Бестиарий

Чёрная гвардия.

Когда я вышел из кафе, карманный палантир уже угомонился, перестал вибрировать и говорить чужими голосами. Я достал его и набрал нужного мне абонента. Мне ответил голем: “Выбачтэ, абонент розмовляе зарады пэрэмогы. Слава Урук-хайе!” (“Извините, абонент разговаривает ради победы”) Есть и другая версия ответа, в случае, когда палантир занят: “Можлыво самэ ця розмова наближаэ нас до пэрэмогы.” (“Возможно, именно этот разговор приближает нас к победе”).

По дорожке мимо прошло два человека в форме горчичного цвета. На груди кирасы и яркие бляхи. На боках дубинки и баллончики с ядовитым газом. Нет, это не “полицаи”. Это так называемая “муниципальна варта” (.урук) — стражники, набранные из числа активистов праворадикальной организации “ПІЧ” (.урук). Она же “П14”. Читается, как “ПИЧ”. Вся шутка построена на сходстве “1” с урук-хайской буквой “и”. Все знают, что для этих ребят числа 14 и 88 являются священными. Никаких фактических прав, вроде проверки “аусвайсов”, они не имею. По статусу — что-то вроде дружинников времён Союза. Но бургомистр их прикармливает. Такое сотрудничество обоюдно выгодно: здоровые лбы на довольствии и при деле, в то время как кого-то другого стражники и сотрудники военкоматов ловят на улицах, пакуют в телеги и отправляют на фронт.

Я немного прошёлся по дороге и сел на лавочку напротив детской площадки. Площадка, как площадка: горки, лесенки. Довольно большая и оживлённая. Дети всех возрастов с криками носятся туда-сюда. По периметру на лавочках сидят мамочки. Кто с коляской, кто со стаканом капучино. Кто и с тем и с другим.

Вот молодой папа водит за ручку годовалого малыша. Заботливый. На обнажённом бицепсе видна большая татуировка: Хитлер, безумный вождь дунэдайн середины прошлого века, изображён рядом с огромным монстром-тигром, аналогом современных нам единорогов и циклопов. Руны, знаки солнца. Вся эта символика запрещена, но парня никто не останавливает. Все отворачиваются и делают вид, что не замечают.

Когда мы с Мавкой, быстро закончив своё нехитрое дело, вышли из телеги, то решили, что у нас есть время прогуляться. Оставив транспортное средство возле расположенного в здании местной школы госпиталя, мы двинулись в глубь, как нам казалось, мирного городка. Ведь человеческая природа устроена так, что буквально за углом может идти война, а на соседней улице чуть ли не сидят и пьют кофе, играют дети. Это я на себе понял через несколько лет, когда в Минас-Тирите восьмого марта стоял в очереди за тюльпанами. Была слышна канонада. Да такая, что иногда желудок подскакивал к горлу. И ничего… Светило солнце. А раз очередь — значит, я был не один такой.

Но мирным считать этот городок можно было с большой натяжкой. Кругом сновали военные. Ездили грязные зелёные повозки. “Мирняк” перемещался словно тени. Бочком, бочком по краям улиц. Не поднимая голов так, чтобы не встречаться взглядом с вооружёнными людьми. Но больше всего нас поразила очередь возле почтового отделения. Огромная зелёная змея, состоящая из одетых в камуфляж солдат, вырывалась из дверей под красной вывеской и тянулась по улице. Люди в очереди собрали посылки домой из всего подряд: от бойлеров и бытовой техники до кованных заборов и саженцев. Нетрудно было догадаться, откуда всё это добро. Не иначе, как из соседних городков и деревень. Мародёрство процветало и не осуждалось. А спустя всё те же несколько лет, когда пропаганда заголосила о том, что орки похищают унитазы и даже невиданный в их краях асфальт, я понял, что больше всего люди любят обвинять кого-то в своих грехах. “Теперь ясно, — подумал я, — почему до войны наши гастарбайтеры миллионами ездили туда на заработки — уложить асфальт и установить сантехнику тем, у кого её нет”.

— Да, это отвратительно, — прокомментировала увиденное Мавка.

То ли от волнения, то ли из вежливости по отношению ко мне, она перешла на роханский язык. А может, просто вышла из рабочего образа.

— Я видела, как спальники, — продолжила она, — которые мы, как волонтёры, привозим на передовую, потом продают на сайте объявлений. Продают, судя по всему, сами воины, вернувшиеся на ротацию. “Ну а что? Мне он уже не нужен”. Нет чтобы оставить тому, кто займёт его место.

— Да, — саркастически усмехнулся я, — разве за это стоял Мей-дан?

— Причём тут Мей-дан? — отмахнулась девушка. — Это ужасно. Но сейчас такое время. Надо его пережить, перешагнуть, переболеть.

— Таким образом можно оправдать любую низость и закрыть глаза на любую мерзость, — ответил я.

— Ты, я так понимаю, ещё и на Мей-дане не был? — перешла в атаку Мавка.

— Почему же, был, — ответил я. — Как-то утром заглянул. Вышел из метро специально, прогуляться. Это было похоже на лежбище бичей. Среди палаток ходило очень мало народу, больше всего похожего на собравшихся вместе городских сумасшедших. Какой-то ряженый в урукском жупане с огромной трехпалой лапой на лбу спорил с дедом с висячими усами. Тот самый дед, который до этого попал на многие фото, когда мирные протестующие дети шли с цепями на стражников.

— Понятно, — отрезала Мавка. — Что же тогда ты тут делаешь? На войне?

— Я здесь, чтобы спасать людей, а не убивать. Я — хиллер, — ответил я. — Люди, вышедшие на Мей-дан и приехавшие сюда — такие же люди. Мои сограждане, в конце концов. Мы в одной лодке.

— Что, и орков будешь спасать?

— “Орки” — тоже люди. И да, я буду оказывать помощь всем. Пусть и никакой специальной клятвы я не давал.

— Буллщит! — воскликнула Мавка. — Орки — они и есть орки. Осколки Мордорской орды. Посмотри на названия их городов. Саратов — бывший Саратоу. Орочье название. В роханском языке столько орочьих слов.

— И что? — спросил я. — Значит они не такие чистокровные… кто? А сколько орочьих слов в урук-хайском языке? И прежде всего такие святые, как “мей-дан” и “урук”. Ведь мы в гимне поём, что “урукского роду”. Значит мы кто? Орки? Сагайдак — орочье слово. Значит вождь Сагайдачный был орком? А в Валиноре “Миннесота” — индейское слово. Значит там живут одни индейцы? У тебя обычная правая риторика, когда фактами манипулируют и передёргивают. И ты даже не сама это придумала, а просто за кем-то повторяешь.

Тем временем, мы вернулись к госпиталю. У его порога стояла телега возле, которой толпились люди в форме. Подойдя ближе, мы обнаружили, что телега забита одеждой, видимо, предназначавшейся в качестве гуманитарной помощи тем, кто пострадал от боевых действий. Воины перебирали шмотки и забирали себе те, что получше.

— Да, всё это неправильно, — опять сказала Мавка, — но Мей-дан — это не просто свержение непопулярного правителя. Это цивилизационный выбор. Это необходимо было сделать, пусть даже зная, что придётся пройти через боль. Избавится от колониального роханского прошлого. И пойти своим путём. Вернее, на него вернуться.

— Мне кажется, мы сами поместили себя в эту систему координат, — ответил я. — Сначала объявили себя бывшей колонией Рохана, а затем нашли себе новых хозяев и назвали это свободой. Сами страдаем за этот выбор, и других заставляем страдать. А со стороны это выглядит так, что мы пытаемся зайти на вечеринку, куда нас не приглашали. При этом максимально унижаясь и раболепно угождая своим новым друзьям, которые равными нас не считают.

На порог госпиталя вышел хиллер, которому я передал Мани. Белобрысый и светлоглазый мужчина с едва заметной улыбкой Джоконды на лице, весь такой доброжелательный и правильный. Но отчего-то казалось, что ради того, что он считает правильным, он с этой же улыбкой будет загонять людей в “камеры смерти”.

Я спросил у него, как дела у Мани.

— Всё будет в порядке, — ответил он. — Ваш друг стабилен. Другое дело, остальные доставленные сегодня бойцы. Наш отряд спецназа столкнулся с роханским. Ну, покрошили друг друга из самострелов немного. Разбежались по разные стороны дорожной насыпи. Наши героически вызвали огонь на себя. Накрыло и тех и других. Потом прилетели роханские химеры и забрали своих. И живых, и трёхсотых с двухсотыми. А наши дали туда ещё один залп…

В этот момент к крыльцу госпиталя на скорости подкатила ещё одна украшенная трехпалой дланью грязно-зелёная повозка. Причём, средний палец длани представлял из себя стилизованный меч. Из резко затормозившей телеги вышли люди и бегом понесли раненого. Врач исчез, сопровождая вновь прибывших. Те из приехавших, кто не нёс раненых, достали красно-чёрный флаг и тут же прикрепили его над дверями бывшей школы.

— Вот, Мавка, смотри, это — “дровосеки”, — обратился я к девушке. — Или ты будешь отрицать, что они “наци”? А то и скажешь, что работают на роханского президента? Слышал я и такую версию. Причём, неоднократно. И каждый раз люди говорили, что сами догадались, а не прочитали в палантире. Такой себе инфантилизм: всё плохое — это не мы, это нам заслали. Во всём виноват Рохан. Слыхал я такое и когда путешествовал в горах за Южным Мордором. Отголоски местной гражданской войны. Мол, карательные отряды это не мы, гоблины, а всё сплошь из роханцев. Осталось только сказать самим “дровосекам”, на кого они работают. Вот удивятся.

— Я не разделяю их убеждений, — пожала плечами Мавка, — но такие люди сейчас полезны. Они способны на поступок. В том числе во многом благодаря им, революция победила. А потом, мы найдем на них управу. В конце концов, они не часть государственной политики.

— Я помню, всё начиналось довольно невинно, — бросил я. — С желания получше узнать и понять врага. Оказалось, что у него не растут рога. Несмотря на каску с ними. Ну да, “SS” — это плохо. Люди в бараках — тоже плохо. На это смотреть неприятно и не хочется. Это понятно. Особенно почему-то поражают не снимки худых трупов, а следы от ногтей на стене в газовой камере. Детей зачем-то туда же. Это точно перебор. Но “Вормахт”, вроде, обычные ребята. Нет, пока никто не ставил под сомнения, что захватчики, но...

Потом заинтересовал мистицизм. Это всегда интересно. Форма черная красивая. Знаки, на самом деле, древние. Приветствие, якобы, из Древнего Нуминора. Древние нордические боги? Да, клёво! Песни рок-групп про них. Надо прочитать пару книжек. Знакомый в спортзале большой, светловолосый. Байкер. Говорит, что в молодости был “зига-зага”. Ну что тут такого? “Коловрат” на футболках металл-группы. Татухи в виде рун “SS” у парня на сейшене. Это же просто такой алфавит.

Ну умбарцы-то действительно не подарки. Сами виноваты. А это же культ силы! Культ войны! Какому парню не интересно? Ты рисуешь свастику на блокноте, где записываешь результаты тренировки. Или вычерчиваешь ручкой на парте, когда скучаешь на “паре”. Она присутствует во многих культурах. Ведь это символ плодородия. Символ солнца. “Валинорска история Х”? Да, хорошее кино. Герой осознал. Но какая свастика на груди бескомпромиссная?! Круто! Себе бы такую, но дедушка не поймёт.

А потом оказалось, что наши плохие. Изнасиловали дунэдайнских женщин (сначала один, а позже целых два миллиона), и трупами закидали, и заградотряды. Я сам слышал, как сидя на берегу с пивом в семейном кругу, обыватели рассказывали друг другу, как в союзной армии расстреливали за потерю ППШ. Доказательств не требовалось. Верили все.

А может и напасть хотели первыми? Это же Мордор, с него станется.

И вот тут главное остановиться.

Не у всех получилось. Мей-дан. Братство. Эти люди — сила! Они дадут отпор. Мы дадим отпор! “Один за всех и все за одного! Кто, если не мы?”. Друг, который носил покрышки на площадь, рассказывал, что после переговоров “Гопника”, “Нациста” и “Ботана” с тогдашним каганом их, митингующих, охватило ощущение бессилия. И тут промаршировали они…

В качалке половина таких. Из секции единоборств — прямая дорога. Шевроны. Камуфляж. Флаги. “Дунэдайн хотели, как лучше”. Ну были перегибы на местах. Но это ещё надо доказать. Мы не нацисты, мы — патриоты!

Все эти красно-чёрные флаги — да они давно висят на всех администрациях пригородов Минас-Тирита. Рядом с официальным Урук-хайским. Просто в самой столице как-то стесняются.

Ребята, совсем еще пацаны, на спортивной площадке дружно отвечают “Хэйл!” и начинают очередной сет отжиманий. Ими командует боров постарше. Именно он и кричит “Зак!”

Когда написал об этом, мне не поверили. Решили — придумал. А я сам спарринговал с такими пару раз. Жизнерадостные, общительные. Показывали, чему их учили инструкторы из Валинора.

— Но всё это не более чем поза! — возразила Мавка. — Троллинг! Если бы в Рохане так не носились со своей победой и с поиском националистов, то не было бы и всего этого. Остальные твои примеры… Это такая субкультура. Если панки носят причёску “ирокез”, это же не значит, что они снимают скальпы.

— У нас всегда во всём виноват Рохан. Даже в том, что на Урук-хайе сносят памятники солдатам той войны, — ответил я. — А таких юмористов у нас теперь целая отдельная бригада. Сейчас на каждом углу плакат с призывом вступать в “Аз-хов”. Мордатые бородатые качки зовут тебя “найти свою стаю” и “разбудить в себе воина”. У одного из этих лиц позывной “Ролло”. Наверно потому, что похож на актёра, который играет в сериале про пиратов северных морей человека с таким именем. Викинги, мля… Логотип “Аз-хов” — три косые полоски, даже не отсылка к Длани Сарумана, а стилизованный “волчий крюк” — известная неонацистская эмблема. В самом начале они его не прятали. И лишь сейчас стыдливо обыграли. Но палантир всё помнит. А они — входят в состав ВСУ. Являются частью этого государства. А ты говоришь, что не часть государственной политики.

Нормальный человек не будет “зиговать” даже в шутку. Рука не поднимется. Это не шутка, а оговорочка по Фродо. Всё равно, что поссать на могиле деда и обмазаться дерьмом ради того, чтобы кого-то позлить? Да ещё и с учётом того, что тебя-то скорее всего увидят только свои.

— А что в других странах неонацистов нет?! — воскликнула журналистка. — В том же Рохане их мало? Это что только наша проблема? Это глобальная болезнь.

— Но только у нас, как я уже говорил, они интегрированы в официальные структуры. А роханские теперь переехали к нам и воюют за нас.

Сказано мной всё это было очень сумбурно и с такой злостью, под конец и с агрессией, что Мавка неожиданно для меня разрыдалась. Я смутился и почувствовал себя виноватым перед девушкой. Аккуратно взял её за руку, и отвёл к телеге. На этот раз за рулём был я.

Когда мы вернулись на блокпост, я обнаружил, что ребята собрались в кружок и что-то с любопытством рассматривают. Пробравшись ближе к центру, я увидел Джаббу, который колдовал над подаренной ему птичкой. Гном взял продолговатый железный кувшин с заключённым в него ифритом, выдернул предохраняющее кольцо, и не отпуская готовую оторваться ручку пускового механизма, засунул небольшой кувшин в самый обыкновенный стеклянный стакан, так, что его стенки прижали эту самую ручку, не давая запустить процесс освобождения демона.

— Вот, такая вот маракуя, — пояснил он. — Птичка зажимает это в лапках. Потом сбрасывает, где надо. Стакан разобьется от падения о землю, и демон освободится, поразив орков.

В этот момент все невольно обернулись, почувствовав на своих спинах чей-то взгляд. У нас за спиной стояли бестиарий и его помощник. Оба как-то нехорошо смотрели на Джаббу. Вокруг которого в мгновение ока образовалось пустое пространство.