Благодарю, за всё благодарю: Собрание стихотворений

Лоту подобный, воздел Мережковский иссохшие руки,

В «Числах» провидя скандал, на Монпарнасе – содом.

Гиппиус, рыжий парик разметав по плечам многолетним,

Рядом грядет и глядит, щурясь, на бездны в лорнет.

С лампой зеленой в руках, опершись на румяных эфебов,

Мир Адамович клянет, Новый предчувствуя Град.

А повернувшийся вспять к проклятым кафе Монпарнасским,

В столб обращен соляной оцупеневший Оцуп.

Недолго пил я из чужих стаканов:

Трудом упорным приобрел я свой.

Стакан мол мал, но я зовусь Алданов,

и «на Пассях» я – Лев Толстой.

Ни революция, ни плаха,

Ни трус, ни глад, ни судный день,

Ни важный сан иеромонаха

Ни князя Шаликова тень

Не удержали Шаховского

От сочинения стихов, –

Так схима не спасет Скобцову

От поэтических грехов.

В подряснике или в хитоне

Войдут, ликуя, в Новый Град.

Прости им, отче Аполлоне,

Зане не знают, что творят.

Ограбив Фица караван,

Одним разбойничьим наскоком

Он Запад придушил Востоком

И Фауста просидел диван.

Не в галилейской – в галльской Канне

Ваш совершился тайный брак,

Как в самом выспреннем романе –

Вдали от сплетен, слухов, врак.

А старый друг от чувств избытка

Вам пожелает лишь одно –

Чтоб воду брачного напитка

Вы претворили бы в вино.

Лозинский Лев – поэт и физиолог,

Двойную славу на земле сыскал:

Стыдливости сорвав с Природы полог,

Морозил крыс и женщин распалял.

Пленяй нас роскошью дородной красоты,

Пока не станешь елисейской тенью,

Пока не превратишься из звезды –

В цветок осенний.

Ваш предок – Штейфа Соломон

Обрезан спереди раввином,

Но он прибавил слово «фон»

И стал арийским господином.

Желая русскую культуру обновить

И на Парнасе завести острастку,

Он Неизвестного Христа велел спалить –

Известному надел бы он повязку.

К чему твои помещичьи сноровки,

Арийский профиль и кадык:

Ты воспитался в беженской столовке

И к ней привык.

Шкуро, башибузук турецкий,

Россию грабил и сжигал.

Теперь он генерал немецкий –

Предателем разбойник стал.

Слышал – намедни подох

Роман Горыныч Хазарин.

Что вытворяет в аду?

То же, что здесь, на земле:

Цербера он оболгал,

В ладью нагадил Харона

И на Миноса донос

Адским властям написал.

О, не прельщайся юбилеем –

Хвалы не требуй и наград,

Чтоб, умастив чело елеем,

Тебе пинка не дали в зад.

С мамзель… женой застигнутый Иван

Супруге так сказал, сверкнув державным оком:

«Гарем подвластен мне – ИМЛИйский я султан.

В штанах и без штанов благословен пророком!»

Здесь прах ИМЛИйских мудрецов:

Щербина, Яша и Перцов.

Щербина «негров» обирал –

Их стриг, как мериносов.

Перцов всю жизнь умильно врал,

А Яша – тихо сочинял

Эстетику доносов.

Под камнем сим лежат останки Зимина.

Его архимандрит и виршеплет Иоиль,

Вольтеру помолясь, в Мазоне успокоил,

А памятник ему воздвигла Кузьмина.

О муки творчества Баратовой Марии

И рукописей порванных кошмар.

Смешалось всё: и стили, и стихии,

Украйна, битники, Антарктика, Гончар.

Всю свою жизнь он мечтал о покорной и кроткой Гризельде,

Но укрощать ему рок женщин строптивых судил.