Безводное море

Дэрроу-3

Его судно неслось по волнам Внешнего моря. Прошлой ночью Дэрроу миновал западный берег Балтимара, видел там огни. Теперь только открытый океан был между ним и империей Меритурос. Когда-то он клялся, что не вернется. Но его тянули две вещи, пока луны двигали воду. Одна из них была высокой девушкой с темной косой. Другая была в его кармане. Он держал рукой румпель, пока другой теребил кольцо с рубином, крутил его, пока не стер пальцы. И даже тогда он не мог отпустить кольцо.

Испытание изменило повседневную жизнь мальчика. Он уже не ел и не спал с младшими детьми, а жил в другой части Дворца, на западной стороне, где было жарко днем. Даже три года спустя он знал, что это было ошибкой, что безопасность он купил за фальшивые монеты. Он ждал, что в любой миг его назовут трусом и обманщиком. Он узнал, что случалось с детьми, провалившими Испытание, тем, кому хватало умений, но не хватало послушания. Их отсылали на север, во Дворец паутины, и приносили в жертву. Девочки, которые редко попадали в Черный дворец, всегда оказывались упрямыми, их отсылали без исключений. Детьми волшебники платили за уединение. Они заключили сделку: в обмен на детей волшебники будут защищены в Хатаре, чтобы развивать магию и оберегать свое тайное мастерство.

Мальчик стал понимать братство волшебников и их связи. Он видел их страх мира снаружи, их верность традициям, древнему учению, что они оберегали. И он тоже радовался своему дару. Один из старших волшебников говорил ему:

— Снаружи не свобода. Свобода тут, в стенах. А? Понимаешь, мальчик? — и он понимал.

Мальчик не знал, что случалось, когда дети попадали во Дворец паутины, какой была их жертва. Он надеялся никогда не узнать, ведь мятежных подростков наказывали, хоть он мог подумать, что Испытание дало ему безопасность навеки. Но были пределы. Когда у мальчиков менялись голоса, и их считали мужчинами, их уже не отправляли во Дворец паутины.

Мальчик хотел, чтобы ему дали свою комнату и черное одеяние, метку мужества, гарантию безопасности. Черная мантия позволяла войти в круг волшебников. После этого он сможет сам издеваться над детьми, быть на их уроках и узнавать больше от взрослых волшебников. Мальчик все еще презирал волшебников, но хотел быть в их обществе, и эти эмоции терзали его каждый день, пока он ходил по тусклым коридорам.

На двенадцатый год ему сказали, что его научат движению звезд и лун, их значению. Год он будет ходить к астрономам на крышу по ночам, спать днем.

К его удивлению, ему понравилась астрономия. Звездные пророки были учеными, погруженными в тайны и рассуждения, отделенные от интриг Черного дворца. Они редко использовали чары, считая себя астрономами, а потом уже магами железа. Некоторые из них даже нравились мальчику. И он был рад звездам и лунам, ночному воздуху. Впервые с прибытия во Дворец он ощущал немного радости.

И на крыше со звездными пророками он увидел прибытие Самиса. Крыша Дворца была сложнее, чем он представлял, переплетенная и полная строений, ящиков оборудования и странных труб, что нужны были для воздуха и жара во Дворце. С одной длинной и тонкой трубой играли пустынные ветра, свистели в ней зловеще ночью и днем. Сверху было и гнездо дикого орла, птицы поглядывали на волшебников, считая, что крыша принадлежит им.

Каждую ночь он и звездные пророки — всего их было семнадцать, среди них всегда были один-два ученика — проходили по крыше к юго-западному углу для своих наблюдений. Стена вдоль края крыши тут была ниже, едва доставала до пояса, и когда он не был нужен звездным пророкам, мальчик упирался в стену локтями и смотрел на пески и небо. Он мысленно повторял имена созвездий, которые дали им матросы «Золотой стрелы», сравнивая их с названиями, которым его учили тут, и старые названия хранили в нем кое-что от мальчика по имени Мышонок.

Он прислонялся к стене ночью, когда заметил движущуюся точку вдали на ровной долине. Он с любопытством смотрел туда, казалось, что она решительно приближается к Дворцу, что хегесу не делали. А потом он с шоком понял, что это был путник, шел решительно к плато, где стоял Дворец.

Мальчик воскликнул, и у стены собрались звездные пророки, склонились у края и обсуждали тихо это чудо. Во Дворце не бывало гостей. О нем знали только колдуны, и он был слишком глубоко в глуши Хатары, чтобы его обнаружили случайно. Они были слишком высоко, чтобы увидеть лицо путника. Но он шел сам к монолиту без окон и дверей, встал и задрал голову. Он прошел к другой стороне, пропав из виду.

— Идемте, братья, — возмутился старший из звездных пророков. — Нет смысла просто болтать. Скоро рассвет.

И они вернулись к наблюдениям, но любопытство горело в них.

Следующей ночью у одного из них были новости о странном госте. Он был не обычным путником, а принцем императорского двора. И он пришел в Черный дворец по своей воле, чтобы научиться чарам.

Астрономы были потрясены. Никто не приходил сюда по своей воле: всех украли или выгнали из Кланов, и все считали себя изгоями. Но этот принц сам ушел в изгнание сюда, выбрал эту жизнь. Это поражало.

Мальчик не мог увидеть незнакомца, ведь спал днем. Порой один из астрономов слышал сплетни и передавал товарищам. Гость был избалован, требовал особую еду и удобства в комнате. Гость был одарен: он открыл песней вход во Дворец без помощи и подсказок. Без обучения он знал много трюков магии железа, некоторые не знали даже мастера. Гость был опасным, он выведал расположение Дворца у представителя волшебников при дворе, так называемого посла Хатары. Говорили, посол мертв, и все в посольстве казнены. Незнакомец своим появлением перевернул все в Черном дворце.

Хоть он был угрозой, гость оставался. Возможно, волшебники боялись его? Послы вернулись ко двору императора. Посол не был мертв. Гостя замечали хохочущим. Кем он был, что волшебники так его опасались? Он ходил всюду, совал нос во все дела.

И одной ночью незнакомец решил сунуть нос в дела астрономов. Он поднялся по лестнице и прошел на крышу. Мальчик увидел его впервые с ночи его прибытия, когда он был фигуркой в пыльной одежде. Звездные пророки отпрянули, напоминая черных ворон вокруг райской птицы.

Принц одевался так, словно еще был при дворе — расшитые перчатки, туфли с камнями, короткий плащ, что свисал с его плеч, как гребень ящерицы. Но мальчик смотрел на большую голову незнакомца, его лицо. Лицо принца, по сравнению с его нарядом, было серьезным, с сильными чертами. Он поджал губы, он с презрением смотрел на оборудование астрономов, тусклые астролябии, надбитые колеса из камня, что служили звездными картами. Он был юным, сильным, гордым и бесстрашным. Мальчик считал, что такой человек и должен быть императором.

Принц прошел к краю крыши, где стоял мальчик. Мальчик еще ни разу не видел принца. Взгляд принца был холодным. А мальчик думал, хоть это и принц, но не его, ведь он — человек маршей, а не Меритуроса.

«Я тебя не боюсь, как бы ни делали остальные».

Принц остановился перед ним. Один из звездных пророков робко потянул мальчика за рукав, но мальчик стоял. Принц не был высоким, но его большая голова придавала ему внушительный вид. Мальчик и принц смотрели друг на друга. Глаза принца были темными, как небо между звездами, но в них искрились свет и сила. Мальчик задрожал. Он вдруг понял, что этот принц сильнее и опаснее всех магов Черного дворца, если их взять вместе. Но он не мог отвести взгляда, не мог пошевелиться. Этот паралич охватил его и на Испытании. Как и тогда, паралич дал ему незаслуженную награду.

Принц заговорил. Его голос был низким и властным.

— Как тебя зовут, мальчик?

Мальчик вздрогнул от удивления. Его давно не спрашивали об этом, и ему пришлось подумать. Может, его колебание выглядело как дерзость.

— Они зовут меня Дэрроу.

Принц кивнул.

— Меня зовут Самис, — он прижал ладонь к губам и протянул ее в приветствии. Словно во сне, Дэрроу повторил движение. Его сердце колотилось. Он знал, что произошло нечто важное, но не знал, что.

Самиса уже не интересовали звездные пророки и их сложная работа. Он развернулся и ушел с крыши.

На следующий день, как он заказывал подушки для стула и сливы на ужин, Самис потребовал, чтобы Дэрроу прислали к нему напарником в его работе.

— Только этот мальчик не боится меня, — сказал он.

И Дэрроу во второй раз посчитал себя несправедливо спасенным.