Благодарю, за всё благодарю: Собрание стихотворений

Не плакальщицей жертвенного Слова

Моей страны родной,

Но вестницей грядущего живого,

Евангельской женой,

Душа моя, пребудь в усталом мире!

Колебля твой покров,

Уже дрожит в предутреннем эфире

Благая весть веков.

Лишь этим Словом всколосятся нивы

И лягут под серпом,

И города восстанут, горделивы,

В просторе голубом,

И мой народ забудет мор и голод,

Презренный страх и стыд –

По наковальне обновленный молот

Свободно зазвучит.

Уже восходит творческое Слово,

Пронзая мертвый слой,

Звездой любви пылающей и новой

Над русскою землей.

Тот, кто увидел предел

Мудрости шаткой,

Тот, кто вполне овладел

Лирою краткой,

Мир не отвергнет – о нет! –

Знающей горькой улыбкой,

Жалостью к людям согрет

Нежной и зыбкой.

Там, где светил предельных чистота,

Тысячелетья – краткие мгновенья.

Как мне понять? В часы уединенья

Во мне звучит могильная плита.

О страшный звук! Печальная чета

Надгробных кипарисов, запах тленья…

Твои давно исчислены мгновенья.

Садись у придорожного куста.

И слушай ночь. Куда спешить? К чему?

В потертую дырявую суму

Сложи надежды. И с мечтою тленной

Усни. И в лабиринте древних снов

Ты повторишь заклятье странных слов:

Во мне пылает полнота вселенной.

Ты оживаешь, Король,

Движешь стихией свободной,

Пресуществленная боль,

Стала душою народной.

В гневе полночной грозы,

В стоне пастушьей свирели,

В тихом сияньи росы,

В осени жертвенном хмеле,

В памяти страшных утрат,

В ярком биении жизни,

Силой заветных преград,

Алою кровью отчизны –

Ты оживаешь. Сердец

Слитное слышу биенье.

Только терновый венец

Духа венчает рожденье.

Рок отступает слепой.

Ритмом надгробных рыданий

Ты вознесен над землей

В пурпуре древних преданий.

О одиночество! Луна сквозь саван туч

И вьюга снежная над узким переулком,

Где шаг твой слышится таким чужим и гулким.

Меж телом и теплом – замок и ржавый ключ.

К чему спешить. И как ты завершил

Вседневный кружный путь: вот дом и вот калитка.

Не разворачивай томительного свитка.

Ты знаешь всё давно. От альф и до могил

Душой измерены земные расстоянья.

А там, на небесах, пронзительней, ясней

Над трехаршинною бесспорной бездной дней

Луны загробное, незрячее сиянье.

Мяукнула кошка на крыше дощатой:

Проснулась, взыграла нечистая сила,

И в чаще заохал леший мохнатый,

И с неба звезда покатилась –

Через пень, пень, пень,

Через лес, лес, лес,

Прямо в ад.

Три меченных накрест забил я дробинки

В ружье и три черные козьи шерстинки,

И кошка упала к ногам моим, воя

И землю когтями кровавыми роя, –

Через пень, пень, пень,

Через лес, лес, лес,

Прямо в ад.

Шесть старух явилось и стали у двери,

Но по имени ведьм я окликнул:

Ты Дарья, ты Марья, Авдотья, Лукерья,

А ты Катерина, и ты Акулина –

Через пень, пень, пень,

Через лес, лес, лес,

Прямо в ад.

И старухи исчезли, как ветер стеная,

В соседней деревне зажглась огневая

Зарница.

И скрипка запела в руках моих дико,

И звуки неслися, лихие, как лихо,

Как по небу красная птица –

Через пень, пень, пень,

Через лес, лес, лес,

Прямо в ад.

Всё быстрей я летел под луною двурогой,

В алой мгле подо мной исчезали дороги,

Ногами скользил по земле обгоревшей,

Смычком я касался звезды побледневшей –

Через пень, пень, пень,

Через лес, лес, лес,

Прямо в ад.

Склонись над книгой – тихие страницы

Раскроются, как дальние дороги.

Уже летят невиданные птицы,

Пасутся белые единороги.

Германские тяжелые тритоны

Плывут по Рейна златоносным водам.

И виноградников пьянеют склоны

Под голубым и неподвижным сводом.

Веселый рейтер, весь литой из стали,

Беспечно скачет по дороге пестрой,

Но знающий скелет, глазницы пяля,

Ему грозит своей косою острой.

Вот собралися молодые ведьмы

Лететь на шабаш в сладострастном страхе.

Крестом цветут рогов оленьих ветви

И на коленях молится Евстафий.

Вот Апокалипсиса всадник мстящий

Земле несет невиданные муки,

Но защищают мир переходящий

Апостолов молитвенные руки.

Над месяцем блаженная Мария

Стопою легкой попирает змея,

И облаков струится литургия,

Над яслями младенца нежно рдея,

И кроткий лев у ног анахорета

Лежит и дремлет под псалмов журчанье,

И в откровении теней и света

Вдали встают, как давние преданья,

Готические города, темницы,

Соборы, площади и римские фонтаны,

По улицам грохочут колесницы

Великолепного Максимильяна

Среди толпы, и музыки, и криков.

И этот мир таит в себе глубоко

Весь этот пир обличий, красок, ликов –

Художника всевидящее око.

Душа еще полна видений.

Ей чудится подземный свод,

И знаки мертвых поколений

Она с волненьем узнает.

Кто ей в скитаниях поможет?

За ней – некрашеный порог.

Уже ее во тьме тревожит

Могильный осторожный бог.

Бормочут тише, глуше маги,

Всё уже страстное кольцо.

И в огненном сияньи влаги

Горит любимое лицо,

И ниспадают покрывала,

И обнажаются миры.

Но всё, что сердце предсказало,

Лишь отсвет роковой игры,

Улыбка сфинкса средь пустыни,

Пути, подвластные судьбе…

О, знанье полное отныне

Тебя во мне, меня в тебе.

Ночных небес томительный избыток,

И вспышки краткие июньских гроз,

И в лепестках поблекших маргариток

Полупризнанье, длительный вопрос,

И влажных губ невнятный жаркий лепет,

И первых капель сбивчивый ответ,

Зарниц далеких неизбежный трепет,

И мрак и свет, и снова мрак и свет.

Чем ты противилась сильней,

Уединяясь безрассудней,

Оберегая скудость дней –

Безлюбые глухие будни,

Тем я упорнее ловил

Твое невольное волненье,

Как пенье голубых светил,

Как волн полночное кипенье.

И легкое движенье плеч,

Стесненных осторожной тканью,

Твоя прерывистая речь,

Досада и полупризнанье –

Всё приближало ясный час,

Когда поблекнут все утраты

И алой кровью свяжет нас

Слепой, пылающий, крылатый.

У солнечной стены стоит сосна

Зеленая, в лазури утопая.

В моей душе нежданная весна

И торжество негаданного мая.

И озеро, и лес, и берега,

Где тихо бродят кроткие олени,

Нелегкие редеют облака

И воздух пьян игрою светотени.

Боюсь нарушить строем медных лир,

О радости гремящих невозможной,

Боюсь смутить настороженный мир

Твоей души певучей и несложной.

В тот ясный край дорогу вновь найду ль?

Но ближе лета полнозвучный голос.

Уж золотит невидимый Июль

Твоих волос отягощенный колос.

О хореямбы утренней зари,

Как восклицанья девушки влюбленной.

Анапесты ты сумраку дари

Над гладью вод, над тишиною сонной.

Трибрахии покажутся порой

Объятиями свиданья и разлуки,

И мир, ритмической взволнованной игрой,

Пусть снится.

Ты протягиваешь руки

Из круга узкого судьбы и дольних мук

К размерным колебаниям эфира.

И вот ты весь – дыхание и звук,

Миры колеблющая лира.

Октябрьский холодный небосклон,

Избыток чувств и красок увяданье.

И убывающих лучей лобзанье.

Круженье листьев. Поворот времен.

Не в первый раз. А всё глядишь на мир,

К которому привыкнуть ты не можешь,

Воспоминания напрасно потревожишь:

Летит душа в разреженный эфир

Сквозь облака, и бури, и туман,

И жизнь, и смерть в стремленьи забывая, –

Так птиц летит упорный караван

К сиянию полуденного рая.

О юноша, счастьем ты был побежден, и не раз.

Всю горечь изведал утраты и весь одиночества холод.

И снова в сияньи твоих торжествующих глаз

Безумие пело: я вечен, я счастлив, я молод.

Осенние истлели багрецы

И нежные бледнеют акварели,

И дуют ветры – легкие гонцы

Зимы – в похолодевшие свирели.

И серые струятся облака

В разреженной чувствительной лазури,

Твоей души касаются слегка.

Не призывай довременные бури.

Не облекай в их стон твой смертный страх –

И жизнь, и смерть теперь неуловимы:

Они смесились в тонких тростниках,

Как над рекой опаловые дымы.

Только нежный, бледно-голубой

Полог неба и ландшафт спокойный.

Звезды, вечер, пруд и тополь стройный.

Насладись минутною игрой

Облаков, и света, и созвучий,

Полнящих еще немую грудь,

Погрузись, отдайся, и забудь,

И себя надеждою не мучай.

Отступи в мерцание глубин,

Слушай шепот листьев – зов Орфея,

Ничего в прошедшем не жалея,

Цельного мгновенья властелин.

И звезда зажжется над тобой.

И ты будешь как ландшафт спокойный –

Вечер, пруд, и тонкий тополь стройный,

И бессмертный полог голубой.

Окружена ограда темною листвой,

Побеги винограда шепчут надо мной.

Сквозь облаков разрывы слабый свет проник,

Уж на волнах трепещет лунный бледный лик.

В тиши июньской ночи легкий шаг звучит.

Калитка тихо скрипнет – милая спешит.

И если не обманет сердца вещий стук –

Прикосновенье близко нежных тонких рук.

Я просил у вышних богов:

«Дайте мне мудрость, о боги!»

Я не мерил моих шагов

По восходящей дороге.

В одиночестве и чистоте

Проникал в небес пределы,

Постигая ритмы в числе,

Преступая границы тела,

Не нашел запретных плодов

До звезд вознесенного древа.

А в тени земных садов

Мне протягивала руки Ева.

И я понял: неполно мое

От страстей отреченное знанье.

Ускользающее бытие

Стало тайною обладанья.

И познал я бога в крови,

Что струится всё непокорней.

Изголовьем стали любви

Древа горькие корни.

Над рябью сонных вод последний луч погас,

И стих волынщиками выдуманный трепет,

И восемнадцатого века без прикрас

Печальный снится лик, печальный слышен лепет.

Наивный скрипками разыгранный бурэ,

Отплясываемый пред сельскою таверной,

Как лента пестрая в вечернем серебре,

Мелькнул пред публикою грустной и манерной.

И Божьей милостию английский король

Георг ганноверское вспомнил заточенье,

Жену-изменницу… рыдает фа-бемоль

И разрешается как бы аккордом мщенья.

Казалось королю, что бьют последний час

Над тихой Темзою старинные куранты.

И плакали вдали, где свет зари погас,

Меланхолические Гайдена анданты.

Девушка в широком красном платье,

Как в объятьи пламени, пришла.

Что тебе могу смущенной дать я

Из сокровищниц добра и зла?

Сердца слышу частое биенье.

И любовь нежданная твоя –

Как звезды негаданной рожденье

На привычном небе бытия.

Я – как матрос, рожденный в час прибоя

На палубе разбойничьего брига.

Его душа не ведает покоя.

Он не боится рокового мига.

И с бурями, и с битвами он сжился,

Но, выброшен на берег одинокий,

Он вспомнил всё, о чем душой томился,

И бродит по песку в тоске глубокой.

Как солнце ни свети ему с зенита,

Как ни мани его деревьев шепот,

Его душа лишь бедствиям открыта.

Он слышит волн однообразный ропот.

И, всматриваясь в дымные пределы,

Где разыгрались волны на просторе,

Мелькнет ли вновь желанный парус белый,

Крылу подобный чайки диких взморий.

Там, на черте, что воды океана

От серых тучек, мнится, отделяет,

Полотнище, рождаясь из тумана,

Видением мгновенным возникает.

И, приближаясь к берегам безвестным

Могучим, ровным бегом, – не спасенье,

А новое ему несет волненье,

И ярость бурь, и колыханья бездны.

И если так – сольются облака

В живую арку,

И если так, то победим века

И злую парку.

Не хлынет, но пробьется узкий свет

Сквозь отреченья –

Негаданный и чаянный ответ

На все сомненья.

И не считать смиренные гроши –

Что за, что против,

Но ждать восстановления души,

Одушевленья плоти.

Вот книги старые под слоем мертвой пыли.

Не славит их народная молва.

Сперва не поняли, а после позабыли

Их мудрые и вещие слова.

Через столетия звучит их голос снова,

И прошлого приподнялся покров.

Иносказания тончайшая основа

Цветами заткана земных лугов.

Там пенье Сирина и песни Алконоста,

Там хоровод идей и дум былых,

Там мертвецы вселенского погоста

Являются, как встарь, среди живых.

Из старых книг, из тайников былого

Ты новое откроешь миру слово.