Битва на Калке. 1223 г.

Глава 2 ЛЕТОПИСИ И «ПОВЕСТЬ О БИТВЕ НА КАЛКЕ»

Основные сведения о битве на Калке отразились в трех наиболее ранних русских летописях, дошедших до нашего времени. Долгое время древнейшими считались Лаврентьевская и Ипатьевская летописи, поскольку именно в их начальной части содержится «Повесть временных лет», рассказывающая о первоначальной русской истории. Первенство при этом отдавалось Лаврентьевской летописи. Свое название она получила от имени своего создателя суздальского монаха Лаврентия и дошла до нас в пергаменном списке 1377 г. (указание на эту дату имеется в самой летописи). Ипатьевская летопись (свое название она получила по списку, хранившемуся в костромском Ипатьевском монастыре) датировалась XV в. Позднее, после анализа водяных знаков использованной для нее бумаги, выяснилось, что список был написан между 1404 и 1428 гг.[23]

Что касается Новгородской первой летописи, то она дошла до нас в двух изводах (редакциях). К старшему, более раннему, изводу относится единственный пергаменный Синодальный список, состоящий из двух разновременных частей, первая из которых содержит известия за 1016–1234 гг. и написана двумя почерками конца XIII в., в одном из которых признается рука Тимофея, пономаря церкви Святого Якова из новгородской церкви Людина конца[24]. Это дало основание считать именно ее древнейшей русской летописной рукописью.

Сообщение Лаврентьевской летописи довольно кратко. Даем его в переложении на современный язык:

«В год 6731 (1223)… В тот же год пришли народы, о которых никто точно не знает, кто они, и откуда появились, и каков их язык, и какого они происхождения, и какой веры. И называют их татары, а иные говорят таурмены, а другие — печенеги. Некоторые говорят, что это те народы, о которых Мефодий, епископ Патарский, сообщает, что они вышли из пустыни Етриевской, находящейся между востоком и севером. Ибо Мефодий говорит так: „К скончанию времен появятся те, которых загнал Гедеон, и пленят всю землю от востока до Евфрата, и от Тигра до Понтийского моря, кроме Эфиопии“. Один Бог знает, кто они и откуда пришли, о них хорошо известно премудрым людям, которые разбираются в книгах. Мы же не знаем, кто они такие, а написали здесь о них на память о русских князьях и о бедах, которые были от этих народов.

И мы слышали, что татары многие народы пленили: ясов, обезов, касогов, и избили множество безбожных половцев, а других прогнали. И так погибли половцы, убиваемые гневом Бога и Пречистой Его Матери. Ведь эти окаянные половцы сотворили много зла Русской земле. Поэтому всемилостивый Бог хотел погубить и наказать безбожных сыновей Измаила куманов, чтобы отомстить за христианскую кровь; что и случилось с ними, беззаконными. Эти таурмены прошли всю землю куманов и подошли близко к Руси на место, которое называется Половецкий вал. Узнав об этом, русские князья Мстислав Киевский, и Мстислав Торопецкий, и [Мстислав] Черниговский, и прочие князья решили идти против татар, полагая, что те нападут на них. И послали во Владимир к великому князю Юрию, сыну Всеволода, прося помощи у него. Он же послал к ним благочестивого князя Василька, племянника своего, с ростовцами, но Василько не успел прийти к ним на Русь. А князья русские выступили и бились с ними [татарами], и были побеждены ими, и немногие избегли смерти; кому выпал жребий остаться в живых, те убежали, а прочие перебиты были. Мстислав Старый, добрый князь, тут убит был, и другой Мстислав, и иных семь князей погибло, а бояр и прочих воинов многое множество. Говорят, что только одних киевлян в той битве погибло десять тысяч.

Плакали и горевали на Руси и по всей земле, слышавшие эту беду. Это зло случилось месяца мая в 30-й день, на память святого мученика Ермия. Услышав о том, что случилось на Руси, Василько повернул назад от Чернигова, сохраненный Богом, и силою Креста честного, и молитвой отца своего Константина и дяди своего Георгия. И вернулся он в свой город Ростов, славя Бога и святую Богородицу».

Рассказ Ипатьевской летописи о событиях битвы на Калке более чем в два раза объемнее аналогичного известия Лаврентьевской летописи и сообщает массу подробностей:

«В год 6732 (1224). Пришло неслыханное войско, безбожные моавитяне, называемые татарами; пришли [они] на землю Половецкую. Половцы пытались сопротивляться, но даже самый сильный из них Юрий Кончакович не мог им противостоять и бежал, и многие были перебиты — до реки Днепра. Татары же повернули назад и пошли в свои вежи. Половцы прибежали в Русскую землю и сказали русским князьям: „Если вы нам не поможете, то ныне мы были побиты, а завтра вы побиты будете“.

Был совет всех князей в городе Киеве, и решили на совете так: „Лучше нам встретить их на чужой земле, чем на своей“. На этом совете были Мстислав Романович Киевский, Мстислав Козельский и Черниговский и Мстислав Мстиславич Галицкий — они были старейшими князьями Русской земли. Юрия же, великого князя Суздальского, на том совете не было. А младшие князья были — Даниил Романович, Михаил Всево-лодич, Всеволод Мстиславич Киевский и иных князей много. Тогда же крестился великий князь половецкий Басты. Василька же не было там, так как был по молодости во Владимире.

Оттуда же [из Киева] пошли они в апреле месяце и пришли к реке Днепру, к острову Варяжскому. И тут к ним прибыла вся земля Половецкая, и черниговцы приехали, и киевляне, и смоляне, и иных земель жители. И когда переходили вброд Днепр, от множества людей не видно было воды. А галичане и волынцы пришли каждый со своими князьями. А куряне, и трубчане и путивльцы, каждый со своим князем, прибыли конными. И изгнанники галицкие пришли по Днепру и вышли в море — ибо была у них тысяча лодок, и вошли в Днепр, поднялись к порогам и стали у реки Хортицы, на броде у Про-толчи. И были с ними Юрий Домамирич и Держикрай Владиславич.

Дошли вести в стан, что пришли [татары] посмотреть русские ладьи; услышав же об [этом], Даниил Романович, сев на коня, погнался посмотреть на невиданную рать; и бывшие с ним конники и многие другие князья вместе с ним помчались смотреть невиданное войско. Оно же отошло, а Юрий сказал, что „это стрелки“. А другие говорили, что „это простые люди, хуже половцев“. Юрий Домамирич же сказал: „Это ратники и хорошие воины“.

Вернувшись же, Юрий все рассказал Мстиславу. Молодые князья сказали: „Мстислав и другой Мстислав — не стойте! Пойдем на них!“ Все князья — Мстислав и другой Мстислав Черниговский — перешли реку Днепр, другие князья пришли [тоже], и [все они] пошли в поле Половецкое. Перешли же Днепр днем, во вторник, и встретили татары русские полки. Русские стрелки победили их, и гнали далеко в поле, избивая, и захватили их скот, и со стадами ушли, так что все воины обогатились скотом.

Оттуда же шли 8 дней до реки Калки. Встретила их татарская разведка. [Русская] же разведка билась с нею, и был убит Иван Дмитриевич и еще двое с ним.

Татары отошли к другой реке Калке. Встретили татары половецкие и русские полки. Мстислав Мстиславич же повелел вначале перейти реку Калку Даниилу с [его] полком и другим полкам с ним, а сам после них перешел, двигаясь в сторожевом отряде. Когда он увидел татарские полки, то вернулся и сказал: „Вооружайтесь!“ Мстислав Романович и другой Мстислав сидели в лагере и ничего не знали: Мстислав [Мстиславич] не сообщил им [о происходящем] из-за зависти, ибо была между ними великая распря.

Полки сошлись и сразились, Даниил выехал вперед, а Семен Олюевич и Василько Гаврилович ударили в полки татарские, Василько же был ранен. А самому Даниилу, раненному в грудь, по молодости и горячности не почувствовалось ран в теле, полученных им, ибо был он в возрасте 18 лет и силен.

Даниил крепко боролся, избивая татар. Видя это Мстислав Немой и подумав, что Даниил ранен, сам бросился на них, поскольку был мужественным и так крепок, а кроме того, был родственником Роману от рода Владимира Мономаха. Он очень любил его отца, который поручил ему свою волость после смерти, чтобы отдать ее князю Даниилу.

Когда татары побежали, Даниил избивал их со своим полком, и Олег Курский крепко бился с ним, но другие полки [татар] подходили сражаться с ними. За грехи наши русские полки были побеждены.

Даниил, видя, что сильнейшее войско наступает на [его] ратных, а татарские лучники осыпают их стрелами, повернул своего коня и побежал под напором противника. Пока он бежал, сильно захотел воды. Когда пил, то ощутил рану на теле своем, в бою не знал о ней ввиду крепости и мужества своего возраста. Ибо был он дерзок и храбр, от головы до ног без изъяна.

И была победа над всеми князьями русскими. Такого же никогда не бывало. Татары, победив русских князей за прегрешения христианские, пришли и добрались до Новгорода-Святополча. Русские, не знавшие их коварств, вышли навстречу им с крестами и были все перебиты.

Ожидая покаяния христианского, Бог повернул [татар] и обратил вспять их на землю восточную, и воевали они землю Тангутскую и иные страны. Тогда же их хан Чингисхан был убит тангутами. Татары же обманули тангутов и впоследствии погубили обманом же. И другие же страны они погубили — ратью, а больше всего обманом».

Новгородская первая летопись по сравнению с Лаврентьевской и Ипатьевской летописями дает новые детали: «В год 6732 (1223). В том же году из-за грехов наших пришел народ неведомый, который хорошо никто не знал, кто они и откуда пришли, и что за язык их, и какого они роду, и что за вера их. А называют их „татары“, а другие говорят „таурмены“, а третьи — „печенеги“. Иные же полагают, что это о них Мефодий, Патарский епископ, свидетельствует, будто вышли они из пустыни Этривской, лежащей между востоком и севером. Ведь так Мефодий говорит, что к скончанию века явятся те, которых изгнал Гедеон, и завоюют всю землю от востока до Евфрата и от Тигра до Понтского моря, кроме Эфиопии. Бог один знает, кто они и откуда пришли. Премудрые мужи, кто книги разумеют, знают их хорошо. А мы их не знаем, ни кто они, но здесь написал о них для того, чтобы помнили о них русские князья и о беде, что была от них. Ведь слышали мы, что многие народы они покорили: ясов, обезов, касогов и половцев безбожных множество избили, а других загнали так, что они умирали, убиваемые гневом Божиим и Пречистой Его Матери. Много же зла сотворили те окаянные половцы Русской земле, потому всемилостивый Бог захотел погубить куман, безбожных сынов сыновей Измаила, чтобы отомстить за пролитую кровь христианскую; так и случилось с ними, беззаконными. Ведь прошли те таурмены всю страну Куманскую и дошли до границы Руси, что зовется вал Половецкий. И прибежали окаянные половцы, остаток побитых, Котян с другими князьями, а Даниил Кобякович и Юрий были убиты и с ними множество половцев. Этот же Котян был тесть Мстиславу Галицкому. И пришел он с просьбой с князьями половецкими к зятю в Галич, к Мстиславу, и ко всем князьям русским, и дары принес многие: коней и верблюдов, и буйволов, и девок, и одарил князей русских, и сказал так: „Нашу землю татары теперь отняли, а ваша завтра взята будет“, и взмолился Котян о помощи зятю своему. И Мстислав начал просить братью свою, князей русских, так говоря: „Если мы, братья, половцам не поможем, то они сдадутся татарам и от того тех сила увеличится“. И так подумав много о себе, отправились князья в путь по просьбе и мольбе князей половецких. И начали воины пристраиваться каждый к полку своего князя. И выступили, собрав землю всю Русскую, против татар, а были они на Днепре, на Зарубе. Тогда же узнали татары, что идут русские князья против них, и прислали послов к русским князьям, так говоря: „Вот услышали мы, что идете вы против нас, послушав половцев, а мы вашей земли не трогаем, ни городов ваших, ни сел ваших, не на вас пришли, но пришли по Божьей воле на холопов и на конюхов своих, на поганых половцев. А вы заключите с нами мир; если половцы прибегут к вам, вы бейте их, а добро берите себе: потому слышали мы, что и вам много зла они причинили. Потому и мы их бьем“. Всего этого русские князья не послушали, но послов убили, а сами выступили против татар и, не дойдя Олешья, стали на Днепре. И прислали к ним во второй раз послов татары со словами: „Раз вы послушались половцев, а послов наших убили и идете против нас, то идите, но мы вас не трогали, и пусть нас рассудит Бог“, и отпустили русские их послов. Тогда же Мстислав перешел через Днепр и напал с тысячью воинов на сторожи татарские и победил их. А оставшиеся в живых татары вместе с воеводой своим Гемябеком спрятались в кургане половецком, и там некому им было помочь, и погребли живым в земле своего воеводу Гемябека, желая жизнь ему сохранить, а тут нашли его половцы и, выпросив у Мстислава, убили. Когда русские князья услышали про это, они перешли Днепр и выступили все вместе, преследовали татар 9 дней и зашли за Калак реку. И послали в дозор Яруна с половцами, а сами станом стали тут. Тогда же Ярун столкнулся с татарами, желая биться, и побежали половцы назад, не успев ничего сделать, и потоптали, бежав, станы русских князей, не успевших выстроить свои полки. И смешалось все, и была сеча злая и лютая. Мстислав же, киевский князь, увидев это несчастье, не сдвинулся с места нисколечки. Ведь стал он на горе над рекою над Калкой, и было то место каменистое, и устроили здесь укрепление вокруг себя из кольев, и бились с ними из укрепления того три дня. Другие же татары выступили против русских князей, преследуя их до Днепра, а около укрепления того оставили двух воевод Чегирхана и Тешухана против Мстислава и зятя его Андрея и Александра Дубровецкого: были ведь эти два князя со Мстиславом. Здесь же и бродники с татарами были, и воевода Плоскына. И этот окаянный воевода, целовавший крест честной Мстиславу и обоим князьям, что их не убьют и отпустят за выкуп, обманул их, окаянный: предал их, связав, татарам. А татары укрепление взяли и людей посекли, и здесь русские пали костьми. А князей, взятых в плен, задавили, положив их под доски, а сами сверху сели обедать, и так они свою жизнь окончили. А других князей гнали до Днепра и убили шестерых: Святослава Яневского, Изяслава Ингваревича, Святослава Шумского, Мстислава Черниговского с сыном, Юрия Несвижского. Тогда же Мстислав Мстиславич прежде всех переправился через Днепр, оттолкнув от берега лодки, боясь, не идут ли за ним татары, а сам едва убежал. А из прочих воинов каждый десятый вернулся восвояси, а иных половцы убили из-за коня, а других из-за одежды. Вот так за грехи наши Бог посеял недоумение в нас и погибло бесчисленное множество людей. И был вопль и плач и печаль по городам и селам. Несчастье это случилось месяца мая в 31-й день, в день памяти святого Еремея. Татары же повернули от реки Днепра, и никто не знает, откуда они пришли и куда подевались: Бог знает, откуда пришли на нас за грехи наши».

Таковы известия древнейших сохранившихся летописей о битве на Калке. Мы не случайно дали их подробное изложение, поскольку три летописных рассказа о битве на Калке существенно различаются между собой. Каждый из них содержит большое количество оригинальной, независимой друг от друга информации.

Поскольку сохранившиеся списки летописей были составлены через несколько десятилетий, а то и столетий после битвы на Калке, перед исследователями встал вопрос — каким образом рассказы о сражении попали в летописные своды, когда они были составлены?

Видный исследователь истории Древней Руси А.А. Куник подметил, что в Ипатьевской летописи описание переправы русских войск через Днепр явно было сделано очевидцем, о чем говорит имеющаяся в ней фраза: «вся намъ по соухоу же Днѣпръ перешедшимъ»[25].

Дальнейшие поиски были направлены на установление личности этого очевидца. Как известно, Ипатьевская летопись представляет собой летописный свод, состоящий из трех основных частей: «Повести временных лет» (от начала летописи до статьи 1118 г.), Киевской летописи (от 1119 до 1200 г.) и Галицко-Волынской летописи (от 1201 до 1292 г.). Поскольку события битвы на Калке излагаются в третьей части Ипатьевской летописи, К.Н. Бестужев-Рюмин (1829–1897) весьма обоснованно предположил, что этим свидетелем мог быть очевидец из Галицко-Волынского княжества[26].

И.И. Срезневский (1812–1880) высказал точку зрения о возможном отражении в описании битвы «сказания киевского летописца»[27]. М.С. Грушевский (1866–1934) склонялся к мнению о волынском авторе и даже указывал, что он происходил из круга, близкого Даниилу Романовичу и его брату Васильку[28].

Но все эти предположения не давали ответа на главный вопрос: каким образом первое столкновение русских с монголо-татарами нашло отражение в трех источниках различного географического происхождения: владимиро-суздальского (Лаврентьевской летописи), галицко-волынского (Ипатьевская летопись) и новгородского (Новгородская первая летопись).

Данный факт попытался объяснить А.А. Шахматов (1864–1920). Исследователи давно заметили сходство отдельных частей летописей. В частности, начальная часть древнейших Лаврентьевской и Ипатьевской летописей содержит практически идентичный текст. Он отличается лишь незначительными изменениями, внесенными позднейшими переписчиками. В научной литературе эта часть получила название «Повести временных лет». Считается, что она была создана в Киеве в 1110-х гг.

Еще на рубеже XVIII–XIX вв. А.Л. Шлецер (1735–1809), сравнивая версии Лаврентьевской и Ипатьевской летописей, задумал воссоздать первоначальный текст «Повести»[29]. При этом он был уверен, что она являлась цельным произведением, написанным Нестором, монахом Киево-Печерского монастыря. Позднее П.М. Строев (1796–1879) высказал предположение, что «Повесть» является сводом, созданным в несколько приемов разными авторами.

Именно эту идею взялся развить А.А. Шахматов, пытавшийся выделить в «Повести» отдельные слои и выяснить историю ее создания. Для начала он обратил внимание, что в летописях у «Повести» разный финал. В Лаврентьевском списке она заканчивается описанием огненного столпа, явившегося над Печерским монастырем в 1110 г. Затем следует датированная 1116 г. запись: «Игумен Селивестр святого Михаила написал книги си летописец». В данном случае речь идет о Сильвестре, игумене Михайловского Выдубицкого монастыря, а позднее — епископе Переяславском. В Ипатьевском списке записи Сильвестра нет, а под 1111 г. рассказывается о нашествии половцев и победе над ними Владимира Мономаха. Огненный столп толкуется как предзнаменование этой победы. Сама же «Повесть» доведена до 1117 г.

Тем самым А.А. Шахматов пришел к убеждению о существовании двух редакций «Повести временных лет». При этом «Сильвестров список», читающийся в Лаврентьевской летописи, представляет собой переработку первой редакции. Далее, обратившись к Новгородской первой летописи, заметно отличающейся от киевских летописей, исследователь пришел к выводу, что у них был некий «общий предок» с «Повестью», составленный приблизительно в 90-х гг. XI в., примерно за двадцать лет до ее первой редакции. Его он назвал «Начальным сводом».

Дальнейшее изучение «Повести» позволило А.А. Шахматову обнаружить логические нестыковки, текстовые вставки, разрывающие связный текст памятника. Так, под 977 г. Начальная летопись сообщает о погребении князя Олега Святославича (брата Владимира Святого) близ Овруча, где могила его, по словам летописца, находится «и до сего дня». Однако под 1044 г. летопись сообщает, что Ярослав Мудрый велел выкопать кости своего дяди Олега Святославича, окрестить их (тот умер язычником) и перезахоронить в киевской Десятинной церкви. Из этого А.А. Шахматов сделал вывод, что и в основе «Начального свода» лежала некая летопись, составленная между 977 и 1044 гг. Ее он назвал «Древнейшим сводом».

Поскольку летописная запись 1037 г. представляет собой пространную похвалу Ярославу Мудрому, ученый предположил, что именно ею завершалась древнейшая русская летопись, составленная при Ярославе Мудром, еще до перезахоронения Олега Святославича. По его мнению, «Древнейший свод» был составлен в 1039 г. при Киевской митрополичьей кафедре.

При дальнейшем изучении «Повести» исследователь обнаружил и другие несоответствия, позволившие выяснить, что «Древнейший свод» был продолжен и дополнен игуменом Киево-Печерского монастыря Никоном. В свою очередь летописный свод Никона, дополненный описанием событий до 1093 г. включительно, лег в основу «Начального свода», составленного, по предположению А.А. Шахматова, в 1093–1095 гг. игуменом Киево-Печерского монастыря Иоанном. А уже Нестором в той же обители в 1110–1113 гг. была составлена первая, несохранившаяся, редакция «Повести временных лет».

Затем, согласно исследователю, «Повесть временных лет» была переработана игуменом Выдубицкого монастыря Сильвестром, в результате чего возникает ее вторая редакция, отразившаяся в Лаврентьевской летописи, и чуть позже, по поручению новгородского князя Мстислава Владимировича, была составлена третья редакция, отразившаяся в Ипатьевской летописи.

Таким образом, «Повесть временных лет» оказалась результатом почти столетней эволюции летописного текста, а сама она многослойна и имеет несколько стадий формирования. При этом следует особо отметить, что летописцы, создававшие и редактировавшие Повесть временных лет и предшествующие ей летописные своды, опирались не только на отечественные, но и зарубежные источники. Наиболее многочисленными были заимствования из так называемого болгарского перевода Хроники Георгия Амартола и его продолжателя. В тексте, которым пользовался составитель «Повести», изложение было доведено до смерти императора Романа (948). Из него были заимствованы сведения, связанные с историей Руси.

Выводы, изложенные А.А. Шахматовым простым и доступным языком, сразу приобрели широкую популярность, а сам он в 1897 г. был избран академиком в возрасте 34 лет, став самым молодым членом Академии наук с XVIII в.

Мы не случайно столь подробно рассказали о работе А.А. Шахматова над «Повестью временных лет», прямо не связанной с событиями на Калке. В дальнейшем, на основе сравнительно-текстологического метода, А.А. Шахматов постарался выяснить историю складывания текстов почти всех наиболее значительных русских летописных памятников и на этой основе воссоздать картину развития отечественного летописания XI–XVI вв. Шахматовский метод исследования летописей на много лет стал общепризнанным и явился основой современного летописеведения. Заложенная А.А. Шахматовым школа по изучению летописей нашла продолжателей в лице его ученика — М.Д. Приселкова (1881–1941) и ученика последнего — А.Н. Насонова (1898–1965)[30].

Применительно к нашей теме оказалось, что различные по своему географическому происхождению Лаврентьевская и Новгородская первая летописи также имеют общий текст в рассказе о битве на Калке. В его начале, как в одной, так и в другой летописи, имеется сюжет о происхождении татар и приводится ссылка на книгу христианского богослова и священномученика Мефодия Патарского (около 260–312), автора нравственных поучений и толкований Священного Писания. Речь идет о философско-историческом труде «Откровение», созданном в Византии, по-видимому, во второй половине VII в. и приписанного епископу Мефодию. В нем обозревались судьбы человечества от Адама до «второго пришествия» и предсказывалось появление неведомых народов («безбожных моавитян»), которые появятся к «скончанию времен». В Лаврентьевской летописи текст от слов «явишася языци ихже никтоже добрѣ ясно не вѣсть» до слов «придоша бо ти Таурмению всю страну Куманьску и придоша близь Руси идеже зовется валъ Половечьскыи» совпадает с аналогичным местом Новгородской первой летописи от слов «по грѣхомъ нашимъ, придоша языци незнаеми, ихъ же добрѣ никто же не вѣсть» до слов «проидоша 30 бо ти Таурмени всю страну Куманьску и придоша близъ Руси, идеже зоветься валъ Половьчьскы».

Добавим, что хотя в Ипатьевской летописи начальная часть рассказа о битве на Калке сильно сокращена, но и здесь видим упоминание «безбожных моавитян»[31].

Отсюда вполне обоснованным стало предположение, что в основе этих летописных известий лежал один исходный текст. В исторической науке подобные тексты принято именовать протографом (от греч. πρώτος — «первый» и γράφω — «пишу»). По мысли А.А. Шахматова, вполне вероятным является существование общего источника рассказа о событиях битвы на Калке в Лаврентьевской и Новгородской первой летописях. Это предположение в целом оказалось весьма продуктивным.

Выяснилось, что наиболее полный рассказ о событиях на Калке содержится в Тверской летописи XV в., где летописец прямо указал, что в свой текст он включил «Повѣсть о Калкацкомъ побоищѣ, и о князехъ рускыхъ, и о храбрыхь 70». Специалистами принято ее именовать «Повестью о битве на Калке».

Именно это произведение, дошедшее в составе летописей, и послужило, по мнению исследователей, основой для наших сведений о событиях, связанных с битвой на Калке.

По своему объему «Повесть о битве на Калке», отразившаяся в Тверской летописи, почти в три раза превышает тексты Ипатьевской и Новгородской первой летописей и более чем в пять раз — Лаврентьевской летописи. Уже один этот факт должен свидетельствовать, что перед нами тот самый протограф, с которого летописцами были сделаны выдержки, вошедшие в их летописи.

Повесть, выделенная в летописи киноварным заголовком, сообщает следующее (даем ее в переложении на современный язык):

«Повесть о битве на Калке, и о князьях русских, и о семидесяти богатырях. В год 6732 (1223). Из-за грехов наших пришли народы неизвестные, безбожные моавитяне, о которых никто точно не знает, кто они, и откуда пришли, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры. И называют их татарами, а иные говорят — таурмены, а другие — печенеги. Некоторые говорят, что это те народы, о которых Мефодий, епископ Патарский, сообщает, что они вышли из пустыни Етриевской, находящейся между востоком и севером. Ибо Мефодий говорит так: „К скончанию времен появятся те, которых загнал Гедеон, и, выйдя оттуда, пленят всю землю от востока до Евфрата и от Тигра до Понтийского моря, кроме Эфиопии“. Один Бог знает, кто они и откуда пришли, о них хорошо известно премудрым людям, которые разбираются в книгах. Мы же не знаем, кто они такие, а написали здесь о них на память о бедах, которые они принесли, и русских князьях.

Но все это случилось не из-за татар, а из-за гордости и высокомерия русских князей допустил Бог такое. Ведь много было князей храбрых, и надменных, и похваляющихся своей храбростью. И была у них многочисленная и храбрая дружина, и они хвалились ею; из дружины вспомним здесь об одном, найдя рассказ о нем.

Среди жителей Ростова был некто Александр по прозвищу Попович, и был у него слуга по имени Тороп; а служил этот Александр великому князю Всеволоду Юрьевичу. А когда великий князь Всеволод отдал город Ростов сыну своему князю Константину, тогда и Александр начал служить Константину. После смерти великого князя Всеволода Константин не захотел княжить во Владимире, но пожелал жить близ чудотворцев и церкви Пречистой Богородицы в Ростове. Поэтому и захотел присоединить он Владимир к Ростову, а не Ростов к Владимиру и замыслил, чтобы здесь был стол великокняжеский; но не допустила этого Пречистая Богородица. И завещал великий князь Всеволод престол свой младшему после Константина сыну своему Юрию. Тогда Константин разгневался на брата из-за его княжества, а великий князь Юрий начал войну против Константина, желая выгнать его из Ростова; но не допустил этого Господь.

Когда Юрий пришел на брата с войском, Константин ушел в Кострому и сжег ее. Князь великий Юрий стоял в Пужбале под Ростовом, а войско его находилось в двух верстах от Ростова, на реке Ишне, и была для них река Ишна как крепкая стена. Тогда Александр вышел из города и перебил многих людей великого князя Юрия. А кости их собраны в большие могилы, которые и ныне есть на реке Ишне, а также по другую сторону реки Устьи: ведь с князем Юрием много пришло людей. А другие перебиты были Александром под Угодичами, на реке Узе, потому что богатыри Александра, делая вылазки с различных сторон, обороняли молитвами Пречистой Богородицы город Ростов. Так великий князь Юрий многократно приходил во владения брата, но возвращался посрамленный.

Однажды вышел против него Константин из Ростова и вступил в бой с Юрием на реке Гзе, и здесь Константин победил молитвами пречистой Богородицы, своей правдою и с богатырями Александром и его слугой Торопом; здесь же был и Ти-моня Золотой Пояс. А у великого князя убили тут храброго Юряту, о чем сильно горевал великий князь Юрий; но, побежденный братом, помирился с ним. А затем на Ярослава Переяславского пришел Мстислав Мстиславич, тесть его, и другие князья, и привлекли они на свою сторону Константина, а на стороне Ярослава, своего брата, выступил великий князь Юрий. И был у них бой на Липицах и на Юрьевой горе, и здесь все полки великого князя Юрия погибли. В числе их был убит храбрый и безрассудный боярин Ратибор, который хвастался, что закидает противников седлами. Победив князя Юрия, посадили на престол во Владимире Константина. Константин был великим князем два года и затем вновь отдал престол брату Георгию, детям отдал Ростов и Ярославль, а сам скончался.

Когда Александр увидел, что его князь умер, а на престол взошел Юрий, он стал бояться за свою жизнь, как бы великий князь не отомстил ему за Юряту, и Ратибора, и многих других из его дружины, которых перебил Александр. Быстро сообразив все это, посылает он своего слугу к богатырям, которых он знал и которые были в то время поблизости, и призывает их к себе в город, устроенный под Гремячим колодцем на реке Гзе, — а теперь это укрепление запустело. Собравшись здесь, богатыри решили, что если они будут служить князьям в разных княжествах, то они поневоле перебьют друг друга, поскольку между князьями на Руси постоянные раздоры и частые сражения. И приняли они решение служить одному великому князю в матери всех городов Киеве. А был тогда великим князем в Киеве храбрый Мстислав, сын Романа Смоленского, а в Смоленске Владимир Рюрикович (оба внуки князя Ростислава), а Мстислав Мстиславич в это время был в Галиче. Били челом все эти богатыри великому князю Мстиславу Романовичу, и князь великий очень гордился и хвалился ими, пока не приключилось то несчастье, о котором пойдет речь.

Начали приходить слухи, что эти безбожные татары пленили многие народы: ясов, обезов, касогов, избили множество безбожных половцев и пришли в Половецкую землю. Половцы же, не в силах сопротивляться, бежали, и татары многих избили, а других преследовали вдоль Дона до залива, и там они убиты были гневом Бога и его Пречистой Матери. Ведь эти окаянные половцы сотворили много зла Русской земле. Поэтому всемилостивый Бог хотел погубить и наказать безбожных сынов сыновей Измаила, куманов, чтобы отомстить за кровь христианскую; что и случилось с ними, беззаконными. Ведь эти таурмены прошли всю землю Куманскую и преследовали половцев до реки Днепра около Руси.

И прибежали окаянные половцы к месту, которое называется Половецкий вал, остаток их: Котян, князь Половецкий, с другими князьями; а Даниил Кобякович вместе с Юрием Кончаковичем были убиты. Этот Котян был тесть князя Мстислава Мстиславича Галицкого, и пришел он с князьями половецкими в Галич с поклоном к своему зятю Мстиславу и ко всем князьям русским. И принес он многие дары — коней, и верблюдов, и буйволов, и невольниц, и, кланяясь, одарил всех русских князей, говоря: „Сегодня нашу землю татары отняли, а вашу завтра придут и возьмут, и поэтому помогите нам“. Умолял Котян зятя своего Мстислава; а князь Мстислав послал к своим братьям, князьям русским, за помощью, говоря так: „Поможем половцам; если мы им не поможем, то они перейдут на сторону татар, и у тех будет больше силы, и нам хуже будет от них“. Долго они советовались и, уступив просьбам и мольбам половецких князей, решили пойти на помощь Котяну.

И начали князья собирать воинов каждый в своей области: великий князь Мстислав Романович Киевский, внук Ростислава, и Мстислав Святославич Козельский, внук Всеволода Черниговского, и Мстислав Мстиславич Галицкий — эти старшие князья в Русской земле; а с ними и младшие князья: Даниил Романович, внук Мстислава, и князь Михаил Всеволодич Черниговский, и князь Всеволод Мстиславич, сын киевского князя, и многие другие князья. Когда все князья собрались на совет в Киеве, они послали во Владимир к великому князю Юрию Всеволодовичу за помощью, а он отправил к ним Василька Ростовского. Посоветовавшись, князья решили встретить врага на чужой земле (тогда же крестился половецкий князь Басты) и, собрав всех русских воинов, выступили в поход против татар. Когда они пришли к Днепру на Заруб, к острову Варяжскому, услышали татары, что русские князья идут против них, и прислали своих послов, говоря: „Слышали мы, что идете вы против нас, послушавшись половцев. А мы вашей земли не занимали, ни городов ваших, ни сел ваших, и пришли не на вас. Но пришли мы, посланные Богом, на конюхов и холопов своих, на поганых половцев, а вы заключите с нами мир. И если прибегут половцы к вам, вы не принимайте их и прогоняйте от себя, а добро их берите себе. Ведь мы слышали, что и вам они много зла приносят, поэтому мы их также бьем“. Князья же русские не стали слушать этого, но послов татарских перебили, а сами пошли против татар. Не доходя до Олешья, остановились они на Днепре. И прислали татары вторично послов, говоря: „Если вы послушались половцев, послов наших перебили и идете против нас, то идите. А мы вас не трогали, и пусть рассудит нас Бог“. Князья отпустили этих послов.

И пришли к Олешью все половцы со своими князьями. Тогда князь Мстислав Мстиславич Галицкий с тысячью воинов перешел Днепр вброд, ударил по татарским сторожевым полкам и победил их. А оставшиеся татары убежали на курган Половецкий с воеводой Гемябеком, и не было им здесь помощи. И зарыли они своего воеводу Гемябека живым в землю, желая его уберечь. Но здесь его нашли половцы и, выпросив его у князя Мстислава, убили. Услышав это, князья русские стали переправляться через Днепр на множестве ладей: великий князь Мстислав Романович с киевлянами, Владимир Рюрикович со смольнянами, черниговские князья, галичане, и волынцы, и куряне, и трубчане, и путивличи, все земли русские, все князья и множество воинов. А выгнанные галичане спустились на ладьях по Днестру в море, и была у них тысяча ладей. Из моря вышли они в Днепр и, пройдя пороги, остановились у реки Хортицы на броде у Протолочи; а воеводой у них был Юрий Домамерич, а другим воеводой Держикрай Володиславич.

Пришла весть русским, что пришли татары осматривать русские полки; тогда Даниил Романович и другие князья сели на коней и погнались, чтобы увидеть татарские войска. И, увидев их, послали к великому князю Мстиславу Романовичу, призывая: „Мстислав и другой Мстислав! Не стойте, пойдем против них“. И вышли в поле, и встретились с татарами, и тут русские стрелки погнали их далеко в поле, рубя их; взяли они их скот и вернулись назад со стадами. И оттуда шли русские полки за ними восемь дней до реки Калки, и отправили со сторожевым отрядом Яруна с половцами, а сами разбили здесь лагерь. И здесь они встретились с татарскими дозорами, и убили татары Ивана Дмитриевича и с ним еще двоих; а татары поворотили назад. Князь же Мстислав Мстиславич Галицкий повелел Даниилу Романовичу перейти реку Калку с полками, а сам отправился вслед за ними; переправившись, стали они станом. Тогда Мстислав сам поехал в дозор, и, увидев татарские полки, вернулся, и повелел воинам своим вооружаться. А оба Мстислава оставались в стане, не зная об этом: Мстислав Галицкий не сказал им ничего из зависти, ибо между ними была великая распря.

И так встретились полки, а выехали вперед против татар Даниил Романович, и Семен Олюевич, и Василько Гаврилович. Тут Василька поразили копьем, а Даниил был ранен в грудь, но он не ощутил раны из-за смелости и мужества; ведь он был молод, восемнадцати лет, но силен был в сражении и мужественно избивал татар со своим полком. Мстислав Немой также вступил в бой с татарами, и был он также силен, особенно когда увидел, что Даниила ранили копьем. Был ведь Даниил родственником его отца, и Мстислав очень любил его и завещал ему свои владения. Также и Олег Курский мужественно сражался; также и Ярун с половцами подоспел и напал на татар, желая с ними сразиться. Но вскоре половцы обратились в бегство, ничего не достигнув, и во время бегства потоптали станы русских князей. А князья не успели вооружиться против них; и пришли в смятение русские полки, и было сражение гибельным, грехов наших ради. И были побеждены русские князья, и не бывало такого от начала Русской земли.

Князь же великий Мстислав Романович Киевский, внук Ростислава, правнук Мстислава, который был сыном Владимира Мономаха, и князь Андрей, зять Мстислава, и Александр Дубровский, видя это несчастье, никуда не двинулись с места. Разбили они стан на горе над рекой Калкой, так как место было каменистое, и устроили они ограду из кольев. И сражались из-за этой ограды с татарами три дня. А татары наступали на русских князей и преследовали их, избивая, до Днепра. А около ограды остались два воеводы, Чегирхан и Тешухан, против Мстислава Романовича, и его зятя Андрея, и Александра Дубровского; с Мстиславом были только эти два князя. Были вместе с татарами и бродники, а воеводой у них Плоскиня. Этот окаянный воевода целовал крест великому князю Мстиславу, и двум другим князьям, и всем, кто был с ними, что татары не убьют их, а возьмут за них выкуп, но солгал окаянный: передал их, связав, татарам. Татары взяли укрепление и людей перебили, все полегли они здесь костьми. А князей придавили, положив их под доски, а татары наверху сели обедать; так задохнулись князья и окончили свою жизнь.

А других князей, которых татары преследовали до Днепра, было убито шесть: князь Святослав Каневский, Изяслав Ингваревич, Святослав Шуйский, Мстислав Черниговский с сыном, Юрий Несвижский, а из воинов только десятый вернулся домой. И Александр Попович тут был убит вместе с другими семьюдесятью богатырями. Князь же Мстислав Мстиславич Галицкий раньше всех переправился через Днепр, велел сжечь ладьи, а другие оттолкнуть от берега, боясь погони; а сам он едва убежал в Галич. А Владимир Рюрикович, племянник Романа, внук Ростислава Мстиславича, сел на престоле в Киеве месяца июня в шестнадцатый день. А случилось это несчастье месяца мая в тридцатый день, на память святого мученика Ер-мия. Только десятая часть войска вернулась домой, а у некоторых половцы отняли коня, а у других одежду. Так за грехи наши Бог отнял у нас разум, и погибло бесчисленное множество людей. Татары же гнались за русскими до Новгорода-Святополча. Христиане, не зная коварства татар, выходили им навстречу с крестами, и все были избиты. Говорили, что одних киевлян погибло тогда 30 тысяч.

И был плач и вопль во всех городах и селах. Татары же повернули назад от реки Днепра, и мы не знаем, откуда они пришли и куда исчезли. Один только Бог знает, откуда он привел их за наши грехи, и за похвальбу, и высокомерие великого князя Мстислава Романовича. Говорят, что когда распространился слух про этих татар, что завоевывают они многие земли и приближаются к русским пределам, великому князю сказали о них; а он ответил: „Пока я нахожусь в Киеве — по эту сторону Яика, и Понтийского моря, и реки Дуная татарской сабле не махать“. А Василька Константиновича, который пришел на помощь с войсками к Чернигову, тогда сохранил Бог. И, услышав о несчастье, случившемся на Руси, он возвратился в свой Ростов, сохраненный Богом».

Когда и где возникла «Повесть о битве на Калке»? По мнению большинства современных исследователей, она восходит к первоисточнику трех сохранившихся древнейших летописей[32]. При этом она была так или иначе связана с Ростовом и княжившей в нем династией.

Первым попытался это доказать А.А. Шахматов. Исследуя Лаврентьевскую летопись, он отметил сильную ростовскую струю, которая фиксируется в этой летописи после 1205 г. Исследователь писал: «с 1206 г. в Лаврентьевской обнаруживается рука ростовского летописца, человека близкого к князю Константину Всеволодовичу. Большая часть суздальских известий 1206–1218 гг. (в 1218 г. Константин скончался) проникнута самым теплым, сердечным отношением к „блаженному“, „благочестивому“, „христолюбивому“, „благоверному“ князю Константину, а под 1218 г. помещена обширная прочувственная похвала ему; перед этим записано его поучение к детям… Можно предполагать, что составитель Лаврентьевской нашел эту Ростовскую летопись (доведенную, по-видимому, до 60-х гг. XIII в.) в одном своде с Владимирской летописью 1185 г., т. е. эта последняя предшествовала ростовским записям XIII в.»[33]. Отсюда последовал вывод, что рассказ о событиях на Калке был составлен первоначально в Ростове под живым, непосредственным впечатлением от них.

В первой половине XX в. под влиянием работ А.А. Шахматова общим мнением исследователей стало убеждение, что «три древнейших русских летописных списка: Лаврентьевский список 1377 года, Новгородская первая летопись в синодальном харатейном списке XIV века и Ипатьевский список начала XV столетия дают нам изложение „Повести о битве на реке Калке“»[34].

Вместе с тем встал вопрос: ни новгородцы, ни князья Северо-Восточной Руси не принимали участия в битве на Калке (как известно, ростовский князь Василько Константинович дошел только до Чернигова), а между тем рассказ о сражении на Калке читается как в Новгородской первой летописи, так и в Лаврентьевской летописи, причем его начальная часть находит точную аналогию в обоих летописных сводах.

Пытаясь объяснить данный парадокс, А.А. Шахматов предположил существование гипотетического «Полихрона начала XIV в.», к которому могли восходить известия Лаврентьевской и Новгородской первой летописей.

Но вскоре данная логическая конструкция была подвергнута первым сомнениям. Простой довод М.Д. Приселкова, что в обеих летописях совпадают только два известия: рассказ о борьбе рязанских князей (под 6725 г.) и начало «Повести о битве на Калке» (под 6731 г.), полностью опроверг возможность существования «Полихрона начала XIV в.».

Поэтому М.Д. Приселкову пришлось внести определенные коррективы в схему своего учителя. Он согласился с мнением А.А. Шахматова, что начиная с 1206 г. в Лаврентьевской летописи основным источником является Ростовский летописец Константина Всеволодовича, отличающийся выраженной симпатией к князю Константину и весьма подчеркнутой краткостью при изложении политических событий. Однако в Лаврентьевской летописи за первые десятилетия XIII в. кроме Ростовского летописца обнаруживается и другой источник, представляющий собой Владимирский великокняжеский свод Юрия Всеволодовича, составленный в 1228 г. и продолженный затем владимирскими записями до 1237 г. На взгляд М.Д. Приселкова, сразу после Батыева нашествия Ростовский летописец и Владимирский свод 1228 г. с дополнениями были объединены в 1239 г. в единое целое и в итоге дали тот текст, который читается в Лаврентьевской летописи за первые десятилетия XIII в. На его взгляд, этот новый свод был составлен для преемника Юрия Всеволодовича — Ярослава Всеволодовича, ставшего новым великим князем Владимирским после гибели брата на реке Сить.

Но какой из двух источников свода 1239 г., читаемого в Лаврентьевской летописи, стал протографом рассказа о битве на Калке: Ростовский летописец или Владимирский свод? По мысли М.Д. Приселкова, им мог быть только Ростовский летописец[35].

Это мнение поддержал А.В. Эммаусский (1898–1987). Для начала он отметил тот факт, что рассказ Лаврентьевской летописи о событиях, связанных с первым появлением монголо-татар в Восточной Европе, был составлен современником событий по их свежим следам. Об этом свидетельствуют точная датировка сражения: 30 мая 1223 г. на память мученика Ермия, а также то, что на протяжении всего повествования нет ни одного даже намека на последовавшее через четырнадцать лет после битвы на Калке Батыево нашествие. Между тем обычной манерой летописцев является то или иное упоминание о дальнейшем развитии излагаемых ими событий. Достаточно беспристрастный тон летописца свидетельствует о том, что он не склонен был придавать особого значения свершившемуся монголо-татарскому набегу, рассматривая его как временное, не имевшее больших последствий бедствие.

Исследователь также обратил внимание на различия литературного стиля. Автор Ростовского летописца явно был духовным лицом, часто прибегавшим к ссылкам на церковных авторов, сравнениям из Священного Писания, упоминаниям о божественном провидении, всякого рода благочестивым рассуждениям, поучениям и молитвам. Владимирский свод был написан светским лицом из великокняжеского окружения, мало обращавшимся к Священному Писанию, избегавшим морально-религиозных поучений, писавшим более светским языком, без излишней витиеватости, и обращавшим большее внимание на придворные и политические события.

Читая рассказ о битве на Калке, отразившийся в Лаврентьевской летописи, нетрудно узнать манеру именно Ростовского летописца: длинные рассуждения о татарах с ссылкой на Мефодия Патарского и с упоминанием ветхозаветного судьи Гедеона, и при этом сравнительно краткое сообщение о борьбе половцев и русских с противником, проникнутое идеологией религиозного провиденциализма, датировка событий по календарю церковных служб («на память святаго мученика Еремиа»). Все это указывает именно на духовное лицо[36].

Д.С. Лихачев (1906–1999), хотя и поставил под сомнение датировки летописных сводов, вошедших затем в Лаврентьевскую летопись, в целом признавал, что рассказ о битве на Калке был взят из Ростовского летописца. По его мнению, он велся силами епископской кафедры, которую с 1216 по 1229 г. возглавлял ростовский епископ Кирилл. Именно с ним связывают книгописную деятельность в Ростове в начале XIII в. и предполагают наличие у него большой библиотеки.

На взгляд Д.С. Лихачева, живейшее участие в этом летописании принимала жена ростовского князя Василька Константиновича, чем и объясняется повышенный интерес, проявляемый летописью к Васильку и всей его семье. Что касается статьи о битве при Калке, то, по мнению исследователя, она была обработана в Ростове под сильным влиянием княгини Марии Михайловны, которая не могла скрыть своей радости по случаю возвращения ее мужа из похода целым и невредимым: «Радость летописца кажется нам сейчас неуместной, но она понятна, если выражение ее принадлежало его жене — княгине Марье»[37].

Вместе с тем подробный пересказ событий, связанных с битвой, довольно точная хронология похода русских князей привели ряд исследователей к выводу, что «Повесть о битве на Калке», основанная на свидетельствах «самовидцев», возникла на территории Южной Руси вскоре после сражения. В поисках того, откуда в Лаврентьевскую летопись могли попасть сведения о битве на Калке, Д.С. Лихачев предположил, что в нее вошел и не дошедший до нас летописец Переяславля-Южного (Русского), дающий материал по истории южнорусских княжеств.

Но в какой из предшественников Лаврентьевской летописи первоначально был включен рассказ о событиях на Калке — Ростовский летописец или Владимирский свод 1228 г.? Первоначально Д.С. Лихачев утверждал, что рассказ о битве на Калке в Лаврентьевской летописи представляет собой «ростовскую обработку первоначально южнорусского известия»[38].

Однако, когда ему указали, что Василько женился на Марии Михайловне через несколько лет после битвы на Калке, в начале 1227 г.[39], он был вынужден скорректировать свои взгляды. При этом, не замечая противоречий, в этой же статье он выстроил схему, согласно которой «Повесть о битве на Калке» возникла на основе летописца Переяславля-Русского, а уже оттуда попала во Владимирский великокняжеский свод 1228 г.[40]

Мнение Д.С. Лихачева достаточно прочно утвердилось среди специалистов. В частности, в курсе «Истории древней русской литературы» известный литературовед Н.К. Гудзий (1887–1965) даже попытался уточнить время создания «Повести о битве на Калке»: «Первое столкновение русских с татарами произошло в 1223 году на юге, на реке Калке, когда русские, соединившись с половцами, были разбиты татарским войском. В связи с этим поражением, в промежуток между 1223 и 1227 гг. возникла в пределах Киева повесть, перенесенная затем на север»[41]. В целом эту точку зрения поддержал ряд более поздних авторов[42].

Как видим, в поисках источника общих чтений в рассказе о происхождении татар в Лаврентьевской и Новгородской первой летописях было высказано предположение, что таковым являлся летописец Переяславля-Русского (или Южного) князя Владимира Глебовича. Однако его существование считается чисто гипотетическим, и к тому же предполагается, что он оканчивался сообщением о смерти этого князя в 1187 г. и включал повествование о его военных действиях против половцев, то есть задолго до битвы на Калке[43].

Во-вторых, даже если думать, что источником Лаврентьевской летописи послужил летописец Переяславля-Русского или другой южнорусский источник, нельзя не отметить того факта, что в Лаврентьевской летописи отсутствует описание самой битвы, хотя ее автор, несомненно, был знаком с рассказом о ней. Об этом говорят имеющиеся в ней краткие сведения о битве и поражении русских князей, в которых приводятся слухи («глаголютъ бо тако»), что одних только киевлян погибло 10 тысяч. Поскольку в Южной Руси должны были иметь более подробную информацию о сражении, напрашивается вывод, что ее источником был кто-то из отряда Василька Ростовского, дошедшего, как известно, до Чернигова, но не принимавшего участия в битве.

Исследователи, оценивая наличие общих чтений в Лаврентьевской и Новгородской первой летописях, предполагали существование общего протографа. Усомниться в этом позволяет один факт. Под 1096 г. «Повесть временных лет» описывает набег половецких войск на окрестности Киева, во время которого были осквернены и сожжены три монастыря, в том числе знаменитая Печерская обитель. Летописец именует половцев как «безбожнии сынове измаилеви, пущени бо на казнь хрестьяномъ». И далее он подробно разъясняет их происхождение: «Ищьли бо суть си от пустыня Етривьскыя, межю встокомь и сѣвером; ищьли же суть ихъ колѣнъ 4: торкмене, и печенѣ, торци, половци. Мефодий же свѣдѣтельствуеть о нихъ, 42 яко 8 колѣнъ пробѣгли суть, егда исѣче Гедеонъ, да 8 ихъ бѣжа в пустыню, а 4 исѣче. Друзии же глаголють: сыны Амоновы; се же нѣсть тако: сынове бо Моавли хвалиси, а сынове Аммонови болгаре, а срацини от сыновей Измаиля творятся Сарини, и прозваша имя собѣ саракыне, рекше: сарини есмы. Тѣм же хвалися и болгаре суть от дочерю Лотову, иже зачаста от отца своего, тѣм же нечисто есть племя ихъ. А сыновей Измаилъ роди 12 сына, от них же суть торкмени, и печенѣзи, и торци и кумани, рекше половци, иже исходять от пустынѣ. И по сихъ 8 колѣнъ к кончинѣ вѣка идуть заклѣпении в горѣ Александромъ Македоньскымъ нечистыя человѣкы» («Вышли они из пустыни Етривской между востоком и севером, вышло же их 4 колена: торкмены и печенеги, торки, половцы. Мефодий же свидетельствует о них, что 8 колен убежали, когда иссек их сыновей Гедеон, да 8 их бежало в пустыню, а 4 он иссек. Другие же говорят: сыны Амоновы, но это не так: сыны ведь Моава — хвалисы, а сыны Амона — болгары, а сарацины от сыновей Измаила, выдают себя за сыновей Сары, и назвали себя сарацины, что значит: „Сарины мы“. Поэтому хвалисы и болгары происходят от дочерей Лота, зачавших от отца своего, потому и нечисто племя их. А сыновей Измаил родил 12 сыновей, от них пошли торкмены, и печенеги, и торки, и куманы, то есть половцы, которые выходят из пустыни. И после этих 8 колен, при конце мира, выйдут заклепанные в горе Александром Македонским нечистые люди»)[44].

Так же как в Лаврентьевской и Новгородской первой летописи, перед нами в «Повести временных лет» видим ссылку на «Откровение Мефодия Патарского», повествующее о событиях истории человечества от Адама до его конца, ожидавшегося в седьмой тысяче лет от «сотворения мира»[45]. Эта последняя часть особенно интересовала средневековых людей, видевших признаки «второго пришествия» во всех более или менее значимых нападениях кочевников[46].

Исходя из формальной логики можно было бы предложить существование общего протографа указанных двух летописей и «Повести временных лет». Но последняя, как было показано выше, была создана за столетие до событий на Калке.

Ситуацию разъяснил И.У. Будовниц (1897–1963). Битва на Калке была воспринята современниками как большое поражение и тяжелое бедствие. Но в отличие от предшественников, видевших в текстах Лаврентьевской и Новгородской первой летописей лишь общие чтения, историк указал на разницу в освещении этих событий в трех древнейших сохранившихся летописях, каждая из которых по-своему расставляла нюансы[47].

Важным шагом стало наблюдение М.Н. Тихомирова (1893–1965), что рассказы о битве на Калке, внесенные в Новгородскую первую и Ипатьевскую летописи, совершенно различны. Это дало основание ему говорить о том, что изначально существовали две повести о битве на Калке.

Та, что отразилась в Новгородской первой летописи, выставляет главным действующим лицом Мстислава Мстиславича Удатного. В ней нет ни одного упрека русским князьям, а вся вина за поражение возлагается на изменивших половцев и бродников, действовавших с татарами. Судя по всему, повесть была составлена в кругах, близких к Мстиславу Галицкому, вскоре после битвы. М.Н. Тихомиров также обратил внимание, что упоминаемый в повести Ярун — несомненно, тот же воевода Ярун, который вместе с Мстиславом Удатным действовал в 1216 г. против Юрия и Ярослава Всеволодовичей[48]. Постоянные связи Мстислава с Новгородом легко объясняют появление «Повести о битве на Калке» именно в Новгородской первой летописи[49].

Вторая повесть о битве на Калке, помещенная в Ипатьевской летописи, возникла независимо от первой. Главным действующим лицом в ней является Даниил Романович, бывший тогда совсем юным и даже не упомянутый в первой повести. Она не могла возникнуть ранее утверждения Даниила на галицком столе и имела целью прославление самого Даниила и его брата Василька[50].

Что касается Лаврентьевской летописи, где, в отличие от двух других летописей, описание битвы как таковой отсутствует, еще А.А. Шахматовым было доказано ее северо-восточное происхождение. Об этом свидетельствует и то, что в ней ничего не говорится о военных действиях южнорусских князей и даже не упоминается река Калка, на берегах которой произошло сражение.

Тем самым оказалось, что все три древнейшие летописи в рассказе о битве на Калке имеют различное происхождение. Исследователи вплотную подошли к выводу, что сами они создавались независимо друг от друга.

Предложенная А.А. Шахматовым на рубеже XIX–XX вв. методика изучения летописей при своем появлении на свет вызвала всеобщий интерес и появление целой школы учеников и последователей. Вместе с тем со временем применительно к ней стали высказываться упреки, в первую очередь в том, что она сводила источниковедческий анализ исключительно к текстологии[51].

В чем же, на наш взгляд, главные ошибки шахматовской школы? Ее корни лежат в классической филологии, всегда имевшей дело с некоторым количеством списков древнего текста при отсутствии оригинала, а чаще всего и списков, хоть сколько-нибудь близких по времени к оригиналу. Для реконструкции ближайшего к оригиналу текста необходимо изучить все наличные списки, учесть разночтения, разбить их на редакции. В таких условиях история данного текста представляет собой пучок линий передачи (традиций), которая переплетается с историей других текстов, встречающихся в сходных или различных комбинациях в разных списках. Тем самым воссоздается генеалогия отдельных текстов, то есть их размещение на хронологической оси, установление того, какие из них являлись источниками для других. При этом серьезнейшим недостатком шахматовского метода является необходимость начинать изучение с наиболее поздних текстов и уже от них двигаться вглубь времени.

Применительно к «Повести о битве на Калке» метод А.А. Шахматова испытывает определенные трудности. Покажем это на единственном примере. Согласно Ипатьевской летописи, от переправы через Днепр до реки Калки русские рати шли 8 дней, а по Новгородской первой летописи этот же маршрут занял 9 дней. Данную разницу обычно объясняют тем, что в первом случае отсчет дней пути велся от места первой стычки со сторожевым отрядом монголо-татар, а во втором — непосредственно с момента переправы. При этом не учитывается тот факт, что возможно и более простое объяснение.

Для этого возьмем случай из области журналистики. Предположим, что несколько репортеров освещают какое-либо событие, а затем пишут о нем свои корреспонденции. Несмотря на то что все репортажи будут посвящены одному и тому же факту, они будут серьезно отличаться друг от друга, хотя бы в силу того, что один из корреспондентов смог взять интервью у участников событий и оказался более информированным, чем его коллеги.

Говоря о событиях на Калке, видим, что перед нами свидетельства двух очевидцев, находившихся в разных частях русского войска. Переправа огромного числа воинов через Днепр не могла произойти одновременно и заняла достаточно много времени.

Тем самым приходим к главному выводу: все три рассказа о битве на Калке в сохранившихся древнейших летописях создавались самостоятельно. В данной ситуации не приходится говорить о каком-то их общем протографе.

Нам важно выяснить время записи интересующих нас летописных рассказов. Мы видели, что Лаврентьевская летопись в части, относящейся к событиям на Калке, должна датироваться временем достаточно близким к ним.

Что касается Новгородской первой летописи, то имя автора той ее части, где содержится рассказ о битве на Калке, узнаем из статьи 1230 г., в которой известие о смерти незадолго до того смещенного игумена Юрьева монастыря Саввы сопровождается молитвенным обращением: «а даи богъ молитва его святая всѣмъ крестьяномъ и мнѣ грѣшному Тимофѣю понаманарю: бяшеть бо муж благъ, кротъкъ, съмѣренъ и незлобивъ; покои богъ душю его съ всѣми правьдныими въ царствии небеснѣмь»[52]. Он исполнял обязанности секретаря новгородского владыки (полагают, что его рукой были написаны договоры Новгорода с великим князем Владимирским Ярославом Ярославичем), а заодно и автора летописи, которая велась при дворе новгородских владык. По мнению А.А. Гиппиуса, он вел ее при двух новгородских владыках — Спиридоне (1229–1249) и Далмате (1250–1274).

Отсюда А.А. Гиппиус сделал предположение, что рассказ о битве на Калке мог появиться в Новгородской первой летописи с момента ее включения в гипотетический Новгородский владычный свод 1228 г. или даже более ранний — 1225 г., когда от дел ушел архиепископ Антоний, весьма близкий человек к князю Мстиславу Мстиславичу Удатному. Основанием для этого явилось то, что в ряде статей на протяжении 1219–1224 гг. летопись сохраняет сочувственное отношение к нему[53]. Однако данный вывод не получил однозначной поддержки специалистов. По мнению П.П. Толочко, Новгородский владычный свод начала XIII в. редактировался дважды: в 1211–1219 гг. и на рубеже 1230—1240-х гг.[54] И хотя среди историков идут споры: был ли включен в него рассказ о событиях на Калке до или после нашествия Батыя[55], мы склоняемся ко второму мнению.

В массовом сознании наших современников фигура древнерусского летописца выглядит примерно следующим образом: где-то в княжеских или монастырских покоях сидел летописец, который регулярно вел годовые хроники современных ему событий. Однако подобная картина весьма далека от реальности.

Для чего писались летописи? Большинство историков так или иначе связывали цели летописания с борьбой за власть. Указывались и другие цели: чисто познавательные, образовательные, беллетристические, полагали, что летописание — род публицистики, облеченной в форму исторического сочинения. Но при этом часто забывают о чисто практической задаче летописей: они могли дать ссылками «на старину» те или иные аргументы в спорах с оппонентами[56]. Понятно, что в этих случаях летопись в виде справочника нужно было держать всегда под рукой.

С течением времени возникала потребность обновить ее — либо вследствие физического износа рукописи при постоянном обращении к ней, либо понимания необходимости дополнить ее новым материалом из княжеского или церковного архивов, других источников. Как видим, в действительности летописи зачастую составлялись «задним числом», много позже описываемых в них событий, а временной промежуток мог измеряться даже не годами, а целыми десятилетиями.

Что касается Ипатьевской летописи в интересующей нас части, то изначально она представляла собой композиционно цельное произведение, посвященное судьбам Галицкого княжества времен князя Даниила и лишенное хронологической канвы. Погодная сетка появилась в ней после того, как эта часть была присоединена к предшествующему Киевскому своду. Отсюда и встречающиеся в ней хронологические ошибки, вызванные тем, что при разбивке сплошного рассказа по годам позднейший книжник мог ориентироваться только некоторыми датами общерусского значения, известными ему из летописных сводов того времени. По мнению Л.В. Черепнина (1905–1977), эта часть, которую он условно назвал «Летописцем Даниила Галицкого», претерпела три редакции. Вторая из них, содержащая рассказ о событиях на Калке, была составлена в 40-х гг. XIII в., а ее основой стали заметки тысяцкого Демьяна. Окончательный вид «Летописец Даниила Галицкого» приобрел при кафедре холмского епископа и датировался им 1256–1257 гг.[57] На взгляд В.Т. Пашуто (1918–1983), опиравшегося на точку зрения М.Д. Приселкова, «Летописец Даниила Галицкого» состоял из двух редакций. Первую он назвал «Холм-ским княжеским сводом», созданным при участии «печатника» князя Кирилла, ставшего позднее митрополитом, и датировал ее 1246 г. Второй считал «Холмскую летопись» начала 60-х гг. XIII в., написанную при участии епископа Ивана[58].

Украинский исследователь А.И. Генсёрский (1890–1970) в основу своей работы положил методику А.А. Шахматова и пришел к выводу, что «Галицкая летопись» состоит из двух редакций: первая заканчивается 1234 г. и была написана около 1255 г., вторая продолжает первую до 1266 г. и была закончена около 1269 г. Обе редакции были составлены в Холме[59].

Современный филолог А.Н. Ужанков вычленил в «Летописце Даниила Галицкого», изначально создававшемся как совершенно самостоятельная биография князя, две редакции: первую, охватывающую события 1201 — начала 1247 г. и вторую, охватывавшую события со второй половины 1247 г. по 1260 г.[60] Его взгляды развил А.В. Горовенко, по мнению которого жизнеописание Даниила Галицкого было присоединено ко второй части Ипатьевской летописи — Киевскому своду вскоре после 1268 г. во Владимире-Волынском по заказу князя Владимира Васильковича (племянника Даниила)[61].

Для нас приведенные выше выводы интересны тем, что в дошедших до нас летописях наиболее ранний рассказ о событиях на Калке был зафиксирован в Лаврентьевской летописи, когда были еще свежи воспоминания о сражении. Что же касается Новгородской первой и Ипатьевской летописей, то информация о битве была включена туда много позже.