела, потому что была почти уверена, что он протаранил мою матку. Капо замедлился, только чтобы вбиваться в меня снова, пока его темп не ускорился, и я больше не могла отрицать напряжение.

Оно поглотило меня. Оно поглотило его. Я вскрикнула в тот же момент, когда Капо проник в меня, и его рот снова прижался к моему, проглотив его.

Мы стояли так некоторое время, тяжело дыша, моя голова прижалась к его груди. Когда Капо вышел из меня, я вздрогнула, всегда желая быть с ним одним целым.

— Vertiginoso. — Его голос был хриплым. Головокружительно.

Я подняла глаза и встретилась с ним взглядом. На этот раз я не была уверена, о ком он говорит. Я подняла четыре пальца.

— Сколько их?

— Восемь, — сказал Капо и поднес мои пальцы ко рту, кусая их. Он использовал мое нижнее белье, чтобы немного привести меня в порядок. Закончив, Капо сунул трусики обратно в карман.

Маленький мальчик, преследуя другого, пробежал мимо нашего тайного места. Они смеялись, все еще пытаясь облить друг друга водой. По негласному соглашению мы покинули заброшенную виллу рука об руку. Когда мы вернулись в сад, дети все еще были там, взрослые все еще смеялись. Нонно все еще преследовал их со шлангом в руках.

Капо постоял со мной минуту, наблюдая, а потом отпустил мою руку и сел рядом с дедом. Он указал на детей, которых нужно опрыскать, подстрекая к веселью. Нонно засмеялся еще громче, когда маленький мальчик поскользнулся и упал в грязь. Капо ухмыльнулся, когда он направил руку своего деда, чтобы распылить струю на бедного ребенка, когда тот упал.

Наше отсутствие не уменьшило радости, но с тех пор, как мы вернулись, она стала еще более полной. Мое сердце бешено забилось, когда Капо взял дедушку за голову, притянул к себе и поцеловал. Потом он что-то сказал ему на ухо. Улыбка Нонно не заставила себя ждать. Затем они оба посмотрели на меня, прежде чем Капо снова притянул его к себе, слегка встряхнув. Может быть, радость жизни уменьшила боль от прощания, как только мог чувствовать Капо.

Сад бабочек.

Я понятия не имела, откуда взялись растения, но когда вышла с виллы с чашкой эспрессо в руке, они были у моих ног. Капо выгружал их из четырехколесной повозки. У нее была ручка, как у повозки. На нем была обтягивающая белая майка, брюки цвета хаки и рабочие ботинки. Его верхняя часть уже была измазана грязью.

— Что ты задумал? — поинтересовалась я.

Обычно Капо был где-то на вилле, когда я просыпалась, но в то утро его не было. После нашей второй свадьбы он не оставлял меня в покое. Первое, о чем я подумала, было то, что с Нонно что-то случилось, и я запаниковала. Но я знала, что Капо разбудит меня, поэтому успокоилась и приготовила кофе, прежде чем нашла его перед виллой. Занимающегося разгрузкой.

Мускулы на его руках и спине напряглись, когда он снял с подножки четырехколесной повозки огромный камень, выглядевший старше окружающих нас гор. Потом он передумал и поставил его обратно.

— Где ты хочешь это разместить? — он смотрел то на скалу, то на меня.

— Это Нонно прислал все это?

— Нет, — Капо вытер пот со лба. Было еще рано, но солнце уже припекало землю. — Где ты хочешь это разместить?

Мы не спали всю предыдущую ночь, так что Капо заснул всего на два часа. Я чувствовала, что устала до мозга костей. Так что я понятия не имела, где мне что-то нужно.

— Капо. — Я сделала глоток кофе. — Я в замешательстве. Откуда все это взялось? И зачем мне что-то куда-то класть? Я здесь не живу.

— Живешь, — сказал он. — И мы приехали в гости. Это моя вилла. Мы можем ее переделать. Ее вид никогда не имел для меня значения. Это было просто место для сна.

— А растения?

— Сад. Для тебя. Тебе нужно посадить все это.

Ах. Он сделал это, но не хотел признаваться. Твердолобый Капо.

Судя по количеству уже выгруженных растений, он уже совершил одну-две поездки. Я не знала названий всех цветов, но решила, что это, должно быть, то, что Нонно называл нектарными растениями. Они привлекут бабочек. У Капо их было достаточно, чтобы создать границу вокруг виллы. Может быть, даже больше.

Пройдя дальше в тапочках, я оглядела местность. Капо шел со мной, мы оба молчали. Когда мы вернулись к передней части виллы, я кивнула.

— Я хочу обойти виллу со всеми этими цветами. Мне нужна беседка на заднем дворе для винограда. Там мы тоже сделаем сад бабочек побольше. Мы разместим камни в разных местах, чтобы бабочки могли греться на солнце. Нам понадобится купальня для птиц или что-то в этом роде, куда нужно насыпать песок. Мы не должны ее заполнять, только замочить песок в воде. Нонно сказал, что бабочки любят влагу.

Я постучала пальцем по кофейной чашке, размышляя.

— Я спрошу Нонно, где, по его мнению, мы должны посадить растения. Я имею в виду, какие места будут лучше для каждого. Как насчет того, чтобы пойти и позвать его на завтрак? Ты можешь привезти его обратно на той четырехколесной штуковине, — я кивнула в ее сторону, — и мы приступим к работе после еды.

Капо не шевельнулся. Он посмотрел на меня, как на нового человека.

— Что? — У меня было сильнейшее желание поерзать. Я чувствовала себя так, словно у меня выросла лишняя голова, и понятия не имела, что именно она показывала ему язык.

Капо покачал головой.

— Ты командуешь.

— Кто же знал? — я усмехнулась.

— Я. — Капо помедлил. — Я знал, что это произойдет. — Хотя его губы сжались, что-то в тоне показалось удовлетворенным.

Разгрузив оставшуюся часть повозки, Капо потащил ее обратно к дедушкиной вилле. Перед тем как уйти, он приказал людям, которые стояли вокруг, не спускать с меня глаз. Он никогда не оставлял меня без присмотра. С тех пор как появились незваные гости, у него стало больше людей.

Я поспешила в дом и быстро оделась. У меня не было времени беспокоиться о том, как я выгляжу, особенно когда я хотела освежить виллу и приготовить вкусный завтрак. У меня ушло пять минут на уборку и двадцать на приготовление еды. Я приготовила еще кофе (кофе латте), круассаны (cornettos) и простой омлет. Я разложила на столе множество разных закусок на вращающийся поднос для бутербродов и закусок. Я даже вышла на улицу и сорвала свежие полевые цветы, чтобы поставить их на стол. Ваз не было, поэтому я использовала старые банки из-под варенья.

Сестры многому меня научили.

Я слышала, как Нонно хихикает над потрескивающими колесами телеги, катящейся по пересеченной местности. Я развязала фартук и выбежала на улицу. Он сидел на заднем сиденье, окруженный другими растениями, и все еще смеялся. При виде его моя улыбка стала еще шире.

— Дорога была ухабистая, Farfalla, но я справился! — он вытер лицо носовым платком, который держал в кармане.

Zia Стелла с улыбкой подошла прямо к мужчинам.

— Видела бы ты его! — Она подошла ко мне, когда Капо практически поднял своего дедушку и поставил его на ноги. Капо поддерживал его, пока они шли к нам. — Он потребовал, чтобы Амадео провез его по всему поместью. И если там был холм, он хотел ехать быстрее! Он вел себя так, словно был на одном из тех страшных аттракционов, и ему снова было семь. Он поднял руки в воздух и сказал: «Виии-иии-иии!»

Оказавшись достаточно близко, чтобы притянуть меня, zia поцеловала меня в щеки, а затем вошла внутрь виллы. Я поцеловала Нонно в обе щеки и подала ему руку, чтобы помочь войти.

— Прикосновение женщины, — тихо сказал он, оглядываясь вокруг, — все меняет в доме.

Мы прекрасно позавтракали. Zia⁴⁶ Стелла и Нонно делали вид, что им все очень нравится. Капо ничего не сказал, но когда он встал, чтобы вымыть свою тарелку, он поцеловал меня в щеку и произнес: «На этот раз я попробовал все ингредиенты». Капо даже вернулся на несколько секунд.

Остаток дня мы провели за посадкой. Нонно помогал мне решить, где разместить все эти цветы, чтобы они процветали в своих новых домах. Когда Капо отвернулся, он толкнул меня локтем и сказал одно слово: «Radici». Корни.

Капо трудился над беседкой почти весь день. Время от времени, когда солнце было слишком жарким для Нонно, он садился рядом с Капо под деревом на заднем дворе и говорил ему, что делать.

Я не могла поверить, как хорошо выглядел при этом Нонно. Он почти светился. Казалось, у него открылось второе дыхание. Мы даже наслаждались легким обедом на улице, и к тому времени, когда вечер встретил нас, мы уже закончили.

У виллы и двора вдруг появились корни цветов. И каким-то странным образом я чувствовала себя такой же укорененной, как те новые растения, что привыкали к своим новым местам обитания. Я загадала желание - я хотела, чтобы все бабочки, которые найдут дорогу к нашему дому, нашли здесь убежище.

Zia Элоиза принесла нам ужин. Мы собрались вокруг стола и поужинали по-семейному. Блюда переходили из рук в руки, наливалось много вина, и общий смех был более сытным, чем еда и вино вместе взятые. К тому времени, как мы закончили, звезды уже погасли.

Тетушки и несколько двоюродных братьев и сестер ушли первыми. Капо планировал отвезти Нонно на его виллу в повозке, но перед отъездом ему хотелось посидеть во дворе и насладиться всеми новинками.

Мы с Капо помогли ему выйти, и он сел на скамейку, а мы расположились по обе стороны от него. Нонно поднял глаза к небу и затих.

Некоторое время никто из нас не произносил ни слова. Казалось, мы все погрузились в собственные мысли. После тридцати минут или около того, Капо спросил у деда что-то про беседку. Он не ответил.

Сначала казалось, что Нонно заснул. Капо сел быстрее, чем я думал, и встряхнул его.

— Papà⁴⁷!

Я тоже села, удивляясь, почему Нонно не отвечает.

Через секунду он ответил, но в его словах не было смысла. Они были невнятны, а глаза казались пьяными.

— Марипоса, — Капо вскочил со своего места и направился к передней части виллы. — Продолжай с ним разговаривать!

Я опустилась на одно колено перед Нонно, прижимая его руку к своему сердцу.

— Нонно, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее. Если он умирал, я не хотела, чтобы он чувствовал хаос, чувствовал мой страх, потому что я дрожала, и мое сердце разрывалось. — Нонно, пожалуйста, не уходи. У тебя осталось так много жизни. Ты должен остаться с нами. Пожалуйста. Не уходи. — Я целовала его руку снова и снова.

Нонно поднял свободную руку и положил ее мне на голову. Его слова звучали невнятно, но я могла их разобрать.

— Я прожил долгую жизнь. Я прожил полную жизнь. — Нонно сделал вдох, и я могла сказать, что он был неглубоким. — Я не получил всего, о чем просил, но я получил все, что мне было нужно. Мои последние дни были наполнены радостью. В первый раз я попробовал воздух. В первый раз я почувствовал на лице солнце и луну. В первый раз я влюбился. Я получил все, что мне было нужно. Моя работа здесь закончена. Моя жертва не была напрасной.

Я не понимала, что Капо оттащил меня от деда, пока не увидела его издали, и дядю Тито, сидящего рядом с ним и проверяющего его пульс. Под звездами Нонно выглядел умиротворенным, довольным, как будто все его желания сбылись. Все его потребности были удовлетворены.

Обретенный покой Нонно был полной противоположностью тем крикам, которые я слышала, когда его дочери и вся семья толпились вокруг, оплакивая человека, который так много значил для многих.

Я встречала смерть в своей жизни.

Мои родители.

Потеря Капо в первый раз.

Джослин и Папаша.

В каком-то смысле я никогда по-настоящему не горевала ни о своих родителях, ни о Джослин и Папаше. У меня не было на это времени. После того, как меня переселили из одного дома в пять, а потом из единственного, который я помнила в десять, вся моя жизнь с этого момента была наполнена борьбой за выживание. Я часто думала о них, но ненадолго. Это было слишком больно. И чтобы дышать, мне приходилось держать голову прямо.

Так что смерть была мне не чужда, но все же я не испытывала потери на этом уровне - настолько близкой, будучи достаточно взрослой, чтобы знать, что означает потеря в данный момент.

На похоронах все были в черном, и я никогда не слышала, чтобы кто-то плакал так громко, как одна из дочерей Нонно, когда они закрывали его гроб. От этого у меня подкашивались колени. Капо пришлось поддержать меня, чтобы я не упала. Это был тот тип крика, которого все боятся - рыдание из глубин души, скорбящей по человеку, который забрал с собой половину ее.

После похорон мы вернулись на виллу его деда. Я старалась молчать, держаться в стороне и помогать как можно больше. Мое сердце словно обливалось кровью, так что я даже не могла понять, что чувствовали самые близкие ему люди. Он был одной из тех душ, которых мир никогда не забудет. Его слова были выжжены на бумаге. Нонно будет навсегда увековечен на страницах книг и в сердцах всех, кто любит его больше всего.

В отличие от меня, которая в какой-то момент подумала, что меня могут найти в Нью-Йоркском мусорном контейнере. Единственными, кто меня помнил, были Кили и ее братья. Я даже не оставила следа в этом мире. Даже бумажного пореза не было. Очередная Сьерра.

Я вздохнула, оглядывая толпу в поисках Капо. Весь день он то появлялся, то исчезал из моего поля зрения. Капо проверит, как я, а потом исчезнет.

— Рокко, — сказала я, касаясь его руки. Наконец он остался один, чтобы немного выпить. — Ты видел Капо?

— В кабинете его деда.

Я кивнула и пошла искать его. Дверь была слегка приоткрыта, но Капо не было. Я вошла, заметив, что несколько книг его деда были вынуты. Перед смертью он написал письмо каждому из своих детей, внуков и правнуков. Он писал им стихи и рассказы. Подойдя достаточно близко к его столу, я заметила там раскрытую книгу.

Марипоса,

Самое маленькое существо может оказать самое большое влияние. Тебя увидели и тебя ценят. Поделись этим знанием с правнуками, которых мне не суждено увидеть. Это для них так же важно, как и для тебя.

Ты пустила корни в моем сердце и нашла там приют навсегда.

Нонно

Я села и открыла первую страницу. Это была иллюстрированная детская книжка.

Черный Волк с потрясающими голубыми глазами сидел в темном лесу, полная луна висела над его головой. Он был одиноким волком, без стаи, которой нужно было руководить, потому что он отстаивал свое право быть альфой. Затем на третьей странице к волку подползла гусеница блекло-коричневого окраса. Гусеница сказала волку, что он так одинок потому, что потерял то, что когда-то принадлежало ему. Или, может быть, это у него украли.

— Кто посмеет украсть у меня? — прорычал волк. — Скажи мне, что я потерял, чтобы я мог найти это снова и назвать своим.

Она заползла ему на нос и сказала:

— Следуй за мной, и я покажу тебе.

Волк думал, что то, что он потерял, было чем-то осязаемым, чем-то, что он мог укусить своими острыми зубами, но гусеница никогда не говорила ему ничего другого. Она позволила ему поверить.

Некоторым надо показывать, а не рассказывать, подумала она.

То, что произошло дальше, было путешествием. В лесу они повстречали и других существ. Они огляделись и поняли, что заблудились. И наконец, когда волк уже собирался съесть ее за то, что она взяла его с собой в это глупое путешествие, она вывела его в волшебный сад.

Там он нашел кролика, чтобы поесть. Там он нашел убежище от палящего солнца. Там она спрятала его в темноте, чтобы он мог отдохнуть, и предупредила его, когда опасность поджидала его совсем близко. Она стала его спутницей во всем. Даже когда она устала и была вся в синяках от собственной борьбы, она никогда не оставляла его одного.

Во время их путешествия волк начал понимать, что гусеница не могла ему предложить нечто осязаемое, но она предложила ему так много вещей, которые он смог почувствовать. Чувства были даже более осязаемыми, чем кролик, которого он съел. Благодаря действиям гусеницы, она все время демонстрировала ему - существу, так отличающемуся от нее - свою любовь; существу, которое могло покончить с ее миром одним щелчком своей клыкастой пасти или ударом массивной лапы.

Чего я не ожидала, так это смерти гусеницы. Волк оплакивал ее, и в самую последнюю секунду они оба поняли, как много значат друг для друга и какие уроки нужно извлечь из жизни и смерти. Потребовалась смерть, чтобы заставить их понять то, чему пыталась научить их жизнь.

Волк потерял способность любить. Он так долго бежал со стаей, кусаясь и рыча, всегда сражаясь за свое место в стае, пока его не изгнали. Когда он остался один, он остался один на один с... самим собой. Волк забыл, что способен любить. Ему нужно было показать, как снова давать и получать.

Гусенице нужно было понять, что ее усилия не напрасны. В конце концов, ее будут помнить за все, что она сделала. Даже если тем, кто будет помнить ее, окажется один рычащий, жестокий волк. Он никогда не забудет ее. Она научила его любить, не заставляя его быть тем, кем он не был. Слабаком. Ее любовь сделала его только сильнее.

На последней странице была изображена голубая бабочка, уютно устроившаяся в густой шерсти волка, сидящего в волшебном саду в свете луны высоко над ними.

— Нонно. — Я закрыла книгу и прислонилась головой к твердому переплету. Он написал детскую книгу для своих правнуков. Он написал детскую книгу в честь девочки, которая, по его словам, была одновременно и женщиной, и ребенком. Он знал, что я буду любить и лелеять ее. Даже художественное произведение было чем-то из причудливой сказки.

— По-моему, эта книга была его последней.

Я вздрогнула от звука мягкого голоса Рокко. Он стоял позади меня, глядя на книгу. Я провела рукой по обложке, желая запереть ее и сохранить в безопасности.

— Вы читали его книги? Это… У меня даже слов нет.

— Некоторые. Ваш муж читал эту, когда я нашел его здесь.

— Где он?

— Не знаю, Марипоса. Он ... борется.

— Я знаю, — сказала я, обдумывая слова в книге, пытаясь найти более глубокий смысл. — Вы можете отвезти меня в церковь, Рокко?

Он присел на край стола, свесив одну ногу и наблюдая за мной.

— Почему в церковь?

Его дед сказал мне, что он заключил сделку с Богом, и это был первый раз, когда он вернулся в церковь после того, как мать Капо, его дочь, покончила с собой. Может, я и ошибалась, но нутром чувствовала.

— Куда может отправиться человек, чтобы исчезнуть, но при этом быть замеченным? — вот что я сказала.

Он потрепал меня по подбородку.

— Умная девочка.

Рокко отвез меня в церковь, где мы с Капо венчались, на стально-сером «ламборджини». Если я и надеялась добраться туда в рекордное время, мое желание исполнилось. Когда мы направились к лестнице, двое мужчин в костюмах как раз собирались войти.

Рокко обнял меня за талию и притянул ближе. Я уже собиралась высвободиться из его объятий, потому что он никогда не прикасался ко мне так раньше, но когда он слегка покачал головой, я встала там, где он меня поставил.

— Артуро, — позвал Рокко, останавливая их прямо перед тем, как другой парень, тот, что помоложе, открыл дверь.

Артуро, старший из двух мужчин, прищурился на нас, прежде чем он и молодой парень направились к нам.

— Рокко. — Он протянул руку, чтобы Рокко пожал ее, когда мы подошли достаточно близко, но Рокко не взял ее.

В этот момент в Рокко не было ничего даже отдаленно дружелюбного. Я никогда не видела его таким, и, честно говоря, это вызвало всплеск страха в моей груди. Фаусти преобладал над ним в этот момент. Некоторые называли их львами. У него была татуировка одного из них на предплечье - четки вокруг гривы и священное сердце посередине. Лев не был заметен под рубашкой, но я видела его раньше, когда он закатывал рукава.

Артуро был американцем, и он показался мне знакомым, хотя я никогда не видела его раньше. Резкие черты. Редеющие черные волосы с проседью местами. Широкие плечи, но при этом наметившееся брюшко строго посередине. Карие глаза. Мужчина рядом с ним был плотным, но со светлыми волосами и карими глазами. У него были те же черты, что и у того постарше.

После того, как Артуро убрал руку, он хлопнул молодого человека по спине.

— Ты помнишь Ахилла.

Ахилл сделал шаг вперед и кивнул.

— Что привело тебя сюда, Артуро? — спросил Рокко, совершенно не обращая внимания на человека со странным именем. Ахилл.

Тогда я увидела огонь в темных глазах Ахилла. Ему не нравилось, когда его игнорировали. После этого я внимательно наблюдала за двумя незнакомцами. Что-то в Артуро заставило меня сделать гигантский шаг назад, но Ахилл заставил меня почувствовать, как он дышит мне в шею, хотя он стоял напротив меня.

У меня перехватило дыхание, когда я заметила руку Ахилла. У него была татуировка. У них обоих она была. У Артуро была на запястье, а у Ахилла - на том же месте, что и у Капо, на ладони. Черные волки. Глаза были другими. Сплошная тьма, никакой синевы, как у волка Капо.

Я заставила себя отвести взгляд, чтобы не привлекать внимания.

Артуро посмотрел на меня, потом снова на Рокко.

— Это твоя жена? — секунду спустя он поднял руки. — Не хочу показаться грубым.

Рокко ухмыльнулся, но отнюдь не дружелюбно.

— Ты знаком с моей женой, — сказал он. — Это жена Амадео.

— Амадео, — повторил Артуро. Он, казалось, обдумывал это имя. — Сын Стеллы?

— Сегодня тебе здесь не место, — сказал Рокко, больше не подавляя раздражения в голосе. — Семья скорбит. В этот час твое присутствие семья воспримет, как оскорбление.

— Я слышал о старике, — сказал Артуро, печально качая головой. — Мне было жаль это слышать. Я надеялся лично выразить свои соболезнования.

Пожалей лучше мою задницу, — чуть не сморозила я. Я понятия не имела, кто он такой, но он был такой фальшивкой. И Ахилл не отвел от меня взгляда. Он смотрел на меня тяжелым взглядом, взглядом, от которого мне хотелось сжаться и исчезнуть.

— Я Ахилл, — медленно произнес он, протягивая руку, чтобы взять мою. Я держала руки при себе, отказываясь прикасаться к нему. Он усмехнулся моему смущению. Ахилл был из тех, кто знает и наслаждается этим. Ахилл был как копия Мерва извращенца, но куда более опасный. Он не выдохнется.

— Таких девушек, как ты, — он указал на меня, — в Америке не делают. Если бы ты не была замужем, может быть, мне было бы интересно договориться с твоей семьей. Интересно, сколько ты будешь стоить?

И тут меня осенило… он думал, что я говорю только по-итальянски. Вот почему он говорил со мной так, словно я была медлительной. Тупая задница.

Рокко толкнул меня за спину и попал в поле зрения Ахиллу. Он уставился на Ахилла так, что я съежилась. Я взяла его рубашку в руку, держась за нее.

— Тебе здесь не место, — сказал Рокко Артуро, но тот уставился на Ахилла. — Забирай своего мальчика и уходи. Если вы хотите выразить свои соболезнования лично, вы сначала должны сообщить. Семья не стала относиться к тебе с теплотой, и я сомневаюсь, что после сегодняшнего дня они изменят свое отношение. Пришли цветы. Это уместно, если чувствуешь, что имеешь право горевать вместе с нами.

Артуро с минуту стоял неподвижно. Его взгляд метался, оценивая ситуацию - между нами и церковью, и, наконец, он вздохнул. Артуро положил руку на плечо парня и потянул его назад, поблагодарив Рокко по-итальянски за потраченное время. Ахилл клацнул зубами, прежде чем последовать приказу Артуро уйти.

Глядя им вслед, Рокко сделал телефонный звонок. Он быстро заговорил по-сицилийски. Он посылал людей следить за американцами. Когда они ушли, Рокко положил руку мне на поясницу, подталкивая к дверям церкви. Он открыл одну для меня, но не сделал ни малейшего движения, чтобы войти.

— Вы идете? — вот что я сказала.

— Через минуту. Мне нужно сделать еще один звонок.

Я колебалась.

— Не бойся, Марипоса. Я не позволю им причинить тебе боль.

— Они... плохие люди?

— Sì⁴⁸. Они двое из худших. Если когда-нибудь столкнешься с ними на улице, поверни в другую сторону. Все ясно?

— Яснее некуда. — Я знала, что это плохие новости, но надеялась, что он даст мне немного больше информации.

Оставив Рокко куда-то звонить, я вошла в церковь. Было тихо, и в этой тишине на меня нахлынули воспоминания о нашей второй свадьбе. Этот день принес столько радости.

Нонно.

Я никогда не забуду, каким живым он был. Несколько часов назад он был безмолвной фигурой в гробу.

В этом смысле церкви были похожи на больницы. Невидимая грань между жизнью и смертью постоянно переступала.

Мои каблуки едва издавали звук, когда я шла, но когда я вошла в настоящую церковь, я остановилась и спряталась в тени. Капо сидел на одной из скамеек, а Джиджи сидела рядом с ним, положив руку ему на плечо. Когда она заплакала, он протянул руку и сжал ее шею.

— Амадео, — фыркнула она. Потом она положила голову ему на плечо.

Я никогда не считала себя мстительным человеком. У меня никогда не было достаточно веской причины, чтобы вернуть кому-то его должок. Большую часть времени, если кто-то заставлял меня бежать, я продолжала бежать, чтобы избежать неприятностей. Но в тот день, когда так много было запечатано, чтобы никогда больше не открываться, было все еще трудно подавить внезапное желание причинить ей боль. Ранить ее так же сильно, как она ранила меня.

Капо был моим мужем. Не ее.

Мой недостаток опыта, особенно в утешении человека, когда он был подавлен, никогда не был так очевиден в тот момент. Она предлагала ему достаточно поддержки, чтобы он почувствовал это, но в то же время достаточно уязвимости, чтобы он не чувствовал себя слабым. И она использовала его особое имя. Амадео. Она всегда так делала. Имя, которое он никогда не давал мне возможности использовать.

Через несколько минут Рокко вошел в церковь. Увидев меня, он перевел взгляд с меня на сидящих перед алтарем. Затем он двинулся вперед и позвал Капо. Джиджи повернулась, чтобы посмотреть, но Капо этого не сделал. Прежде чем встать, она нежно поцеловала его в щеку, вероятно, оставив после себя красный след помады.

Рокко сел рядом с Капо, и его слова были горячими и тихими.

Джиджи приблизилась ко мне. Ее прекрасное лицо выглядело еще более ошеломляющим от слез. Она достала из сумочки салфетку и промокнула щеки.

— Он весь твой, — сказала она. — Позаботься о нем.

Я ничего не сказала, глядя в сторону, стараясь не дышать, когда аромат ее дорогих духов ненадолго повис в воздухе после того, как она ушла. Голоса Рокко и Капо все еще звучали приглушенно, но Рокко уже встал. Что бы ни сказал ему Капо или нет, это разозлило его.

— Хочешь, я отвезу тебя домой? — спросил Рокко, собираясь уходить.

— Нет, — сказала я. — Я останусь с ним.

Он кивнул и вышел.

Я медленно пошла туда, где сидел мой муж, одинокая фигура в огромной церкви. Я заменила Рокко, усевшись рядом с ним. Капо даже не взглянул на меня, когда я села. Его глаза были подняты, и на лице ничего не отразилось. Оно было холодным, каменным. Я задумалась, действительно ли это была пустая трата времени, чтобы продолжать пытаться избежать его печали. Сможет ли он когда-нибудь по-настоящему позволить мне или кому угодно достучаться до него?

Некоторое время мы молчали. Затем он потянулся и рукой остановил мою ногу. Я и не заметила, что она нервно двигается вверх-вниз.

— Говори, что хочешь, Марипоса.

— Капо. — Я сделала глубокий вдох, а затем шепотом выдохнула: — Жизнь коротка. Она слишком коротка, чтобы не жить и не хранить любовь после того, как ты ее нашел. Ты должен быть с Джиджи. Ты, очевидно, любишь ее. Я… я не хочу стоять на этом пути. Что бы ни было между вами двумя, вы должны сделать это.

Я поднялась, собираясь уйти, когда он произнес:

— И ты бы оставила меня так легко. — Капо даже не взглянул на меня. Он продолжал смотреть вверх, но тон его голоса остановил меня.

Легко? Так легко? Он понятия не имел, как сильно я страдала, слишком страдала. Как много значили для меня его дед и вся его семья. Как много он значил для меня. Но знакомство с его семьей, с его дедушкой, придало мне смелости произнести эти слова. Вы должны пойти на это.

Как рецепт, иногда требуется больше страха, чем чего-либо еще, чтобы обернуть его в смелость, превратить в самоотверженность. Несмотря на то, что это ранило меня в том месте моего сердца, о существовании которого я никогда не знала до него, и это приводило меня в ярость, думая о них вместе, если Капо нашел любовь, и Джиджи была той, кого он хотел... я отказывалась стоять у них на пути. Какая бы причина ни заставила его искать меня, этого было недостаточно. Сделка была недостаточно хороша. Ничто не было достаточно хорошо, если настоящая любовь нашла тебя.

— Это не так просто, — сказала я. — Все не так просто. Ты же знаешь, как я отношусь к любви. Верность - это основа, но любовь, любовь - это весь дом. Это превосходит все. Одна причина. Любовь. Amore. Единственная причина убраться от тебя подальше.

Любовь была и причиной остаться, и причиной уйти.

— Ты идешь по пути настоящей матери, — сказал он.

Капо горевал и, видимо, не использовал все свои слова.

— Настоящей матери? — в замешательстве спрашиваю я.

— Старая история. Получается что-то вроде этого. Две женщины ссорились из-за одного ребенка, обе утверждали, что являются его матерью. Королю становится известно об их вражде, и он зовет обеих женщин в свои покои. Он слушает обе стороны, но понятия не имеет, кто из них настоящая мать. Поэтому он делает то, что король делает лучше всего, и издает указ, основываясь на том, что он знает. Он говорит обеим матерям, что, поскольку он не может по-настоящему принять решение, ребенок принадлежит им обеим. Он возьмет свой меч и разрубит ребенка пополам. Каждая мать получит половину. Одна мать соглашается на это. Другая мать отказывается. Она говорит королю, что другая женщина может забрать ребенка. Она не хочет, чтобы ему было больно. Тогда король отдает бескорыстной женщине ребенка.

— Она любила ребенка настолько, что пожертвовала ради него собственным сердцем, — говорю я.

— Даже заботы о нем ей достаточно. Это не обязательно должна быть любовь.

— Тогда, наверное, ты можешь называть меня настоящей матерью. Хотя, когда Джиджи ушла, она велела мне позаботиться о тебе. А что будет, если мы обе отдадим тебя королю?

— Никто из вас не отдаст меня королю, — сказал Капо.

Это было странно, но я могла бы поклясться, что его следующие слова были бы: — Потому что я - король.

— Капо...

— У меня сейчас нет на это терпения, Марипоса.

— Я понимаю. — С моей стороны было глупо даже поднимать эту тему. Да, так и было. Я позволила эмоциям взять верх, но на самом деле я хотела, чтобы он был счастлив. Смерть его деда только доказала, что у нас есть только здесь и сейчас - одна жизнь. — Береги себя, Капо, — прошептала я, прежде чем уйти. Если не считать денег, я никогда не просила многого, но в тот момент я требовала ясности в этом, в любви, как требовала его уважения.

— Тебе не нужно разрешение, чтобы называть меня Амадео, — сказал Капо, и я остановилась, повернувшись к нему спиной. — Нонно дал мне это имя. Он хотел, чтобы это было мое имя с самого рождения. Вот почему моя семья зовет меня Амадео. Это твое право - называть меня как хочешь. Но я никогда не позволю другому человеку называть меня Капо или мужем. Это только твоя привилегия. Ты дала мне это имя, Марипоса, также как и я дал имя тебе. Остальные... — он вздохнул. — Не имеют значения. Имена - это просто имена. Метки, которые только лежат на поверхности.

Должно быть, он почувствовал мое колебание, потому что откашлялся.

— Джиджи - дочь Стеллы. Моя двоюродная сестра, так что ты намекаешь на инцест. Но никогда не поднималось в беседах, кем она приходится мне, и, честно говоря, мне нравилось, что ты ревнуешь, когда думаешь, что она была кем-то значимым для меня.

Вместо того чтобы произнести что-то похожее на извинение, я спросила:

— Тебе это нравилось?

— Ты реагировала очень мило.

Мило. Я ненавидела это слово. Щенки милые. Дети такие милые. Даже крошечные овощи милые. Но взрослая женщина не должна быть милой. Она должна быть...

— У тебя голова идет кругом. — Затем он опустил голову, прислонившись лбом к сложенным ладоням.

Я на цыпочках вернулась к скамье и снова села рядом с Капо. Я медленно подняла руку и положила ему на спину. Его мышцы были напряжены, почти одеревенели, но от моего прикосновения он, казалось, немного расслабился.

А что насчет меня? Я старалась не ерзать. Мысль о том, что мне придется познать его настолько глубоко, заставляла меня волноваться. Убеждения и вера были личными. Это были две из немногих вещей в этой жизни, которые мы действительно должны были сохранить, и кроме любви и наших грехов, что еще можно было взять, когда мы умирали?

Капо пришел в церковь не просто так. Мне нужно исчезнуть, чтобы меня увидели.

Внезапно вес вещи в кармане напомнил о себе. «Поиграй со мной», - казалось, шептала она, но прямо мне в ухо. Я вытащила мамины четки, растирая прохладные бусинки между пальцами.

Впервые он посмотрел на меня, на то, что я делаю. Луч света прошел прямо сквозь витраж и ударил ему в глаза. Капо стал мозаикой - стеклом, сдерживающим прилив. Я посмотрела на его горло. Кто-то пытался пробить его защиту. Кто бы это ни был, он разбил его вдребезги, чтобы он снова собрал себя по кусочкам. Твердые, металлические линии, которые держат стекло целым, были так очевидны на его лице, если у кого-то доставало смелости увидеть.

Мне нужно исчезнуть, чтобы меня увидели.

Ti vedo.

Я тебя вижу.

Я вижу прямо сквозь прекрасное голубое разбитое стекло. Я вижу жесткие линии, которые служат связующей нитью. У меня хватает смелости откинуть образ охотника, чтобы заглянуть в глаза человека, глаза, которые делают человека с бьющимся в его груди сердцем цельным.

Я вижу тебя, мой муж. Я вижу тебя, мой Капо. Я вижу тебя, сердце мое. Я вижу тебя, мое все.

Я держала четки в одной руке, а другой дотронулась до его щеки.

— Приятно иметь друга, который... не возражает против тишины, какой бы громкой она ни была. — Мой голос был таким же мягким, как и прикосновение.

— Как хорошо, что ты здесь, Марипоса, — его голос был хриплым. — La mia piccola farfalla. Моя маленькая бабочка.

Потом мы больше ничего не сказали друг другу, погруженные в пучину его молчаливого горя, которое почему-то казалось таким громким в моем сердце.