Битва на Калке. 1223 г.

Глава 7 КАТАСТРОФА

Продвижение русских дружин после переправы через Днепр шло вполне успешно. Для воссоздания общей картины событий необходимо использовать показания как Ипатьевской, так и Новгородской первой летописей.

Как уже говорилось, войска в степи двигались, применяясь к рельефу местности, как правило, по водоразделам рек. Этому способствовало то, что от главных «татарских шляхов» отходили менее значительные дороги. В нашем случае речь должна идти о маршруте вдоль реки Конки. Затем русские рати, преследуя монголо-татар, должны были выйти к водораздельным высотам, отделяющим бассейн Берды (с юга) от верховий Гайчура, Янчура и Кобыльной (с севера). Здесь они выходили на Кальмиусский шлях, по которому двигались основные силы монголо-татар.

Ипатьевская летопись сообщает, что вскоре после форсирования Днепра русские рати нагнали монголо-татар, сопровождавших стада скота, победили их и захватили массу животных. Подобная деталь ярко характеризует особенности передвижения монголо-татар по степи. Они не имели колесных обозов, а все, что они везли с собой, было навьючено на многочисленных лошадей и верблюдов. Каждый воин имел с собой несколько запасных — «заводных» — лошадей. Также своим ходом двигались стада, дававшие войскам пищу. Такой уклад воинского быта позволял армии кочевников превосходить по скорости передвижения любую другую[293].

В Новгородской первой летописи, в отличие от Ипатьевской, данный эпизод отсутствует. Но это же обстоятельство позволяет определить место захвата скота. Если новгородский летописец сообщает, что от Днепра до Калки шли девять дней, то Ипатьевская летопись говорит о восьми днях пути, однако при этом уточняет, что это число следует отсчитывать с момента захвата скота. Таким образом, можно говорить, что к этому моменту русские рати удалились от Днепра на день пути. Взглянув на карту, видим, что здесь путь русских ратей пересекал Муравский шлях. Именно по нему монголо-татары гнали свой скот.

Через восемь или девять дней (в зависимости от начальной точки отсчета пути) русский авангард во главе с Мстиславом Галицким достиг реки Калки (нынешний Кальчик). Судя по Ипатьевской летописи (новгородский летописец в данном случае молчит), здесь его встретила монголо-татарская сторожа. Разгорелся скоротечный бой, в ходе которого погиб воевода Иван Дмитриевич и «иная два с нимъ». Успех был на стороне русских, и противник вынужден был отойти на «прочую реку Калку» (Малый Кальчик).

Что касается Мстислава Киевского, то он двигался в арьергарде. Причиной тому было то, что его рать в значительной части представляла собой пехоту, сопровождавшую возы с припасами и вооружением. Во время похода ратники шли налегке, а оружие, латы и т. п. везли на телегах. Выйдя вдоль реки Конки на Кальмиусский шлях, киевский князь подошел к речке Каратош, через которую, согласно «Книге Большому Чертежу», необходимо было переправиться вброд: «речка Каратош перелести». Но если для конницы в этом не было особой трудности, то для пехоты, в особенности для обоза, переправа представляла достаточно серьезную задачу. Поэтому Мстислав Киевский вынужден был здесь остановиться.

Заключительная часть похода русских войск и их столкновение с монголо-татарами содержит еще одну загадку. Как уже говорилось, русские княжеские дружины этого периода были смешанными: в их состав входила как пехота, так и конница, и шли со средней скоростью около 25 км в день. Основной ударной силой монголо-татарской армии являлась кавалерия, скорость которой заметно выше[294]. Исходя из того, что нормальная суточная работа лошади обычно равна 7–8 часам при средней скорости движения в 7–8 км в час, величина суточного конного перехода оценивается в 50–60 км.

При этом если русские летописи определяют преследование монголо-татар до Калки 8–9 днями, то, согласно Ибн аль-Асиру, «татары не переставали отступать, а те [русские] гнались по следам их 12 дней». О тех же 12 днях отступления монголо-татар говорит и Рашид ад-Дин[295]. Такое же количество дней, за которые русское войско добиралось от Днепра до Калки, видим и в сочинениях польских историков Яна Длугоша (1415–1480) и Матвея Меховского (1457–1523)[296].

Е.Н. Тарасенко, пытаясь объяснить противоречие между количеством дней, затраченных противниками до перехода к Калке, предположил, что переправа русских войск через Днепр заняла три дня (3+9=12 дней)[297]. Однако эта версия не учитывает разницы в скорости конных и смешанных ратей.

В связи с этим С.В. Цыб недоумевал: «Набор таких аморфных в хронологическом смысле сведений… невозможно использовать для реконструкции точной хронологии передвижения русских от Южной Руси до Калки». К этому добавляется непонятное сообщение Рашид-ад-Дина, что с русскими и половцами монголо-татары «сражались в течение одной недели»[298]. В результате исследователь делал неутешительный вывод: «согласование всех этих противоречивых или сомнительных относительных показаний — дело будущего»[299].

Между тем разгадка разницы между показаниями в 8–9 и 12 дней объясняется достаточно просто: противники двигались не друг за другом, как полагает большинство исследователей, а сходящимися курсами. Монголо-татары шли из Крыма, а русские рати, чтобы перехватить их, подходили по дороге вдоль реки Конки к Кальмиусскому шляху — главному пути отступления монголо-татар. Что касается скорости их передвижения, то она была далека от максимальной. Вместе с ними двигались стада скота, обессиленного после зимовки, которые не могли быстро передвигаться.

Гораздо большую загадку содержит упоминание Яном Длу-гошем 17 дней, когда он пишет о том, что русские князья после форсирования Днепра «через двенадцать переходов достигли реки Калчи, где уже разбили свой лагерь татары. Татары, не дав русским и половцам времени на передышку, немедленно напали на них в семнадцатый день».

Эта же цифра фигурирует в других русских летописях XV в., сообщающих, что после убийства послов первого монголо-татарского посольства «идошя Русь противу 17 днии» (Рогожский летописец, Летопись Авраамки, Новгородская четвертая, Новгородская по списку П.П. Дубровского, Новгородская Карамзинская летописи). Что означает данное количество дней? А.А. Астайкин исходя из средней скорости русских ратей около 22–23,5 км в сутки полагает, что речь должна идти о почти 400-километровом походе из Заруба (под Каневом) вдоль Днепра к Хортице[300]. Но как это соотносится с показанием Яна Длугоша, что монголо-татары на Калке вступили в бой «в семнадцатый день», остается неясным.

Между тем находится самое простое объяснение этих цифр. Для этого необходимо вновь обратиться к календарю за 1223 г. Как мы помним, второе посольство монголо-татар означало формальное обьявление войны, и именно с этого момента считался начальный срок военной кампании.

Как было показано выше, битва на Калке должна датироваться 30 мая 1323 г. Отсчитывая по календарю 17 дней, получаем воскресенье 14 мая. Именно в этот день монголо-татарские послы из второго посольства объявили войну. Но движение войск началось лишь через пять дней — в пятницу 19 мая: еще не был известен ответ русских князей на предъявленный им ультиматум, требовалось время, чтобы послы добрались от Хортицы до Крыма, где была сосредоточена монголо-татарская армия. Также нужно было обсудить направление дальнейших действий (именно с этой целью появились разведчики монголо-татар, чтобы оценить число русских ладей на Днепре).

Русские рати простояли на Хортице больше недели — из-за отсутствия сведений о планах противника. И только после взятия в плен Гемябека из его допроса выяснилось, что монголо-татары начали движение по Кальмиусскому шляху. Именно тогда был дан приказ форсировать Днепр. Ипатьевская летопись сохранила свидетельство очевидца, что переправа прошла во вторник, после чего дружины русских князей достигли Калки на девятый день. Тем самым переход через Днепр датируем вторником 23 мая. Отсчитывая от этого числа девять дней, получаем 31 мая — именно ту дату, которая указана в Новгородской первой летописи. Но точной, как было показано выше, является Лаврентьевская летопись, датирующая битву 30 мая, «на память святаго мученика Еремиа». Ссылка на память святого, празднование которого приходилось на следующий день, ясно показывает, что сражение проходило вечером во вторник 30 мая, когда по церковным правилам уже наступил следующий день.

Как признавал А.В. Эммаусский, «летописи не дают нам полных сведений о расположении русско-половецких отрядов перед битвой на Калке». Тем не менее он пытался решить эту проблему, полагая, что «расположение русско-половецких сил в битве при Калке в точности соответствовало боевому построению русских, выработанному еще в XI–XII вв. и примененному князем Игорем Святославичем Северским, героем „Слова о полку Игореве“, в битве с половцами… [он] построил свои войска в три линии»[301].

Но соответствуют ли подобные построения реалиям XIII в.? Известно, что линейная тактика боя появилась только с развитием огнестрельного оружия. Войска начали строить шеренгами, а для непрерывной стрельбы употребляли караколь — выстрелив, первая шеренга проходила сквозь строй, становилась сзади и начинала перезаряжать свое оружие. К моменту, когда оно оказывалось вновь заряженным, другая шеренга, сделав выстрел, пропускала первую, которая вновь оказывалась впереди. Такая тактика позволяла значительно эффективнее использовать огнестрельное оружие, одновременно ведя огонь из наибольшего количества ружей. Кроме того, построения меньшей глубины были менее уязвимы для артиллерии. Считается, что впервые подобную тактику применил Мориц Оранский (1567–1625) с организованной им голландской армией, когда войска строились в 10 шеренг. Тактика войск сводилась в основном к фронтальному столкновению. В русских войсках элементы линейной тактики впервые были применены в сражении при Добрыничах (1605).

Следующим этапом в развитии линейной тактики стали реформы Густава Адольфа II в шведской армии в период Тридцатилетней войны. Он облегчил мушкеты, убрал подсошник (подставку для стрельбы) и выстроил стрелков всего в шесть шеренг. Также он отказался от караколи. Солдаты должны были строиться плотнее и стрелять несколькими шеренгами сразу. Фланги прикрывала кавалерия.

В конце XVII в. был изобретен штык, который прилаживался к мушкету, а его скорострельность была доведена до 4–5 выстрелов в минуту. Это привело к окончательной победе линейной тактики. Вплоть до эпохи революционных войн во Франции конца XVIII в. армии строились в две-три сплошные линии, на флангах располагалась кавалерия. Число шеренг в линиях постепенно сократилось с пяти-шести до трех. Артиллерия располагалась между пехотными полками.

Как видим, в построении А.В. Эммаусского отразились взгляды историков эпохи массового применения огнестрельного оружия, которого в XIII в. не существовало.

Примерно такого же уровня «объективности» карты сражения на Калке А. Голыженкова, А.А. Астайкина, Д.Г. Хрусталева[302], не учитывающие реалий театра сражения на Калке, растянувшегося в длину минимум на 20 км.

Поэтому приходится вновь обратиться к Новгородской первой и Ипатьевской летописям, не забывая о том, что они содержат показания двух независимых друг от друга очевидцев событий.

Новгородский источник достаточно краток: русские князья преследовали противника 9 дней и зашли за реку Калку. В дозор был послан Ярун с половцами, а сами князья встали станом. Ярун, столкнувшись с монголо-татарами, пытался сражаться с ними. Однако половцы не выдержали вражеского натиска и побежали, потоптав станы русских князей, не успевших выстроить свои полки. Те пытались сопротивляться, но все было бесполезно. Мстислав Киевский, стоя на горе над Калкой, видя это несчастье, не сдвинулся с места, а устроил укрепление и бился из него три дня.

Ипатьевская летопись гораздо подробнее и содержит непосредственные впечатления участника боя: русские полки дошли до реки Калки, где их встретила татарская разведка. Во время столкновения передовых отрядов был убит Иван Дмитриевич и еще двое воевод. Успех был на стороне русских, и монголо-татары отошли к другой реке Калке.

Мстислав Галицкий, решив развить успех, велел перейти Калку Даниилу Волынскому и другим отрядам, а затем сам перешел реку, двигаясь в сторожевом отряде. Когда на горизонте показались основные силы монголо-татар, галицкий князь срочно вернулся в лагерь и приказал вооружаться. Тем временем два других Мстислава — Киевский и Черниговский — даже не подозревали о происходящем, ибо Мстислав Галицкий даже не сообщил о своих действиях, поскольку между князьями была ссора.

Разгорелся ожесточенный бой. Даниил, а вместе с ним Семен Олюевич и Василько Гаврилович храбро сражались с врагами. Василько был ранен, Даниил также получил рану в грудь, но не заметил ее в горячке боя. Вместе с полком Олега Курского противника удалось даже потеснить. Но подходили все новые и новые отряды монголо-татар, и под напором вражеских лучников, осыпавших русские полки тучами стрел, Даниил вынужден был обратиться в бегство.

Как видим, здесь ничего не говорится об отступлении половцев, смявших русские полки, и о действиях Мстислава Киевского, а сами процитированные летописные известия явно не дают полной картины событий.

Мало добавляют деталей источники с противоположной стороны. Ибн аль-Асир кратко сообщает: «Татары не переставали отступать, а те [русские и кипчаки] гнались по следам их 12 дней [но] потом Татары обратились на Русских и Кипчаков, которые заметили их только тогда, когда они уже наткнулись на них; [для последних это было] совершенно неожиданно, потому что они считали себя безопасными от Татар, будучи уверены в своем превосходстве над ними. Не успели они собраться к бою, как на них напали Татары со значительно превосходящими силами. Обе стороны бились с неслыханным упорством, и бой между ними длился несколько дней. Наконец Татары одолели и одержали победу».

Такая же степень подробности у Рашид ад-Дина: «Кипчаки и урусы, полагая, что они [монголы] отступали в страхе, преследовали монголов на расстоянии двенадцати дней пути. Внезапно монгольское войско обернулось назад и ударило по ним и прежде, чем они собрались вместе, успело перебить [множество] народу. Они сражались в течение одной недели, в конце концов кипчаки и урусы обратились в бегство»[303].

Новгородская первая и Ипатьевская летописи рассказывают о последующем бегстве русских князей с различной степенью подробности. Новгородский летописец сообщает, что Мстислав Киевский, укрепившись на «каменистом месте» над рекой Калкой, три дня отбивал атаки противника. При этом основной удар монголо-татар был сосредоточен на преследовании бегущих, а около лагеря киевского князя они оставили двух воевод: Чегирхана и Тешухана. Мстислав Киевский со своим зятем Андреем и князем Александром Дубровецким, понимая безвыходность положения, решили вступить в переговоры посредством воеводы бродников Плоскини. Но тот, поклявшийся на кресте, что князей отпустят, обманул их и предал в руки монголо-татарам. Те, захватив лагерь, воинов убили, а пленных князей задавили, положив их под доски, на которых сели обедать. Во время отступления было убито шесть князей. Что касается Мстислава Галицкого, первым из бегущих добравшись до Днепра, где стояли ладьи, он велел уничтожить переправу из них. Самому ему удалось добраться до Галича, а из прочих воинов домой вернулся только каждый десятый.

Ипатьевская летопись о всех этих перипетиях умалчивает, сообщая лишь о том, что монголо-татары добрались до Нов-города-Святополча, где местные жители вышли им навстречу и были убиты.

Общим местом сочинений историков, посвященных битве на Калке, стали упреки Мстиславу Киевскому. По словам М.С. Грушевского, Мстислав «не отличался ни выдающимися талантами, ни энергией, по крайней мере ни в чем особенном не обнаружил их, но пользовался доброй славой: суздальский летописец называет его „старым добрым князем“»[304]. Нередки упреки и в том, что он не принял участия в битве. В этом плане характерна цитата Л.В. Черепнина: «Мстислав галицкий и Даниил волынский двинули свои рати в бой, а Мстислав киевский к ним не присоединился и отсиживался со своим войском в укрепленном лагере на горе над Калкой. Это не только гибельно повлияло на общее дело, но и трагически окончилось для него самого»[305].

Но данный взгляд является ошибочным. Основную часть сил киевского князя составляла пехота, в обязанности которой входило обеспечение воинов провизией (напомним, что военные действия разворачивались в незаселенной местности), вследствие чего ее необходимо было везти с собой на возах. Именно поэтому Мстислав, увидев разгром союзников, быстро окружил возвышенность, на которой стоял его лагерь, рядами возов и телег, из-за которых удобно было вести бой. Монголо-татары не рискнули с налета ворваться в лагерь.

Было ли положение Мстислава Киевского безвыходным? Выше уже неоднократно отмечалось, что монголо-татарское войско было в основном конным, тогда как у киевского князя значительную долю воинов составляла пехота.

Разумеется, во время отступления вражеской коннице не представляло особого труда нарушить движение русских пехотных колонн. Впрочем, и пехота могла успешно противостоять коннице, построившись в каре (от фр. carre — квадрат). При приближении вражеской кавалерии ратники по команде выстраивались в каре, образуя пустотелый прямоугольник. В центре для восполнения потерь и подкрепления на ослабевшем участке располагался командир с резервным отрядом.

Поскольку в полевых сражениях того времени огнестрельное оружие еще не использовалось, пехота применяла оружие ближнего боя. С началом атаки кавалерии пехотинцы уходили под защиту длинных пик. Тем самым они были защищены со всех сторон, при этом сохраняя относительную подвижность. Подобный тип построения войск использовался еще в Древнем Риме.

Прорвать строй каре конники могли лишь в редких случаях при очень благоприятном стечении обстоятельств, например когда пехота дрогнула при атаке на угол каре. При этом если в строй каре удавалось ворваться значительной группе всадников, это пехотное построение было практически всегда обречено. Крайним средством для пехоты являлась возможность лечь на землю и пропустить атаку над собой. Лошадь невозможно без особых усилий заставить наступить на человека. Еще сложнее достать с коня саблей лежащего на земле пехотинца. Примеры успешных подобных отступлений известны в военной истории, но все они были рассчитаны на относительно короткие расстояния. В нашем случае дорога до безопасных мест насчитывала несколько дней.

Поэтому Мстислав Киевский выбрал путь переговоров. Посредником выступил воевода бродников Плоскиня. Относительно того, кем являлись бродники, у исследователей нет единства. По мнению С.А. Плетневой, бродники представляли группу людей, живших на пограничье русских земель, которых условия хозяйствования выбрасывали в степь, в результате чего они перешли на полукочевой образ жизни[306]. На взгляд Л.Н. Гумилева и его последователей, бродники были народом русско-хазарского происхождения, наследниками древних хазар, которые с XVI в. стали называться тюркским словом «казаки»[307]. Действительно, В.И. Даль в своем словаре определяет слово казак как происходящее «вероятно, от среднеазиатского казмак — скитаться, бродить». На основании этого Ф.Ф. Мухаметов предположил, что бродники являлись предшественниками донских казаков[308]. Поскольку, согласно летописи, воевода бродников Плоскиня целовал крест во время клятвы, исследователи признают бродников христианами. Также полагают, что Плоскиня — восточнославянское мужское имя[309]. Особняком стоит точка зрения украинского историка О.Б. Бубенка, что бродники были ясами (предками современных осетин), а сам этот термин является переводом самоназвания восточноевропейских аланов — f.rd-as, то есть «буртас», что в первоначальном значении означало «ясы, обслуживающие переправы»[310].

Но возможно и иное объяснение того, кем являлись брод-ники. Спустя полтора столетия после событий на Калке московский великий князь Дмитрий Донской выступил в поход против ордынского темника Мамая, взяв с собою десять гостей-сурожан[311]. Это были купцы, занимавшиеся торговлей с городом Сурожем (ныне Судак) в Крыму.

До второй половины XII в. основной торговый обмен Западной Европы со странами Востока сосредотачивался в портах Сирии и Палестины, где еще с конца XI в. утвердились крестоносцы. Но в середине XII в. начинается наступление мусульман на владения крестоносцев. После падения Эдессы в 1144 г. и особенно Иерусалима в 1187 г. торговые пути переместились на Черное море. Из Западной Европы через Венецию и Геную купцы по Средиземному морю шли в Константинополь и далее к устью Дона. Отсюда начинался сухопутный путь в Китай через Среднюю Азию. Дорога была настолько наезженной, что в сочинении флорентийца Пеголотти, относящемся к первой половине XIV в., даже указывались путевые издержки: требовалось 300–350 золотых флоринов, чтобы добраться до Пекина.

Главным транзитным пунктом на этом пути в XIII в. становится Сурож, превратившийся в перекресток торговых дорог между Европой, Востоком и Русью. Его возвышению способствовали географические условия. Азовское море является настолько мелким, что еще со времен Античности именовалось Меотийским болотом. Поэтому большие морские суда вынуждены были переваливать свои грузы в Крыму.

С давних времен Сурож был связан с Русью. В составленной в первой половине XV в. русской редакции «Жития Стефана Сурожского» имеется предание о нападении на Сурож в IX в. русов под предводительством новгородского князя Бравлина, принявшего здесь крещение под впечатлением чудес, исходивших от гробницы этого местного святого. Заметное место в русском былинном эпосе занимает богатырь Чурила Пленкович, сын Пленка Сорожанина (сурожанина), дарящий князю Владимиру из своих подвалов «золоту казну, сорок сороков черных соболей, другую сорок печерских лисиц, камку белохрущету (шелковую ткань. — Авт.)». В данном случае привлекает внимание точное описание перечня товаров сурожан. Главным предметом их торговли являлись шелковые ткани. Как память об этом в «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля остались выражения «суровской (сурожской) товар», «суровской (сурожской) ряд»[312]. Еще одним былинным богатырем, выходцем из Суро-жа, был «Суровец-богатырь Суздалец, Богатова гостя, за-моренин, сын». Уже в XI–XIII вв. в портовой части Сурожа сформировался русский квартал, следы которого обнаруживаются при раскопках[313].

Фламандский путешественник Гильом де Рубрук, проезжавший через город в мае 1253 г., описывая Сурож, замечал, что «…туда пристают все купцы, как едущие из Турции (он имел в виду Иконийский султанат. — Авт.) и желающие направиться в северные страны, так и едущие обратно из Рус-сии и северных стран и желающие переправиться в Турцию». Он же называет и важнейшие предметы здешней торговли: «Одни привозят горностаев, белок и другие драгоценные меха; другие привозят ткани из хлопчатой бумаги, бумазею (gambasio), шелковые материи и душистые коренья»[314].

Неудивительно, что, будучи людьми опытными, повидавшими мир, знавшими языки, сурожане прекрасно были осведомлены о дорогах не только в Северном Причерноморье, но и по всей Восточной Европе. Именно поэтому Дмитрий Донской взял сурожан в поход на Куликово поле, причем не только как проводников, прекрасно знающих степные дороги, но и как информаторов, переводчиков (свою роль сыграло их знание татарского или, как тогда говорили, «половецкого» языка) и дипломатов — на случай переговоров: «Поят же тогда князь велики с собою десять мужей сурожан гостей видения ради: аще что бог случит, имут поведати в далных землях, яко сходницы суть з земли на землю и знаеми всеми — 141 и в ордах, и в фрязех. И другая вещь: аще что прилучится, да сии сътворяют по обычаю их»[315].

В.Н. Татищев приводит более полный текст второй части вышеприведенной цитаты: «и другая вещь: аще прилучится недостаток в коей потребе, и си куплю сотворяют по обычаю их»[316].

Отсюда выясняется, что сурожане были ответственны за снабжение войск. Это отмечал еще военный историк Д.Ф. Масловский (1848–1894): «Свидетельство, что 10 купцов имели также обязанностью способствовать продовольствию войск, весьма существенно, как указывающее на некоторого рода компанию, которая заведывала подвозом продовольствия или покупкою его на месте»[317].

Кем были сурожане по этническому происхождению? В литературе высказывалась мысль, что они являлись в основном греками и итальянцами, которые, желая приблизиться к русскому рынку, перебрались на постоянное жительство в Москву и впоследствии обрусели. Делалось также предположение, что сурожанами называли русских купцов, постоянно проживавших в Суроже[318].

Однако в Суроже обитали не только греки и итальянцы и бывали русские купцы. Из заметок на полях упоминавшегося нами синаксаря известно, что в середине XIII в. численность населения города достигала 8300 человек. Российский византинист академик В.Г. Васильевский (1838–1899) полагал, что под этой цифрой нужно разуметь численность только взрослого мужского населения. Этнический состав Сурожа был пестрым, здесь жили и другие народы. Это подтверждает свидетельство арабского писателя Ибн Саида, скончавшегося в 1274 г., который писал: «Население Судака представляет смесь всех народов и всех вер, но христианство есть господствующая религия»[319].

Имеющиеся источники позволяют сделать выводы об этническом составе населения Сурожа в середине XIII столетия. Согласно синаксарю, в Суроже проживали и татары, некоторые из которых приняли христианство. В заметке под 1275 г. сообщается о кончине «рабы божьей Параскевы, татарки». В заметке под 1276 г. говорится о смерти «Иоанна христианина, татарина»[320].

Думается, что монголо-татары не случайно захватили Су-рож в начале 1223 г. Им были нужны люди, знавшие здешние дороги и местные языки. Очевидно, именно таковым был Плоскиня, волею судьбы оказавшийся в 1223 г. вместе с монголо-татарами на Калке.

Когда произошла гибель Мстислава Киевского? Учитывая, что битва происходила вечером 30 мая, а киевский князь оборонялся три дня, можно полагать, что сдача его лагеря произошла 2 июня 1223 г.

В последнее время появилась другая версия гибели Мстислава Киевского. Связано это было с введением Р.П. Храпачевским в научный оборот китайской хроники «Юань ши». В ней в жизнеописании Субедея после известия о разгроме половцев сообщается: «Также [монголы] дошли до реки Калки (А-ли-цзи хэ), встретились и имели одно сражение со старшим и младшим Мстиславами (Ми-чи-сы-лао), относящихся к русским. Пленили их. Усмирили народ асов и вернулись». По мнению публикатора, «А-ли-цзи хэ» — это «река Алки», то есть Калка. Что касается Ми-чи-сы-лао, это Мстиславы — киевский Мстислав Романович и черниговский Мстислав[321].

В составе «Юань ши» также сохранилось жизнеописание Исмаила, ставшего впоследствии известным военачальником. Он участвовал в рейде Джебе через Кавказ, и ему было поручено ответственное дело — доставка высокопоставленных военнопленных: «[Монголы] напали на русских в Железных горах (Те-эр-шань), покорили их, захватили владетеля их государства Мстислава (Ми-чжи-сы-ла). Чжэбэ приказал Исмаилу представить его перед царевичем Джучи, и [потом] его казнили». В своих комментариях публикатор отмечает: «Те-эр-шань, буквально „Железные горы“. Видимо, имеется в виду Кавказ. Почему он связан с битвой на Калке, не ясно, возможно, в тексте первоисточника, которым пользовались сводчики „Юань ши“, был пропуск — так, в описании Субедея этой битве предшествует описание прохода через Кавказ, отсутствующее в данной цзюани»[322].

Чуть позже данную версию развил Д.Г. Хрусталев, по мнению которого «то, что семейное предание потомков Субедея верно сохранило как название реки, так и имена противников, должно говорить о его высокой достоверности». Из жизнеописания Исмаила выясняется, что «Джучи не только знал о передвижениях Джебе и Субедея, но и выступал их руководителем, которому они отсылали „отчеты“ о своих действиях…Из показаний Джувейни нам известно, что после прохода через Кавказ они соединились с Джучи, который „находился в Дешт-и-Кипчак и в тех краях“ и вернулись домой». Далее следует вывод, «что ставка Чингизида [Джучи] находилась не так далеко от Приазовских степей. Исмаил отвез пленного Мстислава к Джучи и вернулся»[323].

Но насколько правдоподобна данная версия о гибели Мстислава Киевского в ставке Джучи? Не отрицая достоверности предания потомков Субедея о сражении «со старшим и младшим Мстиславами», следует усомниться в том, что здесь речь идет именно о киевском и черниговском князьях. Как уже говорилось выше, русские летописи именуют их (вместе с Мстиславом Галицким) «старейшими в Русской земле», а далее перечисляют «младых князей». Тем самым видим, что киевский и черниговский князья по своему статусу были равны между собой.

Объяснить появление в предании потомков Субедея «старшего и младшего» Мстиславов можно тем, что главный удар Субедея пришелся на черниговскую рать, а «Повесть о битве на Калке» сообщает о гибели «Мьстислава Черниговского съ сыномъ», нигде не называя последнего по имени. Видимо, именно о них и говорится в хронике «Юань ши».

Решающим же доводом в пользу того, что Мстислав Киевский принял мучительную смерть именно в сражении на Калке, является тот факт, что в отечественной истории известны случаи гибели великих князей в ставках монголо-татарских ханов. Но при этом новый князь возводился на княжеский стол только после получения достоверных сведений о кончине своего предшественника, поскольку была вероятность того, что он вернется обратно после получения выкупа и т. п.

Между тем новым киевским князем уже 16 июня был провозглашен Владимир Рюрикович. С момента гибели Мстислава Киевского к этому моменту прошел слишком малый срок, чтобы допустить возможность его пленения, доставки в ставку Джучи и получения информации об этом в Киеве.

Исследователи «Повести о битве на Калке» долгое время не могли разъяснить поступок жителей Новгорода-Святополча, которые, согласно Ипатьевской летописи, вышли с крестами навстречу монголо-татарам и были ими все перебиты. Он объясняется весьма просто. Вести о потрясениях, вызванных вторжением монголо-татар в Среднюю Азию и тяжелом положении здешних мусульман, скоро достигли крестоносцев и пробудили большие надежды. В их умах монголо-татары ассоциировались с мифическим народом пресвитера Иоанна или его сына Давида и, таким образом, воспринимались как христиане, потенциальные союзники участников крестовых походов. Так, в 1221 г. участникам Пятого крестового похода, собравшимся вокруг Дамиетты в Египте, публично проповедовали, «что Давид, король двух Индий, торопится на помощь христианам, ведя с собой свирепейшие народы, которые подобно диким зверям будут пожирать безбожных сарацинов»[324]. Эти слухи быстро распространились по всему христианскому миру. Часть христиан стала видеть в монголо-татарах чуть ли не своих освободителей, выходя навстречу им. О том, что подобные поступки были характерны не только для Руси, свидетельствует армянский историк Киракос Гандзакеци. Говоря о монголо-татарах в своей стране, он писал: «И распространилась о них ложная молва, будто они — маги и христиане по вере, [будто] творят чудеса и пришли отомстить мусульманам за притеснение христиан; говорили, будто есть у них церковь походная и крест чудотворный; и, принеся меру ячменя, они бросают ее перед крестом, [затем] оттуда все войско берет [корм] для лошадей своих, и [ячмень] не убавляется; а когда все кончают брать, там остается ровно столько же. Точно так же и с продовольствием для людей. И эта ложная молва заполнила страну. Поэтому население страны не стало укрепляться, а какой-то светский иерей, собрав прихожан своих, с крестами и хоругвями даже вышел навстречу им. И они предали их мечу — всех перебили»[325].

Говоря об изложении событий, связанных с битвой на Калке, в древнейших сохранившихся русских летописях, нельзя не отметить отрывочность их известий. Лаврентьевская летопись вообще ничего не говорит о сражении, Новгородская первая летопись кратко сообщает лишь основной его ход, а Ипатьевская летопись, хотя и дает описание отдельных эпизодов боя, умалчивает сюжеты, которые могли бы хоть как-то задеть личность Мстислава Галицкого.

Однако в нашем распоряжении имеется подробное и детальное описание битвы В.Н. Татищевым: «Потом шли князи за ними [монголо-татарами] чрез степи и в осьмый день пришли к реке Калке. Тут нашли великую стражу татарскую, с которыми передовые руские учинили бой, где убили воеводу Ивана Дмитриевича и других двух. Но татара, не долго бився, пошли прочь, а князь великий, перешед реку оную, стал. Мстислав же Мстиславич со своим передовым полком пошел за татары и, послав разъезд Яруна с половцы, сам шел помалу. Оные вскоре, увидя великое множество татар, возвратясь, сказали, что татара идут за ними недалеко. Мстислав, хотя ему советовали отступить к полкам великаго князя, но он, надеяся на свою храбрость, а паче несогласия ради с великим князем, не дав ему знать о приближении татар, устроил полки своя, а татара шли за передовыми рускими к полкам прямо. Мстислав, видя такое великое множество покрывших все поля татар, которых око не могло обозрить, познал свою погрешность, но отступить уже было неможно, послал к великому князю с ведомостью, чтоб шел со всем войском. Великий князь вельми тем оскорбился, что Мстислав без воли его и согласия так далеко ушел, и прислал сказать, как уже видел, что ему отступить, ни помочи подать не успеть, однако ж, как скоро мог, полки устроял. Но молодые князи, не спросясь старших, с малыми их людьми туда побежали. Мстислав Мстиславич, увидя татар уже около заходясчих, устроился сколько мог. И начали татара сильно наступать. Тогда Данил Романович владимирский, князь Семен Ольгович и князь Василий Гаврилович крепко бились. Сперва смяли татар и погнали, ибо князи половецкие со всем их войском подоспели и многих татар, побивая, гнали. Тут князя Василька Гавриловича прокололи копием, Данила Романовича в грудь копьем прокололи. Он же хотя и млад был, 18-ти лет, но мужествен вельми, презрев свою рану, бился есче крепко. И тако побили татар множество. Мстислав Ярославич луцкий, Немый называемый, видя Данила кровава, котораго он крепко любил и ему по себе наследие дать хотел, возопил своим, чтоб отмстили кровь юноши сего и, жестоко на татар наступя, бился. Також Олег, князь курский, князь половецкий Ярун и другие половцы так жестоко на татар наступали, что уже чаяли вскоре всех татар победить. Сие так долго было, как татары ни с коего боку заехать руских не могли. Но как половцы миновали болота, не осмотрясь в запальчивости, идучи за татары, тогда тотчас татара великим множеством половцов объехав, сбили. И половцы пришли на полки великого князя, оные так смяли, что князь великий не успел в порядок привести, а татара сильно на него и протчих князей наступили. И был бой прежестокий, с обе стороны храбро надолге бились. Князь Мстислав Мстиславич, поворотясь, отступал, бияся с татары. И, видя полки великого князя, не мог к оным присовокупиться и сожалел о своем упрямстве, да позд[н]о. Князь великий, видя татар великое множество и своих изнеможение, стал отступать к реке Калку, токмо татара весьма препятствовали и уже многих побили. Тогда князь великий, с ним князь Андрей, зять его, князь Александр дубровицкой, видя зло то, стали на реке Калке. И как место оное было каменисто, тотчас чрез ночь ту сделали городок из камения и леса, в которой бегусчих людей собрали несколько тысеч, а протчия побежали. Татара поставили около онаго дву воевод, Черкана и Тешкана, которые, оступя городок, в осаде содержали, а протчие до трех дней гнались за рускими князи к Днепру. Князь великий бился из городка три дни и, видя свое изнеможение, послал к татарским князем для договора и особливо бывшим с татары бродницам, у которых был воевода Плоскиня. Оный окаянный дал великому князю роту с крепким обнадеживанием, что никого не убьют, но всех на окуп отпустят. Оному поверя, князь великий отдался. Он же окаянный, привед их пред князей татарских, советовал им всех побить и никого жива не пустить. Татара, взяв крепость ту, людей руских всех пробили, а князей поклали на землю и, покрыв их досками, сами сели на них обедать. И так их всех подавили и ни единаго из взятых тут не оставили. Гнавшие же за рускими до Днепра многих побили, но много и своих потеряли, ибо бегусчие руские где могли, в лесах и тростниках западая, многих татар, малыми собрании гнавших, нападая побивали и сами спаслись, особливо где князи или воеводы храбрые были»[326].

В данной книге неоднократно обращалось внимание на сведения, приводимые В.Н. Татищевым, которые оказывались точнее и подробнее информации, содержащейся в известных нам летописях. Данный факт был замечен исследователями достаточно давно, в результате чего возникло мнение, что историк использовал летописи, не сохранившиеся до нашего времени. Но попытки найти хотя бы их следы закончились безрезультатно.

Осторожно можно предположить, что в распоряжении историка имелась не дошедшая до нас редакция Никоновской летописи, гораздо более полная по сравнению с известным нам текстом. Однако вопрос соотношения текстов В.Н. Татищева и Никоновской летописи требует специального исследования.

Для нас гораздо важнее другой факт. Ранее нами было выяснено, что находящийся в составе Ипатьевского свода «Летописец Даниила Галицкого» возник много позже событий на Калке и первоначально создавался как биография князя и только позднее, при присоединении к основному тексту Ипатьевской летописи, получил разбивку на годовые статьи. Естественно, что в ходе этой работы не могли не возникнуть ошибки. Так, в рассказе о приходе «галицких выгонцев» первое упоминание Днепра вместо Днестра является опиской.

Но если на эту ошибку обратили внимание все исследователи, то другие остались незамеченными. Ипатьевская летопись конечным пунктом преследования русских монголо-татарами называет Новгород-Святополч. Считается, что Святополч или Новгород-Святополч был основан в 1095 г. князем Святополком Изяславичем (1093–1113) на Витичевском холме на правом берегу Днепра в 56 верстах южнее Киева и отождествляется с городищем около села Витачов[327]. Исходя из того, что Новгород-Святополч находится на правом берегу Днепра, а Ипатьевская летопись добавляет уточнение, что его жители вышли навстречу монголо-татарам из города с крестами, но были уничтожены, украинский историк А.Б. Головко утверждает, что монголо-татары форсировали Днепр и, подойдя совсем близко к Киеву, планировали даже захватить столицу Древней Руси[328].

Однако тем самым они ставили свои войска под удар с тыла со стороны подошедшего к Чернигову Василька Ростовского. К тому же такая серьезная водная преграда, как Днепр, резко ограничивала бы коммуникации монголо-татар. Неудивительно, что В.Г. Ляскоронский сомневался, что они могли так близко подойти к Киеву, и предлагал видеть в Новгороде-Святополче «один из тех городков, которые были воздвигаемы Русью на степном пограничьи»[329].

Между тем Никоновская летопись, а также В.Н. Татищев вместо Новгорода-Святополча называют Новгород-Северский, лежащий на Левобережной Украине. Именно он явился крайним пунктом, до которого дошли монголо-татары. Опасаясь подхода сил Василька Ростовского, они решили покинуть русскую территорию, направившись на восток, в район Волго-Уральского междуречья.

Вслед за Никоновской летописью В.Н. Татищев называет князьями Василька Гавриловича и Семена Олюевича (последнего он называет Семеном Ольговичем), так же как и половецкого князя Яруна, тогда как Новгородская первая и Ипатьевская летописи упоминают их без княжеских титулов.

Что касается Яруна, то ряд исследователей признают его половецким князем, с чем не согласен А.А. Астайкин, именующий его русским. Благодаря тому что его имя несколько раз встречается в летописи, можно составить представление о его служебной карьере, связанной с Мстиславом Галицким. Впервые он упоминается Ипатьевской летописью под 6721 (1213) г. как тысяцкий в Перемышле. В феврале 1215 г. он руководил обороной Ржевы Володимировой на верхней Волге, затем отличился в стычке со сторожевым отрядом Ярослава Всеволодовича под Тверью, участвовал в Липицкой битве. Указанные факты говорят о доверии к нему Мстислава Галицкого. В качестве версии можно выдвинуть предположение, что он появился на службе у него в результате брака с дочерью половецкого хана Котяна, когда сопровождал ее к супругу и остался вместе с ней[330].

Что касается Семена Олюевича (или Ольговича) и Василько Гавриловича, то они, видимо, принадлежали к числу молодых князей.

Часть показаний В.Н. Татищева подтверждается другими источниками. Это, в частности, касается упоминания им болот на месте битвы. Конечно, настоящих низменных или верховых болот, столь характерных для Русского Севера, на территории Донбасса нет. Но есть много заболоченных участков в долинах местных рек, когда-то широко распространенных, но со временем исчезнувших. Примером подобных болот, сохранившихся до сих пор в почти нетронутом состоянии, является орнитологический заказник «Болото Мартыненково» в Краснолиманском районе, в пойме левого берега Северского Донца.

Описание В.Н. Татищевым бегства русских воинов совпадает с показаниями Яна Длугоша: «Бежавшим угрожала другая — не менее страшная опасность — со стороны союзных половцев, через земли которых они устремляли свое бегство; не щадя ни возраста, ни положения, половецкие селяне убивали русских: всадников — ради коней, пеших — ради одежды». Мстислав Галицкий, переплыв Днепр первым, приказал жечь и рубить ладьи, чтобы не дать монголам возможность догнать его. Ян Длугош сообщает о печальной участи русских воинов, все-таки добравшихся ценой неимоверных усилий до Днепра: «Когда же все остальное множество русских, спасаясь бегством, прибыло к кораблям и обнаружило, что они разбиты, они, охваченные горем, что не смогут переплыть волн, ослабленные голодом, погибли там за исключением князей и некоторых их воинов, которые переправились через реки на лодках».

Выше мы приводили данные В.Н. Татищева о числе русских воинов. Эти сведения с разбивкой по отдельным полкам были взяты им, очевидно, из описания военного смотра. Подобная практика была широко распространена. Судя по различным редакциям «Сказания о Мамаевом побоище», Дмитрий Донской в походе на Куликово поле из-за постоянного подхода подкреплений провел три подобных смотра с подсчетом числа воинов: в Коломне, при переправе через Оку, незадолго до битвы. В.Н. Татищев сообщает о 42 500 воинах под началом Мстислава Киевского. Эти цифры очень близки к показаниям Генриха Латвийского, что в непосредственном распоряжении великого князя имелось 40 тысяч человек.

Отдельно следует затронуть вопрос о величине потерь. Новгородская первая летопись говорит общо: «погыбе много бещисла люди», но при этом уточняет, что вернулся лишь каждый десятый воин. Лаврентьевская летопись, а вслед за ней Троицкая и Воскресенская передают слухи о потерях в ней: «глаголю бо тако яко Кыянъ одинѣх изгыбло на полку том 10 тысячь». Ипатьевская летопись обходит число погибших молчанием. Издатели Типографской летописи резко уменьшили число потерь киевлян, исправив стоящую в рукописи ҂л, означающую 30 000, на ҂а, соответствующую 1000. Степенная книга указывает две цифры: 1) «Глаголаху же, яко единѣхъ князеи погибе тогда 1000, кроме Мстислава Галичьскаго, и Михаила Черниговьскаго, и Владимира Рюриковича Киевьскаго, сии князи токмо убѣжаша» и 2) «Всего же русьскаго воиньства токмо десятая часть приидоша въ свояси».

Никоновская летопись увеличивает число потерь в шесть раз: «Глаголаху же сице, яко единехъ Кіанъ избито тогда шестьдесятъ тысящъ, о инѣхъ же невозможно и глаголати, сколко их избито, точію единъ Богъ вѣсть число безчисленое»».

Исследователи запутались в спорах, пытаясь свести указанные цифры к общему знаменателю. Между тем разница между ними объясняется тем, что отдельно были указаны потери киевлян непосредственно в сражении (10 тысяч) и во время бегства (30 тысяч). Что касается цифры в 1 тысячу, то ее следует отнести к хорошо известной древнерусской традиции, когда тела погибших наиболее знатных и видных воинов укладывались в гробы и хоронились по месту их проживания. Прочих же ратников погребали непосредственно на поле сражения. Сведения Никоновской летописи (60 тысяч), видимо, дают общий подсчет русских потерь. Они близки к оценке числа погибших В.Н. Татищевым (до 70 тысяч)[331].

Обратившись к нашему календарю, видим, что источник, использованный В.Н. Татищевым, не ошибался, когда говорил, что «сия так тяжкая и неслыханная на Рускую землю победа случилась… в день пятнишный»[332]. Нами было установлено, что битва на Калке проходила (как и указывает Лаврентьевская летопись) во вторник 30 мая 1223 г. Мстислав Киевский продолжал сопротивление еще три дня вплоть до 2 июня, когда пал его лагерь. Эта дата выпала на пятницу. Ошибкой исследователей, включая самого В.Н. Татищева, стало то, что они попытались привязать этот день недели либо к 31 мая 1224 г., либо к 16 июня 1223 г.

Одновременная гибель Мстислава Киевского и Мстислава Черниговского поставила перед киевлянами вопрос о том, кто будет следующим киевским великим князем, на которого будет возложена задача обороны города в случае возможной атаки монголо-татар. Выбор был не особо большим — вряд ли киевляне рассматривали фигуру бежавшего впереди всех Мстислава Галицкого. Решено было остановиться на Владимире Рюриковиче Смоленском.

Подробности сообщает только В.Н. Татищев: «Владимир Рюрикович смоленский по разбитии полков их ночью отлучился от Мстислава и, собрав бегусчих своих и других князей войск до 5000, отшел к Донцу. На котораго гнавшие татара неоднова нападение чинили, но он мужественно их 2 раза победил, много коней и ружья отнял, и был паче безопасен, и коней и писчу войску довольно имел, даже дошел во область Черниговскую и шел к Смоленску, не ведая о великом князе Мстиславе Романовиче. Но киевляне, уведав о убиении великаго князя, тотчас на вече избрали по старейшинству Владимира Рюриковича и послали за ним наскоро. Котораго, догнав у Стародуба, прилежно просили, чтоб неумедля пришел в Киев и принял престол отца своего и оборонил землю Рускую от поганых. Он же хотя тяжко ранен был, но, не преслушав моления их, возвратился в Киев и прибыл иулиа 8-го дня, где принят был с радостию и плачем великим всего народа»[333].

Исходя из данного сообщения В.Н. Татищева можно предположить, что 16 июня, по прибытии в Киев остатков войск и получении известий о гибели Мстислава Киевского, киевским вече было принято формальное решение о провозглашении Владимира Рюриковича великим князем, а сам он прибыл в Киев только 8 июля 1223 г. В качестве аналогии укажем на события 1613 г., когда Земский собор избрал царем Михаила Федоровича 21 февраля, а сам он торжественно был встречен в Москве только 2 мая.

Гибель русских воинов на берегах Калки была не напрасной. Монголо-татарам был нанесен значительный урон. По словам В.Н. Татищева, «татара хотя так великое войско ру-ское победили, но своих весьма много потеряли. И сами сказывают, что их на оном бою более 100 000 побито»[334]. Они отправились в сторону Волжской Булгарии.

Одной из причин данного решения стали тяжелые потери монголо-татар в битве на Калке. Как указывал Р.П. Храпачевский, основываясь на китайской хронике «Юань ши», после появления монголо-татар на Северном Кавказе к ним примкнула часть кипчаков, живших между Волгой и Уралом. С ними они проделали весь путь до Калки и далее[335]. Именно сюда направился Субедей, чтобы восполнить людские потери.

Согласно Ибн аль-Асиру, «сделав с русскими то, что мы рассказали, и опустошив земли их, Татары вернулись оттуда и направились в Булгар в конце 620 года [хиджры: 4 февраля 1223 — 23 января 1224 г.]. Когда жители Булгара услышали о приближении их к ним, они в нескольких местах устроили им засады, выступили против них [татар], встретились с ними и, заманив их до тех пор, пока они зашли за место засад, напали на них с тыла, так что они [татары] остались в середине: поял их меч со всех сторон, перебито их множество и уцелели из них только немногие. Говорят, что их было до 4000 человек». Разумеется, здесь учтены только коренные монголо-татарские воины. Но если в начале похода исходя из номинальной численности туменов их было 20 000 воинов, легко посчитать, что потери монголо-татар составили 80 %.

Казанский историк И.Л. Измайлов предположил, что сражение произошло у Золотаревского городища близ Пензы, где были обнаружены следы крупного столкновения в виде многочисленных предметов вооружения. Но Г.Н. Белорыбкин, активно изучавший этот памятник, связывал их с монголо-татарскими походами 1237 г. В пользу подобного вывода говорит то, что маршрут по правобережью Волги, который обычно рисуется на исторических картах при описании похода 1223 г., должен быть категорически исключен. Здесь монголо-татары встретили бы серьезный барьер на своем пути — Приволжскую возвышенность — ступенчатое плато, глубоко расчлененное густой речной сетью и поросшее лесами, которые и сегодня занимают около 80 % территории Западного Поволжья.

На взгляд Ф.Т. Фарукшина, монголо-татары переправились через Волгу где-то в районе современного Волгограда и двинулись вдоль левого берега Волги в сторону Волжской Булгарии, где в районе Самарской луки располагался Муромский городок — крупная пограничная крепость, контролировавшая Волжский путь. Здесь и разыгралось сражение, в результате которого монголо-татары вынуждены были окончательно повернуть назад и вернуться к Чингисхану[336].

По словам калмыцкого историка Э. Хара-Давана, «в 1223 г. состоялся на берегах Сырдарьи созванный Чингисханом большой курултай. На этом собрании Чингисхан восседал на Мухаммадовом золотом троне, доставленном из Самарканда. На курултай прибыл и Субедей, возвратившийся из южнорусских степей со своим отрядом. Летописец рассказывает, что Чингисхан был так заинтересован его докладом о совершенном набеге, что выслушивал его ежедневно в течение нескольких часов, решив тогда же завещать своим наследникам задачу покорения Европы»[337]. Но к ее осуществлению монголо-татары смогли приступить только через 14 лет, уже после смерти Чингисхана. Во многом эта передышка стала следствием битвы на Калке.