Бестиарий

Эпилог. Разнесённые ветром.

На рассвете меня разбудил грохот взрыва. Я тут же вскочил, буквально выпрыгнув из спальника. Благо, спал одетым. Нужно было только натянуть армейские калиги. В грязное стекло заброшенного здания на окраине Минас-Моргула едва пробивались первые лучи тусклого солнца. Совсем рядом раздался ещё один взрыв. Обстрел?!

И тут же со двора весёлый голос нашего командира с позывным Сом:

— Подъём! Хватит спать! Выходи строиться!

Я подошёл к окну и выглянул наружу. Посреди площадки перед зданием стоял Сом с заряженным самострелом в руках. Оружие это у него было особенным. Помимо основной дуги, выпускающей стрелы стандартного калибра, имелась и дополнительная для небольших фаерболов. Летали они не так далеко, как стрелы, и по силе взрыва не могли сравниться с фаерболами, запущенными реактивной катапультой, но свой эффект имели. И вот сейчас, в качеств побудки, вставший пораньше Сом пулял фаерболами по окрестностям.

И его действия привели к результату. Ещё минуту назад крепко спавшие парни вскочили, как и я. Схватили свои самострелы, “инструмент”, как говорил тот же Сом, и были готовы что-то предпринять. Мне в этом плане проще. Никакого оружия у меня нет. Из принципа. Ведь я — хиллер. Я здесь, чтобы спасать людей, а не убивать.

Как же так получилось, что я — уроженец Минас-Тирита — очутился в осаждённом Минас-Моргуле на стороне защищающихся, в то время как осаждали город фактически мои земляки? Хотя, с другой стороны, а что моргульцы не мои земляки? Ещё вчера мы жили в одном мирном Гондоре, по исторической ошибке названном Урук-хайей, а до этого — в Мордорском Союзе, а ещё раньше — в Роханской империи.

Здесь я не буду глубоко копаться в причинах происходящего. Когда, как и с чего именно всё началось? Лично для меня переломным моментом стала встреча выпускников. Да-да, несмотря на то, что мы все давно взрослые люди, всё ещё встречаемся с одноклассниками. С одной стороны, потому, что у нас был неимоверно дружный класс. А с другой, мы, как жители столицы, имели возможность неплохо устроиться в своём родном городе и не было принципиальной необходимости куда-то переезжать.

В тот зимний вечер, в самый разгар столкновений, когда толпы народа громили центральные улицы Минас-Тирита, мы собрались на квартире одного из наших. Сварили пельмени, поставили на стол выпивку. Даже немногочисленные, но верные традиции девчонки были не против такой простой закуски.

Естественно, разговор коснулся и происходящих событий. Тролль, с которым я когда-то сидел за одной партой, с неимоверным воодушевлением рассказывал, как в едином порыве баррикады из покрышек строит и адвокат, и программист, и обычный разнорабочий. Какое это неимоверное чувство единения и подъёма, когда чувствуешь себя частью чего-то большего. И как на самом деле хорошо умеют самоорганизовываться люди, перед которыми стоит одна общая цель.

Обычно едкий, саркастический и, даже где-то циничный, тролль был не похож на себя самого. Казалось, что он играет роль какого-то одержимого сектанта. Вот сейчас сбросит маску, все поймут, что это он не всерьёз, и рассмеются вместе с ним его шутке. Но нет! Тролль с искренней гордостью продолжал рассказывать, как собрал бутылки из-под выпивки и отнёс, чтобы из них сделали зажигательные коктейли. Мне хотелось пошутить что-то насчёт того, что теперь в стражников полетят коктейли в бутылках из-под дорогого рома и других элитарных напитков. И что это очень гламурно. Ведь друг как раз и был тем самым юристом.

При этом одного из своих лидеров, лысого и очкастого хоббита, из числа тех, кто воодушевлял народ со сцены, он прямо дразнил “Болтолоб”. За то, что тот однажды, войдя в роль, выкрикнул что-то вроде: “Я с ганьбою житы нэ буду! Якщо болт в лоб, то болт в лоб!” (“Я с позором жить не буду. Если болт в лоб, то болт в лоб” .урук) Это быстро стало мемом. Так что над хоббитом потешались даже мей-дауны. Но им самим это, почему-то, критичности мышления не прибавило. Ведь, в итоге, под арбалетные болты пошли они, а не их вдохновитель.

Но не политикой единой… И разговор постепенно сместился. Тот же тролль талантливо и с юмором рассказывал, как однажды ехал к себе на дачу и во время этой поездки, сидя на водительском сидении своей колесницы, почувствовал какой-то дискомфорт в трусах. Сначала это был просто зуд, и ему приходилось время от времени, что называется, почёсывать яйца. Постепенно зуд становился всё сильнее, и под гульфиком образовалось какое-то вздутие, так что даже мешало ходу ноги, жмущей на педали. И вздутие совсем не того рода, которое возникает, когда видишь красивую девушку.

Добравшись до места назначения, тролль едва доковылял по двору до дома, где включил свет, снял штаны и нижнее бельё. Тут же оказалось, что одно яйцо налилось красным цветом и неимоверно раздулось. Настолько, что мешало идти, увеличившись до размера, превосходящего его, троллий, немаленький кулак. Позже выяснилось, что это была какая-то инфекция. Но в тот момент наш товарищ нехило испугался и тут же закинулся всеми имеющимися под рукой таблетками: от обезболивающих и жаропонижающих до нашедшихся в аптечке антибиотиков.

Смешно рассказанная история, естественно, заканчивалась хорошо. Яйцо было спасено. И теперь наш товарищ был в полном здравии: мог спокойно передвигаться, управлять колесницей, общаться с женой и не только.

Но дело не в этом. Прямо во время нашего застолья завибрировал мой карманный палантир. Звонила она. Я вышел в коридор, чтобы спокойно поговорить. В шаре были слышны рыдания и всхлипы. У неё была истерика.

— Их сейчас выводят! — плакала она.

— Кого выводят? — удивился я. — Что случилось?!

— Рябят-стражников. Из бывшего “Музея Саурона”.

Тут я понял в чём дело. Какое-то время назад это культовое здание времён Союза, в наше время, переименованное в “Урук-хайскйи дом”, заняли стражники, осаждённые беснующийся толпой.

— Их выводят, — плакала она. — Молоденькие. Ещё почти дети. Плюют, оскорбляют, бросают что-то!

— Ладно, ладно, успокойся, — заговорил я. — Убивают? Нет? Ну всё будет нормально.

Ей я сказал, но сам в этот момент почему-то отчётливо понял: нормально уже не будет. Пройдена какая-то невидимая грань. А уже позже, весной, по большому палантиру показывали, тогда это ещё было возможно, как урк-хайский назгул на бреющем полёте отстреливается по центру Минас-Моргула. А потом раненая женщина, которая просто проходила по скверу возле здания ратуши, ползла с перебитыми ногами и стонала от боли. На урук-хайских пабликах тогда шутили, что это не стрелы или фаерболы — это случайный взрыв кондиционера. А может, люди просто не могли в такое поверить? Но я всё понял правильно. Прошёл урук-хайские же курсы хиллера и через Рохан отправился в Минас-Моргул, где до этого не был ни разу. Так я выбрал свою сторону баррикады.

Итак, мы проснулись, кое-как умылись, перекусили и были готовы выполнять приказы нашего командира. А приказ был таким: все, включая нашего “гостя”, погрузились в телегу, похожую на те, что перевозят пассажиров и небольшие грузы, и выехали на другую сторону города. Туда, где на его окраинах и идёт самая настоящая война.

Кто такой “гость”? Гостем мы назвали пьяного гаишника, которого вчера поймали на его посту. Сом просто велел погрузить того в нашу телегу. А сегодня мы должны были доставить его на передовую и отправить рыть окопы в качестве наказания. Приговор этот, естественно, носил неофициальный характер. Просто так решил наш командир. А гаишник подчинился. Под прицелами наведённых на него самострелов, разумеется. Такая вот полевая справедливость. Но за это Сома и любили.

Город, по которому мы ехали, конечно, представлял собой унылое зрелище. Мимо нас то и дело проносились колесницы с включённой “аварийкой”. Это значит, что эти колесницы реквизированы новой властью или боевыми подразделениями. Обычно это транспортные средства, оставленные теми, кто покинул Минас-Моргул и бежал от войны на Урук-хайю. Ни осуждать, ни оправдывать этих людей я не буду. На витрине одного из закрытых магазинов, мимо которого мы проезжали, была выведена надпись: “Не ломайте! Товара нет. Всё уже украдено.”

Многие дома здесь, на окраине, смотрели на нас темными провалами выбитых взрывами окон. Другие, словно бельмами, были прикрыты фанерными щитами. Одна пятиэтажка стояла с аккуратным проломом прямо посередине. Со стороны это выглядело так, будто какой-то гигантский меч разрубил её пополам. В этот разрез были видны внутренности квартир. Нет половины потолка, пол обрывается, а на оставшейся части как ни в чём не бывало стоит торшер, шкаф, пианино. Такое ощущение, что люди ушли отсюда только что. И вроде как так и жили — без одной стены.

Почему-то вспомнил, как вчера разговаривал с ней. Она рассказала, что два её друга, живущие в столице Рохана, Эдорасе, подвыпив, подрались между собой на счёт того, кто больше любит Урук-хайю. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Наивные либералы, никогда не державшие в руках ничего тяжелее палантира, неумело толкались и неловко упали в кусты. Они искренне полагают свою страну агрессором, а урук-хайцев — беззащитными овечками. Эти овечки сейчас бомбят город лишь за то, что он посмел не поддержать переворот на Мей-дане, справедливо полагая, что это война против всего роханского, против всего того, чем являются они сами. И не только моргульцы, но и большая часть минас-тиритцев. Те просто сдались, и у них появился Ривенделлский синдром, когда заложник сопереживает тому, кто удерживает его в неволе. Эти два друга не знают или не хотя знать, сколько грязи льют на них те самые урук-хайцы. Сколько в потомках уруков было ненависти, которая вывела их на улицы, стала движущей силой протеста и положила начало гражданской войне. Что это война против таких, как эти эдорасцы. Против их языка и культуры. Если это, конечно, их культура. Куколды! Брезгливо и противно.

Мои мысли были прерваны далёкими раскатами грома. И это ясным, солнечным утром. Значит, где-то впереди, по ходу нашего следования, есть прилёты. Сом велел остановить телегу. Он сидел впереди, рядом с водителем. Когда мы встали у обочины и открыли дверь, чтобы было не так жарко, мимо с сиренами пронеслось несколько телег скорой помощи.

— Это где-то на рынке, — прокомментировал наш водитель, он же в мирное время водитель большой грузовой телеги на одной из шахт в окрестностях Минас-Моргула. — Поедем, разберёмся, что там?

— Не сейчас, — категорично ответил Сом.

Прошло минут двадцать, как с того же направления послышались новые раскаты грома. Мы все переглянулись. Похоже, Сом был прав. Урук-хайцы сделали паузу после первого залпа, дождались, когда приедет “скорая”, соберутся люди, чтобы разбирать завалы, и в этот момент дали ещё один залп. А потом их пропаганда будет врать, что мы сами себя обстреливаем.

— Теперь поехали! — скомандовал командир.

И мы уже готовы были тронуться, когда к открытой двери телеги подошёл дедушка. Самый обыкновенный. Из тех, что стоят в очередях за какими-то справками или кормят голубей в парке. Опираясь на палку, он сделал шаг на подножку открытой двери, залез в нашу телегу и с невинным видом сел на свободное место рядом с вооружёнными людьми. От удивления мы потеряли дар речи.

Сом обернулся, увидел нового пассажира и, не растерявшись, командным голосом рявкнул:

— Передаём за проезд!

— У меня пенсионное! — дребезжащим голосом ответил пожилой мужчина, поднимая руку к нагрудному карману, раздутому какими-то бумажками. — Могу предъявить!

Сом только махнул рукой,мол, верю. Едва сдерживая улыбки, мы захлопнули дверь и покатили дальше. Так или иначе, наш путь лежал через тот самый рынок. Возле него мы и высадили дедушку, который, кажется, так и не понял, что ехал не на маршрутке.

На рынке мы застали картину разрушения. Приехавшие пожарные тушили несколько телег и торговых боксов. Отпавшее оперенье огромной стрелы, выпущенной из реактивной катапульты, картинно торчало из асфальта. Прямо на проезжей части лежало несколько трупов гражданских. Их ещё не успели убрать, только прикрыли простынями. Ярко-алая кровь вытекала из-под белой ткани, собиралась в канавку у обочины и самым настоящим ручьём текла вдоль наклонной бровки.

Но наш путь лежал дальше. И вот мы уже выехали на площадь на окраине города, там, где фронт совсем близко. Прямо посреди свободного пространства стояла реактивная катапульта и с утробным звуком изрыгала из себя фаерболы. Она была похожа на плюющуюся огнём пасть дракона. Рядом суетились какие-то люди. Сом велел притормозить, чтобы поздороваться.

— Работаем? — крикнул он какому-то человеку, на кирасе которого красовался патч с неразборчивой надписью, сложенной из рун. Таких же, какие используют наши заклятые враги аз-ховцы.

“Что это? — подумал я. — Конкурс, у кого характер больше нордический?”

Катапульта на время замерла, и я смог расслышать ответ воина.

— Работаем по зелёнке, — махнул он рукой в сторону, куда улетели огненные шары. — Шлём привет. Почта Новорохана!

Сом одобрительно засмеялся. А я успел заметить, что мужики, обслуживающие катапульту, похоже, под градусом. Мы поехали дальше, когда наш командир внезапно обернулся и посмотрел мне прямо в глаза.

— Пьяному сержанту-артиллеристу наплевать на то, как долго готовился спецназовец, — пошутил он, будто угадав мои мысли.

— Я его знаю, — Сом мотнул головой в сторону оставленной нами катапульты. — Реальный мужик, боевой, а не какой-нибудь зам. кам. по публичным домам.

Следующий раз мы остановились перед блокпостом на въезде на гигантский мост, тянущийся до самого Минас-Тирита. Здесь скопилось много народа. Бородатые гномы, дежурившие у шлагбаума, почему-то никого не выпускали. В очереди в основном стояли пожилые люди. Они с мольбой обращались к гномам, которые ещё какие-то десять лет назад воевали против Рохана, а теперь стали кем-то вроде наёмников.

— Куда ви спешите? — шутили они с характерным акцентом. — Нам с вами и тут корошо, да?

Впрочем, препятствовать пассажиропотоку было не в их интересах. Все знали, что гномы за “долю малую” выпускают пенсионеров, которые едут получать пенсию на подконтрольной Урук-хайе территории.

Нас-то, конечно, пропустили. Мы выехали на мост, а затем свернули с него и начали двигаться не к линии фронта, а вдоль неё. Наконец, мы достигли места, ещё недавно занятого вражескими войсками. Первыми нас встретили мёртвые тела, аккуратно выложенные по линии вдоль дороги. Судя по обмундированию — урук-хайская национальная гвардия. Что интересно — все они были без обуви.

Это военный парадокс. Тут, конечно, можно посчитать, что дело ясное — урук-хайская обувь действительно лучше нашей. Тем более, мы часто одеты и обуты во что попало. А комплекты роханской униформы стали поступать к нам совсем недавно. Человека гражданского подобное может возмутит и удивить. Но я отлично понимаю, что на войне рамки брезгливости и морали сильно сдвигаются. С натёртыми до крови ступнями сильно не повоюешь. А двигаться, да ещё на жаре, приходится постоянно. Но парадокс в том, что я видел фотографии расстрелянных валинорцами охранников арнорских концлагерей, и там картина была такой же. А уж кого-кого, а валинорцев трудно упрекнуть в недостаточной или неподходящей экипировке.

Впрочем, дальше картина была ещё хуже. Прямо на дороге стояло несколько раскуроченных фаерболами урук-хайских телег. Попадания были свежими — ямы, сделанные взрывами, ещё дымились. Здесь трупы валялись без всякого порядка. Кажется, обстрел застал гвардейцев прямо на марше. А это самое опасное. Мы вылезли из телеги, и наш командир заглянул в раскрытый зев одного из подбитых транспортных средств, откуда пахло гарью и кровь.

— Пить…, —- неожиданно донеслось оттуда. — Пить… Воды.

Оказалось, что какой-то боец ещё жив. Но, судя по всему, тяжело ранен.

— Не пить, а пыты, — поправил его Сом. — Чому нэ дэржавною?

Я сделал движение к раненому с целью выполнить свои непосредственные обязанности и хотя бы облегчить его страдания. Но командир остановил меня.

— Не надо. Ему уже не поможешь, — веско сказал он. — Побереги снадобья для своих, хиллер.

Мы сели в свою телегу и двинулись дальше прочь из этого круга ада в следующий. Проехав ещё немного, наконец, добрались до позиций наших войск. Здесь, помимо снующих солдат и нескольких развёрнутых эхинопсов, мы встретили бестиария и его помощника. Охотником на монстров оказалась хрупкая девушка с холодным взглядом зелёных глаз и белыми, словно седыми, волосами. Красивое лицо рассекал шрам. Говорила она с гортанным горским акцентом. Впрочем, низкие звуки этого языка звучали, если не приятно, то гармонично. Помощник же, лысый пожилой мужчина с неприятной усмешкой, прячущейся в седой бороде, всё время молчал.

Этот дед настраивал баллисту, заряженную огромной стрелой, в то время, как бестиарий (или бестиарийка?) калибровала этот процесс, глядя в большой палантир. Я и командир подошли к ней, и через плечо девушки заглянули в хрустальный шар. Там с высоты птичьего полёта мы увидели изрытое чёрными оспинами воронок поле. По зигзагам окопов, будто по муравьиным ходам, сновали наши воины. Вот изображение приблизилось, и стало возможным различить бойца, вжавшегося в какую-то яму. Мы видели, как он поднял арбалет и принялся стрелять в кого-то, кого мы не могли видеть. Судя по всему, этот кто-то летал над ним.

— Стимфалийская птица, — прокомментировала бестиарий.

В этот момент, подняв облако пыли, в яму к солдату угодил кувшин с ифритом. Конечно, был взрыв. Но в нашем палантире всё было беззвучно. Удивительно, но солдат остался жив. Кажется, как ни в чём не бывало, он выскочил из своего убежища, но тут его голень подломилась, будто спичка. И, скорчившись, боец упал на землю. От этого зрелища меня передёрнуло и всё похолодело внутри. Но бестиарий не стала досматривать агонию. Её целью было вычислить того, кто управляет “птичкой”. Изображение сменилось, и мы увидели сидящего где-то в окопе удивительно безбородого гнома в урук-хайской военной тунике.

— Вот он, — кивнула девушка своему помощнику.

Тот кивнул в ответ и что-то подкрутил в баллисте.

— Я думал, бестиарии не убивают людей, — удивился я, — только монстров.

Девушка оторвала своё лицо от палантира и внимательно посмотрела на меня своими зелёными глазами.

— Как однажды сказал мой учитель, — помедлив, сказала она, — “Говорят, что прогресс разгоняет тьму. Но всегда, всегда будет суща тьма.” А я скажу так, что чем ярче свет прогресса, тем гущетьма, затаившаяся в углах. В том числе, в углах сознания. Сейчас монстры прячутся внутри людей.

И, повернувшись к своему помощнику у баллисты:

— Навёлся?

Тот кивнул.

— Огонь!