Бесшумная буря

Глава 19

Трапеза была… интересной. Различные задания позволили подросткам чем-то себя занять, и они потихоньку начали соперничать. Одна из девушек, Эмма Филлипс, была твёрдо уверена в своих поварских навыках, и поэтому взяла на себя главенство в кухонной команде.

Результат их усилий был съедобным, но оставлял желать много лучшего. Там были бобы, но их сварили до состояния безвкусной пасты. Печёная репа разнообразила трапезу, но была в некоторых местах сожжена до черноты, а внутри оставалась сырой. Овсяные лепёшки были сносны, но их каким-то образом пересолили настолько, что они были скорее приправой, чем сладостью.

Жалобы остальных подростков были громкими и продолжительными, особенно у тех, чьи решения Эмма отвергла, пока заправляла кухонной командой. Все указывали в её сторону, и она, похоже, была на грани слёз, или истерики. Трудно было сказать.

Они сидели на открытом дворе перед домом, где двое подростков соорудили большой костёр, а ещё пара притащила тяжёлые брёвна в качестве скамеек. Снаружи было прохладнее, но огонь делал вечер удобоваримым даже для тех, у кого не было магии.

Там они и ели свою пищу, или, Как выразился Дэвид, «…с трудом глотали остатки того, что когда-то звалось пищей». Смех был единственной приправой, которая улучшала вкус еды, хотя и вынудил Эмму уйти есть внутри дома, чтобы не слышать их подколки.

Тирион уселся на одном из больших брёвен перед большинством остальных, и когда все уселись есть, было заметно, что рядом с ним не сел никто. Бревно-скамейка имело почти восемь футов в длину, но оставалось пустым, в то время как подростки, Кэйт и Лэйла плотно уселись на трёх остальных брёвнах.

Тириона это вполне устраивало.

Доев свою бобовую пасту, он встал, и пошёл к дому. Ему хотелось спать.

Лэйла быстро встала, и догнала его прежде, чем он успел дойти до двери:

— Забыл о своём обещании?

Он ненадолго уставился на неё без всякого выражения, прежде чем его память щёлкнула, и выдала ответ:

— Музыка?

Она кивнула.

— Я уже больше месяца не играл, — сказал он ей, думая о времени, проведённым со старейшинами, и о проведённой до этого в пути неделе. — Сейчас я, возможно, не в лучшей форме.

— Мои уши не слышали музыку ещё дольше, — напомнила она ему. — Никто не будет критиковать твою игру.

— Ладно. — Он пошёл в дом, и нашёл свою цистру. Снова выйдя несколько минут спустя, он вернулся на своё место у костра.

Все взгляды были прикованы к нему. Разговоры утихли, когда он начал подтягивать струны. В отличие от рабов Ши'Хар, дети Колна были привычны к музыке, но хотя музыкальные инструменты не были для них редкостью, музыка всё же являлась желанной переменой после их блёклого дня.

Сперва Тирион сыграл «Весёлую Вдову», надеясь улучшить настроение, но её ноты действовали ему на нервы, и сердце у него к ней не лежало. Лёгкое веселье этой песни не подходило под его настроение. Он думал было сыграть «Причитание Даны», но один взгляд на сидевшую рядом с Лэйлой по ту сторону костра Кэйт изгнал эту мысль у него из головы. То была печальная, грустная мелодия, но её романтический подтекст Тирион бы не вынес. Он всё ещё помнил тот первый раз, когда играл для Кэйт эту песню, более пятнадцати лет тому назад.

Вместо этого он начал безымянную мелодию, которую сочинил сам за многие долгие вечера игры со струнами. У неё не было слов, а поскольку он сочинил её сам, то она имела обыкновение меняться порой под его настроение. Он начал играть тихо, позволяя пальцам найти свой ритм, прежде чем нарастить громкость звуков.

Глядевшие на него вокруг костра лица его донимали, поэтому Тирион закрыл глаза, и направил свой разум внутрь. Люди были источником его страданий. Молодые люди, которых он украл из Колна, были результатом его прежних грехов, и теперь они страдали от его рук. Из-за них ему было больно, а им было больно из-за него — это был бесконечный круг боли. Чем бы он ни выглядел в их глазах, Тирион видел свой собственный провал, и чувствовал порицание, которое сполна заслужил.

Сперва его музыка была гневной, полной фрустрации, сопровождавшей его каждый день с тех пор, как Хэйли забрала Роща Мордан, но когда он закрыл свой разум для внешнего мира, мелодия смягчилась. «Я играю не для них».

Он играл для тишины, для пустоты, которая была внутри него. Пустота была холодной, но также лишённой боли, свободной от всего, что разрывало его. Музыка создавалась из паутины и лунного света, но вещала сейчас об одиночестве, о тихой рефлексии, покое… быть может, даже о прощении.

Мысли Тириона освободились, расслабились, ибо музыка лишила его эмоций. Его пальцы выражали чувства, которые он более не желал, облегчая его сердце и разум. В его воображении появилось лицо Гарлина, уставившееся на него с тем же странным любопытством, какое всегда было на лице надзирателя, когда Тирион играл на цистре.

Надзиратель был его тюремщиком, и однажды даже его мучителем, но позже он стал другом… его единственным другом среди жестоких людей, испорченных и извращённых Ши'Хар. «Спасибо тебе, Тирион, за музыку», — снова сказал Гарлин, когда разум Тириона воспроизвёл их последнюю встречу.

Последовавшая за этим сцена была абсурдна, но он не отпрянул от неё, позволив музыке вознестись от печального прощания до диссонирующего крещендо. Его руки были в огне, но сердце было пустым. «Я ничего не чувствую». Эти слова воспарили в его разуме над хаосом его игры. Они уплыли прочь, а музыка продолжилась, неся его вперёд, к его родителям.

Хэлэн и Алан Тэнник присутствовали там, скрытые в полутонах, дожидаясь своей возможности, и когда насилие смерти Гарлина миновало, они вышли вперёд, заполнив передний план печальными глазами его матери и слезами его отца. «Я жалею, что ты вообще родился, Даниэл», — вновь сказал Алан.

Тут музыка потерялась, внезапно падая и умирая, оставив после себя грубую тишину, полную пагубных вещей. «Это не я», — подумал он. «Даниэл — это уже не моё имя». Но огонь оставил его руки, и теперь был в центре его существа, прожигая ему грудь, и сбегая по его щекам подобно золе.

Тирион открыл глаза.

Собравшиеся вокруг костра молодые люди глазели на него со смятением на лицах, или просто с шоком. Их короткие жизни пока не дали им опыт, необходимый для интерпретации только что ими услышанного — вместо этого эмоциональная травма в его музыке ошеломила их. Единственные уши, которые поняли, скрывались за мягкой завесой волос цвета меди.

Зелёные глаза уставились на него, влажные и опухшие, в то время как Лэйла сидела рядом с ней, опустив голову, боясь открыто показать свою боль. Быть может, надзирательница тоже поняла.

Губы Кэйт разомкнулись, будто она готова была заговорить, но Тирион встал, и засунул цистру под мышку, прежде чем этот миг успел завершиться.

— Хватит музыки, — сказал он, отворачиваясь.

«Я ничего не чувствую», — сказал он себе, но желания не могли остановить боль. Вернувшись в свою комнату, он захлопнул дверь, и активировал запечатывающие комнату чары. Его покой никто не потревожит.

Утро принесло новый день, а с ним — новые перемены. В частности, кухонная команда восстала, и свергла Эмму Филлипс с поста главного повара. Энтони Лонг поднялся на её место как следующий по очереди, и под его руководством на завтрак была приготовлена партия овсяных лепёшек, которая была значительно лучше. Он также попросил у Тириона разрешение послать часть детей на охоту.

— Мы пошлём кого-то из тех, кто сейчас в строительной команде, — ответил Тирион. — Это будет хорошим опытом по использованию ими своих способностей.

Вскоре после этого объявился Байовар, осторожно шагая по протоптанному пути, шедшему от края Рощи Иллэниэл, и пересекавшему поле, заканчиваясь у Албамарла. Тирион ощутил его приближение, и ждал его снаружи, когда тот прибыл.

— Утро, хранитель знаний.

— Доброе утро, Тирион, — ответил Ши'Хар. — У меня есть для тебя известия.

— Неужели Лираллианта скоро вернётся?

Байовар покачал головой:

— Я не знаю. Мои известия несколько иные.

— Тогда предлагаю пройтись, — сказал Тирион. — Мне нужно размять ноги. — Он двинулся окольным путём, ведя Байовара вокруг края своего каменного дома, и по слегка лесистой местности, лежавшей за ним.

— Старейшины сообщили, что поддержат твоё решение, — сказал хранитель знаний.

— Моё решение?

— Поймать твоих отпрысков, и привести сюда.

Тирион кашлянул:

— Вы же имели ввиду решение Лираллианты?

— Мой народ не имеет дело с ложью, Тирион. Одной из подробностей, ставших ясными во время изучения тебя старейшинами, было то, что решения принимал всё-таки ты. Лираллианта согласилась их поддержать, но выбор часто был твоим. По сути, привести молодняк обратно сюда, не оставив их с Тиллмэйриасом — это отличный пример.

— Вы не одобряете моё решение вернуть их? — спросил Тирион.

Байовар вздохнул:

— Нет, но суть не в этом. Тиллмэйриас проинформировал меня о том, что ты их забрал, уже после того, как ты это сделал. Он также сказал мне, что Прэйсианы решили уважать твои узы с Лираллиантой.

Тирион кивнул, но промолчал, не будучи уверенным в том, что сказать.

— Прошлой ночью от старейшин пришла весть, что теперь тебя следует считать сыном рощи, — добавил Байовар. — Другие рощи также будут уважать их решение.

Тирион уставился на хранителя знаний, не будучи уверенным в том, что правильно понял его слова:

— Вы что, пытаетесь сказать, что меня сделали почётным Ши'Хар?

Байовар нахмурился:

— Старейшиной тебе не стать, но они будут обращаться с тобой как с ребёнком, пока ты не умрёшь.

— Ребёнком… как…

— Как я, или, конкретнее, как Лираллианта, — пояснил хранитель знаний. — Ты более не баратт. Ты — как Крайтэк, дитя, которое не может вырасти, и однажды умрёт.

— А что насчёт этого? — спросил он, указав на свой рабский ошейник.

— Как часть Рощи Иллэниэл, тебе больше не требуется его носить, но решение о том, снять ли его, будет принимать Лираллианта.

— А мои дети? — давил Тирион.

— По-прежнему баратти, — ответил Ши'Хар. — Твой новый статус никак на них не влияет. И вообще, это — другой вопрос, о котором я пришёл с тобой поговорить.

— Они принадлежат мне, — предупредил Тирион. — Если я более не баратт, тогда они — мои, или, по крайней мере, Лираллианты.

— Ты — дитя рощи, ты — Иллэниэл. Они принадлежат Роще Иллэниэл, — поправил хранитель знаний. — Если ты желаешь оставаться в таком положении, то подчинишься воле старейшин.

— Чего они хотят?

— Твой недавний бой, с надзирателями и некоторыми из детей иных рощ, дорого нам обошёлся. Мы отдали много шутси, чтобы покрыть созданные тобой долги.

Брови Тириона взметнулись вверх:

— Роща заплатила за убитых мной надзирателей?

Байовар кивнул:

— За надзирателей, за трёх детей рощ, и за надзирательницу, которую ты забрал вчера. Твои действия сильно ослабили позиции Рощи Иллэниэл.

Тирион сузил глаза:

— Старейшины не были обязаны так поступать. Было бы проще отречься от меня, даже если вместе со мной они бы отреклись от Лираллианты. Зачем им…? — приостановился он, и его разум довёл эту мысль до её логического завершения: — Нет!

— Они будут сражаться на арене, во благо Рощи Иллэниэл, — холодно сказал Байовар.

От этих слов Тирион похолодел. Он боялся этого исхода, но надеялся, что сможет его избежать, удержав детей под контролем Рощи Иллэниэл. Была некоторая ирония в том, что именно его борьба за то, чтобы добиться этого, вылилась в то, что их заставляли сражаться. У Тириона побелели костяшки. Настолько сильно он сжал кулаки. Он сделал глубокий вдох, и заставил себя расслабить кисти и плечи.

— Ты понимаешь? — спросил Байовар, наблюдая за ним с некоторой озабоченностью. — Они будут сражаться, — повторил хранитель знаний.

— Если они просто позволят мне поговорить с…

— Переговоров не будет, Тирион. Они ясно выразили свою волю. Твои дети будут сражаться, в противном случае вы с Лираллиантой станете пищей для старейшин. Другого выбора нет, и твои отпрыски будут сражаться вне зависимости от того, будешь их тренировать ты, или это будет вынужден делать кто-то другой. — Лицо Байовара было лишено всякого выражения.

«Пища для старейшин» — этой фразой Ши'Хар указывали на свой метод использования тел в качестве удобрения, чтобы питать деревья богов. Слова Байовара не были угрозой. Ши'Хар не угрожали, они «информировали».

Тирион ощутил, как в нём снова стал нарастать гнев, но держал его в узде. Вместо этого он склонил голову, признавая полученный приказ.

— Многое изменилось с тех пор, как ты пришёл к нам, Тирион, — сказал Ши'Хар. — Ты — первое разумное существо, помимо нашего вида, которого стали считать ребёнком рощи.

— Перемены — не всегда к лучшему, Байовар, — сказал Тирион. — Я также был первым рабом Иллэниэлов. А теперь они планируют использовать моих детей в своих играх.

Исторически Роща Иллэниэл была против того, чтобы держать людей в качестве рабов или питомцев. Лираллианта нарушила этот запрет, надев на него ошейник, чтобы спасти его жизнь. Его успех на арене заставил их снова ощутить вкус победы на соревнованиях. Теперь созданный им долг заставлял их зайти ещё дальше.

— Я знаю, что ты не этого хотел, дичок, — сказал Байовар, — но мой народ меняется медленно. Среди них сейчас ведётся великая дискуссия, которую ты породил. Не теряй надежду. Быть может, однажды мы найдём общую для нас цель.

Байовар был одним из наиболее чутких представителей своего рода. Изначально его избрали для повышения до хранителя знаний из-за его интереса к человечеству, его исследований людей и их языка. Поэтому его избрали для обучения Тириона эроллис. Если среди детей Ши'Хар и был кто-то, помимо Лираллианты, способный, по мнению Тириона, понять его эмоции, то это был Байовар.

Сейчас Тирион смотрел на него в гневе. Это был взгляд, наполнивший бы человека страхом, ибо в его глазах была смерть, но Ши'Хар он едва ли встревожил.

— Сейчас я хотел бы побыть в одиночестве, Байовар, — сказал он хранителю знаний.

Ши'Хар кивнул, и развернулся, пойдя прочь, в прощаниях он не нуждался.

— Сколько у меня времени? — спросил Тирион у его спины.

— Неделя.

Ветер усилился, пока Тирион стоял, наблюдая за тем, как хранитель знаний идёт обратно к границе рощи деревьев богов. Прежде небеса были чистыми, но теперь потемнели, как если бы небо хмурилось. В небе поплыли тяжёлые облака, а Тирион силился совладать со своим гневом.

Глубоко дыша, он бесшумно повторял про себя: «Я ничего не чувствую».