Безводное море

Дэрроу-2

Траут отошел с довольным видом и вытер краем рубашки линзы. Мост получался отлично: еще пара дней, и концы арки соединятся над ручьем. Этот мост простоит сотни лет, это его радовало. И даже когда ручей изменит течение, мост останется. Его назовут мостом Траута, и даже когда о самом Трауте давно забудут…

Крик снизу заставил его вернуть линзы на нос. Он нахмурился. Фреска шла из деревни, яростно махая. Еще ведь не время обеда? Фреска что-то кричала. Через пару ее шагов стало слышно слова:

— Траут! Он вернулся. Дэрроу вернулся!

Траут бросил шпатель и поспешил по тропе в гавань, Фреска — следом. Даже без трубы он узнал коричневый парус Герона, покачивающегося у пристани.

Когда судно Дэрроу добралось до причала, половина деревни пришла встретить его, и дети поймали канат, что он бросил.

— Он уплывал отдохнуть, — шепнула Фреска, — а выглядит хуже, чем в день отбытия. Кыш, дети! — она пошла вперед, хлопая, чтобы освободить место для Дэрроу. — Пропустите бедолагу! Дайте ему хоть вдохнуть!

Дэрроу отвлеченно улыбнулся ей, кивнул Трауту, но искал взглядом в толпе, на холме. Траут знал, кого он ищет, как и Фреска. Она коснулась его руки.

— Идем в мой дом, — сказала она. — Я подогрею суп, ты сможешь помыться. Лучше, чем идти в твою старую хижину без огня и приветствия.

Дэрроу замешкался, и Траут заметил, как он взглянул на домик Калвин и Мики. Он нахмурился из-за закрытых ставен, закрытой двери, которые девушки обычно оставляли открытыми для погоды и гостей.

— Они не здесь, — сказал Траут. — Все уплыли на «Перокрыле».

Лицо Дэрроу прояснилось.

— Прогонять пиратов? Они вернутся ночью?

— Нет. Не ночью, — Фреска поймала его за локоть. — Идем, я тебе расскажу.

Дэрроу крепко сжимал тарелку с супом, пока Траут рассказывал историю. Дэрроу ни разу не перебил, и он не притронулся к супу, пока Траут не закончил. Его лицо напоминало маску; он казался далеким, и серо-зеленые глаза были не читаемыми.

Он повернулся и спросил у Фрески:

— Этот Хебен. Какой он?

— Просто юноша, — сказала Фреска. — Пытается быть взрослым и смелым, но внутри еще мальчик.

Дэрроу обрадовался, и Траут растерялся. Разве Калвин не было безопаснее с мужчиной, а не юношей? Но Дэрроу повернулся к нему.

— И они отправились в Черный дворец? Так они сказали?

Траут нахмурился. Звучало неправильно.

— В какой-то дворец.

— Но они отправились за похищенными детьми?

— О, да. Это точно.

— Значит, это Черный дворец.

Фреска сказала:

— Ешь, пока суп не остыл.

Дэрроу опустил ложку в миску и оставил там. Он отодвинул стул и прошел к окну.

— Если бы она подождала, — пробормотал он под нос. — Она не знает, с чем столкнется. В Черный дворец! Она думает, что ей все по плечу. Тонно еще хуже. Я говорил ему присмотреть за ней. Говорил… — он резко повернулся, будто только вспомнил, что не один. — Простите. Я привык размышлять вслух, пока плыл один.

Фреска и Траут переглянулись.

— Не переживай, — смущенно сказал Траут.

— Я ничего не слышала, — сказала Фреска. — Я слышу не так хорошо, как до появления поработителей. Вернись и съешь суп, Дэрроу, ради Силет! Тебе нужна хорошая еда и утешение.

Дэрроу с замкнутым лицом вернулся за стол. Да, он вернулся в Равамей ради утешения, но надеялся найти его в доме Калвин, а не тут. В ярких глазах Калвин и тепле ее улыбки он мог найти все ответы, которые не помогли отыскать даже месяцы одиночества. Он представлял их встречу сотни раз, пока плыл к острову. Выбежит ли она на причал? Или он застанет ее врасплох в саду Халасаа или возле ульев в той дурацкой соломенной шляпе? Или он постучит в ее дверь, увидит сияние ее глаз, когда она прыгнет в его объятия?

Он водил ложкой в супе. А потом мрачно рассмеялся. Он заслужил этого: вернуться и обнаружить, что она уплыла в свое приключение. Он не имел права ожидать, что все ее мысли и действия будут касаться его, что она будет тихо сидеть у камина и ждать его возвращения. Но он желал всей душой, чтобы она не выбрала именно это приключение. Отправиться в сердце Меритуроса, Черный дворец, тайную крепость магов железа… Она не знала, с чем столкнется. Даже если ей помогут Халасаа и остальные, он боялся за нее.

Он со стуком отодвинул пустую тарелку.

— Когда они уплыли?

— Дай подумать, — Фреска прислонилась к столу. — Когда Большая рыба глотает Маленькую. Ноготь и Четвертинка яблока, по словам Калвин.

— Двадцать дней назад, — сказал Траут.

Дэрроу застонал. Если бы они подождали! Он мог убедить ее не уходить, а если не вышло бы — отправился с ней. Но тот шанс был упущен. Теперь оставалось сделать лишь одно. Может, это и был его ответ…

— Я отправлюсь за ними, — сказал он. — У меня все равно есть дело в Меритуросе. Герон не такой быстрый, как «Перокрыл», но я знаю пустыню, там я буду быстрее. Если повезет, я найду их до того, как они доберутся до Хатары.

— Тонно говорил, что будет ждать их в Териле, — сообщил Траут.

Дэрроу кивнул. Это было хорошо, они могли вместе поплыть на «Перокрыле» вдоль берега.

— Я отправлюсь завтра на рассвете, — сказал он.

Фреска в ужасе посмотрела на него.

— Но, Дэрроу, ты только прибыл! Тебе нужно отдохнуть, пополнить запасы. Погоди пару дней, разве это что-то изменит? — но она знала, глядя на его лицо, что споры бесполезны. Вздохнув, она засуетилась. — Дай хоть постирать твои вещи. Траут, принеси ему что-то чистое, скорее. Дэрроу, можешь поспать на той кровати. Ты никому не поможешь, если не отдохнешь ночью.

— Я предпочел бы свою хижину.

— Глупости! Там холодно! И никто не проветривал ее месяцами. Ты не будешь там спать, иначе умрешь.

— Не умрет, — возразил Траут. — Середина лета, — Дэрроу слабо улыбнулся.

— Плевать. Иди, Траут! Дэрроу, ложись там. Когда Траут вернется, мы займемся припасами для твоей лодки. Иди! Мне хватает дел без уговоров! — она прогнала Дэрроу из кухни, словно одного из своих детей.

Он позволил ей выгнать его в другую комнату. Будет приятно поспать на перине после ночей на твердых досках Герона. Кровать Фрески была с вишневым лоскутным одеялом. Дэрроу сел и разулся, было бы стыдно пачкать такое одеяло грязными ногами…

Сон одолел его, и когда Фреска пришла за вещами для стирки, она увидела его на кровати, все еще в одежде и спящего.

Дэрроу проснулся в поту. Одеяла спутались вокруг шеи, душили его, и он вырвался с колотящимся сердцем. Холодный ночной воздух ударил в лицо, он с облегчением вдохнул его.

На миг Дэрроу не понимал, где он. Лунный свет лился в окно Фрески. Сколько еще людей в Тремарисе лежало и смотрело на луны? Наверное, пастухи, рыбаки. И астрономы в Черном дворце, которые спали днем и всю ночь записывали наблюдения. Калвин тоже не спала в пустыне на юге и смотрела на луны? Он подумал о ее длинных волосах, ниспадающих сияющей пеленой до ее талии, мерцая.

Дэрроу укутался в одеяло, повернулся к Меритуросу и попробовал уснуть.

Мышонок пропал. Мальчик стал старше, его звали как корабль, с которого украли, а потом Дэрроу. Когда он попал сюда, он каждую ночь мечтал, что капитан, его мама и Аррам с другими матросами прибудут и заберут его на корабль, домой. Но надежда медленно угасала, и воспоминания мальчика о родителях и корабле становились все мутнее с каждым месяцем.

Было сложно считать годы, ведь дни были похожими, и в Черном дворце не было времен года. Дети жили днем и ночью, год от года в темных стенах, и они звали его Черным местом. Волшебники озаряли комнаты тусклыми лампами, сложный механизм постоянно пополнял масло, и детям не позволяли это понимать. Без солнца дети были бледными, как призраки, и волшебники были бледными, бесшумно двигались в длинных черных мантиях. Мальчик не знал, какой волшебник украл его у родителей, и он ненавидел всех с одинаковым пылом. Среди детей была пара девочек, но все колдуны были мужчинами.

Он понимал, что Аррам, старик, был одним из тех детей. Их забирали в середину пустыни и съедали! Так и было. Его съедали, с каждым днем от него оставалось все меньше.

В Черном дворце не было видимых дверей, врат или окон. Когда волшебники хотели уйти или войти, они вырезали дверь в гладких стенах чарами и запечатывали ее за собой. Мальчик не забыл, как впервые увидел большой черный монолит, когда его принесли сюда на спине хегесу с другими похищенными детьми. Дворец поднимался на плато в центре большой долины под названием Блюдо Хатары: черный блестящий куб среди красной пыли.

Внутри куба были большие пустые комнаты из черного камня, порой виднелись узоры красного и белого цвета, чтобы отмечать проходы. Мантии волшебников шуршали по гладкому полу. Мальчик по температуре в комнатах понимал, где в кубе находился. У поверхности было жарко, а в глубинах — холодно.

Волшебники по своему замеряли время. У центральной лестницы были большие песочные часы, соединенные с колоколами и молотками, которые били в четверти дня. На рассвете, в полдень, на закате и полночь раздавался низкий звон по лестнице, соединяющей множество этажей Дворца.

Детям говорили быть благодарными. Им говорили, что их спасли от опасного несведущего мира снаружи. Им говорили: «Тут нет Кланов. Мы все — братья». Детям запрещали говорить о домах или Кланах, но упрямые дети Кланов искали друг друга и собирались в группы. Дети из одной провинции ели за одним столом, спали в одной комнате, делились одеялами и одеждой друг с другом. У мальчика не было Клана. Он ел и спал один, редко говорил. Сначала ему было сложно понять слова волшебников и детей. Это прошло, но когда он говорил, акцент отличал его от остальных, и над ним смеялись. Проще было молчать.

Он всегда хотел есть. Дети и волшебники ели одно и то же: безвкусные листья, грибы и мягкий сыр хегесу. Вокруг Дворца были сады, стада хегесу паслись неподалеку. Раз в месяц он бывал вне стен, помогал следить за стадом, доить и ухаживать за зверями.

В один из таких дней он увидел что-то среди листьев арбека. Он с любопытством пошел туда проверить. Длинный черный сверток лежал на красной земле. Он повернул сверток ногой и отскочил. Череп улыбался ему, рука скелета свисала из складок черной мантии волшебника.

Голос прозвучал за ним:

— Мы не пленники. Мы можем уйти, если хотим, — это был юный волшебник, высокий и очень худой. Его звали Амагис. Мальчику он не нравился, он был жестоким к детям. Амагис поднял сухую руку трупа, потряс ею перед мальчиком и отпустил. Он улыбнулся мальчику без тепла. — Хочешь уйти?

Мальчик покачал головой. Он отступил на шаг, Амагис рассмеялся.

Мальчик не забывал череп беглеца, высушенный ветром. Но он помнил и Аррама. Аррам сбежал. Другие тоже должны были сбежать. Но мальчик не был ребенком пустыни. Он ничего не знал о жизни в такой местности. Это было не его место. Ему не выжить.

Но ему нравилось быть с хегесу, а не взаперти во Дворце. Ему нравилось солнце на коже, запах ветра, теплая шерсть под ладонями. В другой раз была его очередь петь у большой мельницы, что делала муку из семян пустынной травы для их хлеба. Он надеялся, что однажды его отправят за травой, и он увидит океан. Но волшебники не дали ему это задание.

Никто не знал, когда один из волшебников нападет мстительной вороной и унесет ребенка на Испытание. Это могло быть посреди ужина, посреди урока. Порой ребенок пропадал из кровати. Те, кто проходили Испытание, молчали об этом. А те, кто не справлялся, пропадали. Девочки всегда пропадали, всегда проваливали Испытание. Как и о мертвых, никто не говорил о пропавших. Но, в отличие от мертвых, имена пропавших никогда не упоминали, даже после того, как луны появились из тьмы. Словно неудачливых не существовало. Мальчик старался на уроках. Он знал, что был в первом ранге детей, но все еще боялся, как и все, провалиться на Испытании.

Мальчик все еще носил в кармане мышку. Порой он доставал ее и крутил в руках, но не заставлял ее плясать или шевелить носом. Он сделал себе в тайне ножик, который тоже держал в кармане, порой он забирал деревянные тарелки из столовой. Он сидел и вырезал. Привычка была странной: если бы он хотел, мог вырезать без ножа и в сто раз быстрее, но движения ножика успокаивали его, и он вспоминал моряков, которые вырезали игрушки для мальчика давным-давно. Он делал деревянных рыбок, лодки, морских птиц. Закончив, он прятал их по всему Дворцу. Он ощущал власть, зная, что его работы лежали в уголках, скрытые от глаз волшебников за лампами или в трещинах под лестницей.

Однажды, между уроками и ужином, он сидел в холодном углу, резал ножиком. Он задрожал от чего-то, поднял голову и увидел черную мантию над собой. Он вскочил, ожидая наказания. Но волшебник не посмотрел на нож. Он был мрачным мужчиной с бегающими глазками и длинными руками и ногами, дети звали его Пауком. Он поманил за собой. Мальчик ощутил дрожь страха, что пробежала от макушки до пяток. Это было Испытание.

Он с ужасом пошел за Пауком по темным коридорам. Его ноги скользили по камню, сзади раздавался шепот других детей. Они отводили взгляды, когда он проходил мимо, словно от трупа. Он не винил их. Он много раз так делал. Сколько раз он радовался, что выбрали другого ребенка, а не его?

Он следовал за Пауком по коридорам, где никогда не бывал, в часть Дворца, которую никогда не видел. Вскоре он дрожал и от страха, и от холода.

Паук привел его в комнату с белыми стенами. Там было пусто. Паук указал ему заходить. Мальчик с пересохшим горлом спросил, что он должен делать.

Волшебник улыбнулся без веселья.

— Ничего, — ответил он. Он остался вне комнаты, запел, и стена закрылась.

Мальчик закричал. Он оказался во тьме. Он снова был маленьким, его душило черное одеяние, его уносили от родителей и всего, что он знал. Он открыл рот, глотая воздух, горло пересохло от страха.

Он вслепую пошел вперед, вытянув руки, пока не задел холодный камень. Он ощупал всю комнату — маленькую, гладкую и без отличительных черт. Кровь шумела в его ушах. Он снова ощупал стены. Комната стала меньше, она сжималась вокруг него, стены давили. Он не мог петь, не мог дышать, не мог стоять. Он оказался на полу. Разум опустил от страха. Комната наклонилась и закружилась. Не важно, были его глаза открытыми или закрытыми. Он задыхался, как рыба без воды. Он умирал, это он понимал, и это осознание поглощало его.

Он проснулся в комнате с красными стенами. Он резко сел, задыхаясь, сердце сжалось от вспомнившегося страха. Но теперь не было темно. Он видел, дышал, был живым. Дрожа, он опустился на подушки. У стен стояли волшебники в черных мантиях. Паук стоял у кровати рядом со стариком, которого мальчик не видел раньше. Руки старика сжимали эбонитовую трость перед ним. Когда мальчик увидел те руки, сморщенные и в пятнах от старости, он понял, кто это был. У старика было Кольцо Хатары, кольцо Лионссара с большим квадратным красным камнем. Это был лорд Черного дворца, незримый правитель волшебников. Он оскалил десна, пытаясь изобразить улыбку.

— Молодец, мальчик, — прошамкал он. — Теперь ты — один из нас. Ты присоединишься к нашему братству и станешь хранителем тайн чар. Для этого тебя спасли. Для этого принесли к нам. Потому проверяли.

Мальчик в смятении охнул. Он огляделся, все волшебники смотрели с мрачным удовольствием. Он неуверенно сказал:

— Я прошел Испытание?

— Да.

— Но… — он боялся говорить им, что не пел чары, если они не знали.

Паук сказал:

— Ты сделал то, о чем тебя просили: ничего. Даже когда комната стала уменьшаться, ты ничего не делал. Испытание — не для твоих навыков или чар. Мы знаем твои умения. Мы наблюдаем за тобой каждый день. Это проверка на послушание. Ты был послушным. Вставай, мальчик. Можешь идти. Или… — Паук оскалился. — Можешь остаться.