Благодарю, за всё благодарю: Собрание стихотворений

Ангелы моей страны родной,

Видел вас в моем бессильи:

Распростерли надо мной

Белые израненные крылья.

Только миг – и отступили прочь,

В сон отчизны ледовитый.

Уж никто не в силах мне помочь,

И лежу я как убитый.

Но сквозь призму хладного огня,

За чертой последней отречения,

Различаю – вне меня –

Времени возвратное движение.

Хлынет сердца жертвенная кровь

В древний холод мирозданья.

Зазвучу перед тобой, Любовь,

Обнаженным голосом страданья.

…Мы – граждане вселенной,

Всем близкие, всем чуждые; мы – дети

России, обновленной сокровенно.

По всем путям, по бездорожьям многим

Идем с Востока, видим запад солнца

И говорим на многих языках.

В гонении, в рассеяньи, в смущеньи

Умов и в нищете усталой плоти

Не гневный страх, но звездное терпенье

Таим в сердцах, где нет давно надежды

На торжество земных великолепий.

Пускай вокруг, хуля людей и Бога,

Случайные попутчики толпятся,

Взывая о возмездьи, о величьи

Былого, и влачат с собой повсюду –

От стен Парижа до манджурских сопок

И храмов потрясенного Китая –

Тоску утробную по растегаям,

Воспоминанья о садах вишневых,

Туфлях обломовских, и самоварах,

И табелях о рангах, и скрижалях

Незыблемых, и о столпе закона, –

Они не мы.

Их поглощает время.

И мемуарным отсветом мерцают

Их призрачные хищные обличья.

А мы таим в себе непостижимый,

Единый лик Архангела России.

Мы огненною скорбью крещены,

Живой и мертвою водой омыты;

Пройдя врата отчаянья и смерти,

Мы поняли величие и силу

Сопротивление в духе.

Наступили

Те времена, когда опять поэты

Ведут народ в пустыню, иссекая

Потоки вод из скал невозмутимых,

Чтоб из сердец текла живая влага.

Мы восстаем магическою силой

Над злобою египетской и болью

Склонившихся к земному тленью дней,

Над хаосом российских днепростроев,

Над рудами сибирскими, над сонмом

Левиафанов, торжищ и колхозов,

И видим, что ушли в земные недра

Благие духи. Мать-земля сырая

Лежит без чувств. Лишь ангелы успенья,

Как странники, являются бездомным

На перекрестках, рубежах, распутьях

России…

В моих последних, татарских,

Еще не крещенных глубинах

Над пеплом усадьбы барской

Слышится свист Соловьиный.

Мне видится дикое поле,

Дотла сожженные сёла.

О вольная воля,

Разбойничьей песни веселость!

Во мне пламенеет, клубится

Вся страсть возмущенной стихии:

Я больше не в силах скрыться

От страшного зова России.

Я не хочу быть чище и святее,

Чем родина моя.

Нет, лучше смерть, нет, лучше нож злодея

И мрак небытия,

Чем причитания святош и стариц,

И ектеньи ханжей,

И укоризненный горе воздетый палец,

И белый бред вождей.

Кому судить, – в борении, в страданьи

Над бездною времен,

Россия, ты – святое упованье

Народов и племен.

Пускай еще слепых стремлений взрывы

Терзают облик твой,

Ты создаешь невиданные дивы,

Ты жертвуешь собой.

Ты восстаешь из бездны возмущенных

Вскипающих глубин.

Отчизна мира, сердце угнетенных,

Мой путь и твой – один.

Да, я знаю: из крови и мук,

Из позора и смрада,

Из сведенных отчаяньем рук,

Из привычного ада,

Из чумных и расстрелянных лет,

Что зияют как рана,

Из жерла пожирающих бед,

Непосильного срама,

Из трущоб, и песков, и пурги

Всероссийского горя,

От варягов до желтой Урги

И от моря до моря –

Восстает от последнего дна

Обессиленной бездны

И грядет океана волна! –

Многолика, безвестна,

Всё мощней, всё слышней, всё ясней,

И сердца потрясает глухие

В озареньи очищенных дней

Молодая Россия.

Опять кричат досужие витии,

И режет воздух громкоговоритель,

И делят ризы алые России,

И каждый мнит, что он ее спаситель.

Но мне ль судить измученную землю?

Не соблазнюсь ни правдой, ни химерой:

Какая есть, о родина, – приемлю

С терпением, надеждою и верой.

Опять нас разделяют знаки.

И твой не мой, и мой не твой.

Кровавые восходят маки

Над обнаженною землей.

В твоей руке тугая лира.

К чему? В честь явленных богов

Уже возносится секира

И связень древних батогов.

И крест надломленный кружится,

Не в силах вечность побороть,

Звезда кровавая нам снится,

Вонзается в живую плоть.

Разит нас серп, крушит нас молот,

Слепят плакатные огни,

И ненавистью мир расколот.

Смирись. Душой навек усни.

И растворись в толпе безликой,

Воспламеняйся, холодей,

Приветствуй исступленным криком

Непререкаемых вождей.

И, разрушая, погибая,

Плечом к плечу и к мысли мысль,

Верь в торжество земного рая

И в правоту священных числ.

Но если лирою Орфея

Ты выведен за тот предел,

Где только духи, пламенея,

Встают над прахом душ и тел,

Тогда, превыше всех страданий,

Пылай ликующим огнем,

Освобождая от желаний,

От страха смерти,

И в твоем

Огне вселенском и кристальном

Преобразится дольний слух,

И в океане изначальном

Бессмертный отразится дух.

Только ты. Отягчаются веки

Долгожданной слезой.

Только ты – и певучие реки

Вновь текут предо мной.

И со мной – колыханья, мерцанья

Уходящих годин,

Словно не было вовсе изгнанья

И досрочных седин.

Словно грудь эта только дышала

Первых дней глубиной,

И душа только звукам внимала

Древней песни степной.

Испания, нет нам роднее

И нет обреченней страны.

Из бездны столетий, рдея,

Из пламенной глубины

Встают твои скалы, твердыни,

Дороги, соборы, сады

Под пенье загробной латыни,

Под звон медно-красной руды.

Твоя золотая армада

Плывет к берегам Ципанго.

Но слышится тихое «Nada» –

Понятное нам «ничего».

И там, над толпой, воспаленной

Миражами долгих сиест,

Колеблется – вижу – зеленый

Святой инквизиции крест.

И скорбью – упорнее зонда –

Пронзает сердца и звенит

Пустыни мираж, canto hondo,

И вдаль заключенных манит.

И в карцере тихой Севильи,

В оковах меж гордых колонн

Поруганный нищий в бессильи,

Безумной мечтой уязвлен,

Провидит сквозь полдня дремоту

В кристальном и звездном огне

Печальную тень Дон Кихота

На тощем, как вечность, коне, –

Чтоб смехом, и болью, и смехом

Звучали, пьянели века

И чтоб несмолкаемым эхом

Сердца отзывались, пока

Не встанет из бездны падений,

Играя с превратной судьбой,

Народный и солнечный гений

Над древней испанской землей.

Как Улисс, отверг я обольщенья

Запада обманчивых Цирцей.

Всё ясней мне было превращенье

Бедных спутников моих в свиней.

Двадцать лет по лестницам чужим,

Двадцать лет окольными путями

К цели неизвестной мы спешим.

Наш народ давно уже не с нами.

Он велик, могуч и молчалив.

Хоть бы проклял нас, но нам ответил.

Мы забыли шум родимых нив.

Всуе трижды прокричал нам петел.

Отреклись мы от родных глубин

И прервали связь святую сердца.

Дожили до роковых седин

С кличкой иностранца, иноверца.

Чем отверженности смыть печать,

На какую смерть идти и муку,

Чтобы сердцем снова ощущать

Круговую верную поруку?

Когда-нибудь, чрез пять иль десять лет,

Быть может, через двадцать – ты вернешься

В тот небывалый, невозможный свет:

Ты от него вовек не отречешься.

Увидишь родину. Но как понять

То, что от первых лет тебя пленило?

Ты иначе уже привык дышать,

Тебе давно чужое небо мило.

Согбенный и восторженный старик

В заморском платье странного покроя,

Прошедшего торжественный двойник –

О, как ты встретишь племя молодое,

Привыкшее размеренней дышать

И чуждое твоим любимым бредам,

Стремящееся мир пересоздать,

Ведущее к светилам и победам?

Подслушаешь с надеждой и тоской

Порыв, задор в кипучей юной песне.

И побредешь, качая головой,

Сокрыв в груди – всё глубже, всё безвестней –

Безумные, бесцельные мечты.

Минуя улицы и площади столицы,

За городской чертой увидишь ты,

Где тают в далях призраки и лица,

Просторы древние. И где-нибудь в тиши,

Где тракторы еще не прогремели,

У позабытой дедовской межи

Ты остановишься, достигнув цели.

И ты поймешь: земной окончен путь.

Вот ты пришел в назначенную пору,

Чтоб душу сбереженную вернуть

Бескрайнему родимому простору.

Всем в родимом краю незнакомый,

После стольких дорог и чужбин

Буду, странник, сидеть на соломе,

Блудный родины сын.

Верно, кто-нибудь мне улыбнется,

Смысл пойму мной утраченных слов.

Тихой родины ветер коснется

Поседевших висков.

И в ответ этой ласке, ликуя,

И сильнее земного конца

Песнь польется, волнуя, связуя

Тайной силой сердца.

Твои слова размеренны и скупы.

В них тлеет пламя прежнего огня.

Ты словно с болью разжимаешь губы

И редко посещаешь ты меня.

Ни нежности, ни слез, ни упованья

Не вызовешь, – а всё бы ты могла.

Твоих очей, где неземное знанье,

Пророческая не туманит мгла.

Но силою от счастья отреченья

И жертвуя мгновенной красотой,

Ты обещаешь горькие прозренья

И новою смущаешь высотой.

Огромное небо наполнилось ветром восточным.

И августа дрему нарушил крылатый пришлец.

И было всё странно в то утро и зыбко, неточно –

Порывистей волны Дуная и резче биенье сердец.

Степей черноморских дыша раскаленною силой,

Пять трупов повешенных ветер в лазури качал.

И небо казалось огромною братской могилой.

Но, гнев затаивши в груди, я стоял и молчал.

Кто были они, молодые, за дело святое

Отдавшие жизнь, завершившие краткий свой путь?

Не знаю. Но, верно, славянское имя простое

Наполнит волненьем потомков стесненную грудь.

И там, где сливаются югославянские реки,

Свой путь направляя к великой советской стране,

На перекрестке эпох они опочили навеки,

Но тень их висит надо мною, но голос их слышен во мне.

И, глядя спокойным и судящим взором поэта,

Сдержав возмущенье в груди и отчаянья стон,

Свидетелем стал для еще не рожденного света.

И живы во мне мертвецы, чтоб ожить для грядущих времен.

И видел над площадью рабской, где гнется покорная шея,

Где сердце оковано страхом и торжествует тевтон:

Грядущие ветры с востока несут, пламенея,

Полотнища алых и непобедимых знамен.

За узкою тюремною решеткой

Рождается неясная заря,

Неверный свет седой земле даря

С улыбкою стыдливою и кроткой.

Еще один осенний вялый день,

Подхлестанный надеждою и страхом,

Рассыпется пустозвенящим прахом,

И новая падет на землю тень.

И Баницы задремлет каземат.

– Что завтра, друг, – расстрел, освобожденье?

А где-то там леса гудят, шумят,

И в гуле том – борьба, свобода, мщенье…

Ты видел ли тот мертвый дом?

Скажи, в какой стране?

Не всё ль равно, и пусть на слом

Он обречен – во мне

Он отразился, чтоб потом

Столетия стоять

И тесным памяти кольцом

Сердца людей сжимать.

Висел лохмотьями бетон,

Ободранный скелет

Чуть прикрывая. Сотни тонн

Смесили мрак и свет.

Там провалился потолок,

Там грузно пол осел.

Повеял легкий ветерок

В подвале сколько тел?

Как будто запах тубероз

Исходит из щелей.

– Молчи. Напрасен твой вопрос.

Тот запах всё сильней.

Смотри наверх – на лоскуты

С цветочками обой,

На небывалые кусты

Над скрюченной трубой,

Там застеклили небеса

Лазурью пропасть рам:

Сияет древняя краса

И слышен птичий гам.

Не вспоминай. И в день-деньской,

Спасая свой паек,

Уйди скорее с головой.

Тебе и невдомек,

Как там живой жилец могил,

Когда пронесся шквал,

До пояса закопан был,

Пять суток умирал,

Пока стеклом тот человек

На кисти вены не пресек,

Чтоб на сознанье снизошла

Спасительная мгла.

– К чему вопить и проклинать!

Настанет тишь да гладь.

И будут много, много губ,

Победу празднуя опять,

Трубить в миллионы труб.

Должны мы есть и пить, любить,

Трудиться, веровать и жить…

Не надо траурных венцов.

Оставим мертвым хоронить

Ненужных мертвецов.

Забудем плач, стенанья, вой, –

Живым понятен лишь живой.

Но он – Европы мертвый сын,

Из тысячи руин

Восстанет призрак роковой,

Безвестный гражданин.

Безумен, полупогребен,

Поднимет руку он,

И хлынет кровь, и потечет

Над арками побед.

И будет праздник ваш смущен,

И в ликованьях слышен стон

Неутоленных лет.

Кто не сидел в подвалах, не дрожал,

Прижавшися к дверной неверной створке,

Кто не мечтал впотьмах о черствой корке,

Не ощутил уколов сотен жал

В своем усталом сердце, кто не ждал

Погибели от торжества лазури,

От случая, судьбы иль просто дури

Незримых сил, и кто не проклинал

И день, и час, и жизни гнет бетонный,

Когда обвалы заглушали стоны

И кровь мешалась с гарью и песком, –

Еще не сын Европы обновленной:

В его душе, еще не потрясенной,

Не прозвучал богов урочный гром.

Над победителем и побежденным

Зажжется та же алая звезда,

И канут в бездну быстрые года,

И мир предстанет снова обновленным,

Умолкнут звуки боевых фанфар,

И в обмороки превратятся взрывы.

И там, где дикий бушевал пожар,

Пройдут стада и всколосятся нивы.

И только стих суровый сохранит

Проклятья и стенанья той эпохи,

Когда в сердцах взорвался динамит

И жизнь распалась на сухие крохи.

Годов живых порвалась нить.

И всё мрачней в ночи личина века.

И как нам в этом мире сохранить

Простой и гордый облик человека?

Окровавленная всё выше груда тел,

А жизнь и смерть уж не играют в прятки.

С такою мукой, верно, не глядел

Эдип в лицо мучительной загадки,

Как я гляжу в лицо твое, о год

Надежды, страха и пресуществленья.

Иль духа нового я обрету оплот,

Иль унесет меня круговращенье

Времен грядущих? Каждый день и час

К нам приближает роковые сроки.

Но океан войной взметенных масс

Не обуздают прошлого пророки.

О Родина, твоих просторов власть

Сковала ярость европейской лавы,

И если суждено нам в битвах пасть,

В сиянии твоей падем мы славы.

Страх за тебя исчез в душе моей:

Подземные я слышу содроганья.

В тебе шумит пожар великих дней,

К тебе летит святое упованье.

Ты новый миру принесла завет,

Ты ниспровергла древние кумиры.

И знают все: в тебе вселенский свет.

Твоя судьба слилась с судьбою мира.

Когда в сердцах настанет тишина,

И будет жизнь улыбкою согрета,

И все увидят, что весна – весна,

Богата осень, миротворно лето.

Когда вернется истинный Орфей

На землю, им покинутую ныне,

И ключ забьет в песках души твоей,

Ключ памяти в отверженной пустыне, –

Тогда услышишь сердцем голоса

И музыку созвездий и растений,

Тогда прольется чистая слеза

На мир привычный черствых отречений.

– Забудь. Покорствуй, иль навек усни.

К чему душа ослепшая пророчит

Тебя гнетут расстрелянные дни,

Сиренами пронизанные ночи.

– Нет, я не сломан страшною судьбой.

Я вижу путь достоинный и правый.

Из памяти возникнут предо мной

Руины Новгорода и Варшавы,

В снегах кровавых гордый Ленинград,

И городов трагические хоры

Упорной Англии, Берлина ад,

Где времена разверзлись и просторы.

Пусть разрушенья громкие дела

Колеблют волны и сосут антенны.

Не только камни, дерево, тела

Распались в вихрях дикой перемены –

Взорвались души. Лабиринты дум,

Нерукотворные колонны чувств напевных

В провалы рухнули. И созерцает ум

Миры разъятых атомов душевных.

О Зодчие, над хаосом руин

Горит звезда в разреженном эфире,

Строители неведомых глубин,

Таитесь вы в опустошенном мире,

Чтоб Человечества воздвигнуть новый храм

На ясных высях юных поколений,

Когда свои миры откроет нам

Столетия освобожденный гений.

А не пора ль, товарищ, в партизаны?

Туда, где в чащах борется народ,

Где чист и ясен грозный небосвод,

Осмыслены страдания и раны.

Не снится ль и тебе простор полей,

Отроги гор, лесов могучих шумы?

Твой час пришел, о прошлом не жалей.

Решительный, спокойный и угрюмый,

Уйди туда, где жизни бьют ключи

И где сильней, чем смерть, святое мщенье.

Как моря гул для путника в ночи,

Ты Родины услышишь приближенье.

О ты, в порфиру облаченный

Багрянородный мой народ,

Лавиной рушащий препоны,

Подобен гулу мощных вод, –

Ты одолел все испытанья,

Ты исчерпал до дна страданья

И, вечной славой осенен,

В себе самом нашел ты силу,

Чтоб нового изгнать Аттилу

Германских варварских племен.

Он шел – и содрогались степи,

Испепелялись города.

Неся огонь, и меч, и цепи,

Столетья рабского труда.

Пылая яростью Валгаллы,

Он осквернил Кавказа скалы,

Эльбруса запятнал снега,

Увидел мать всех рек российских

И встал в преддверье стран азийских

У Каспия солончака.

Судьба тирану изменила:

Пред градом с именем стальным

Его губительная сила

Истаяла, как волжский дым.

Там пали русские перуны.

И вспять пошли Европы гунны.

И Дон великий, и Донец,

И древний Днепр средь новых строев

Узрели торжество героев

И как назад потек пришлец.

Да, он покинул наши горы,

Украйны золотой поля,

Новороссийские просторы,

Святые подступы Кремля,

И Севастополя руины,

И Крыма светлые долины,

Озера, веси, города,

И Новгород неопалимый,

И Ленинград несокрушимый,

Врагом не взятый никогда!

И у границ, где русских славой

Полны и Плевна, и Сулин,

Где предки шли стезей кровавой,

Достигли мы тебя, Хотин.

За нами – мир освобожденный,

Пред нами – мир порабощенный.

Стоим у прикарпатских врат

Державы старой Осмомысла;

Туда, где немцев ночь повисла,

Наш проникает зоркий взгляд.

Над Польшей, Балтикой, Балканом

Зари пылает алый стяг,

Вещая подъярмленным странам,

Что кровью истекает враг,

Что, трупами покрыв дорогу,

Бежит назад в свою берлогу,

Готовясь дать последний бой.

Он осужден. Смертельна рана.

Всё ближе гибели тирана

Час беспощадно роковой.

Отцов великие деянья

Мы наверху несем знамен.

Не громче ль новые названья,

Чем подвиги былых времен.

Кутузов, мы Москву отбили,

Суворов, мы не посрамили

Ни Рымник твой, ни Измаил!

Великий Петр, пройдя Полтаву,

Уже за Прут несем мы славу

Вскипающих народных сил.

За жертв невинных миллионы

Казним, за кражи, грабежи,

За оскверненные законы

И попранные рубежи,

За голод, рабство, избиенье,

Разврат, насилье и презренье,

За то, что мирные черты

Народа ярость исказила,

Что пепелища и могила –

Повсюду варваров следы.

И вот из уст стомиллионных,

Из недр и тайников глухих,

Из бездн сердец испепеленных

Рождается возмездья стих.

Пусть ямб, любимец муз российских

В громах рожденный мусикийских,

В тысячелетиях гремит,

И над веками торжествует,

И в ритмах радостных ликует,

И памятники озарит!

Пусть для грядущих поколений.

Не зная гробового сна.

Поэзии российской гений

Несет святые имена

Героев и вождей победы.

Которыми гордились деды,

Которыми гордится внук,

Перековав мечи в орала

И славя мирные начала

В рабочем ритме мощных рук.

Не видите – восстали из могил

Замученные в недрах душегубок.

Возможно ли, чтоб мертвый осушил

За здравие вскипевший кровью кубок?

Погибшие с живыми пребывают

И терпеливо ждут… Изменчивых фигур

Блуждают тени, и в душе пылают

Освенцим, Лидице и Орадур.

Есть сила грубости. Передушить

В объятьях газовых германских камер,

Повесить сильных, слабых заушить,

Чтоб голос правды изнуренной замер.

Над грудою окровавлённых тел,

На кладбищах униженной Европы

В кромешной тьме ты ощупью хотел

В достойный мир найти святые тропы.

Есть сила нежности. Она с тобой,

В твоей душе измученной, усталой,

Вот Ариэль в пустыне голубой,

Легчайший, пролетел над розой алой.

И никнут стены тонкие долин,

И детский смех звучит среди руин.

О демоны в одеждах из свинца,

Последний дар обманутой Пандоры,

Предвестники безумного конца –

Вы времена смесите и просторы.

В утробах ваших хаос опочил

И силы излучаются глухие:

Насмешка над гармонией светил,

Проклятие растерзанной стихии.

Вы разложили атомы души,

Материи поколебали грани,

И слышен страшный шепот: «Поспеши

Цепочки взрывов мерить в океане.

В тебе самом таится смерть твоя –

Предельный жар и хлад небытия».

Я – царь великих вод Тутанхамон

В двойной короне пламени и влаги.

Прервали вы, неопытные маги,

Связь вещества и цепь земных времен.

Не зная сил, таящихся во мне,

Явленья Ра вы назвали ураном,

К Осириса вы прикоснулись ранам,

Но тайну тайн познали не вполне.

Я встретил вас в моем безмолвном гробе.

Лучи в моей асфальтовой утробе

Дрожали, ждя освобожденья миг.

В моей недвижности – миров круженье,

В нетленности – атомов разложенье.

И вас убьет мой мстительный двойник.

Кудесники химических котлов,

В природы тайники проник ваш гений

Не заклинаньями бессильных слов,

А точностью холодных вычислений.

Науку прикрываете, жрецы,

Лабораторий белою хламидой,

Склоняетесь ревнивые скопцы,

Перед богиней гибели Изидой

Вы знанье унесли в запретный храм,

Торопите атомов разложенье

И копите лучи уничтоженья, –

Но тайн египетских не вырвать вам

От вставших из гробов премудрых мумий

Для торжества рассчитанных безумий.

Меня сломать? Убить меня легко

А вам убийство не впервые.

Вам кажется – Россия далеко.

А здесь она, моя Россия.

Не я боюсь – боитесь вы меня,

Предвидя грозное возмездье.

А надо мной в ночи горят Кремля

Неугасимые созвездья.

За новой жизни золотую зарю

Какую звезду тебе подарю?

Любимая, выбирай!

Она отвечала: «Мне подари

Вон ту, незаметную, что горит

В недоступной синей дали.

Она далека, она глубока,

Легчайшие кроют ее облака

От печальной нашей земли.

Но сильнее и ярче близких планет

Той звезды зачарованный свет,

Трепещущий тихий зов.

Это любви моей звезда,

Страсти, не меркнущей никогда

В безмерной глуби миров».

О дитя осиянных ночей,

Почему тебя прельстил

Нежный сумрак белых ночей

И пожар полярных светил?

Там, над омутами вешних вод,

Остановлен солнца поворот

И русалок песни звучат,

Непривычные слуху наяд.

И такая в них страсть и печаль,

Перелив зачарованных слов,

Что забудешь лазурную даль

И оливы отчих садов.

Превратишь ли ты льды в цветы

И в сапфир – седые моря?

Не Аврора ли севера ты,

Золотая юга заря?