Безводное море

Два Убийственные пески

Мика склонилась над бортом «Перокрыла», смотрела в узкую трубу. Хебен подошел к ней.

— Что это?

— Траут сделал. С ней далекие вещи как на ладони. Смотри.

Она передала ему трубку, и он посмотрел. И едва заметная линия Меритуроса на горизонте вдруг стала близкой. Хебен видел дюны, как замерзшие волны, набегающие на пляж. Он повернулся с трубой. Пустыня тянулась, сколько было видно.

— Я думала, Дорьюс был невзрачным, — сказала Мика. — Одни камни и кусты славы. Но это… — она поежилась. — Такое мертвое. Там ничего не живет?

Хебен потрясенно уставился на нее.

— Пустыня полна жизни. Там всякие существа: стада хегесу, стаи диких псов васунту. Змеи и ящерицы, птицы и маленькие наду… — от ее пустого взгляда он расставил ладони. — Маленькие роющие существа, такого размера, с длинными носами. Думаю, у всех детей в Меритуросе есть такой питомец.

Халасаа смотрел на берег, его лицо в татуировках было сложно прочесть.

Столько существ в такой пустоте?

Хебен рассмеялся. Они плыли половину оборота лун, и он привык к речи Халасаа, хоть все еще вздрагивал от тихого голоса в голове.

— Я вам покажу! Пустыня совсем не пустая. Не то, что это… — он махнул с гримасой на море вокруг них.

— Да ты шутишь, — Тонно у румпеля слушал их разговор. — Стоит зачерпнуть море ведром, поймаешь десяток рыб и водоросли.

Мика сказала:

— Есть острова у Дорьюса, где можно нырнуть за моллюсками, и на дне моря сады. Там красивые кораллы выше человека и цветы больше твоей головы.

— И туда нырять?

Калвин улыбнулась.

— Мы с тобой похожи. Те, кто живет не у берега, растет со страшными историями о море.

— Мой народ не доверяет океану, — признал он.

— Но в Меритуросе есть порты, торговцы, как и в других местах. Кроме Антариса, — сказала Мика.

— Да, но на берегу живут не коренные меритурианцы. Как только они покидают пески, жизнь в пустыне, они отворачиваются от своего наследия. Преступники и изгои работают в шахтах на берегу, и только сироты и отбросы живут у моря.

Калвин покачала головой.

— Ты теперь тоже сирота, помни, — сообщила она.

Мика спела под нос отрывок песни своего родного острова.

— Из реки — море,

Из моря — дожди,

Из дождей — реки…

Калвин сказала:

— Море нас соединяет, это кровь Тремариса. Ты научишься, как я, принимать океан и не бояться его.

Хебен отвел взгляд. Он и забыл, что у него теперь нет семьи. Он не отличался от изгоев, которых сам презирал.

— Эй, Мика! — позвал Тонно. — Спой ветер. А то этот затихает.

— Уверены, что мы далеко от Терила? Будет жалко, если нас сразу же арестуют, как колдунов.

Тон Калвин был бодрым, и Хебен сказал, чуть склонившись:

— Миледи шутит, но, боюсь, это не шутки. Если вас раскроют, ваша судьба будет не лучше, чем у близнецов. Может, хуже.

Калвин посерьезнела.

— Прости, Хебен, — они с Микой переглянулись, Мика запела ветер для парусов так тихо, что Хебен едва ее слышал.

На следующий день они прибыли в Терил. По настоянию Хебена, они подплывали без помощи Мики или Калвин.

Тонно ворчал:

— Давно я не причаливал, полагаясь только на свои умения.

— Это плохо, — пошутила Калвин. — Нельзя, чтобы твои навыки ухудшились.

Халасаа тихо и грациозно двигался по кораблю, двигал паруса и канаты раньше, чем просил Тонно. Тонно хорошо обучил его, и на волнах он чувствовал себя почти как дома, в густых лесах Диких земель. Но, как только они приблизились к пристани, Хебен попросил их спрятаться внизу.

— При дворе мы оденем тебя как чужеземного слугу. Тут таких много, на тебя никто не взглянет. Но тут ты вызовешь подозрения, если не будешь в одежде для пустыни.

Халасаа склонил голову и пропал в каюте.

Хебен оказался на пристани и не хотел, чтобы Калвин и Мика спускались на берег, чтобы купить припасы.

— Это скучная работа для леди, — сказал он с поклоном. — А город — слишком грубое место для женщин.

Глаза Мики вспыхнули.

— Ты не можешь мне помешать!

— Думаешь, я буду тащить все покупки? Как зверь? — прорычал Тонно.

— Мы с Микой не помешаем, — сказала Калвин. — Мы не такие хрупкие, немного пыли вынесем, — вежливость Хебена начинала ее злить.

Хебен поджал губы и напряженно поклонился.

— Хорошо, миледи, — сказал он, но не обрадовался. Он привел небольшую группу иностранцев к рыночной площади, оказалось, что они привлекали меньше внимания, чем он ожидал. Рынок выглядел угнетающе, гудели мухи, худые собаки бродили, вывесив языки. Было очень жарко. Торговцы горбились за лотками, их товары не впечатляли. На каждом углу были нищие, один старик посмотрел с мольбой на Калвин и помахал обрубками рук.

— Хебен! Смотри!

Хебен взглянул на старика.

— Наверное, поранился в шахте.

— Мы можем ему что-то дать?

— Дашь одному, и все нас окружат, мы застрянем на весь день. Оставь его. Все они воры. Некоторые намеренно отрезают себе ладони, чтобы лениво жить как нищие, — он поспешил прочь.

Калвин жалела, что попросилась пойти. Даже Мика была удивительно подавленной, плелась за Хебеном, пока он отдавал монеты на еду, палатки, фляги и котелки, на длинные одеяния цвета пыли.

— А что это? — сказала Калвин, когда Хебен вложил в ее руки сверток ткани. Она погладила яркую расшитую ткань, там были все цвета радуги.

— Придворная одежда для тебя, — сказал Хебен.

Калвин погладила шелк. Ткань была красивой, но она не хотела столько на себя надевать.

Оставалось купить только одно. Хебен повел их к серебряному мастеру, чтобы тот сделал копию его медальона Клана.

— Во Дворце его нужно носить все время, — объяснил он Калвин. — Иначе никто не поверит, что ты из Кледсека, — они решили сделать Калвин дальней родственницей Клана Кледсек, решившей повидать Дворец.

Калвин прижала маленький медальон ко лбу. Прохладный металл неприятно царапал кожу между бровей. Она вздохнула. К этому тоже нужно привыкнуть.

Они несли охапки покупок, были готовы вернуться на корабль, когда Мика развернулась.

— Что это? Звучит как парад!

В дальнем конце рыночной площади была суета. Они слышали крики, бой барабана и гудение рожков, шум приближался.

— Я вижу знамена! — крикнула Калвин, ей было видно лучше, чем другим.

Хебен встревожился.

— Они желто-красные?

— Да. Это фестиваль?

— Нет, — сказал Хебен. — Не фестиваль.

Глаза Мики загорелись. Даже с вещами она забралась на край фонтана.

— Я слышу их крики! Что-то про хлеб…

— Это марш протеста, чтобы пожаловаться губернатору провинции, — Хебен нахмурился. — Морские все время о чем-то скулят. Мятежники заводят их, — не думая, он повторял слова отца. — Им нужно пожить в пустыне. Это их укрепило бы. Все эти горожане одинаковые. Нежные. Без чести.

— Они говорят, что нет хлеба, — мрачно сказал Тонно.

— Они не выглядят нежными, — сказала Калвин. — Они голодные.

Толпа почти добралась до них, люди давили на Калвин и остальных, и они едва могли дышать.

— Нужно вернуться на корабль! — закричал Хебен, но движение было невозможным. Калвин видела лица протестующих: мужчины и женщины, дети и старики. Их эмоции обрушились на нее волной, что была сильнее давки их тел. Голод, страх, гнев и отчаяние кипели вокруг нее. Потрепанные знамена желто-красного цвета, красок мятежа, развевались на горячем пыльном ветру. Безнадежные вопли:

— Хлеб! Хлеб! — звучали одновременно с биением барабана, и в глубине толпы кто-то незаметный крикнул:

— Смерть императору!

— Их стоит запереть, — буркнул Хебен. Кто-то выбил сверток яркой ткани из рук Калвин, она склонилась поднять, и ее толкнули, она упала и оказалась в гуще толпы.

— Тонно! Мика! — звала она в панике, не видя товарищей.

— Держу тебя, — Тонно схватил ее за рукав.

Мика все еще стояла на краю фонтана, разглядывала толпу.

— Что-то происходит! — вопила она. — Их все больше!

Хебен потрясенно забрался к ней.

— Это не протестующие, — сказал он с облегчением. — Это армия. Это их угомонит.

Но даже его потрясло следующее. Масса солдат бросилась на площадь, сверкая клинками. Хорошо обученные воины толкали невооруженных протестующих квадратными металлическими щитами. Звенели крики, людей топтали, резали, били тяжелыми щитами. Тонно без слов бросился к Мике, снял ее с фонтана на землю. Яростно рыча, толкаясь широкими плечами, Тонно пробивал путь из толпы, очищая путь Калвин и Мике. Хебен как-то смог догнать их, и вскоре они выбрались с площади и свернули в переулок, людный, но безопасный.

— Я уронила котелок! — завопила Мика, когда смогла дышать.

— Ничего, — сказал Хебен. — Я куплю другой.

Калвин застыла и смотрела на площадь.

— Нужно вернуться. Может, удастся помочь…

— Не надо, — сказал Тонно. — Я не буду соскребать тебя с улицы, когда те солдаты тебя разрежут.

Мика сказала с презрением:

— Все еще хочешь в армию, Хебен?

— Они не возьмут меня без благословения отца, — механически ответил Хебен, но едва слышал ее. Он был потрясен не меньше них из-за жестокости армии.

— В той толпе были дети, — сказала Калвин.

— Армия должна навести порядок, — но Хебен звучал не так уверенно, как раньше.

— Они только шли и кричали, но никому не вредили! — возмутилась Мика.

— Они выглядели голодно, — сказал Хебен под нос. — Но год был тяжелым для всех. Даже отец говорил, что зерно было дороже обычного.

— У некоторых детей ноги были как прутики, видели? — сказала Мика.

— Мика, оставь это, — сказала тихо Калвин. — Идем к кораблю, — Тонно взвалил на плечо сумку с их новыми палатками и обвил Мику рукой, в тишине они пошли к Хебену.

Калвин следовала задумчиво за ними. Слова злого волшебника Самиса вернулись к ней: Меритурос на грани хаоса… когда Империя падет, весь Тремарис содрогнется… Она начинала понимать, как мало знала об этом месте, как плохо была подготовлена к этому приключению. Если бы Дэрроу… Она нетерпеливо взмахнула рукой, обрывая мысль. Она могла хоть десять секунд не думать о Дэрроу? Собрав покупки, она поспешила за остальными.

Следующим утром Хебен рано отправился на рынок животных и вернулся с шестью крепкими хегесу. Спины шерстяных животных были на уровне груди Калвин, длинные шеи придавали им величавый вид.

— Боги правые! — воскликнул Тонно при виде безмятежных зверей, стоящих на пристани, все смотрели на него из-под длинных темных ресниц. — И что с ними делать?

— Мы на них поедем, — сказал Хебен. — И они понесут сумки, мы будем доить их, а фекалии используем как топливо.

— Может, они и яйца несут? И палатки складывают?

— Хегесу передвигаются по песку намного быстрее людей, — сказал вежливо Хебен, игнорируя сарказм Тонно. — Они нужны нам.

Мика сошла с корабля в наряде, что защитит ее от солнца и ожогов, в новом тюрбане и длинном одеянии обитателя пустыни. Она запищала при виде хегесу.

— Халасаа не сможет на таком ехать! Его ноги будут задевать землю!

— Они со зверем смогут меняться, — сказал Тонно. — Нести друг друга по очереди!

Хебен поправлял ремень седла, но его плечи были напряжены от недовольства.

Они отправились в полдень. Хебен не хотел больше медлить. Он не ожидал, что Тонно останется на «Перокрыле».

— Но ты — капитан! — сказал он.

— Капитан не бросает корабль без защиты, — Тонно нахмурился с предупреждением.

— Потому лучше бросить экипаж?

Темные глаза Халасаа весело блестели.

На суше Калвин наш капитан.

Хебен не ответил, решив, что Халасаа шутит. Калвин их не слышала, сказала Тонно ждать их до конца лета, не дольше.

— Нет уж, я буду здесь, пока вы не вернетесь, — заявил он и грубо обнял ее.

— Что ты будешь без нас делать, Тонно? — спросила хитро Мика.

— То же, что до связи с певцами и магией. Буду рыбачить, — он щелкнул по тюрбану Калвин. — Постараешься не растаять?

Калвин уже ощущала неприятное покалывание пота на лбу.

— Мы с Микой можем спеть ветер, чтобы освежить нас, — сказала она с бодростью, которой не ощущала. — В этом преимущество путешествия с поющими.

— Но только не в городе, умоляю! — сказал Хебен тихим тревожным голосом.

Мика обняла Тонно на прощание, Халасаа сжал его руки, и пришло время уходить.

В тишине они шли по улицам Терила. Пылало полуденное раскаленное солнце, рыночная площадь была пустой. На камнях было несколько темных пятен, смятая красно-желтая ткань была втоптана в пыль, но следов вчерашних бед не было. Калвин показалось, что кто-то смотрел на них из узкого окна, но, когда она повернулась, они пропали.

Хебен так разогнался, что хегесу недовольно блеяли, но вскоре они оказались на окраине города. Рядом с пыльной дорогой заканчивались полуразрушенные хижины. Перед ними были дюны, на которых не было признаков жизни людей. Волны песка поднимались и опадали, на каждой была будто рябь. Калвин это казалось безводным морем.

Они остановились, Хебен помог им забраться на хегесу. Калвин сказала Мике:

— Тут искатель Траута пригодился бы.

— Думаешь, он знает, куда идти? — прошипела Мика, кивнув на Хебена.

— Конечно, знает, — сказала Калвин. — Это его страна.

Будто услышав их, Хебен сказал:

— Между Терилом и Дворцом много путников, но нам лишние глаза не нужны. Я поведу нас другим путем, — он вонзил пятки в бока хегесу и направился к первой дюне, управляя зверем с помощью ремешка в руке. Мика следовала как можно ближе. Калвин и Халасаа ехали следом, опасно покачиваясь на спинах зверей. Терил еще не стал черными точками за ними, а ноги Калвин уже болели от усилий. Ноги Халасаа не задевали землю, как предсказывала Мика, но ему было неудобно, его длинные конечности были напряжены.

Вскоре город за ними пропал. Сияющая синяя полоска океана пропала, и хегесу двигались по волнам мерцающего золотисто-белого песка. Солнце жгло их, белая точка высоко в небе. Халасаа прикрывал рукой глаза.

Сначала Калвин, как и говорила, пела и призывала ветерок в их лица. Мика рьяно присоединилась. Но было сложно с тряской хегесу найти дыхание на пение, и Мика затихала на время. Калвин тоже начала делать паузы в пении, и паузы становились все длиннее.

Халасаа недолго оставался на хегесу. Когда город пропал из виду, он выбрался из седла и пошел, с трудом поднимая ноги. Калвин смотрела, он закрыл тканью бронзовое лицо. Было странно видеть его полностью в ткани. Как труп в саване, и Калвин поежился.

Они следовали за Хебеном по дюнам. Все волны песка были в ряби, от которой кружилась голова. Игра света и тени в этой ряби ранила глаза Калвин, но синева неба тоже кружила голову. И она смотрела, как двигались мышцы на спине хегесу.

Мика снова запела, сухой воздух сдувал пряди на нос и рот Калвин. Ее неудобный головной убор отличался от аккуратного тюрбана Хебена, он начал спадать, и она нетерпеливо поправила его. Придется попросить Хебена показать ей, как удерживать этот головной убор на месте. Тряска хегесу заставляла ее желудок сжиматься. Она слезла со спины хегесу, как Халасаа, и пошла. Песок ловил ее ноги, как клей. Хебен был прав, лапы хегесу лучше подходили для такой местности. Но если бы она не пошла, сошла бы с ума.

Ноги путались в длинном одеянии, что свисало до лодыжек. Не получалось идти, когда штора тяжелой ткани зацеплялась о колени с каждым шагом! Она боролась какое-то время, но не выдержала и вернулась на трясущуюся спину хегесу.

Она посмотрела на тихую фигуру Хебена впереди, он легко держался в седле, двигался вперед. После Терила он почти ничего не говорил. Жалел, что привел их сюда, в это сухое яркое место, которому они не принадлежали? Возможно, ведь ей казалось, что его вежливые манеры скрывали нехватку уважения, ей было не по себе с Хебеном. Но она почти не знала юношей, кроме Дэрроу, но это было другим. И Халасаа, конечно, но и это было другим. Но если с Хебеном что-то случится, как они выживут? Они уже зашли так далеко, что она не знала, в какой стороне море. В этом месте умереть было просто, и, несмотря на жару и пот, из-за которого ее одежда прилипала к спине, ее пронзил холод.

К вечеру Хебен остановился на вершине дюны. Он слез с хегесу, одеяние развевалось, хотя он был неподвижным, как стержень или каменный столб. Он напомнил Калвин о Дэрроу, и она ощутила знакомую боль в груди от этих мыслей.

— Хебен жалеет, что привел нас сюда, — шепнула Калвин Халасаа.

Он видит, как беспомощны мы здесь, — Халасаа был мрачен. — Он знает, что наши жизни в его руках.

— Тогда нужно показать ему, что мы не беспомощны! — сказала Калвин.

Мика закричала за ними:

— Вызов! Наперегонки до низа дюны! — младшая девушка помчалась с веселым воплем, бежала и тащила за собой недовольно вопящего хегесу. Она пронеслась мимо Хебена, запуталась в одеянии и скатилась вниз, став хохочущей кучей.

Хебен последовал спокойнее, хмурясь.

— Вообще-то лучше не бегать. Сильнее захочется пить.

Калвин спустилась по склону и помогла Мике встать.

— Он прав, Мика. Нужно быть осторожными.

Но Мика издала яростный вопль.

— О, нет! Моя фляга!

На ее спине была сумка с флягой с водой, и она упала на нее всем весом. Фляга обмякла, драгоценная вода вытекла, песок впитал сияющую лужу. От нее осталось только влажное пятно. Калвин увидела ужас на лице Хебена.

— Я призову лед, — быстро сказала она. — Не переживай, Хебен, мы можем заменить воду чарами.

Его лицо снова стало отстраненным и вежливым. Он не поверил ей.

— Будь тут Дэрроу, он бы ее починил, — причитала Мика, крутя пустую флягу в руках. — Шов разошелся, но кожа целая.

Хебен осмотрел флягу и бросил ее Мике.

— Я могу ее зашить, — отмахнулся он. Калин даже улыбнулась.

— Ты прав. Мы все время пытаемся применить магию даже в мелочах. Я сама смогу зашить, хотя сестры в Антарисе не хвалили мои навыки шитья…

Хебен перебил ее:

— Простите, миледи, но сейчас на починку нет времени. Впереди песчаная буря. Нужно двигаться, нас заденет.

Они отправились в путь, но мрачнее, чем раньше. Калвин ощущала, как увеличивается тревога Хебена, он гнал своего хегесу, словно мог обогнать свои ошибки вместе с песчаной бурей. Ветер изменился, на вершине дюн Калвин видела грязный мазок на горизонте, что становился все больше. Она впивалась пятками в своего хегесу, пока не догнала Хебена.

— Нам нужно укрытие?

Ветер уже хлестал их лодыжки, шевелил золотой песок вокруг них. Калвин увидела Халасаа далеко позади, он беззвучно кашлял, закрывал тканью рот.

— Негде укрываться, миледи, — сказал Хебен. Он посмотрел на горизонт. — Боюсь, придется терпеть это.

Мика подбежала к ним.

— Кэл! Почему нас с тобой не сдержать это ветром.

— Можно попробовать закрыть нас от бури.

Хебен замешкался и кивнул. Они спешились и собрали хегесу тесной группой на вершине дюны. Звери были встревожены, блеяли и прижимались друг к другу. Хебен пытался убедить их встать на колени, но они не слушались. Халасаа прижал ладонь каждому зверю между глаз, и они по очереди опустились на песок. Путники опустили сумки в центре тесного круга и сели, соприкасаясь коленями, спиной к пустыне. Ветер завыл громче, Хебен показал Халасаа, как завязать лицо. Калвин и Мика не прикрывали лица, песок кружился перед ними.

Калвин тихо запела песнь ветров, и Мика вторила ей. Их голоса сплетались, становясь выше, звуча хрупко в реве бури. Калвин видела сомнения в глазах Хебена, он боялся, что их голоса не подавят приближающуюся бурю.

Под шевелящимся песком что-то мелькнуло, мелкий зверек искал укрытия. У него были длинные, как у кролика, уши: один из наду, которых описывал Хебен. Он сверкнул белым пятном и юркнул в дыру. Жаль, они так не могли…

Ветер поднимался, а с ним и их песня, уверенная, с переливами, слышна даже с воем бури. Мика смотрела большими золотыми глазами на Калвин, пока они пели. Вместе они плели чар, укутывали ветром, будто наматывали пряжу, укрывая от хлещущего песка. Буря напоминала желтый туман, подбиралась все ближе. Но туман был жарким, опалял, убивал.

Облако песка дошло до них, глаза Хебена сузились над повязкой, но он не дрогнул. Халасаа сжался и напоминал камень, прижался глазами к коленям. Калвин прижимала ткань к лицу руками, боясь, что ее унесет ветер. За их тесным кругом песок поднимался слепящим облаком, затмевающим небо, солнце. Крик ветра стал сильнее и заглушал песню Калвин и Мики.

Мика еще пела, Калвин видела движение ее губ, и она сама пела, хоть и не слышала свой голос. Чары держались. Там, где они сжались, буря их не трогала, песок окружал их. Но вне круга спокойствия не было. Удушающие пески кружились, жалили, стонали. Как долго это будет длиться? Всю ночь? Им с Микой уже казалось, что они поют полдня, ветер с силой бил по их магии.

И вдруг ветер пропал. Песок парил, облако зависло в резком свете, а потом осыпалось, как снег. Бело солнце снова жгло их. Дымка бури развеялась, двинулась к горизонту. Маленький наду выглянул из норки. Его нос дрогнул, и зверек убежал. Калвин кивнула Мике, и они замолчали.

Хебен выпрямился и протянул руки Калвин и Мике.

— Идем, — сказал он, словно они остановились для перекуса, он поднял хегесу на ноги. Но Калвин казалось, что после бури он говорил с ней иначе, с уважением, а не холодной вежливостью.

Они остановились в сумерках, но света еще хватало, чтобы Хебен зашил флягу Мики. Они добрались до края дюн. Перед ними тянулась плоская каменистая поверхность с редкой растительностью, серо-зеленой на фоне рыжих камней. Золотые волны песка остались позади. Впереди была плоская красная долина.

— Я спою воду для хегесу, — Калвин хотела извиниться за беспечность.

Хебен оторвал взгляд от аккуратных стежков.

— Благодарю, но им это не нужно, — сказал он. — Пока они едят достаточно листьев арбека, им хватает жидкости.

Хегесу уже терзали сочные листья низкого растения.

Калвин подошла к Хебену.

— И если у нас кончится вода, можно жевать арбек?

— Нет, — сказал Хебен. — Он ядовит для мужчин.

А женщин? Но Калвин промолчала.

— И все же хегесу не будут против прохладной воды?

— Миледи добра, раз думает о комфорте хегесу, а не своем, — Хебен разорвал нить.

У нее получилось не сразу. Сперва Калвин спела тонкий слой льда, что быстро растаял на теплой земле, но хегесу даже не успели подойти, как влага испарилась. Она спела кусок льда, и Хебен потрясенно смотрел на него. Но хегесу не знали, что это, и не лизали его. Наконец, она нашла впадину в камне, спела горсть снега, что растаял и стал лужицей, которую хегесу рьяно вылакали. Фляга Мики была починена, и Калвин наполнила ее тем же быстро тающим снегом, как и фляги остальных.

— Вот, — сказала она, гордясь своими стараниями. — В пустыне жажда не грозит, когда с вами маг льда!

Разрываясь между восхищением и подозрением, Хебен опустил палец в лужицу и попробовал воду.

— Как такое возможно? Как ты делаешь воду из ничего?

— Не из ничего. Из воздуха. Вода в нем есть даже здесь, всегда есть вокруг нас. Чары лишь выжимают ее, — Калвин сжала ладони, словно между ними была губка. — Мы не можем творить из ничего. Даже иллюзии Силы видимости вытягивают то, что в голове.

— Что за Сила видимости? — спросил Хебен.

— Ее маги создают иллюзии. Они могут заставить поверить, что ты видишь и испытываешь то, чего нет.

— Самис как-то раз сделал себе вид как у Дэрроу, и даже Кал не заметила разницы, — отметила Мика.

— Только в первый миг! — уязвлено сказала Калвин.

Вся жизнь и все в ней — река, — глаза Халасаа сияли. — Чары лишь влияют на течение реки.

Хебен невольно отогнал жестом зло, а потом смутился.

— Я ничего не знаю о магии. Я никогда не пойму, как близнецы заставляли плотные предметы летать или кружиться. Или как они разбивали бревно для костра без топора. Это страшно.

Калвин сказала:

— Когда-нибудь никто в Тремарисе не будет считать это страшным или странным, и чары будут распространены так же, как сбор урожая или рыбалка.

— Я — сын пустыни, для меня и эти вещи странные, — сказал Хебен с напряженной улыбкой. — Распространено, как доение хегесу, что мне и нужно сейчас сделать.

Тьма сгущалась, Хебен устроился рядом с одним из хегесу, выжал желтое молоко в надбитую оловянную чашку. Он протянул чашку Калвин. Молоко было почти кислым, но освежало лучше ее снежной воды, и она выпила все.

Они пересекли каменистую долину и провели ночь в палатках. Как только солнце село, холод обрушился с силой падающего камня. Они развели костер и сидели, дрожа, вокруг него; кроме навоза хегесу, жечь было нечего. Низкие растения арбек были плохим топливом, а клочки сухой травы, что доставала до горла Калвин, были с острыми листьями, что быстро сгорали: они подходили для разведения костра, но не для его подпитки.

На третью ночь их путешествия Хебен робко вытащил флейту из кости хегесу. Он заиграл тонкую зловещую мелодию в темноте; звезды и луны сияли так, что было больно смотреть. Мика сонно кивала. Вскоре они с Халасаа забрались в палатку и легки на жесткий песок, под их телами была только их одежда, которая казалась жесткой и жаркой днем, но тонкой ночью.

Хебен и Калвин оставались у сияющей груды углей. Хебен убрал флейту, и Калвин запела: не чары, а меланхоличную песню своего детства, песню о Богине, о холоде, одиночестве и печали. Когда она закончила, Хебен поклонился ей.

— Это песня из Антариса?

— Да. Это зимняя песня. Тут достаточно холодно, чтобы ее петь, — Калвин улыбнулась. От ее дыхания белые облачка поднимались в ледяном воздухе пустыни.

Хебен робко сказал:

— Я увел тебя далеко от дома, миледи.

— И тебе пришлось уйти далеко от дома, чтобы найти нас. Не бойся, Хебен, — сказала она. — Мы тебя не подведем.

Далекий вой пронзил тишину ночи. Он звучал и звучал, зловещий низкий зов, ужасно дикий.

— Что это? — спросила Калвин. — Не хегесу?

Хебен мрачно рассмеялся.

— Нет. Это васунту, дикая охотничья собака. Хегесу — их добыча, как и люди. Если не будем осторожны. Они охотятся стаями, но не подойдут, пока у нас костер. Я прослежу за ним. А ты отдыхай.

— Я послежу за костром, — твердо сказала Калвин. — А когда я устану, я разбужу Халасаа. С нами не нужно нянчиться, Хебен. Ты забываешь, мы плавали ночами и менялись у румпеля. С огнем мы справимся. Поспи, а я немного посижу.

Хебен замешкался, а потом низко поклонился.

— Благодарю, миледи.

— Хебен! — тихо позвала его Калвин. — Меня зовут Калвин. Не нужно звать меня миледи, будто я — высшая жрица. Мы должны быть равными в этом задании, или мы не справимся.

Хебен был испуган. Он с неохотой отметил:

— Я не ожидал, что ваша магия будет такой полезной. Если бы не вы, мы бы погибли в той песчаной буре. И хорошо, когда воду можно наколдовать в любой момент.

Калвин склонила голову.

— А без твоего знания пустыни, Хебен, мы погибли бы уже десять раз.

— Спасибо… Калвин, — он поклонился и взмахнул одеянием, а потом пропал в палатке.

Калвин посмотрела на небо. Антарис был так далеко, но три луны были прежними, большими и ясными, было видно все отметины на их серебряных лицах.

Как всегда, глядя на луны, она подумал о Дэрроу. Где он был сейчас, и когда она увидит его снова? Думал ли он о ней? Его сердце болело, как у нее? она прижалась щекой к колену, запела еще раз печальную зимнюю песню.

На следующий день Хебен ехал не впереди, а дал Калвин поравняться с ним. Какое-то время они ехали в тишине. У Калвин почти не было сил на разговоры. Все ее тело болело, глаза горели — она постоянно щурилась от солнца. Но она начинала видеть резкую красоту этой сухой земли с красными песками и пылающим солнцем. Она спела ветерок, что остудил лица им с Хебеном и улетел к Мике с Халасаа за ними. Халасаа снова шел пешком, опустив голову, поднимая босыми ногами облака пыли. Ощутив ветерок Калвин, он поднял голову с благодарной улыбкой. Калвин переживала за него. Ему путь давался труднее, чем остальным.

Хебен кашлянул, поглядывая на нее, словно хотел что-то спросить, но робел начать.

— Что такое, Хебен?

— Любой маг может отогнать бурю и наколдовать воду? Близнецы тоже так смогут?

Она покачала головой.

— Нет. Только дочь Антариса может петь чары льда. И ветром управляют те, кто рожден для этого, как Мика, дочь островов.

— Но и ты поешь ветер. Разве ты не родилась в горах?

Калвин ответила не сразу. Ей не нравилось говорить, что она, как мертвый чародей Самис, обладала редким даром, позволившим ей овладеть несколькими видами чар. Самис думал, что этот дар дает ему право управлять всем Тремарисом. Калвин так не думала. Она не хотела об этом думать, ее мысли убегали от этой темы, как рыбки от акулы.

— Я выросла в Антарисе, но не родилась там, — сказала она. — Я не знаю, кто мой отец. Может, во мне есть кровь островов.

Шок мелькнул на лице Хебена.

— Ты не знаешь? Но…

Калвин издала сухой смешок.

— Отцы важны в Меритуросе, это я уже поняла. Но там, откуда я, важнее матери. Все дети жриц Антариса, рожденные после Фестиваля теней, сомневаются в отцах, хотя мальчики и девочки без дара к магии часто растут ближе к отцам. Но девочки, умеющие петь, растут как сестры, и Высшая жрица — мать для всех нас, — она притихла, вспомнив добрые голубые глаза Марны и ее величавую улыбку. Увидит ли она ее еще хоть раз? Вернется ли в Антарис? Горы вдруг показались далекими, будто были на одной из лун. Она встряхнулась.

— Мою маму звали Калида, — сухо сказала она, чтобы избежать его жалости. — Она родила меня где-то в мире снаружи, вернула меня в Антарис перед своей смертью. Я тогда была ребенком и не помню ее.

— Мне жаль, — пролепетал Хебен. Ребенок без отца в Меритуросе был несчастен. И хотя отец выгнал его, он знал, кем был: Хебеном, сыном Ретсека, сына Чебена по прозвищу Быстрый, и так далее. Он сказал гордо, — Я могу отследить свою родословную до самого Кледсека, одного из Семи первых воинов Меритуроса.

Калвин пришлось улыбнуться.

— А кто был отцом Кледсека, Хебен? Кем была его мать?

— По легендам — сами боги отправили Семерых с неба на серебряном корабле.

Мика слушала его.

— Тогда к кораблям ты приучен с рождения, как я!

— Это лишь легенда, — Хебен нахмурился. — И после двадцати поколений можно утверждать, что мы принадлежим этой земле.

Нет! — голос Халасаа загремел в голове Калвин. Остальные его не слышали, слова Халасаа были только для нее. Халасаа всегда был спокойным. Но теперь его слова были резкими и встревоженными. — Эта земля рада его народу не больше, чем труп своему убийце!

Калвин уставилась на него.

— Тише, Халасаа! — пробормотала она.

Он нахмурился и ушел вперед, и тему происхождения закрыли.

Но Калвин видела перед глазами убитую землю, и весь день она ловила себя на том, что вслушивалась в мелкие звуки пустыни: шарканье хегесу, хруст шагов Халасаа, шорох убегающих наду. Со временем она будто услышала дыхание самой земли, бесконечная долина вздыхала как океан или шепчущие леса Диких земель. Но эта земля шептала о смерти и разложении. Кривые кустарники напоминали мертвые прутья, вонзенные в землю. Она заметила кучки костей наду, похожие на заброшенные гнезда птиц. Разбросанные камни лежали неподвижно и безжизненно. Воздух был таким сухим в ее горле, что она не могла петь. Паника впилась в нее от этого, ведь без чар она уже не была собой, и она остановилась и сделала глоток из фляги.

Несмотря на защиту длинного одеяния и тюрбана, солнце жгло лицо Калвин. Когда наступила ночь, прохладный воздух был таким приятным, как ледяная вода на обожженной коже. У остальных кожа была темнее, они лучше переносили яростное солнце, и только она сияла красным в конце каждого дня. Халасаа прижал свои прохладные ладони к ее щекам, и даже до его исцеления Калвин стало лучше.

Той ночью Калвин спала плохо, хоть и устала. Замерзшая и затекшая, она не могла устроиться на твердой земле, каждый шорох будил ее. Когда она все же уснула, ее мучили кошмары, и она проснулась потной, с колотящимся сердцем, но не помнила сны.

На пятый день они миновали холмы и увидели это.

Дворец паутин раскинулся на вершине гряды. Сначала, хоть холмы и были низкими, Калвин приняла дворец за снежную вершину: он сиял белым мрамором, пена на гребне красного камня, и свет обжигал ее глаза. Сначала только свет с белизной и было видно.

Они приблизились, и Калвин увидела текстуру белизны, здания переплетались изогнутыми крышами и сияли, некоторые были выше, некоторые — ниже. Там были купола и тонкие башни, похожие на иглы; а одна башня будто пронзала небо. Калвин, побывавшая в самом древнем городе Тремариса — заброшенном Спарете — ощутила сходство зданий. Возможно, строители воссоздали их, и истории об их создании передавались от поколения к поколению, пока здания не расцвели тут из белого камня.

— Тут заночуем, — Хебен повел их по узкой тропе, едва заметной, в скрытое место меж двух холмов, где бежал ручеек. Там была тень под нависающим камнем, зеленые растения сгрудились у ручья. — Тут много арбека; хегесу будут рады, не уйдут. А для нас есть те плоды, сейчас их время.

Халасаа искренне улыбнулся ему.

Такой была твоя земля, дикая и зеленая. В этом месте еще осталась память.

Словно в доказательство, он откинул голову и позвал без звука, и через миг появилась птица, покружила сверху: синяя вспышка зимородка. Он завис над ними на миг и улетел вверх по ручью. А через пару мгновений он вернулся с серебряной рыбкой в клюве, бросил у ног Халасаа и улетел.

Ужин для нас, — Халасаа посмотрел на потрясенное лицо Хебена и широко улыбнулся, Мика рассмеялась за него.

Они расставили палатки и поели, Калвин укуталась в плащ и отошла туда, где было видно Дворец паутины. Он был довольно близко, и она могла различить кружева, вырезанные на белых стенах. Но они не выглядели вырезанными: казалось, Дворец как-то вырос, запутавшись в шелк и тонкую ткань, выглядя так, что его мог легко сдуть порыв ветра, и он изящно мерцал в воздухе.

Свет уходящего солнца бросал на белые стены больше красок, чем Калвин представляла: кроваво-красный, лиловый, синий и серый, светлый, как облака зимой, а еще ярко-желтый и розовый, как щека спящего ребенка. И цвета дворца переливались, перетекали друг в друга, пока небо за ним менялось, вспыхивая и угасая, синева стала лиловой, а потом потемнела до черного. Засияли звезды и три луны, и дворец холодно заблестел на фоне черного бархата ночи.

— Утром, — сказал Хебен за ней, — ты увидишь его золотым, белым и голубым.

— Это чудо, — сказала Калвин. — Я не думала, что люди могут такое построить. Прекрасное зрелище.

— Ты еще не видела стены вблизи. Резьба такая изящная, что хочется плакать.

— А какие там живут люди? — Калвин вдруг занервничала. И дело было не в страхе опасности впереди, хоть она ощущала и это, но она ощущала робость, как перед мальчиками в Антарисе. Завтра она повяжет медальон Хебена на лбу и наденет рубины, что они купили в Териле, и они войдут в императорский двор Меритуроса. Она будет притворяться аристократкой, хотя не знала, как говорить, как одеваться, как держать ложку. Она не умела танцевать и заигрывать, как и играть в кости.

Хебен улыбнулся ей, и впервые его улыбка была не вынужденной.

— О, не бойся, — успокоил он ее. — От придворных слез будет больше, чем от резьбы.

Калвин слабо улыбнулась в ответ, они притихли, глядя на серебряные звезды, думая о своем, пока не решили вернуться в лагерь.