Беспринципный

31
КАПО

Прежде чем машина полностью остановилась, я выскочил и побежал к пирсу, который тянулся к платформе со строительным оборудованием.

Вода была темной, и я не мог видеть дальше поверхности. Маленький огонек освещал платформу, но больший источник света был сосредоточен на определенном участке реки. Человек стоял рядом с приставленной к пирсу лестницей и касался верхушки Гудзона.

Ромео дожидался своего брата. Брандо уже погрузился. Водолазное снаряжение было разложено на пирсе рядом с Ромео вместе с аварийным оборудованием.

Услышав меня, Ромео вскинул голову. Он протянул руку, и когда обменялись рукопожатием, он притянул меня к себе.

— Амадео. — Он отступил назад, взгляд его темных, направленных на меня глаз, был тверд. — Мой fratello⁵⁶ отправился туда за tua moglie⁵⁷. — Подбежав, мы услышали всплеск. Брандо сумел разглядеть, в каком месте Марипоса ушла под воду. Это хорошо. Еще несколько секунд, и ему пришлось бы обыскивать весь район.

Рокко и Тито догнали нас. Тито с минуту смотрел на воду, потом подошел и принялся копаться в вещах, которые принесли Брандо и Ромео.

Рокко уставился поверх Ромео на человека, сидящего на пирсе. Его руки и ноги были связаны. Рот его был полон крови, на ногах - белые пятна. Его зубы. Все вокруг было завалено цементными блоками, веревками, ножами, ножницами, пакетами с цементом, пресс-формами и скотчем.

Он собирался сделать специальные формы для ног моей жены, установить ее в них, а затем убедиться, что никто не сможет вытащить ее. Время. У него кончилось гребаное время.

Бруно. Этот ублюдок врезался в мою жену грузовиком, похитил ее, сделал Бог знает что с ней по дороге, а потом бросил в Гудзон с цементными блоками, привязанными к ее ногам. И он убил хорошего человека. Стефано.

Ромео кивнул.

— Я уверен, что у тебя есть на него планы. Мне удалось остановить его до того, как он скрылся. Если он не хотел прыгнуть в воду, у него не было другого выбора, кроме как встретиться со мной лицом к лицу. Он был слишком труслив, чтобы решиться на такой шаг. Следовательно. — Он повел плечами. — Он меня поймал.

Я прикусил нижнюю губу.

— Вода была бы лучшим выбором, — сказал я по-итальянски.

Ромео согласился.

— Он будет страдать за это.

Потом мы больше ничего не говорили, повернулись и стали ждать, когда Брандо вынырнет на поверхность вместе с моей женой. Тито подошел и встал рядом со мной, положив руку мне на плечо, сжимая. Я не осознавал, как сильно дрожу, пока он не коснулся меня. Его рука была твердой в этом перевернутом вверх дном мире. Каждая секунда была хуже, чем тысячу раз перерезанное горло. Мне казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди.

— В любую секунду, Фаусти, в любую секунду, — напевал я себе под нос. Чем дольше она оставалась под водой, тем меньше у нее оставалось шансов...

Я отказывался отдаваться злобным мыслям, нападавшим на мой и без того уставший рассудок. Внезапно мои колени подогнулись, и я приземлился на них. Пирс принял мой вес. Я закрыл глаза, сжимая четки на шее, задаваясь вопросом, было ли это расплатой за мои грехи. Цена жизни в теле с душой, сотканной из ненависти и мести.

Пока не появилась она.

Она направила меня по другому пути, и когда мы столкнулись, мы оба разлетелись на миллион осколков от удара. Моя бабочка пробралась через мои бреши и пробежала по каждой полоске свинца, которую я проложил, чтобы держать себя в руках. Ее цвета сливались с моими, и на витражном стекле уже не было одинокой фигуры, а была одна с бабочкой на плече и сердцем на рукаве.

Не в силах больше сгибаться под тяжестью собственного веса, иначе я, блядь, сломаюсь, я встал, сбросив ботинки.

Любая гребаная секунда превратилась в здесь и сейчас. Я не собирался ждать ни секунды дольше, чтобы привести жену домой. Обратно ко мне. Даже если это означало, что я сгинул бы на дне Гудзона вместе с ней. Такова была моя судьба. Эта была моя судьба. Мы разделили ее вместе с ней. Она будет моей Джульеттой, а я - стану ее Ромео.

Рокко положил руку мне на плечо, Ромео - на другое, и они удерживали меня, пока Тито не подошел и не встал передо мной.

— Племянник. — Его голос был таким же серьезным, как и тогда, когда он спасал мне жизнь. — Ты не сделаешь своей жене одолжения, если пойдешь за ней, и нам придется потом и тебя вытаскивать со дна.

— Я не Брандо Фаусти, — сказал я, — но плавать, черт возьми, умею. — Я ударил себя в грудь. — Я отказываюсь стоять здесь и ждать, пока он вернет мне мою жену.

—Ты мне близок, как брат. — Рокко сжал мое плечо. — Так что поверь мне, когда я это говорю. Брандо ее вернет. Он вернет ее. Он самый лучший из всех. Пусть делает свою работу.

Его работу. Моя жена.

Как только эта мысль пришла мне в голову, самый прекрасный звук, который я когда-либо слышал, казалось, взорвался вокруг меня. Брандо вынырнул на поверхность с моей женой на руках. Казалось, он двигался быстрее, чем акула в воде. Подняв ее по трапу, он уложил Марипосу на пирс.

Тито направился прямо к ней. Брандо сбросил маску, и после того, как Ромео помог ему с баллоном, он направился прямо к Тито, и они оба начали работать.

— Гипотермия, — пробормотал Тито, проверяя ее пульс. — Мы должны быть очень осторожны. Брандо. Избавь ее от этой одежды. Потом накинь на нее теплые одеяла. Сейчас же!

Моя жена безжизненно лежала на пирсе. Ее кожа была бесцветной. Губы у нее посинели. На лбу у нее была глубокая рана. Она была глубокой и красной, но крови не было.

Я подполз к ней, взял ее за запястье и проверил.

— Дядя. — Мой голос был напряженным, грубым, низким. — У нее нет пульса.

Тито наблюдал за моим лицом, пока Брандо раздевал ее до лифчика и нижнего белья, а затем накрывал одеялами.

— Вода… — у нас была тяжелая зима... она слишком холодная. Она слишком холодная. Нам нужно поднять температуру ее тела.

— Искусственное дыхание, — сказал я, прочищая горло. — Компрессия грудной клетки. У них...

— Я начну делать искусственное дыхание, но не раньше, чем приедет скорая. Мне нужно продолжать, как только я начну. Я не остановлюсь, пока не верну ее обратно. Сейчас ее пульс слишком низкий, чтобы его можно было определить. Но это не значит, что мы не можем вернуть ее.

Вдалеке завыли сирены. Скорая помощь была уже в пути. Но если Тито не мог спасти ее, то никто не мог.

Ромео проводил Бруно до машины, пока не приехала полиция. Наши глаза встретились, когда он проходил мимо. Он улыбнулся мне, во рту больше не было зубов, но на лице не было ничего, кроме удовлетворения. Я бы содрал с него кожу заживо, с головы до ног, а потом приспособил бы его к цементным блокам. Потом он отправится в недра Гудзона. Крабы могли полакомиться его внутренностями. Им не придется беспокоиться о его коже. Они получат очищенную закуску.

— Племянник! — взревел Тито.

Мне потребовалась минута, чтобы повернуться к нему и сосредоточиться на чем угодно, кроме своего гнева. Мое желание убивать ощущалось во рту, как кровь, а я был словно изголодавшийся зверь. Крик мертвеца, когда с него дюйм за дюймом снимали кожу - вот что сейчас представляли мое сердце и душа.

— Сосредоточься! — Тито кивнул в сторону моей жены. — Поговори с ней!

Поговорить с ней.

Моя жена.

Пульса у нее не было, но я был мертвецом.

Я не хотел думать о том, почему Тито приказал мне говорить с ней.

Я отказывался.

Но если это был конец, то он был окончательным для нас обоих.

Я больше никогда ее не увижу.

Она бы оказалась на небесах. Я был бы в аду.

Мы никогда не смогли бы быть вместе дольше, чем мы были на этой земле.

Я поднес ее руку ко рту, обдувая ее теплым воздухом, мои губы сомкнулись.

— Марипоса, — мой голос дрогнул. — Ты забыла кое-что важное, бабочка. Ты оставила меня умирать самой страшной смертью. Быть вдали от тебя - это самая худшая смерть. Это более болезненно, чем все, что я когда-либо испытывал. — Но слова произносить было бесполезно. — Послушай меня, Марипоса.

Было время, когда я не знал, смогу ли когда-нибудь заговорить, нож пронзил мое горло так глубоко. Тогда я понял, насколько бесполезны слова. Я требовал большего, чем слова, и это было то, что я поклялся дать ей.

Почувствуй мою боль и позволь ей вернуть тебя ко мне. Ты единственная, кто может спасти меня от этого. Моя жизнь и моя смерть. Моя прямая линия между ними...

Голос Брандо прорезал мои мысли, из мешанины слов вырывались: «Температура. Вода. Слишком долго. Веревка. Разрезать, чтобы освободить ее от цементных блоков. Переохлаждение. Пульса нет. Беременная».

Эти слова проскользнули в мой разум, вытесняя все остальное, отравляя мою душу, пока мужчины обсуждали мою жену и ее нынешнее состояние.

Безжизненная.

В ней не было жизни.

Все, что ей оставалось делать на этой земле, обрушилось на меня. Все, что она упустила, пронзило меня, как тысяча ножей. Все дни и ночи, когда она страдала. Она сказала мне, что никогда не касалась истинного мира, пока мы не поженились. Впервые в жизни она могла спать, могла отдыхать, и не только физически. Дьявол, следующий за ней по пятам, был слишком далеко позади, чтобы поймать ее - ее туфли наконец-то подошли и удержали ее на ногах.

Она так чертовски долго боролась с жизнью. Изо всех сил пыталась перейти от выживания к жизни. И теперь она мертва. Моя бабочка исчезла после того, как получила свои крылья.

Когда мужчины подошли ближе, я притянул Марипосу ближе, не осознавая, что прижимаю ее к своей груди, покачивая.

Я отказывался ее отпускать.

Я отказался позволить им забрать ее у меня. Я бы оторвал им руки зубами.

Ей было так холодно. Я чувствовал, как ледяная вода просачивается мне под рубашку. Ее кожа стала еще холоднее, как будто из нее высосали всю кровь.

Наш сын. Без нее он не выживет.

Все, что было моим, исчезло в считанные минуты.

Непредвиденное обстоятельство. Человек, жаждущий мести.

Моя собственная месть привела меня туда, когда она нуждалась во мне здесь.

— Племянник. — Тито наклонился, глядя мне в глаза. — Отдай ее мне. Я позабочусь о ней. Доверься мне. — Он ударил себя в грудь.

Я позволил медикам забрать мою жену, в то время как Тито руководил ими на каждом шагу.

— Я и есть доктор! А теперь послушайте меня!

Тито все время повторял, что есть шанс, что ее пульс слишком слабый, чтобы его можно было обнаружить. Если она достаточно согреется, есть шанс, что она еще выживет.

Шанс. Шанс. Шанс. Жизнь моей жены, моя, зависела от гребаного шанса.

Медики не спорили, но они уже объявили ее мертвой в своих головах.

Они настороженно наблюдали за мной, один из них разглядывал мою татуировку, пока я шел за ними к ожидающей нас скорой помощи. Я отказывался оставлять ее одну. Они подключили мою жену к мониторам внутри и... ничего. Ничего, кроме ровной линии и звука машинного сигнала тревоги.

Последовал контролируемый хаос.

Тито выкрикивал приказы, как солдат на поле боя. Они делали компрессию грудной клетки, в то время как использовали другое согревающее одеяло, чтобы попытаться поднять ее температуру.

— Ничего, — сказал один из санитаров, проверяя мониторы, а затем взглянул на Тито. — Пульса по-прежнему нет.

— Мы продолжаем реанимационные мероприятия! — рявкнул Тито. — Марипоса. Давай, бабочка. Серьезно. Дыши для меня.

Я отвернулся, мое вновь бьющееся сердце умирало тысячью разных смертей при виде этого. Звук машины, которая в панике отключилась, потому что не могла обнаружить жизнь, казалось, эхом отозвался в моей душе.

— Марипоса, — прошептал Тито.

Звук его голоса вырвал из моей груди последний клочок надежды.

— Скажи мне, — попросил я. Я отказывался смотреть на него, потому что не был уверен, что буду делать, когда встречусь с его сочувствующим взглядом. Тон его голоса подтвердил мой худший кошмар. Моя бабочка исчезла.

— Farfalla, — сказал Тито чуть громче. Прошла секунда или две. — Он есть! — почти крикнул он. — Пульс!

Я поднял глаза. Санитар принялся лихорадочно возиться со своей аппаратурой, и, словно наблюдая, как вершина горы пробивает твердую почву, линии начали подниматься, подниматься, подниматься. Ее пульс участился. Даже порез на голове начал кровоточить.

Моя бабочка застонала, а через секунду, когда мы наехали колесом на выбоину, вскрикнула от боли. Затем, не открывая глаз, она сжала мою руку, и вот так я снова ожил, чтобы рассказать о тысяче смертей, и о той единственной жизни, которую мне еще оставалось прожить. С ней.