Безжалостная Империя

Глава 4 Сильвер

14 лет

Моя мама сказала, что я могла бы быть лучше.

Я могла бы быть более утончённой, более элегантной, и просто… более

Я оттолкнула Кимберли, потому что, если бы я этого не сделала, мама каким-нибудь образом причинила бы ей боль. Мама слишком прямолинейна и не думает дважды, прежде чем казать правду, какой бы уродливой она ни была. Ей всё равно, кого она растопчет на своём пути к успеху. Она не перестанет думать о последствиях для других людей. Она просто не чувствует себя так, как все мы.

А если и чувствовала, то эта её часть умерла после развода. Или, скорее всего, три года назад. Как будто она убила часть себя в той ванне.

С тех пор я ни в коем случае не хочу её испытывать. Если она говорит, что я должна сменить друзей, то я меняю друзей. Если она говорит, что я не должна носить определённую вещь, я не ношу. Если она говорит, что я не должна слушать рок-музыку, я не слушаю. По крайней мере, не на публике. Все знают меня как пианистку, и я такой и остаюсь.

И дело не в том, что мне не нравится играть на пианино, потому что мне нравится. Однако я предпочитаю слушать другую музыку с текстами, которые заставляют задуматься.

Мама называет это музыкой дьявола.

Прежде чем я успела опомниться, моя жизнь превратилась в образ. Я веду себя определённым образом, говорю определённым образом и даже хожу определённым образом. Мне приходится мягко покачивать бёдрами, но я не могу идти слишком медленно, как шлюха, или слишком быстро, как ботаник.

Я леди. Совсем как мама.

Папочка усадил меня и сказал, что я не должна следовать её инструкциям или подвергаться её угрозам. Но папочка не видел того, что видела я. Его там не было.

Я люблю его больше всего на свете, но он — не я. Он не был разделён между двумя альфа-родителями с богоподобными личностями. Он не был вынужден видеть, как один из них упал на самое дно.

Как только я сказала ему, что хочу этого, он больше не поднимал эту тему снова. Папочка может быть опасным политиком со строгими правилами и такими же взглядами, но он уважает мои желания больше всего остального. И уже за это одно я ему благодарна.

В последнее время я не могла так часто говорить об этом. Часть того, чтобы быть леди, — это не показывать своих эмоций. Если же тебе действительно нужно их показать, то они не должны быть твоими настоящими эмоциями. Их нужно всегда прятать там, где их никто не сможет найти.

Я знаю, что в школе люди называют меня сукой, королевой сук, но я не возражаю.

Быть сукой означает, что я отлично скрываю свои эмоции и мне не нужно снова переживать этот кошмар.

Это означает, что я могу собрать все свои кусочки воедино.

Так что я так хорошо играла роль суки, что никто не мог видеть меня насквозь. Я выбирала бои только для того, чтобы выйти победителем. Я играла в игры только для того, чтобы доказать, что могу.

Даже Ким, которая когда-то была моей самой близкой подругой, верит в это превращение и теперь сама называет меня сукой. Иногда мне хочется отправить ей сообщение и сказать, что мне жаль, но в последнюю минуту я передумываю. На кон поставлено нечто гораздо большее, чем дружба, и я бы никогда не стала рисковать этим.

Мама говорит, что наверху одиноко, и я начинаю понимать смысл этих слов.

Её друзья начали отдаляться по мере того, как она поднималась по карьерной лестнице, утверждаясь как самая красивая женщина-политик, которая действительно может соперничать с мужчинами. Какое-то время назад журналист спросил её, использовала ли она свою красоту, чтобы получить то, что она хочет, и она сказала свою знаменитую фразу: «Я пришла сюда, чтобы поговорить об очень серьёзно и неотложной проблеме, и это государственное жильё. Я могу поделиться своими мыслями, или мне придётся сидеть и уклоняться от комментариев по поводу моего лица, прежде чем я смогу сделать это?»

Это принесло ей огромную популярность в социальных сетях и среди женских ассоциаций.

— Спасибо, Дерек. — Я бросаю взгляд на водителя отца через окно, как только он высаживает меня после школы у дома Хелен. — Не забудь выпить чай, который я тебе дала. Я сделала это сама.

— Я бы не пропустил этого. — Он ухмыляется, обнажая ровные белые зуба. Ему под тридцать, и он много помогает папе в работе. — Веселитесь, мисс Куинс.

— Это Сильвер.

Я машу ему рукой, когда машина исчезает за углом. Папочка сказал, что заберёт меня позже, даже когда я ответила ему, что могу пойти домой пешком.

Экономка Изабель впускает меня с широкой улыбкой на лице. Она единственная, кому Хелен позволяет помогать, и она приходит только два раза в неделю. Изабель жестом показывает, что Хелен на кухне.

Я прикладываю палец к губам и на цыпочках прохожу туда, бросая рюкзак на диван.

Проводить время с Хелен — одно из самых ярких событий моей недели. Папочка стал больше заниматься партией с тех пор, как стал государственным секретарём. Я участвую в его встречах, но у него едва хватает времени для меня — или для себя. И меня убивает видеть его таким одиноким и стареющим с каждым днём.

Тем не менее, я провожу большую часть своего времени с мамой, и это вряд ли весело.

Когда я с Хелен, мы разговариваем и печём — ну или, скорее, она печёт. Я продолжаю чертовски лажать с этим. И всё же Хелен никогда не отказывается от меня и продолжает учить.

Мы вместе медитируем, и она всё ещё причёсывает меня и говорит, что я идеальная дочь, которой у неё никогда не было. Может быть, то, что я слышу эти слова, которые моя собственная мать редко говорит мне, и заставляет меня возвращаться сюда.

Это, конечно, не из-за её сына-придурка.

Я ненавижу Коула Нэша.

Я презираю его от всего своего сердца.

Он поднялся на новый уровень от того, чтобы дёргать меня за волосы и насмехаться надо мной, до того, чтобы играть в игры. Он очень любит их, я имею в виду игры. И веру в то, что он имеет власть над кем-то.

И он тоже становится популярным — он и другой придурок, Эйден. И я не знаю, что девчонки находят в них. Они оба мерзкие.

Ксандер и Ронан обоснованно популярны. Как минимум, они очаровательны.

О, подождите-ка. Все считают Коула тоже очаровательным. Он улыбается им и предлагает помощь с домашним заданием, как будто он принц из их любимых сказок.

Идиоты.

Они не знают, что для Коула всё — это игра. Если он ведёт себя с ними хорошо, то обычно это происходит из-за того, что они с Эйденом спорят о том, кто чью благосклонность получит.

И пока Эйден размышляет, Коул завораживает себя этим. Всё зависит от того, кто же победит, но также важен сам процесс.

Коул преуспевает в играх, и он играет в них уже много лет. Ему нравится думать, что каждый человек — это фигура на его шахматной доске и что он может управлять их судьбой.

Эйдену нравится играть королём, который выходит победителем, но Коул стремится быть игроком, который контролирует не только короля, но каждую фигуру на доске.

В основном мы избегаем друг друга. Чем больше вижу его истинное «я», тем больше он видит моё. И я ненавижу это.

Мы можем целыми днями не разговаривать друг с другом, даже когда Хелен или папочка рядом. И тогда он появляется из ниоткуда и провоцирует меня — или бросает мне вызов. Это может быть также просто, как тест по биологии, или конкурс для пианистов, или даже кто дальше задерживает дыхание под водой.

И я поднимаюсь вверх в каждом из них.

Я дочь Себастьяна Куинса и Синтии Дэвис, и я такая же упёртая, как и мои родители. Никто не обойдёт меня.

Никто.

Хотя обычно он выигрывает и смеётся надо мной. Клянусь, он продолжает быть первым в классе только для того, чтобы позлить меня и называть Мисс Номер Два. Иногда даже Эйден выталкивает меня со второго места просто для того, чтобы доказать, что он это может.

Они оба огромные придурки.

Сейчас у них тренировка по футболу, а это значит, что я могу спокойно проводить время с его матерью.

Ну неужели у неё не может быть другого сына? Ронан или Ксандер подошли бы. Чёрт возьми, даже Леви, двоюродный брат Эйдена, был бы лучше.

Это должен быть тот, кого я ненавижу больше всех.

Тот, кто заставляет меня чувствовать себя фальшивкой всякий раз, когда он смотрит в мою сторону в школе.

Хелен стоит перед холодильником, повернувшись ко мне спиной. На ней шикарные брюки и отглаженная рубашка. Её светло-каштановые волосы собраны в аккуратный пучок, который подчёркивает её мягкие скулы и увеличивает размер её карих глаз.

Хелен — автор бестселлеров о криминальных триллерах, поэтому она обычно не наряжается дома. Она делает это только тогда, когда ей необходимо встретиться со своим агентом, ну или что-то в этом роде.

Я подкрадываюсь к ней сзади и закрываю ей обзор руками.

— Угадай кто?

Она мурлыкает.

— Красивая девочка с детскими голубыми глазками и самыми блестящими золотистыми волосами, которая носит розовое?

Я смеюсь, убирая руку.

— Школьная форма, Хелен. Цвета запрещены, но, эй, мои часы розовые.

Она оборачивается и обнимает меня. От неё пахнет клубникой и весной. Если бы мне пришлось выбирать, что именно я люблю в Хелен больше всего, это, без всяких сомнений, было бы то, как она обнимается. Она будто поглощает тебя и насыщает своим теплом.

Папочка редко обнимает меня тех пор, как мама сказала ему, что из-за него я останусь маленькой девочкой. Мама тоже редко это делает, так что Хелен, по сути, мой единственный источник.

Она отстраняется.

— Ты готова к выпечке?

— Разве у тебя не было сжатых сроков?

— Я закончила раньше. Так что мы испечём все торты.

— Все?

Она кивает.

— Мы можем сделать торт «Сникерс»?

— Ты и этот шоколад. — Она подавляет тихий смешок. — Да, мы можем это сделать.

— Да! Ты лучшая. — Я целую её в щёку, и она снова смеётся.

Мы с Хелен приступаем к работе, и, как всегда, я её су-шеф. У неё есть свой способ смешивать ингредиенты, который поможет ей стать шеф-поваром, если она когда-нибудь подумает о смене карьеры.

— Ты прекрасно выглядишь, Хелен, — говорю я ей, пока мы смешиваем яйца с маслом.

У неё появляется тёплая улыбка.

— Да?

— Конечно да. Если ты пойдёшь туда, то вернёшься с десятью мужчинами.

— Сильвер! Где ты слышала такие вещи, милая?

— Девочки в школе.

— Вау. Дети в наши дни просто непредсказуемы.

— Я серьёзно, Хелен. Ты всё ещё молода и красива. О, и богата. Мама говорит, что это самое главное.

Глаза Хелен опустились вниз.

— Не во всех случаях, дорогая.

С тех пор, как шесть лет назад умер её муж, Хелен посвятила свою жизнь сыну-придурку и своей работе. Она стала автором бестселлеров и сделала себе имя, но я чувствую, как она одинока.

Как папочка.

Ох. Как папочка.

В голову закрадывается озорная идея. Я могу сказать папе, чтобы он заехал за мной пораньше, а потом притвориться спящей, чтобы он мог провести немного времени с Хелен.

Некоторое время назад я бросила попытки наладить отношения между ним и мамой. Всё, что они делают, это ссорятся, так что, может быть, для них обоих будет лучше встретиться с другими людьми.

Я начинаю действовать ещё до того, как успеваю подумать об этом. Я пишу папе, а когда он не отвечает, пишу Дереку, чтобы он передал папе сообщение.

К тому времени, как мы с Хелен заканчиваем с выпечкой, я притворяюсь, что хочу спать. Хелен говорит мне воспользоваться любой комнатой дальше по коридору, чтобы вздремнуть, пока мой торт «Сникерс» не будет готов.

И я определённо заберу его с собой домой. Мне не нужно рассказывать маме об этом.

В тот момент, когда я ложусь на кровать и кладу голову на мягкую подушку, я каким-то образом засыпаю.

Мне снится свадьба Хелен и папы. Я улыбаюсь, даже счастлива, и на мне платье принцессы, как в том ремейке Золушки, но только розовое.

Потом, я вижу, кто стоит рядом со мной на их свадьбе.

Коул.

Коул станет моим братом.

Он смеётся так громко, что я, вздрогнув, просыпаюсь.

Чёрт возьми. Почему я не подумала об этом до того, как придумала план?

Я была слишком сосредоточена на одиночестве папы и Хелен, чтобы забыть маленькую, но ужасную деталь того, что Коул станет моим братом.

Нет. Неа.

Мне придётся найти других людей для Хелен и папы. Я никогда не буду жить под одной крышей с этим грубым, глупым…

— Плохой сон?

Я ахаю и чуть не спрыгиваю с матраса. Коул сидит рядом со мной, прислонившись к изголовью кровати, и читает Харуки Мураками «Норвежский лес». Его волосы влажные и падают на его лоб. На нём хлопчатые брюки и простая белая футболка, что означает, что он только что вышел из душа.

Я не могу не вдыхать аромат его геля для душа. Это похоже на корицу и специи, и я так странно привыкла к этому в последнее время.

Я вытираю рот на случай, если там слюни или что-то подобное.

— Ч-что ты здесь делаешь?

— Это моя комната. — Говорит он, не отрываясь от книги.

Он часто так делает, читает. Как ботаник, заставляющий всех девушек смотреть на него и говорить, что он такой обалденный. Такой привлекательный. Такой горячий. Он не так. ой

— Это не твоя комната.

Я бросаю беглый взгляд, чтобы убедиться. Конечно это не так. Учитывая, что я ставлю перед собой задачу избегать его комнаты, я бы знала, если бы это было так.

— Я заставил тебя посмотреть.

— Ты такой придурок.

Я складываю руки на груди, пристально глядя на него.

Мы остаёмся в таком положении на секунду дольше, чем нужно. Он читает, в то время как я продолжаю свирепо смотреть, пытаясь понять, что, черт возьми, девушки находят в нём привлекательного.

Да, у него красивые глаза, которые кажутся таинственными, как верхушки деревьев, до которых никто не может дотянуться. У него мягкие и немного длинные волосы, так что, я думаю, это тоже круто. На его в целом приятно смотреть, да.

Но его личность прогнила.

Почему же он продолжает так сильно привлекать всех?

— Ты ходила на благотворительное мероприятие с Эйденом? — Тихо спрашивает он, всё ещё глядя в свою книгу.

— Именно. Мы были с папой и дядей Джонатаном.

— И что ты делала?

— Нам было весело.

— Опиши веселье, Бабочка.

— Мы говорили с некоторыми друзьями папы и дяди Джонатана, и они сказали, что мы умные дети, которые станут идеальными наследниками наших отцов.

Я усмехаюсь от этого воспоминания, и мне нравится, когда люди сравнивают меня с папой.

— Потом мы ели, играли в шахматы, танцевали и…

— Ты танцевала? — Он обрывает меня, наконец отрывая голову от книги, чтобы взглянуть на меня.

Я киваю.

— Как?

— Что ты имеешь ввиду, как? Мы немного потанцевали вальс.

— Вальс, — повторяет он, глядя на меня. И если бы я не знала, что Коул никого не бьёт, даже в шутку, я бы выбежала из комнаты.

Тишина тянется до тех пор, пока не становится неловко. Я ненавижу долгие периоды молчания, это заставляет меня нервничать. Мамин голос эхом раздаётся в моей голове снова и снова.

Леди никогда не чувствует себя неловко.

— Потом мы с Эйденом вышли на улицу, — продолжаю я. — Мы пробрались и съели больше десерта за спиной персонала и…

— Заткнись.

— Ты же сам спросил, как нам было весело.

— А теперь я говорю тебе заткнуться.

Он захлопывает книгу, и, хотя звук не громкий, я вздрагиваю на месте.

Мне, пожалуй, пора идти. Не только для того, чтобы вырваться из этой атмосферы, но и для того, чтобы найти папочку до того, как мой план вступит в действие.

— Покажи мне свои сиськи. — Говорит Коул из ниоткуда.

Мои глаза так сильно распахиваются, и я сглатываю, как будто это каким-то образом сотрёт то, что я услышала.

Его лицо остаётся нейтральным, хотя губы подёргиваются, как будто он улыбается — или ухмыляется.

— Н-нет!

Я скрещиваю руки на своей груди.

— Я мог бы из увидеть, когда ты спала.

Если бы моя челюсть могла упасть на пол, это произошло бы примерно сейчас. Я натягиваю простыню на грудь, мой голос тихий и неподходящий.

— Т-ты сделал это? Я имею в виду, увидел их?

— Нет. Будет веселее, если ты сделаешь это.

— Ну, я не буду этого делать.

Я сужаю глаза.

— В конце концов, ты сделаешь это, так что можешь начать прямо сейчас.

— Хорошая попытка. Нет.

Он пожимает плечами, будто это самое обычное явление в мире. С тех пор, как у меня начала расти грудь, Ронан и Ксандер не перестают спрашивать о них, например, могут ли они их потрогать? Нет. Неужели я пялюсь на них весь день? Нет. Могут ли они получить фотографию для сравнения с другими имеющимися у них фотографиями? Нет — и я даже не спрашивала, какие ещё фотографии у них есть.

Коул ни разу не обратил на них внимания. И это первый раз, когда он упомянул о них. Но у Коула есть способ наблюдать за вещами, который никогда не намекает на то, что он на самом деле думает или чувствует.

— Ты хочешь посоревноваться? — Спрашивает он.

Я вздёргиваю подбородок.

— Каковы ставки?

Я научилась всегда спрашивать о ставках, прежде чем мы начнём, потому что Коул играет нечестно. Я действительно начинаю думать, что он проигрывает только потому, что подыгрывает.

И это удар ниже пояса по моей гордости.

— Если ты выиграешь, я кое-что для тебя сделаю. Никаких вопросов. И наоборот.

— Я не покажу тебе свою грудь, Коул.

— Ты имеешь в виду сиськи?

Моё лицо горит. Ну почему он должен быть таким грубым?

— Ну, я их не показываю.

— Хорошо.

— Серьёзно?

— Да. Обещаю.

— Что за вызов?

Он бросает книгу мне на колени.

— Выбери страницу, а затем скажи мне прочитать любую строчку.

— Это смешно. Ты же не мог выучить всю книгу наизусть.

— Тогда ты победишь.

Я покусываю нижнюю губу, обдумывая это. У Коула отличная память, но она не заходит так далеко, как запоминание книги. Я знаю, потому что вчера он читал что-то под названием «Тошнота».

Только Коул стал бы читать такие странные книги, когда все остальные мальчишки прячут порно. Ронан и Ксандер, конечно, такие.

Если он настолько глуп, чтобы заключить это пари, так тому и быть. Я открываю книгу, пряча её подальше от него.

— Ты будешь моим рабом в течение недели, Коул.

— Это то, чего ты хочешь?

— Я заставлю тебя пожалеть обо всём, что ты со мной сделал.

Я останавливаюсь на странице, и строка сверху привлекает моё внимание.

— Страница сто восемьдесят восемь, параграф второй.

Самодовольная улыбка приподнимает мои губы, и мой разум уже полон различных способов, которыми я буду мучить Коула.

— «Не бери в голову. — Сказал я. — У нас обоих есть много чувств, которые нам нужно выразить открыто. Так что, если ты хочешь взять эти чувства и разбить ими кого-нибудь, разбей меня. Тогда мы сможем лучше понять друг друга».

Он даже не сбивается с ритма.

Мои глаза, должно быть, увеличиваются вдвое, когда я смотрю то на него, то на книгу. Это же одна и та же строчка, слово в слово.

Нет. Нет.

Я тыкаю на него пальцем.

— Ты жульничал!

— Ты прятала книгу так, словно от этого зависела твоя жизнь, Бабочка. Ты думаешь, я смог бы сжульничать?

— Тогда ты знал, что я собираюсь выбрать это.

— Откуда мне знать, какую страницу ты выберешь, не говоря уже о строчке?

— Я… я требую повтора.

— Нет. Ты проиграла и теперь расплатишься. Если только ты не трусиха.

— Я не трусиха, — стону я, отбрасывая дурацкую книгу, хотя, вероятно, прочитаю её позже. Мне понравилась эта строчка.

— Чего ты хочешь?

— Я собираюсь поцеловать тебя, и ты мне позволишь.

Прежде чем я успеваю сформулировать мысль, он обхватывает мои щёки ладонями и прикасается своими губами к моим.

Они приоткрываются сами по себе, и Коул берёт под контроль мои губы. Сначала он целует меня медленно, пробуя на вкус, заставляя всё моё тело дрожать. Я не знаю, что делать, поэтому остаюсь неподвижной.

Я думала о поцелуях раньше — точнее, с того дня, когда он обманом заставил меня поцеловать его в щёку, но в последнюю секунду повернул голову.

Его губы настойчивее, чем тогда, и когда он скользит своим языком по моему, он ощущает вкус своей любимой лаймовой жвачки. Мои пальцы на ногах поджимаются, а конечности дрожат от той силы, которую он в меня вливает.

Почему целоваться с ним так приятно?

Этого не должно быть, так? Я ненавижу его.

И всё же, чем больше он скользит своим языком по моему, тем больше я хочу, чтобы это продолжалось, тем сильнее я в этом нуждаюсь.

Когда он отстраняется, я ненадолго закрываю глаза, чтобы выровнять дыхание. Вау, должно ли это ощущаться так, как будто я выскальзываю из своего тела прямо сейчас?

— Ты не так уж плоха по сравнению с другими. — Говорит он.

Другие.

Множественное число?

Мои глаза распахиваются, и я отталкиваю его с силой, о которой никогда и не подозревала, что обладаю.

— Никогда больше ко мне не прикасайся.

Я вылетаю из комнаты со слезами на глазах.

Я ненавижу Коула Нэша.

Я презираю его.