Битва на Калке. 1223 г.

Глава 6 МАРШ К КАЛКЕ

Когда русские князья находились еще у Заруба, к ним прибыли послы монголо-татар с предложением заключить мир, утверждая, что они сражаются только с половцами, а русские земли трогать не собираются. Древнейшие сохранившиеся летописи ничего не говорят о числе послов, но начиная с конца XV в. в ряде летописных источников (Рогожский летописец, Летопись Авраамки, Новгородская четвертая, Новгородская по списку П.П. Дубровского, Новгородская Карамзинская летописи) появляется утверждение, что их было 10 человек.

Новгородская первая летопись так передает слова послов: «Се слышимъ оже идете противу насъ, послушавше Половьць; а мы вашеи земли не заяхомъ, ни городъ вашихъ, ни селъ вашихъ, ни на васъ придохомъ, нъ придохомъ богомъ пущени на холопы и на конюси свое на поганыя Половче; а вы възмите с нами миръ; аже выбежать къ вамъ, а биите ихъ оттолѣ, а товары емлите собе: занеже слышахомъ, яко и вамъ много зла створиша; того же дѣля и мы биемъ». Но русские князья отвергли это предложение, а послов убили.

Среди историков идут споры о целях этого посольства — было ли оно «лживым», а послы только лишь разведчиками, целью которых был сбор данных, а также дезинформация противной стороны?[237] По мнению Л.Н. Гумилева (1912–1992), «нет никаких оснований считать мирные предложения монголов дипломатическим трюком… Монголы искренне хотели мира с русскими». К нему присоединился бурятский монголовед Ш.Б. Чимитдоржиев (1927–2017), полагавший, что посольство «преследовало цель добиться отказа русских от помощи половцам»[238].

В этой связи укажем интересное свидетельство Никоновской летописи, на которое обратил внимание историк-эмигрант Г.В. Вернадский (1887–1973): «Центральным аргументом первых монгольских послов является заявление о единстве происхождения русских и татар: „вси есмя человЪци, и вси Адамово племя, почто всуе и туне кровь свою пролива-емъ?“ Разумеется, не этническое единство здесь могло иметься в виду, а единство другого порядка — политического, нравственного или религиозного»[239]. Этот аргумент очень напоминает доводы, выдвигавшиеся монголо-татарами на переговорах с половцами об отказе от союза с аланами (в передаче Ибн аль-Асира): «Мы и вы одного рода».

Неудивительно, что русские князья, которым половцы рассказали о несоблюдении монголо-татарами ранее данных им обещаний, не поверили монголо-татарам и отреагировали на их предложения исходя из союзнических обязательств перед половцами. Именно так оценил посольство монголо-татар Л.В. Черепнин: «Это была попытка вбить клин в отношения между русскими и кыпчаками, побудив первых воевать с последними и тем самым ослабить обе стороны. Аналогичная тактика была ранее применена монголо-татарами к половцам и аланам. Русские, по-видимому разгадав умысел противника, перебили монгольских послов»[240]. В этом отношении следует отметить наблюдение Р.П. Храпачевского, что у монголов не было различия в функциях посла и шпиона[241].

Л.Н. Гумилев назвал убийство послов «подлым преступлением, гостеубийством, предательством доверившегося». Такие поступки, по его утверждению, не были характерны для противоположной стороны. «Надо сказать, — завершает он свою мысль, — что закон о неприкосновенности послов монголы выполняли… последовательно». В другом месте по этому поводу Л.Н. Гумилев писал еще более образно: «Смерть во время войны — всего лишь закон природы, а убийство доверившегося — оскорбление естества, следовательно, божества. Люди, причастные к предательству, не должны жить и производить потомков, ибо монголы признавали коллективную ответственность и наличие наследственных признаков»[242].

Но здесь историк противоречил сам себе, когда писал, что «в те времена» «понятия дипломатической неприкосновенности не существовало во всем мире. Если посол передавал неприемлемое предложение, его убивали»[243]. В данном случае достаточно вспомнить действия монголо-татар с послами дербентского ширваншаха.

Неудивительно, что русские князья действовали сообразно обычаям того времени. Можно предположить, что исполнителями убийства стали половцы, желавшие отомстить монголо-татарам за нарушенное ими соглашение об отказе половцев от союза с аланами[244]. Как бы то ни было, инцидент с убийством послов стал прямым поводом для войны.

Новгородская первая летопись, а вслед за ней Софийская первая и Тверская сообщают: «Русстии князи не послушаша, нъ послы избиша, а сами поидоша противу имъ; и не дошьдъше Ольшья, и сташа на Днѣпрѣ» (Никоновская и Типографская летописи дают несколько иной вариант названия — Отшелье). Лаврентьевская и Ипатьевская летописи Олешья не знают.

Где находилось Олешье? На этот счет историками высказывались различные мнения. Большинство сходится в том, что речь должна идти о районе современного города Алешки (в 1928–2016 гг. носившего название в честь родившегося здесь советского партийного и государственного деятеля А.Д. Цюрупы), точнее, местности Городище на Великопотемкинском острове в устье Днепра, в 12 км ниже Херсона. Возникновение Олешья связывают с той ролью, которую город играл на знаменитом «пути из варяг в греки»[245]. Однако данная локализация вызывает трудности при определении маршрута движения русских ратей в 1223 г. По мнению В.Т. Пашуто, это означает, что русские князья не воспользовались бродом у острова Хортица для перехода на левый берег Днепра, а плыли дальше и стали около Олешья, где к ним присоединились половцы[246].

Указанное обстоятельство заставляет поднять вопрос о местонахождении Олешья. В договоре 944 г. князя Игоря с греками упоминается остров Святого Еферия (Елевферия) в устье Днепра. Первым предложил отождествить его с Олешьем славяновед З. Доленга-Ходаковский (1784–1825)[247]. И хотя позднее это предположение было отвергнуто, мнение о том, что Олешье находилось в низовьях Днепра, стало едва ли не всеобщим. Между тем Д.И. Иловайский высказал весьма обоснованное мнение, что Олешье, будучи связано с «путем из варяг в греки», располагалось в районе современного Запорожья: «На том месте, где суда, шедшие с юга, приставали не доходя порогов, находился торговый город Олешье, который и служил складочным пунктом для гречников и залозников. Первые привозили товары из Греции, а вторые из Тавриды и Приазовья; последнее называлось тогда „Залозьем“; отсюда между прочим доставлялась морская рыба и соль, добываемая в таврических озерах… Товары эти отчасти сухопутьем шли на Олешье, где переправлялись на правую сторону Днепра; здесь таким образом скрещивалось движение водное и сухопутное. Этот город, очевидно, находился под непосредственным покровительством великих киевских князей, и, вероятно, они содержали там сторожевую дружину для обороны от хищных кочевников. Некоторые летописные известия свидетельствуют о заботливости великих князей обезопасить от половцев важный для России Греческий путь. Обыкновенно они высылали военные отряды к Олешью, чтобы провожать торговцев, послов и приходившее из Греции духовенство до безопасного места» (эту же точку зрения о местонахождении «Олешья близ устья р. Хортицы» позднее повторил А.В. Эммаусский)[248].

Все это, на наш взгляд, позволяет локализовать древнерусское Олешье в районе острова Малая Хортица, размерами примерно 560 на 160 м и площадью около 7 га, лежащего между правым берегом Днепра и островом Хортица, в русле Старого Днепра. Однако, как указывал запорожский историк А.Л. Сокульский (1938–2022), необходимы убедительные археологические факты[249].

Около Олешья к русским князьям пришло второе монголо-татарское посольство, формально объявившее войну. Как отмечал Д.М. Тимохин, «убийство послов в эпоху Средневековья считалось одним из наиболее тяжких преступлений, после которого война между двумя государствами была неизбежной». При этом уже тогда подобные факты использовались для агитации в пользу «справедливой мести». Самым известным из них стал эпизод при завоевании монголо-татарами Средней Азии, когда по приказу хорезмшаха Мухаммада было вырезано посольство Чингисхана, что стало одним из главных поводов к войне[250].

Летописец передает слова монголо-татарских послов: «Аще есте послушали половець, а послы наши есте избили, 112 а идете противу намъ, то вы поидете, а мы вас не заимаемъ ничимъ, то всѣм намъ б(о)гъ». На этот раз послов отпустили прочь. Можно предположить, что причиной этому стала находившаяся при них многочисленная стража. Судя по летописным известиям XIV–XV вв., численность вооруженных отрядов, сопровождавших ордынских послов, колебалась от 50 до 700 человек[251].

Примечательно, что Ипатьевская летопись ничего не сообщает о двух монголо-татарских посольствах. Это говорит о том, что галицко-волынские рати прибыли на место сбора уже после эпизода со вторым посольством.

Ипатьевская летопись особо отмечает, что к месту сбора русских войск пришли на тысяче ладей галицкие выгонцы: «А выгонци Галичькыя придоша по Днѣпроу и воидоша в море. Бѣ бо лодеи тысяща, и воидоша во Днѣпръ и возведоша порогы и сташа оу рѣкы Хорьтицѣ на бродоу оу Протолчи. Бѣ бо с ними Домамѣричь Юрьгіи и Держикраи Володиславичь» (в приведенном отрывке первое упоминание Днепра вместо Днестра является опиской).

Поскольку перед нами единственное летописное упоминание «галицких выгонцев», это делает необходимым выяснить вопрос — кем они были? Так как перед процитированным фрагментом летопись сообщает, что к месту сбора прибыли галичане и волынцы «киждо со своими князьми», понятно, что галицких выгонцев необходимо отличать от войск Мстислава Галицкого.

Все исследователи единодушно считают, что галицкие вы-гонцы жили на территории Галицкого Понизья, то есть по долинам Днестра, Прута — землям современной Молдавии. Это подтверждают и находки памятников в ее центральной части, которые археологи приписывают именно галицким выгонцам.

Исходя из этимологии названия «выгонцы» от слова «изгнание», историками было высказано мнение, что эта группа населения представляла собой изгнанников из Галицкой земли, вытолкнутых за ее пределы в ходе политической борьбы. Об этом говорит тот факт, что в составе выгонцев видим знатные боярские роды Домажиричей и Кормиличичей, изгнанных со своими сторонниками из Галича.

Вместе с тем основную массу выгонцев составляли простолюдины. Это заставило историков поставить вопрос об их основных занятиях. В русском языке слово выгон имеет два значения: 1. действие по глаголу выгнать, 2. место, где пасется скот; пастбище[252]. Отсюда возникла версия, что под выгонцами следует понимать не политических изгнанников, а людей, связанных с пастушеским типом хозяйства и занятых отгонным скотоводством. Тот факт, что галицкие выгонцы пришли к месту сбора русских сил на тысяче ладей, привел к появлению еще одной версии: выгонцы спускались на своих приспособленных для плавания в море ладьях для занятия рыболовством у морских берегов. Наконец, еще одна версия сближает их с бродниками — другой категорией населения степей[253].

Полемику среди историков вызвало то место Ипатьевской летописи о том, что галицкие выгонцы «воидоша во Днѣпръ и возведоша порогы и сташа оу рѣкы Хорьтицѣ на бродоу оу Протолчи». Выражение «возведоша порогы» следует понимать как «преодолели пороги», «поднялись выше порогов». Исходя из этого В.Г. Ляскоронский предлагал перенести Протолчий брод в район выше порогов и связывал его с Проточами — реками, текущими параллельно Днепру, ниже Орели. По мнению А.А. Спицына, Протолчье следовало отнести к устьям реки Конские Воды. А.А. Астайкин полагал здесь ошибку в летописном тексте: «возведоша порогы» вместо требуемого по смыслу «возведоша къ порогы» или «возведоша до порогы»[254].

Но летописец не ошибался. Дело в том, что Днепр в своей порожистой части до постройки Днепрогэса прорывался через скалистые гранитные гряды Украинского кристаллического щита. Эти гряды подразделялись на две категории: если гряда прорезала русло реки по всей его ширине, от берега до берега, составляя род плотины с сильным перепадом воды, то она именовалась порогом; если же гряда заграждала только часть русла, оставляя в нем проход, то она называлась заборой. «Книга Большому Чертежу» уже после основных Днепровских порогов ниже острова Хортица называет «порог Белекова Забора». Именно его имела в виду Ипатьевская летопись[255].

Самым интересным для нас является вопрос — для чего русским князьям необходимо было такое огромное количество ладей? Их было достаточно для перевозки 35–40 тысяч человек исходя из сообщения «Повести временных лет», что в ладьях времен киевского князя Олега во время известного похода на Константинополь в начале X в. помещалось 40 воинов («а в корабли 40 мужь»). Исследователи, обращавшие внимание на данный факт, полагали, что речь должна идти об общем числе пришедших к Хортице выгонцев, у которых они насчитали 35–40 тысяч воинов[256]. Но вряд ли столько людей могло жить в этот период в Днестровско-Прутском междуречье.

Наконец на Днепровском правобережье, близ устья речки Хортицы (она является правым притоком Днепра)[257], собрались все русские рати, а также подошли половцы. Таким образом, все русско-половецкие силы были сконцентированы в один кулак. При этом главный лагерь русские князья расположили на острове Хортица, тем самым обезопасив себя от внезапного нападения.

Для переправы через реку был сооружен наплавной мост из ладей, поставленных рядом друг с другом. Ипатьевская летопись явно со слов очевидца сообщает: «Вся намъ по соухоу же Днѣпръ перешедшимъ». Е.Н. Тарасенко попытался определить его длину. В этом ему помог тот факт, что в 1902–1908 гг. на месте Кичкасского брода через реку был построен мост (взорванный махновцами в 1920 г.) протяженностью 336 м. Если предположить, что ширина каждой ладьи составляла 3 м, то для наплавного моста необходимо было чуть более ста ладей[258].

После сосредоточения главных сил перед русскими князьями встала необходимость выяснить планы противника — будут ли они форсировать Днепр, чтобы наступать на Киев? Это было не случайно. Францисканский миссионер Плано Карпини, путешествовавший к хану Батыю несколькими годами позже событий на Калке, отмечал хорошие навыки монголо-татарских воинов форсировать даже большие реки[259]. Подобная проблема стояла и перед монголо-татарами, пытавшимися выяснить планы русских и половцев.

Ипатьевская летопись сообщает, что вскоре на противоположном левом берегу Днепра появились воины противника, чтобы рассмотреть русские ладьи: «Пришедши же вѣсти во станы яко пришли соуть видѣтъ олядіи Роускыхъ». Услышав об этом, молодой князь Даниил Романович, а с ним и многие другие князья, сев на коней, бросились посмотреть вражеских конников. Те же, оглядев корабли, поспешили обратно. Мнения русских воевод относительно монголо-татар разделились: большинство из них, впервые столкнувшись с ними, высмеивали облик и оружие противника, полагая, что они уступают даже половцам. Однако опытный воевода Юрий Домажирич предупреждал, что они хорошо стреляют из луков и неплохо сражаются.

Е.Н. Тарасенко задался вопросом — каким образом еще до первого боя, да к тому же наблюдая их через реку, появилось мнение, что монголо-татары — неважные воины? Очевидно, такая оценка была дана по внешнему виду, поскольку в рядах противника не было видно тяжеловооруженной конницы, выделявшейся у половцев кольчугами и шлемами с масками для защиты лица. У монголо-татар войско состояло из легко вооруженных лучников, которые у половцев не отличались стойкостью и ратным искусством[260].

Прошло несколько дней, но русские войска по-прежнему не двигались с места, вероятно оттого, что не было донесений разведки о движениях монголо-татар. Судя по Новгородской первой и Тверской летописям, первым от бездействия устал Мстислав Галицкий. Переправившись вброд через Днепр с тысячью воинов, он ударил по сторожевым отрядам монголо-татар.

По предположению археолога М.В. Ельникова, это столкновение произошло «у известной по легендам и рассказам Саур-могилы… на реке Конка, где находят железные наконечники стрел времени позднего Средневековья». Речь идет о каменистом холме на правом берегу Конки, в 2 км к северо-западу от современного села Юльевка, примерно в 20 км от Хортицы.

Оставшиеся в живых бежали со своим воеводой Гемябеком и спрятались в половецком кургане. Не в силах удержать его, монголо-татары, чтобы спасти своего командующего, похоронили его живым в кургане. Расчет был построен на том, что русские вместе с половцами будут преследовать отступающих, а тем временем Гемябек покинет свое укрытие. Но здесь его нашли половцы и, с согласия князя Мстислава, убили его.

Многие историки, буквально понимая летописца, писали, что монголы закопали своего начальника живьем в землю. Но это не так. Более того, у нас имеется возможность уточнить место этого события, благодаря тому что еще со времен Древнего Рима при любых переходах тактика требовала устройства военных лагерей. Каждый вечер, невзирая на непогоду и усталость, римские легионеры должны были разбивать укрепленный лагерь (castra aestiva). Он мог предназначаться только для одной ночевки, либо чтобы провести в этом месте несколько дней, либо впоследствии стать постоянной базой. В любом случае схема его обустройства была одинакова. К концу дневного перехода вперед высылалась группа разведчиков для выбора места ночевки. Место будущего лагеря присматривал землемер, входивший в штат каждого легиона. Оно должно было быть удобным для обороны, для чего подыскивался подходящий холм или любая возвышенность. Также обращалось внимание на наличие поблизости источников воды. Благодаря этому неукоснительно соблюдаемому обычаю римская армия получала возможность нормального отдыха в укрепленном и охраняемом месте.

Подобную тактику использовали и кочевники при своих передвижениях по степи, стараясь выбирать для ночлегов древние городища или места, где можно было укрыться от врага. В начале 1950-х гг. около села Кирово Ореховского района Запорожской области (в 2016 г. оно было переименовано в Таврическое или Таврийское), расположенного примерно в 40 км от Хортицы, были случайно найдены остатки керамического водопровода и обожженные кирпичи. Карты XVIII в. фиксируют здесь мечети, часть кирпичей с которых пошла на сооружение крепостей Новой Днепровской укрепленной линии по реке Конка в 70-х гг. XVIII в. Очевидно, именно здесь и находился монголо-татарский лагерь, в котором попытался спрятаться Гемябек.

Напротив этого памятника, на левом берегу Конки, стояла еще одна — Мечеть-могила. Начиная с 2008 г. здесь велись раскопки, выявившие остатки двух сооружений с фундаментом из известняковых и глиняных плит и кирпичными стенами, облицованными цветными камнями. Часть плит была украшена растительным орнаментом, а пол укрыт бирюзовыми, синими, желтыми стеклами. Это может свидетельствовать, что тут были мечеть и мавзолей[261]. Где-то здесь хотел найти убежище Гемябек. Поскольку в русском языке слово «мавзолей» впервые появляется лишь в XVIII в.[262], летописец предпочел описать его значение надгробное сооружение, гробница привычным словом «курган».

В 2017 г. вышла статья венгерского историка Стивена Поу, в том же году переведенная на русский язык, в которой тот выдвинул версию — убитый воевода Гемябек был не кем иным, как Джебе, одним из руководителей западного похода монголов. Данный вывод исследователь основывал на том, что при переводе на русский язык имя Джебе превратилось в Гемябека. Подобное предположение не нашло сторонников и вызвало вполне обоснованную критику отечественных востоковедов, доказавших на лингвистическом материале невозможность данной трансформации[263].

Вполне оправданным будет предположение, что перед смертью Гемябека допрашивали «с пристрастием» и он сообщил об отходе монголо-татар. Тем самым планы противника были раскрыты.

Дальнейшие действия развивались следующим образом. Вернувшись с победой в лагерь, Мстислав Галицкий стал уговаривать союзников переправиться через Днепр и идти в Половецкое поле: «Мстислав и другой Мстислав! Не стойте, пойдем против них». Это предложение было поддержанно молодыми князьями, жаждавшими воинских подвигов, и в итоге решено было переправляться всем войском через «бродъ на Протолчи». В летописях неоднократно встречается слово «протолчи», которое издатели дают то с прописной, то со строчной буквы, в зависимости от того, считают они его нарицательным или же именем собственным.

Согласно словарю И.И. Срезневского, слово «протолчи» означает «сжатое речное русло, быстрину»[264]. По мнению К.В. Кудряшова, речь идет об имени собственном: «Протолчи помещались ниже порогов, но выше острова Хортица, на том самом броду, который с незапамятных времен служил известным местом переправы через Днепр»[265].

Ипатьевская летопись уточняет, что переправа княжеских дружин и половцев на левобережье Днепра произошла во вторник. Оценивая это решение русских князей, некоторые историки утверждают, что тем самым «монголы решили навязать свой план сражения — вынудить русских перейти на левый, более низкий берег Днепра и заманить вглубь половецких степей, ослабив тем самым их силу»[266]. Другие еще более категоричны: «Первое соприкосновение с врагом принесло успех, и окрыленные им князья решили переправиться через Днепр, чтобы настигнуть противника. Русские ратники в данном случае попались на обычную хитрость, которую монголо-татары применяли достаточно часто». При этом обычно ссылаются на свидетельство Плано Карпини, побывавшего в Монголии в 40-х годах XIII в., о тактике монгольских войск: «Следует знать, что, когда они видят врагов, они направляются к ним, и каждый выпускает по три или четыре стрелы в своих противников, и если они видят, что не могут тех победить, то отступают назад к своим. И это они делают для обмана, а именно чтобы противники последовали за ними к тем местам, где они устроили засаду. И если враги следуют за ними в упомянутую засаду, то они их окружают и таким образом — ранят и убивают»[267].

Рашид ад-Дин сообщает, что монголо-татары «напали на страну урусов [Русь] и на находящихся там кипчаков. К этому времени те уже заручились помощью и собрали многочисленное войско. Когда монголы увидели их превосходство, они стали отступать»[268]. Тем самым монголо-татарское командование отказалось от планов форсирования Днепра и войны на его правобережье, где войска могли легко попасть в окружение. Выбрав тактику отхода, можно было сохранить свои силы.

Двигаться в восточном направлении монголо-татары могли по двум главным степным шляхам — Муравскому и Кальмиусскому. Тем самым перед русскими ратями встала задача перерезать эти пути, и определился маршрут их дальнейшего движения к реке Калке.

Как уже говорилось, на современных картах название реки Калки отсутствует. Ее поиски начались еще в XVIII в. Немецкий и русский ученый-энциклопедист П.С. Паллас (1741–1811) полагал, что под ее именем скрывалась река Берда[269]. В.Н. Татищев отождествил Калку с рекой Кальмиус, длиной 209 км, впадающей в Азовское море в районе Мариуполя: «И оттуда идоша по них 8 дней и до реки Калки (мню, Калмиус)»[270].

Вновь этот вопрос в начале XX в. поднял историк В.Г. Ляскоронский. Для начала он усомнился в том, что, если принимать за Калку нынешний Кальмиус, русские рати углубились в степь, отойдя так далеко от границ Руси. Думать так заставило одно место из Новгородской первой летописи, рассказывающей об устройстве Мстиславом Киевским лагеря на каменистом месте «надъ рѣкою надъ Калкомъ», в котором он оборонялся три дня, тогда как «ини же Татари поидоша по русскыхъ князихъ, бьючи до Днѣпря». Это упоминание, на его взгляд, указывает на близость Калки к Днепру. Усомнился исследователь и в том, что русские рати шли от места переправы до Калки 8 или 9 дней. То обстоятельство, что в Ипатьевской летописи после цифры 8 стоит слово «дни», а в Новгородской первой после цифры 9 слово «днии» или «дний», навело В.Г. Ляскоронского на мысль, что в летописи была допущена цифровая ошибка, состоящая, по-видимому, в том, что цифра 8 была поставлена вместо цифры 2, очень схожей с предыдущей по своему буквенному начертанию. Если бы в Ипатьевской летописи стояла цифра 8 или 9, то следующее слово, в силу русской речи, должно было бы стоять в родительном падеже множественного числа, а от слова «день» по-церковнославянски будет также «день», но никак не «дни» или «дний». Последнее же возможно в том случае, если бы стояло числительное 2 или 3; например, «шли 2 дни».

Тот факт, что в походе против монголо-татар активное участие принимали князья Днепровского левобережья: черниговский, путивльский, курский, переяславский и другие князья указанной области, также свидетельствует в пользу того, что боевые действия шли близ границ указанных земель и задевали их существенные интересы.

Обратил внимание В.Г. Ляскоронский и на упоминание летописью бродников, воевода которых Плоскиня сыграл негативную роль в пленении Мстислава Киевского. По его мнению, бродники получили свое название от дела, которым постоянно занимались, — охраны бродов. Они были вооруженными поселенцами, защищавшими дороги, проходившие через южнорусские степи. При этом местность по течению Днепра, начиная от устья Ворсклы вплоть до порогов, может быть названа страной бродов. Район между Днепром и нижним течением Самары являлся стратегическим пунктом для обороны русских рубежей, который охраняли бродники. Взглянув на карту бассейна реки Самары, видим, что несколько ниже Новомосковска в Самару впадает небольшая речка Кильчень, через которую близ ее устья проходил большой тракт из Екатеринослава (позднее Днепропетровск) на Новомосковск. Именно ее, протекавшую у южной границы Переяславского княжества, В.Г. Ляскоронский соотнес с летописной Калкой[271].

Весной 1910 г. во время обсуждения гипотезы В.Г. Ляскоронского в Археологическом кабинете Санкт-Петербургского университета его взгляды были признаны неприемлемыми, и исследователи вновь вернулись к прежнему мнению, отождествляя Калку с Кальмиусом или Кальчиком.

Позднее была даже сделана попытка объяснить, каким образом гидроним Калка превратился в Кальмиус. Дело в том, что в этом районе протекают две реки с похожими названиями — Кальмиус и Миус (длиной 258 км, также впадает в Азовское море). Было высказано мнение, что обе реки в древнейшие времена назывались Калкой (или Калой). Топонимическая неразбериха, когда две реки имели одинаковые названия, привела к тому, что славяне для их различения в одной из них использовали две формы: славянскую Калка (из индоевр. *kal — «черный, грязный») и тюркскую Миус — «угол, рог» (Калка + Миус = Кальмиус). Первичное Калка, таким образом, полностью соответствует гидрографической характеристике Кальмиуса — реки с грязной и очень минерализованной водой, вязким грунтом и берегами[272].

Относительно недавно украинским историком Б.В. Черкасом было высказано мнение, что Калку следует искать ближе к Днепру. Основанием для этого стало то, что Калка также фигурирует в связи с поражением Мамая от Тохтамыша в 1380 г. Согласно крымскому историку XVIII в. Кирими, это произошло близ реки Конские Воды. Вторым источником послужили записки францисканского монаха Бенедикта Поляка (ок. 1202 — ок. 1280), сопровождавшего в 1245 г. Иоанна де Плано Карпини, посла папы римского Иннокентия IV, в Каракорум и бывшего его секретарем. По возвращении они оба описали свое путешествие. Отчет брата Бенедикта лег в основу «Истории Тартар» анонимного автора, которого принято именовать Ц. де Бридиа (ибо он подписался только инициалом С), сохранившейся в рукописи XV в. Она впервые была издана в 1965 г. (русский перевод появился в 2002 г.) и представляет собой переработанный и сокращенный вариант произведения Бенедикта Поляка, хотя и повторяющий во многом известный труд папского посла, но содержащий подробности, не вошедшие в него. В своем упоминании о Калке он писал, что «команы, объединившись со всеми русскими [князьями], бились с тартарами между двумя ручейками — название одного из них Калк, а другой Кониуззу, то есть „вода овец“, ведь кони по-тартарски означает на латыни oves (овцы), а уззу — aqua (вода), и они были разгромлены тар-тарами. Крови с обеих сторон было пролито до самых конских уздечек, как передавали те, кто участвовал в сражении»[273]. Как было выяснено исследователями «Книги Большому Чертежу», в которой упоминаются Овечьи Воды[274], этот гидроним тождествен Конским Водам (современной реке Конке, левому притоку Днепра).

Однако большинство исследователей придерживается взгляда, что под Калкой следует понимать реку Кальчик длиной 88 км, правый приток Кальмиуса, впадающий в него в 6 км от устья последнего. Именно этого мнения, впервые высказанного еще в XIX в., единодушно придерживались авторы второго и третьего изданий «Большой советской энциклопедии» и «Большой российской энциклопедии»[275].

Но где именно на этой реке произошло сражение? Исходя из того, что битва должна была оставить вещественные следы (в первую очередь захоронения), в конце XIX в. были предприняты первые археологические раскопки с целью поисков места битвы. Их провел военный историк генерал-лейтенант Н.Е. Бранденбург (1839–1903). Будучи заведующим Артиллерийским музеем в Санкт-Петербурге, он уделял много внимания вопросам изысканий и раскопок на полях древних битв, фактически став основателем военной археологии в России. В 1888 г. им были обследованы курганы близ Мариуполя, по правому и левому берегу Кальчика близ селения Старый Крым.

При этом исследователь активно использовал информацию здешних обитателей. Ими с 1823 по 1941 г. были немцы-переселенцы из Западной Пруссии, Бадена и Гессена и их потомки.

В 1889 г. внимание Н.Е. Бранденбурга привлекло место на левом берегу Кальчика близ колонии Киршвальд (ныне — Вишневатое), изобилующее, по словам местных жителей, человеческими костями. Там же в 3 верстах западнее Кальчика, по дороге в Грунау (ныне — Розовка) им была обследована группа из нескольких курганов, лежащих около огромной насыпи, носящей название Широкая могила. По словам колонистов, один из курганов был разрыт и в нем были найден остов лошади и всадника, седло, стремя и сабля.

Верстах в двух от правого берега Кальчика, в его верховьях, к востоку от Киршвальда, по дороге на селение Малый Янисоль (ныне — Малоянисоль), располагалась группа курганов, среди которых выделялся огромный курган (вышиной до 4 саженей, то есть до 9 м, и около 240 шагов в окружности), называемый Чумацкой могилой. Еще одна группа курганов — из одного большого и восьми малых — была обнаружена в 12 верстах от села Темрюк (в 1948–2016 гг. и ныне Старченково) на правой стороне речки Каратыш (приток Берды). На главном кургане еще сохранялась характерная половецкая каменная баба из красноватого гранита, обращенная лицом на восток.

Особое внимание Н.Е. Бранденбурга привлекли так называемые «Каменные могилы». «Местность чрезвычайно любопытная, — писал он, — ибо среди ровной степи вдруг попадаешь точно на Кавказ! На пространстве около десятины или двух громоздятся тесно скученные высокие гранитные скалы, прозванные каменными могилами. Впечатление вполне грандиозное». По словам жителей лежащей рядом колонии Гросс-Вердер (ныне — Мариновка), на окружающих полях нередко выпахивали человеческие кости[276].

Работы Н.Е. Бранденбурга послужили материалом для статьи И. Шмакова, по мнению которого битва происходила «на р. Кальчике, на полях немецких колоний: Киршвальд № 1, Шенбаум № 4, Розен-Гартен № 3, Беломежа № 20, Руденви-ца № 22 и Большая Кальчиновка № 21». Относительно лагеря Мстислава Киевского он писал: «От этой местности в 6 верстах на овраге Караташ (черный камень) находится скалистая и крутая возвышенность, имеющая вид природного бастиона. Немудрено, что укрепившийся здесь великий князь киевский Мстислав Романович успешно отражал татарские приступы, и только измена Плоскини заставила его выступить из этой неприступной позиции»[277].

Летом 1904 г. в рамках подготовки к XIII археологическому съезду в Екатеринославе Е.П. Трефильевым были проведены раскопки близ Чермалыка, Корани, Ласпи, Чердаклы и Малого Янисоля, но им были вскрыты курганы исключительно со скифскими и кочевническими погребениями, то есть не относящиеся к битве на Калке[278].

Летом 1910 г. Русским военно-историческим обществом сюда направляется новая экспедиция во главе с В.В. Саханевым (1885–1940). Его заслугой стало привлечение к определению места битвы «Книги Большому Чертежу».

Под этим названием понимают текстовое описание двух крупнейших не сохранившихся географических карт Русского государства второй половины XVI — начала XVII в. Полагают, что первая из них («старый чертеж») имела размеры около 1,3 на 1,4 м при масштабе около 1:2,7 млн, охватывая основную территорию Русского государства и сопредельных земель — от Белого до Черного моря, от побережья Финского залива до реки Обь. Считается, что ее в единственном экземпляре выполнили во второй половине XVI в. специально для царя. В дополнение к ней был выполнен «чертеж Полю», изображавший земли между левыми притоками Днепра и правыми притоками Дона — от Москвы до Черного моря, включая Крым. Именно с этого направления совершали свои набеги крымские татары.

После Смутного времени и знаменитого московского пожара 1626 г. выяснилось, что «старый чертеж всему Московскому государству по все окрестные государства», сделанный «при прежних государях», пришел в такую ветхость, что «впредь по нём урочищ смотреть не можно». В 1627 г. в Разрядном приказе подьячим А.И. Мезенцевым было составлено описание карт, содержащее около 2 тысяч топонимов и свыше 1,5 тысячи величин расстояний. Дошедшее до нашего времени в многочисленных списках это описание является ценнейшим источником по географии России XVI–XVII вв.[279]

В нем описание Кальмиусского шляха содержит такое перечисление рек: переехав Северский Донец, надо ехать на Белый Колодезь, «а от Белого Колодезя к верх речке Крымке; а от речки от Крымки к верх речке Миюсу. А от верх речки Миюса к верх речке Елкуваты; а верх речки Елкуваты курган высок, а на нем 3 человека каменных. А от речки Елкуваты к верху речкам к Калам. А те речки все по левои стороне тое дороги пали в море. А по правои стороне тое дороги река Тор. А от речек от Кал к речке к Каратошу и речка Каратош перелести. А от речки Коратоша к речке к Берлу. А от тои речки к другои речке к Берлу»[280]. Поскольку на современной карте все речки легко узнаются, название «речек Кал» приходится на долю Кальмиуса и Кальчика — таков был вывод В.В. Саханева.

Он же определил путь русских ратей от места переправы у Хортицы к Калке. Большую помощь в этом оказала гипсометрическая карта Европейской России выдающегося русского геодезиста А.А. Тилло (1839–1899). Изданная в 1896 г. в масштабе 40 верст в дюйме, она обратила на себя всеобщее внимание тем, что впервые давала правильные представления об орографии внутренних районов России (именно А.А. Тилло дал названия Среднерусской и Приволжской возвышенностям, которые помещаются на любых физических картах Европы). Карта Тилло устанавливала, что от Хортицы до верховьев Кальчика идет удобный существующий и поныне прямой путь по водоразделу между реками с севера (Московкой, Большой Терсой и Гайчуром) и с юга (Конка и ее притоки), оставляя пересеченные ими местности по сторонам.

Выполнить намеченный план экспедиции не удалось из-за эпидемии холеры. Тем не менее в ходе работы было проверено выдвинутое еще И. Шмаковым предположение, что лагерь Мстислава Киевского располагался в скалах, местное название которых — Каменные могилы, на правом берегу речки Каратыш, недалеко от ее истока. В.В. Саханев подчеркнул выгодную позицию здешних мест для обороняющихся: «Подъем на вершины крайне тяжел, так как поверхность камней гладкая и скользкая; нога не имеет упора и срывается, так что в иных местах возможно взобраться на скалы лишь на четвереньках».

Им также была намечена дальнейшая программа исследований, в которой предполагалось обследовать треугольник, образуемый течением Кальчика выше села Малый Янисоль, не забывая указаний летописи о стоянке Мстислава Киевского[281]. Однако начавшаяся Первая мировая война, революционные события поставили крест на этих планах.

К сожалению, в плане археологии здешним местам в советский период не повезло. В конце 1920-х гг. локализацией места битвы на Калке занялся сотрудник Мариупольского краеведческого музея П.М. Пиневич. В 1927 г., приступив к работе в музее, он запланировал изучение в археологическом отношении только что образованного в апреле этого года заповедника «Каменные могилы» и местности вокруг него «радиусом 7–8 верст в поисках предполагаемого места битвы на Калке». Но все ограничилось простым обследованием во время экскурсий археологического кружка под его руководством. Тем не менее он пришел к убеждению, что «Каменные могилы» и местность в треугольнике между Розовкой, Кальчиновкой и селом Темрюк (современное Старченково) представляют возможное место сражения[282].

В 1954 г. к вопросу о месте битвы на Калке обратился известный специалист в области исторической географии К.В. Кудряшов (1885–1962). В журнале «Вопросы истории» он опубликовал заметку, представлявшую ответ школьным учителям А.С. Пшеничному и И.Г. Сарбаш из Сталинской (позднее Донецкой) области, просившим «осветить вопрос о месте битвы на Калке». Согласно К.В. Кудряшову, разгром Мстислава Удатного состоялся у истоков Кальчика, а лагерь Мстислава Киевского, отождествляемый с «Каменными могилами», был расположен в одном из понижений ее восточной гряды и был прикрыт с востока речкой Каратыш[283]. Сейчас эта местность носит другой характер. Если прежде Каратыш протекал в балке с крутыми берегами, то в конце 1960-х годов его течение перегородили 200-метровой плотиной, и образовалось искусственное озеро площадью 20 га с глубинами до 6–7 м[284]. Точка зрения К.В. Кудряшова нашла поддержку в последующей историографии[285].

В.К. Романов попытался наметить место битвы другим путем, исходя из того, что известен пункт переправы русских ратей через Днепр — остров Хортица. По свидетельству Новгородской первой летописи, от Хортицы до реки Калки половцы и русские шли 8 дней, а на 9-й день произошла битва. По данным же Ипатьевской летописи, они шли 8 дней, включая день битвы. Но при этом последняя отсчитывала путь союзников не от Хортицы, а от места разгрома сторожевого отряда монголо-татар. В движении же союзники находились примерно семь дней. Полагая, что за день русское войско проходило по 32 км, за семь дней оно должно было пройти 224 км. Проведя от Хортицы дугу радиусом в 224 км, получаем известные пределы, до которых могло дойти войско союзников. На востоке эти пределы ограничиваются бассейном реки Миус.

Если учитывать, что движение союзников от Хортицы до места битвы шло отнюдь не по прямой, то битва должна была произойти явно западнее бассейна Миуса. По картографическим данным XIX в., расстояние от Хортицы (крепость Александровская) до верхнего течения реки Кальчик (поселок Киршвальд; ныне село Вишневатое) составляло 197 верст, или около 210 км. Последняя цифра близка теоретической цифре в 224 км. Это говорит в пользу того, что сражение происходило в районе реки Кальчик. Сопоставление соображений о месте Калкской битвы, высказанных И. Шмаковым, В.В. Саханевым, К.В. Кудряшовым и Е.С. Отиным (1932–2015), с данными картографических материалов XVIII–XIX вв. привело В.К. Романова к выводу, что наиболее вероятным местом сражения является район села Малоянисоль в среднем течении реки Кальчик[286].

Через несколько лет данное предположение нашло археологическое подтверждение. Весной 1990 г. школьники села Кировского (с 2016 г. — Диановка) во время полевых работ обнаружили кости человека, коня и шлем с маской. Из земли также извлекли саблю, наконечник ножен, стремя, обрывки кольчуги, бронзовую пуговицу. Все находки были переданы в школьный музей.

В 2001 г. они заинтересовали местного археолога Э.Е. Кравченко. Было осмотрено место находки. Оно находилось примерно в 1,5 км к северу от соседнего села Куйбышево (так с 1956 по 1995 г. именовалось нынешнее село Малоянисоль) в верховьях небольшой балки, соединяющейся с более крупной балкой, по которой протекает ручей, представляющий собой левый приток реки Кальчик, именуемый местными жителями как Калка. Останки и сопровождавшие их предметы залегали компактно и располагались примерно на середине левого склона небольшой балки. От реки Кальчик место погребения было закрыто высоким холмом и с ее правого берега не просматривалось. На поверхности оно появилось вследствие эрозионных процессов.

Осмотр шлема с вырезом спереди под маску и самой маски, а также сабли заставил Э.Е. Кравченко предположить, что это — предметы предмонгольского периода, характерные для погребений черных клобуков (так именовались тюркские вассалы киевских князей, расселенные в Поросье начиная с конца XI в.).

Калкинское погребение близко аналогичным захоронениям, обнаруженным археологами в Поросье, но отличается от них специфическими чертами: отсутствием курганной насыпи над могилой, а также бытовых предметов, предназначавшихся для использования в загробной жизни. Необычен и выбор места захоронения (склон холма), свидетельствующий о том, что главной задачей устроителей могилы являлась задача спрятать его. Наличие могилы в низине, отсутствие кургана могло быть обусловлено боязнью, что над могилой могут надругаться. По всей видимости, социальный статус покойного был очень высок, чтобы его просто оставить без погребения, а обстановка не позволяла выполнить все требования погребального обряда. Все это позволило связать найденное погребение с событиями битвы на Калке[287].

Данная находка вступала в определенное противоречие со сложившимся мнением о месте битвы в районе «Каменных могил», что заставило Е.Н. Тарасенко рассмотреть все возможные варианты, о которых когда-либо высказывались историки и краеведы. За основу он взял методику В.К. Романова, по которой следовало отсчитать километраж пути, проделанного русско-половецкими войсками с момента переправы у Хортицы. В свое время К.В. Кудряшов, используя немногочисленные летописные указания, пришел к выводу, что в домонгольский период русские полки (конница и пехота) делали обычно дневной переход в среднем около 25 верст. Конечно, в случае необходимости один или даже два перехода подряд русские войска могли совершить и на более значительное расстояние (например, Даниил Галицкий в 1245 г. вышел из Холма и дошел до Люблина, то есть сделал переход около 45–50 верст). Но подобные переходы были единичными[288]. Исходя из 9 дневных переходов по 25 км для смешанной (конной и пешей) русско-половецкой рати Е.Н. Тарасенко получил 225 км. Проведя на карте дугу радиусом 225 км, получаем, что русские рати, даже если бы они двигались строго по прямой линии, не могли продвинуться восточнее реки Мокрый Еланчик[289].

Другим фактором, определяющим место битвы, стало указание летописца, что Мстислав Киевский расположил свой лагерь на «месте каменистом». Проблема заключается в том, что подобных мест в этом районе много. С геологической точки зрения Северное Приазовье является крайней юго-восточной частью Украинского кристаллического щита. Около 3 млрд лет назад здесь находились горы, которые, постоянно разрушаясь, были погребены под осадочными отложениями. Тем не менее в ряде случаев остатки горных пород до сих пор выходят на дневную поверхность.

Е.Н. Тарасенко выделил три наиболее перспективных места для поиска расположения лагеря Мстислава Киевского. Первым он, вслед за предшественниками, назвал нынешний заповедник «Каменные могилы» в 6–7 км от современного поселка Розовка Запорожской области. Обширные выходы на поверхность древних скальных пород образовали здесь целую горную систему в миниатюре, отдельные вершины которой поднимаются на 50–70 м над окружающей степью[290].

Вместе с тем, по мнению Е.Н. Тарасенко, расчет расстояний от переправы через Днепр до «Каменных могил» дает менее 7 дневных переходов. Вторым аргументом «против» стало то, что река Каратыш, над которой возвышается восточная гряда «Каменных могил», отношения к Калке не имеет — последняя (если за нее принимать Кальчик) лежит восточнее.

Вторым перспективным местом, на взгляд Е.Н. Тарасенко, является курган Могила-Серединовка, в километре к югу от современного села Шевченко, на правобережье Кальчика, долина которого заполнена одноименным водохранилищем. Здесь имеются несколько куполообразных выходов розового гранита на поверхность. Хотя это место ни по высоте, ни по площади гранитных обнажений, ни по крутизне склонов не идет ни в какое сравнение с «Каменными могилами», расчет движения русских сил от переправы дает почти 8 дневных переходов, что гораздо ближе летописным известиям. Вместе с тем склоны кургана Могила-Серединовка недостаточно круты, чтобы создать препятствия для штурма.

Еще одним возможным местом сражения называли долину реки Кальмиус у села Гранитное, где также имеется «место каменистое». Расчет расстояния от переправы через Днепр дает почти 9 дневных переходов, что точно совпадает с данными Новгородской первой летописи. Правда, это место представляет собой не гористое возвышение, а просто крутые прибрежные обрывы. Организовать круговую оборону осажденного лагеря можно, только отгородив такой мыс с крутыми берегами от степи рядом телег.

П.М. Пиневич также упоминал «взгорье между р. Кальмиусом и р. Кальчиком возле г. Мариуполя». Но оценкой этого места никто не занимался, тем более что оно находится слишком близко от Азовского моря. Между тем ни в одном источнике о близости моря к месту сражения ничего не говорится[291].

Окончательный выбор в пользу «Каменных могил» как места лагеря Мстислава Киевского дает «Книга Большому Чертежу», в которой говорится о наличии на Кальмиусском шляхе брода через речку Каратош (ныне Каратыш)[292]. Что касается двух «речек Кал», то, судя по карте, под ними следует понимать 1) реку Кальчик длиной 88 км, имеющую исток у села Кальчиновка (на границе Запорожской области и Донецкой народной республики) и впадающую в Кальмиус в 6 км от его устья на территории Мариуполя, и 2) расположенный восточнее его левый приток Малый Кальчик длиной 38 км.

Именно в этом районе развернулись главные события.