Бланка Кастильская

Не существует ни реалистичного портрета Бланки Кастильской, ни описания внешности в хрониках, выходящего за рамки расплывчатых условных лестных терминов, ни достоверного иконографического изображения. С другой стороны, есть миниатюра, представляющая исключительный интерес своим символическим значением, поскольку она подводит итог всему, что касается Бланки и ее роли в истории. Ее можно найти на листе 8 так называемой "Толедской Библии", которая в настоящее время хранится в Библиотеке Моргана в Нью-Йорке. Эта Библия с нравоучениями была заказана самой Бланкой и закончена около 1230 года, скорее всего, в качестве подарка ее сыну Людовику по случаю его совершеннолетия.

Идеальный или идеализированный образ?

На миниатюре изображены четыре фигуры. Вверху, на одном уровне, Бланка (слева) и Людовик (справа); внизу священнослужитель диктующий текст писцу. Историки считают, что это изображение было заказано либо самой королевой, либо священнослужителем из ее окружения, который хорошо знал ее и знал, что оно соответствует ее видению вещей. На миниатюре, как видно на обложке этой книги, изображена Бланка Кастильская в том, что было ее главной ролью — воспитательницы и советчицы. Бланка изображена сидящая на древнем троне, своего рода курульном кресле, с короной на голове, в вуали, в плаще с горностаевой подкладкой и длинном свободном платье, скрывающем ее фигуру и закрывающем ноги; единственным признаком ее женственности является ее лицо, гармоничное и благожелательное. Самое замечательное — это ее руки, которые оживляют картину. Положение ее рук, подчеркивает ее речь к сыну которому она видимо дает совет, объяснение или рекомендацию.

Людовик же находится в статичной позе; он восседает на более современном троне, ноги на ковре, корона на голове, в правой руке скипетр, а в левой — маленький шар, символическое изображение власти императорского типа. Его лицо очень молодо; он почтительно слушает советы матери, с заинтересованным видом большого подростка. Правда, на нем есть королевские регалии, знаки власти, но ведет разговор его мать, и ее руки более выразительны, чем руки ее сына. Бланка представлена в своей роли воспитательницы и регента.

Это еще не все. Сцена на миниатюре явно отсылает к священному образу Христа и Богородицы. Король является образом Бога — rex imago Dei; он представляет Христа, а его мать находится по правую руку от него, как в сценах триумфа Богородицы. Связь между Бланкой Кастильской и Марией очевидна, ее усиливает лазурно-синяя мантия, в которую она одета. Как показали исследования Мишеля Пастуро, синий цвет появился в литургическом облачении около 1200 года, тогда как до этого он был очень редким явлением. Богородица изображалась в темных тонах (черный, серый, коричневый, фиолетовый, темно-зеленый), показывая траур. Именно в начале XIII века она начала носить голубую мантию, которая отныне сделала ее узнаваемой. Сравнение Бланки Кастильской с Девой Марией может показаться дерзким, однако оно иллюстрирует роль воспитательницы, которой королеве была отведена.

Практически невозможно было отделить частную жизнь от публичного жизни государя, поскольку каждое его действие и слово обязательно имело политические последствия. Хроники сообщают только "исторические", а значит, публичные факты; только счета королевского двора позволяют нам, несмотря на их сухость, проникнуть в интимную жизнь королей и королев и раскрыть часть их личности, при условии, что эти документы пережили превратности истории. К счастью, это относится к Бланке Кастильской, даже если документы неполные и не всегда позволяют провести четкую границу между женщиной и королевой.

Бланка, будучи женщиной, очевидно, хотела бы знать, красива ли она. Невозможно сказать. Неизвестно даже, была ли она блондинкой или брюнеткой; во время ее бракосочетания, в возрасте 12 лет, хронисты писали, что она была красива, а в 56 лет Менестрель из Реймса все еще говорил о ее "стройном теле" и описывал ее как "элегантную", но все это очень условно. Тот факт, что в сороковые годы у нее были предполагаемые романы с папским легатом, с Тибо Шампанским и даже с Раймундом Тулузским, говорит, по крайней мере, о том, что она не была уродиной. В любом случае, счета ее отеля показывают, что она заботилась о своей внешности. Весной 1234 года она потратила более 150 ливров на платья, ткани и украшения; в важных случаях она демонстрировала определенную роскошь, которую считала необходимой для поддержания своего ранга; потребовалось несколько повозок в сопровождении 24 арбалетчиков и 20 сержантов, чтобы перевезти церемониальные одежды и подарки, когда она отправилась на встречу с Маргаритой в Санс.

Пока ей не исполнилось 60 лет, она находилась в добром здравии, гораздо лучшем, чем ее муж и дети. Разумеется, у нее были врачи, и кровь ей пускает некий Жоффруа Миньяз. Мы знаем, что она болела в 1238 году и особенно в 1251 году, но не известно, чтобы она была хронически больна, и ее одиннадцать родов, похоже, не слишком ослабили ее.

Жена и мать

Бланка была любящей супругой, составлявшей тесную семейную пару с Людовиком VIII на протяжении двадцати шести лет. Людовик был верен ей до такой степени, что, согласно некоторым источникам, отказался переспать с юной девственницей — средством, предложенным врачами для излечения его последней болезни. Пара разделяла вкус к интеллектуальным дискуссиям и богословию, и Бланка глубоко переживала смерть супруга.

За двадцать два года у них родилось двенадцать детей, включая близнецов, и ключевым аспектом личности Бланки является ее роль матери. Опять же, невозможно отделить супругу от королевы, поскольку ее дети были будущими правителями, принцами и графами, что придавало особое значение их воспитанию. Половина из них умерла при рождении или совсем маленькими: дочь, имя которой неизвестно (1205), Филипп (1209–1218), близнецы (1213), Жан (1219–1232?), Стефан (1225). Филипп-Дагоберт умер в 13 лет (1222–1234?). Роберт погиб во время крестового похода в возрасте 34 лет (1216–1250). Только четверо из двенадцати пережили свою мать: Людовик (1214–1270), Альфонс (1220–1271), Изабелла (1223–1270) и Карл (1227?–1285).

Редко какая королева была так близка со своими детьми и так участвовала в их воспитании. Это признают все хронисты. По словам Гийома де Сен-Патюса, «упомянутая дама хорошо заботилась, воспитывала и обучала Монсеньера Роберта, который с тех пор стал графом Артуа, Монсеньера Альфонса, который с тех пор стал графом Пуатье, и Монсеньера Карла, который с тех пор стал графом Анжу, а затем королем Сицилии, ее сыновей и братьев короля. И с ними мадам Изабелла, которая была дамой святой жизни. […] Мадам Бланк не только хорошо воспитывала их до смерти отца, но еще более усердно делала это после. Она сама воспитала короля как того, кто должен был править таким великим королевством, и за это она любила его больше всех остальных. И он был воспитан хорошо и свято благодаря предусмотрительности своей матери, которая подавала ему хорошие примеры. Она учила его делать все те вещи, которые, по ее мнению, были хорошими и угодными Богу. Она научила его избегать того, что противоречит Божьей воле. И сам Папа Иннокентий IV писал ей: "Все верные присоединяются к похвале вашего сына, ибо с детства вы учили его страху Господню и Его любви. Вы научили их любить правильно и полезно"».

Выбор имен, очевидно, имел политическое значение. Первенец мужского пола был назван в честь своего деда Филиппа, а после его смерти в 1218 году это имя было повторно использовано в 1222 году и связано с именем Дагоберта, самого известного короля из династии Меровингов и основателя аббатства Сен-Дени. Точно так же Бланка назвала одного из близнецов в честь своего отца, Альфонса, а затем в его же честь своего седьмого ребенка. Людовик был назван в честь своего отца; Роберт — традиционное капетингское имя, вышедшее из моды, а Жан напоминал о связи с английской монархией, поскольку Бланка одно время считала, что имеет на нее права после смерти своего дяди Иоанна Безземельного. Имя Карла иллюстрирует желание связать род Капетингов с родом Каролингов, а Этьен (Стефан) — это просто имя крестного отца ребенка, Этьена де Сансера. Что касается Изабеллы, то она носит имя своей бабушки по отцовской линии, Изабеллы де Эно.

Существовала сильная эмоциональная связь между Бланкой и ее детьми, которые никогда не находились далеко от нее. Бланка, конечно, много путешествовала, но на короткие расстояния, между Мелёном, Лоррисом, Мантом, Пуасси, Парижем и Понтуазом, и при малейшей тревоге возвращалась в столицу. Так, в 1239 году она поспешила из Мелёна в Венсен, где заболел Карл. Она часто брала своих детей с собой в путешествия, а после смерти мужа некоторые из них проживали в Ройомоне или близлежащем поместье Асньер. Бланка явно любила детей: помимо своих собственных, она заботилась о детях Жана де Бриенна, короля Иерусалима: Альфонсе, Людовике и Жане, "детях Акко", которых она любила как своих собственных. Мы знаем имена некоторых членов персонала, отвечавшего за принцев: кормилица Роберта, Алита де Пари, кормилица Изабеллы, Элен Буисемонт, сопровождавшая ее на протяжении всей жизни, и три человека, отвечавшие за уход за Робертом: Дени, Перрио де Лоррис, Галлез. Примерно с 1230 года у каждого принца был свой штат и свой отель.

Их моральное и интеллектуальное воспитание было строгим: даже Людовика в 14 лет наставник бил, если он плохо учил уроки. Все они приобрели довольно высокий культурный уровень: Изабелла и Карл даже были способны исправлять ошибки на латыни допущенные их клерками при составлении документов. Бланка лично занималась религиозным воспитанием своих детей: она была их "святым корнем" (sancta radix), как выразился сам Карл д'Анжу, а Жоффруа де Болье, говоря о воспитании Людовика Бланкой, проводит параллель с библейской историей Иосии и его матери Идиды. Дети Бланки почти ничего не знали о своем отце, который умер молодым. Когда Людовик VIII умер, Людовику было 12 лет, Роберту — 10, Альфонсу — 6, Изабелле — 3, а Карл еще не родился.

Бланка Кастильская, будучи королевой, также использовала своих детей в качестве фигур на политической шахматной доске. Обручения, браки, расторгнутые помолвки имели под собой чисто дипломатические расчеты: в 6 лет Филипп был обручен с Агнессой, наследницей графства Невер; в 8 лет Жан обручен с Иоландой, дочерью Пьера Моклерка; в 7 лет Альфонс обручен с дочерью графа Ла Марш а в 2 года Изабелла была обручена с сыном того же графа. Ни одна из этих помолвок не привела к браку: это были лишь временные соглашения, которые менялись в зависимости от политической ситуации. Так, в 1229 году Бланка решила отменить обручение Альфонса с дочерью графа Ла Марш и заключить другое, более выгодное, с дочерью графа Тулузского. Что касается Изабеллы, то договор предусматривал выплату Лузиньянам 5.000 серебряных марок в случае невыполнения обязательств; обычно, согласно феодальному обычаю, девочку должны были отправить на воспитание к будущим свекрам. Но Бланка отказалась расстаться со своим ребенком, и проект брака в итоге был отменен. В 1243 году для Изабеллы была найдена гораздо более привлекательная пара: Конрад, сын и наследник императора Фридриха II, и даже Папа высказался за этот союз. Но Изабеллу привлекала жизнь монахини, и она отказывалась выходить замуж. Бланка уступила, и это решение свидетельствует о ее характере, в котором уважение к стремлениям дочери уравновешивало политический расчет. Действительно, в монархической истории крайне редко случается, чтобы дочь короля или королевы могла успешно противостоять выбору супруга, навязанному ее родителями. Для Бланки Кастильской ее дети, безусловно, были политическими фигурами, но она была готова учитывать их желания в определенных пределах.

Дети с разными характерами

Как и в любой большой семье, у каждого ребенка был свой характер, и отношение Бланки к каждому из них было разное. Роберт, родившийся в 1216 году, был набожен, как и все остальные, любил поэзию, музыку и пение, но он был шутником, и не всегда утонченным: именно он приказал забрызгать сыром графа Тибо Шампанского, а во время пира, его старшего брата обслуживали акробаты, ходящие на ходулях. В 1237 году он получил Артуа в качестве апанажа, а через брак с Матильдой Брабантской стал родственником императора Фридриха II. Он также получил кастелянство Пуасси и Хесдин, Ланс и Бапаум. Роберт был человеком с горячим характером — блестящим рыцарем, мечтающим умереть, сражаясь с неверными. Его желание было исполнено, поскольку он по глупости погиб в битве при Мансуре, частично спровоцировав катастрофу своим легкомысленным отношением. Однако он был любимым братом короля Людовика IX, который глубоко переживал его смерть и даже пытался добиться его канонизации как мученика. Зато Матвей Парижский, английский хронист, совсем его не уважал и представил его как "хвастливого и непристойно ругающегося в манере французов", видимо за то, что во время крестового похода Роберт высмеивал английских рыцарей, у которых, по его словам, был хвост на заду.

Его брат Альфонс, родившийся в 1220 году, был полной противоположностью этого энергичного человека. Сдержанный, холодный, молчаливый, скрупулезный и дотошный, "он хранил свою землю в мире […], он прекрасно любил Бога и почитал святую Церковь […], он любил религиозные ордена, он был зеркалом рыцарства […..], он любил бедных, щедро раздавал […], суровый мститель […], у него были только болезни и страдания, но здоровье его души укреплялось", — пишет Рютбеф в Complainte du comte de Poitiers (Жалобе графа де Пуатье). У него действительно было слабое здоровье, и в 1251 году, по возвращении из крестового похода, его поразил частичный паралич. Вылеченный еврейским врачом, он восстановил часть своих сил и провел остаток жизни, управляя своими огромными владениями. В 1241 году он получил Пуату и Овернь в качестве апанажа, к которому добавилось наследство, полученное его супругой Жанной в 1249 году: графство Тулуза. Этот серьезный человек, любивший богословские дискуссии, часто жил в Париже, где у него был свой дворец рядом с Лувром. Его преданность была близка к преданности матери: это не мешало ему вести образ жизни, соответствующий его рангу, и Бланка испытывала к нему настоящую нежность, усиленную тем, что он страдал физически.

Но любимым сыном Бланки — случай с Людовиком явно иной — был ее последний, посмертный сын Людовика VIII, младший, Карл. Она проявляла к нему чрезмерную снисходительность, которая, способствовала превращению принца в эгоиста. "Ужасный ребенок в семье", как пишет Жак Ле Гофф, как и все избалованные дети, он был беззаботен, буен, жаден и амбициозен. Его поведение сильно раздражало его старшего брата Людовика, который был старше его на 13 лет. Особенно после катастрофы в Египте, когда король больной и расстроенный, на корабле, который вез их в Акко, узнал, что его брат Карл, граф Анжуйский, проводит время за игрой в кости. Жуанвиль, который сопровождал их, пишет: "Он [король] также жаловался мне на графа Анжуйского, который был на его корабле, что тот совсем не составляет ему компанию. Однажды он спросил, что делает граф Анжуйский, и ему ответили, что он играет в кости за столом с сеньором Готье де Немуром. И он пошел туда, шатаясь от слабости, вызванной его болезнью, и взял кости со стола и бросил их в море, и очень рассердился на своего брата за то, что он так поступал".

История показательна. Карл, который в 1246 году женился на наследнице графства Прованс, Беатрисе, получил графство Анжу в качестве апанажа, и поэтому был хозяином двух отдельных владений, одно в королевстве Франция, другое в империи, и он был в плохих отношениях со своими провансальскими подданными, которые несколько раз восставали против него. Он также, как мы уже видели, вмешался в запутанный процесс наследования Фландрии и Эно и Бланке, которая, по общему признанию, была уже слаба в то время, не хватало твердости в отношении сына. Позже он занялся рискованным итальянским предприятием.

Со своей дочерью Изабеллой Бланка Кастильская столкнулась с проблемой другого рода. Родившись в 1223 году, Изабелла получила такое же религиозное и интеллектуальное образование, как и ее братья. Ее мать лелеяла ее и одевала в "очень красивые и богатые украшения", писала настоятельница Лоншана Агнесса д'Аркур в сочинении Vie de la princesse Isabelle (Жизнь принцессы Изабеллы), которое является одновременно биографическим и агиографическим произведением. С двух лет она была предназначена в супруги сыну графа Ла Марша, но Бланка не могла заставить себя отправить ее ко двору Лузиньянов, и от этого плана вскоре пришлось отказаться. С ранних лет Изабеллу привлекала набожность; будучи подростком, она избегала игр "с женами своих братьев и другими дамами" и оставалась в своей комнате, "чтобы учиться слушать Божественное Писание, […] работать с шелком и делать палантины и другие покровы святой церкви", пишет Агнесса д'Аркур. Она восхищалась своим старшим братом Людовиком, будущим святым, и старалась подражать ему, что очень беспокоило ее мать, которая пыталась умерить ее чрезмерную набожность благочестивыми увещеваниями: поскольку Изабелла "никогда не ела досыта хлеба", Бланка сказала ей, что "если она съест хоть кусочек, то получит 40 солей для раздачи бедным". Ее мать "умоляла ее сказать хоть слово королю, ее брату, или хотя бы поговорить с ним о каком-нибудь набожном деле", а "за одно слово с братом она иногда обещала ей сорок солей, чтобы раздать бедным". Изабелла молилась, медитировала, приводила нищих к себе домой и подавала им "хлеб, вино, суп и еду своими руками". Бланка была обеспокоена тем, что дочь погрузилась в чрезмерную набожность, которая граничила с поведением неподобающим для ее положения: "Изо дня в день, все больше и больше, она полностью отдавала себя молитве и делам совершенства… Она презирала все телесные богатства, чтобы ее душа могла приобрести украшения добродетели и смирения". Гувернантка, Элен де Буисемон, порола ее "маленькими железными цепями, часто до крови, от которой даже ее одежда покраснела".

В дополнение к своим нездоровым экстравагантностям, которые угрожали ее здоровью, Изабелла дала обет целомудрия, считая, что грех плоти является самым отвратительным из всех. Поэтому, когда в 1243 году в возрасте 20 лет ее планировали выдать замуж за Конрада Гогенштауфена, она заявила категорический отказ. Даже Папа не смог убедить ее, и она заболела, причем настолько, что родные опасались за ее жизнь. Тогда Изабелла проживала в Сен-Жермен-ан-Ле; Бланка Кастильская, охваченная паникой, спешно приехала туда; она посоветовалась со святой женщиной, которая предсказала, что Изабелла выздоровеет, но "ее сердце никогда не будет принадлежать миру и вещам этого мира". Изабелла хотела остаться девственницей, и Бланка уважила ее желание.

Однако принцесса не хотела уходить в монастырь. При дворе она вела святую жизнь, например, в 1245 году она последовала в Клюни на встречу с Папой. Позже она основала монастырь Бедных Клариссинок в Лоншане, чья настоятельница Агнесса написала ее биографию, из которой взяты вышеприведенные истории, с целью добиться ее канонизации. Все вышеописанное показывает сильную материнскую любовь Бланки к своим детям, но также и ее неодобрение чрезмерной религиозной строгости Людовика и Изабеллы. Последняя была причислена к лику блаженных в XVI веке.

Бланка, мать Людовика Святого: стесняющая материнская любовь

Бланка Кастильская особенно заботилась о воспитании своего старшего сына, Людовика, после смерти первенца Филиппа в 1218 году. Это самая известная черта ее жизни, благодаря которой она вошла в историю и коллективную память: Бланка Кастильская — это прежде всего "мать Святого Людовика". Жуанвиль, как и другие хронисты и свидетели на процессе канонизации короля, сосредоточились именно на этой материнской роли, которая является очень упрощенным аспектом личности Бланк и которая, к сожалению, затмила остальную ее деятельность, которая была гораздо важнее.

Отношения между Бланкой и ее сыном Людовиком были на самом деле довольно сложные. Последний биограф Бланки Кастильской, профессор Линди Грант из Университета Рединга, зашла так далеко, что в 2016 году написала о "фрейдистской любви между матерью и сыном". Грант основывается на рассказах Жуанвиля, которые иллюстрируют собственнический — мы бы даже сказали, кастрирующий — характер Бланки, ревнующей свою невестку Маргариту и вмешивающейся в интимную жизнь Людовика и его супруги.

Людовик не очень хорошо знал своего отца. Ему было 12 лет, когда он умер, но даже до этого он в основном отсутствовал, и во всех словах Людовика, переданных Жуанвилем, он ни разу не упоминает Людовика VIII. Бланка Кастильская была для него и отцом, и матерью. Это тем более очевидно, что, по мнению хронистов, главная заслуга Бланки заключалась в том, что она вела себя как мужчина. Особенно ярко это выражено в отрывке Жоффруа де Болье, для которого королева была "совершенной virago", то есть женщиной демонстрирующей изобилие мужских достоинств:

Гийом де Сен-Патюс говорит о том же: "Его матерью была почтенная королева Бланка, которая после смерти своего господина короля религиозно воспитывала своего сына, начавшего царствовать в возрасте 12 лет; она имела мужество мужчины в сердце женщины и энергично, мудро, властно и непреклонно управляла и охраняла права королевства, защищая его от многих противников благодаря своей доброй предусмотрительности". В другом отрывке из своей Vie de Saint Louis (Жизни Святого Людовика) Гийом де Сен-Патюс показывает, как Бланка Кастильская следила за играми своего сына: "До тринадцати лет или около того он находился под опекой благородной королевы Бланки, своей матери, которой он во всем повиновался. Как уже было сказано, она очень старательно охраняла его и одевала в благородные одежды, подобающие столь великому королю. Она следила за тем, сколько времени он проводит за игрой или походом в лес или на речку, а также за другими добрыми и правильными делами".

Свидетельства о воспитании, которое Бланка Кастильская дала Людовику, получены в основном из показаний на процессе по его канонизации. Поэтому неудивительно, что религиозный аспект этого обучения подчеркивается превыше всего. Согласно этим свидетельствам, заслугой Бланки было воспитание сына в благочестии. "Под святым воспитанием и благотворным обучением столь благочестивой матери наш Людовик начал проявлять в своем детстве прекрасные склонности и подавать прекрасные надежды, и впоследствии он вырос в совершенного человека, ищущего Господа, делающего то, что было правильно и приятно в глазах Господа, поистине обращенного к Господу всем своим сердцем, всей своей душой, всей своей силой, как добрый плод доброго дерева", — заявляет Жоффруа де Болье, который сравнивает Бланку с Идидой, матерью Иосии. «Мы не должны обойти молчанием имя матери Иосии, которую звали Идида, что означает "Возлюбленная Господа" или "Угодная Господу", что как нельзя лучше подходит для самой прославленной матери нашего короля, мадам королеве Бланке, которая действительно была возлюбленной Господа и угодной Господу, полезной и приятной людям». Мы уже упоминали известную историю об ужасе перед смертным грехом: лучше стать мертвецом, чем грешником. Жуанвиль приводит краткую версию: "Он вспомнил, что его мать несколько раз давала ему понять, что она предпочла бы, чтобы он умер, чем совершил смертный грех". Более подробная версия у Гиьома де Сен-Патюса: «Король объяснял свою ненависть к смертному греху так: "Моя мать, которая любила меня превыше всего, говорила мне, что если бы я был так болен, что мне грозила смерть, и что я мог бы излечиться только совершив смертный грех, она бы позволила мне умереть таким образом, прежде чем позволить мне разгневать моего Господа таким проклятым способом"». И наконец, длинная версия Жоффруа де Болье: "Мы не должны обойти молчанием историю о монахе, который, поверив лживым слухам, утверждал, что слышал, будто у моего господина короля до его женитьбы были наложницы, с которыми он иногда согрешал, причем его мать знала об этом или делала вид, что не замечает. Этот монах, очень расстроенный, упрекнул мадам королеву за это. Последняя смиренно оправдала себя и своего сына от этой лжи и добавила слово, достойное похвалы. Если бы король, ее сын, которого она любит больше всех смертных существ, был болен и ему грозила смерть, и ей сказали бы, что он вылечится, согрешив только один раз с другой женщиной, кроме своей собственной супруги, она бы предпочла, чтобы он умер, чем оскорбить Творца, согрешив смертельно только один раз". Возможно, это был намек Бланке на поведение ее умирающего мужа Людовика VIII, который отказался переспать с девственницей — средство, которое, по мнению некоторых врачей, могло бы его спасти. Несомненно, об этом было доложено королеве.

Согласно всем этим текстам, у Бланки Кастильской была только одна цель: сделать своего сына преданным вере. Это удалось ей очень хорошо. Людовик, как и его сестра Изабелла, проявил в этой области такое рвение, которое даже его духовник счел чрезмерным. Жоффруа де Болье, который занимал эту должность 22 года, постоянно, иногда колеблясь между восхищением и недоумением, упоминает о том как Людовик умерщвлял свою плоть, требовал бичевания, участвовал в бдениях, выносил лишения, был изможден постами и щедро раздавал милостыню. Особенно смущение Жоффруа де Болье вызывало частое бичевание короля. Людовик хранил в шкатулке из слоновой кости плеть из железных цепей, которой духовник должен был наносить по его телу сильные удары после каждой исповеди и отпущения грехов. Возможно, эта практика была заимствована из практики цистерцианцев, которыми восхищался король. Стоя на коленях на земле, с обнаженной спиной, он просит духовника не щадить его. Однажды он сказал Жоффруа де Болье, что его прежний духовник не нуждался в просьбах и даже слишком сильно бил его, "давая ему такие суровые и горькие уроки, что его нежная плоть была сильно обременена". Считая это упражнение очень полезным, Людовик поощрял такие вещи а своей семье: однажды он послал своей дочери Изабелле, королеве Наварры, в подарок железные цепи в шкатулке из слоновой кости, похожей на его собственную, попросив ее "часто наказывать себя за собственные грехи и за грехи своего ничтожного отца". Неизвестно, как его дочь восприняла этот великолепный подарок, но известно, что сестра короля Изабелла подражала этой практике.

Это совсем не было по вкусу Бланке Кастильской. Мы уже видели, как она сожалела о невротической набожности своей дочери Изабеллы. Если хронисты не отметили подобных высказываний о ее сыне, то это потому, что мазохистские наклонности последнего проявились в полной мере только после его возвращения из крестового похода в 1254 году. Можно даже предположить, что королева оказывала умеренное влияние на набожность своего сына до 1248 года, вопреки тому, чем свидетели и хронисты считали возможным восхищаться. Бланка хотела, чтобы ее сын стал искренне верующим, а не фанатиком. И парадоксально, что именно в этой области религиозного воспитания королева-мать потерпела неудачу: она хотела сделать из своего сына хорошего христианина, а он стал богобоязненным дураком. Бланка не была ответственна за это превращение, поскольку другие ее сыновья, Роберт, Альфонс и Карл, никогда не впадали в излишества Людовика и Изабеллы. Проблема усугублялась тем, что неразумная набожность Людовика отрицательно влияла на его политическую проницательность и его деятельность как правителя. Его советникам пришлось умерять его чрезмерный фанатизм, о чем сообщает его духовник: "Поскольку государственные дела заставляли его вставать рано утром, а такие ночные бдения могли ослабить его здоровье, он согласился с советами и просьбами мудрых людей перенести утреню на утро после сна, а затем продолжать, после небольшого перерыва, премьеры, мессы и другие канонические часы".

Вопреки мнению хронистов и свидетелей на процессе канонизации, заслуга Бланки Кастильской состоит не в том, что она воспитала святого, а в том, что она дала своему сыну здравые идеи о правлении государством. Любопытно, что именно Папа Бонифаций VIII отметил это в булле о канонизации Людовика: "Когда ему было двенадцать лет, он лишился поддержки отца и остался под опекой и руководством Бланки славной памяти, королевы Франции, своей матери. Она, горячо заботясь об обязанностях, причитающихся Богу, старалась мудро направлять его и прилежно наставлять, чтобы он мог показать себя достойным, подходящим и годным для управления королевством, которое требовало, как она учила, его постоянного присутствия и руководства". Согласно Гийому де Сен-Патюсу, Бланка до конца сохраняла свое превосходство над сыном, который ничего не делал, не спросив ее мнения: "Он оказывал ей такое большое почтение и уважение, потому что она была хорошей дамой, мудрой и благоразумной женщиной, и потому что она любила и боялась Бога и охотно делала то, что, по ее мнению, было угодно Богу, что когда он лично управлял королевством, он не хотел быть вдали от нее. Поэтому ему требовалось ее присутствие и совет, когда он мог получить его с пользой для себя". И для автора Vie de Saint Louis (Жизни Святого Людовика) такое полное подчинение короля своей матери объясняется пламенной любовью этих двух людей: "Король Франции Людовик, во всем подчинялся воле своей матери Бланки, которая держала его как своего очень близкого друга и любила его так сильно, как ни одна мать не могла бы любить ни сына, ни брата".

Через семь веков после Гийома де Сен-Патюса Жак Ле Гофф в своей биографии Святого Людовика взялся за эту тему и аргументировал ее в соответствии со стандартами современной историографии. Говоря об "интимной и глубокой связи между матерью и сыном", о "неразрывных узах, он пишет: "Таково начало единственной в своем роде и уникальной в анналах Франции истории, истории любви короля и его матери; истории матери, продолжавшей править и по достижении сыном совершеннолетия. Эту ни с чем не сравнимую ситуацию можно назвать соправлением". Для историка характер и роль Людовика не могут быть отделены от присутствия Бланки Кастильской: "Ибо он не только исполнен сознания своего долга, но он тоже властный человек, несмотря на все уважение и всю любовь, которые испытывает к матери, принимая ее в роли соправительницы. В этом дуэте сошлись два одинаково сильных характера, два ума, равно радеющих о благе королевства. Но Людовик Святой так сильно любит мать, так считается с ее советами, так признателен за то, что она делает для него и для королевства, что легко соглашается на такое соправление. А она так любит своего сына, так доверяет ему и восхищается им, так убеждена в том, что король — это властитель, глава, что не злоупотребляет видимостью и реальностью власти, которую он ей предоставил. Идеализированный образ удивительной пары. Примечательно то, что между ними нет и намека на разногласие".

Кроме одного, но очень важного: рокового решения Людовика отправиться в крестовый поход. Безумие, по словам его матери, которая, несомненно, была права, но разве мы не должны видеть в этом, более или менее осознанное, желание короля вырваться из-под удушающей опеки этой собственнической матери? Для Людовика, в возрасте 34 лет, отправиться в крестовый поход означало окончательно перерезать пуповину и стать самостоятельным королем, находясь за тысячи километров от материнского контроля. И его отказ вернуться, когда в 1251 году Бланка, преувеличивая опасности, угрожавшие королевству, попросила его об этом, только подтверждают это впечатление. Более того, разве нет следов определенного раскаяния в демонстративных выражениях скорби короля при известии о смерти матери?

Также вероятно, что любовь Людовика к матери была сильнее его любви к жене Маргарите. И ему пришлось выбирать, потому что обе женщины ненавидели друг друга, о чем свидетельствуют истории, рассказанные Жуанвилем: одиозное поведение Бланки, не подпускавшей Людовика к супруге во время трудных родов, и ее вмешательство с целью предотвратить частные разговоры между супругами. "Тяготы, которым королева Бланка подвергала королеву Маргариту, были таковы, что королева Бланка препятствовала как могла, чтобы ее сын находился в обществе жены, за исключением вечера, когда он ложился спать с ней". Последний повод для общения короля со своей супругой не приводил Бланку в восторг, но будущее династии должно быть обеспечено! Людовик никогда не проявлял к Маргарите такой же привязанности, как к Бланке. Что касается человеческих отношений, его отношение к супруге было, по ее словам, странным, изменчивым и непредсказуемым — перевод термина "divers" (разнообразный), который она использовала в разговоре с Жуанвилем: я не могу решиться отправиться в паломничество, не спросив его разрешения, сказала она, потому что "король настолько разнообразен, что если бы он узнал, что я пообещала сделать это, он бы меня никогда не отпустил". Этот ответ, переданный живописным языком сенешаля, показателен. Конечно, хотя он был набожным и даже фанатичным, ничто человеческое ему не было чуждо, и он даже был склонен к этому, как сообщает Гийом де Нанжи: ему было очень трудно соблюдать дни сексуального воздержания, требуемые церковью, особенно во время Великого поста. Сорок дней это действительно очень долго! Итак, "если в эти дни, посвященные посту, по какой-то причине случалось так, что он приходил навестить свою жену и оставался с ней, и если близость жены, в силу человеческой слабости, заставляла его почувствовать движение плоти, он вставал с постели и ходил по комнате, пока бунт его плоти не утихнет". Эта очаровательная история показывает, что король спал со своей женой довольно регулярно, что имело свои недостатки: помимо несвоевременного соблазна заняться сексом, это не позволяло ему вставать посреди ночи на всенощную службу, чтобы не разбудить Маргариту, говорит Гийом де Сен-Патюс.

В своем Enseignements (Поучении) он просит сына почитать свою мать: "Дорогой сын, я учу тебя, чтобы ты любил и почитал свою мать, охотно исполнял и соблюдал ее добрые наставления и был склонен верить ее добрым советам". Это не мешало ему быть с супругой авторитарным, даже тираничным. В политическом плане он испытывал к Маргарите определенное недоверие: его супруга не принадлежала к королевскому роду, и он подозревал ее в сближении с королем Англии, который был его шурином: ее сестра Элеонора была супругой Генриха III, а другая сестра, Санча, супругой брата Генриха III, Ричарда, и она состояла с ними в переписке. Любое сближение с Плантагенетами шло вразрез с политикой Бланки Кастильской, которая легко увидела бы в Маргарите главу проанглийской партии. Между этими двумя женщинами Людовик не скрывал своего предпочтения. На всех официальных мероприятиях рядом с ним находилась его мать, а на витражах Сент-Шапель изображены замки с герба Кастилии, в то время как гербы Прованса явно отсутствуют.

Святая семья?

Бланка Кастильская безраздельно властвовала над разумом своего сына-короля. Вместе со своим супругом Людовиком VIII и детьми она образовала довольно исключительный вид святой семьи. Как мы уже видели в связи с Филиппом Августом, вступление в очень закрытый клуб канонизированных людей было очень желанным с XI века в европейских правящих семьях. Англичанам удалось выдвинуть в святые одного из своих королей, Эдуарда Исповедника, в 1161 году; венграм — двух: Иштвана (667–1038), Ласло (1077–1095); немцам — Генриха II (1002–1024), но у Капетингов по-прежнему не было представителей среди святых, и кандидатура Филиппа Августа имела мало шансов на успех. Канонизация была очень важным элементом престижа для династии, которая могла похвастаться тем, что имеет прямого представителя перед Богом, чтобы привлечь божественную благосклонность к королевству. С Бланкой Кастильской и ее детьми вся семья могла претендовать на репутацию святой. Однако только Людовик IX, в 1297 году, получил святой сан, после долгих политических переговоров, но процесс его канонизации, в ходе которого в 1282 и 1283 годах в Сен-Дени было допрошено более 330 свидетелей, стал поводом для рассмотрения дела его братьев, матери и сестры. Карл Анжуйский, опрошенный в Неаполе кардиналом Бенедиктом Каэтани, будущим Папой Бонифацием VIII, предложил канонизировать Роберта д'Артуа, которого можно было считать мучеником, поскольку он погиб в борьбе с сарацинами, и Альфонса де Пуатье, поскольку после поражения в Тунисе в 1270 году, несмотря на слабое здоровье, он попытался добраться до Святой земли вместо того, чтобы вернуться во Францию, что делало его потенциальным мучеником; Изабелла, чья крайняя набожность, как мы видели, позволила причислить ее к лику блаженных в XVI веке; и сама Бланка Кастильская, благодаря ее заслугам как учителю веры своих детей. Однако чудеса должны были происходить от имени умершего, и церковь того времени не была слишком привередлива в этом отношении. Однако найти их было непросто. Только послушница из монастыря Лоншам, Жанна Карфод, утверждала, что излечилась от болезни ног после того, как во сне ей явилась Бланка Кастильская и ее дети. Свидетельство посчитали слишком легковесным, чтобы открыть дверь для коллективной канонизации. С другой стороны, племянник Бланки, Фернандо III, сын ее сестры Беренгарии и король Кастилии, стал официальным святым, но после долгого ожидания, длившегося четыре столетия, в 1671 году. Однако одного факта, что после деда, Филиппа Августа, был рассмотрен вопрос о канонизации Бланки, Людовика, Роберта, Альфонса и Изабеллы, достаточно, чтобы показать, что королева и ее дети имели репутацию святой семьи.

Бланка Кастильская сама сознательно создала этот образ единой, гармоничной семьи, который так контрастирует с внутренними распрями Плантагенетов. На каждом важном официальном мероприятии она заботилась о том, чтобы предстать в окружении своих детей, даже когда они стали уже взрослыми, и хронисты не преминули это отметить: будь то прием высокого гостя или реликвии, религиозная церемония или банкет, королеву-мать сопровождали Людовик, Роберт, Альфонс, Карл и Изабелла. Это была часть обстановки ее власти и здесь снова частная и публичная жизнь были неразделимы.

Набожная, но не фанатичная женщина

Благочестие Бланки Кастильской отмечается всеми. Это проявлялось в ритуальных подарках и милостыне, ожидаемых от всех правителей, но в которых она была настолько щедра, что, к удивлению, ее очень набожный сын Людовик был вынужден установить для нее ограничения, чтобы она не слишком истощала его казну. В 1240 году была установлена сумма, которую она имела право раздать в виде милостыни, в размере 800 ливров в год, и в эту сумму входили 100 ливров ренты, назначенной монастырю в Мобюиссоне. В 1248 году, перед отъездом в крестовый поход, король добавил 300 ливров. Регулярные платежи, установленные актами благочестивых фондов, автоматически исполнялись бальи и прево. Единовременные пожертвования были также отрегулированы. Когда Бланка, которая часто путешествовала, прибывала в один из своих замков, капелланы отвечали за выбор и представление группы достойных бедняков, которым она давала несколько монет и которых кормила за своим столом. Суммы потраченные на благотворительность впечатляют: в счетах ее двора за 1241–1242 годы упоминаются 100 бедняков облагодетельствованных в Конфлане, 200 в Мелёне, 100 в Аньере, 40 в Этампе, 100 в Крепи-ан-Валуа, 206 в Корбее. Когда это было возможно, раздача происходила на лугу, как в Бомон-сюр-Уаз в 1234 году, но иногда нищих кормили в комнатах королевы, как в Верноне в 1242 году, что, по словам очевидцев, распространяло невыносимое зловоние. Специальные раздачи осуществлялись в главные религиозные праздники, на Пасху, Рождество, Благовещение, Богоявление и Вознесение, когда сыновей просили принять участие в церковной службе.

Щедрость Бланки не ограничивалась ритуальной милостыней. Когда она путешествовала, она делала незапланированные пожертвования по пути следования, которые всегда должным образом регистрировались капелланами и вносились в счета. Так, в 1234 году, во время поездки в Нормандию, она отдала 20 су в Пон-де-л'Арк, 4 ливра в Пти-Андели, 10 ливров в Портморте, месте своего бракосочетания 34 годами ранее, 8 ливров 8 су в Жизоре. Все это на расстоянии менее 100 километров, что делало поездки королевы очень дорогими. В отчете о расходах мы читаем: "По 10 солиди (су), которые капеллан ежедневно раздавал бедным с октавы Свечи до октавы Вознесения: 48 ливров". "Ежедневная милостыня бедным, 10 солиди в день, общая сумма на содержание богадельни, 428 ливров".

Пожертвования часто делались для обеспечения приданого для бедных девушек, а также для помощи мусульманам и особенно новообращенным евреям. В апреле 1234 года 20 су были выданы по ее приказу "некоеей новообращенной испанке" леди Дорете в парижском Мезон-Дье. Бланка была щедра со своими соотечественниками: испанскими священниками, имевшими долги, испанскими купцами, лишенными денег, что способствовало обвинениям в ее адрес в растрате казны в пользу иностранцев.

Более крупные суммы были переданы монастырям, особенно цистерцианским монастырям. В 1241 году монахи Фонтевро получил 500 ливров. Им также предоставлялись кредиты. В 1243 году Сито был должен ей 1.500 ливров, Понтиньи — 1.000 ливров, Сен-Дени — 2.000 ливров, Сен-Виктор — 3.000 ливров; в 1250 году она одолжила 2.000 марок главе Парижского собора. Она также подарила прекрасную Библию Сен-Виктору в 1243 году, аббат которого был одним из ее сотрудников. Не были забыты и монашеские ордена: монастыри Понтуаза, Этампа и Пуатье получили подарки в 1242 году. Зная о почитании Бланкой Франциска Ассизского, монахи-кордельеры, в 1228 году, предложили ей приобрести у них подушку святого.

Больницы также получили выгоду от ее щедрости. Вскоре после 1226 года она приказала построить новый лазарет в парижском Отеле-Дье. Пожертвования получили жители Дурдана, Этампа, Пон-де-л'Арк, Иссудуна, Корбея, Крепи-ан-Валуа, Бомон-сюр-Уаз. Бланка проявляла особый интерес к судьбе лепрозориев, причем сделала это очень рано: в возрасте 14 лет, в 1202 году, она поспособствовала, чтобы дом на площади Пурсо в Париже был передан общине Сен-Лазар в качестве пожизненной ренты в обмен на ренту в один ливр и взнос жильцов в 40 ливров на работы. Она участвовала в нескольких пожизненных контрактах того же типа для Сен-Лазара, чей картулярий (сборники документов) показывает, что она квалифицировала приора как prior quantum ad spiritualia, отмечая королевский приоритет над лепрозорием. В 1249 году она назначила четырех светских помощников: "cives parisienses, procuratores Sancti Lazari Parisiensis, deputati de precepto Blanche, Dei Gracia illustris Francorum regine" ("Парижские граждане, прево святого Лазаря Парижского, назначенные по приказу Бланки, милостью Божией, прославленной королевы франков".).

Бланка без колебаний выделяла средства, когда случались бедствия, например, пожар в городе Бурж 23 июня 1252 года. Она послала комиссию по расследованию для оценки ущерба; до нас дошли только результаты по четырем из пятнадцати приходов города: 459 домов, четыре церкви и часовня были превратились в пепел. Бланка отправила чрезвычайные средства и пообещала помощь в восстановлении города.

Историк Линди Грант подсчитала, что расходы Бланки Кастильской на пожертвования, фонды и различные благотворительные организации составляли около 3 % от ее дохода (1.409 ливров с 25 марта 1241 года по 29 мая 1242 года, например, при доходе в 45.000 ливров), то есть значительно больше, чем у Ингебурги или Адели Шампанской, и примерно столько же, сколько у Жанны Фландрской.

Ее благочестие в значительной степени опиралось на религиозные ордена. Она была окружена небольшой группой монахов и монахинь, которые были ее доверенными лицами, руководителями ее совести и ее интимными советниками. Это последовательно были две настоятельницы Сент-Антуан-де-Шам, Аньес Мовуазен и Амис Бриар, настоятельница Нотр-Дам-дю-Лис, Алиса де Вьенн, последовательно два аббата Сен-Виктора, Ральф и Жан, цистерцианский епископ Гийом Шартрский, настоятель доминиканцев Парижа, Анри, и епископ Парижа, который также был ее духовником, Гийом Овернский. Бланка также часто посещала анхорета (отшельника) из Этампа и некую "святую женщину" из Нантера, которая в некотором смысле была пророчицей, с которой она советовалась, например, во время болезни Изабеллы.

Она очень почитала только что появившиеся нищенствующие ордена, чьи интеллектуальные таланты пришлись по душе ее пытливому уму: святой Доминик умер в 1221 году, а святой Франциск в 1226 году, и к середине века доминиканцы и францисканцы уже имели десятки монастырей в королевстве. В 1222 и 1223 годах в Париже состоялись две генеральные капеллы доминиканцев, а монастырь на улице Сен-Жак уже был интеллектуальным центром, способным затмить Университет. Францисканцы появились в Париже уже в 1220 году. В то время как Людовик и его сестра Изабелла предпочитали последних, чья более строгая набожность лучше соответствовала их отказу от всех элементов комфорта и роскоши и их пристрастие к умерщвлению плоти, Бланка Кастильская, отвергавшая эти излишества, больше тяготела к доминиканцам, интеллектуалам, с которыми ей нравилось говорить о теологии, о чем сообщал в своих письмах их настоятель, Иордан Саксонский.

Но именно с цистерцианскими монахинями она чувствовала себя как дома: с монахинями Сент-Антуан-де-Шам, и особенно с монахинями ее любимого аббатства Мобюиссон, ее личного фонда, строительство которого она финансировала и за развитием которого она следила шаг за шагом, как мы видели. С 1236 года она часто приходила туда отдохнуть и была там похоронена, завещав свое сердце другому фонду — аббатству Нотр-Дам-дю-Лис.

Бланка Кастильская особенно почитала Деву Марию, в честь которой, как говорят, в возрасте 18 лет она сочинила гимн, сохранившийся в песеннике в Национальной библиотеке. Она часто посещала святыни, такие как часовня Нотр-Дам в Рокамадуре, и отдала под ее покровительство свой монастырь в Мобюиссоне. Среди современных ей святых она почитала Томаса Бекета, недавно канонизированного в 1172 году. Он олицетворял собой сопротивление епископов королевской власти, но у него было большое достоинство: он был врагом короля Англии, что делало его очень симпатичным королю Франции. Людовик VIII и Бланка посвятили ему алтарь в Нотр-Дам де Пари, а Бланка посвятила ему еще один алтарь в лазарете, который она построила в Отель-Дье. В 1234 и 1242 годах она принимала племянницу святого Томаса и была в прекрасных отношениях с его преемником на посту архиепископа Кентерберийского, Стефаном Лэнгтоном, который поддержал экспедицию Людовика VIII в Англию. Именно Лэнгтон служил при переносе праха Бекета в 1220 году, а капитул Кентербери отслужил мессу за Бланку и ее мужа. Саймон Лэнгтон, брат Стефана, жил и преподавал в Париже, где его принимала Бланка.

В 1240 году, похоже, повторилась эпопея Томаса Бекета: новый архиепископ Кентерберийский, Эдмунд Рич Эбингдонский, из-за разногласий с королем, вынужден был бежать из Англии и проезжал через Францию в Рим. Эдмунд Рич, получивший образование в Париже, имел репутацию святого и интеллектуала. Бланка Кастильская с нетерпением ожидала встречи с ним. У нее была долгая частная беседа с Эдмундом в Санлисе, говорит Матвей Парижский. Она взяла с собой своих сыновей и попросила Эдмунна благословить их, "потому что слышала, что у него была репутация святого и что он шел точно по стопам Фомы Мученика". Она тщетно пыталась убедить его остаться при дворе, но он предпочел поселиться в Понтиньи, где проживал Томас Бекет. Эдмунд Рич умер через несколько недель и был похоронен там же, и, несмотря на противодействие Генриха III, был канонизирован в рекордно короткие сроки в 1247 году. 9 июня того же года его останки были помещены в новую гробницу в Понтиньи. Бланка Кастильская присутствовала на церемонии вместе со своими сыновьями, легатом Эдом де Шатору, многочисленными епископами и баронами.

Будучи испанкой, Бланка почитала святого Иакова, чье святилище она посетила в детстве в Сантьяго-де-Компостела. Согласно Grandes Chroniques de Limoges (Великим хроникам Лиможа), она пожелала снова отправиться туда, что позволило бы ей вновь увидеть свою страну. Но епископ Парижа Гийом Овернский отговорил ее, утверждая, что долгое и опасное путешествие будет очень дорогим, и что она может получить не меньше духовных заслуг, сделав пожертвование монастырю святого Иакова, что она и сделала, дав монахам 1.500 ливров на погашение их долгов.

Среди более поздних святых, почитаема была Елизавета Тюрингская, которая умерла в 1231 году и вскоре после этого была канонизирована. В 1241 году, на банкете в Сомюре во время посвящения в рыцари ее сына Альфонса, Бланк Кастильская имела возможность продемонстрировать свою преданность новому святому, о чем даже Жуанвиль сообщает с оттенком иронии и скептицизма: "Королеве прислуживал граф Булонский, ставший впоследствии королем Португалии (Альфонсо III), и добрый граф Гуго де Сен-Поль, и один немец в возрасте восемнадцати лет, о котором говорили, что он был сыном святой Елизаветы Тюрингской (Герман Тюрингский), и что королева Бланка из благоговения целовала его в лоб, так как слыхала, что так его много раз целовала мать".

Этот история иллюстрирует одну из главных черт характера Бланки: ее импульсивность, которую ей иногда трудно было направить в нужное русло. Возможно, это связано с горячим характером ее испанской натуры. Она легко могла заплакать, что в то время не было свойственно женщинам. Узнав о смерти мужа, она была безутешна, настолько, что казалось, что она сойдет с ума. Когда ее сын объявил, что отправляется в крестовый поход, она упала в обморок. Она также легко впадала в гнев, который мог доходить до эффектных театральных сцен. Так, когда богатые греческие и итальянские судовладельцы, сдавшие свои корабли в аренду ее племяннице, константинопольской императрице Марии, для крестового похода, потребовали оплаты, она была возмущена их меркантильностью и заставила своего капеллана Этьена де Монфора произвести оплату в парижской больнице Отель-Дье, перед собранием бедных и больных людей, которые стали свидетелями этой раздачи значительных сумм денег очень богатым людям, в надежде заставить последних устыдиться и смутиться.

Естественное и просвещенное благочестие

Ее импульсивность иногда приводила ее к поступкам и решениям, о которых она могла пожалеть. Эмоциональная, она могла давать с горяча необдуманные обеты, о которых потом даже не вспоминала: 22 декабря 1220 года она получила разрешение от Гонория III обратить "в другие дела милосердия" обеты, данные ею для исцеления своих детей, о которых, как она боялась, она забыла. Когда Людовик тяжело заболел в конце 1247 года, по словам некоторых хронистов, именно она поклялась отправить его в крестовый поход, если он выздоровеет. Это решение было принято в панике, и позже она горько сожалела об этом. Ведь в XIII веке благочестивые обеты были не шуткой. В 1227 году Папе пришлось освободить ее от обета, который она дала, не подумав. В письме, адресованном его "дражайшей дочери во Христе, славной королеве Франции, которая смиренно просила его", Григорий X удовлетворил ее просьбу.

Умершие члены королевской семьи играли важную роль в поклонении Бланки. Места захоронения были тщательно выбраны: ее муж покоился в Сен-Дени, как предписывала традиция; старший сын Филипп, умерший в возрасте 9 лет в 1218 году, в Нотр-Дам де Пари; другой сын, Жан, умерший в возрасте 8 лет в 1227 году, в коллегиальной церкви Пуасси; третий сын, Филипп-Дагоберт, умерший в возрасте 13 лет в 1235 году, в Ройомоне, который стал некрополем королевских детей: ее внучка Бланка и ее внук Жан были похоронены там в 1243 и 1248 годах соответственно. Бланка увеличила количество служб и молитв в различных монастырях за спасение душ всех своих близких: в Мобюиссоне и Ройомоне, в Везеле, в Сито и даже в Кентербери служили мессы за ее родителей Альфонсо и Элеонору, а также за Людовика VIII и его детей.

Благочестие Бланки Кастильской находилось под сильным влиянием цистерцианской духовности. Это видно из произведения, написанного специально для нее одним из членов ее окружения, имя которого неизвестно, но который, несомненно, был ее приближенным, поскольку он обратился к ней в прямой, знакомой манере и позволил себе дать ей смелый совет относительно христианской морали: "Знайте же, моя дорогая и самая любимая госпожа, что все, что происходит с ними [проклятыми], может произойти и с вами. Ибо вы, как и они, живете на земле, и в землю возвратитесь, когда придет день смерти, который наступает рано или поздно. Вы наверняка умрете, но не знаете ни как, ни когда, ни где, ибо смерть преследует нас и поджидает повсюду. Поэтому, если вы мудры, вы будете готовы к ней всегда. […] Если вы следуете плоти, то будете наказаны во плоти. А если будете услаждаться плотью, то будете мучиться во плоти. Если вы желаете роскошных одежд, то из-за ваших роскошных одежд вы будете облеплены молью и червями. Ибо правосудие нашего Господа не может судить отдельно от того, что мы заслужили своими делами. Ибо кто любит чревоугодие более, нежели воздержание, похоть более, нежели целомудрие, тот следует за диаволом и пойдет с ним в муку вечную. Тщеславие обманывает его, любопытство управляет им, удовольствие сбивает его с пути, похоть оскверняет его, зависть мучает его, гнев беспокоит его, печаль злит его".

Кто мог позволить себе так обращаться к королеве? Выдвигаются два имени: епископ Шартрский Гийом и епископ Парижский Гийом Овернский. Текст на латыни озаглавлен Audi domina (Слушай госпожа). Французский перевод был сделан, возможно, по приказу Бланки, цистерцианской монахиней из Мобюиссона или Сент-Антуана, для распространения среди придворных дам под названием Miroir de l’âme (Зеркало души). Автор, или переводчик, объясняет: «Есть много причин, почему она называется "Зеркалом души". Ибо как мы видим мужчину и женщину, смотрящихся в материальное зеркало, чтобы исправить то, что может быть им неприятно, так и душе подобает иметь зеркало, с помощью которого она может исправить пороки и грехи, исходящие от тела и ведущие ее к адским мукам, и украсить себя, глядя в это зеркало, добродетелями, ведущими душу и тело к райской радости. […] И по этой причине, благороднейшая, дражайшая и любимейшая госпожа, я посылаю тебе это зеркало, глядя в которое ты сможешь удалить пятна греха и украсить свою душу и тело добродетелями. Поэтому молюсь, чтобы ты приняла его с благодарностью, если тебе угодно».

Прекрасный экземпляр, датируемый 1295 годом, хранится в библиотеке Мазарини с посвящением "Очень благородной и могущественной даме, мадам Бланке, милостью Божьей королеве Франции, я посылаю вам эту книгу под названием "Зеркало души", которую я написал для вас". Письмо очень аккуратное, а в петле буквы "P" первой строки, которая очень витиевата, мы видим цистерцианскую монахиню, стоящую на коленях и предлагающую книгу королеве. Содержание, непосредственно вдохновленное проповедями Святого Бернарда, представлено как предупреждение. В конце времен кто-то укажет на вас и скажет: "Смотри, это она, которая когда-то была королевой Франции". Так что вы скажете тогда? Автор извиняется за то, что вынужден напоминать ей об обязанностях христианки: "Я говорю это, мадам, не потому, что вы плохо делаете все эти вещи, но я говорю это для того, чтобы вы все больше и больше загорались желанием делать все хорошо". Являются ли намеки на целомудрие, роскошные одежды и тщеславие просто остроумной риторикой, или это отголосок слухов о предполагаемых любовных отношениях королевы и папского легата? Вероятно, нет, поскольку Бланка, конечно, не потерпела бы этого, хотя она и распространила этот текст, копия которого была и у ее дочери Изабеллы. В любом случае, это свидетельствует о склонности королевы к цистерцианской духовности.

Однако она не впадала в излишества, свойственные ее сыну и дочери. Как мы уже говорили, набожность Бланки Кастильской была относительно просвещенной, о чем свидетельствует дело о святом гвозде и арбитраж по Талмуду. Конечно, она разделяла легковерие своего времени по отношению к самым невероятным реликвиям, но она проявила определенную открытость к новым идеям в богословии. Она наслаждалась беседами с доминиканскими богословами и интересовалась литургическими и пастырскими реформами, за которые выступал IV Латеранский собор 1215 года. В юности ее привлекали идеи Амальрика из Бена и его последователей амальрикан об упразднении земных иерархий в конце времен и приходе Антихриста. Она была также чувствительна к пророческому экстазу начала XIII века, поддерживаемому атмосферой крестовых походов.

Отношение Бланки к крестовым походам было неоднозначным. Вся ее жизнь была отравлена идеей крестового похода, начиная с поражения ее отца в бите против Альмохадов при Аларкосе в 1194 году, до смерти ее сына Роберта и пленения ее сына Людовика в Египте в 1250 году: Крестовый поход Реконкисты в Испании, крестовый поход против альбигойцев во Франции, в котором она потеряла мужа в 1226 году, Константинопольский крестовый поход в 1204 году, детский крестовый поход в 1212 году, пятый крестовый поход на Восток в 1217 году, крестовый поход Фридриха II в 1229 году, крестовый поход баронов в 1239 году, крестовый поход Людовика IX в 1248 году, крестовый поход "пастушков" в 1251 году; и постоянные призывы Папы, который настаивал на новых, всегда повторяющихся, всегда катастрофических экспедициях. В 1237 году Григорий IX даже предложил Бланке, чтобы она отправилась в поход сама; он также хотел крестового похода против Фридриха II; императрица Мария Константинопольская и император Балдуин хотели крестового похода для защиты Латинской империи; Альмохады, мамлюки, турки, монголы, катары: у христианского мира было впечатление, что он окружен нарастающим потоком неверных и еретиков.

Крестовый поход был повсюду, и как добрая христианка, выросшая в условиях Реконкисты, Бланка Кастильская не могла не одобрять это движение, вплоть до того, что позволила себя убедить "Магистру Венгрии" и его "пастушкам". Победа ее отца при Лас-Навас-де-Толоса наполнила ее гордостью. Но одно дело — одобрять крестовые походы, а другое — отправлять в них своего мужа и сыновей. Бланка Кастильская разрывалась между своей любовью к семье, как жена и мать, и своими обязанностями, как искренне верующая христианка и правительница государства; между Бланкой-женщиной и Бланкой-королевой существовала несовместимость, и этот разрыв был драмой ее жизни. Крестовый поход забрал ее мужа и сына.

Бланка и ее церковное окружение

Религия вдвойне тяготила плечи Бланки: как женщина она была подвержена всем предрассудкам, обязательствам и женоненавистническим религиозным запретам этого "мужского средневековья", а как королева она должна была подчиняться директивам церкви и предписаниям Папы. Как она могла избежать этого, имея постоянное окружение, которое на 90 % состояло из церковников? В списке раздач одежд на Пятидесятницу их упоминается 28 в 1231 году, 20 в 1239 году. Клириками ее капеллы руководили капелланы, некоторые из которых известны по именам, например, Пьер де Шамбли в начале 1230-х годов, брат Жоффруа в 1239 году и некий "мастер Пьер" в 1241 году. В это время практика исповеди стала общей, поскольку Латеранский собор 1215 года постановил обязательное ежегодное причастие, а государи завели для себя постоянных духовников. У Людовика IX это был доминиканец Жоффруа де Болье, а у его сестры Изабеллы — магистр Амори, канцлер Парижского собора, которому, согласно жизнеописанию Агнессы д'Аркур, было трудно не заснуть во время бесконечных исповедей своей скрупулезной подопечной. Выслушивать исповедь святой, которая не совершает грехов, но воображает, что совершает их, видимо было утомительным занятием. В случае с Бланкой Кастильской в хрониках не упоминается личный духовник, но считается, что эту функцию должен был выполнять епископ Парижа Гийом Овернский. Капеллан, которому помогали несколько священнослужителей, отвечал за раздачу пожертвований и ведение счетов. Один священнослужитель, похоже, играл важную роль в окружении Бланк: Этьен де Монфор, казначей Сен-Меллона в Понтуазе, который несколько раз упоминается в актах и не всегда с хорошей стороны: он присвоил псалтырь из колледжа Сен-Меллона стоимостью 25 солидов и так и не вернул ее, несмотря на неоднократные требования архиепископа Эда Риго. Этот эпизод иллюстрирует скромные средства, доступные в то время даже в кругах власти: присвоение простого молитвенника стало почти государственным делом, которым архиепископ занимался лично. Нам также известны имена еще нескольких священнослужителей на службе королевы, таких как Ришар де Турни и Пьер де Лисси.

Большинство этих священнослужителей названы как "магистры", что означает, что они обучались в университетах, обычно в Париже. Их щедро вознаграждали, раздавая одеяния по случаю крупных церковных праздников и, прежде всего, раздавали церковные привилегии, которые были источником немалого дохода: канонические пребенды, капеллы, должности кюре и, для самых важных, епископства. Бланка Кастильская была окружена внушительной когортой прелатов. Магистр Гийом Корнут, архиепископ Санса, был ее главным политическим советником до своей смерти в 1241 году. Она постоянно советовалась с ним; именно он организовал великие литургические церемонии: коронацию Людовика IX в 1226 году, его бракосочетание в 1234 году, прием тернового венца в 1239 году. Он был главой настоящего семейного клана: его брат Обри был деканом Тура, затем епископом Шартра с 1236 по 1243 год; другой брат, Жиль, сменил его на посту архиепископа Санса, а после него архиепископом стал еще один член семьи, Анри; его двоюродный брат, Эд Клеман, был аббатом Сен-Дени. Другие стали канониками; племянница — настоятельницей цистерцианского монастыря Ла Жуа-ле-Немур; сестры и племянницы входили в круг фрейлин королевы.

Другим важным епископом среди советников Бланки был цистерцианец Гийом Шартрский. Сначала настоятель Прейи, затем аббат Понтиньи, в 1218 году он получил епископство Шартрское. Он был приближенным королевы, которой оказывал полную поддержку. Гийом занял у нее 1.000 ливров в 1230 году; освятил главный алтарь Ройомона в 1232 году, подарил Роберту коня в 1234 году и получил мантию в 1231 году. Адам де Шамбли, епископ Санлиса с 1229 года, также был парижским магистром и входил в круг близких советников королевы. Современник описывает его как "хорошего проповедника и богослова", он получил одеяния на Пятидесятницу в 1231 и 1239 годах. Жан де ла Кур, назначенный епископом Эврё в 1244 году, был одним из главных духовников королевы, затем деканом Сен-Мартен-де-Тур в 1239 году. Он был одним из главных советников королевы во время крестового похода 1248–1254 годов. Филипп де Немур, епископ Шалона с 1227 года, также принадлежал к кругу близких советников.

И, конечно же, два епископа Парижа, Бартелеми, с 1224 по 1227 год, и Гийом Овернский, с 1228 по 1248 год. Первый был деканом Шартра и одним из исполнителей завещания Людовика VIII. Второй был одним из великих интеллектуалов XIII века, большим знатоком Аристотеля и покровителем доминиканцев. Он был как политическим, так и духовным советником Бланки и, вероятно, ее духовником. Очевидно, что он пользовался полным доверием королевы, которую он поддержал, например, во время университетского кризиса.

Все эти епископы, которые окружали Бланку, очевидно, не могли постоянно проживать в своих епархиях, где они делегировали свои обязанности заместителям. Их высокий культурный уровень сделал их незаменимыми советниками в средневековом королевстве, где остро не хватало квалифицированных кадров. Большинство из них рассматривали свои епархии как простой источник дохода и вели жизнь знатных вельмож. Будучи одновременно государственными и церковными деятелями, они пользовались своим положением и иногда вступали в конфликт с королевской властью, отстаивая церковный суверенитет. В этой области они столкнулись с непримиримой позицией Бланки Кастильской, очень тщательно контролировавшей выборы епископов. Когда епископство становилось вакантным, королевская власть осуществляла право опеки над ним, она управляла мирским имуществом и собирала доходы, которые могли приносить значительные суммы: например, 2.047 ливров с опеки над епископством Макона в 1202 году. В период вакансий королевские чиновники эксплуатировали епископальные владения, рубили лес, ловили рыбу в прудах и собирали налоги. Кроме того, королевская власть осуществляла духовную опеку: она назначала бенефициаров церковных благ епархии, которые оставались вакантными до тех пор, пока не было епископа. Можно представить, к каким злоупотреблениям и конфликтам это могло привести.

Поэтому королевская власть не спешила с избранием нового епископа. Выборы не могли состояться, пока государь не дал разрешение на избрание каноникам собора. И он использовал любой предлог, чтобы отсрочить эти выборы: так, в 1250 году Бланка отказалась передать регалии епископства Клермона Ги де ла Туру, только что избранному епископом, потому что каноники забыли спросить у нее разрешение на выборы. В 1251 году королева-мать отклонила ту же просьбу о епископстве Суассона, поскольку во время вакансии каноники были назначены без соблюдения правил. Так, Бланка Кастильская в полной мере использовала право регентства, доверенное ей сыном в 1248 году перед отъездом в крестовый поход. Она также следила за лояльностью кандидатов и давала разрешение на избрание только тогда, когда будущий избранник устраивал ее, даже если он не устраивал Папу. Показателен случай с внебрачным сыном Филиппа Августа, Пьером-Шарло: в 1240 году он был избран епископом Нуайона, хотя доступ к епископату обычно был запрещен для бастардов. Григорий IX был возмущен, но вынужден был смириться. Таким же образом Бланка навязывала свою волю в случае конфликта юрисдикции между епископом и королевской властью.

Все клирики вокруг нее были ее верными помощниками. Помимо епископов, аббатов, деканов и каноников, здесь также были госпитальеры, тамплиеры и, все чаще, францисканцы и доминиканцы, такие как Стефан Проповедник, брат Жоффруа, капеллан королевы, брат Роджер, капеллан, брат Матье и брат Жан с Большого моста. Массовое вхождение нищенствующих монахов в правительственные круги отражает повышение интеллектуального уровня правящего класса: если при Филиппе Августе только половина клириков имела титул "магистр", то начиная с 1230-х годов — более трех четвертей.

Бланк и ее испанская свита

Были и иностранные клирики, такие как англичанин Саймон Лэнгтон, итальянец Пеьетро ди Коллемеццо, папский легат Франжипани и, прежде всего, испанцы: несколько имен появляются в списках выдач, хотя не всегда ясно, какие функции они выполняли. В 1231 году магистр Симон Испанский, магистр Мартин, магистр Жак и дом Винсент получили мантии как члены двора королевы; в 1239 году упоминаются магистр Жиль Испанский и магистр Мартин. Последний, возможно, был одним из священнослужителей, прибывших во Францию вслед за Бланкой в 1200 году. В 1234 и 1239 годах Гарсия Клирик был отправлен с дипломатической миссией в Испанию. В 1239 году появились Роже Испанский и его коллега Педро; в 1234 году — магистр Доминик, который в 1239 году раздал милостыню двум бедным испанским клирикам; в том же году магистр Жиль Испанский занимался платежами, а магистр Мигель Испанский в 1234 году получил мантии стоимостью 4 ливра 8 су.

Присутствие этой колонии испанских клириков означало, что Бланка Кастильская давала повод для обвинений в фаворитизме по отношению к своим соотечественникам, тем более что она открыто способствовала их карьерному росту. У Бланки были два испанских врача, Жоффруа Миньяс и мастер Хайме; Гийом, казначей, был отправлен в Кастилию в 1234 году; мастер Альфонсо работал у нее в Ла-Рошели; сеньоры Фернандо, Роже Испанский и Педро Испанский получили мантии в 1234 и 1239 годах. В женском окружении королевы находились Дорета, Агнесса Аргальская, "маленькая испанская девочка". В 1243 году она назначила своего внучатого племянника Филиппо Кастильского казначеем Сен-Мартена Турского.

Будучи полностью интегрированной в династию Капетингов, Бланка, таким образом, явно оставалась "кастильянкой". Она сохранила прочные связи со своей родной семьей. Письма и подарки циркулировали между Парижем и Испанией: например, в 1241 году она послала пояс, украшенный драгоценностями и роскошными тканями, своей сестре Элеоноре, королеве Арагона, которая жила в монастыре Лас-Уэлгас после отречения от власти. В обмен она получала лошадей и грейпфруты. В 1239 году она несколько раз посылала простыни, меха, потиры и дорогие ткани. В 1240 году она послала своей сестре Беренгарии Кастильской целый набор священной посуды, крест, шкатулку из слоновой кости, одеяния для капелланов, бревиарии и двухтомным требник.

Ее переписка с сестрой Беренгарией особенно обширна и хорошо знакома. Эти две женщины оказались в схожей ситуации: они обе были регентами во время несовершеннолетия своих старших сыновей, Фернандо и Людовика, будущих святых. Они оба столкнулись с баронской оппозицией, и любопытно, что в 1223 году бароны Кастилии попросили Бланку прислать одного из ее сыновей, чтобы передать ему корону. Мы уже упоминали о письме Беренгарии к сестре, в котором та сообщала о победе при Лас Навас де Толоса. Бланка заботилась о своей племяннице Беренгарии Иерусалимской, дочери своей сестры Беренгарии Кастильской: она жила при французском дворе со своим мужем Жаном де Бриенном в 1224 году; она сопровождала Бланку и Ингебургу в процессии в Сент-Антуан-де-Шам, чтобы молиться за победу Людовика при Ла-Рошели. Дочь Беренгарии Иерусалимской Мария, вышедшая замуж за императора Константинополя Балдуина II, обращалась к Бланке как к своей "милой тетушке"; она переехала в Париж в 1249 году со своими братьями Альфонсон, Жаном и Людовиком, "детьми Акко", которых Бланка лелеяла и воспитывала вместе со своими собственными детьми. Альфонс был примерно того же возраста, что и ее собственный Альфонс, и она выдала за него замуж богатую наследницу Марию, графиню д'Э.

Бланка также держала при дворе внучатую племянницу своей сестры Беренгарии, Минсию или Менсию, дочь Лопе Диаса де Харо, интенданта Фердандо III. Она подарила ей одежду, лошадей и красивые платья на свадьбу Людовика, а в 1234 году финансировала ее возвращение в Испанию, где Минсия вышла замуж за знатного человека, Альваро Переса де Кастро. Бланка принимала при дворе молодых кастильских дворян, которых ее сестра отправляла в Париж для завершения образования, например, некоего Априла Гарсию, возвращение которого в Испанию королева оплатила и которому подарила подарки в 1234 году.

Отношения Бланки с другими сестрами также были очень близкими. В начале 1230-х годов ее старшая сестра Уррака прислала своего младшего сына Альфонсо, которому Бланк дала "отель", то есть личный штат. Известный при дворе как "племянник Альфонсо", он получал подарки, одежды и лошадей; в 1239 году Бланка посвятила его в рыцари и женила на Матильде де Булонь, богатой вдове и наследнице Филиппа Юрпеля. Она также посылала щедрые подарки своей сестре Элеоноре Арагонской.

Бланка также заботилась о вечном спасении членов своей семьи заказывая молитвы и церковные службы посвящены спасению душ ее родителей, Альфонсо VIII и Элеоноры, которые также получили свое место на витражах в Шартрском соборе. Ее сестры, племянники, племянницы и кузины были включены в молитвы цистерцианских монахинь из Мобюиссона и Нотр-Дам-дю-Лиса. А Бланка хотела напомнить всем о своем кастильском происхождении: на ее печати начертано на аверсе — "Божьей милостью, королева Франции", а на реверсе — башня с надписью: "Бланка, дочь короля Кастилии".

Все это не нравилось французским баронам, которые обвиняли ее в чрезмерной благосклонности к испанцам, в предоставлении им хороших должностей, титулов, преференций и подарков, которые истощали королевскую казну. Бланка была иностранкой, "испанской девушкой", к которой вельможи относились с подозрением. Это было постоянным упреком ей во время баронских мятежей 1226–1236 годов, но упреком довольно необычным для феодального обществе XIII века, где идея национальной государственности почти не существовала. Феодализм был международным, хотя этот термин, является анахронизмом. В вассальной системе у вассала не было родины; он был человеком, верный тому или иному сеньору, за владения, которые могли находиться в Священной Римской империи, в Англии, во Франции, в Кастилии или в любом другом месте христианского мира. Граф Бретани является также графом Ричмонд; английские бароны просили сына короля Франции стать королем Англии; кастильские бароны просили брата короля Франции стать королем Кастилии; граф Анжуйский стал впоследствии королем Неаполя и Сицилии: существовало множество случаев правления королей и принцев на "чужих" территориях. Тем более удивительно отметить, что хроники постоянно настаивают на "иностранном" статусе Бланки Кастильской, в то время как многие королевы Франции в Средние века происходили из гораздо более экзотических регионов, не вызывая при этом ни малейшего ажиотажа, от Анны Киевской, супруги Генриха I, до Ингебурги Датской, супруги Филиппа Августа, и Изабеллы Баварской, супруги Карла VI, и многие другие. Поражает настойчивость Жуанвиля в отношении иностранного происхождения Бланк. Говоря о короле, он пишет: "Его мать, приехавшая из Испании, не имела ни родственников, ни друзей во всем королевстве Франция. И когда бароны Франции увидели, что король — ребенок, а королева, его мать, — иностранка, они поставили во главе графа Булонского, который был дядей короля, и признали его своим правителем". И о восстании баронов: "Они сделали это, чтобы посмотреть, удастся ли графу Бретани одолеть королеву, которая была иностранкой, как вы слышали. И многие говорили, что граф одержал бы победу над королевой и королем, если бы Бог, который никогда не подводил его, не пришел в этой ситуации на помощь королю". Если хронист ощущал необходимость так часто напоминать о кастильском происхождении Бланки, то это потому, что она культивирует свой образ "кастильянки", с гордостью заявляя об этом со времен победы ее отца при Лас Навас де Толоса, и содержала при свое дворе большую испанскую общину.

Друзья и сотрудники: щедрость и забота Бланки

Это не мешало Бланке завязывать искренние дружеские отношения с мужчинами и женщинами из других регионов и родов. Она была экспансивной и импульсивной, а ее поведение было более сентиментальным, чем у большинства ее знатных современниц при дворе. Мы уже не раз говорили о ее слабости и, возможно, чрезмерной снисходительности к Тибо Шампанскому и легату Франжипани. Она также поддерживала настоящую дружбу с Этьеном де Сансером, с которым у нее был общий вкус к музыке, и который приезжал к ней со своими менестрелями; она делала подарки графине, дочери Этьена; она была очень близка с Жаном де Несле и его супругой Евстахией, которые подарили ей свой дом в Париже в 1232 году; их племянник, Симон де Несле, также был ее другом, как и Гоше де Нанте, Амори де Монфор, Жанна и Маргарита Фландрские, Изабелла, графиня Шартрская, и ее сестра Маргарита, графиня Блуа, и ее дочь Мария, Матильда Булонская, Мария де Понтье и ее дочь Жанна, Алиса, графиня Макона и Вьенна, которую она сделала первой настоятельницей Нотр-Дам-дю-Лис, и ее племянница Матильда, сменившая ее на этом посту, Юлиана де Домфрон, Мабилия де Жуиньи и некая "дама д'Уденарде". Всем им она дарила подарки, находила супруга или супругу, воспитывала их детей при дворе и ссужала деньгами: в 1243 году дама Бомон была должна ей 400 ливров, дама Бомон-Буа — столько же, графиня д'Э — 300 ливров, графиня Жанна Фландрская — 500 ливров, господин Мирабель — 1.000 ливров, дама Броннаи — 200 ливров.

В своей переписке Бланка охотно использовала ласковые слова, которые показывают ее чувствительный темперамент, такие как "дорогой кузен", "любезная кузина". Тибо Шампанского она называла "дорогой кузен" также как Филиппа де Рамкрап и Мари, даму де Нанте. Ее благосклонность распространялась также на свой довольно большой обслуживающий персонал. Королевский двор представлял собой настоящую армию, в которую, согласно реестрам 1231 года, входили 43 рыцаря, 27 клерков, 19 виночерпиев, 11 оруженосцев, 2 маршала, 27 конюхов, 12 лучников, 4 егеря с 5 слугами, 2 сокольничих, 2 "фурьера", 6 управителей, 6 смотрителей винных подвалов, 16 "курьеров", 4 фруктовщика, 7 бальи, 6 псарей, 80 арбалетчиков, 21 сержант, т. е. около 300 человек, что для того времени очень много. Эти люди были очень привязаны к Бланке, которая в свою очередь была щедра и даже ласкова по отношению к ним.

Королевский двор возглавлял великий камергер Бартелеми де Руа до своей смерти в 1237 году, а затем его преемник Жан де Бомон. В счетах встречаются некоторые имена, даже незначительного персонала, например, имена горничной (chambellana) Марии в 1240 году, повара Гийома в 1234 году, повара соусов Рено, певицы Меланы, повара Адама ле Кюизиньера и мастера по изготовлению корзин Гюга д'Атье. Мы также знаем некоторых поставщиков королевского двора: Иво и Жильбер, которые изготавливали перчатки для королевы и ее сыновей, соответственно в 1234 и 1239 годах, Эд де Корме и Жан д'Эрменонвиль, портные, Жильбер, изготовитель пергамента. Они тоже получали от королевы подарки, и Бланка оплатила приданое дочери Жильбера в 1242 году, но выплата жалованья не всегда была очень пунктуальной: через четыре года после смерти Бланки Жан д'Эрменонвиль так и не получил 7 ливров и 10 су, причитавшихся ему за пошитые платья. Подарки иногда были очень ценными: Адам де Мелен, который вел учет платьев и шелков королевы, получал платья из гардероба самой Бланки, которая сделала его рыцарем и женила на дочери Этьена де Сансера. Жерар д'Эспинель, зять одной из придворных дам, Матильды де Лоррис, был посвящен в рыцари.

Женская свита состояла примерно из двадцати дам, включая испанок, таких как Дореа или Дорета, которая находилась при дворе уже в 1213 году и все еще была там в 1239 году, когда она получила вознаграждение в размере 38 су за период в 38 дней между Днем святого Реми и Днем всех святых. Эти дамы были в основном из средней аристократии, такие как Изабелла и Аньесса Корнут, Регина, сестра Гийома Корнута, которая получила деньги на свадьбу своей дочери в 1213 году и кредит в 1243 году, Аделина де Шатаньи, которая сопровождала Бланку на свадьбу Людовика в 1234 году, Мария Шампанская, Матильда де Лоррис, Аньесса де Вриньи или де Вириако, которые вошли в придворный круг в 1239 году. Со своими дамами Бланка предавалась своему любимому занятию — заключению браков, но всегда с политическим подтекстом: так, в 1234 году она отдала Оделину в супруги нормандскому дворянину Роберту де Монфор-сюр-Рисль, который был связан с бретонским родом Фужеров, тесно связанным с Капетингами, что обеспечивало дополнительную точку опоры против Пьера Моклерка.

В женском кругу, окружавшем Бланку, одна героиня играла особенно важную роль, хотя на самом деле она редко появлялась на своем "рабочем" месте: Аньесса Мавуазен, настоятельница Сент-Антуан-де-Шам, которую чаще видели при дворе, чем в ее аббатстве, за что Стефан Лексингтонский упрекнул ее в 1236 году. Она была главным помощником королевы в организации основанных ею цистерцианских монастырей, именно она выбрала монахинь из Сент-Антуан, которые должны были переселиться в Мобюиссон, и организовала сбор пожертвований для монастырей Белло и Пентемон. Амисия Бриар, сменившая ее на посту главы Сент-Антуана, выполняла ту же роль.

Таким образом, для Бланки Кастильской не существовало разницы между религиозными и политическими делами, между частной и общественной жизнью. Во всех этих областях она проявляла прозорливость, ясность ума и большую чувствительность. Она была королевой, но она также была и женщиной, и это отражалось на том, как она вела свою политику, с акцентом на инстинкт, гибкость и обольщение. Хронисты, которые считали, что делают ей комплимент, когда писали, что она заслуживала бы быть мужчиной, и приписывали ей мужские качества, были ослеплены женоненавистническими предрассудками того времени. Успех Бланки Кастильской как королевы был успехом женщины, а не неудавшегося мужчины.

Проблемы женщины во власти

Бланка Кастильская была женщиной обладавшей огромной властью, а это было нелегко в Средние века. Эта эпоха богата примерами женщин-фавориток, которые смогли добиться уважения и даже страха перед собой в том жестоком мире, где считались только чисто физической и материальной силой. Даже не упоминая меровингских гарпий, таких как Брюнхильда и Фредегонда, или жестоких императриц, таких как Ирина, которая без колебаний искалечила своего сына, чтобы царствовать вместо него, история сохранила имена более респектабельных государынь, игравших важную политическую роль, таких как английская королева Матильда, мать Генриха II Плантагенета, или бабушка Бланки, Элеонора Аквитанская, которая управляла своим герцогством и королевством Англия во время долгого отсутствия своего сына Ричарда Львиное Сердце, а также Адель Шампанская, мать Филиппа Августа и регент королевства во время Третьего крестового похода. Но несмотря ни на что, будь она главой империи, королевства, герцогства или графства, женщина в Средние века всегда имела серьезные препятствия для управления. Больше, чем ее предполагаемая физическая слабость, именно общее религиозное представление о женщинах как о низших существах являлось ее главным препятствием.

В принципе, в феодальном праве женщина имела полное право править, передавать право на правление и осуществлять регентство. Однако это все еще считалось особым случаем, запасным вариантом, когда не было наследника мужского пола. Законы писали и комментировали в основном священнослужители, которые почти всегда были религиозны и проникнуты библейской традицией, согласно которой дочери Евы должны подчиняться, а не командовать. Их низший статус проявлялся даже в церемонии коронации: королеву помазывали обычным маслом вместо высшего святого масла данного с небес; ее скипетр был меньше; ей не вручали меч; она не приносила клятву, и ей не помазывали маслом руки.

Когда король царствовал лично, проблема власти королевы, его супруги, не возникала: ведь именно король повелевал, что и произошло во время короткого правления Людовика VIII. Это был вопрос личностей: могло случиться так, что королева обладала более напористым характером, чем ее супруг, и тогда она играла важную, но неофициальную роль. Она действовала через влияние, которое она оказывала на своего супруга. Похоже, что отчасти так и было в период с 1223 по 1226 год, о чем свидетельствуют письма Папы, адресованные непосредственно Бланке, в которых он просил ее использовать свое влияние и вмешаться в дела Людовика VIII в пользу крестового похода. Затем королева выступила в роли посредника. С этого времени бароны упрекали короля в том, что он позволяет управлять собой своей супруге.

Бывали случаи, когда король был не в состоянии править, либо потому что он был безумен, либо потому что он был слишком молод, либо потому что он отсутствовал. Бланка Кастильская участвовала в двух последних случаях, когда Людовик IX был несовершеннолетним, а затем отправился в крестовый поход, и в каждом случае мы видим, что приписываемые ей полномочия превышают те, которыми пользовались предыдущие королевы. В случае несовершеннолетия Людовика примечательно, что Бланка была назначена единственным опекуном королевства, независимо от того, было ли это решение умирающего короля или епископов, которые взяли на себя инициативу. Во всех подобных случаях во Франции и соседних королевствах власть вверялась группе советников или опекуну, окруженному своего рода регентским советом. Так, после смерти Иоанна Безземельного в 1216 году мать юного Генриха III, Изабелла Ангулемская, была отстранена от власти, и Уильям Маршал, которому помогал легат Гуало Биккиери, управлял государством. В Кастилии, после смерти Альфонсо VIII и королевы Элеоноры в 1214 году, Беренгария осуществляла регентство, но в компании архиепископа Толедо и епископа Паленсии, а когда в 1217 году умер ее младший брат король Энрике, она согласилась передать власть своему сыну Фернандо, хотя он был еще несовершеннолетним. В королевстве Франция последний случай коллективного регентства был в 1060 году, при Филиппе I, сто семьдесят лет назад, когда власть осуществлялась группой баронов. В 1180 году, когда Филипп Август стал королем в возрасте 15 лет, официального регентства организовано не было. Официального возраста для наступления совершеннолетия короля не существовало, что оставляло возможность для прагматических решений, чем и воспользовалась Бланка Кастильская. Привыкшая участвовать во власти во время правления Людовика VIII, особенно во время его отлучек в Пуату и Лангедок, она стала единственной "хранительницей" королевства, что стало неприятным сюрпризом для баронов, которые создали ей соперника: Филиппа Юрпеля, единокровного брата Людовика VIII. Но ему не хватило силы воли, и Бланка осуществляла регентство одна, с помощью легата, регентство, которое в некотором смысле закончилось только после ее смерти, так как ее сын Людовик IX, теперь уже взрослый, разделил с ней власть без каких-либо ограничений. Молодая королева, Маргарита Прованская, на которой король женился в 1234 году, была отстранена от процесса принятия политических решений, тем более что ее подозревали в стремлении к сближению с Генрихом III через ее сестру, Элеонору Прованскую, королеву Англии.

Власть Бланки, которая уже была значительной, когда ее сын король находился во Франции, настолько, что, как мы видели, можно говорить о настоящем "соправлении", по выражению Жака Ле Гоффа, стала поистине исключительной, когда Людовик IX ушел в крестовый поход. И этот случай беспрецедентен. Когда в 1147 году Людовик VII отправился в крестовый поход, он доверил управление королевством не своей матери, Адели де Мориенн, а аббату Сен-Дени, Сугерию, архиепископу Реймса и сенешалю Ральфу де Вермандуа. Когда Филипп Август в свою очередь в 1189 году уехал на Восток, он оставил власть своей матери Адели Шампанской и архиепископу Гийому Реймскому, но он довольно строго ограничил их власть. Его инструкции, которые были очень точными, касались отправления правосудия, сбора налогов, предоставления льгот и надзора за бальи. Адель и ее брат архиепископ едва ли могли проявлять инициативу.

Напротив, инструкции, оставленные Людовиком IX в 1248 году, практически передавали все властные полномочия его матери. "Постановление Людовика IX от 1248 года поражает своей простотой. Управление государством было оставлено на усмотрение его матери", — пишет Линди Грант. Действительно, формулировки, использовавшиеся в дипломатической переписке во время регентства Бланки, однозначны: она считалась королевой в собственном праве. Сама она называется "Blancha, Dei gratia Francie regina". Главы епархий, которые обращались к ней, соревновались почтительными формулировками: "Да процветает Ваша великолепная власть" (епископ Кутанса); "Нашей прекраснейшей даме, Бланке, милостью Божьей королеве франков, […] приветствия, и да обретет она славу небесного царства через благополучие мирского правления. Сообщаем вашему королевскому величеству… (епископ Тура; это похоже на выражения времен повального подхалимажа при Людовике XIV); "Превосходнейшей и прославленной королеве франков милостью Божьей" (епископ Суассона). Архиепископ Эд Риго обращался к "превосходнейшей даме Бланке, по милости Божьей прославленной королеве франков"; он просил ее действовать "со спокойствием королевского величия и надеялся, что превосходство ее власти будет крепко во Христе".

Сомнений быть не может: авторитет Бланки был непререкаем. Однако в первые годы несовершеннолетия Людовика IX она подвергалась сильной оппозиции со стороны баронов. Необходимо поговорить об этом противостоянии. По словам Жуанвиля, после смерти Людовика VIII его вдова осталась одна, не имея "ни родственников, ни друзей во всем королевстве Франция", слабая, беззащитная чужеземка, которая должна была защищать своего осиротевшего 12-летнего сына от восстания нечестивых баронов. Но это несколько излишне драматичный взгляд на ситуацию. На самом деле Бланка далеко не была одинока. Подавляющее большинство епископов и городов поддерживали ее, особенно Париж. Она также могла рассчитывать на среднее дворянство, толпу рыцарей и оруженосцев, связанных узами брака и занимающих важные посты при дворе: Клеман, Корнут, Немур, Монморанси, Гарланд, Мавуазен, Мелло, Пуасси, Монмирай. Придворные дамы происходили из этих фамилий, как и главные должностные лица и советники: великий камергер Бартелеми де Руа, коннетабль Матье де Монморанси; семья Клеман предоставила маршалов; Амори де Монфор также стал коннетаблем. На более низком уровне этот слой составляли сотни преданных рыцарей. И даже среди высшей аристократии графы Блуа и Шартра, а также Гуго де Шатийон де Сен-Поль и Этьен де Сансер сохранили верность королеве. Что касается Тибо Шампанского, то его поведение было изменчивым, и он в основном был отвергнут мятежными баронами.

Настоящими смутьянами были семейства Дрё и Куртенэ, которые стояли во главе мятежных баронов. Бароны: что это означает? Этот термин не имеет никакой юридической, официальной или институциональной основы. Он относится к группе крупных феодалов, прямых вассалов короля, независимо от их титулов, которые считали себя независимыми в королевстве благодаря своему богатству и власти. У них была своя администрация, свои доходы, своя личная армия подвассалов, свои замки, и они претендовали на роль естественных советников монархии. Однако они чувствовали, что их положение находится под угрозой, сталкиваясь с растущими расходами, связанными с удорожанием образа жизни и вооружения, необходимостью появляться при дворе, постоянно увеличивающимися расходами на пиры и церемонии в честь посвящения в рыцари их сыновей, приданого их дочерей. Они были отстранены от важных должностей при дворе короля "новыми людьми, вышедшими из пыли", представителями среднего дворянства или даже буржуазии. Если бароны оказывались, например, в составе регентского совета, то сразу же начинали претендовать на право контролировать королевскую администрацию не в интересах королевства а, прежде всего, в своих собственных интересах. Все более активное вмешательство королевских бальи и сенешалей в их дела вызывало у баронов сильное раздражение. Поэтому графы Бретани, Фландрии, Бургундии, Тулузы, Ла Марша и Шампани были очень недовольны тем, что в 1226 году власть захватила Бланка Кастильская, женщина-иностранка, которую они обвиняли в том, что она держала короля в полной зависимости и переводила деньги королевства своим испанским родственникам. Отсюда попытка похищения Людовика IX в Монлери в 1227 году и различные восстания под руководством Пьера Моклерка в течение нескольких лет.

Недовольство баронов не было исключительно французским явлением. В то же время Кастилия и Англия переживали аналогичные баронские волнения. Они были более эффективными в Англии, где баронам, которые были более политически грамотными, удалось заставить Иоанна Безземельного подписать в 1215 году Великую хартию вольностей, которая ограничивала его полномочия. Английская знать была во многом вдохновлена идеями Policraticus (Поликрата) Иоанна Солсберийского, согласно которым некомпетентный или ведущий себя как тиран король мог быть свергнут или даже убит. С другой стороны, во Франции бароны не имели четкого политического мышления, ими двигало исключительно желание сохранить свои личные интересы; их мятежи, нескоординированные, неподготовленные и лишенные "идеологии", возглавляемые людьми, не доверявшими друг другу, и оппортунистами, готовыми сменить сторону, были обречены на провал.

Оружие политики: благоразумие, браки, внешность и инсценировки

Это облегчило задачу Бланки Кастильской, главной заслугой которой было использование слабостей баронской оппозиции. Ведь юридически ее власть не была основана на чем-то прочном и институциональном. У нее не было официального титула: она была королевой-матерью, и о ней говорили, что она является "хранительницей" королевства — расплывчатый термин, который мог быть причиной как слабости, так и силы, в зависимости от личности, которая его носила. Она также тщательно следила за тем, чтобы ее решения принимались от именем ее сына-короля, и ограничивалась рассмотрением текущих дел. Под ее руководством не было проведено ни одной крупной реформы в королевстве. В любом случае, король взял с собой в крестовый поход большую государственную печать, или "великую печать", которая одна могла подтвердить подлинность законодательных актов, и для Бланки изготовили "замещающую печать", предназначенную для использования во время отсутствия короля. В это время начала создаваться иерархия королевских постановлений. Наиболее важными из них были ордонансы, в XIII веке называвшиеся "statuts", "établissements" и "défenses"; это были акты общего характера, распространявшиеся на все королевство, в то время как администрация, оставленная Бланке, могла только издавать хартии или указы более ограниченного действия. Людовик IX также взял с собой реестр королевских актов, копию которого он оставил во Франции в 1248 году. Документы хранились в сундуках, называемых layettes (колыбели), которые все вместе составляли Trésor des Chartes (Сокровищницу хартий), также содержащую переписку с иностранными государями и великими вассалами.

Бланка Кастильская поддерживала в свое правление престиж, приобретенный монархией со времен правления Филиппа Августа, основу которого можно найти в письме Папы, ей и ее сыну, от 26 ноября 1229 года. Папа напоминал королю, что государь обладает тремя атрибутами: potentia (власть) — властью карать, benignitas (доброта) — властью миловать, и sapientia (мудрость), которая не позволяет potentia превратиться в тиранию, а benignitas — в слабость. Вокруг этих трех атрибутов вращаются majestas (величие), timor (страх), honor (честь), amor (любовь), bonitas (доброта) — все качества, взятые из высшего образца, которым является Христос. Идеальный баланс между силой и милосердием, который Бланка стремилась поддерживать, примеры которого она могла найти в Policraticus Иоанна Солсберийского. В частности, она старалась сохранить мир как внутри королевства, по возможности избегая вооруженных столкновений с баронами, так и за его пределами, не позволяя своим сыновьям ввязываться в заграничные авантюры: она запретила Роберту д'Артуа отвечать на предложение Папы принять императорскую корону; попросила Карла Анжуйского не вмешиваться в дело о престолонаследии во Фландрии и Эно; отказалась послать одного из своих сыновей принять корону Кастилии.

Ее любимым оружием для избежания конфликтов, как внутри королевства, так и за его пределами, была матримониальная политика. Редко какая королева Франции спланировала так много браков, начиная с собственных детей, разумеется, для укрепления власти Капетингов. Она была очень разочарована решением своей дочери Изабеллы посвятить себя Христу, а не выйти замуж за Конрада Гогенштауфена, что означало потерю важной фигуры на европейской шахматной доске, но она уважала обет девственности своего ребенка. Но не было и речи о том, чтобы сыновья избежали брака. Роберт д'Артуа изначально был предназначен для женитьбы на Марии, дочери и наследнице Жанны Фландрской, но поскольку его невеста умерла преждевременно, 7 июня 1237 года он женился на Матильде Брабантской, что сделало его родственником императора. Альфонс де Пуатье женился на Жанне Тулузской 24 июня 1241 года, что сделало его владельцем двух значительных территорий, подготовив их интеграцию в королевский домен. Пять лет спустя, 27 мая 1246 года, Карл Анжуйский женился на своей свояченице Беатрисе Прованской, наследнице великолепного графства. Что касается Людовика, то, женившись в 1234 году на Маргарите Прованской, он распространил интересы Капетингов на имперскую территорию. Апанажи и браки младших сыновей были направлены на укрепление территориальной целостности королевства и подготовку к интеграции больших фьефов в королевский домен.

Бланка также заботилась о том, чтобы выдать замуж дочерей и сыновей младшего персонала своего двора, а также графов, графинь, герцогов, герцогинь и даже королей и королев. Мы видели примеры первого. Что касается аристократов, вспомним несколько случаев: она обеспечила брак Жанны Фландрской с Томасом Савойским в 1237 году, вместо амбициозного Симона де Монфора; она организовала брак своего племянника Альфонсо Португальского с Матильдой Булонской, своего внучатого племянника Альфонса де Бриенн с Марией д'Э, своего племянника Фернандо Кастильского с Жанной де Понтье, после того, как предотвратила брак последней с Генрихом III.

Свадьбы также иллюстрируют другую особенность правления Бланки Кастильской: политику шоу. Королева понимала важность театрализованных празднеств, как средства королевской пропаганды. Коронации, венчания, свадьбы, процессии и погребения — все это было поводом продемонстрировать богатство и власть Капетингов и единство их семьи. Имидж был важным элементом королевского престижа, и Бланка заботилась о своем имидже, как в личной жизни, так и во время публичных выступлений. На продолговатой личной печати она изображена в полный рост, в три четверти длины, слегка наклоненной, в длинном платье с застежкой, небрежно зажатой в левой руке, и королевской геральдической лилией в правой. Историк Линди Грант описывает ее позу как "элегантную, почти провокационную, […] как у кинозвезды на рекламной фотографии". Мы не будем заходить так далеко, но давайте вспомним, что слухи о ее подозрительных отношениях с легатом, а также история о ее стриптизе на столе Совета, свидетельствуют о "сексуальной" стороне королевы, которая, очевидно, не стеснялась играть на своей женственности и силе обольщения. Это весьма неожиданная грань очень благочестивой матери Людовика Святого, которая также представлена в роли воспитательницы в "Толедской Библии".

Примечательно и то, как Бланка заботилась о своей внешности и одежде. Она покупала ювелирные изделия, а ее служащие Эд де Корме и Жан д'Эрменонвиль отвечали за закупку качественного постельного белья, шелка и тонких испанских тканей для пошива платьев. Бланка совсем не разделяла строгий стиль одежды своей дочери Изабеллы и сына Людовика. Не будучи экстравагантной, ее образ жизни был комфортным и соответствовал тому, что она считала необходимым для достойного положения. Ее владения позволяли ей это делать. По завещанию, от мужа она получила 30.000 ливров; доход от ее владений на конец последнего квартала 1243 года составил 14.964 ливра, то есть годовой доход бы около 45.000 ливров. Для сравнения, вся церковь Сент-Шапель обошлась 40.000 ливров. Поэтому Бланка могла позволить себе делать очень щедрые пожертвования, финансировать строительство, основывать монастыри, покупать красивую одежду и украшения, а также иметь богато накрытый стол: она любила лосось, миндаль, специи, грейпфрут, испанское вино и сахар, что отражено в ее счетах в 1239 году. Женщина действия, она любила охоту и тратила значительные суммы на своих лошадей, собак и соколов. В 1239 году, по случаю свадьбы Альфонсо Португальского, она организовала охоту на волков в Бомон-сюр-Уаз.

Бланка Кастильская понимала важность декора в инсценировке актов власти. Герб Кастилии присутствует в витражах и на обороте ее личной печати. Большой витраж в северном трансепте Шартрского собора прославляет единство семьи Капетингов; на реликварии в Сент-Шапель изображены королева и ее сын, обрамляющие терновый венец. Большие залы, где проводились банкеты и официальные приемы, были украшены скульптурами, люстрами и витражами, создающими атмосферу торжественности. Процессии были тщательно организованы и сопровождались эффектными жестами, чтобы поразить воображение: например, процессия трех королев в 1224 году от Нотр-Дам де Пари до монастыря Сент-Антуан и процессия принятия мощей в 1239 году с возведением, специально для этого случая, арки, с изображением Девы Марии. Посвящение в рыцари сыновей сопровождалось большими собраниями знати и пышными пирами. Демонстративная выплата денег итальянским купцам-судовладельцам, требовавших платы за предоставленные корабли в 1247 году, в большом зале парижского Отеля-Дье, перед собравшимися бедняками, была шедевром инсценировки, призванной заставить этих богатых скряг почувствовать себя виноватыми.

Королева, книги и здания

Грамотная женщина с любовью к искусству и литературе, Бланка также тратила много денег на заказы книг, и ее покупки в этой области свидетельствуют о ее вкусах и религиозном и культурном мышлении в целом. Этот период изобиловал эпосами и придворными романами, песнями и поэмами, распространяемыми менестрелями и трубадурами, которые ценились при всех европейских дворах. Грамотных государей было довольно много, например, Тибо Шампанский, прозванный Трувером. Бабушка Бланки, Элеонора Аквитанская, сделала себе имя в этой области, но мы также можем упомянуть Марию Французскую, Бланку Наваррскую и Иоланду Фландрскую, все они были более или менее современницами Бланки Кастильской. Бланка, у которой в юности в Кастилии развился вкус к поэзии и музыке, ценила придворные романы, такие как романы Жана Ренара, автора книги L'Escoufle (Коршун) около 1204 года, и Roman de la Rose (Роман о Розе) около 1209 года. В рассказах о дворе королевы упоминаются певцы, музыканты, жонглеры, менестрели и другие поэты, такие как знаменитый Гас Брюле, который знал Ричарда Львиное Сердце, и который воспевал тоску о потерянной любви:

При дворе Бланки также были певица Мелана, вероятно, испанка, и артисты с живописными именами, такие как певец Passerelle (Проходимец), актер Tornebeffe (Гастролер), менестрель Робера де Куртенэ Quatre Œufs (Четыре Яйца), комик Malappareillez (Притворщик). Бланка также ценила поэзию Тибо де Блезона, аристократа, связанного с Кастилией, которого она пригласила на коронацию Людовика в 1226 году, назначила сенешалем Пуату в 1227 году и Лимузена в 1229 году, а также, почему бы и нет, поэзию Тибо Шампанского, который, по слухам, считал ее своей музой. Возможно даже, что Бланка сама сочиняла стихи: в конце XIII века ей приписывались два сборника, в том числе стихотворение, положенное на музыку, прославляющее "королеву-девственницу, цветущую лилию".

Бланка интересовалась и более серьезными работами, в том числе научными трактатами: например, для нее перевели с латыни на французский Livre de physique (Книгу физики) врача Альдебрандино Сиенского. В библиотеке Арсенала есть экземпляр этой книги с примечанием: "Chi commenche un traitiés que la royne Blanche fist translater de latin en rommanch" ("Переведено с латыни на романский по контракту с королевой Бланкой"). Это трактат по диетологии начала XIII века. На другой рукописи этой книги XV века, хранящейся в Ватиканской библиотеке, можно прочитать: "Книга королевы Бланки, названная в честь матери упомянутого Святого Людовика, который, возможно, очень ценил эту книгу". В интеллектуальной сфере Бланка также была гораздо более открытой, чем ее сын Людовик, который интересовался только молитвенниками и любил только церковную музыку. Как сообщает Гийом де Сен-Патюс, он запретил петь в своем окружении фривольные песни: "Он не пел мирских песен и не позволял петь их тем, кто был членом его семьи. Он приказал своему оруженосцу, который пел такие песни в молодости, воздержаться от их исполнения, и заставил его выучить антифоны Богоматери и гимн Ave Maria Stella, ибо это очень хорошая вещь для изучения; и сам святой король иногда пел эти [песни] с этим оруженосцем". Единственными интеллектуалами в его окружении были каноник Роберт Сорбонский (1201–1274) и доминиканец Винсент из Бове (1190–1264), автор знаменитой энциклопедии Speculum maius (Великое зерцало). С другой стороны, Роберт, Альфонс и Карл увлекались светскими песнями и поэзией, труверами и жонглерами и имели небольшие коллекции рукописей.

Бланка Кастильская все же отдавала предпочтение благочестивым книгам, особенно псалтырям и морализованным библиям, которые она заказывала несколько раз, как для себя, так и в качестве подарков. Это были книги искусно написанные, роскошно иллюминированные в дорогих переплетах. Счета королевы показывают, как она заботилась о своей коллекции изящных книг: покупка качественного пергамента, выплата 100 солей художнику-иллюминатору мэтру Николя, приобретение в 1239 году двух золотых застежек для книг. В 1242 году она выдала 100 солей на свадьбу дочери иллюминатора Юбера.

Среди благочестивых книг, сделанных для нее, следует отметить прежде всего морализованные библии — новый для того времени тип работы, который, судя по всему, особенно нравился ей. Это были роскошные книги с многочисленными миниатюрами, иллюстрирующими библейские истории; они сопровождались комментариями, которые объясняли их смысл и адаптировали библейскую мораль к современности. Две из этих книг, хранящиеся сейчас в Австрийской национальной библиотеке в Вене, были изготовлены около 1220 года для Бланки Кастильской и принца Людвига и представляют большой интерес благодаря своему содержанию. Акцент в них делается на нескольких ключевых темах под влиянием IV Латеранского собора 1215 года. Здесь есть советы о том, как управлять страной, отвергая плохих советников; критика духовенства, как монахов, так и епископов, которые слишком богаты и живут не в своих епархиях а при дворе; нападки на еретиков и мусульман. Все это классика жанра, но что не менее важно, так это тон комментариев, иногда саркастический, грубый, даже провокационный. Так гомосексуализм, как среди духовенства, так и среди катаров, карикатурно изображен в тонко завуалированной форме; упоминание о катарах сделано с помощью изображения кошек, что является намеком на предполагаемую привычку еретиков целовать заднюю часть одного из этих животных; евреи представлены в свирепом виде, как мучители и убийцы Христа, разоряющие христиан своими ростовщическими займами; диалектики, философы и астрономы изображены проводниками зла и поражаются молнией; в целом акцент делается на конце времени, неизбежности Страшного суда, с аллюзиями на учение амальрикан. Эти миниатюры, а также сопровождающие их тексты комментариев, изобилующие ошибками, ставят вопрос: были ли они вдохновлены Бланкой и ее мужем, или это инициатива исходившая из церковных кругов? Если первое, то это подразумевает сильное чувство юмора и сатиры со стороны королевы, о чем нет других свидетельств в ее жизни; если второе, то это было бы признаком необычайной смелости со стороны священнослужителей. В настоящее время невозможно принять определенное решение.

Среди Библий, заказанных Бланкой Кастильской, одна, известная как "Толедская Библия", завершенная около 1230 года и предназначенная для Людовика, с великолепным изображением государыни, дающей указания королю, несомненно, выражает намерения королевы. Псалтыри также были очень тщательно изготовлены и представляют значительную ценность. Одна из них, известная как Лейденская псалтырь, принадлежал дяде Бланки, Джеффри, внебрачному сыну Генриха II и архиепископу Йоркскому. Другая, сделанная около 1216 года и известная как Псалтырь Бланки Кастильской, хранится в библиотеке Арсенала и, несомненно, была сделана для нее. Она содержит знаменитое изображение трех астрономов, обращение иудея женщиной, а также необычный акцент на теме Страшного суда, который начинается с изображения падения восставших ангелов и заканчивается сценой воскресения мертвых, которые предстают перед своим судьей. Женщины занимают важное место в этой роскошной книге, от Евы до Девы Марии и Бланки Кастильской. Среди псалтырей этого периода, так называемая Псалтырь Ингебурги, как сейчас считают историки, на самом деле могла быть предназначена для Бланки.

Бланка Кастильская часто преподносила книги в качестве подарков. Около 1230 года она заказала богато иллюстрированную псалтырь, предназначенную либо для одного из ее сыновей, либо для ее племянника Альфонсо Португальского, которую она в итоге подарила своему внучатому племяннику Филиппо Кастильскому около 1240 года. Она отправила двухтомный требник своей сестре Беренгарии, историзированную Библию будущему королю Кастилии Альфонсо X, бревиарий Гуго д'Ати в 1234 году, еще один — в аббатство Сен-Виктор, а также несколько благочестивых произведений, включая "прекрасную хорошо написанную книгу", в аббатство Мобюиссон. Она также покупала пергамент для изготовления книг для монахинь и заплатила 40 солей мастеру Юбету за то, что он "иллюминировал и переплел" книгу для цистерцианских монахинь; в 1241 году была изготовлена псалтырь для монахинь аббатства.

Бланка любила красивые церемонии, красивую одежду, красивые книги, а также красивые памятники. И эта любовь к красоте призвана была возвысить королевское достоинство. Ее резиденции многочисленны, так как она всегда в была движении, но никогда на большие расстояния. За четыре месяца от Рождества до Вознесения 1234 года она последовательно побывала в Бомон-сюр-Уаз, Венсене, Понтуазе, Сен-Жермен-ан-Ле, с экскурсиями в Бурж и Иссудун через Лоррис, Немур, Фонтенбло, а также в Нормандию, Пон-де-л'Арк, Ле-Андели, Жизор и Пуату; Между Благовещением 1241 года и Вознесением 1242 года она проживала в Понтуазе, Мелёне, Этампе, Корбее, Крепи-ан-Валуа, Асньере, Сен-Жермен-ан-Лайе, Верноне, Венсене; летом 1242 года она останавливалась в Мелёне, Лоррисе, Шатонеф-сюр-Луар, Орлеане, Пуатье. Замки, в которых она жила, практически все не сохранились. Королевское владение в Венсене, куда Людовика IX совершал визиты около 60 раз, имеет скромные размеры; владения в Сен-Жермен-ан-Ле и Понтуазе более значительны, даже если термин "дворец", который часто используется, является слишком помпезным. В Сен-Жермене в 1238 году была построена часовня. В Париже обычной резиденцией Бланки на протяжении полувека был Дворец Сите, который долго находился на реконструкции.

Как свидетельствуют ее счета, королева регулярно приводила свои резиденции в порядок, ремонтировала и перестраивала их. Только в 1234 году были проведены работы в Венсене, Крепи-ан-Валуа, Пьерфоне, Мелёне, Понтуазе, Лаоне, Перонне и Сен-Жермен-ан-Ле; 106 ливров было потрачено на замок Бомон-сюр-Уаз и столько же на Вилленев-сюр-Йонн; в 1248 году были проведены работы в Монтаржи, Фонтенбло и Вилленев-сюр-Йонн.

Жизнь Бланки Кастильской, с 1188 по 1252 год, соответствует апогею классического французского готического стиля. Строились огромные соборы, все выше и выше, вплоть до 45 метров Бове, и все в королевских владениях или поблизости: Шартр, Бурж, Реймс, Амьен, Бове. Бланка была коронована в 1223 году вместе со своим мужем посреди стройки в соборе Реймса, как и ее сын в 1226 году. Как она могла не заметить элегантность нового стиля? Она присутствовала на освящении новой церкви аббатства Лонгпон в 1227 году и церкви Сент-Антуан в 1231 году; с 1231 по 1245 год она внимательно следила за реконструкцией церкви аббатства Сен-Дени, которую проводил аббат Эд Клеман, двоюродный брат Гийома Корнута, ее советника. Там герб Кастилии изображен на алтарях и фасадах; он также присутствует на витражах собора в Шартре. В Ройомоне, построенном в рекордно короткие сроки между 1227 и 1236 годами, она была одним из спонсоров наряду с Людовиком IX. Она также построила лазарет Отель-Дье в Париже. С 1240 по 1248 год она активно участвовала в надзоре за работами над Сент-Шапель во дворце Сите и запечатлена там на витражах. И, конечно же, она основала, финансировала и контролировала аббатство Мобюиссон с 1236 по 1242 год, которое должно было стать ее любимой резиденцией и ее местом захоронения, так же как монастырь Нотр-Дам-дю-Лис. Мастер-строитель Ришар из Турни выполнял ее приказы, и без преувеличения можно сказать, что Мобюиссон — это личная работа Бланки Кастильской. Здание монастыря представляет собой чистую готику, элегантную, но не вычурную, сбалансированную, функциональную и гармоничную. Мобюиссон — это образ Бланки Кастильской.

Помимо Нотр-Дам-дю-Лис, королева также участвовала в разработке и архитектурном оформлении трех других цистерцианских монастырей. Le Parc, основанный Элеонорой Вермандуа в 1204 году, которому Бланка выделила 30 ливров в 1242 году для завершения трапезной; этот монастырь, расположенный недалеко от Крепи-ан-Валуа, который был частью ее вдовьего удела, она получила в 1241 году. Le Trésor, в долине Эпте, недалеко от Понтуаза, получил большие суммы для завершения строительства монастыря и общежития: 100 ливров в 1241 году и столько же в 1242 году. Ла Жои-лес-Немур, основанный в 1231 году Филиппом де Немуром, получил 90 ливров в 1239 году на строительство общежития, а в 1241 году королева снова финансировала ремонт окон в монастыре. В 1240-х годах Бланка также выделила средства на строительство новой больницы в Корбее.

Бланка также интересовалась военно-фортификационной архитектурой, которая была единственной заботой Филиппа Августа в плане строительства зданий. Лувр и стены Парижа были завершены. Но главным ее достижением в этой области стало строительство огромного замка Анже с его семнадцатью 40-метровыми башнями. Руководство работой было поручено двум ее доверенным служащим: мастеру Тома Пигри и мастеру Пьеру. В 1234 году она потратила на проект 4.422 ливра. Тогда же строительство было практически завершено. Бланка, уступившая Анжер Пьеру Моклерку в 1227 году, овладела им вновь в 1230 году, осознав стратегическую важность этого города. Она проявляла личный интерес к технике фортификации, о чем свидетельствует письмо сенешаля Каркассона Гийома де Орме об осаде и работах на городских стенах.

Неоднозначная оценка хронистов

То, как Бланк Кастильская осуществляла власть в те периоды, когда она была единоличной хозяйкой, то есть во время несовершеннолетия Людовика IX и во время крестового похода, было непосредственно вдохновлено практикой, унаследованной от Филиппа Августа, которую она имела возможность наблюдать в течение 23 лет. Чаще всего она принимала свои решения в узком кругу Совета, с небольшой группой личных советников. Так, когда в 1244 году ей пришлось принимать решение по тяжбе между городом Сен-Кантен и капитулом, она сидела "при дворе короля в Понтуазе, в гардеробе королевы, глядя на сад". Кроме Бланки и Людовика, присутствовали два других ее сына, Роберт и Альфонс, а также Жан де Бомон, Жоффруа де ла Шапель, Рено Трикок, магистр Гийом де Санс, Ферри Паст, Пьер де Фонтен: всего десять человек, включая мать и трех сыновей, своего рода расширенный семейный совет.

Но иногда королева созывала большой Совет с баронами и епископами — парламент (parlamentum). Так было, в Ансени в 1230 году для решения дела Пьера Моклерка, затем в Мелёне в декабре того же года по поводу положения евреев, где был издан указ "de communi consilio baronum nostrorum" ("общим советом наших баронов"). В 1234 году в Сен-Жермен-ан-Ле был созван парламент по поводу тяжбы между королевой Кипра и Тибо Шампанским, а в 1227 году — во время тяжбы с архиепископом Руана. Но если верить пасквилям, которые распространялись против Бланки во время восстаний баронов, она рассматривала эти встречи как простые консультации и не всегда выполняла данные ей советы, к ярости баронов: "На днях в Компьене попрали права баронов, а она даже не соизволила взглянуть на них".

Эта ее черта озадачивала современников, пораженных волей и энергией этой женщины. Хронисты сохранили две основные черты, сформировавшие ее образ для потомков: с одной стороны, благочестивая женщина, мать Людовика Святого, воспитавшая своего сына в вере, а с другой — энергичная королева, умевшая укрощать баронов и передавшая сильную королевскую власть от мужа к сыну.

Образ благочестивой женщины и преданной матери был создан в основном по случаю процесса канонизации Людовика IX, в ходе которого свидетельства, более или менее приукрашенные, настаивали на заслугах Бланки, просветительницы веры, безупречной белизны святой женщины, которую сравнивали с библейскими примерами. Она уподоблялась Эсфири, Вирсавии, матери Соломона, Идиде, матери Иосии, «что означает "возлюбленная Господа" или "угодная Господу", что как нельзя лучше подходит для самой прославленной матери нашего короля, мадам королеве Бланке, которая действительно была возлюбленной Господа и угодной Господу, полезной и приятной людям", — пишет Жоффруа де Болье. Сравнение с Марией, матерью Иисуса, не будучи явным, настойчиво напрашивается благодаря миниатюре в "Толедской Библии", которую мы описали выше. По мнению Жуанвиля, Людовик IX был обязан ей своей святостью: "Бог хранил его благодаря хорошим урокам его матери, которая научила его верить в Бога и любить его, и привлекла многих священников в свой круг; с самого раннего детства она заставляла его повторять и слушать все часы и проповеди в праздничные дни. Он вспоминал, что его мать иногда говорила ему, что предпочла бы, чтобы он умер, чем совершил смертный грех".

Бланка не только сформировала набожность своего сына, но и научила его хорошо управлять государством, соглашаются хронисты. "Не только благодаря этой бдительности Бланка Кастильская казалась человеком с прекрасным поведением. Но во всех остальных своих действиях она была самой искусной и мудрой женщиной в своем королевстве", — пишет Гийом де Нанжи. "Королева Бланка, его мать, очень хорошо наставляла и обучала его, поскольку он находился у нее на попечении по причине опеки. И она искала для него советников, самых благоразумных людей и самых мудрых, которых только можно было найти, которые блистали прямотой и верностью, чтобы управлять нуждами королевства, как клириков, так и мирян", — отмечают Grandes Chroniques de France (Большие французские хроники). Обри де Труа-Фонтен восхваляет ее "советы и предусмотрительность", а анонимный францисканец конца века заявляет, что "даже сегодня говорят, что мадам Бланка, королева Франции, хорошо управляла королевством и расширила свое господство, настолько, что с тех пор никто не управлял лучше нее".

Бланка, властная женщина с неукротимой энергией, является другой стороной медали в суждениях хронистов, которые несколько озадачены мужественным характером этой королевы. Поэтому самый лестный комплимент, который они ей делают, — это то, что она была настоящим мужчиной или, по крайней мере, заслуживала быть им. "Она всегда показывала себя совершенной вираго и, естественно, привносила в свой женский ум и пол мужскую душу", — говорит Жоффруа де Болье, который восхваляет "силу, рвение, прямоту, власть, с которой королева управляла и защищала права королевства". Для Grandes Chroniques de France (Больших французских хроник) она была "женщиной по полу, мужчиной по замыслу, […] она управляла не женской добродетелью, а мужественно, как если бы она была мужчиной". Обладая мужским сердцем в хрупком женском теле, она "управляла энергично, мудро, решительно и справедливо, и сохранила права королевства", — говорит Гийом де Сен-Патюс. Она была даже способнее мужчины, пишет анонимный Менестрель, поскольку "умела управлять королевством лучше, чем бароны управляют деревней". Эти оценки нашли отклик в знаменитой речи, произнесенной три века спустя другой вираго, Елизаветой I Английской, в 1588 году, во время сражения с Непобедимой Армадой: "Я знаю, что у меня только тело слабой женщины, но мое сердце и моя храбрость — короля".

Другие похвалы королеве более двусмысленны, например, похвалы Менестреля из Реймса, который отмечает, что "королева хорошо знала, как любить и ненавидеть тех, кто этого заслуживал, и вознаграждать каждого в соответствии с его делами", и предполагает в ней сексуальность, граничащую с блудом. Именно ему мы обязаны живописной эксгибиционистской сценой Бланки Кастильской, предающейся стриптизу на столе совета перед изумленными советниками, чтобы показать им, что она не беременна от трудов папского легата: «она встала обеими ногами на стол и сказала в присутствии епископа Бове: "Господа, посмотрите на меня! Некоторые говорят, что я беременна". Она бросила плащ на стол и повернулась к ним передом и задом, пока все не увидели ее. И всем стало видно, что в ее чреве нет ребенка». Менестрель — единственный, кто сообщает эту историю, что не обязательно означает, что он ее выдумал: ведь это не тот случай, о котором поведали бы суровые церковные хронисты. В любом случае, это приподнимает завесу над более туманным и намеренно скрываемым аспектом личности Бланки, который также упоминается, в более сдержанной форме, Матвеем Парижским.

Он признает, что Бланка была "dominarum saecularium domina", "госпожой дам этого мира, хранительницей, защитницей и королевой Франции, […] великодушной", и что ее смерть нанесла большой ущерб королевству, но когда нужно подыскать для нее образец, он сравнивает ее не с Вирсавией, Эсфирью, Идидой или Девой Марией, а с Семирамидой, что, мягко говоря, является двусмысленностью. Эта легендарная вавилонская царица была известна средневековым ученым по рассказам Орозия, Евсевия и Исидора Севильского как государыня, правившая во время несовершеннолетия своего сына и проявившая большие политические и моральные качества, но обладавшая темпераментом мужчин, одежду которых она носила, и сексуальной неразборчивостью, о которой ходили легенды; она даже довела царя до кровосмешения, выйдя замуж за своего сына. Данте поместит ее в свой Ад вместе с похотливыми грешниками.

Это дает нам возможность увидеть в Бланке Кастильской более сложный характер, чем образ, созданный официальными документами и смягченными рассказами хронистов, переданными историографией, граничащей с агиографией, характер из плоти и крови, женщину авторитарную, амбициозную, искусную, умную, ясно мыслящую и культурную, но также чувственную и страстную, способную на холодный расчет, а также относительную терпимость, очень отличающуюся от своего очень набожного сына, Святого Людовика, и в конечном итоге более человечную.