Бестиарий

Война и тыл.

Читатель, конечно, заметил, что я веду повествование, как бы сразу в двух временных отрезках: “сейчас”, когда перемещаюсь по городу, и “тогда”, когда вспоминаю о том, что было “на нуле”.

Я уже упоминал, как начиналось это “сейчас” — время, когда мы действительно разбудили Дракона, и настоящая война распростёрла свои крылья почти над всей Урук-хайей. Помните, тот рассказ про взрывы ночью за окном и звонок из Осгилиата?

Хотя, что значит “настоящая”? Разве до этого война там для нас была игрушечной? А что сказать о жителях Минас-Моргула? Для них война была повседневностью восемь лет.

Ранним утром первого дня этой “новой эры” улица была наполнена неестественной суетой. В семь утра уже выстроилась очередь в банковское отделение, которое должно открыться только в девять. У обочины, где в обычное время не остановиться из-за припаркованных телег и колесниц, полно места. Все уже куда-то уехали. Тут же стоял брошенный ящик с аксессуарами из багажника какой-то колесницы. Ну все в курсе: такая пластиковая клеть с аптечкой, огнетушителем и каким-то нехитрым инструментом. У меня у самого такая есть. Видно, освобождали место, чтобы максимально заполнить багажник барахлом. В воздухе пахло бегством.

Вернувшись домой, я прицепил поводок к ошейнику Варга и решил выгулять свою собаку. Война войной, а гадить нужно по расписанию. Мой путь, как обычно, лежал в ближайший довольно большой лес. За ним располагалась военная часть, здание которой можно было видеть с дороги, проезжая мимо на своей колеснице. Когда я вышел с собакой этим утром, на ведущей из города дороге уже образовался блокпост из нескольких бронированных телег и приданных к ним людей в камуфляже и с самострелами.

Мне повезло, что прямо в центре лесопосадки на тропе сидел какой-то странный мужчина. Он расположился на набитом чем-то целлофановом пакете и выглядел подавленным и безучастным. И мне пришлось взять Варга на поводок, чтобы он не напугал парня своим общительным поведением. Когда шёл обратно чуть другой тропой, раздался страшной силы хлопок. Мне показалось, что прямо у меня над головой. Ничего громче я не слышал даже там, на передке. А повезло потому, что, Варг, если бы не был на поводке, мог сорваться и потеряться в лесу. За хлопком последовал какой-то странный вибрирующий звук типа “тру-тру-тру” и запахло гарью. Чуть позже выяснилось, что взрыв был в той самой военной части, примерно в полутора километрах от моего места в лесу. После этого в течение недели меня пару раз передёргивало, когда на улице кто-то громко хлопал дверью своей колесницы.

Вечером четырехэтажное административное здание части (предположительно, штаб) полыхало оранжевым пламенем, хорошо видным в спустившейся мгле.

Я быстро отказался от идеи тикать от вторжения на чужие хазы и малины. Дома, на своём, унитазе как-то уютнее. А так — неизвестно, что больше навредит: вероятность попадания виверны в мою многоэтажку или время, проведённое в холодном сыром подвале с неизвестными людьми, готовыми “рвать кадыки” (с) Кордон — один из урук-хайских журналистов-пропагандистов. Такие люди опаснее любого врага. Роханцев, они, скорее всего, не встретят. А если встретят, то кидаться не станут. А вот порвать кадык кому-то надо.

В общем, я дома. Комендантский час растянулся больше, чем на сутки, и зацепил целый день воскресенья. Выглянул в окно и увидел во дворе какого-то человека наркоманской внешности, с капюшоном, надвинутым на глаза. Мужчина праздно шатался от дверей одного подвала, превращённого в бомбоубежище, к другому.

Я дал себе зарок, не пересказывать здесь обрывки новостей, но для понимания следующих событий нужно знать некоторые. Так, стало известно, что власти Минас-Тирита раздавали оружие всем желающим, не спрашивая даже паспортные данные. А ещё, “чтобы хоббитцы не скучали”, запустили слух, что роханские шпионы ставят метки на целях будущих бомбардировок мелом, мукой или какой-то флуоресцентной краской.

И вот, в этой наэлектризованной атмосфере, любой нарик кажется врагом. На улице все ходят настороженные. Мужчины косятся друг на друга, пытаясь определить: разведчик или шпион?

Поскольку, всё происходило в другом конце моего дома, разговор я слышал обрывками. Но общую суть уловил. Передам её тут с моими художественными дополнениями.

Какая-то женщина высунулась из окна и велела типу убираться.

— Кто ты такой?! — кричала она. — Иди отсюда!

“Нарик” отмахивался и бурчал что-то, что я не слышал.

— Проваливай! Иди домой! — надрывалась женщина. — Иди домой!

На несколько минут я отошёл от заклеенного крест-накрест скотчем (как в кино про войну) окна, чтобы заняться своими делами. Что-то вроде того: проверить, заряжен ли палантир на случай отключения света, или набрать воду во все ёмкости на случай отключения воды. А когда вернулся на свой наблюдательный пункт, по двору уже бегали одетые в чёрное люди с самострелами и белыми буквами “СБУ” на спинах. Две полицейские телеги тут же. Деловито прочесав двор, они крикнули на роханском языке женщине, чтобы она успокоилась. Прыгнули в телеги и исчезли со двора.

Спустя пару минут возле дома появились мужчины в гражданской одежде с арбалетами на плечах. И тут надо рассказать ещё пару моментов. Во-первых, в палантир попали кадры, где, так называемая “тероборона”, состоящих из недавно набранных добровольцев, которым раздали оружие, допрашивала прохожего, которого приняли за роханского шпиона. Его заставляли сказать “паляныця” (что-то вроде каравая). Считается, что “эдорасцам” (от названия столицы Рохана — Эдорас) это недоступно. Во-вторых, некоторые из теробороновцев уже отметились немотивированным расстрелом людей на улицах. Кадры мгновенно облетели все палантиры.

Оно и понятно. Я сам был свидетелем следующей сцены.

Дорогу, с теперь постоянно мигающими жёлтым светом светофорами, переходят два худощавых, грязно одетых мужчины. Потасканные и, кажется, слегка пьяные. Один идёт быстрее, второй отстаёт и кричит первому протяжным, прокуренным голосом: “Боромииир, Боряяяя, подожди! Куда ты так ломишься?” Тот в ответ: “Ну, ты идёшь в тероборону или нет?”

И вот во дворе появились вооруженные мужчины в гражданском. Кто они? Женщине тоже было непонятно. Свои или очередная роханская ДРГ (диверсионно-разведывательная группа), которыми нас пугают в эфире? Как проверить?

— Хлопцы, вы чьи? — крикнула бдительная гражданка из окна.

— Паляныця! — ответил кто-то из мужчин. — Свои!

Другой случай произошёл со мной в лавке, куда я пошёл набирать воду из специального аппарата.

— Вы в очереди? — спросил я у стоявшего тут мужчины. — Я за вами.

— Так. Зара вода безкоштовно, — сообщил он.

Я уже знал об этом и просто кивнул в ответ. Помолчав немного, мужчина решил повторить свою фразу громче.

— Зара безкоштовно, — сказал он ещё раз и хитро уставился на меня блеклыми голубыми глазами.

— Да, да, спасибо, — ответил я. — Я знаю.

И тут смекнул, что происходит. Меня проверяют на “свой-чужой”. Ведь на урк-хайскую фразу о том, что “вода теперь бесплатно”, я ответил на роханском. А ещё буквально давеча слышал со двора разговор, когда невидимый мне собеседник громко говорил, что “зараз розмовляты роханскою - цэ ганьба” (“сейчас говорить на роханском — это позор”). Тем временем, мужчина подумал ещё немного и явно подбирая урук-хайские слова поинтересовался:

— Нэ пидкажэте, а скилькы коштуе цэй пакэт (“Не подскажете, сколько стоит этот пакет”)?

Фраза явно была с расчётом на то, что роханцы никогда не поймут. Как в том анекдоте: “Сидай, сынку, я и так бачу, шо ты нэ эдорасец”.

У меня в руках действительно был пакет с нехитрой снедью, которую я только что докупил в лавке вдобавок к уже сделанным запасам. Пожав плечами, я дружелюбно ответил, что не знаю точно. Надо посмотреть в чеке. Засунул руку в кулёк и начал искать белую бумажку, а потом внимательно рассматривать её в поисках соответствующей цифры. Мужчина всё это время так же дружелюбно заглядывал мне через плечо. А потом, чтобы не палиться с некоторым разочарованием (ведь я прекрасно понял его урук-хайский), встал в очередь, якобы за пакетом.

В связи со всем этим я пришёл к выводу, что людей надо бояться не меньше, чем обстрелов. А то и больше. Но всё это было потом. В начале “новой эры”. А тогда, в то время, когда война столкнула меня с бестиарием и его помощником, всё ещё было не так масштабно. И, да, у нас были поездки домой в тыл “на ротацию”. И это был совсем другой, разительно отличный от уже привычного нам, мир. Параллельные реальности.

И вот в один из таких отпусков со мной по палантиру связалась Мавка и пригласила на премьеру пьесы. Неожиданно, да? С её слов следовало, что постановкой занимаются её друзья. А я люблю театр. Но хожу туда редко. Честно говоря, почему-то решил, что это будет комедия. Название “Погани дорогы” (“Плохие дороги”) навевало подобные мысли. Ну, дороги у нас действительно… поганые. Тут никто не поспорит. Даже вон, у какого-то зам. министра инфраструктуры колесо у телеги отлетело. Но потом оказалось, что само приглашение — не единственная неожиданность.

Мероприятие должно было происходить в здании, напоминавшем НИИ времён Мордорского Союза. Как я позже выяснил, это был центр, названный именем урк-хайского кинорежиссёра тридцатых годов, который верой и правдой служил Саурону, но почему-то стал одним из символов независимой Урук-хайи. Во времена же Союза здесь располагалась Минас-Тиритская кинокопировальная фабрика.

Как только я отпустил извозчика, то тут же на ступеньках этого здания столкнулся с Мавкой, которая была не одна, а… с мужем. Это и была вторая неожиданность. Да, некоторые женщины любят играть в подобные игры. Пока ждали ещё кого-то на ступеньках перед входом, разговорились. Ну, говорил не я, а он.

— После Мей-дана культура расцвела! — вещал муж Мавки. —Урук-хайя в этом году выпустила на сорок сериалов больше, по сравнению с прошлым четырнадцатым годом.

— Ага, — согласился я. — Жить стало лучше, жить стало веселей!

Как позже я узнал, такая восторженность по-видимому была связана с тем, что он был допущен к государственному корыту и сидел на айтишных подрядах.

— Я бы пошёл воевать, — рассуждал он, поддерживая разговор ещё с кем-то, — но не на передовую. Лично убивать бы не смог. Может быть в артиллерию. Управлять катапультой или требушетом.

“Ага, — подумал я. — Так чтоб не смотреть в глаза тому, в кого стреляешь. И не видеть дело рук своих. Дёрнул за рычаг. Нажал на кнопку. А где-то там кого-то разорвало на части. Кого-то абстрактного и где-то далеко.”

Мы прошли в вестибюль, где среди зрителей то и дело попадались знакомые по палантиру лица. Это были приглашённые на премьеру звёздные актёры локального значения. Муж Мавки куда-то исчез. Видимо, направился в уборную. Остальные её знакомые тоже временно растворились, и на какое-то время мы остались вдвоём. В этот момент кто-то окликнул меня со спины. Я обернулся и увидел Дона. Дон — это позывной. Он был моим инструктором на курсах первой медицинской помощи. При этом у самого Дона никакого медицинского образования не было. Если судить по речи, то был он парнем простым, вчерашним уличным авантюристом. Просто Дон, в свою очередь, где-то получил сертификат, что может учить других. А как я проходил этот его курс — отдельная история. Как-нибудь расскажу.

— Я собираюсь уезжать, — рассказал Дон. — Провожу последний курс ПМП. Не хочешь записаться? Ещё есть места. Будет интересно!

Дело в том, что занятия у него были платными. И я сразу понял, что перед отъездом он хочет срубить ещё немного бабла.

— Куда собрался? — поинтересовался я, в то же время уходя от ответа.

— В Рохан.

— Как в Рохан?! — я не сдержал удивления. — Ты же вроде… того… Участник.

Я имел в виду участник боевых действий, которые, по официальной версии в палантире, ведутся никак не против наших сограждан, а против роханских наймитов. Дон никогда этого не говорил прямо. Но как-бы давал понять. И всячески позиционировал себя как практика, прошедшего настоящий ад на востоке Урук-хайи.

— Нет, нет, что ты! — запротестовал Дон. — Я вообще в политику не вмешиваюсь.

Было ясно, что тут что-то не чисто. Но разбираться не было ни времени, ни возможности. Вернулись друзья Мавки, подошёл её муж, и мы отправились занимать свои места в зрительном зале. Я, как мог, тепло попрощался со своим бывшим инструктором и двинулся искать своё кресло.

Очередная неожиданность случилась, когда буквально с первых строк пьесы прозвучало что-то про Минас-Моргульский аэропорт, и я подумал, что это будет очередная пропаганда. Право дело, столько креаклов пасётся на этой теме. Кажется, если бы не было всех этих событий, их стоило бы придумать. Ещё, помня наш с Мавкой откровенный разговор, когда мы отвозили в госпиталь раненого Мани, закралась крамольная мыслишка: специально сюда заманили, чтобы провести среди меня разъяснительную работу. В общем, бежать было поздно. И я остался. Не обижать же девушку.

И оказалось, не прогадал. Спектакль мне действительно понравился! Даже несмотря на такие сильные режиссёрские ходы, как одеть “ватника” в ватник. Ну, это как раз понятно. По сюжету происходило что-то вроде изнасилования, и нужно было, чтобы “сепара” не спутали с каким-нибудь бойцом батальона “Тор-надо!”.

Всем рекомендую это шоу. И я не шучу! Знаете, оно, как водка в юности. Сначала кажется, вот-вот стошнит, но потом заходит. Сюжет, в целом, примерно такой. Повествование ведётся от лица интеллигентной журналистки, которая приехала на войну делать репортаж. Тут она знакомится с местным полевым командиром, с которым у неё завязываются отношения. Но когда у ветерана АТО по сюжету... не встал. А потом ещё и главной героине выдали оберег в виде трехпалой Длани... за минет, в зале ощутимо запахло зрадой. Кстати, поклонники ветерана после этого могут быть спокойны за него, и, да, у меня появилось подозрение, что пьесу написала девушка. Уж не Мавка, ли?

Друзья, не спешите кляузничать модераторам в палантире и писать на “Мироточец”. Я этого недостоин. Ничего не придумал — это всё часть спектакля. Честное слово! Хорошо, что ребята из "Аз-хова" и "С14" не ходят в театры.

В общем, мне понравилось. Надо отдать автору должное, в пьесе даже была попытка взглянуть на всё глазами врага и показать, что среди них тоже есть люди. О чём я и сообщил Мавке в антракте. “Правда, слишком много театральных эффектов, — добавил я, — но мы же, всё-таки, в театре!”

После окончания шоу, меня пригласили обсудить увиденное в одном из ресторанчиков в центре города. Что интересно, с нами оказался и режиссер спектакля. Это была девушка и, как я понял, подруга Мавки. Все, как один, выражали восхищение последней сценой, в которой героиня сбила курицу на дороге, нашла её хозяев и начала настойчиво пытаться заплатить им за невинно убиенную. Те, поначалу, отнекивались, но вошли во вкус и начали требовать всё больше и больше денег. Даже перешли на угрозы.

— До глубины души! До мурашек! — восхищались за нашим столом.

— Эта сцена многое объясняет о мировоззрении людей в Минас-Моргуле, — сказал кто-то из друзей Мавки, и сравнил её с сюжетом известного фильма “Диквиль”.

“Да, — подумал я, – и “безвиз” уже объявили и гиперлуп скоро построят. Чего же вам ещё надо, скотыняки?”

Но моего мнения никто не спрашивал. И это правильно. Я человек простой. Наверное, поэтому эта гениальная сцена показалась мне чем-то инородным и наигранным. А вот монолог, где главная героиня подглядывала в палантире профиль жены своего возлюбленного, мне понравился. До глубины души.

“Боже, яка вона тупа! В неий на сторинци репост рецепту пирога. А потом диета для схуднення. Рецепт пирога, и знову диета для схуднення. Боже, яка вона тупа!”

(“Боже, какая она тупая! У неё на страничке репост рецепта пирога. А потом диета для похудения. Рецепт пирога, и опять диета для похудения. Боже, какая она тупая!”)

Кстати, о языке. Жители востока в пьесе говорят на том языке, на котором они и говорят: роханский с урук-хайизмами. Зато предполагаемые жители столицы исключительно на чистом урук-хайском. Оказывается.

Нет, это правильно. Тогда уже намечалось вступление закона о языке. Достаточно будет просто дублировать бегущей строкой только второстепенных персонажей.

Потом извозчик развозил нас всех по домам, и, слушая разговоры друзей Мавки, я сделал неожиданный вывод: все они успешные и хорошо зарабатывающие люди, напоминают мне белогвардейцев, как их принято изображать в соответствующей художественной литературе, вроде той, что у респектабельной щупальце “Роханского мира”, у Минас-Тиритского орка Булхакова. Блаженные люди, живущие в параллельной реальности между биеннале в одном из городов Арнора и IT выставкой в Валиноре. Не хотят или делают вид, что не замечают досадных мелочей этого мира. Хотелось бы сказать что-то вроде того, что живут на крышке кипящего котла, который вот-вот взорвётся. Но это не так. Всё у них будет хорошо. Взрыв не достанет Валинора, Арнора или Умбара. Зато будет возможность, поедая попкорн и рассматривая новости в палантире, сокрушаться о том, какой скоростной wi-fi мог быть в том самом гиперлупе.

В этой связи, хочу сделать свои выводы. От многих урук-хайцев совершенно разных возрастов можно услышать что-то вроде: “Зачем нас денацифицировать? Мы этого не просили? И кто тут нацист? Я шо, нацист? Нет ты скажи, я нацист?”. Ах, это извечное: “А нас за шо?”.

И я отвечу.

Да, ты — нацист! Нацисты они не со свастиками на рукаве. Хотя, если заменить свастику трёхпалой Дланью Сарумана, а ненависть к умбарцам — роханофобией, то всё выйдет довольно складно.

Да, есть яркие стереотипные персонажи вроде аз-ховцев или изенгардцев с их извечной ненавистью. Но самые главные нацисты — это жирненький и самодовольный средний класс. В том числе те самые айтишники, которые уткнулись в свои палантиры. Нет, они себя нацистами, конечно, не считают. Но из них прёт вот это всё: “Рохан — рошка”, “...мы с роханцами в одном отеле принципиально не отдыхаем”, “...надо жечь колорадов”, шутки про “шашлык на майские” (имеется в вид сожжение противников Мей-дана в Пеларгире в “Доме профсоюзов”), демонстративное игнорирование дня Победы. Эти люди смеются, когда ученики издеваются над пожилой бывшей учительницей роханского языка (роханский как отдельная дисциплина давно не изучается) крутят “Саруман наш батько”. Те, кто не замечают фотографий на фоне свастики героя Урук-хайи карателя, которого ездил поддерживать в арнорском суде сам министр внутренних дел. И так далее.

Дунэдайн времён Хитлера тоже не просили их освобождать. Их всё устраивало. Да, ты — нацист! Или нацистка. Главный признак — это не только роханофобия, но и всеобщее соглашательство. Соглашательство с войной на востоке и обстрелами Минас-Моргула. Сборами средств на всё это. Потакание волонтёрам и восхищение ветеранами. “Лишь бы не у нас! А что там, меня не интересует.” Ну вот, а теперь то, что было там распространилось дальше и пришло в твой дом. Нравится? Теперь ты живёшь, как Минас-Моргульцы, которых мы регулярно закидывали фаерболами.

У нас в Минас-Тирите было полное соглашательство и не замечание. Аналогичная ситуация очень хорошо показана в “Чёрном василиске” — известной книге дунэдайнских авторов Эриха и Марии Ремарк. Давление сообществ в маленьких городках. Когда все уважаемые люди и сам бургомистр… А у нас все эти высокомерные, заносчивые столичные буржуа, не желающие видеть дальше своего забора и не просчитывающие последствий своих действий и слов. Как тут скажешь что-то против? Кстати, с этой книгой связан фейк про Саурона. Якобы, он сказал, что “Гибель одного человека — это трагедия, а гибель миллионов — статистика”. Тиран, что с него возьмешь? А на самом деле это интерпретация цитаты из “Василиска”.

Ведь оно как, “Аз-хов” — это же не какие-то дунэдайн. Это все свои: кум, брат, сват, друг, знакомый друга. Это не сельские рагули из предместий Изенгарда. “Аз-хов” и “правосеки” — роханоязычные нацисты. Их питательная среда — роханоязычные области индустриального центра, юга и востока. Именно эти регионы больше всего пострадали от деиндустриализации и развала экономики в девяностые. А отсюда депрессия и безысходность. И молодёжь нашла для себя выход в агрессии такого рода.

Кстати, к вопросу о матрицах и системах координат. Я не могу понять, как человек, который еще в молодости бил себя копытом в грудь, что прочитал все книги Ремарков, может не замечать того, что у нас происходило последние восемь лет? Горланить “слава Ухани” и на полном серьезе призывать жечь Минас-Тирит напалмом? Это я про своего друга, с которым в школе сидел за одной партой. А ведь ещё недавно он называл себя “великороханским шовинистом”. Значит, от испуга или от давления пропаганды его система перевернулась. Ведь у Ремарков, которых он так любил, очень много стеба над нацистами. Их книги антивоенны. Особенно те, что про войну.

И я считаю, что в случившемся виноваты не “сепары” и “ватники”. А прежде всего именно такие патриоты, которые были против соглашений или переговоров в принципе. Все те, кто подкармливал войну. Хотели “пэрэмогы”, но, чтобы самим сидеть на диванах. Как тот же друг, который утверждал, что не идёт на войну “просто потому, что ничего не умеет” в военном смысле. Ничего, тебя бы научили. Ты просто лицемер.

И вот что… Я даже рад, что всё началось двадцать четвёртого февраля. Эта атмосфера, что была прежде, давила. Было душное чувство надвигающейся грозы. Безысходность, пустота, понимание, что мы все в тупике. Это должно было как-то разродиться. И грянул гром. Дракон, которого так долго безнаказанно дразнили, расправил крылья.