Бланка Кастильская

23 мая 1200 года в очень скромной церкви норманнской деревушки Портморт, расположенной на северном берегу Сены, примерно в десяти километрах вниз по течению от Вернона, происходило бракосочетание. Женихом и невестой были два подростка, 13 и 12 лет. Столь скромная обстановка удивительна для личностей участников: невеста — Бланка, дочь кастильского короля Альфонсо VIII и его супруги Элеоноры, племянница английского короля Иоанна I Безземельного; жених — Людовик, сын и наследник французского короля Филиппа II Августа и его первой супруги Изабеллы де Эно, умершей в 1190 году. Обряд бракосочетания проводил архиепископ Бордо Эли де Малеморт. В маленькой церкви и снаружи находилась большая свита, большинство из которой были испанцами.

Но разве нельзя было найти более престижное место для празднования этого королевского брака между сыном короля Франции и дочерью короля Кастилии, брака, который скрепил примирение между двумя царствующими домами Франции и Англии, Капетингами и Плантагенетами? На это имелись особые обстоятельства. В то время Филипп Август стал объектом серьезной санкции со стороны Папы Римского, который наложил на его владения интердикт, т. е. там больше нельзя было проводить церковные службы и совершать таинства. Королевские владения начинались в десяти километрах к западу, в Живерни, где река Эпте впадает в Сену. Портморт находился на территории Плантагенетов, то есть в домене герцога Нормандии и короля Англии Иоанна, и интердикт там не действовал. Таким образом, Бланка Кастильская вошла в историю через черный ход, почти тайно.

Испания в 1200 году: Реконкиста и поиск союзов

Бланка только что прибыла из Испании, проехав более 1.000 километров из Бургоса, в сопровождении своей бабушки, Элеоноры Аквитанской. Эта поездка стала результатом соглашения, достигнутого между королями Франции и Англии в конце 1199 года, которое должно было разрешить столетний конфликт. Давайте вспомним факты.

С 1066 года, когда герцог Нормандии Вильгельм Завоеватель захватил корону Англии, англо-нормандская монархия была постоянной угрозой для короля Франции из рода Капетингов. Последний имел лишь теоретическую власть над своим огромным королевством, которое простиралось от берегов Ла-Манша и Атлантики до течения Шельды, Мёза, Соны и Роны и от Северного моря до Пиренеев. Эта огромная территория была разделена на множество взаимосвязанных территорий — фьефов — разного размера, которыми управляли люди, связанные с государем личными вассальными узами. В этой так называемой феодальной системе, общие черты которой хорошо известны, король находился на вершине пирамиды, он был сюзереном вассалов, которые приносили ему оммаж (вассальную присягу), обязуясь поддерживать его против любого другого сеньора. Если они не выполняли свои обязанности, король вызывал их в свой суд и мог конфисковать их фьеф: это называлось "commise". Однако сюзерен должен был обладать необходимыми возможностями для выполнения такого решения. Это было далеко не всегда так. Король мог полагаться только на ресурсы своего личного владения, "Королевского домена", небольшой, бесформенной территории, состоящей из нескольких фрагментов, протянувшихся от Компьеня до Буржа, через Париж, Этамп и Орлеан. В противовес ему, великие вассалы, герцоги и графы, управляли вотчинами, которые внушительной массой окружали владения Капетингов: Фландрия, Нормандия, Мэн, Анжу, Бретань, Шампань, Бургундия и огромная Аквитания с ее неопределенными границами.

С 987 года, с приходом к власти Капетингов, король Франции боролся за свое выживание и пытался ослабить удушающее окружение крупных фьефов, заключая браки и союзы, не прибегая к военной силе. В середине XII века он, казалось, был на грани поражения, когда в 1152 году Генрих Плантагенет, наследник Анжу, Мэна и Турени по отцу и Нормандии и Англии по матери, женился на Элеоноре Аквитанской, герцогство которой охватывало юго-западную часть королевства от Пуату до Пиренеев. К этому Генрих вскоре добавил Бретань, женив своего сына Джеффри на Констанции, наследнице графства, и взяв их сына, Артура, под свою опеку. Господин западной половины Французского королевства и король Англии, Генрих II Плантагенет, тем не менее, был обязан приносить оммаж и хранить верность королю Франции Людовику VII за все свои герцогства и графства на континенте. Для Капетингов разрушение империи Плантагенетов стало вопросом жизни и смерти. Но что они могли сделать?

К счастью для короля Франции, у Генриха Плантагенета была одна большая слабость — его собственная семья. Людовик VII, а затем его сын Филипп II Август, начиная с 1180 года, умело использовали ненависть, которая разъедала супружеские, братские и родственные отношения их противников: Элеонора против своего мужа Генриха II, Генрих Младший, Ричард и Джеффри против своего отца, Джон против своего брата Ричарда. Конечно, игра была очень опасной, и Капетинги не всегда выходили победителями, особенно когда с 1189 по 1199 год им противостоял Ричард Львиное Сердце, которого поддерживает его мать Элеонора Аквитанская. Таким образом, несмотря на свои политические маневры, Филипп Август был сдержан королем Англии, у которого он тщетно пытался отвоевать Нормандию.

В этой великой дуэли оба противника искали союзников и, естественно, обратились к испанским королевствам, соседям Аквитании. Во второй половине XII века Капетинги и Плантагенеты установили брачные связи с государями Кастилии, Арагона, Наварры, а также Португалии. В 1154 году Людовик VII женился на дочери короля Кастилии Констанции и имел в браке с ней двух дочерей, Маргариту и Аделаиду; в 1176 году Генрих II выдал свою дочь Элеонору замуж за короля Кастилии Альфонсо VIII; в 1191 году Ричард Львиное Сердце женился на Беренгарии принцессе Наваррской. Интерес к испанским союзам был продиктован, прежде всего, желанием контролировать южные подступы к королевству Франция.

Со своей стороны, испанцы надеялись заручиться поддержкой французских и английских рыцарей в своих внутренних войнах и особенно в своем великом предприятии по отвоеванию полуострова у мусульман ― Реконкисте. В XII веке Реконкиста была в самом разгаре, и все население было проникнуто крестоносным духом. В движении приняли участие четыре христианских королевства, бывшие как союзниками, так и соперниками, что привело к чередованию успехов и неудач в борьбе с мусульманами. Хотя, не имеющая выхода к морю, маленькая Наварра расположенная у подножия Пиренеев, играла роль, которая сводилась к контролю над горными проходами в Аквитанию, а Арагон, при правлении Альфонсо II (1196) и Педро II (1196–1213), смотрел больше на север, чем на юг, утверждая свои права на Тулузу и Лангедок, основная часть Реконкисты была проведена королевствами Кастилии и Леона, которые временами объединялись, а временами разделялись. В 1037 году Кастилия, ставшая независимым королевством, поглотила Леон и победоносно повела наступление на юг, оттеснив мусульман к Толедо, который был взят в 1085 году. Героический эпос, посвященный блестящим подвигам, вошел в литературу и сформировал менталитет кастильцев. Менее славные стороны реконкисты были быстро забыты, как в случае со знаменитым Родриго Диасом де Биваром, Сидом Кампеадором (1043–1099), который без колебаний переходил со стороны на сторону в зависимости от обстоятельств.

Движение Реконкисты продолжилось в XII веке, в правление Альфонсо VII Храброго (1126–1157), которому удалось на несколько лет установить протекторат над Наваррой и Арагоном и провозгласить себя императором Испании, но в 1140 году ему пришлось смириться с отделением Португалии. Когда он умер в 1157 году, Реконкиста остановилась, с одной стороны, наступлением Альмохадов, которые пришли из Марокко и взяли Кордову, Севилью, Гранаду и Валенсию, а с другой — новым разделением Кастилии и Леона между двумя сыновьями Альфонсо VII: Фернандо стал королем Леона, а Альфонсо VIII — королем Кастилии. Но последнему было всего 3 года, и знатные кастильские семьи разделили власть над страной между собой. Только в 1166 году молодой Альфонсо VIII утвердил свою власть и начал долгое правление, длившееся более полувека, во время которого он получил прозвище Альфонсо Благородного.

В 1170 году когда ему исполнилось 15 лет, пришло время обзавестись супругой. Его советники выбрали англо-аквитанскую принцессу, Элеонору, дочь Генриха II Плантагенета и Элеоноры Аквитанской. Девушка родилась в 1161 году и ей было всего 9 лет. Два прелата и два кастильских барона попросили у короля Англии ее руки от имени короля Кастилии, и он дал согласие. Соглашение предусматривало, что юная Элеонора унаследует герцогство Аквитания после смерти матери, что могло привести к созданию обширной Испано-Аквитанской державы, простирающейся от Пуату до Андалусии. Этот проект был сорван, когда брат Элеоноры, Ричард Львиное Сердце, ставший герцогом Аквитании, отдал герцогство своей супруге Беренгарии Наваррской. Однако Альфонсо VIII, чувствуя себя ущемленным, предпринял несколько попыток захватить Аквитанию после смерти своей тещи Элеоноры в 1204 году.

На личном уровне брак Альфонса VIII и Элеоноры Английской был удачным. По словам хронистов, они хорошо ладили, вплоть до того, что полюбили друг друга, что являлось исключительным явлением, даже неприличным, для королевских пар, образованных по чисто политическим причинам. Альфонсо, пишет епископ Лука Туйский, "был очень мудр, благоразумен в решениях, храбр с оружием, необычайно щедр и тверд в католической вере", что не помешало ему завести роман с некоей еврейкой из Толедо, Рахилью, как гласила народная молва. Его жена, Элеонора, "была учтива, спокойна и красива, делала много милостей монашеским орденам и была очень милосердна к бедным, которых любил Бог. Она глубоко любила своего мужа, короля, и почитала каждого в соответствии с его рангом", — говорится в Chronique générale (Общей хронике). Влюбленные друг в друга они с честью выполняли свой долг королевской четы, произведя на свет десять детей, возможно больше, половина из которых умерла в младенчестве, что соответствует среднему показателю для того времени. В 1180 году, в возрасте 19 лет, Элеонора родила дочь Беренгарию, в 1187 году — еще одну дочь, Урраку, а в 1188 году — третью, Бланку, биографию которой мы пытаемся проследить; затем на свет появились Фернандо в 1189 году, Констанция в 1199 году, Элеонора в 1200 году и Энрике в 1204 году. Удачливые родители хорошо использовали своих дочерей: старшая, Беренгария, вышла замуж за короля Альфонсо IX Леонского в 1197 году, тем самым вновь объединив два королевства; Бланка вышла замуж за принца Людовика Французского в 1200 году; Уррака — за короля Альфонсо II Португальского, а Элеонора — за короля Хайме I Арагонского. Констанция же ушла в монастырь. Что касается сыновей, то Фернандо умер в 1211 году, а Энрике стал преемником своего отца в 1214 году, но умер в 1217 году.

Кастильский двор и королевская семья

Бланка родилась в середине зимы 1188 года, вероятно, в феврале. Есть некоторые сомнения относительно места рождения, что не имеет большого значения. Согласно Эли Бергеру, автору первой университетской диссертации о Бланке Кастильской в 1895 году, рождение произошло в замке Паленсия, на полпути между Бургосом и Вальядолидом. На самом деле, похоже, что Паленсию перепутали с Пласенсией, расположенной в 150 километрах к югу от Саламанки, очень близко к мусульманским территориям. Альфонсо только что отстроил там резиденцию, и известно, что королевская чета была там в начале марта 1188 года. В этом случае рождение дочери имело бы символическое значение: Бланка Кастильская была ребенком Реконкисты, отмеченным духом крестового похода. И действительно, вся ее жизнь прошла под знаком крестовых походов: она родилась в нескольких километрах от места боевых действий в Андалусии, ее детство было отмечено сражениями, такими как катастрофа, постигшая ее отца 19 июля 1195 года в битве при Аларкосе против халифа из династии Альмохадов, Якуба аль-Мансура. Крестовые походы будут сопровождать ее жизнь до самого конца жизни: крестовый поход ее дяди Ричарда Львиное Сердце и ее будущего тестя Филиппа Августа в 1189–1190 годах, крестовый поход на Константинополь в 1204 году, крестовый поход на альбигойцев с 1209 года, крестовый поход детей в 1212 году, крестовый поход баронов в 1239 году, крестовый поход его сына Людовика Святого с 1248 года, крестовый поход "пастушков" в 1251 году.

До своего отъезда во Францию в 1200 году она была погружена в эту атмосферу постоянной борьбы с исламом. Кастилия изобиловала замками, ставшими национальным гербом; множились ордена монахов-воинов, которые поддерживали пыл религиозных войн: орден Калатравы с 1158 года, орден Сантьяго с 1171 года, орден Трухильо с 1176 года, а несколько позже орден Алькантры. Эти духовно-рыцарские ордена, которые вскоре получили во владения огромные территории на юге страны, представляли собой грозные политические и военные силы. Огромный престиж святыни Сантьяго-де-Компостела, привлекавшей паломников со всей Северной Европы, способствовал поддержанию религиозной экзальтации. Многие французские рыцари совершали паломничество в Галисию, были установлены отношения между великими феодальными домами, в частности, с графами Тулузы, Бургундии и Шампани. Клюнийский орден был очень широко представлен в Кастилии и Арагоне, распространяя свой архитектурный стиль и посылая своих монахов-переводчиков вплоть до Толедо, чтобы перевести на латынь многие арабские работы, которые в свою очередь были переводами древнегреческих произведений.

Таким образом, с продвижением Реконкисты была создана цивилизация, которую можно назвать мультикультурной. К концу XII века христиане контролировали более двух третей полуострова, вплоть до линии, проходящей примерно от Валенсии до Лиссабона. Кастилия занимала большую его часть, вплоть до Гвадианы. На этих территориях смешались исконные христиане, христиане воспринявшие мусульманскую культуру, или мозарабы, которые следовали собственной церковной литургии, мусульмане, перешедшие под власть христиан, или мудехары, и евреи, которые процветали как купцы и банкиры. В городах царила относительная веротерпимость, стимулировавшая интеллектуальную жизнь, самым авторитетным представителем которой был мусульманин Аверроэс, умерший в 1198 году в Марракеше. Маленькой Бланке в то время было 10 лет, и то, что она выросла в этом мультикультурном обществе, имело огромное значение. Она жила в среде, где соседство евреев, мусульман, христиан и новообращенных было естественным, в отличие от исключительно христианского общества, которое она встретила к северу от Пиренеев. Ее подход к религиозным проблемам будет отличаться от подхода владык Севера.

Однако это не делало ее апостолом толерантности. При дворе Кастилии мусульманин оставался главным противником, а ислам считался опасной ересью, с которой необходимо было бороться. Эта вооруженная борьба была главной заботой его отца. Когда в июле 1195 года он потерпел катастрофическое поражение от Альмохадов, Бланке было семь лет, и она смогла понять, что ислам — это враг. Катастрофа при Аларкосе имела последствия и для семейной жизни: два года спустя, чтобы объединить христианские силы, старшая сестра Бланки Беренгария была выдана замуж за короля Альфонса IX Леонского. Кастилия и Леон снова образовали единый блок. Бланке было девять лет и она видела, что дочери королей — всего лишь фигуры на дипломатической шахматной доске, и что ее очередь тоже обязательно придет. Однако брак Беренгарии был нарушением существовавших тогда правил: супруги были двоюродными братом и сестрой, и у Папы Римского не было испрошено разрешение на этот кровосмесительный брак. В 1202 году брак был признан недействительным, и Беренгария вернулась в Кастилию с детьми.

Кастилия в последнем десятилетии XII века, несмотря на катастрофу при Аларкосе, была королевством цветущим королевством. В Guide du pèlerin de Saint-Jacques de Compostelle (Путеводителе паломника в Сантьяго-де-Компостела), написанном до 1173 года для французских путешественников, говорится о стране, "полной богатств, золота и серебра, имеющей хороших лошадей, а хлеб, вино, мясо, рыбу, молоко и мед — в изобилии". С другой стороны, эта земля Кастилия населена "злыми и порочными людьми […], склонными к гневу и ссорам", настоящими дикарями, народом, "полным злобы, черным цветом кожи, уродливым лицом, развратным, порочным, вероломным, неверным, продажным". Такое предубеждение против "меднокожих" среди жителей Севера не ново. Считалось, что в Наварре эти примитивные люди практикуют зоофилию с козами, овцами, мулами и кобылами, "постыдно блудят со скотом", вплоть до того, что снабжают своих животных поясами целомудрия, "чтобы никто другой не смог ими насладиться". Неясно, предназначены ли эти живописные и экзотические замечания для того, чтобы напугать или пробудить любопытство благочестивых паломников. Хотя городское кастильское общество находилось на необычайно высоком культурном уровне, в умах людей с Севера был создан его отталкивающий образ, и это не могло не повлиять впоследствии на критику французскими баронами Бланки, "испанской девушки". В реальности же в Кастилии находились замечательные центры латинской теологической литературы, в монастырях клюнийцев и цистерцианцев; города являлись центрами литературы на простонародном языке, включая старые испанские эпические легенды, кантарес, например знаменитую Cantar del Mio Cid (Песнь о моем Сиде), которая датируются серединой XII века. В Паленсии и Саламанке в начала XIII века возникли два старейших европейских университета.

Двор короля Кастилии, где росла маленькая Бланка, был блестящим культурным центром, посещаемым трубадурами, поэтами, музыкантами и жонглерами с оживленным пирами и интеллектуальными дебатами. Конечно, король не обладал такими финансовыми возможностями, как его французские или английские коллеги, но монархия была прочной. Централизация продолжалась, и институты власти стали более специализированными вокруг королевского Совета, Curia Regis, где постепенно усиливалась роль юристов и прелатов. Король также опирался на буржуазию, которую он сделал благосклонной к себе, предоставив городам фуэрос, гарантирующие их привилегии. Периодически король советовался с собраниями священнослужителей и сеньоров — кортесами. Механизм управления быстро совершенствовался.

Королевский суд был одним из инструментов власти. Долгое время он оставался странствующим вместе с королевским двором, переезжая из замка в замок и останавливаясь чаще всего в Бургосе, Паленсии и Толедо. Во время правления Альфонсо VIII великолепие королевского двора воспел каталонский трубадур Раймунд Видаль де Безалу: "Я хочу рассказать вам историю, которую слышал от жонглера при дворе самого мудрого короля, который когда-либо был в мире, то есть короля Кастилии Альфонсо, при котором царят гостеприимство, щедрость, дух справедливости, доблесть, учтивость и вежливость". При этом дворе, где блистали "бароны и рыцари, девицы и дамы", можно было встретить поэта-соблазнителя Гийермо Бергедаского, который, как говорили, был немного слишком кокетлив с королевой Элеонорой, и других трубадуров, таких как Гиро Калансонский, Пейр (Пьер) Рожье, Пердигон, Пейре Видаль.

Конечно, празднества проходили не каждый день, а поэтические и литературные дебаты оставались все еще на уровне общества конца XII века, но Бланка росла в среде, относительно открытой для интеллектуальных дебатов. Ее образование было тщательным, и, похоже, она часто жила в цистерцианском монастыре Лас-Уэлгас в Бургосе, основанном ее родителями в 1187 году, за год до ее рождения. Она была очень привязана к своим родителям и демонстрировала им свою привязанность и вплоть до их смерти в 1214 году, регулярно ведя с ними переписку. Семья была очень сплоченной. В 1200 году отцу, Альфонсу VIII, было 46 лет, матери, Элеоноре, 39 лет, а 12-летняя Бланка была названа в честь своей бабушки по материнской линии, Бланки Наваррской. Это новое для Испании имя, которое, как говорят, было дано Бланке Наваррской, ее матерью происходившей родом из Нормандии, из-за ее бледной кожи. Имя Бланка, звучащее на французском языке как Blanche (Белая), вскоре приобрело скорее моральное, чем физическое значение. Некоторые хронисты использовали для Бланк Кастильской имя Кандида, образованное от латинского candidus — "белый". Вот как описал ее Гийом Бретонский в своей Philippide (Филиппиде): "Кандида в своей искренности, белизне сердца и лица, своим именем возвещающая о достоинствах, которыми она сияла и внутри, и снаружи".

Бледнолицая или нет, Бланка воспитывалась при дворе вместе со своими братьями и сестрами. Хотя старшей, Беренгарии, вышедшей замуж за короля Леона, уже не было при дворе, в 1200 году 13-летняя Уррака, 11-летний Фернандо и годовалая Констанция оставались, и в том же году королева родила маленькую Элеонору. Именно тогда 28 января 1200 года в Бургосе было объявлено о прибытии бабушки Бланки, другой Элеоноры, самой знаменитой из всех, Элеоноры Аквитанской. Старая женщина, которой было почти восемьдесят лет, прибыла из Нормандии в сопровождении архиепископа Бордо Эли де Малеморта и нескольких советников, воинов, слуг и служанок. Что она делала в Кастилии, в ее возрасте, в середине зимы? Видимо приехать ее побудило очень важное дело.

И это действительно было так. Элеонора выполняла официальную миссию: она приехала в Бургос за одной из своих внучек, чтобы выдать ее замуж за сына французского короля Филиппа Августа, принца Людовика. В принципе могла подойти любая принцесса, лишь бы она была хорошо сложена. На самом деле, выбор ограничен, поскольку старшая, Беренгария, уже была замужем, а младшей, Констанции, был всего один год. Оставались только Уррака, 13 лет, и Бланка, 12 лет. Элеонора имела, так сказать, карт-бланш на выбор невесты для французского принца. Ее сын, король Англии Иоанн, послал ее в Кастилию во исполнение сделки с королем Франции.

После нескольких лет бесплодных войн, в ходе которых Капетинги тщетно пытались отбить у Плантагенетов Нормандию и Мэн, идея примирения, скрепленного браком между двумя династиями, хоть и с трудом, пробила себе дорогу. Несколько попыток оказались неудачными. Еще в 1195 году шли разговоры о возможной женитьбе принца Людовика на Элеоноре Бретонской, еще одной племяннице Ричарда Львиное Сердце и Иоанна, но война возобновилась. Брак между Генрихом Младшим, сыном Генриха II, и Маргаритой, дочерью Филиппа Августа, был почти бесплодным. Сестра Филиппа Августа, Алиса (или Аликс), в течение двадцати лет была обручена с Ричардом Львиное Сердце, который в итоге порвал с ней. Наконец, в 1199 году Ричард и Филипп заключили перемирие, по которому Ричард уступал замок Жизор и выдавал одну из своих племянниц, не уточняя, какую именно, замуж за принца Людовика, сына Филиппа Августа. После этого Ричард умер в апреле 1199 года.

Его преемником стал его брат Иоанн, но его положение было непрочным, поскольку на корону Англии претендовал его племянник Артур Бретонский, сын его покойного брата Джеффри, который был старшим братом Иоанна. У Артура были влиятельные сторонники в Анжу, Пуату, Мэне и Турени, и он принес оммаж Филиппу Августу за все территории Плантагенетов во Франции. Затем Иоанн заключил союз с императором Священной Римской империи Оттоном Брауншвейгским, который приходился ему племянником, и с графом Фландрии и Эно Балдуином. Война возобновилась. Филипп Август вторгся в Нормандию, где захватил город Эврё и область вокруг него, после чего, в октябре 1199 года, было заключено перемирие. Король Франции столкнулся с серьезными трудностями: союз между Иоанном и Оттоном беспокоил его, но что еще хуже, Папа объявил, что с января 1200 года он накладывает интердикт на королевский домен из-за не урегулированного семейного положения короля. В 1193 году Филипп отрекся от своей законной жены Ингебурги Датской и женился на баварке Агнессе Меранской, брак, который Рим считал недействительным. Продолжая незаконное сожительство с Агнессой и находясь под папским интердиктом, Филипп рисковал вызвать возмущение собственных подданных. Поэтому, в этой ситуации, для него было лучше пока договориться с Иоанном.

Элеонора — посланец судьбы и короля Иоанна

Около Рождества 1199 года два короля встретились в Нормандии, недалеко от Лез-Андели, и выработали проект соглашения: Филипп признает Иоанна королем Англии и получит от него оммаж за все владения Плантагенетов во Франции; в обмен Иоанн заплатит ему 30.000 серебряных марок и уступит ему кастелянию Жизор и Вексен, за исключением Лез-Андели, где находилась огромная крепость Шато-Гайяр, которую построил Ричард Львиное Сердце. Соглашение будет скреплено браком между принцем Людовиком и племянницей Иоанна, дочерью его сестры Элеоноры и кастильского короля Альфонса VIII. Проект был завершен в начале января 1200 года на очередной встрече Филиппа и Иоанна. Крайний срок ратификации договора был установлен на 1 июля.

Времени терять было нельзя. Будущую супругу Людовика нужно было искать в Кастилии. Но кто это сделает? По словам хрониста Матвея Парижского, именно Иоанн решил подключить к этому делу свою мать. После напоминания о том, что "между двумя королями, по совету сеньоров двух королевств, было достигнуто соглашение о том, что Людовик, сын и наследник короля Франции, женится на дочери Альфонсо, короля Кастилии, племяннице короля Иоанна, король Англии, чтобы определить этот союз, обязался дать Людовику вместе с его племянницей Бланкой приданое, состоящее из города и графства Эврё, с тридцатью тысячами марок серебра", он объявил, что Элеоноре Аквитанской дается секретное поручение, и чтобы гарантировать ее безопасность во время этого долгого и опасного путешествия, к ней был приставлен отряд солдат под командованием грозного командира компании наемников Меркадье, верного сторонника Ричарда Львиное Сердце. Выбор Элеоноры, в качестве посредника, свидетельствовал о полном доверии к ней короля Иоанна, но вполне вероятно, что инициативу проявила сама Элеонора, поскольку 80-летняя женщина хотела выбрать будущую королеву Франции из числа своих внучек.

Элеонора Аквитанская обладала огромным престижем, созданным в течение долгой и богатой событиями жизни. Никто не знал Капетингов и Плантагенетов лучше, чем она, поскольку сначала она, с 1137 по 1152 год, была супругой Капетинга Людовика VII от которого у нее было две дочери, а затем, с 1152 по 1189 год, супругой Плантагенета Генриха II от которого у нее было восемь детей, включая Ричарда Львиное Сердце, ее любимца, и Иоанна. У нее был стальной и пылкий характер. "Несравненная женщина, — говорит о ней хронист Ричард из Девайзеса, — своенравная и приветливая, скромная и проницательная, что редкость для женщины… Даже сейчас она неутомима и поражает своей энергией". После смерти своего второго мужа, который 16 лет держал ее под домашним арестом, она заботилась об интересах своего сына Ричарда, пока тот был в крестовом походе. Затем, после смерти Ричарда, в возрасте 78 лет, она уехала в родную Аквитанию, где активно продолжала участвовать в политической жизни. Поэтому, вероятно, по взаимному согласию с Иоанном она предприняла путешествие в Кастилию. Это был не первый раз, когда она выполняла подобную миссию: десятью годами ранее, в 1190 году, она отправилась в Наварру, откуда привезла дочь короля Санчо Беренгарию, которую затем сопроводила на Сицилию, чтобы выдать замуж за своего сына Ричарда, который в то время отправился в крестовый поход. Поэтому Элеонора, вероятно, была наиболее квалифицированной дамой для такого рода предприятия.

Путешествие не было гладким. По пути в Бургос Элеонора была задержана в Пуату Гуго Коричневым, сеньором Лузиньяна, которому за свое освобождение она пообещала отдать графство Ла Марш. Когда она прибыла в Бургос, ее приветствовали дочь Элеонора и король Альфонсо VIII. Тогда же возникла проблема выбора невесты из двух сестер-принцесс, потому что, вопреки предположению Матвея Парижского, решение было оставлено за Элеонорой, ведь ее проницательности доверяли. Хронист Роджер Ховеденский пишет, что "Иоанн, король Англии, послал свою мать Элеонору к Альфонсо, королю Кастилии, чтобы сосватать его дочь, которая должна была выйти замуж за Людовика, сына французского короля Филиппа". "Его дочь", но какая дочь? Роджер Ховеденский не говорит, и, очевидно, его это не интересует: в рукописи своей хроники он оставил место для писца, чтобы тот вписал имя позже. Между Урракой и Бланкой Элеонора выбрала последнюю. Почему так произошло? Испанская Chronique générale (Общая хроника) приводит неправдоподобную причину: имя Уррака, хотя и красиво звучит по испански, непроизносимо для французов. "Господин король Альфонсо послал своих милых дочерей донью Урраку и донью Бланку встретить посланников, поскольку его старшая дочь, донья Беренгария, была замужем за доном Альфонсо, королем Леона. Как только они увидели таких прекрасных дам, поведение каждой из них и их имена, то, как гласит история, были одинаково очарованы, отдавая одной преимущество внешности, а другой — имени. Несомненно, Уррака была красивее, но поскольку ее имя нравилось им меньше, из-за неблагозвучия в их языке, они выбрали инфанту донью Бланку, имя которой им очень нравилось. Помимо созвучия имен, они нашли ее очень благородной, очень элегантной, более того, они не нашли абсолютно ничего, в чем можно было бы упрекнуть ее во внешности. И король дон Альфонсо отдал посланникам свою дочь донью Бланку, младшую из трех своих дочерей". Если бы причина была в этом, Элеонора могла бы сэкономить на путешествии в 2.000 километров, поскольку имена двух принцесс, вопреки предположению хроники, должны были быть известны как в Париже, так и в Лондоне. Поскольку это не был конкурс красоты, можно лишь предположить, что Элеонора смогла разглядеть в Бланке качества характера и интеллекта, превосходящие качества Урраки. Несомненно, она нашла в Бланке родственную душу, что подтвердит история. Вскоре и для Урраки был найден жених: Альфонсо, сын и наследник короля Португалии, но брак состоялся только в 1208 году.

Сделав свой выбор, Элеонора Аквитанская осталась в Кастилии более чем на два месяца, в обществе дочери и внуков, при дворе, развлечениями которого она наслаждалась. В начале апреля 1200 года она снова отправилась на север, везя Бланку навстречу своей судьбе и 13-летнему мужу, о котором девушка ничего не знала. Бланка никогда больше не увидит Испанию или своих родителей. Путешествие было еще более насыщенно событиями, чем путь Элеоноры в Кастилию. Они остановились в Бордо на Страстную неделю. Бланку поселили в замке Омбриер. Там, рассказывает Роджер Ховеденский, "когда она гостила в городе Бордо на праздновании Пасхи, за ней приехал Меркадье, предводитель брабантских наемников. А 10 апреля этот Меркадье был убит в том же городе Бордо сержантом сенешаля Гаскони Брандином". Меркадье должен был сопровождать Бланку и Элеонору и, вероятно, стал жертвой уличной драки. Путешествие возобновилось под руководством архиепископа Бордо Эли де Малеморта, которого Папа назвал "изъеденным червями и бесплодным деревом, которое упивается своей гнилью, как зловонный зверь своим навозом". Именно этот достойный прелат, не имеющий и запаха святости, проводил обряд бракосочетания Бланки и Людовика. Архиепископ был братом главаря гасконской банды и держал под жестким под контролем свою епархию; он был любителем охотничьих собак и проституток, и делил плоды своих вымогательств с братом-разбойником. Но по крайней мере, он гарантировал защиту принцессы, и Бланка сразу же пришла в восторг от этого человека. Что касается Элеоноры, то она была измучена этим путешествием и решила остаться в аббатстве Фонтевро. Путешествие продолжилось без нее, пишет Роджер Ховеденский: "Королева Элеонора, старая и измученная усталостью этого долгого пути, отправилась в аббатство Фонтевро и остановилась там. Дочь короля Кастилии (имя которого он до сих пор так и не назвал) в сопровождении Эли, архиепископа Бордо, и других сопровождавших ее лиц продолжила свой путь в Нормандию. Там они передали девушку Иоанну, королю Англии, ее дяде".

Именно в Шато-Гайаре король Англии Иоанн Безземельный принял свою племянницу. Это была первая встреча Бланки со своим дядей Иоанном, чья репутация в Европе была не самая лучшей из-за его предательского поведения по отношению к своему брату Ричарду Львиное Сердце. Однако он не был коварным людоедом, каким его выставила романтическая историография, находящаяся под чрезмерным влиянием Вальтера Скотта. Этот был маленький человек ростом 1,63 метра, с пылким характером, и переполненный энергией. Он был скрупулезен, придерживался точного распорядка дня и был почти маниакально чистоплотен. В каждом городе, который он посещал, для него готовили ванну. Он был очень культурен, знал латынь и никогда не теряет свои книги. Он очень хорошо осознавал свои обязанности короля и не был лишен способностей полководца. Он хорошо себя преподносил, любил пышность, помпезность, красивую одежду, красивых женщин и хорошую еду. Во всем этом не было ничего предосудительного. Но правда и то, что у него были очень серьезные недостатки. Иоанн был жесток, склонен к ужасным истерикам, как его отец Генрих II (который в приступах ярости катался по полу и жевал набивку своего матраса, а потом клялся "Божьими зубами", "Божьими ногами"); недоверчив, скрытен и без колебаний изменял данному слову.

Такого человека Бланка встретила в середине мая 1200 года. Теперь, когда она прибыла, соглашение с Филиппом Августом могло быть ратифицировано, и брак мог состояться. 22 мая в Ле Гуле, между Гайоном и Лез-Андели, был подписан договор, одним из пунктов которого была Бланка, ставшая залогом восстановления мира. Этот договор был чрезвычайно выгоден для Филиппа Августа, который получает Грасай, Иссудун, сюзеренитет над Берри и Овернью. Иоанн обязался не поддерживать ни графа Фландрии, ни Оттона Брауншвейгского, признал себя вассалом короля Франции за все свои континентальные владения и пообещал выплачивать ренту за помощь в размере 20.000 марок. В обмен он получил сюзеренитет над Бретанью, а король Франции перестал поддерживать его племянника Артура. Наконец, принц Людовик, сын Филиппа Августа, должен был женился на Бланке Кастильской, племяннице короля Иоанна. Во владение будущей королевы Франции были определены кастелянии Хесдин, Бапаум и Ланс, взятые из графства Артуа, которое принц Людовик получил по наследству от своей матери, Изабеллы де Эно. Доходы с этих кастеляний должны были обеспечить Бланку в случае вдовства. Как мы уже видели, бракосочетание состоялось на следующий день, 23 мая 1200 года, в Портморте.

Париж, огромная строительная площадка под папским интердиктом

После церемонии бракосочетания молодая пара смогла отправиться в Париж, который должен был стать их обычным местом жительства на следующие несколько лет. Бланка открыла для себя большой город, который начинал походить на столицу Капетингского королевства, и ее первое впечатление, вероятно, было не очень благоприятным. Прежде всего, Париж находится под папским интердиктом: бесчисленные колокольни молчали, церкви были пусты, и никаких торжеств по случаю бракосочетания не планировалось. Во-вторых, город в то время был настоящей строительной площадкой. Бланка и ее эскорт, прибывшие из Нормандии, подошли к городу с запада, с правого берега, и первое, что они увидели, была совершенно новая крепостная стена, строительство которой началось в 1190 г. На правом берегу она была почти закончена и имела высоту от 6 до 8 м, ширину у основания 2,6 м, фланкирована 39 башнями диаметром 7 м и имела пять ворот. Снаружи, на берегу Сены, только начинала подниматься огромная башня, 18 метров в диаметре которая скоро достигнет 30 метров в высоту; вокруг нее сотни рабочих начинали закладывать фундамент квадратной формы ― будущий Лувр. Крепость, предназначенная для защиты западной окраины города со стороны Нормандии, была завершена только в 1210-х гг. Что касается левого берега, то работы по возведению стены только начинались, начиная с Нельской башни напротив Лувра. Около пятнадцати лет Бланка наблюдала за ходом работ, в результате которых был построен целый пояс укреплений длиной 5.100 метров, фланкированный 77 башнями и занимающий 250 гектаров, что сделало Париж самым большим укрепленным городом королевства, опередив Пуатье (180 га), Тулузу (154 га), Бурж (110 га) и Труа (80 га), общей стоимостью 14.185 ливров.

По словам монаха Ригора из Сен-Дени это была "превосходная стена, с башнями и воротами, расположенными соответствующим образом, стена, которая была завершена за короткое время", а хронист Гийом Бретонский уточняет, что эта стена также выполняла функцию привлечения населения в столицу, побуждая владельцев многочисленных свободных земельных участков строить там дома: "Филипп, великодушный король, окружил весь Париж кольцом стен от южной части до Сены с обеих сторон, заключив очень большой участок земли в окружность стен и призывал владельцев полей и виноградников сдавать эти земли и виноградники в аренду жителям для строительства домов или самим строить эти новые жилища, чтобы весь город оказался заполненным домами до самых стен". Строительство этой стены потребовало многочисленных земельных экспроприаций, но добрый король, "хотя в силу писаного закона он мог строить стены и рвы на чужой земле для общественной пользы королевства, предпочитая, однако, справедливость строгому закону, компенсировал владельцам из своей казны причиненный им ущерб".

Внутри стен Бланка обнаружила город с хаотичной застройкой, смесью трущоб, заборов, садов, виноградников и даже болот вдоль берегов Сены, а также сельскохозяйственных угодий на востоке, на правом берегу, в районе, который стали называть Ле Марэ, где выращивали овощи и фруктовые деревья и который каноники Нотр-Дама взялись очистить с 1176 года. В городе наблюдалась значительная скученность, вдоль грязных переулков, от которых исходил зловонный запах. Мы знаем одну историю, рассказанную Ригором: "Случилось так, что король Филипп Август, остановился в Париже. Он ходил по королевской резиденции, размышляя о делах королевства, и подходил к окнам дворца, из которых время от времени смотрел на Сену, чтобы развлечься: проезжавшие по городу повозки, запряженные лошадьми, тогда распространяли невыносимое зловоние, извергая грязь, настолько, что король, гуляя по своему дворцу, не мог этого вынести. Поэтому он задумал трудный, но необходимый проект, от которого его предшественники уклонялись из-за сложностей и расходов. Созвав горожан с прево города, он приказал в силу своей королевской власти, чтобы все улицы и переулки всего Парижа были вымощены твердым и прочным камнем. Ибо в этом отношении христианнейший король старался, чтобы город переменил свое древнее имя: Лютеция называлась прежде по запаху грязи (lutum), но в то время жители, отвергнув это имя, данное их городу из-за запаха, назвали его Парисом, по имени Париса Александра, сына Приама, царя Трои". За исключением причудливой этимологии, давайте вспомним, что Филипп Август предпринял мощение главных городских артерий в 1184 году, но это касалось только четырех основных улиц: Сент-Оноре, по которой прибыла Бланка, Сент-Андре, Сен-Жак и Сен-Дени, красивой магистрали шириной 10 метров, покрытой булыжником толщиной 35–40 сантиметров, по которой проходили праздничные и похоронные процессии, ведшей к знаменитому аббатству с королевской усыпальницей.

В Париже везде были строительные площадки. Особенно это касалось церковных строек. В городе было не менее тридцати приходов, некоторые из которых были крошечными, с несколькими домами на одной стороне улицы: 14 на правом берегу, 7 на левом, 12 на Иль-де-ла-Сите, и каждый из них имел свою церковь, к которой следует добавить часовни. Некоторые из них перестраивали, чтобы адаптировать к стилю, который был в моде с 1144 года: остроконечные арки, пересекающиеся в каждом отсеке апсиды. Таковы были Сен-Жюльен-ле-Повр, Сен-Мартен-де-Шам, Сен-Пьер-де-Монмартр, Сен-Жермен-де-Пре.

Но самым крупным строительным проектом был собор Нотр-Дам, начатый в 1163 году при епископе Морисе де Сюлли. Когда Бланка Кастильская прибыла в столицу в 1200 году, с 1182 года были завершены и покрыты крышей только хоры, высота которых составляла 32,5 метра. На западном фасаде строились портики: Богородицы на севере и Страшного суда в центре. Для северного крыла были повторно использованы скульптуры старого собора XII века. Королевская галерея и витражами пока оставалась лишь проектам. Бланка была свидетелем постепенного возведения огромного памятника архитектуры, включая королевскую галерею, завершенную в 1219–1224 годах при епископе Гийоме де Сенье, и двух 69-метровые башен, законченных незадолго до ее смерти в середине века. Морис де Сюлли также перестроил епископский дворец к югу от собора, а к площади вела улица Нев-Нотр-Дам шириной 6–7 метров. Он также построил новый Отель-Дье, расположенный неподалеку, вдоль берега Сены.

В нескольких сотнях метров от него, на западной оконечности Иль-де-ла-Сите, находился дворец, где разместились Бланка и Людовик. Чтобы попасть туда с правого берега, нужно было пересечь Большой Мост с его четырнадцатью арками, занятыми водяными мельницами. Вход на мост защищал укрепленный замок — Большой Шатле. Построенный в середине XII века, Большой Мост являлся продолжением улицы Сен-Дени и вел прямо к дворцу. Чтобы перейти на левый берег, нужно было воспользоваться деревянным Малым Мостом, который вел к улице Сен-Жак, подходы к мосту защищал замок Малый Шатле. Этим единственным двум мостам в Париже, периодически угрожали разливы Сены, как, например, в 1196 году, а вскоре разлив в 1206 году, разрушил три арки Малого Моста.

Население Парижа в 1200 году оценивалось в 50.000 — 60.000 человек и быстро увеличивалось. В течение XIII века оно утроилось. Вероятно, это был уже самый большой город на Западе, хотя фламандские и тосканские города еще могли соперничать с ним по размерам. Ежедневное пропитание такого большого количества людей с помощью транспортных средств, доступных в то время, было сложным делом, что оправдывало повсеместное присутствие инфраструктуры, предназначенной для снабжения города продовольствием. В городе находились сотни хлебных печей, мельниц под арками мостов и скотобоен, сосредоточенных в районе Большого мясного рынка, на правом берегу, у въезда на Большой Мост, что позволяло сбрасывать отходы прямо в Сену. В 1183 году Филипп Август перенес старый Гревский рынок в район Шампо, где по его приказу были построены крытые рыночные залы, давшие название этому месту на правом берегу, как сообщает Ригор: "Желая примирить красоту и величайшее удобство этого заведения, он при посредничестве того же слуги, который был очень искусен в такого рода делах, сделал два больших дома, которые народ называет halles, в которых в дождливую погоду все купцы могли бы очень удобно продавать свои товары и которые защищали бы их ночью от проникновения воров. Для большей предосторожности вокруг этих же залов он приказал построить ограждающую стену, рекомендовав сделать достаточное количество дверей, которые всегда оставались бы закрытыми на ночь, а между ограждающей стеной и залами купцов установил крытые лавки, чтобы в дождливую погоду торговцы не прекращали торговлю и тем самым не понесли ущерба".

Чтобы дела живых не нарушали покоя мертвых, ведь рыночные залы граничили с одним из крупнейших кладбищ Парижа — Шампо или Святых-Иноков, и чтобы скот и люди не топтали могилы, где трупы были едва прикрыты несколькими сантиметрами земли, король в 1186 году приказал построить вокруг кладбища стену.

Парижский потребительский рынок находился в руках купеческой ассоциации Marchands de l'Eau (Водных Торговцев), которые монополизировали торговлю на Сене, Марне и Уазе вплоть до Манта. В 1220 году Филипп Август предоставил им право "criage", право надзора за весами и мерами, сбора налога на продажу соли, а также юрисдикцию в отношении мелких правонарушений, совершенных с помощью палок или камней, в обмен на ежегодную плату в 320 ливров. Эти хорошо организованные торговцы устраивали свои собрания в доме Maison aux Piliers, на краю Гревской площади, где обычно разгружались баржи. Их значение в жизни города сделало их предшественниками муниципальной администрации.

Ведь в Париже не было коммуны. Управление городом представляло собой неразрывный клубок юрисдикций, источник бесконечных конфликтов между королем, епископом, канониками и аббатствами, которые имели власть над той или иной частью территории, той или иной категорией населения, тем или иным видом правонарушений. Между королем и епископом, в частности, постоянно возникали споры по поводу налогов и юрисдикции над купцами. Полицейские функции в городе выполняли прево замков Малого и Большого Шатле.

Розничная торговля и ремесла находились в руках лавочников, которые еще не были объединены в структурированные гильдии, хотя около дюжины профессий были официально признаны, например, мясники, которые прочно обосновались вокруг Большого Моста, пекари, драпировщики, галантерейщики, резчики, ювелиры, старьевщики, а также книготорговцы, пергаментщики, копиисты, иллюминаторы, переплетчики. Эти купцы и ремесленники платили королю ежегодную пошлину "hauban", чтобы иметь возможность заниматься своей торговлей, но только в 1268 году прево Этьен Буало в своей знаменитом Establissement des mestiers de Paris (Книге ремесел) смог дать систематический отчет об организации торговли в столице. В 1200 году эта организация еще только создавалась.

Бурный мир студентов: беспорядки 1200 года

Это касалось и образовательного сектора. Парижский Университет еще не существовал как общественный институт. Это не помешало Парижу стать крупнейшим интеллектуальным центром Европы, в котором училось несколько тысяч студентов всех возрастов и географического происхождения. Их местом размещения был левый берег Сены. Перейдя через Малый Мост, на пологом склоне холма Сент-Женевьев, можно было столкнуться с толпой молодежи и услышать речь только латыни. "Малый Мост принадлежал диалектикам, которые бродили там, погруженные в дискуссии", — писал Ги де Базош около 1175 года. Они посещали монастырские и соборные школы, школы капитула Нотр-Дам, Сент-Женевьев, Сен-Виктор и многие другие. Там преподавались семь гуманитарных наук: тривиум (грамматика, диалектика, риторика) и квадривиум (арифметика, геометрия, астрономия, музыка), а также каноническое право, римское право, медицина и теология. Знаменитые преподаватели, такие как Ален Лилльский, Этьен Турнесский, Этьен Лэнгтон и Роберт Керзон, создали парижским школам самую престижную репутацию. Многие из них были родом из Иль-де-Франс, остальные съезжались со всего королевства и из-за границы, в том числе — из Англии, что не создавало языковой проблемы, поскольку все обучение велось на латыни. В 1200 году насчитывалось около ста магистров-преподавателей по гуманитарным наукам и около двадцати по теологии. До 40 % этих магистров, завоевав большую интеллектуальную репутацию, впоследствии стали прелатами, церковными сановниками и королевскими советниками.

В 1200 году мир образовательных учреждений переживал бум. На интеллектуальном уровне студенты были очарованы диалектикой, искусством рассуждения, которое открывало смелые перспективы, не оставлявшие равнодушными религиозных авторитетов. "Наши школяры, надутые тщеславной философией, счастливы, когда с помощью тонких рассуждений они делают какие-то открытия! Разве они не хотят знать форму земного шара, силу стихий, начало и конец времен года, расположение звезд, природу животных, ветра, кустов, корней? В этом и заключается цель их исследований: они считают, что нашли причину происходящего. Но на высшую причину, конец и принцип всего, они смотрят как охотники, если не как слепцы… Что толку от всех этих заумных рассуждений, которые вошли в моду, и от этой ярости утончения, в которой многие нашли свою стезю?" — спрашивал аббат Сен-Викторский, Абсалон. И в то же время Этьен Турнесский написал Папе Римскому, чтобы осудить дерзость некоторых диалектиков: "Болтуны во плоти непочтительно обсуждают нематериальное, сущность Бога, Воплощение Слова. В перекрестках тонких рассуждений можно услышать, как неделимую Троицу разрезают на три части! Сколько ошибок, столько и докторов, сколько скандалов, столько и слушателей, столько и богохульств, столько и общественных мест!" Куда мы придем, если ученики начнут задавать вопросы, а учителя — рассуждать? Это открывало дверь для ересей, и в эту эпоху их было не мало. Важно помнить об этом интеллектуальном контексте в то время, когда Бланка Кастильская прибыла в Париж. Ей было 12 лет, возраст самых юных парижских школяров, и ее образование и кастильская культурная среда, из которой она вышла, открыли ее разум для определенного разнообразия мыслей. В Париже она нашла интеллектуальное оживление, которое пришлось по душе ее любопытной натуре.

Но студенты не только владели диалектикой, они также использовали ножи и дубинки. К тому времени, когда Бланка попала в столицу, они подняли настоящее восстают против полиции и буржуазии. Это константа в студенческом мире, буйная молодежь, которая думала, что может все, потому что принадлежит к миру клириков, неопределенной категории людей, которые так или иначе привязаны к миру духовенства, не приняв обетов монашеских орденов. Клирики пользовались двумя видами привилегий: privilegium fori, которая освобождала их от светских судов, и privilegium canonis, которая рассматривала любое насилие над ними как святотатство. Поскольку они подчинялись только церковным судам, которые всегда были очень снисходительны к проступкам духовенства, они предавались словесной и физической агрессии против буржуа и особенно их жен и дочерей, тем более что большую часть времени они проводили, напиваясь в тавернах. Драки были ежедневным явлением, и иногда они выходили из-под контроля. Так было в 1200 году: слуга германского студента поссорился с трактирщиком и был избит; в отместку германские студенты разграбили трактир и избили трактирщика до полусмерти; купцы и горожане возмутились и попросили королевского прево по имени Тома арестовать виновных; те оказали сопротивление, и пятеро из них были убиты в драке. Студенты бурно протестовали против насилия полиции, угрожая забастовкой. Ситуация хорошо знакомая до боли. Самым серьезным было то, что преподаватели также объявили о своем намерении покинуть Париж и уехать преподавать в другие крупные европейские города, забрав с собой учеников. Этот отъезд стал бы катастрофой для экономики и престижа Парижа.

Филипп Август, уже запутавшийся в своих брачных отношениях, которые настроили против него Папу и некоторых епископов, уступил: прево был заключен в тюрьму, а король в хартии 1200 года предоставил ряд свобод миру школ, учителей и учеников, рассматриваемых как universitas, или societas, или communitas. Прево мог задержать студента только в случае грубого нарушения и без жестокого обращения с ним; он немедленно должен был передать его церковному правосудию; такое же отношение предполагалось к слугам студентов; горожане должны были, если увидят нападение на студента, задержать нападавшего и передать его людям короля; прево и горожане должны были поклясться соблюдать эти меры. Это давало студентам ощущение полной безнаказанности и делало их еще более заносчивыми и агрессивными.

Эти события произошли в тот же год, когда Бланка Кастильская приехала в столицу, и она не преминула извлечь из них уроки, позднее столкнувшись со студенческими беспорядками. Унизительная капитуляция ее свекра Филиппа Августа перед парижскими школярами побудила ее к твердой позиции, которая удивила окружающих. Открытая для интеллектуальных дискуссий, в определенных пределах, она не шла на компромисс в вопросах связанных с поддержанием общественного порядка.

Вездесущность священнослужителей и проституток

Самым важным сословием в Париже 1200 года было духовенство. Важным как с точки зрения численности — по разным оценкам, около 10 % населения — так и с точки зрения достоинства. Владыки и повелители доброй трети площади города, а также огромных участков земли в его окрестностях, церковники оспаривали главенство короля в городском управлении, а их противоречия с гражданскими властями часто приводили к конфликтам, как вскоре увидела Бланка Кастильская.

Во-первых, когда она прибыла в город, епископ Парижа Эд де Сюлли, сменивший Мориса де Сюлли в 1197 году, разорвал все отношения с Филиппом Августом. В отличие от большинства своих коллег, он строго применял папский интердикт на королевские владения. Поэтому король в ярости просто конфисковал его земли и владения, и эта операция, должно быть, была довольно жестокой, потому что после снятия интердикта он предоставил ему компенсацию и освобождение от личной военной службы. Епископ проживал в недавно отстроенном епископском дворце, расположенном между стройплощадкой собора и Сеной.

Епископ был окружен капитулом из примерно пятидесяти каноников, включая семь сановников, во главе с деканом, которым в 1200 году был Гуго Клеман, член знатной семьи, несколько членов которой служили в королевской администрации. Епископским кантором был Роберт де Виллеруа, который руководил хористами, музыкой и порядком проведения служб. С января он бездействовал из-за интердикта, и в любом случае, пока собор ремонтировался, службы проводились в соседних церквях. У епископа также был канцлер, который также был архидиаконом Бри, Жоза и Парижа. Юрисдикция капитула распространялась на восточную часть Иль-де-ла-Сите, за исключением хоров собора, который находился под юрисдикцией епископа, Отеля-Дье, порта Сен-Ландри и монастыря, который располагался к северу и востоку от собора и в который выходили 37 домов капитула. Он был связан с островом Нотр-Дам, который сейчас является островом Сен-Луи.

Городское духовенство включало, помимо каноников Нотр-Дам, несколько сотен светских священников, приходских священников и служителей тридцати с лишним приходов, и почти столькими же рядовых священниками, зависимыми от парижских аббатств, чьи здания, частично перестроенные в XII веке, доминировали над городскими крышами: Сен-Маглуар, Сен-Жермен-л'Осерруа, Сент-Оппортун, Сен-Мерри, Сен-Круа-де-ла-Бретоннери, Храм Гроба Господня на правом берегу, Сен-Женевьев, Сент-Этьен-де-Гре, Бернардинцы, Сен-Бенуа-ле-Бетурне, Госпитальеры, Матурны, на левом берегу. За пределами городских стен, в нескольких сотнях метров, посреди виноградников и полей, к северу от Сены, находились монастыри и капитулы Сент-Катрин-де-Эколье, Сен-Мартен-де-Шам, Селестины, Филе-Дье, Сент-Оноре, Сент-Антуан-де-Шам, Сен-Пьер-де-Монмартр, а также большой укрепленный комплекс зданий ордена тамплиеров. На юге находилось аббатство Сен-Виктор с его знаменитыми школами, а на западе — аббатство Сен-Жермен-де-Пре, впечатляющая группа зданий, многие из которых были перестроены в XIII веке, и в которых до сих пор живет добрая сотня монахов-бенедиктинцев, некоторые из которых работают в знаменитом скриптории.

Дальше на север располагалось аббатство Сен-Дени, чья церковь, освященная в 1140 году, примыкала к монастырю XII века и была окружена огромным монументальным комплексом, в котором находилась усыпальница французских королей. Больше, чем Нотр-Дам де Пари, это святилище являлось религиозным центром столицы Капетингов: в королевской усыпальнице хранились регалии, то есть все освященные предметы, используемые во время коронаций. В скриптории аббатства, которому вскоре было доверено написание официальной истории монархии, Grandes Chroniques de France (Больших французских хроник) было сосредоточено большое количество книг. Исключительная коллекция святых реликвий, привлекавшая как паломников, так и посетителей, включала, среди прочего, гвоздь от Распятия, шип от Страстного венца и руку Святого Симеона. Единственная коллекция, которая была способная соперничать с этой, — это коллекция Нотр-Дам, где хранился еще один шип, кусок истинного креста, камни на которых казнили Святого Стефана и различные анатомические фрагменты: волосы Богородицы, три зуба Иоанна Крестителя, рука Святого Андрея. При необходимости обе коллекции могли сотрудничать, как в случае с тяжелой болезнью принца Людовика, в 1191 году, в возрасте четырех лет. Ригор рассказывает, как принц выздоровел после того, как мощи двух святынь были возложены на его живот в форме креста.

Все эти церкви, колокола которых должны были бы звонить при въезде молодой королевской четы в город, к сожалению, молчали, поскольку соблюдался папский интердикт. Однако город не умер. Ибо это был далеко не святой город: там было столько же проституток, сколько и священнослужителей и на них интердикт не распространялся. Примерно в 1200 году проповедник Жак де Витри (1170–1240) писал, что Париж "распутен, как козел или больная овца. […] Проститутки, разбросанные по улицам и площадям города, почти силой заставляли священнослужителей посещать их бордели. Если случайно они отказывались войти, их тут же оскорбляли, называя содомитами… В том же доме где наверху находилась школа, на первом этаже принимала куртизанка. Наверху учителя давали уроки, внизу проститутки занимались своим постыдным ремеслом. […] [Студенты] противоречили друг другу в спорах, не только на тему различных сект или по случаю школьных дебатов, но они ненавидели друг друга, плохо отзывались друг о друге и нагло произносили оскорбления и поношения". Вопреки словам этого сурового цензора, если верить епископальным опросам духовенства того времени, не было необходимости принуждать церковников, посещать публичные дома. Словом, парижская жизнь била ключом.

Строгий королевский двор

Это был живописный город, одновременно отталкивающий и завораживающий, усеянный церквями и укреплениями, через который Бланка проезжала по пути к тому, что должно было стать ее главной резиденцией на полвека: дворцу на Иль-де-ла-Сите. "Дворец" — помпезный термин для этого аскетичного здания. Расположенный на западной оконечности Иль-де-ла-Сите, он был окружен стеной размером 135 на 110 метров, внутри которой возвышалась огромная цилиндрическая башня высотой 30 метров и диаметром 12 метров, построенная в первой половине XII века: Grosse Tour. Жилые помещения были расположены в северной и западной пристройках. В XI веке Роберт II построил здесь большой зал для аудиенций, а в следующем веке Людовик VII добавил две часовни: Сен-Николас и Сен-Мишель; третья, часовня Девы Марии, находилась на месте нынешней Сент-Шапель. Внутренняя планировка помещений неизвестна, но если обратиться к архитектуре замков XII века, то можно предположить, что здесь было мало света и мало уединения. К счастью, окна западного фасада выходили в сады, которые занимал оконечность острова, и открывали прекрасный вид на заходящее солнце и близлежащую сельскую местность.

Именно здесь король проживал, когда не странствовал по своим владениям, то есть в течение трех или четырех месяцев в году, согласно исследованию историка Джона Балдуина, который подсчитал, что между 1180 и 1190 годами 24 % хартий Филиппа Августа были составлены в Париже, 32 % между 1191 и 1203 годами, 39 % между 1203 и 1214 годами, 28 % между 1215 и 1223 годами. За все время правления 31 % актов было отправлено из Парижа, 7 % из Компьеня, 7 % из Фонтенбло, 7 % из Сен-Жермен-ан-Ле, 6 % из Мелёна, т. е. даже если король много путешествовал, он не уезжал далеко от столицы. Филипп Август оборудовал часть дворца для своего сына и невестки. Бланка Кастильская в возрасте 12 лет попала в новую среду обитания, которая оказалась не очень приятной. Ее сопровождало несколько слуг и испанских дам, но остальные лица вокруг были незнакомы, а атмосфера не самая радостная. Король изгнал из своего дворца трубадуров, жонглеров, поэтов и других деятелей искусств. Придворные говорили на языке, который она еще не очень хорошо освоила: "francien", диалекте Иль-де-Франс. При дворе ее родителей говорили на кастильском языке, который также использовался в литературных произведениях, таких как Poema de mio Cid (Песнь о моем Сиде), написанной в XII веке. Вероятно, она частично выучила французский от своей матери Элеоноры, поскольку французский был языком семьи Плантагенетов.

Еще одним неудобным фактором для девочки-подростка было то, что двор Филиппа Августа был почти исключительно мужским. При дворе не было высокопоставленных взрослых женщин, которые могли бы сопровождать и утешать Бланку. Мать короля Филиппа, Адель Шампанская, которая вышла замуж за Людовика VII в 1160 году и была регентом вместе с архиепископом Реймса в 1190–1191 годах во время крестового похода в котором участвовал ее сын, теперь была старой женщиной, исчезнувшей из хроник и умершей в 1206 году. Из трех жен короля первая, Изабелла де Эно, мать Людовика и, следовательно, свекровь Бланки, умерла еще в 1190 году в возрасте 19 лет. Вторая, датская принцесса Ингебурга, на которой король женился в 1193 году, находилась в тюрьме. Филипп Август отрекся от нее на следующий день после брачной ночи по причине, известной только ему одному. Поскольку она отказалась вернуться в Данию, король сначала запер ее в приорстве Борепер, между Валансьеном и Дуэ, а затем в замке Этамп, где она находилась в 1200 году, в условиях, которые считала недостойными для себя. Третья, Агнесса Меранская, баварка, дочь герцога Андекс-Меранского, на которой Филипп Август женился в июне 1196 года после того, как его предыдущий брак был аннулирован несколькими покладистыми епископами, чаще всего проживала в Пуасси со своими двумя детьми, Марией и Филиппом, родившимися в 1198 и 1200 годах. Папа Римский, чтобы заставить короля вернуть Ингебургу, в январе 1200 года наложил интердикт на королевское владения. Это церковное наказание, все еще остававшееся в силе, когда Бланка переехала во дворец, в конце лета, принесло плоды: Филипп Август пообещал папскому легату Октавиано вынести вопрос о разводе на церковный собор, вернуть Ингебургу и отослать от себя Агнессу. В результате интердикт был снят 8 сентября. Агнессу действительно удалили, и она умерла в следующем году; двое ее детей были узаконены Папой, что сделало маленького Филиппа, получившего прозвище Юрпель, наследником престола сразу после принца Людовика, рожденного от первого брака и мужа Бланки. Что касается Ингебурги, присутствие которой король по-прежнему не мог выносить физически, то ее поселили в охотничьем домике в лесу Рамбуйе в ожидании решения собора по вопросу аннулирования брака.

Бланка прибыла в самый разгар этой драмы. Обстановка при королевском дворе была напряженной. Свита короля состояла в основном из суровых церковников, сторонников женоненавистнической теологии того времени и не склонных к доброжелательному отношению к новоприбывшей. Среди них были, в частности, члены военно-монашеских орденов: брат Герен, госпитальер, правая рука Филиппа Августа, исполнявший обязанности канцлера; брат Эймара, тамплиер, прецептор ордена во Франции и магистр монетного двора; брат Бернар дю Кудрэ, член очень строгого ордена монахов-отшельников Грандмон, духовник короля; а также Жан де Барасте, декан Сен-Кантена, Готье Корнут, декан Парижа и капеллан короля, Гийом Шампанский, архиепископ Реймса и дядя короля по материнской линии, "око и рука короля", который выполнял роль главы королевского Совета, Ригор, монах из Сен-Дени и историограф короля, и еще один капеллан короля Гийом Бретонский. Множество людей, если не враждебных, то, по крайней мере, равнодушных к маленькой испанской принцессе.

Невротик-свекор: Филипп Август

А еще был глава королевского дома, король Филипп Август, внушительная, тревожная, подозрительная и непредсказуемая личность. В 1200 году свекру Бланки было всего 35 лет, а он уже правил 20 лет. Его репутация коварного, лживого и неустойчивого человека была широко известна. В начале своего правления Филипп Август множил предательства и измены в борьбе против Плантагенетов, подталкивал Ричарда, сына Генриха II, к мятежам против своего отца до самой смерти последнего, а затем вступил в союз с принцем Иоанном против того же Ричарда, ставшего королем Ричардом Львиное Сердце. Отправившись с последним в крестовый поход в 1190 году, он бросил экспедицию и вернулся через несколько месяцев, чем заслужил обвинения в трусости и измене, оправданные его интригами против Ричарда: Филипп пытался захватить Нормандию во время отсутствия последнего и даже предлагал деньги императору, чтобы тот держал короля Англии в плену после его возвращения из крестового похода. Его репутация как воина была не лучше: он потерпел поражение от Ричарда при Фретевале в 1194 году и даже потерял свой архив во время бегства. Рыцарь и поэт Бертран де Борн клеймил "его инертность и трусость". Его поведение в личной жизни было не более лестно: в 15 лет он фактически отстранил своего отца от власти, затем выслал свою мать Адель Шампанскую в ее владения, и мерзко поступил со своей женой Ингебургой.

Физически он выглядит отталкивающе: одноглазый, согласно итальянским хроникам, с немногими оставшимися волосами, всклокоченными и щетинистыми. Пайен Гатино, каноник Сен-Мартена, автор Chronique de Tours (Турских хроник), единственный, кто описывал его как "красивого мужчину, хорошо сложенного, со стройной фигурой, лысого, с приятным цветом лица". Но сейчас историки признают, что это стереотипное описание является идеализированным образом хорошего правителя. Однако и это описание не совсем положительное, поскольку автор признает, что король имел "характер, очень склонный к хорошей еде, вину и женщинам. Он был щедр в отношении друзей, скуп в отношении тех, кто был ему неприятен, хорошо разбирался в инженерном деле, был добрым католиком в своей вере, дальновидным и упрямым в своих решениях. Он судил с большой быстротой и правильностью. Любимец фортуны, опасающийся за свою жизнь, легко поддающийся влиянию и умиротворению, он был очень жесток к тем великим, которые ему противились, и любил разжигать между ними раздоры. Однако он никогда не предавал противника смерти в тюрьме. Ему нравилось привечать маленьких людей, показывать себя справедливым, защитником Церкви и кормильцем бедных". Его историографы, которые также являлись его панегиристами, Ригор и Гийом Бретонский, осыпали его похвалами, доходя до того, что утверждали, как Ригор, что он был мягким и целомудренным, и как Гийом, что "невозможно узнать, был ли это король, который больше всего любил своих подданных, или подданные, которые больше всего любили своего короля". Но им противоречат другие современные королю авторы, такие как Жиль Парижский, который, будучи воспитателем принца Людовика, знал Филиппа очень хорошо, и который, в результате, смог максимально использовать свое положение при дворе написав поэму Karolinus. Вот, что он пишет о короле: "если бы он черпал немного больше умеренности из источника божественной снисходительности, если бы он следовал отцовской мягкости, если бы он был столь же доступен, столь же уступчив, столь же терпелив, сколь нетерпим и гневлив, если бы он был столь же спокоен, сколь активен, столь же благоразумен и осмотрителен, сколь поспешен в удовлетворении своих похотей, королевство было бы в лучшем состоянии".

Историография долгое время была введена в заблуждение тем, что при его правлении королевские владения сильно выросли, и обобщила его характер одним словом ― Бувин. Ослепительная победа в битве при Бувине в 1214 году стала итогом сорока трех лет правления, но за этим ярлыком, полученным за один день, скрывается очень темная личность.

На самом деле, этот человек был болен физически и психологически. По мнению современных врачей, во время крестового похода он заразился, помимо малярии, злокачественной лихорадкой, которую английские хронисты называют лихорадкой Арнольдина, иначе известной как потница, проявляющаяся приступами высокой температуры, ознобом, шелушением кожи, выпадением ногтей и волос, а также нервными расстройствами. До ранней потери волос у Филиппа была всклокоченная шевелюра, из-за чего он получил прозвище "maupigné valet" (всклокоченный), и которое он передал своему второму сыну Филиппу, родившемуся от Агнессы Меранской в 1200 году и получившему по этой причине прозвище Hurepel (Юрпель, Лохматый).

Нервное расстройство, сопровождавшее эту болезнь, объясняет перепады настроения, упомянутые в Chronique de Tours (Турских хрониках). Иногда король запирался на несколько дней в одиночестве, в течение которых не хотел никого видеть. Это также влияло на его сексуальную жизнь, вызывая фазы временной импотенции. По мнению Джона Балдуина, лучшего современного эксперта по Филиппу Августу и его правлению, внезапное отвращение короля к Ингебурге могло быть вызвано именно этой причиной: "Фобии являются одним из психологических последствий потницы и могут помочь объяснить такое поведение", которое церковники в 1201 году приписали колдовству, совершенному молодым датчанином. Это бессилие было временным: по словам его окружения, Филипп Август был дамским угодником; он имел еще много детей, от своей третьей жены и от своих любовниц, включая "некую даму из Арраса", которая, между 1205 и 1209 годами, родила ему внебрачного сына названного Пьером-Шарло, ставшим впоследствии епископом Тура или Нуайона.

Жестокий, гневливый, беспринципный, не брезгующий лжесвидетельством или предательством, очень суровый как со своим окружением, так и с политическими партнерами, Филипп Август с недоверием относился и к членам собственной семьи. После возвращения из крестового похода он жил в страхе перед убийством, будучи убежденным, что Ричард хочет отравить его, и опасаясь заговоров среди близких ему людей: в 1205 году он казнил нормандского священника, которого подозревал в желании убить его. Жуанвиль в своей Vie de Saint Louis (Жизни Святого Людовика) рассказывает, что он рекомендовал своему внуку быть безжалостным: "Он добавил, что никто не может быть хорошим правителем своей страны, если не умеет отказывать так же смело и сурово, как и давать".

Филипп также был очень набожным, благочестивым и даже фанатичным, участвуя в процессиях "со вздохами и слезами", ненавидя богохульство, вплоть до того, что рыцарь, который при нем выругался, был брошен в воду, по словам Ригора, который поздравил его с этим, а также радовался его антиеврейскому рвению: "В 1192 году Филипп, воспламененный святой ревностью к вере, неожиданно прибыл в замок Бри-Конте-Роберт и предал огню более 80 собравшихся там евреев". Король ненавидел ереси, а также новаторские идеи в религиозных вопросах, что могло стать причиной противостояния с его сыном Людовиком, который был более открыт для диалектических дебатов.

Филипп Август не был культурным королем. Он не только не овладел латынью, но даже нет уверенности в том, что он действительно умел писать. Он не любил книги, ненавидел поэтов, трубадуров и других деятелей искусства, которых не допускал ко двору, считая, что "покровительствовать актерам — значит поклоняться демонам".

Печальная принцесса (май-декабрь 1200)

Бланка Кастильская, которую в возрасте 12 лет только что оторвали от двора ее родителей Альфонса VIII и Элеоноры, где поэты и трубадуры были частью обычного времяпрепровождения, перевезли в город находящийся под интердиктом, в строгий королевский двор, в окружение довольно недоверчивых незнакомцев, встретила этого невротичного, тревожного и тираничного свекра в конце мая 1200 года. Можно предположить, что для нее это было серьезным потрясением. И все же ей пришлось терпеть присутствие рядом с собой этого человека, который был одновременно ее свекром и королем Франции, в течение двадцати трех лет! Важно помнить этот факт, чтобы понять развитие характера будущей королевы Франции.

Неудивительно, что хронисты не потрудились сообщить о настроении маленькой испанской принцессы. Они почти не упоминают ее имени, и приезд молодой пары в Париж никак не отмечен ими, поэтому событие прошло почти незамеченным. Могла ли Бланка хотя бы найти утешение в своем муже, который был старше ее всего на шесть месяцев? Любопытный и совершенно достоверный эпизод показывает, что первые несколько месяцев в Париже были очень трудными для Бланки, и что принц Людовик проявил в это время понимание и заботу. Через несколько недель после свадьбы, заметив глубокую печаль супруги, он предпринял необычный для 13-летнего подростка шаг: узнав, что епископ Хьюго Линкольнский, человек великой мудрости и будущий святой, которого король Иоанн попросил присутствовать при подписании мирного договора и на свадьбе, на несколько дней стал гостем епископа Парижского, он отправился в епископский дворец и попросил английского прелата прийти и утешить его супругу. Епископ так и сделал. Хронист Адам Эйншемский, автор Magna vita Sancti Hugonis (Житие святого Хьюго из Линкольна), рассказывает, что Хьюго нашел маленькую принцессу расстроенной, печальной и подавленной и несколькими словами он возвратил ей радость жизни. Хронист не сообщает нам, что сказал епископ Бланке, и он, вероятно, преувеличил чудесную скорость изменения ее настроения, но это подтверждает, что она с трудом приспосабливалась к новому окружению.

3 сентября поэт Жиль Парижский, каноник Сен-Марселя, подарил принцу Людовику на тринадцатилетие большую поэму собственного сочинения написанную на латыни: Karolinus, состоящую из 2.232 стихов, в которых он увещевал принца подражать образцу Карла Великого, отсюда и название. В то время это сравнение рассматривалось как чисто литературная игра, но вскоре пророчества придали ему более серьезный вид, на что Филипп Август сильно обиделся. Отец и сын были очень разными людьми. Трубадур Филипп Муске описывает Людовика как красивого подростка, "как и все из рода де Эно", который обязан своей красотой матери Изабелле, "у которой было прекрасное лицо и красивые глаза". Он родился в 1187 году, еще до того, как его отец заболел, у него были пышные волосы на голове, но здоровье было слабое. Бледный, худой и невысокий, он едва не скончался от дизентерии в 1191 году и впоследствии часто болел. Людовик остался без матери в возрасте двух с половиной лет и был на попечении бабушки во время участия отца в крестовом походе. Его образование не осталось без внимания, и его наставники Этьен Турнесский и Амори из Бена привили ему вкус к книгам, учебе и диалектике, а также некоторую смелость в религиозных вопросах, что не пришлось по вкусу его отцу. В Magna vita Sancti Hugonis (Житие святого Хьюго из Линкольна) Людовик описывается как молодой человек с ясным умом, а в цистерцианской хронике Пьера де Во-де-Серне — как "самый мягкий из молодых людей, прекрасного нрава", "приветливый и доброжелательный". Принц похоже был полной противоположностью своему отцу. Даже английский хронист Матвей Парижский, который не ценил Капетингов, описывал Людовика как молодого человека, который был "нежен и влюблен в свою жену, любил удовольствия", но "был немного слишком сладок в словах", и "малодушен и неверен в поступках".

В октябре 1200 года напряжение в Париже и при королевском дворе спало: Филипп Август достиг соглашения с папским легатом Октавиано, согласился освободить Ингебургу, которую он поселил в Сен-Леже-ан-Ивелине, и удалить Агнессу Меранскую до созыва церковного собора, который должен был принять решение об этом браке. Интердикт был снят, колокола снова зазвонили, службы возобновились, и Рождество 1200 можно было достойно отпраздновать. Затем для Бланки Кастильской начался долгий, очень долгий период адаптации, в течение которого она незаметно, но прочно заняла свое место в семейной и политической жизни Капетингов, проявив незаурядную индивидуальность для молодой девушки, которая была чужой в этой среде великих зверей феодального мира.