Бланка Кастильская

С 1201 года Бланка Кастильская становится неотъемлемой частью семьи Капетингов в качестве супруги наследника престола. Однако в течение нескольких лет она практически не появляется в хрониках и документах. Отсутствие ее имени в документах, королевских актах и хрониках, объясняется тем, что она была еще слишком молода, чтобы в течение четырех лет выполнять свою роль по рождению наследников. Только в 1205 году она начала долгую серию родов, которая была призванием всех королев и принцесс того времени. Первая попытка не увенчалась успехом: в возрасте 17 лет она родила дочь, имя которой неизвестно и которая умерла через несколько дней. Затем прошло еще четыре года до второго рождения, и на этот раз это был мальчик, которого назвали в честь его дедушки, Филиппа. При дворе по этому поводу была большая радость, и клерк записал в реестре описания королевства: "В год Господа нашего 1209, в девятый день сентября, на рассвете, Бланка, вновь ставшая матерью, родила сына. Это долгожданное рождение подарило французам и англичанам повелителя, который стал известен как Филипп. Как преемник своего деда, пусть он сохранит его величие, а также его имя". Будущий повелитель французов и англичан, такая формулировка предвещала проблемы, так как означала, что маленький Филипп считается будущим наследником королевства Франции через своего отца и королевства Англии через свою мать, племянницу короля Иоанна. Король Иоанн смотрел на это иначе. Его первая жена, Изабелла Глостерская, не родила ему детей, и он избавился от нее под предлогом близкого кровного родства. 24 августа 1200 года он женился на дочери графа Ангулемского, другой Изабелле, первый ребенок у которой, Генрих, родился только в 1207 году. Впрочем, сын Бланки Филипп умер в возрасте девяти лет, в 1218 году. После рождения Филиппа, прошло еще четыре года, прежде чем, в 1213 году, Бланка родила снова, на этот раз сразу двух мальчиков: Альфонса, названного в честь деда, и Иоанна, названного в честь двоюродного деда. Но и они умерли почти сразу после рождения. До рождения Людовика в следующем 1214 году, будущее династии временно лежало на хрупких плечах Филиппа.

Поэтому начало деятельности Бланки Кастильской в качестве прародительницы всех последующих французских королей было не очень удачным, и о ней почти ничего не известно в эти годы. Только фрагменты королевских счетов, свидетельствующие о покупке платьев и некоторых драгоценностей, доказывают, что она действительно находилась во Дворце Сите, а иногда с остальными придворными в Санлисе, Компьене, Понтуазе, Сен-Жермен-ан-Лайе и Фонтенбло. Несколько испанских служанок сопровождали ее, например, некая Минсия, или Амисия, но постепенно другие подростки пополнили ряды молодежи, находящейся под опекой короля: Артур Бретонский, ее кузен, того же возраста, был при дворе между 1200 и 1202 годами, как и графиня Жанна Фландрская и ее сестра Маргарита. После смерти Агнессы Меранской в июле 1201 года ее малолетние дети, Филипп Юрпель и Мария, узаконенные Папой, также воспитывались при дворе, а в 1209 году прибыл молодой граф Тибо IV Шампанский со своей сестрой. Тибо было всего 9 лет, но между ним и Бланкой установилась прочная связь. Они оба разделяли вкус к чтению. Бланка также выучилась ездить верхом.

Неудачи дядюшки Иоанна (1202–1208)

Однако политика никогда не не отходила на второй план, и первое участие Бланки в этой области датируется 1201 годом. Ей было всего 13 лет. В том году в июне ее дядя король Иоанн приехал в Париж, чтобы встретиться с Филиппом Августом. Иоанна сопровождала его новая жена, Изабелла Ангулемская, которая была ровесницей Бланки. Этот брак вызвал скандал: молодая девушка, наследница графства Ангулем, была помолвлена с Гуго де Лузиньяном, графом Ла Марш. Иоанн во время поездки в Ангулем похитил ее и без лишних слов на ней женился. Несколько пуатевинских сеньоров были возмущены этим похищением и обратились с жалобой к своему сюзерену, Филиппу Августу. Но он не хотел ставить под угрозу сближение с Иоанном, с которым он только что подписал мирный договор в Гуле. Поэтому прием Иоанна и Изабеллы в Париже был пышным, с пирами, танцами и подарками. Англо-пуатевинская пара была также размещена во Дворце Сите. Филипп Август воспользовался этим и послал Бланку умолять своего дядю уступить ему остальную часть Вексена. Как говорит нормандская хроника: "Тогда король Франции велел мадам Бланке, своей невестке, которая была женой Людовика, сына короля Франции, попросить у короля Иоанна всю землю ниже реки Андел. Из страха король Иоанн согласился и подтвердил это хартией". Конечно, он не сдержал своего слова, но эта история, вызывает по меньшей мере, удивление: рассчитывал ли Филипп Август на то, что обаяние Бланки поможет уговорить Иоанна? Использование 13-летней девочки в качестве дипломатического посредника между этими двумя неблаговидными личностями показывает, что французский король готов был на все ради достижения своих целей; это также свидетельствует о том, что Бланка уже в раннем возрасте проявляла политическую осведомленность и знала, что стоит на кону в отношениях между Капетингами и Плантагенетами.

В конце года она стала свидетелем разрыва между двумя семьями: 28 апреля 1202 года король Франции, приняв во внимание обращение пуатевинских баронов, вызвал короля Англии в суд к своему двору. Очевидно, что Иоанн не явился. Затем Филипп объявил о конфискации его континентальных владений и передал Артуру, сыну старшего брата Иоанна Джеффри, Бретань, Анжу, Мэн и Турень. Артур принес Филиппу оммаж за эти владения и задержался в Париже. Таким образом, эти действия короля Франции послужили поводом для начала новой войны.

Бланка следила за разворачивающимися событиями из Парижа. Очевидно, что она не играла никакой роли в конфликте, но можно спросить, чью сторону она поддерживала: свекра или дядю? В своей трагедии "Король Иоанн" Шекспир приводит такие ее слова:

Но это чистая выдумка. В действительности, с момента своего замужества Бланка была на стороне Капетингов. Однако первые фазы разразившейся войны вряд ли были благоприятны для последних. Филипп Август предпринял двойное наступление в июне 1202 года. В то время как сам он продвигался в Нормандию, захватив Гурне и осадив замок Арк, он послал молодого Артура, которого только что обручил со своей дочерью Марией, вторгнуться в Пуату. Иоанн Безземельный находится в Ле-Мане. Он встал перед выбором: Нормандия или Пуату? В конце-концов он посчитал, что самое срочное дело — отправиться спасать свою престарелую мать, Элеонору Аквитанскую, которая была осаждена Артуром в Миребо. На удивление быстро он преодолел расстояние между двумя городами за два дня, и неожиданно атаковав армию Артура, разбил ее и взял в плен самого предводителя, вместе со многими пуатевинскими баронами. Затем Филипп Август дошел до города Тур, но не решился идти дальше и вернулся в Париж.

Казалось, что Иоанн Безземельный победил. Но, как это часто бывает, он испортил свою победу, приняв неудачные решения. Во время предыдущей кампании он заручился помощью нескольких великих пуатевинских баронов в обмен на обещание оставить в живых тех, кого он взял в плен, и хорошо относиться к своему племяннику Артуру. Вместо этого, будучи очень самоуверенным человеком, он отстранил Гийома де Рош от должности сенешаля Анжу и Турени, конфисковал его замки, морил голодом пленников и запер Артура в замке Фалез, а затем в Руане. В марте 1203 года Гийом де Рош и главные бароны Анжу и Пуату, а также граф Алансонский, принесли оммаж Филиппу Августу и обязались служить ему, что позволило королю Франции в течение 1203 года проникнуть в Анжу и Пуату до Сомюра и Лаудуна и взять под контроль некоторые нормандские земли, чтобы изолировать Руан, в то время как Гийом де Рош захватил Анжер. Тем временем Иоанн Безземельный напал на герцогство Артура, Бретань, опустошив Фужер и Доль, собор которого он сжег. Затем, перед возвращением в Англию в декабре, он избавился от угрозы со стороны Артура, убив его в тюрьме в Руане.

На самом деле, о смерти Артура ничего точного не известно. Он исчез из хроник, и все основывалось на слухах, как это часто случалось в то время. Гийом Бретонский, пользуясь рассказом одного валлийского лорда, придумал драматическую и романтическую сцену, во время которой страшный король Иоанн сам убил юного Артура в лодке посреди Сены в безлунную ночь: "Этот тиран схватил его за волосы, вонзил свой меч в его живот до рукояти и, вынув его, весь мокрый от драгоценной крови, снова погрузил его в голову и пронзил оба виска. Совершив убийство, он отошел в сторону и бросил безжизненное тело в волны реки, которые катились перед ним".

И снова мы имеем дело с чистой выдумкой. Несомненно лишь то, что Артур, брошенный или нет в Сену, исчез со сцены. Иоанну это не помогло, 1204 год стал для него катастрофой. Она началась в марте с потери Шато-Гайяра после эпической восьмимесячной осады, которую возглавил сам Филипп Август. Огромная крепость, защищавшая подступы к Руану в низовьях Сены, построенная всего пятью годами ранее, была одновременно и ключевым пунктом обороны, и символом. Гарнизон под командованием Роберта де Ласи создал огромные проблемы для осаждающих, и замок был взят только после яростного штурма. В Фонтевро Элеонора Аквитанская, узнав об этой катастрофе, умерла 31 марта 1204 года. 84-летняя женщина не смогла смириться с крахом Анжуйской империи. Ее внучка Бланка Кастильская узнала эту печальную новость несколько дней спустя.

Для Плантагенетов же фиаско продолжалось. В 1205 году Филипп Август захватил Турень и Пуату; Бретань перешла на сторону французского короля. Однако в 1206 году Иоанну Безземельному удалось собрать достаточно сил, чтобы в июне высадиться в Ла-Рошели. После быстрой кампании к югу от Сентонжа он отвоевал часть Пуату, а также Анжер, но, будучи блокированным в Туаре, в октябре согласился на двухлетнее перемирие, признав потерю Нормандии, Мэна, Турени, Анжу и Бретани. Затем он вернулся в Англию.

Филипп Август выступал главным действующим лицом этого конфликта, в котором Бланка и Людовик были лишь зрителями: им было соответственно 13 и 14 лет в начале войны, 20 и 21 год в конце. За это время Бланка была дважды была беременна, и она также узнала, что ее отец Альфонсо VIII в конце 1204 года вторгся в Гасконь с целью утвердить предполагаемые права своей жены, дочери Элеоноры Аквитанской, на это герцогство. Затея провалилась; кастильцы не продвинулись дальше Дакса и Ортеза и не смогли взять ни Бордо, ни Байонну. Начав войну Альфонсо VIII повел себя как враг короля Иоанна, который был герцогом Аквитании, и это способствовало дальнейшей интеграции его дочери в семью Капетингов.

Уроки Филиппа Августа: контроль над браками вассалов

Приобщение Бланки Кастильской к политическим делам также произошло благодаря знакомству с деятельностью правительства в королевском дворце. Хотя она не принимала участия в работе Совета, она общалась с его членами, подслушивала разговоры, могла следить за новостями и собирать слухи, особенно через своего мужа принца Людовика. Что касается управления государством, то она ориентировалась на хороший пример, поскольку следует признать, что ее свекор, при всех его недостатках, является эффективным правителем, и она имела в его лице замечательную модель феодального монарха.

Филипп Август имеет высокое представление о королевской функции, но представление очень консервативное, соответствующее апогею феодальной монархии. В своих хартиях он всегда называл себя Rex Francorum (Король Франков), титул, использовавшийся Меровингами со времен Хлодвига, тогда как более современный термин Rex Franciae (Король Франции) появился лишь позднее. Он был королем народа, а не территории, и Франция для него была королевским доменом. Остальные земли были фьефами, которыми управляли великие вассалы. Королевство — это феодальная пирамида, вершиной которой являлся он сам. Не испытывая страсти к внешним авантюрам, он никогда не претендовал на титул императора, который он мог бы получить, если бы права Капетингов на Англию были признаны. Однако несколько священнослужителей из его окружения приписывали ему это титул, начиная с Ригора, который дал ему прозвище Augustus, закрепившееся за ним в истории. Гийом Бретонский, в свою очередь, присвоил ему титул Magnanimus и без колебаний сравнивал его с Александром Македонским в своей великой эпической и биографической поэме Philippide. Жиль Римский в своем Karolinus, который написан как пособие для обучения принцев, обращается к образу Карла Великого. Поэт и историк Гелинанд из Фруамона в своей всемирной хронике от Адама и Евы до 1204 года также излагает своего рода провиденциальную королевскую идеологию, и даже валлиец Гиральд Камбрийский выражает желание видеть Францию и Англию объединенными под руководством Капетингов.

Заслуга Филиппа Августа заключалась в том, что он не поддался на эти призывы сладкоголосых сирен, хотя благодаря браку с Изабеллой де Эно, которая являлась потомком Карла Великого, он смог соединить каролингскую кровь с капетингской. Но настоящим бенефициаром этих династических мифов должен был стать его сын Людовик, согласно пророчеству Святого Валерия, который сказал, что через семь поколений Капетинги и Каролинги объединятся. Это псевдооткровение широко распространилось в начале XIII века и внесло раздор в отношения между отцом и сыном, как мы увидим ниже. В любом случае, сам Папа в булле Per Venerabilem от 1202 года утверждал, что "король Франции не имеет над собой владыки в мирских делах", даже императора Священной Римской империи.

Будучи вершиной феодальной пирамиды, Филипп Август использовал все средства феодального права, чтобы подчинить своей воле великих вассалов. С помощью войн и брачных союзов он впечатляюще расширил королевский домен: в него вошли Артуа, Амьен, Валуа, Вермандуа, значительная часть Бове, Нормандия, Мэн, Анжу, Турень, а также часть Пуату и Сентонж. Именно это оправдывало для Ригора прозвище Август, "потому что древние авторы называли императоров, увеличивших владения государства, Августами, а также потому, что Филипп родился в месяце августе". В этом разросшемся королевском домене 94 прево (королевский чиновник обладавший на вверенной ему территории судебной, фискальной и военной властью) обеспечивали выполнение приказов короля. Эти королевские прево часто вели себя независимо и тиранически. Для надзора за ними Филипп Август еще до 1190 года назначил в провинции бальи (представитель короля или сеньора, управлявший областью, называемой бальяжем, в которой представлял административную, судебную и военную власть), которые получали содержание из королевской казны и которых можно было смещать в с должности. Наделенные всеми полномочиями, они были одновременно администраторами, судьями, сборщиками налогов и блюстителями порядка. Около 1200 года бальи были в Жизоре, Орлеане, Сансе, Санлисе, Бурже, Аррасе, Сент-Омере, Амьене и Эйре. К югу от Луары они именовались сенешалями, набранными из местной знати, занимавшей эти должности еще до завоевания этих территорий Плантагенетами. В Париже в качестве бальи выступали два прево Большого и Малого Шатле.

Остальной частью королевства управляли крупные вассалы, бароны, которых Филипп Август пытался держать в узде различными способами: он требовал от них принесения оммажа, оказания личной военной помощи, реквизировал их замки для размещения своих гарнизонов в случае необходимости. И прежде всего, он сохранял контроль над их наследством, контролируя браки и осуществляя право опеки над несовершеннолетними наследниками. Вассалы должны были получить его разрешение на брак для себя и своих детей, особенно если они являлись наследниками владений. И в самых важных случаях именно король нес ответственность за вступление наследника в права владения.

Первая такая возможность появилась в 1201 году после смерти Тибо III, графа Шампани. Графство Шампань было обширным и очень богатым благодаря знаменитым ярмаркам, и не должно было попасть в чужие руки. Сразу же Филипп выдвинул свои условия вдове графа, беременной Бланке Наваррской: она должна была поклясться не выходить вторично замуж без его согласия, отдать дочь и будущего ребенка под его опеку, а также замки Бри и Монтеро. Когда у Бланки Наваррской родился сын, Тибо IV, было решено, что он останется несовершеннолетним до 21 года, а значит, будет находиться под опекой короля. В 1209 году его отправили к королевскому двору, где он познакомился с Бланкой Кастильской. В 1213 году ему пришлось поклясться верно служить королю, которому в 1214 году он принес оммаж за Шампань. К этому время Филипп ввел свои правила в графстве, замки и крепости которого он контролировал. В 1216 году ситуация усложнилась, когда некий Эрар де Бриенн, женившийся на дочери бывшего графа Шампани Генриха II умершего на Востоке, предъявил права на графство от имени своей супруги. Претензии были отвергнут королевским двором, и когда Тибо IV достиг совершеннолетия в 1222 году, он обязался верно служить Филиппу.

В 1206 году произошло еще одно важное событие: в Болгарии умер граф Фландрии и Эно Балдуин IX, бывший еще и императором Константинополя. Он оставил двух маленьких дочерей, Жанну и Маргариту, которых король взял под свою опеку. Они тоже воспитывались при дворе, и в 1212 году Филипп Август женил старшую дочь и наследницу Жанну на принце Ферране (или Фердинанде) из Португалии. Ферран был красивым темноволосым мужчиной с большим носом, если верить Chronique rimée (Рифмованной хронике) Филиппа Муске и доводился родственником Бланке Кастильской, он был шурином ее сестры Урраки, которая вышла замуж за другого сына короля Португалии. Ферран также был племянником Матильды Португальской, вдовы графа Фландрии Филиппа, которая также проживала в Париже. Свадьба состоялась в капелле королевского дворца в январе, в присутствии графини Шампани Бланки Наваррской. Присутствие представителей правящих домов Португалии, Наварры, Кастилии на этой свадьбе, создавало впечатление, что Филипп Август держит под контролем весь Западный мир.

Брак Феррана и Жанны Фландрской, однако, не обошелся без потрясений в семье Капетингов, потрясений, которые близко затронули Бланку Кастильскую. Когда Филипп Август женился на Изабелле де Эно, своей первой супруге, в брачном договоре было оговорено, что графство Артуа, составлявшее приданое Изабеллы, перейдет к ее первенцу после смерти матери. Этим первенцем был принц Людовик. Однако Изабелла умерла в 1190 году, на дворе был 1212 год а Филипп так и не передал Людовику графство; хуже того, он в 1200 году отторг от Артуа Сент-Омер и Эр-сюр-ла-Лис в пользу Фландрии. Новый граф Фландрии, Ферран, женившись на Жанне, обязался вернуть эти два города, но поскольку он, похоже, не спешил это делать, Людовик сам отправился в Артуа, чтобы завладеть ими. Это энергичное вмешательство принца вызвало недовольство как его отца, так и Феррана.

Третий случай феодального наследования по браку возник в 1209 году: в графстве (или герцогстве, хроники того времени не единодушны на этот счет) Бретань. Герцогиня Констанция вышла замуж за Ги де Туара, третьим браком, и имела от него дочь Алису, родившуюся в 1200 году. С 1209 года бретонские бароны были озабочены поиском жениха для нее. Сначала претендентом был бретонец Эрве де Пентьевр. Но Филипп Август предпочел французского барона, который гарантировал бы верность Бретани королю Франции. В 1212 году он решил выдать Алису замуж за члена семьи Капетингов, Пьера, второго сына Роберта графа де Дрё, правнука короля Людовика VI Толстого, который позже станет известен как Пьер Моклерк. Брак состоялся в декабре 1213 года. В данном случае расчет короля оказался неверным: впоследствии Пьер Моклерк будет постоянно бунтовать во время несовершеннолетия Людовика IX.

В 1210 году Филипп Август заключил еще один брак — своего сына Филиппа Юрпеля с Матильдой, наследницей Рено, графа Булонского, который вступил в сговор с королем Англии Иоанном. Булонь, была стратегическим пунктом в борьбе против Плантагенетов, и на данный момент он доверил ее управление принцу Людовику. Чуть позже, в 1218 году, еще одно наследство позволило королю контролировать дела большого фьефа: после смерти герцога Бургундского Эда III он заставил его вдову Алису де Вержи, опекуншу его несовершеннолетнего сына Гуго IV, пообещать не вступать в новый брак без согласия короля и всегда служить "своему очень дорогому господину Филиппу".

Филипп Август еще более пристально следил за браками в своей собственной семье. Мы только что упомянули о Филиппе Юрпеле, одном из двух детей, которых он имел от Агнессы Меранской. Дочь Филиппа и Агнессы, Мария, в апреле 1202 года была помолвлена с Артуром Бретонским. После таинственного исчезновения этого молодого человека Мария была обещана маркизу Намюра, за которого она вышла замуж в 1211 году. Овдовевшую в 1212 году, ее сразу же выдали замуж в 1213 году за Генриха, герцога Брабантского. Король также заботился о своих сестрах: Агнесса была выдана замуж еще в 1180 году за императора Византии Алексея II Комнина; Алиса (или Аликс), которую в течение двадцати лет использовали как наживку, обручив с Ричардом Львиное Сердце, который не хотел на ней жениться, была наконец отдана замуж в экстремальном возрасте 35 лет, графу Понтье, в 1195 году. Филипп Август даже заботился о будущих браках своих внуков: Филипп, первый сын Бланки Кастильской и Людовика, родившийся в 1209 году, в 1215 году, в возрасте 6 лет, был предложен в женихи дочери графа Невера Эрве де Донзи, что позволило противостоять планам последнего выдать ее замуж за сына Иоанна Безземельного. Однако сделка сорвалась, так как Филипп умер в 1218 году. Тогда король предложил в качестве замены другого внука, Людовика, родившегося в 1214 году.

Бланка Кастильская, которая сама была пешкой в великой матримониальной игре между Филиппом Августом и королем Иоанном, была хорошо подготовлена к подобным династическим играм. Научившись на примере своего свекра, она полностью осознала ценность этих маневров и широко использовала браки в качестве дипломатического оружия.

Эффективное управление государством, финансами и обороной

В 1200-х годах Бланка также могла возможность наблюдать за работой правительства, знакомиться с curia regis (королевской курией), собранием, которое король созывал всякий раз, когда хотел узнать мнение баронов, епископов и представителей городов, чтобы принять решения по вопросам правосудия, управления и политики. Она видела, что эти большие собрания становились все более редкими, и что для решения текущих вопросов король работал с небольшим кругом советников, людей осведомленных и компетентных, часто незнатного происхождения, из низших слоев дворянства. Филипп Август, не доверявший авторитету лиц, занимавших высокие должности, не назначал канцлера с 1185 года и сенешаля с 1191 года. Бароны, считавшие себя естественными советниками сюзерена, были очень недовольны таким развитием событий и враждебно относились к новым людям, чье скромное происхождение они презирали и кто, по их мнению, узурпировал должности, принадлежавшие им по праву. Хотя они не осмеливались встать в оппозицию государю, которого они боялись, они с надеждой ожидали первого же ослабления королевской власти, чтобы взять на себя управление делами, как это позже испытает на себе Бланка.

Пока же они гнули спину, терпели все более частые вмешательства королевского правосудия в их владениях и все более тщательные расследования их делишек. Для этого Филипп использовал процедуру расследований, посылая на место комиссаров для сбора жалоб и обращений в королевскую судебную систему, а также для составления отчетов о местных ресурсах и количестве рыцарских земельных владений. Это стремление получить лучшее представление о домене, а также о фьефах, преследующее в основном фискальные и военные цели, четко прослеживается в Registrum Guarini, описании и инвентаризации владений, организованном братом Гереном. Registrum Guarini, с гораздо меньшими подробностями, напоминала Domesday Book (Книгу Судного дня) по французски.

Забота об эффективности управления страной была очевидна, и это была новая забота. Самые впечатляющие успехи касались финансов. Пожалуй, никогда в истории Франции правительство не имело такого благоприятного финансового положения, как при Филиппе Августе. Бюджета как такового не существовало: наместники отправляли поступления от различных доходов и расходовали денежные средства непосредственно на местах, что затрудняло оценку общей ситуации с доходами и расходами на уровне королевства, тем более что они были невероятно разнообразны и включали в себя недоимки и авансы, находящиеся в неописуемом беспорядке. Королевские счета начала XIII века больше напоминают инвентаризацию, чем классическую систему бухгалтерского учета. К обычным, или доменным, доходам относятся цензы, тальи, штрафы и другие продукты правосудия, вырубка королевских лесов, канцелярские пошлины, наследственные пошлины, рельефы и другие феодальные повинности, амортизационные пошлины, выплачиваемые церквями, с покупки земель, и многое другое. С ростом королевских владений во время правления Филиппа эти государственные доходы чрезвычайно возросли. Кроме того, были и необычные доходы, разнообразие которых иллюстрирует безграничную изобретательность правителей в фискальных вопросах: откупы с городов вместо предоставления королю военных контингентов, которые составляли, например, 4.000 ливров с Парижа, 3.000 с Бурже, 1.500 с Орлеана, 1.000 с Этампа, обложение великих вассалов пошлиной, причитающейся при каждой смене владельца фьефа, замена военной службы вассалов денежными налогами, конфискация с 1180 года имущества евреев, которых то арестовывали, то освобождали за выкуп в 15.000 марок, то изгоняли, как в 1182 году, со списанием долгов им населению, за исключением пятой части, подлежащей уплате в казну, затем им было разрешено вернуться в 1198 году и они должны были платить специальный налог. Однако любимой мишенью королевских налоговых органов была церковь, богатство которой не давало покоя всем государям. "Он даже церкви своего собственного королевства обложил одиозными и чрезвычайными поборами без всякой пощады", — пишет Ригор, и в этой области Филипп Август проявил безграничную жадность. Английским прелатам, которые жаловались на налоги короля Ричарда, архиепископ Лиона Жан де Бальмеи отвечал: "Уверяю вас, что ваш король — отшельник по сравнению с королем Франции. В прошлом году он осмелился вымогать у церквей, и особенно у монастырей, деньги, которые должны были пойти на содержание и оплату его солдат". Эти эксцессы иногда встречали такое сильное сопротивление, что Филипп был вынужден отказаться от некоторых проектов, таких как сбор знаменитого "налога Саладина", десятую часть всех церковных доходов, в 1188–1189 годах.

Большая часть налоговых документов Филиппа Августа погибла во время пожара в Палате счетов в 1737 году. Случайно один ученый позаимствовал, и тем самым спас, налоговые документы за 1202–1203 годы, которые относятся к 62 превотствам, управляемым 45 прево. Три раза в год прево, произведя вычеты на местные расходы, привозили оставшиеся доходы в Париж, в День всех святых (начало ноября), День очищения (начало февраля) и День вознесения (май). Для 1202–1203 гг. цифры в парижских ливрах выглядят следующим образом:

Эти доходы, которые были на 70 % выше, чем в начале правления Филиппа, поступали от сельского хозяйства (50 %), городов и торговли (20 %), юстиции (7 %) и церковных доходов (5 %). Расходы прево и бальи составили 29.500 ливров (12.400 на административные расходы и 17.100 на войну), то есть 26 % от дохода, оставив огромный излишек в 85.500 ливров, большая часть которого поступила в казну, хранившуюся в замке Тампль, где находилось королевское казначейство, под руководством тамплиера брата Эмара.

Сохранилось также несколько фрагментов счетов за 1217, 1219, 1221 годы. На 1221 год обычный доход вырос еще на 69 % по сравнению с 1202–1203 годами, достигнув 194.898 ливров. Филипп Август обладал практически неограниченными финансовыми средствами, в любом случае намного превосходящими средства других правителей того времени, что позволило ему упомянуть в завещании астрономические суммы. Его сын унаследовал прекрасное финансовое положение, и уже в 1227 году, когда Бланка Кастильская приняла власть на себя, в ее казне было 123.900 ливров, то есть 65 % годового дохода. Благодаря свекру у нее не было никаких финансовых проблем.

Филипп Август также оставил своему сыну мощную военную организацию, которая доказала свою эффективность в войне против короля Иоанна и битве при Бувине. Хотя сам король не был первоклассным стратегом или тактиком, как показали его неудачи в борьбе с Ричардом, у него была солидная армия по меркам того времени. Классическая феодальная армия, ядро которой составляли рыцари, служившие на основе вассальных обязанностей. Военная служба, которую несли вассалы, имела существенный недостаток — она ограничивалась сорока днями в году, что могло вызвать проблемы во время некоторых кампаний, как это было во время войны против альбигойцев. Если вассал оставался более чем на сорок дней, дополнительные дни его службы должны были оплачиваться, иногда землей, чаще деньгами, как показывают многочисленные упоминания о выплатах в счетах казначейства: например, 10 рыцарей получали 300 ливров за десять дней. Рыцарь сам отвечал за свое снаряжение, которое было очень дорогим. Существовали также конные сержанты, которые не были дворянами и также получали жалование. Что касается пеших воинов, то некоторые из них были предоставлены городами, которые содержали ополчения за свой счет. Бове, например, должен был выставлять 500 человек, Санс, Лаон, Турнэ — 300, Компьень, Понтуаз, Мант — 200. Но все чаще эта служба заменялась налогом, который позволял королю вербовать наемников, которые были более эффективными бойцами, чем вооруженные буржуа. Были также специализированные войска, незаменимые для осад укреплений: саперы, землекопы, инженеры, способные работать с осадными машинами. В целом, армия была неоднородной, имела численность, редко превышающую 10.000 человек, командование из дворян, с рудиментарными стратегическими концепциями и вела в основном кампании по опустошению территории противника, устраивала стычки и осады замков, избегая сражений на открытой местности, последствия которых были слишком рискованными. Такие массовые сражения как битва при Бувине были редким исключением. Но как бы то ни было, капетингская армия оказалась сильнее своих противников, а это главное.

Будучи женщиной, Бланка Кастильская проявляла большой интерес к военным вопросам. Она приехала из страны, где война была обычным делом и которая вся была усеяна замками. Еще маленькой девочкой она узнала о серьезном поражении своего отца при Аларкосе; с 1202 года она следила за развитием конфликта между Филиппом и Иоанном Безземельным; вскоре ее муж отправился на войну в Англию и Лангедок; ей были известны подробности битвы при Лас Навас де Толоса в 1212 году; и впоследствии она сама возглавит королевскую армию в кампании своего сына Людовика. Военная архитектура была ей также не чужда, о чем свидетельствуют письма сенешаля Каркассона, содержащие технические подробности в этой области. И здесь снова очень поучительной для нее была работа проделанная Филиппом Августом в 1200-х годах.

Только в Париже Бланк каждый день видела, как растет стена на левом берегу Сены, а башни Лувра возвышаются в нескольких сотнях метров от окон дворца. Идеи Филиппа Августа в этой области были просты, и его замки, стандартизированные, менее сложные, чем замки Ричарда Львиное Сердце, без излишней эстетики, были функциональны: квадратные или прямоугольные в плане, с большими угловыми башнями и круглой в центре. Его военные инженеры, Гюг, Томас, Кристоф или Ришар, небыли обязаны проявлять большую оригинальность. Крепости были просты, надежны, строги и относительно дешевы: в среднем от 1.200 до 2.000 ливров за замок. Общие расходы на строительство замков в течение всего периода правления Филиппа едва ли были равны общей стоимости только одного шедевра Ричарда Львиное Сердце — замка Шато-Гайяр: около 40.000 ливров. Еще один урок, который Бланке необходимо было усвоить.

Сплочение буржуазии и порабощение крестьянства

Следуя за двором в его путешествиях, Бланка также смогла усвоить важность городов не только в королевском домене, но и во всем Французском королевстве, и то, как Филипп Август использовал их в интересах своей власти. XIII век характеризовался бурным ростом городов, что произвело глубокое впечатление на ее современников. В мире, который все еще на 90 или 95 % состоял из сельской местности, "большой" город начинался с 5.000 жителей; свыше 10.000 — это "очень большой" город, а свыше 50.000 — настоящий мегаполис. При этом хронисты восхищались зрелищем, которое представляли главные города королевства. Гийом Бретонский, путешествуя по долине Луары, восторгался Туром, "расположенным между двух рек, приятным благодаря водам, которые его окружают, богатым фруктовыми деревьями и зерном, гордым своими гражданами, могущественным своим духовенством и украшенным присутствием святейших мощей прославленного прелата Мартина"; "Анжер, богатый город, вокруг которого простираются поля, полные виноградных лоз, которые обеспечивают напитками нормандцев и бретонцев; Нант, который обогащается благодаря рыбной ловле в Луаре и торгует с дальними странами лососем и миногами". В Нормандии он восхищался Каном, "настолько полным церквей, домов и жителей, что он едва уступает Парижу". На севере он восхищался роскошью Гента, "гордящегося своими домами, украшенными башнями, своими сокровищами и многочисленным населением"; Ипром, "известным крашением шерсти"; Аррасом, "древним городом, полным богатства и жаждущим наживы"; Лиллем, который "украшал себя своими элегантными купцами, заставлял окрашенным им сукном сиять в чужих королевствах и возвращал туда состояния, которыми гордился". В 1209 году монах из Мармутье, автор хроники по истории Турени, был в восторге от Тура… и особенно от женщин Турени: "Здесь так много красивых и очаровательных женщин, что истина здесь превосходит все убеждения, и что женщины других стран в сравнении с ними уродливы. Элегантность и богатство их нарядов еще больше подчеркивает их красоту, вызывающую восторг у всех, кто их видит". Город был полон соблазнов, но красивые девушки буржуазии были добродетельны, "безупречны, как лилии". Вершиной, очевидно, являлся Париж, чьи тошнотворные запахи, строительные площадки, студенческие беспорядки, отсутствие безопасности и дурные нравы, похоже, не отталкивают посетителей, подобно Ги де Базошу, который в 1190 году говорил о городе, который "привлекает тех, кто находится далеко, […] расположенный в сердце восхитительной долины, в центре кольца холмов, которые Церера и Вакх обогащают снова и снова. Сена, эта великолепная река, которая истекает с востока, течет здесь полным потоком и окружает двумя своими рукавами остров, который является головой, сердцем, мозгом всего города. Справа и слева простираются два пригорода, самому маленькому из которых позавидовали бы многие города. Каждый из этих пригородов сообщается с островом двумя каменными мостами: Большой мост, обращенный на север, со стороны Английского моря, и Малый мост, обращенный к Луаре. Первый, широкий, богатый и торговый, является местом кипучей деятельности; бесчисленные лодки окружают его, наполненные товарами и богатствами. Малый мост принадлежит диалектикам, которые прогуливаются вокруг него и болтают о разном. На острове, рядом с дворцом королей, который доминирует над всем городом, мы видим дворец философии, где исследование царствует единолично, как государь, цитадель света и бессмертия". Возникает вопрос, тот ли это город, который описал Жак де Витри, увидевший здесь только грязь, беспорядок и проституцию.

В любом случае, города очаровывали. Шансоны де жест, такие как Aiol, Hervis de Metz, Moniage Guillaume, Auberi le Bourguignon, Les Narbonnais, восхваляли красоту Пуатье, Орлеана, Арраса, Лилля, Куртре, Меца, Нарбонны, Лиможа, Амьена, Нанта, Лиона, богатство Труа, Ланьи, Бар-сюр-Об, Провена, где проходили ярмарки Шампани. Главные дороги, связывающие их, поддерживались в хорошем состоянии бригадами дорожных рабочих, а в 1203 году графиня Шампани Бланка Наваррская даже подписала контракт с тремя подрядчиками на строительство мощеной платной дороги с двумя мостами, которая должна была эксплуатироваться концессионерами в течение семи лет.

Укрывшись за своими стенах, жители городов самоорганизовывались, создавая структуры муниципальной власти. Начиная с XII века, они образовывали городские общины, основанные на взаимной клятве, которую давали горожане, что вызывало напряженные отношения с местным бароном и церковными властями, которые с большим подозрением относились к таким объединениям. Сеньоры, будь то светские или церковные, стремились сохранить свое господство над городской территорией, но часто они были вынуждены идти на компромисс с жителями, которым они уступали права низшего и среднего правосудия и сбора налогов, сохраняя за собой право на высшее правосудие. Хартии коммун, иногда полученные насильственным путем, иногда путем переговоров, предоставляли городу определенную административную автономию, с мэром, выборными эшевенами (должностные лица имевшие административные и судебные полномочия), земельными доходами и налогами на торговлю, архивами, казной, печатью и колоколом. В коммунальном управлении не было ничего эгалитарного: власть была узурпирована небольшой группой патрициев, богатых буржуа, которые вскоре основали настоящие династии, как семьи Аррод, Попин, Пасси и Пиз д'Ойе в Париже, контролируя экономическую деятельность города, и которые даже начали проникать в администрацию короля и великих вассалов: Ламберт Бушу из Бар-сюр-Об был камергером графа Шампани с 1195 по 1225 год.

С церковными властями конфликт городов был более ожесточенным, отмеченным жестокими столкновениями, потому что епископы, каноники и аббаты опирались свой духовный авторитет, чтобы противостоять самостоятельности городских общин, зависимых от них: В Сент-Омере аббат Сен-Бертен боролся против горожан, которых Папа отлучил от церкви, и коммуна, поддерживаемая дворянами, разграбила аббатство; в Руане дома каноников были разграблены в 1194 году; в Суассоне аббатство Сен-Медар подверглось нападению в 1185 году; В Турнэ епископ и мещане конфликтовали между 1190 и 1196 годами; в Камбрэ епископ отлучил коммуну от церкви между 1206 и 1209 годами; в Сансе прелат предал ее анафеме в 1213 году, и в том же году епископ Лаона отлучил ее от церкви; в Руане в 1207 году против коммуны города был издан интердикт. Почти везде владыки церкви выступали против общинного движения.

Напротив, королевская власть увидела в этом возможность: города, где были сосредоточены люди и богатство, могли стать эффективными точками опоры, источниками дохода и солдат, а также верными союзниками на территориях великих вассалов, полезным противовесом баронам. "Существовал реальный политический союз между монархией и буржуазией", — писал Шарль Пти-Дютайи в 1947 году в своем великом труде Les Communes françaises (Французские коммуны), и апогей этого союза приходится на время правления Филиппа Августа. Ахилл Люшер в III томе Histoire de France (Истории Франции) Эрнеста Лависса заявил, что "этот король (Филипп Август) — единственный, о ком можно сказать, что он был союзником и защитником коммун", и привел список хартий коммун, дарованных или подтвержденных им: Шомон, Понтуаз, Пуасси, Санс, Вильнев-ан-Бовезис, Серни, Крепи-ан-Ланнуа, Крепи-ан-Валуа, Эсден, Бапаум, Атье, Филевр-ан-Артуа, Мондидье, Перонн, Шони, Брей-сюр-Сом, Андели, Ноненкур; в Суассоне в 1181 году, в Вайи в 1185 году, в Сенлисе в 1202 году он расширил права муниципалитетов. В провинциях, отнятых у Плантагенетов, он возобновил коммунальные хартии Амьена, Сен-Кантена, Аббевиля, Руана, Кана, Фалеза, Понт-Одмера, Дулена, Пуатье, Ниора, Сен-Жан-д'Анжели. Во всех этих местах он являлся защитником и гарантом прав городской общины в вопросах правосудия, налогообложения и общего управления, требуя взамен лояльности, налогов и, прежде всего, военной помощи.

Современные историки, однако, склонны рассматривать этот великий союз между королем и буржуа в перспективе. Так, Жак Ле Гофф описывает энтузиазм своих предшественников по поводу предполагаемой дружбы и естественной взаимодополняемости между городами и государем как "воображаемое совокупление" и напоминает нам, что «для Филиппа Августа это был вопрос интеграции городов в национальную монархическую систему в соответствии с двумя функциями, которые мы вправе ожидать от светских групп — военной и экономической… Филипп Август считал их точками опоры монархической власти. На этом его так называемый "союз" с буржуа заканчивался». Король стремился лишь преобразовать города в вассалов, от которых требовал верности и военной службы, контролируя их экономическую деятельность: "Монархия была установлена. Она также поселилась в городах. Она берет под свой контроль и под свою руку, ради общего блага городов и королевства, важнейшие сферы городской жизни: весы и меры, торговлю, правосудие, финансы". В выражении "добрые города", получившем широкое распространение в XIII веке, явно нет сентиментального оттенка. "Добрые города" — это полезные города, города, которые крепко связаны с королевской властью и предоставляют ей военную помощь и налоги. Более того, Филипп Август, после восстановления мира, практически больше не предоставлял городам хартий после 1214 года; его сын Людовик VIII учредил только одну коммуну, в Бомон-сюр-Уаз, а его внук Людовик IX в своем Enseignements (Наставлении) дал такой практический совет своему наследнику: "Прежде всего, держите добрые города и коммуны вашего королевства в том состоянии и в той покорности, в которой держали их ваши предшественники; и если что-либо нужно исправить, исправьте это, и держите их в благосклонности и любви; ибо из-за силы и богатства больших городов ваши подданные и иностранцы будут бояться делать что-либо против вас, особенно ваши пэры и ваши бароны". Бланка Кастильская также приняла эту концепцию, которую она видела в действии во время правления своего свекра, особенно во время Бувинской кампании, где городские ополчения сыграли очень важную роль. В 1226 году, под угрозой восстания баронов, она призвала на помощь буржуазию "добрых городов".

С другой стороны, как и ее свекор, она мало интересовалась судьбой крестьян. При изучении документов, касающихся ее личной и политической жизни, создается впечатление, что 90 % населения для нее не существовало. Сельский мир полностью отсутствовал в ее заботах. Таким образом, она полностью разделяла взгляды своего класса. Она постоянно ездила по сельской местности королевских владений, но, кажется, не замечала, что она населена жалким населением, которое являлось объектом беспредельного презрения со стороны дворян и духовенства. Тем не менее, этот период был отмечен относительным смягчением крепостного права, но Филипп Август мало интересовался этим: из 1.839 актов, зарегистрированных его канцелярией, два были хартиями об освобождении, датированными 1220 и 1221 годами, которые освобождали мужчин Пьерфона и Ла Ферте-Милона от "права мертвой руки" и платы при вступлении в брак. Однако он одобрял освобождение от крепостной зависимости крестьян его вассалами, и приветствовал крестьян, которые нашли убежище в его владениях.

И в этом случае именно церковные владыки были наиболее враждебны к любому освобождению, и именно на их землях происходили крестьянские восстания: в епархии Орлеана, подавленное епископом Манасси де Сеньеле между 1207 и 1221 годами, в деревне Месньер, зависимой от аббатства Корби, в 1219 году, и в окрестностях Шабли, зависимой от капитула Сен-Мартен-де-Тур, в том же году. Главной причиной для недовольства крестьян был сбор церковной десятины. Отказ платить ее был не только преступлением, но и святотатством, заявил непокорным крестьянам проповедник Жак де Витри: "Вы не только воры, но и святотатцы! Ибо десятина — это дань, которую вы должны Богу, и знак Его вселенского достояния. Те, кто утаивает ее, подвергают опасности спасение своих душ, и Бог посылает им засуху и голод, в то время как годы изобилия никогда не обходят стороной тех, кто ее платит". Хотя это заявление требовало доказательств. Парижский епископ Морис де Сюлли дал крестьянам такой добрый совет: "Люди добрые, верните своему сеньору то, что вы ему должны. Вы должны верить и понимать, что вы должны своему землевладельцу взносы, налоги, неустойки, услуги, телеги и поездки. Отдавайте все сполна, в нужное время и в нужном месте". Презрение к крестьянину-злодею, пронизывает всю литературу того периода. Сообщая о восстании нормандской деревни против аббатства Мон-Сен-Мишель, автор Conte des vilains de Verson (Повести о вилланах Версона), одобряет репрессии: "Идите и заставьте их заплатить. Они в крупном долгу перед вами. Идите и возьми их лошадей. Заберите их коров и телят. Ибо эти злодеи слишком преступны. Сир, знайте, что на всей земле я не знаю более преступных людей, чем вилланы Версона". По этому вопросу Бланка Кастильская никогда не высказывалась, но она не могла не разделять чувств своего класса. Иллюстрацией этого стало ее отношение к движению "пастушков", подавлению которого она в конечном итоге способствовала в 1251 году.

Противостояние епископам и Папе Римскому

В годы своей молодости, с 1200 по 1223 год, Бланка также стала свидетелем напряженных отношений между королевской властью и Церковью и извлекла из них полезные уроки. Согласно Жуанвилю, Людовик Святой сказал о своем деде: "О короле Филиппе, моем деде, рассказывают, что однажды один из его советников сказал ему, что представители Святой Церкви причиняют ему много вреда и излишеств, ущемляя его права и умаляя его правосудия, и что это удивительно, что он терпит это. И добрый король ответил, что он так и думает, но считает, что Бог оказал ему доброту и любезность, поэтому он предпочитает потерять свое право, чем вступать в спор с людьми святой церкви". Вряд ли Филипп Август на самом деле придерживался этого мнения, правление которого представляло собой непрерывную череду конфликтов с епископами королевства.

Бесспорно, Филипп был набожным, как мы видели, но набожность не делала его менее королем, и как таковой он должен был обеспечивать справедливость для всех своих подданных, перед лицом епископальных властей, защищавших свои привилегии. Конфликтов было много: епископов изгоняли из их резиденций, конфисковывали их владения, люди короля захватывали епархии и удерживали их с целью выкупа, вымогали чрезвычайные налоги, требовали от прелатов военной службы. Некоторые случаи вызывали острую напряженность, как, например, в 1210 году, когда епископы Осера и Орлеана, братья Гийом и Манасси де Сеньеле, отказались посылать людей в королевскую армию. Их мирское имущество было конфисковано, и в ответ они наложили интердикт на свои епархии, после чего были вынуждены пойти на компромисс. В том же году Манасси вступил в конфликт с королем из-за права на короля на проживание в Менге и Питивье. В 1216 году тот же Манасси выступил против решения королевского суда. В 1221 году его брат Гийом вступил в спор с королем из-за имущественного вопроса. В 1193 году Этьен, епископ Турне, отказался явиться в армию со своим контингентом. В 1180 году архиепископ Санса был отправлен в изгнание, потому что выступал против посягательств королевского правосудия на его юрисдикцию. В 1218 году Манасси снова пожаловался, что король построил замок в Сюлли, на земле одного из его вассалов. В 1205–1206 годах король утвердил конвенцию, применявшуюся в Нормандии, согласно которой церковные судьи не могли рассматривать мирские дела, а в определенных случаях клирики могли быть привлечены к светскому суду.

Сопротивление епископов было тем более ожесточенным, что все они были крупными феодалами, выходцами из влиятельных семей, имевшими родственные связи друг с другом, а иногда даже с королем. Так, в 1200 году в Реймсе епископом был Гийом, дядя короля; в Париже, Бове, Бурже, Шалон-сюр-Марне, Клермоне, соответственно, Эд, Филипп, Генрих, Ротру, Роберт, все кузены короля; в Париже, с 1208 по 1219 год, епископом был Пьер, сына камергера Готье, как и Гийом в Мо с 1214 по 1221 год; в Бове с 1218 по 1234 год, Милон, родственник Шатильонов, как и Роберт в Лаоне с 1210 по 1215 год; в Бурже, с 1200 по 1209 год, епископ был Гийом брат епископа Орлеанского Филиппа, с 1221 по 1234 год; в Эврё епископ Роберт, с 1201 по 1203 год, был племянником королевского советника Бартелеми де Руа; другой Роберт, в Клермоне, с 1195 по 1227 год, был из семьи графов Оверни, и так далее.

Королю также приходилось противостоять Папе Римскому. И в период с 1198 по 1216 год, ему пришлось нелегко, поскольку на папском престоле восседал Иннокентий III (в миру Лотарио граф Сеньи и Лаваньи), искусный канонист и богослов, апостол теократии, убежденный в верховенстве римского понтифика над всеми светскими государями, включая императора. Избранный Папой возрасте 37 лет, он хорошо знал Париж, где учился в молодости, и как только он вступил на папский престол, то торжественно провозгласил: «Ко мне относятся слово пророка: "Я поставил тебя над народами и царствами, чтобы ты мог выкорчевывать и разрушать, а также строить и насаждать"». Он называл себя не "наместником Петра", а прямо "наместником Христа", а из его многочисленных трудов (не менее 596 декреталий и трактатов по морали и теологии, таких как De miseria humanae conditionis, из которых сохранилось более 600 копий) можно составить антологию мании величия и теократических деклараций: "Христос оставил Петру не только вселенскую Церковь, но и весь мир для управления"; "я полномочный представитель Того, через Кого цари царствуют и князья правят, и Кто дает царства, кому хочет"; "князьям дана власть на земле; священству дана власть на земле, как и на небе. Сила первого достигает только тела, сила второго — тела и души". Что касается королей, то Папа утверждал, что они должны подчиняться ему из-за своего греховного состояния, и император не является исключением. Использовались все классические образы: два меча, солнце и луна, которая "уступает в размере, качестве, положении и силе". Папа оставлял за собой право на отказ в короновании претендентов на имперскую корону. "Если бы князья, разделившись между собой или нет, избрали королем святотатца, отлученного от церкви, тирана, безумца, еретика или язычника, разве нам пришлось бы помазывать, освящать и короновать такого человека? Абсолютно нет", — заявил он в булле Per Venerabilem от 1202 года.

Власть Иннокентия III была тем более грозной, что папская административная машина, неуклонно усиливающаяся после проведения григорианской реформы в XI веке, достигла своей максимальной эффективности в начале XIII века. На самом верху Папа управлял, советуясь с кардиналами, которые собирались в консистории; канцелярия составляла и рассылала акты, вела архивы; Папский трибунал, в котором заседали компетентные юристы, рассматривал все большее число дел для смягчения наказания и отпущения грехов. Судебные тяжбы стекались в Рим, как и деньги, которые поступали от все более тяжелого налогообложения церковных льгот. Камергер (camerarius) Цензий перечислил их в 1192 году в Liber Censuum. Папа также претендовал на контроль над интеллектуальной жизнью, вмешиваясь в жизнь учебных заведений и содержание преподавания, особенно в Париже, где он стал защитником Университета. С ростом раскольнических и еретических движений надзор за целостностью церковной доктрины стал первостепенной задачей, которая вскоре была возложена на инквизицию.

С этого момента Папа считал себя хозяином мира, держа в руках оба меча: духовную власть, которую никто не оспаривал, и мирскую власть, которую он вверял королям, у которых он мог ее отобрать, если они не управляли в соответствии с его теологическими требованиями. Против непокорных государей у него было три вида оружия: отлучение, интердикт, низложение, и он без колебаний использовал их. Король Иоанн Безземельный стал главной жертвой: интердикт королевства в 1208 году, отлучение в 1209 году, низложение в 1213 году, превращение Англии во фьеф Святого Престола, признание недействительной Великой Хартии вольностей в 1215 году. Под санкции попадали и другие государи: Иннокентий III не был склонен шутить.

Филипп Август почувствовал это на себе, подвергнувшись санкциям из-за своих супружеских проблем. Бланка Кастильская, прибывшая в Париж в разгар этого дела, сама стала свидетелем происходивших событий. Никто не знает, что она на самом деле думала об этом, но, зная, что впоследствии она будет близка с Ингебургой и что ее отношения со свекром были довольно напряженными, можно предположить, что кастильянка, которая к тому же происходила из дружной семьи, не одобряла поведение Филиппа Августа и поддерживала, не имея возможности сказать об этом, папские санкции.

Интердикт с королевского домена был снят в сентябре 1200 года, при этом король согласился передать вопрос об аннулировании брака на рассмотрение церковного собора под председательством легата Октавиано. Заседание состоялось в мае 1201 года в Суассоне, но прежде чем было вынесено решение, король отослал Агнессу Меранскую в Пуасси и объявил, что вернет Ингебургу. Однако, это была лишь уловка, и Ингебургу оставили в замке Этамп. В августе 1201 года смерть Агнессы Меранской разрешила ситуацию. Папа узаконил двух детей, которых она родила от короля, но король продолжал требовать аннулирования своего брака с Ингебургой.

Со своей стороны, Ингебурга проявила удивительную стойкость, о чем свидетельствует письмо от 1203 года, найденное в папских архивах, в котором она жаловалась Папе на недостойное обращение, жертвой которого, по ее словам, она стала:

Ингебурга сгущает краски, чтобы разжалобить Папу Римского? Так можно подумать, если изучить королевские счета, которые показывают, что король тратил на одежду для Ингебурги больше денег, чем на свою собственную, и что она даже смогла заказать великолепную псалтырь, изготовленную в мастерских Вермандуа. Однако происхождение этой псалтыри сегодня оспаривается. Факт остается фактом: Папа находился в затруднительном положении. В принципе, он должен был защищать Ингебургу, но на практике он не мог позволить себе порвать с Филиппом, который был ему нужен и как противовес императору и как организатор планировавшегося крестового похода. Так, в течение более десяти лет велись переговоры, искались компромиссы, и Иннокентий III даже пошел на уступки в вопросах заключения брака и обвинений королевы в колдовстве, о чем свидетельствует донесение посланника короля в Риме от 1207 года: "Если мы сможем добиться от королевы, чтобы она не приводила свидетелей по вопросу кровного родства, господин Папа будет доволен; но если она захочет привести некоторых, ей нельзя препятствовать. Что касается околдования, то если король может поклясться своей душой, что королева не была его женой, ему охотно поверят, если только королева не решится поклясться в обратном. Сейчас Владыка Папа считает, что ее легко можно склонить к молчанию по этому вопросу. В любом случае, если король боится, что приговор, который вынесут судьи, будет неблагоприятным для него, то решение может быть отложено, ничего не будет сделано, и король окажется в точно такой же ситуации, как и сегодня".

В 1209 году король проявил нетерпение и отстранил легата от должности. В 1210 году он попытался жениться повторно (четвертым браком) на дочери ландграфа Тюрингии, чтобы заставить Папу Римского объявить о разводе. Это не увенчалось успехом, как и вмешательство в 1212 году легата Роберта де Курсона. В апреле 1213 года Филипп Август уступил, по крайней мере, внешне. В то время он нуждался в союзе с Данией и ее флоте в войне против Англии. Поэтому он принял Ингебургу обратно ко двору, но не в постель, и официально стал считать ее законной королевой. Это было все, чего требовал Рим. В конце концов, повороты этого дела показали, что при правильном сочетании дипломатии и двуличия всегда можно поладить с Папой, который слишком сильно нуждался в доброй воле самого могущественного короля христианства. Даже самые догматичные Папы сохраняли некоторый прагматизм. Бланка Кастильская, следившая за всеми этими перипетиями, не забыла об этом.

Два противоположных мира: старый двор и молодой двор

Поэтому 1200–1209 годы были для нее полны ценных уроков. Десять лет, в течение которых она прошла путь от подросткового возраста до взрослой жизни, от 12 лет до 21 года. Однако об этом решающем для становления ее личности десятилетии не сохранилось почти никаких документов. Она дважды рожала, в 1205 и 1209 годах: это все, что сохранили о ней хронисты, и это все, что от нее требовалось. Кроме этого, кажется, что она не существовала.

Однако мы можем косвенно обнаружить ее присутствие и даже почувствовать ее влияние, внимательно изучив источники, касающиеся двора, культурного и социально-политического контекста этого периода. Бланка была супругой принца Людовика и поскольку она составляла с ним дружную пару, она обязательно должна была участвовать в событиях, которые касались этого молодого человека. А поскольку Людовик являлся наследником престола, хронисты были вынуждены писать о нем. По словам Матвея Парижского, "Людовик был человеком, настолько привязанным к своей жене, что подчинялся ей во всем". Даже если рассматривать это утверждение в перспективе, оно в какой-то степени отражает мнение современников о необычной близости между двумя супругами, которые вскоре стали центром внимания того, что можно назвать "молодым двором", в отличие от "старого двора", двора короля.

Вокруг короля царила суровая атмосфера. Филиппу Августу не нужны были ни жонглеры, ни трубадуры, ни поэты; его непростой характер не был склонен к развлечениям и интеллектуальной жизни. Его приближенными были серьезные люди определенного возраста, начиная с брата Герена, незаменимого труженика. Родившийся в 1157 году, этот рыцарь госпитальер появился при дворе в 1197 году, а с 1201 года он был настоящим вице-королем. Все проходило через него, и на королевских грамотах регулярно появлялись слова: "Дано рукой брата Герена". Имея скромное происхождение, он отличался строгим характером и продолжал придерживаться устава своего ордена даже после своего назначения епископом Санлиса в 1213 году. Он был так же незаменим на войне, как и в канцелярии, в соответствии со своим призванием воина-монаха: в возрасте 57 лет, он был одним из главных архитекторов победы при Бувине в 1214 году. Герен также выступал за примирение между Филиппом и Ингебургой, которая ему доверяла и даже назначила его своим душеприказчиком. Впоследствии Людовик восстановил для него титул канцлера, который Герен носил до своей смерти в 1227 году в возрасте 70 лет.

Бартелеми де Руа, младший сын из семьи Вермандуа, также был очень заметен в королевском окружении. Высоко ценимый и богато одаренный, он был возведен в звание камергера в 1208 году. Среди приближенных советников, заседавших в королевском Совете, было также несколько членов семьи Клеман, таких как Эд, декан Сен-Мартен-де-Тур, Альберик и Анри, которые первыми получили титул маршала Франции (Marescallus Francie). Среди них был также Готье Корнут, декан Парижа и будущий архиепископ Санса, Гийом де Сен-Лазар, будущий епископ Невера, брат Эмар, который управляет королевской казной в Тампле, Обер де Хангест, родом из Вермандуа, Филипп де Леви из Монлери, магистр Ансельм, декан Сен-Мартен-де-Тур, Ги д'Атис, ответственный за несколько важных миссий. Одним из старейших советников был Готье ле Шамбеллан, он был самым близким сподвижником короля и присматривал за королевской спальней, управлял королевским имуществом и казной. Шамбеллан умер в 1205 году в возрасте более 70 лет, и второй из его многочисленных сыновей, Орсон, часто фигурирующий в судебных документах, принимал участие в военных операциях и перешел на службу к принцу Людовику.

Отец на службе Филиппа, а сын на службе Людовика: можно ли предположить противостояние поколений между двумя дворами? В какой-то степени да. Это действительно первый случай в истории Капетингской монархии, когда королевская чета и чета наследников сосуществовали как взрослые люди. Их разделяло более двадцати лет, и вполне понятно, что у них было не одно и то же окружение. Но пропасть между двумя дворами была не так глубока, и многие из слуг Филиппа Августа перешли на службу к Людовику: маршал Анри Клеман будет рядом с ним в битве при Ла-Рош-о-Муан в 1214 году; брат Герен будет сопровождать его в походе против альбигойцев и станет его канцлером; Ги д'Атье будет одним из его близких друзей; Орсон ле Шамбеллан будет попеременно служить отцу и сыну, как и его брат Готье. Различие между двумя дворами заключалось не столько в возрасте или политическом составе, сколько в их занятиях. При дворе Филиппа Августа отсутствие женщин исключало придворные любовные связи. Ригор считал танцы и жонглирование фривольными развлечениями, недостойными серьезного двора; преобладающая часть церковного персонала разделяла мнение суровых богословов, которые на соборах в Париже и Руане заявили, что жонглерам и артистам должен быть запрещен доступ ко дворам прелатов, а король отказался делать им подарки.

Но все эти люди стекались к молодому двору и группировались вокруг Людовика и Бланки. Последняя, помимо юного возраста, происходила из семьи, где, особенно по материнской линии, были популярны придворные развлечения: ее бабушка Элеонора Аквитанская прославилась в свое время великолепием своего двора в Пуатье; ее мать Элеонора Английская оживляла королевский двор Кастилии. Бланка хотела, чтобы ее развлекали, и Людовик разделял ее вкус к придворной поэзии. Они окружили себя музыкантами, такими как Гарнье де Шатонеф, альтист Роберт де Куртенэ, певцами, такими как Пассерель, менестрелями, такими как Торнебеф, и поэтами, такими как Тибо де Блезон. Многие из них были выходцами из Шампани, графиней которой была Бланк Наваррская и где торжествовал поэт-трубадур Гас Брюле. Настоящая звезда придворной песни, выходец из рыцарского мира, он был очень востребован в аристократических кругах. Он пел о любви, источнике радости и страданий, и Джон Балдуин зашел так далеко, что назвал его "Шарлем Трене своего времени", что не обязательно является комплиментом. Но его стихи не лишены очарования, как, например, когда он поет о потере своего хорошего друга:

Бланка и Людовик пригласили его к своему двору, о чем свидетельствуют канцелярские книги, где мы находим упоминание о выплате ему ренты в размере 24 ливра, каждый год в День всех святых, с 1205 по 1212 год. Еще он получил большую сумму на Рождество 1212 года. Бланка также поддерживала связь с кастильскими поэтами. Овернский трубадур Бернаде адаптировал для нее роман Раймунда Видаля де Бесалу Gatia Gilos (Наказанный ревнивец).

Постепенно молодой двор увеличивается в размерах. Начиная с 1209 года, Людовик и Бланка имели довольно высокий собственный доход. Фрагмент счетов от 1213 года показывает, что Людовик потратил 3.844 ливра и 6 солей за четыре месяца. У Бланки была свой отель, со своим персоналом, и она получала доход от своих земельных владений. Молодая пара вела довольно комфортный образ жизни, держала свору собак и соколов, за которыми ухаживала команда слуг: Гийом, Робин, Жан, Гийом ле Фоконье; у них было много лошадей, они держали открытый стол, покупали пряности, вина, посуду, дорогие ткани для пошива одежды, дарили щедрые рождественские подарки своим людям, принимали множество посетителей. Среди почетных гостей были Роберт де Куртенэ и его сестра Матильда, графиня Неверская, Этьен де Сансер и Гишар де Боже, Адам де Бомон. Каждый визит этих персон ко двору сопровождается банкетами, вечеринками и охотой. Они даже могли позволить себе одолжить деньги графине Сен-Поль. Отдаляясь от короля, они все чаще жили в собственных владениях, в Пуасси, Лоррисе и Буакоммуне в Гатине. Когда они бывали в Париже или в королевских резиденциях Мант и Мелён, их часто сопровождали молодые люди, воспитывавшиеся при дворе короля: Тибо Шампанский, Жанна и Маргарита Фландрские. Беременность Бланки в 1205, 1209 и 1213 годах также объясняет присутствие при дворе врача, мэтра Жака.

Весь коллектив производил впечатление молодого и веселого двора, который вел свою собственную жизнь, несколько отстраненную от короля и его неодобрительного взгляда. Еще один аспект, который отличал Филиппа Августа от его сына и невестки, — это интерес последних к интеллектуальным вопросам. Оба они любили книги, и этот интерес проявился с самого начала их супружеской жизни. Уже в 1200 году Жиль Парижский подарил иллюминированную копию своего Karolinus 13-летнему принцу Людовику. Эта сцена даже отображена в миниатюре рукописной книги, хранящейся в Национальной библиотеке. Людовик получил хорошее образование, и валлийский хронист Гиральд Камбрийский описывал его как "человека образованного и любящего литературу, культурного человека, друга прекрасного". Бланка разделяла интерес своего мужа к культуре и книгам. Она владела несколькими иллюминированными псалтырями, одна из которых, известная как Лейденская псалтырь, был унаследован ей от дяди Джеффри архиепископа Йоркского, внебрачного сына Генриха II Плантагенета, который умер в изгнании в Нормандии в 1212 году. В этой псалтыри Бланка собственноручно записала дату смерти своего отца и матери в 1214 году. В библиотеке Арсенала хранится еще одна псалтырь, которая, как говорят, принадлежала Бланке Кастильской и, несомненно, была сделана для нее и по ее просьбе, примерно в 1216 году. Роскошные иллюминации в псалтыри придают необычайную значимость концу времен: пришествие Антихриста, обращение евреев, конец света, Страшный суд. Большинство комментаторов считают, что это отражает набожность Бланки, которая была не чужда размышлений об эсхатологии. Кроме того, на листе IV находится знаменитая, часто воспроизводимая, миниатюра на которой изображен астроном, держащий астролябию, а два священнослужителя записывающие результаты наблюдений, очевидно, на иврите. Этот образ, не имеющий аналогов в благочестивых книгах того времени, свидетельствует об интересе Бланки к науке, которая в то время была предметом больших дебатов в учебных заведениях, стимулированных повторным открытием трудов Аристотеля. Иврит на миниатюре может свидетельствовать о важности еврейских ученых на родине Бланки, в Кастилии.

Еще одна особенность псалтыри заключается в пояснительных комментариях, сопровождающих псалмы. Взятые из комментариев Петра Ломбардского, известного декреталиста XII века, они подчеркивают человечность Христа, важность покаяния и исповеди, превосходство Нового Завета над Ветхим и необходимость обращения евреев в христианство. Опять же, это подчеркивает специфические черты религиозных чувств Бланки. Интерес принцессы к этим вопросам проявился очень рано. Последний биограф Бланки Кастильской Линди Грант даже считает, что великолепная псалтырь, до сих пор приписываемая Ингебурге, могла быть заказана Элеонорой Вермандуа в качестве свадебного подарка 12-летней испанской принцессе в 1200 году. Линди Грант пишет, что "поразительным аспектом этой псалтыри и псалтыри Бланки Кастильской является большое количество английских святых и особенно святых покровителей английской королевской семьи. Это объяснимо, если предположить, что Бланка прибыла в 1200 году во Францию вместе с Лейденской псалтырью. До сих пор никто не смог удовлетворительно объяснить связь псалтыри с Ингебургой; Бланка же, была племянницей короля Англии и через нее король Франции мог претендовать на корону Англии, эти связи очевидны".

В любом случае, эти книги показывают, что юная Бланка Кастильская интересовалась не только придворной поэзией и песнями трубадуров. Она разделяла с Людовиком очевидный интерес к интеллектуальным и, в частности, теологическим дебатам. Как мы увидим, этот интерес был подтвержден позже, все новыми и новыми книгами и комментариями. В их окружении, начиная с 1200-х годов, было много церковников. У каждого из супругов был капеллан и несколько клириков из его капеллы; некий магистр Мартин и Гийом Клирик упоминаются в рассказах хронистов. Молодая чета, даже часто посещала высокопоставленных богословов, таких как Уильям Корнут, будущий архиепископ Санса и капеллан короля, чья сестра, вероятно, была одной из придворных дам Бланки; Роберт де Сен-Жермен, клирик короля Шотландии, и, прежде всего, Саймон Лэнгтон, брат архиепископа Кентерберийского Стефана Лэнгтона, который в то время находился в изгнании. Они оба были признанными авторитетами в парижских школах.

Принц и принцесса также были защитниками моральных и религиозных реформ в Церкви, чьи позиции по вопросам хорошего управления, ростовщичества, справедливых цен, пасторского попечения и спасения были предметом споров. Некоторые из их сторонников пошли еще дальше, делая заявления о господствующей религиозной доктрине, граничащие с ересью. Бланка и Людовик, не обязательно разделяя эти новые идеи, интересовались этими вопросами, как и парижские студенты. Их симпатии к смелым новаторам пришлись не по вкусу церковным властям и королю, которые столкнулись с ростом ереси в начале XIII века. Филипп Август, у которого и так было достаточно проблем с Папой и епископами, яростно выступал против любых нововведений в религиозной сфере, а дурные интеллектуальные изыски его сына и невестки только усиливали его недоверие. В течение последних пятнадцати лет его правления отношения между королем и его наследником были напряженными. Бланка Кастильская, молодая женщина, теперь уже прекрасно интегрированная в королевскую власть, гарант династической преемственности как мать одного и вскоре шести сыновей (Филипп, 1209; Людовик, 1214; Роберт, 1216; Жан, 1219; Альфонс, 1220; Филипп-Дагобер, 1222), сильная своей культурой, семейными связями и опытом, приобретенным за годы жизни при королевском дворе, смогла осторожно утвердить себя между мужем, принцем, и свекром, королем.