Безжалостная Империя

Глава 3 Сильвер

11 лет

Я должна провести с мамой эти выходные. И мне это не нравится.

Она водит меня в партию и на поздние завтраки, заставляет носить платья и сидеть с детьми её подруг.

Я хочу остаться с папочкой и послушать его друзей. Они классные люди — я имею ввиду папиных друзей.

Они владеют всей страной.

И пусть папочка говорит, что это не так, что Консервативная партия не владеет Великобританией; они просто управляют ею. И единственная причина, по которой они это делают, заключается в том, что они получили голоса людей.

Мне всё равно. Они крутые, и они владеют страной в моём воображении. Они многое знаю о вещах, и они заставляют меня чувствовать себя такой важной, когда я помогаю нашей экономке принести им чай. Папочка всегда спрашивает моё мнение и позволяет читать его любимые книги.

Когда я вырасту, я буду как он. Я собираюсь предстать перед множеством людей в парламенте и защищать свои убеждения.

Мама тоже состоит в Консервативной партии, но она из фракции проигравших — по крайне мере так говорит Фредерик, правая рука папы. Он говорит мне, что мама из фракции, которая выдвигает лидера, который никогда не побеждает на внутренних выборах.

Принадлежность к одной партии должна была дать моим родителям повод оставаться вместе, но они каким-то образом смогли найти способ не согласиться, даже имея одинаковые убеждения.

В любом случае, мамины друзья не такие крутые. Они снобы и часто заставляют меня чувствовать себя так, что мне необходимо обойти их стороной.

Папины друзья намного лучше.

Но на эти выходные я должна поехать к маме. Я спросила папу, могу ли я остаться с ним, но он сказал, что она тоже мой родитель.

Если я не пойду, то мама приедет и снова устроит скандал с отцом. Мама не затыкается — совсем. Она так затянула процесс развода и опеки, что мне до сих пор снятся кошмары об этом.

Но она моя мама, и мне не нравится видеть её одну. В течение трёх лет я пыталась снова свести её и папу вместе, предлагая нам проводить праздники вместе, но они всегда, словно в обязательном порядке, заканчивались их ссорой. Как будто они ищут возможности поскандалить.

Полагаю, я смогу пережить выходные.

Но сперва мне нужно подготовиться. Вот почему я сижу в парке одна. Я надела своё тёмно-синее платье с подходящими к нему туфлями на плоской подошве, и у меня распущенные волосы, спадающие на спину.

Всего один час до того, как мне придётся встретиться с мамиными друзьями за обедом.

Я смогу это сделать.

Я сажусь, скрестив ноги, на скамейку и кладу руки на колени. Я медитирую. Этому трюку меня научила Хелен, чтобы пользоваться им, когда мои мысли разбегаются повсюду.

Хелен намного лучше моей мамы в том, чтобы быть спокойной. Она слушает меня, делает мне причёски и дарит подарки. Она научила меня разным приёмам приготовления лучшего чая и позволяет быть с ней, когда она печёт.

И если бы её сын, Коул, не был такой занозой в заднице, то возможно, я бы провела этот час с ней, а не была одна.

Мне вообще не нравятся мальчишки. Они ведут себя как свиньи, раздражают и не дают другим покоя.

Всё, что их волнует — это розыгрыши. Особенно Эйдена и Коула. И я всё ещё хочу врезать придурку Эйдену за то, что он подставил мне подножку на днях.

Но кого я ненавижу больше всего, так это Коула. Он протянул мне руку, чтобы помочь подняться, а затем потянул меня за мой конский хвост и сказал: «Иди поплачь в парке».

Я ненавижу то, что он знает, как важно для меня это место. Он использовал это, чтобы дразнить меня при каждом удобном случае. Иногда он идёт за мной сюда просто для того, чтобы посмеяться надо мной. Он не делает этого при других, потому что все считают Коула хорошим мальчиком.

Они думают, что Эйден немного озорной, а Ксандер — плохой мальчишка, но они не знают, что Коул — первоклассный придурок.

И я пыталась найти другое особенное место, помимо этого парка, но не смогла. Именно здесь был мой первый пикник с родителями. Или, может быть, он был не первым, но это моё первое счастливое воспоминание, поэтому это место стало моим убежищем. Моё бегство от всего мира.

И придурок Коул у меня этого не отнимет.

Светлые мысли. Не думай о Коуле. Светлые мысли.

Как только я вернусь от мамы, папочка услышит, как я играю пьесу для фортепиано, которую репетирую для предстоящего конкурса. Хелен научит меня печь пирожные. По какой-то причине я никак не пойму, как сделать это правильно. Я лучше готовлю чай.

Кто-то дёргает меня за прядь волос, и я стону, резко открывая глаза.

Коул сидит рядом со мной и улыбается. Он часто так делает — молчит с этой приводящей в бешенство улыбкой на его лице.

Он ничего не говорит, но выражение его лица само по себе похоже на насмешку.

— Что тебе нужно? — огрызаюсь я.

— Это общественный парк, Бабочка.

Тьфу. Ненавижу, когда она меня так называет. Это напоминание о том дне, когда я показала ему свою слабость, когда не должна была этого делать.

Благодаря его совету всё получилось. Когда я сказала судье, что хочу остаться с папочкой, он без колебаний передал опеку моему отцу. Мама не разговаривала ни со мной, ни с папой целую неделю, и мне пришлось извиниться перед ней за это, прежде чем она простила меня.

Я никогда не скажу Коулу, что благодарна ему. Это означает снова проявить слабость перед ним, и он будет использовать это против меня в течение многих последующих лет.

Тот день был чернотой в наших жизнях. Когда я вернулась домой, мои родители усадили меня и объявили, что разводятся. В ту ночь я плакала, пока не уснула.

На следующее утро я узнала, что дядя Уильям, отец Коула, споткнулся в своём бассейне и ударился головой о край. Он умер примерно в то время, когда Коул разговаривал со мной в парке.

С тех пор жизнь Коула никогда не была прежней. Он не говорит этого, но я вроде как чувствую это.

Мама и её друзья продолжают говорит, что Хелен стала богатой вдовой, у которой так много денег, что она не сможет потратить их за всю свою жизнь.

Коул не плакал на похоронах своего отца. Он вообще не плачет, но я думала, что в тот день о сделает это.

Однако он не проронил ни одной слезинки.

Он провёл всю церемонию, сжимая руку своей матери, пока она рыдала. И это было похоже на то, что она плакала и за Коула, и за себя.

В тот день я отдала Коулу свой батончик Сникерса. Я получаю только один раз в три дня — мамины правила, потому что я должна следить за своей диетой, — и я подумала, что, поскольку ему было грустно, шоколад заставит его чувствовать себя лучше.

Он пристально посмотрел на него, потом на меня, прежде чем велел мне съесть его у него на глазах. И я так и сделала, втайне радуясь, что смогла получить свой шоколад. Пока я ещё ела, он сказал мне, что я эгоистка. Я бросила остаток шоколадки ему в грудь и ушла.

С тех пор он стал придурком. Он заставляет меня думать, что хочет провести со мной время просто для того, чтобы говорить мне гадости, улыбаясь.

Я ненавижу, когда он так делает.

Я ненавижу его улыбки и его каштановые волосы, которые он оставляет достаточно длинными, чтобы их трепал ветер. Я также ненавижу, что его глаза такого редкого зелёного цвета, это завораживает. Они не лесного цвета, как у Ким, нет. Они также не похожи на траву, по которой каждый может топтаться. Они похожи на верхушки высоких деревьев, где кажется, что светло, но на самом деле темно и глубоко. Высоко, могуче и далеко.

Так, что пока подняться на него практически невозможно.

— Ты всё ещё злишься, потому что раньше проиграла в шахматы? — Он улыбается. — Ты новичок.

— В следующий раз я выиграю. Неважно.

— Ты не сможешь победить меня, Бабочка.

— Кончено могу. Я победила в конкурсе пианистов. Хм.

— Это потому, что я тебе позволил.

— Так говорят неудачники.

— Ты не хочешь бросать мне вызов, или я снова заставлю тебя плакать.

— Иди к чёрту.

Его ухмылка становится шире.

— Ого. Громкие слова, мисс Чопорная и Правильная.

Я прищуриваюсь, глядя на него.

— Что тебе нужно, чтобы оставить меня в покое?

Он замолкает на секунду, и, кажется, серьёзно обдумывает моё предложение. Затем он похлопывает себя по щеке.

— Поцелуй меня сюда.

— Я не буду!

— Хорошо.

Он опускает руку, прежде чем украдкой потянуть меня за волосы.

— Ой!

— Что?

— Я же говорила тебе больше так не делать.

— Ты не дала мне того, чего я хотел. Почему тогда я должен давать тебе то, что ты хочешь?

— Ты такой… такой…

— Ты не можешь подобрать слово?

— Придурок!

— Меня это вполне устраивает. Ты собираешься поцеловать меня или мне следует беспокоить тебя, пока Синтия не приедет за тобой?

— Почему ты хочешь, чтобы я поцеловала тебя в щёку?

Он пожимает плечом.

— Потому что.

— Скажи мне почему, или я не буду этого делать.

Он делает паузу, и его улыбка исчезает. Коулу не нравится, когда его загоняют в угол. Наконец, он тихо говорит.

— Ты не делала этого ни с одним другим мальчиком.

Теперь моя очередь улыбаться.

— Потому что ты хочешь быть моим первым?

Он кивает.

— А теперь сделай это, или я снова дёрну тебя за волосы.

— Скажи «пожалуйста».

— Я не говорю «пожалуйста», — издевается он. — Сделай это, или я потяну тебя за волосы.

— Тогда я просто поцелую Эйдена в щёку, и ты потеряешь это первое навсегда.

Ноздри Коула раздуваются, и я складываю свои руки на груди, чувствуя себя самодовольной.

— Ты пожалеешь об этом. — Говорит он.

— Мне всё равно.

Он делает глубокий вдох.

— Пожалуйста.

— Пожалуйста, что?

— Сильвер, — предупреждает он. Он называет меня по имени только тогда, когда злится или хочет, чтобы я что-то сделала.

— Ты должен сказать всё предложение целиком.

Он стискивает зубы, но говорит спокойным голосом.

— Пожалуйста, поцелуй меня в щёку.

И я целую.

Положив руку на скамейку, я наклоняюсь и прикасаюсь губами к его правой щеке. Контакт короткий, но по какой-то причине моё лицо горит, и я быстро отстраняюсь.

Он ухмыляется.

Коул похлопывает себя по левой щеке.

— Теперь в другую.

— Мы договаривались только об одной щеке.

— Мы договорились только о щеке, мы не уточняли, какой именно. Я хотел в левую.

— Хорошо.

Я всё равно хочу снова почувствовать его кожу.

Он слегка наклоняется, так, что его левая щека оказывается передо мной. Но в тот момент, когда мои губы вот-вот соприкоснутся с его кожей, он резко поворачивает голову и его рот прижимается к моему.

На секунду я слишком ошеломлена, чтобы отреагировать. Его губы мягкие и на ощупь полнее, чем кажутся.

И теперь они на моих.

Я отшатываюсь в шоке, прикрывая рот тыльной стороной ладони. Мои щёки горят так, что мне кажется, что они сейчас взорвутся.

— П-п-п-почему ты с-сделал — э-это?

Я указываю на него дрожащим пальцем. Как будто я больше не могу говорить.

Ещё одна ухмылка приподнимает его губы. Губы, которые я только что поцеловала.

— Потому что.

— Коул, ты… ты…

— Придурок? — Заканчивает он за меня, наклоняя голову.

— Я хочу, чтобы ты умер…

Я делаю паузу, осознавая, что я только что сказала. Эти слова никогда не следует произносить, только не поле того, что недавно случилось с мамой.

— Я не это имела в виду.

— Я пойму, если ты этого хочешь. Кроме того, ты единственная, кто в этом виноват.

— Я?

— Я говорил тебе, что ты пожалеешь об этом. Не угрожай мне снова, Бабочка. Ты никогда не победишь меня.

Я ударяю его по плечу сжатым кулаком.

— Уходи!!

— Или что? Ты перестанешь вести себя как леди? Ты уже сделала это. Леди не бью кулаками.

— Заткнись и вали.

— Ладно, ладно. Сделка есть сделка. Я ухожу.

Он, пошатываясь, поднимается на ноги, всё ещё улыбаясь своим приводящим в бешенство способом, заставляя меня желать ударить его в глотку.

— Я ненавижу тебя.

Я смотрю на него снизу-вверх. Его тень скрывает солнце, а его присутствие блокирует всё остальное.

Он взъерошивает мои волосы, отчего золотистые пряди разлетаются во все стороны, прежде чем положить ладонь мне на макушку и наклониться так, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с моим.

На его губах нет улыбки, когда он говорит с резкостью в голосе.

— Ненавидь меня сколько хочешь, но сдержи наше обещание. Всё твоё первое — моё.