Биография голубоглазого йогина

ГЛАВА 19

Чудеса чаще всего случаются в точках встречи разных миров. Это относится к аэропортам, перекресткам, берегу моря, кладбищам, больницам и храмам. Но места, в которых Мир Обычный встречается с Миром Необычного, Сверхъестественного, обычно сокрыты и требуют паломничества. Паломничества внутреннего или внешнего. Совершая его, ты словно подвешиваешь себя между мирами. Места паломничества называются тиртами, "местами встречи". В тирте ты находишься в обоих мирах одновременно. Тирты отмечают спрятанные входы в Сверхъестественный Мир, отражают внутреннее путешествие во внешнем мире и небеса на земле. Совершающие паломничество миряне уподобляются баба на время путешествия.

Основная причина, по которой отправляются в паломничество, это переживание даршана и его благословений, проявляющихся в прасаде, подношениям из цветов, фруктов и сладостей, которые пилигримы вручают божеству. Затем их отдают последователям обратно, скрепляя союз между Богом и людьми. "Даршан" происходит от корня "дрш", то есть "видеть", и означает Взгляд.

Это не любопытствующее разглядывание туриста, но настоящее Видение. "Прасад" — "то, что приносит удовольствие", является знаком, что божество довольно и потому раздает благословения. Паломник проявляет сострадание к нищим, поскольку сам чувствует сострадание, изливаемое на него божеством, поэтому он принимает и отдает дар прасада. Чтобы мир смог получить пользу от его паломничества, пилигрим приносит благословения и прасад домой.

Есть тирты, принадлежащие разным божествам, как местным, так и известным во всей Индии. Есть места, в которых происходили священные события, и еще есть величественные творения природы. Но у них всех есть одна общая черта: они являются отражениями священной истории, разыгрываемой на небесах. Врата стоят на границе отражений.

Паломничество это тоже история. Каждый пилигрим — герой, а у каждого героя есть свой крестовый поход. В Мире Сверхъестественного принять значит соедниться со звездами и отразить историю, которая должна проявиться на поверхности земли. Это значит, что ты достигнешь бессмертия, начиная жить в истории тогда, когда тела уже больше нет.

Амар Пури Баба не ругал меня за долгое отсутствие, и, казалось, даже не заметил его, когда я вернулся к его дхуни несколько месяцев спустя. Когда старый пир Датт Акхары умер в возрасте 118 лет, конклав, состоящий из самых старших баба акхары, избрал Амара Пури новым пиром накануне Кумбха Мелы в Уджайне в 1979 году. Для нашей линии преемственности это была великая победа. Все баба начали звать Амара Пури сиддхой, то есть "совершенным". Мы переехали в Уджайн, начали выполнять определенные религиозные обязанности и готовиться к великой Кумбхе. Но всего за месяц до начала мелы Амар Пури внезапно умер, что привело акхару в полный хаос.

После того, как два моих главных гуру умерли, мои приоритеты изменились. Я провел несколько лет в Каши по приглашению Капила Пури Баба, который стал моим покровителем и еще одним гуру после церемонии передачи гуру-мантры. Молодое поколение баба продолжало набирать силу, и, поскольку я был частью этого поколения, то часто совершал паломничества по самым отдаленным уголкам Индии вместе со своими ровестниками.

В 1983 году я отпраздновал двенадцатилетнюю годовщину посвящения в саньясины вместе с остальными посвященными на Кумбха Меле в Аллахабаде. Прошло двенадцать лет, Юпитер совершил полный круг вокруг солнца. Как же много лет прошло с тех пор, как я стал баба!

Бам Баба, который время от времени наведывался ко мне, напомнил при встрече, что я так и не совершил паломничества к истокам Ганги в Гималаях.

— Дорога к тысячелепестковому лотосу лежит на север, — сказал Бам Баба, имея в виду межбровный энергетический центр, Аджна чакру, центральный командный пункт, соответствующий слиянию рек и пути, ведущему на макушку моей головы, соответствующему истоку Ганги.

— Мир медленно двигается вперед, но мы идем в противоположном направлении, — сказал большой баба. — Идем к истокам.

Хардвар находится примерно в 1100 километрах к северо-востоку от Аллахабада. Этот шумный город, прилепившийся к подножию Гималаев там, где Ганга стекает с гор на широкие равнины Северной Индии, наводняют целые толпы паломников. Город расположен на правом берегу Ганги, текущей на юг. Если вы взглянете на север, то разглядите вздымающиеся в небо гигантские колонны скал Шивалик, вход в Землю Богов. Обернитесь на юг и увидите равнины, жаркий и пыльный мир смертных. Хардвар — это врата. "Двар" значит "дверь". Даже само звучание этого слова подсказывает перевод. Эти колонны не прихоть природы, но знак, указывающий на связь между мирами. Хардвар это также ворота Великого Бога Шивы, которого называют Харом или Харой.

Некоторые называют Хардвар вратами Бога-Охранителя Вишну, которого знают под именем Хари, другие называют город Гангадваром, вратами Ганги, или даже Брахмадваром, вратами Бога-Создателя Брахмы. Но самое древнее название Хардвара — Майядвар, "дверь иллюзии".

Врата не всегда были на том месте, на котором находятся сейчас, и Ганга тоже не всегда протекала здесь. Шивалик стоял гордой стеной, охраняющей Землю Богов, пока мощные силы плодоносной богини не разбили стену на части, чтобы богиня могла нести процветание и плодородие на равнины Северной Индии и принести этот дар человечеству.

Я покинул Аллахабад в компании Бир Гири Баба, который за время паломничества к Источнику стал мне братом. Но когда мы добрались до Хардвара, меня увел в сторону соблазн иметь собственный ашрам. Несколько месяцев мы прожили на острове посреди Ганги, где находилась древняя площадка для йогических медитаций, называемая "тапу", или "место, где практикуют аскезу". Мы ждали, пока стает снег в горах на пути к Источнику. Однажды приютивший нас хозяин, старый баба, уже двадцать пять лет просидевший на острове у дхуни, сказал мне, что на берегу Ганга продается участок и стоящий на нем дом. Он предложил мне собрать нужную сумму, составлявшую примерно 90 000 рупий (что по курсу того времени составляло около 10 000 долларов) и купить землю для ашрама.

Когда я пришел посмотреть участок, то мог бы поклясться, что уже видел это место во снах о Хари Пури. Мне показалось, что я даже слышу его голос внутри, напевающий: "Купи его, купи его!". Но где же мне найти так много денег? Бир Гири покачал головой.

— Не смотри на меня, — сказал он.

По всей видимости, новости достигли ушей Капила Пури Баба, который в свою очередь рассказал о ней всем последователям и баба нашей линии преемственности, потому что через две недели к нам начали поступать пожертвования, пока мы не набрали нужной суммы.

Я назвал наше новое прибежище, стоящее на северном берегу Ганги всего в тридцати метрах от площадки для захоронений, Хари Пури Ашрамом.

К началу Кумбхи 1986 года, состоявшейся в Хардваре, в моих дневниках было исписано более тысячи страниц. Помимо них я собрал коллекцию других текстов несмотря на то, что Хари Пури всегда говорил мне об ограниченности написанного слова. Я начал организовывать записи, сверяться с текстами на санкскрите и записывать переданные мне тайные учения.

Во время Кумбхи наша кухня кормила больше ста ртов в день, и это не считая бесконечного приготовления чая. Посетители прибывали со всех уголков Индии, приносили пожертвования и подарки для ашрама. Их было так много, что мы начали строить планы по расширению храма, постройке еще нескольких комнат и залов, а также набережной с удобными ступеньками. Также я хотел установить статуи Хари Пури Баба (я ведь ему обещал) и Амара Пури Баба.

По окончанию мелы несколько баба отправились в паломничество в Ганготри-Гомукх, потому что наиболее благоприятным для этого моментом считается окончание Кумбха Мелы в Хардваре. Я несколько раз отказывался от приглашений идти вместе с ними из-за дел в ашраме и из-за того, что я решил записать все полученные мною устные наставления.

Однако несколько дней спустя я заболел. Я подумал, что причина в горячем молоке, которое Никку подал мне перед сном. Наверно, оно было плохое. Туалеты в ашраме еще не были построены, поэтому мы справляли нужду в джунглях, окружающих ашрам. С каждым днем я становился все слабее и слабее и бегал в джунгли все чаще, наблюдая там за тем, как горят тела умерших на похоронных площадках. У меня было внутреннее кровотечение, и ни одна из трав, которую давал мне баба, не помогала.

В один из таких дней я не смог встать на ноги и понял, что скоро умру. Если я не попаду в хорошую больницу, то скоро присоединюсь к своим гуру. Один из последователей отвез меня к другу в Дели, и я упал, потеряв сознание, не успев даже поприветствовать его. Я пришел в себя в современном госпитале несколько дней спустя. Доктора не смогли понять, что же со мной произошло, поэтому они назвали это вирусной лихорадкой, термином, охватывающим все возможные причины таинственной диареи. Но ведь из меня лилась кровь, поэтому я начал подозревать недоброе.

Если что-то испытывает тебя на прочность, и ты это выдерживаешь, то становишься только сильнее. Через несколько недель я совсем поправился и вернулся в Хардвар. Подойдя ко всегда переполненному и шумному ашраму, я был поражен до глубины души, увидев там запустение. Войдя внутрь, я увидел, что там не осталось ничего, ни малейшего клочочка ткани на стене или полу. Все украли.

В моей душе воцарилось опустошение не меньшее, чем в самом ашраме.

— Это сделал Никку Баба, — сказал Мадан Лай, один из последователей, подходя ко мне. — Он выбросил все в Гангу.

— И никто его не остановил? — спросил я, не веря своим ушам.

— Он остался один. Вир Гири Баба уехал в Каши, попросив его приглядеть за храмом. Вот Никку Баба и выбросил все, — объяснил Мадан Лай.

— Все? — переспросил я.

— Может быть, что-то осталось, — сказал он, но я ему не поверил. — Тебе лучше как можно скорее найти его, если ты хочешь хоть что-то вернуть. Он уехал в Ганготри-Гомукх.

Я почувствовал себя так, словно умер. И действительно, в тот день часть меня умерла безвозвратно. Тень моего эго, которая, несмотря на все предупреждения, годами записывала фрагменты полученных знаний и жила на страницах моих дневников, теперь встретила свой жестокий конец. После короткого траура по умершему я прочитал надпись на стене, которая гласила, что пришло время выполнить обещание достигнуть Истока. Я понял, что осквернил самого себя, поддавшись соблазну обладания вещами, ни одна из которых не пережила набега Никку Баба. Этот садху был лишь инструментом самой судьбы. Наверно, он действительно оказал мне услугу, уменьшив мой физический и интеллектуальный багаж, и теперь я стал достаточно свободен, чтобы закончить свое паломничество.

Рано утром я сел на автобус, который вечером привез меня в Ганготри, где заканчивалась проезжая дорога. Я провел ночь у дхуни баба, имени которого я так и не узнал, и продолжил путь к Источнику на рассвете. Пройдя более двадцати километров и поднявшись на уровень более трех тысяч трехсот метров над уровнем моря, к позднему утру я достиг Источника.

Гомукх это место встречи мира льда, древнего ледника Ганготри, и мира воды, реки Ганги. Замерзшая вечность сменяется динамической активностью текущей воды и непрестанно падающими в девственно чистый бассейн Ганги глыбами льда. Ганга всегда стремится вернуться в ласковые объятья Гималаев, к шеститысячному пику, называемому Ганготри, поэтому ее источник прорезал ледник и поднялся выше на целый километр с тех пор, как двенадцать лет назад меня инициировали в саньясины.

Я шел вверх по течению Ганги, текущей по каньону, проложенному ледником среди скал миллионы лет назад. Тропинка вела меж рощиц пихт, мимо потоков, стекающих с гор. Передо мной возвышались хребты Гималаев, среди которых выделялся величественный пик Шивлинг, то есть "фаллос Шивы". Миновав последнюю поросль серебристых березок, я полез по скалам, преодолевая последние пару километров пути. Контраст между миром, погрязшем в невежестве, и окружавшей меня красотой и чистотой был потрясающим.

Я увидел палатку, стоящую перед Гомукхом, в которой наверно смогу найти всех своих знакомых, включая Никку Баба, но перед тем, как идти туда, я решил окунуться в истоки Ганги, что было первой обязанностью всякого паломника. Обычно Гомукх выглядит, как ровная ледяная поверхность. Вот заканчивается лед и начинается вода. Но в этот раз Источник был больше похож на пещеру, но когда я подошел к нему поближе, то обнаружил, что это настоящий храм под открытым небом. Меня охватило желание осмотреть эту святыню до самых ее глубин.

Когда лучи солнца упали на ледяной дворец, я был так поражен, что у меня подогнулись колени. Богиня явила себя во всем своем великолепии разноцветными брызгами света, разливающегося по ее хрустально-прозрачному телу. Все сияло и переливалось от ярко-розового до небесно-голубого и обратно. Таков был даршан Богини.

Держа в правой руке пустой камандал, я отодвинул в сторону плавающие в воде куски льда и вошел по пояс в ледяную воду. Мои ноги тут же обожгло огнем. Дойдя до места, называемого Сиденьем повивальной бабки, я омыл губы и три раза окунулся в самой середине только что народившегося потока воды. Сердце остановилось, легкие пронзила боль, и время остановилось. А затем пришла волна жара, огня, пробежавшего по всему телу. Я наполнил камандал и вернулся на берег. Голове было холодно, а все тело горело. Я надел набедренную повязку и сел прямо на лед. Воскурив благовония и бросив в воду красный цветок, сорванный мною по дороге, я пропел мантры, выражая благодарность за силу даршана и моля Мать Вод даровать миру покой. Если же это невозможно, я просил ее благословить людей, чьи имена я перечислил. Все это время за мной с удивлением наблюдал старый пилигрим. Облака закрыли солнце, и я начал дрожать от холода. Быстро натянув одежду, я накрылся теплой шалью.

— Бабаджи, — сказал старый паломник, приблизившись, — Мне так стыдно. Я пришел сюда пешком из Калькутты, добрался до самого истока Ганги, а теперь боюсь совершить священное омовение. Вода такая холодная. Я не смогу сделать это так, как вы.

— Конечно, сможете! — сказал я ему. — Снимайте ботинки и носки. Омойте ноги, затем руки и лицо, смочите губы и капните пару капель на голову. Вот и все священное омовение.

— Вы имеете в виду, что мне не надо погружаться в воду целиком? — спросил он.

— Да, — ответил я. — Такова традиция.

Он сделал так, как я ему сказал, и от всего сердца поблагодарил меня за помощь. Грозовые облака совсем почернели, и я побежал в укрытие, ища защиты от дождя. Когда я добрался до большой зеленой армейской палатки, то был уже совсем мокрым. У входа в палатку лежала целая гора обуви. Внутри дымного укрытия, переполненного шумными баба, похоже начиналось какое-то празднество.

Хотя несколько садху и поприветствовали меня по имени, никого из них я не знал. Ничего необыкновенного в этом не было. Я стал чем-то вроде знаменитости, одним из немногих садху-иностранцев. "Мы слышали, что Никку Баба отравил тебя", — сказал один. "И что ты попал в больницу", — добавил второй. Я объяснил, что никто меня не травил, но я действительно был болен, а сейчас совершенно поправился. Однако, похоже, что ни один баба не видел здесь Никку.

Я пробрался в дальний угол и, выказав почтение дхуни, уселся погреться рядом с огнем. Там, на платформе, спиной ко всем остальным сидел накрытый одеялом одинокий баба.

— Что ж, ты все-таки пришел ко мне, — сказал баба.

Этот голос был странно знакомым, но я не смог узнать его. Баба обернулся, и я, задохнувшись, оказался лицом к лицу к Бхайроном Пури Баба.

Меня охватила паника. Похоже, я попал к тигру в лапы, предварительно помывшись и причастившись, чтобы быть достаточно вкусным блюдом на его ужине. На этот раз бежать некуда. Тут нет ни Хари Пури, ни Амара Пури, ни даже Капила Пури. Только Бхайрон Пури и я.

Ветер продолжал сражаться с палаткой с такой силой, что, несмотря на сотни тяжелых камней, удерживающих ткань, казалось, что она вот-вот улетит. С пиков Гималаи послышался грохот, эхом отозвавшийся в лежащих внизу каньонах.

Я поискал в сумке желаний банкноту в десять рупий и монетку в одну рупию, чтобы положить дакшину тантрику под ногу и прикоснуться к ней лбом. Во времена сомнений выказывай максимум уважения.

— Ну, так чего ты хочешь? — спросил он.

— Хочу узнать правду, — смиренно ответил я.

— Да, правда это такая неуловимая вещь, то и дело прячется от любопытных взглядов, — сказал Бхайрон Пури. — А чем ты готов заплатить за нее?

Я почувствовал, что от страха мое сердце бьется все быстрее, и почтительно сложил руки перед лицом.

— Ладно, это достаточно честно, думаю, ты готов услышать правду, — сказал он, разглаживая длинную белую бороду и глядя мне прямо в глаза. — Это было пари, и он его выиграл.

— Что? — спросил я. — Я вам не верю.

— Ты можешь верить, чему хочешь, — ответил Бхайрон Пури.

— Поэтому вы его и убили? — храбро спросил я.

Бхайрон Пури фыркнул.

— Рам, Рам, Рам! Что ты знаешь, дитя? — сказал он. — Хари Пури был мне братом, как Картуш стал братом для тебя. Неужели ты думаешь, я по нему не скучаю? Он был лучшим из баба, которых я знал, и никто не любил Хари Пури Баба сильнее меня.

Я растерялся, и Бхайрон Пури легко прочитал это по моему лицу.

— А, ты думал, я не знаю о твоей встрече с Картушем Баба? Хари Пури верил, что иностранец никогда не сможет стать баба. Я не был согласен и поэтому бросил ему вызов, говоря, что качества ученика не зависят от того, в каком месте он родился. Чтобы доказать свою точку зрения, я стал учить Картуша, но, когда тот решил не становиться саньясином и попрощался со мной на Кумбха Меле в Уджайне, я признал свое поражение. Но твой гуру не был удовлетворен. Он не хотел довольствоваться неполной победой. "Я должен помочь тебе в излечении моей гордыни. Я докажу, что мое собственное мнение неверно", — сказал он.

— Видишь ли, твой гуру всегда говорил, что правда освобождает. А он обладал разумом, с которым не мог сравниться ничей другой. Его ум можно было сравнивать лишь с самой правдой. Поэтому он решил принести Жертву Знания, отражая завет Бога с людьми, благодаря которому люди смогли идти по Пути и познавать Его. Он решил войти в тебя, ведь именно так ученики и становятся баба, но для этого ему нужно было оставить собственное тело. Я использовал все средства, только чтобы остановить Хари Пури, но он не желал ничего слушать. Ведь мы заключили пари на падуки Даттатрейи.

"Так вот как все было!" — ошеломленно подумал я.

— Именно так оно и происходит. Если ты нравишься Баба, он входит внутрь тебя, и тогда тебя тоже начинают звать Баба, — сказал он. — Баба вошел в Хари Пури таким же образом.

Слова Бхайрона Пури заставили меня задуматься. Я понял, что он имеет в виду. Внимательно посмотрев на его лицо, я вдруг увидел сперва Хари Пури Баба, потом Амара Пури Баба, а потом заметил что-то еще. Я вдруг ясно понял: Баба — это не человек.

— Баба делает свой выбор, и тебе не приходится отправляться на поиски знаний в одиночку. Все твои гуру, старшие баба и герои с самого начала времен прошли по Пути до тебя, оставив там ориентиры. И вот ты пришел к его Истоку.

Вижу, что твой камандал полон. Выпей из него и поделись со мной. Это холодная, возрождающая влага. Прими ее в самую свою глубину!

Так я и сделал. Нектар Бессмертия омыл Время, и смерть исчезла. Вода из истоков Ганги пробудила Хари Пури ото сна, потом его гуру, Сандхья Пури Баба, а потом и всех 100 008 баба, перенесших знания через порог смерти. Все они вошли в мое существо.

тихо пропел Бхайрон Пури.

Нектар опьянил меня, и вскоре я погрузился в глубокий сон. Проснувшись на рассвете, я увидел, что Бхайрон Пури Баба и большинство остальных садху уже ушли. Я во второй раз омылся в Ганге и тоже отправился в мир, лежащий внизу.

Незадолго до Бходжбасы я вдруг обернулся и увидел, как за мной с последнего горного перевала бежит молодой баба. Нагнав меня, он передал мне сверток.

— Бабаджи велел мне отдать тебе это, но я забыл, — объяснил он. — Он просил передать, что они могут тебе понадобиться.

Деревянные сандалии, лежавшие внутри свертка, были слишком малы для моих больших ног, но я оставил их в качестве напоминания о том, что древний путь познания действительно существует. Аккуратно уложив дар в сумку желаний, я продолжил путь к своему ашраму в Хардваре, к двери, соединяющей мир богов с миром смертных.