Без белых роз

Семейная ошибка

В камере следственного изолятора ее невзлюбили сразу. Все были стриженые, а она — с косой. Дернули — думали, приплетенная, а Танзиля повернулась и дала по рукам.

— Ух ты, принцесса на горошинке! Даже потрогать нельзя! — фыркнула бойкущая девчонка с наколкой на руке. «Люблю Колю», — прочитала про себя Танзиля и отвернулась к стене. Больше к ней вроде бы не подходили, но утром она проснулась без косы. Кто отрезал ее, чем и когда — никто «не знал» и «не ведал».

Она пыталась сдержать слезы. Стиснула зубы, чтобы не закричать от обиды, но жаловаться не стала. Что от них ждать? Синявки…

На суд она пришла с коротеньким, перевязанным тряпочкой хвостиком.

Увидя ее, мать крикнула:

— Коса?! Где коса?

Больше ничего не успела сказать, так как секретарь судебного заседания громко сказал:

— Встать! Суд идет!

Всех свидетелей и даже отца подсудимой удалили из зала, а мать оставили, назвав ее представителем несовершеннолетней дочери. Оставили в зале и потерпевшую, учащуюся техникума из Свердловска.

Все было для Танзили как во сне. Она не успевала вставать и садиться. Ее спрашивали, доверяет ли она суду и есть ли у нее ходатайство. Что означало это слово «ходатайство», она не совсем понимала, но на всякий случай сказала, что ничего у нее нет.

Наконец судья начал читать обвинительное заключение о том, как 31 августа, находясь на втором этаже вокзала станции Челябинск, она познакомилась с девушкой из Свердловска и, войдя к ней в доверие, похитила чемодан с вещами и сетку с продуктами на сумму триста рублей, о том, что в тот же день была задержана спящей на вокзале, в юбке и кофточке, принадлежащей потерпевшей.

Она слушала и смотрела на мать. Никогда та не носила черных косынок, а тут, как на похороны, явилась в трауре. Вся в черном. Худая, бледная и какая-то совсем-совсем чужая, она смотрела в рот судьи, боясь пропустить хоть одно слово.

Танзиле на какой-то миг стало жаль мать, но вдруг она снова вспомнила ее перекошенное гневом лицо, когда та била ее веревкой, била, не жалея сил. Даже на плече след от побоев остался — темная полоса.

Об этом она, Танзиля, суду, конечно, не скажет, но и матери не простит… Как тогда мать добивалась, чтобы она хоть слезу выронила, прощения попросила или, наконец, убежала от побоев. Не дождалась и в бессильном гневе пошла на завод. В тот день работала она во вторую смену.

Отец не бил, но грыз поедом:

— Зачем бросила техникум? Люди попасть не могут! Ну что ж, что завал по физике? Можно было пересдать!

И снова одно и то же… одно и то же…

«Скорее бы получить паспорт и уйти куда глаза глядят из этого ада!» — думала она тогда. Слепые родители! Ну, зачем ей пересдавать физику, которую она терпеть не может, и зачем учиться в техникуме, где ей совсем неинтересно? Вот работать воспитательницей в детсад она бы пошла. Стала бы водить детишек на прогулку гуськом, по двое за ручку, стала бы им рассказывать сказки, украшать елку. И делала бы им праздник. И самой было бы радостно. А тут учи про физический маятник, амплитуду колебаний — скука! Это же они, родители, выбрали для нее техникум, а ей хотелось в педагогическое училище. Смешно вспоминать, как она рвалась домой из общежития на воскресенья. Мать всегда, бывало, состряпает ее любимые шанежки, а из подвала достанет кринку холодного молока. Любимое блюдо — румяная пышная шанежка с молоком.

— Мечта поэта! — говорила Танзиля и целовала мать в щеку.

Когда это было? Казалось, давным-давно…

А в день получения паспорта она вымыла полы в доме, ножом добела выскребла крыльцо, постелила половичок домотканый и в чем была уехала из дома с бутылкой из-под шампанского, полностью набитой десятикопеечными монетками. Их она копила больше двух лет.

У старушки сняла угол за двадцать рублей в месяц без прописки, а на работу устроиться не смогла. Работы было много, но везде требовали паспорт с пропиской да еще трудовую книжку. Утром все соседи — на работу, а она — в кино да в столовую… Слонялась по городу, где до нее никому не было дела. Хозяйка квартиры стала подозрительно поглядывать на нее и все на ключ запирать: ящики комода, старый сундук.

И тогда ушла Танзиля ночевать на вокзал, где и совершила кражу.

— Это все случилось из-за техникума! — начал давать показания отец.

— При чем здесь техникум? — спросил свидетеля судья.

— Как же при чем? Она не любила физику, не хотела учиться в техническом…

— Не любила физику, так что, воровать надо? — возмутился судья.

— Она хотела работать воспитательницей! — пояснила мать с места.

Судья сделал ей замечание и предупредил, что за нарушение порядка процесса она будет удалена из зала.

Мать замолчала.

Суд вынес приговор: направить Танзилю в колонию для несовершеннолетних сроком на два года. Областной суд предоставил осужденной отсрочку исполнения приговора. Кассационную жалобу Танзиля прислала, исписав крупным почерком целую ученическую тетрадь. Просила поверить ей, что исправится.

Сейчас она ходит вместе с матерью на завод. Учится работать у станка и твердо верит, что поседевшая в последнее время мать больше никогда не поднимет на нее руку, а отец не упрекнет за прошлое. Дорогой ценой заплатила семья за свою ошибку.