Бланка Кастильская

По возвращении из Реймса в декабре 1226 года Бланка Кастильская оказалась во главе королевства Франция, через три недели после неожиданной смерти Людовика VIII. Некоторое хронисты излишне драматизировали ее приход к власти, представляя королеву-мать как женщину в шаткой ситуации, изолированную и окруженную опасностью. Сам факт того, что она была женщиной в этом "мужском средневековье", как выразился Жорж Дюби, уже был серьезным препятствием. Более того, она была беременна, она была иностранкой, ей приходилось заботиться о своих несовершеннолетних детях, и она столкнулась со стаей недовольных баронов, которые искали малейшую слабину, чтобы отстранить ее от власти. "У Бланк Кастильской не было ни родственников, ни друзей в королевстве, — пишет Жуанвиль. И все же в течение 10 лет она с исключительным мастерством противостояла различным угрозам королевской власти, пресекая все попытки баронов, сохраняя интересы монархии и передав своему сыну сильную власть с престижем, не имеющим себе равных в христианском мире.

Шаткое положение Бланки, женщины и иностранки

Положение Бланки в конце 1226 года было, несомненно, шатким. Не было никакой правовой базы, определяющей характер ее власти. Регентство не было предусмотрен законом, а сам термин "регент" в его политическом смысле появился только в XIV веке. Правда, феодальный обычай предусматривал, что вдова может иметь опеку над своими несовершеннолетними детьми и опеку над земельными владениями, но она оставалась зависимой от совета вассалов. Формулировки в документах, составленных окружением покойного короля, с целью передать управление делами его вдове, расплывчаты: в них говорилось, что умирающий Людовик VIII передал ей "попечительство и опеку" над королевством и его сыном, или что она будет иметь "опеку" над ними. Поэтому она будет "попечителем", или "опекуном" короля и королевства, хотя неясно, какие полномочия это ей давало. Все должно было зависеть от ее способностей и сил оппозиции. Мы знаем, что, начиная с ноября и декабря 1226 года, ее имя, наряду с именем Людовика IX, фигурирует в 78 из 87 актов, что свидетельствует о ее важности в принятии решений.

Новый король, поначалу казался весьма невнятным. В 12 лет он был еще далеко не взрослым, но уже и не совсем ребенком. Перед коронацией его даже посвятили в рыцари. Однако к нему относились не как к таковому, что де-факто исключало его из власти. Следует помнить, что в Средние века о детстве людей говорили очень уничижительно, а точнее, вообще не говорили. Человек начинал реально существовать только тогда, когда он становится взрослым, то есть способным выполнять работу взрослого человека. А когда это король, то его работа — это война и управление. Вот почему Иоанн Солсберийский в своей Policraticus (Поликратии) 1159 года, вспоминая библейские примеры, заключает, как и книга Екклесиаста (X, 16–17): "Горе тебе, страна, чей царь — дитя". В 1209 году валлиец Жиро де Барри был еще более суров: "Если страной, даже если она когда-то пользовалась превосходной репутацией, управляет государь-ребенок, она проклята, особенно если, примитивная и необразованная, она вверена примитивному существу, которое должно еще получить образование".

Однако хронисты, признавая, что Людовик IX находился под опекой своей матери в 1226–1227 годах, считают, что эта опека была слишком тесной и длилась слишком долго. "Он не делал ничего, что было бы ей неприятно", — писал трубадур Сорделло, а по словам Матвея Парижского, бароны жаловались, что король "предпочитает совет женщины больше, чем верховенство справедливости", и "они были возмущены тем, что королевством королевств, то есть Францией, должна управлять женщина". Упрек повторялся постоянно. В Grandes Chroniques de France (Больших французских хрониках) "бароны доказывали королю, что королева Бланка, его мать, не должна управлять такой великой страной, как королевство Франция, и что это не для [женщины], чтобы делать такие вещи. Но король утверждал, что он достаточно силен, чтобы управлять своим королевством с помощью хороших людей, которые были в его совете. По этой причине бароны роптали и стали искать, как бы им заполучить короля к себе и держать его под своей опекой и властью".

Бароны не могли смириться с тем, что королевством правит женщина. "Франция очень несчастна, господа бароны, когда женщина владеет ею", — писал поэт Гуго де Ла Ферте, который обратился к государю: "Сир, пошлите за вашими баронами. Договоритесь с ними, приведите к власти своих верных баронов, которые возглавят Францию. И пусть священнослужители идут в свои церкви и молятся. Король, не лжет та пословица, которая гласит, что женщины умеют вредить тому, кто хочет любить баронов. Король, не верь, что страна привязана к женщине, но призови тех, кто любит носить оружие". Власть узурпирована "женским родом", что подтверждает Менестрель из Реймса: бароны, по его словам, "думали только о зле по отношению к королеве Франции". Когда они часто собирались вместе, то говорили, что во Франции нет никого, способного управлять страной. Они видели, что король молод, как и его братья, и не обращали внимания на на его мать. Более того, эта женщина была иностранкой, окруженная испанцами, говорили ее недоброжелатели, и она растрачивает королевскую казну, чтобы отправлять деньги в Кастилию. В одном из своих памфлетов Гуго де Ла Ферте пишет: "Правда ли, что она так любит своего маленького сына, что не хочет, чтобы он изнурял себя, часто деля богатства ее дома. Но она отдает и делится им в изобилии. Она много посылает в Испанию и вкладывает много средств в укрепление Шампани, окружая замки крепкими стенами". "Она авторитарна, жестока, свирепа, ― продолжает он, ― Если бы наша госпожа родилась в Париже, она была бы королевой по справедливости. Но ее сердце достаточно яростно, я думаю, чтобы возмутить знатного барона и воспитать вероломного предателя, так что она заставляет хороших выглядеть плохо, и благодетельствует самым неблагородным".

Ее также упрекали за ее духовное окружение, в частности, за доверие, которое она оказывала архиепископу Гийому (или Готье) Корнуту и его брату Альберику. В диалоговой песне, приписываемой графу Барскому в 1229 году, ее сравнивают с Дамой Херсен, набожной и нескромной волчицей, персонажем Roman de Renart (Романа о Лисе).

Слухи о романе с Тибо и кардиналом-легатом

Слухи о предполагаемой любовной связи Бланки с графом Шампани и кардиналом-легатом Франжипани не остались без внимания, так как она была вдовой и все еще привлекательной женщиной. Придворные стихи Тибо IV и чрезмерная снисходительность к нему Бланки усиливали подозрения. "Он и она, бок о бок, составляют друг другу компанию. И тот, кто давно коронован, не признается королем на улице", — пишет Гуго де Ла Ферте. По словам Матвея Парижского, Тибо испытывал сильную "плотскую страсть" к королеве, и это вызвало негодование баронов: "Эти же сеньоры часто жаловались при дворе короля Франции и в его присутствии, предлагая сбить спесь с упомянутого графа с помощью дуэли. Но их просьба всегда отклонялась королевой, которая была вершительницей всех государственных дел, из-за молодости и неопытности короля. По этой причине они уклонились от повиновения королю и королеве и решили нарушить спокойствие королевства Франции войной. Они возмущались тем, что их государыней стала женщина, чье ложе, как говорили, была осквернена графом Шампани и папским легатом, и которая нарушила обязанности скромности, налагаемые на вдову". Однако следует помнить, что Бланка, хотя и оставалась привлекательной, но в свои сорок лет имела за плечами одиннадцать родов и была на тринадцать лет старше Тибо, у которого, как говорится в одной песне, был "большой и раздутый живот".

В случае с легатом слухи были более настойчивы и имели более серьезные последствия. Скандальный характер предполагаемой интрижки усиливался тем, что в ней был замешан человек из высшей церковной иерархии, официальный представитель Папы. Во многом слухи о любовной связи между Бланкой Кастильской и кардиналом Франжипани предвосхищали более известный случай с Анной Австрийской и кардиналом Мазарини. Сходство поразительно: в обоих случаях испанская королева-мать, вдова покойного короля, отвечающая за регентство королевства в период несовершеннолетия своего сына, и итальянский кардинал, играющий важную роль в управлении Францией. Бланка и Франжипани разделяли вкус к философским и доктринальным проблемам, и Бланка, соблазненная интеллектуальными способностями кардинала, нуждалась в нем для руководства королевством перед лицом "фронды" баронов во время несовершеннолетия короля. Это было все, что нужно, чтобы представить себе любовную и сексуальную связь между ними. По словам Матвея Парижского, бароны утверждали, что легат "сто раз запятнал себя отношениями с ней". Роджер Вендоверский более осторожен, но все же упоминает о слухах: "Затем возникли позорные слухи, которые не следует повторять. Говорили, что наш господин легат вел себя недостойно по отношению к мадам Бланке. Но верить этому было бы нечестиво, так как слухи распространяли враги королевы. Если есть сомнения, доброжелательный разум должен скорее верить в хорошее". Это не помешало декану Парижа, Филиппу де Немуру, упомянуть об этом скандале в письме к Папе: "Когда король умер, что бы ни делал легат с королевой, что бы он ни предпринимал, что бы ни обещал, это не было сделано с согласия капитула".

У парижских студентов не было такой сдержанности в выражениях. В 1229 году, после нового конфликта между королевскими властями и университетом, непримиримая позиция Бланк по совету легата привела к изгнанию магистров. Затем распространились непристойные сатирические песенки, которые сочиняли эти буйные студенты, голиарды (горлопаны), как сообщает Матвей Парижский: "[…] Так что из всех этих людей с известным именем в городе не осталось ни одного. […] Затем, покинув город Париж, мать философии и воспитанницу мудрости, клирики прокляли римского легата, прокляли королеву и ее женскую гордость, упрекнули ее в постыдном общении с легатом. Уезжая, эти хамы пели на все лады сатирические стихи:

Зная, что в народной латыни "mentula legati" означает "пенис легата", как напоминает нам Филипп Делорм, вольный перевод этих двух стихов звучал бы так: "Увы, мы умираем, нас убивают, нас топят, нас раздевают, / Из-за легата и его пениса".

И здесь снова необходимо сравнение с "Мазаринадами" с участием Джулио Мазарини и его сексуальными отношениями с королевой:

Люди, не сомневайтесь больше,

Это правда, что он пользует ее,

И что именно через это отверстие

Этот Джулио правит нами.

Обвинения в разврате между Бланкой Кастильской и легатом Франжипани всплывали в каждом конфликте между королевой-матерью и ее противниками. Так произошло в 1227 году во время ссоры с епископом Бове, который обвинил Бланку в том, что она была оплодотворена кардиналом, что дало повод для живописного и неправдоподобного инцидента во время памятного заседания Совета, во время которого королева полностью разделась, чтобы опровергнуть клевету, показав всем, что ее живот не имеет признаков беременности. По крайней мере, так утверждает Менестрель из Реймса:

Некоторые сожалели, что не были в тот день на Совете. Но помимо того, что этот эксгибиционистский сеанс не очень-то подходил для демонстрации живота, уже деформированного одиннадцатью родами, трудно представить себе Бланку Кастильскую, раздевающуюся на столе перед Советом. В данном случае Менестрель, вероятно, придумал историю, основываясь на классической сказке о Фрине, любовнице Праксителя, которая прибегла к той же процедуре перед своими судьями. Готье де Куанси в книге Miracles de Notre-Dame (Чудеса Нотр-Дам) также рассказывает, что оклеветанная монахиня разделась перед капитулом, чтобы доказать свою невиновность.

Сильные и слабые стороны королевы-матери

Даже если слухи были ложными, они тем не менее активно распространялись, что свидетельствует о желании баронов дискредитировать власть Бланки и сделать ее правление непопулярным. Для "регента" (мы будем использовать этот термин для удобства) эти угрозы был вполне реальны. Прежде всего, Бланка должна была опасаться Филиппа Юрпеля, законного сына Филиппа Августа и Ангнессы Меранской, в котором бароны видели возможного претендента на регентство. Граф Булони, Клермона, Донфрона, Мортена и значительной части графства Омаль, он всегда лояльно относился к Людовику VIII, и слабохарактерность делало его не очень опасным. Но, Юрпель был тщеславен, любил рыцарские турниры и войны, и мог быть использован баронами. Именно поэтому Бланка позаботилась о том, чтобы привязать его к себе с помощью ренты и присоединения графства Сен-Поль к графству Булонь.

Гораздо опаснее был Пьер Моклерк. Владыка Бретани и графства Ричмонд, друг Генриха III, за которого он хотел выдать замуж свою дочь Иоланду, он был расстроен неудачей своего плана женитьбы на Жанне Фландрской. У него были большие амбиции и средства для их достижения: умный, хороший воин, хитрый и упорный, он стремился распространить свое влияние на соседние земли на западе королевства. Его подозрительное поведение при осаде Авиньона подтвердилось его отсутствием на коронации Людовика IX. Во многих отношениях он был лидером восстания баронов. Пьер мог рассчитывать на поддержку Гуго де Лузиньяна, графа Ла Марш, и его супруги Изабеллы Ангулемской, герцога Бургундского Гуго IV, все еще находящегося под опекой своей матери Алисы де Вержи, графа Маконского Жана де Дрё, графа Тулузы Раймунда VII, графа Бара Анри II, графов Тоннерра, Осера и Невера, а также иногда графа Шампани Тибо IV, чье колеблющееся и двусмысленное отношение к Бланке, создавало фактор неопределенности.

Была ли Бланка Кастильская настолько изолирована баронами, как утверждают некоторые хронисты? Вовсе нет. Эта интерпретация в основном основана на трудах биографов Людовика Святого, таких как Жоффруа де Болье, Гийом де Нанжи и Жуанвиль, а также на показаниях свидетелей на процессе канонизации короля: все они подчеркивают тяжелое положение вдовы и сироты, чтобы увеличить их заслуги в годы невзгод. Что касается Роджера Вендоверского, Матвея Парижского и Филиппа Муске, то их рассказы об этом периоде часто путаны и противоречивы.

В действительности Бланка Кастильская, которая почти 30 лет находилась при дворе в качестве супруги наследника престола, а затем королевы Франции, уже давно не была иностранкой. Она полностью приняла дело Капетингов и создала множество семейных и политических союзов. У нее было солидное окружение, на которое она могла положиться, — опытные придворные и руководители административных служб, представители среднего дворянства и епископата. Хотя они уходили из жизни один за другим, они не уходили, не укрепив власть регента.

Самым авторитетным был епископ Санлиса, очень пожилой, брат Герен. Он также был первым, кто покинул ее, умерев в аббатстве Шаали, 19 апреля 1227 года. Это была большая потеря для Бланки и ее сына, о чем вспоминает приходской священник Роберт Сенсеро (или Сансеро), автор похоронной оратории Людовика VIII, который так обратился к Людовику IX: "Вы имели большую поддержку в добром епископе Герене. Благодаря Богу и Его мудрости у вас много друзей. Он был верным человеком, […] что хорошо знал ваш отец, и он очень любил его. Его советы были очень мудрыми, и он обладал всеми хорошими качествами. И он был наделен верным и искренним сердцем. […] Добрый король, которого звали Филипп, очень любил его, да простит его Бог. И добрая королева [Бланка] любила его и высоко ценила. При вашем дворе у нее не было лучшего советчика. Благодаря Богу и епископу, воцарились мир и согласие. Из всех баронов ни один не был против вас, но любил вас всех и оставался верным".

После смерти Герена самым влиятельным советником стал камергер Бартелеми де Руа, который был полностью предан Бланке и предоставил к ее услугам свою сеть знакомств и родственных связей. Анонимный хронист из Тура говорит о нем как об "этом старике, который вместе с королем-ребенком и женщиной, королевой Бланкой, управляет Францией". Он умер в 1237 году. Другими верными последователями Бланки были: коннетабль Матье де Монморанси до своей смерти в 1230 году, Амори де Монфор, который сменил его на этом посту, камергер Орсон, хлебодар Гуго д'Атье, рыцарь Мишель де Арне, Жан де Несле, Арно д'Ауденарде, Жан де Валери, Симон де Пуасси, сенешаль Пуату Тибо де Блезон, графы Блуа и Шартра, анжуйские семьи Краон и де Рош.

Далее следует множество архиепископов и епископов, начиная с тех, кто принадлежал к роду Корнутов, выходцев из Гатине: Готье, архиепископ Санса, и три его брата, Жиль, который стал его преемником, Обри, епископ Шартра, Роберт, епископ Невера. Они были родственниками семьи Клеман, также из Гатине. Бланка Кастильская уделяла особое внимание подбору епископов, роль которых была решающей в обеспечении лояльности среди знати. Обладая двумя все еще грозными видами духовного оружия — отлучением и интердиктом, они могли запугивать непокорных вассалов. Теоретически избираемые соборными капитулами, они на самом деле были кандидатами, назначенными властями, и выборы, за некоторыми исключениями, которые приводили к конфликтам, были лишь формальностью. Большинство важных мест в 1226 году занимали последователи Бланки, такие как Гийом в Реймсе, Милон, родственник Шатильонов, в Бове, Симон де Сюлли, кузен короля, в Бурже, Жерар в Нуайоне, Гийом, кузен короля, в Шалон-сюр-Марн, Роберт, также кузен короля, из семьи графов Оверни, в Клермоне, Филипп в Орлеане.

Верная политике Филиппа Августа, Бланка Кастильская скрупулезно следила за тем, чтобы епископы не посягали на права и прерогативы короны, что иногда вызывало конфликты, совершенно несоизмеримые с первоначальным инцидентом. Это произошло весной 1227 года, когда архиепископ Руана Тибо отлучил от церкви королевского прево Вернейля, который брал дрова из леса Лувье. Бланка вызвала его на суд короля в Вернон на том основании, что отлучение от церкви королевского чиновника является оскорблением для короля, и что права архиепископа на леса Лувье ограничены. Последний ответил, что его земли — не фьефы, а пожалования, и поэтому не подпадают под королевский суд. Будучи вновь вызванным в пленарный суд, он твердо стоял на своем. Ситуация обострилась. Бланк конфисковала мирское имущество архиепископства; Тибо наложил интердикт ту часть королевского домена, которая находилась в его архиепископстве, и обратился в Рим; Папа поручил своему легату Франжипани принять решение. Чем закончилась эта история, неизвестно, но, учитывая близкие отношения между Бланкой и легатом, можно предположить, что он вынес решение в пользу королевы-матери. Поддержка Франжипани была очень важна для Бланки Кастильской во всех конфликтах, которыми будет отмечено ее регентство ведь она гарантировала ей одобрение Папы, высшего морального авторитета, способного заставить королей, принцев и баронов отступить. Таким образом, положение Бланк было далеко не таким слабым, как об этом часто говорят.

1227: Бланк Кастильская раскрывает свои таланты в качестве регента

Разборки между регентом королевства и баронами начались на следующий день после коронации. Хотя бароны согласились принести оммаж королю и его матери, они сразу же подняли вопрос об освобождении двух главных узников Бувина, которых удерживали в течение двенадцати лет: Рено де Даммартена, графа Булони, и Феррана Португальского, графа Фландрии. В первом случае в освобождении было отказано. Во время плена Рено де Даммартена его дочь и наследница вышла замуж за Филиппа Юрпеля, передав таким образом ему свои права на Булонь и Мортен. Не могло быть и речи об освобождении Рено, поскольку это означало бы отнять Булонь у Филиппа, что сделало бы его непримиримым врагом королевы. В декабре Филипп Юрпель принес оммаж королю за свои владения, которые должны были быть возвращены королю, если бы он и его супруга умерли бездетными. Для Рено это означало пожизненное заключение. Но оно продолжалось недолго, так как он умер в апреле 1227 года. Возможно, он покончил жизнь самоубийством, что было бы неудивительно.

В случае с Ферраном дело обстояло иначе. Решение о его освобождении было принято при заключении Мелёнского договора в апреле 1226 года. Его должны были освободить на Рождество. Бланка была довольна этим решением, но со смесью предосторожности и смягчении условий, характерных для ее метода управления. Тонкость ситуации объясняет задержку в несколько дней с обнародованием подсчета суммы выкупа за графа. С одной стороны, она была уменьшена вдвое: 25.000 ливров, а Лилль, Дуэ и Эклюз были возвращены графу, за исключением замка Дуэ, который должен был служить залогом для выплаты выкупа. Кроме того, во Фландрию были отправлены Альберик Корнут и Гуго д'Атье, чтобы получить от рыцарей и бюргеров клятву верности королю. 16 и 17 декабря они были в Лилле; 18 и 19 — в Брюгге; 20 — в Генте. Рыцари и бюргеры должны были поклясться выступить против графа и графини, если они восстанут против короля. 6 января граф Фландрский был освобожден.

В то же время против регента готовилась феодальная коалиция, в которую входили Тибо Шампанский, разъяренный тем, что его не пустили на коронацию, Пьер Моклерк, которого тайно поддерживал Генрих III, обещавший помощь со стороны своего брата Ричарда Корнуолльского, находившегося в Бордо, Гуго де Лузиньян, граф Ла Марш, и граф Бар. Войска коалиции собрались на западе и в январе заняли Беллем и Сен-Жам-де-Беврон. Реакция Бланки была незамедлительной. Взяв с собой молодого короля, своего сына, неизбежного легата Франжипани, Филиппа Юрпеля и Роберта де Дрё, 21 февраля, она с небольшой армией обосновалась в Шиноне. Войска коалиции находились в 50 километрах от нее в Туаре. Но между мятежниками царило недоверие, и Бланка воспользовалась этим.

Первым к королю перебежал Тибо Шампанский. Бароны не доверяют ему, и Тибо удалось улизнуть от Ричарда Корнуолльского и Савари де Молеона, которые хотели задержать его. Сыграло ли роль в его решении нежные чувства к Бланке? В любом случае, регентша воспользовалась этим: 2 марта она простила его в обмен на уступку им сеньорий Бретей, Меллансе, Рамарантен и Блесуа. После бегства Тибо другие члены коалиции, после некоторого колебания, сочли более разумным пойти на переговоры. 16 марта они предстали в Вандоме перед Бланкой, королем и легатом. Они принесли королю оммаж, и с каждым из них был заключен договор.

Пьеру Моклерку пришлось окончательно отказаться от проекта брака между Генрихом III и его дочерью Иоландой, которая должна была выйти замуж за брата Людовика IX, Жана, которому было 8 лет. Последний получил Анжу и Мэн в качестве апанажа, а Моклерк получил Анжер, Боже и Бофор. Приданое его дочери состояло из Шамтосо, Беллема, Перьера, Сен-Жама. Он также получил Ле-Ман по случаю смерти Беренгарии, вдовы Ричарда Львиное Сердце, и пообещал никогда не вступать в союз с англичанами. Гуго де Лузиньян, граф Ла Марш, получил 10.000 марок серебра в качестве компенсации за потерю наследия своей супруги Изабеллы Ангулемской, матери Генриха III. Их дочери предстояло выйти замуж за другого брата короля, Альфонса, а их старшему сыну, Гуго, жениться на сестре Людовика IX, Изабелле. Покинутый своими союзниками, Ричард Корнуолльский согласился на перемирие.

Вандомский договор иллюстрирует дипломатическое мастерство и эффективность Бланки Кастильской. Без малейшей вооруженной борьбы, с помощью заключения брачных договоров, финансовых компенсаций, твердости и обольщения, она разобщила и обезоружила своих противников. Легат, а также епископы Готье Корнут и Гийом Шартрский сыграли свою роль в переговорах, но важно подчеркнуть, какое значение Бланка придавала прямым встречам, лицом к лицу со своими противниками, с которыми она говорила без посредников. Таким же образом она поступила в мае с виконтессой Шатоден, которую обязали вернуть земли, захваченные ею во время восстания. В письме Бланка напомнила ей, что она уже предупреждала ее лично, "в разговоре с глазу на глаз". За этим стремлением к прямому контакту мы видим уверенность Бланки Кастильской в своей силе убеждения и, конечно, соблазнения. Такое отношение к переговорам напоминает поведение ее дяди Ричарда Львиное Сердце.

Бланка знала, как использовать щедрость для завоевания верности: Филипп Юрпель получил ренту в 6.000 ливров, Роберт де Дрё получил сеньории в Нормандии в качестве компенсации за те, которые он потерял в Англии; Кадок, бывший бальи Филиппа Августа, который был заключен в тюрьму за растрату, был освобожден и принят к ней на службу.

Однако все это очень не понравилось королю Англии. Взбешенный изменой графа Бретани Пьера Моклерка, он конфисковал у него графство Ричмонд, которое передал ему в 1224 году, и обратился к Папе. Последний был только что избран 19 марта 1227 года. Это был Уголино деи Конти, граф ди Сеньи, который принял имя Григория IX. Хороший и энергичный богослов, он также был одержим крестовым походом. Для этого ему нужна была добрая воля и понимание христианских государей. 25 марта он написал Людовику IX письмо с просьбой вернуть Генриху III земли, "несправедливо" завоеванные его дедом и отцом, и запретил своему легату во Франции, кардиналу Франжипани, отлучать от церкви короля Англии. В то же время он вмешался в альбигойское дело.

Эта проблема осталась нерешенной после смерти Людовика VIII, и Раймунд VII, воспользовавшись проблемами, которые отвлекли внимание регента в конце 1226 и начале 1227 года, постепенно восстановил контроль над некоторыми отнятыми у него владениями. Выступления в его поддержку участились. После Вандомского договора, ликвидировав угрозу со стороны Англии и баронов, Бланка Кастильская обратила свое внимание на Юг, намереваясь завершить дело своего покойного мужа, прочно присоединив графство Тулузское к Капетингской монархии. Однако для возобновления военных действий в этом направлении требовались деньги. 17 марта, на следующий день после заключения Вандомского договора, легат потребовал от духовенства королевского домена выплаты субсидии, обещанной в конце 1225 года для финансирования крестового похода. Епископы и аббаты с севера протестовали; глава Нотр-Дам де Пари обратился с жалобой к Папе. Тем не менее, легату удалось добиться, благодаря поддержке архиепископа Санса, Готье Корнута, ежегодного пожертвования в размере 1.500 ливров от каждого соборного капитула провинции Санс. Затем, в конце лета, он отправился в Рим вместе с Готье Корнутом и аббатами Сито и Клерво, чтобы попросить поддержки у Папы. 17 ноября Папа приказал духовенству выплатить всю сумму запланированной десятины, которая в итоге составила 100.000 турских ливров. Однако военные действия могли начаться только в начале следующего года.

Поэтому итоги первого года регентства Бланки Кастильской были довольно благоприятными. Попытка восстания баронов провалилась. Один из самых опасных баронов, Тибо, был отстранен от оппозиции. Он был благодарен Бланке за то, что в июле она отклонила претензии двух претендентов на графство Шампань: Алисы и Филиппины, дочерей от второго брака графа Генриха, старшего брата отца Тибо. Алиса была королевой Кипра и женой Эврара де Бриенна, брата Жана де Бриенна, короля Иерусалима. Благодаря хорошим отношениям Бланки с этими людьми и некоторой компенсации, две кузины Тибо IV отказались от своих претензий.

В 1227 году Бланка также продолжила меры Людовика VIII в отношении евреев. Суть проблемы по-прежнему заключалась в ростовщичестве. Постановление от июня 1227 года запрещало выплачивать какие-либо проценты по кредитам, взятым у евреев. В том же году провинциальный совет в Нарбонне также постановил, что евреям запрещено нанимать христиан на службу, что они должны носить отличительный знак — rouelle — и платить ежегодный налог в пользу церкви. Но Бланка не имела никакого отношения к этим решениям. С другой стороны, в мае 1228 года она одобрила другие меры: все кредитные договора должны были составляться в трех экземплярах, один для кредитора, один для должника и один для королевских властей. В декабре 1230 года Бланка также издала Мелёнский ордонанс: ростовщичество было запрещено, но должники должны были вернуть свои долги в течение трех лет; каждый сеньор владел своими евреями; если они убегали, любой сеньор мог поймать их и заставить вернуться к законным владельцам, "как если бы они были его собственными крепостными". Эти меры, теоретически применимые по всему королевству, не были новшеством. Бланка лишь подтвердила решения Филиппа Августа и Людовика VIII. На карту был поставлен только экономический аспект. Евреи были необходимы для торговли; их изгнание и конфискация их имущества нанесли бы ущерб экономике королевского домена. Что касается религиозного аспекта, то Бланка разделяла традиционные представления церкви своего времени о "богоубийцах". Ей пришлось обратиться к этой проблеме в связи с Талмудом, и она продемонстрировала удивительную открытость ума, как мы увидим.

1227 год закончился для Бланк тяжелой утратой: смертью в возрасте 9 лет ее сына Жана, за которой последовало рождение последнего, посмертного сына Людовика VIII, Карла. Таким образом, один сын сменил другого, а апанаж, предназначенный Жану — Анжу и Мэн — перешел к Карлу, который стал любимым ребенком Бланки, а молодой король Людовик, отошел на второй план. Смерть Жана имела немедленные и печальные дипломатические последствия: она аннулировала Вандомский договор с Пьером Моклерком, чья дочь Иоланда была обещана умершему принцу. Появилась возможность для возобновления восстания баронов.

Дело Монльери и подчинение Раймунда VII (1228–1229)

Это произошло в январе 1228 года, а возможно, и в декабре 1227 года, во время дерзкой попытки похищения короля. Эта история, по сути, остается неясной, источники путаются и даже противоречат друг другу. Согласно Жуанвилю, вот что рассказал ему сам король Людовик: «При виде младенца-короля и королевы, его матери, иностранки, они сделали графа Булонского, дядю короля, своим "вождем" и вскоре стали считать его своим господином. И как только коронация закончилась, королева отказалась отдать им земли, которые они требовали, и бароны собрались в Корбее. И святой король сказал мне, что он и его мать находились в Монлери и что они не смели возвращаться в Париж, пока не придут вооруженные люди из Парижа, чтобы сопроводить их. И он рассказал мне, что от Монлери и далее дорога была полна вооруженных и безоружных людей, и что все они взывали к Господу нашему прося дать молодому королю добрую и долгую жизнь и уберечь его от врагов». Кажется, что старый сенешаль, написавший это около 1305 года, в возрасте 80 лет, немного путает даты и обстоятельства. Grandes Chroniques de France (Большие французские хроники), вероятно, ближе к истине. В самом начале 1228 года бароны собрались в Корбее и планировали захватить короля, чтобы вывести его из-под влияния матери. Они решили перехватить его во время возвращения из Орлеана в Париж. Предупрежденный об этом, король укрылся в замке Монлери и обратился за помощью к своей матери, которая находилась в Париже: "Затем он попросил свою мать, королеву, поскорее прислать ему помощь и содействие. Когда королева услышала эту новость, она послала за самыми влиятельными людьми Парижа и попросила их помочь своему молодому королю. И они ответили, что готовы сделать это, и что было бы хорошо созвать коммунальное ополчение Франции [Иль-де-Франса]. Поэтому пусть добрых людей будет как можно больше, чтобы они могли избавить короля от опасности". Затем за королем прибыл отряд добровольцев, состоящий в основном из коммунальных ополченцев, "все в тесном строю и снаряженные для боя в случае необходимости", и сопроводил его в Париж, причем бароны не посмели вмешаться.

Факт, несомненно, реальный, но он имеет прежде всего символическое значение: он показывает союз монархии и городов против крупного дворянства. Ситуация в которой короля, сопровождала восторженная толпа буржуа, ремесленников и крестьян, подбадривающих его, напоминала сцены ликования, последовавшие за битвой при Бувине. Одним из достоинств Бланки Кастильской было то, что она понимала, какое преимущество можно извлечь из народной поддержки короля, обращаясь к городам. В последующие месяцы она укрепила свои связи с городами Пикардии, Нормандии, Вермандуа, Валуа, Артуа и Вексена, получив клятву верности от Гама, Монтрей-сюр-Мер, Корби и Сен-Рикье, Амьена, Руа, Перонна, Мондидье, Турнэ, Шамбли, Нуайона, Лаона, Санлиса, Бомон-сюр-Уаз, Крепи-ан-Ланнуа, Сен-Квентина, Арраса, Дуленса, Эсдена, Ланса, Понтуаза, Шомон, Вернея, Руана.

Однако дело Монлери остается загадочным. Хроники не сообщают нам, что делал король в Орлеане, при каких обстоятельствах бароны собрались в Корбее, и даже кто принимал участие в этом заговоре. Что касается причин, то Менестрель из Реймса и Жан ле Лонг, автор Chronique de l'abbaye de Saint-Bertin (Хроники аббатства Сен-Бертен), упоминают невероятный заговор с целью свержения Людовика IX и замены его на Ангеррана де Куси под предлогом того, что он был потомком Людовика VI через свою мать Алису де Дрё. Если такая идея действительно существовала, то она была настоящим безрассудством.

Однако в начале 1228 года бароны вновь подняли восстание. Их целью по-прежнему была Бланка Кастильская, обвиняемая в том, что она была порочной и развратной женщиной, осыпала своих испанских друзей милостями, мешала королю царствовать и спала с легатом и графом Шампанским, который теперь считался предателем дела великих вассалов. Бесспорным лидером повстанцев теперь был Пьер Моклерк, а остальные ждали его сигнала к действию. Что касается Филиппа Юрпеля, всегда нерешительного, то он позволил себе поддаться пропаганде баронов, несмотря на преимущества, предоставленные ему Бланкой. Бароны убедили его в том, что он, как брат Людовика VIII, является естественным правителем королевства во время несовершеннолетия короля и поэтому должен занять место регента.

Столкнувшись с ростом нового восстания, регент попросила Папу прислать ей кардинала-легата Франжипани, на чью поддержку она рассчитывала в урегулировании ситуации. Поддержка папского представителя, обладавшего карт-бланшем от Ватикана, являлась важным преимуществом, но это также усиливало слухи о интимных отношениях этой странной пары. Легат прибыл весной, и в первую очередь его занимало тулузское дело. В апреле Раймунд VII, продолжая наступление, взял Кастельнодари, а 18 мая разбил отряд королевских войск. Его остановил Юмберр де Бож, командовавший войсками Бланки, и графу Тулузскому пришлось согласиться на переговоры. Была выдвинута идея брака между его дочерью и наследницей Жанной и Альфонсом, сыном Бланки Кастильской. Они были близкими родственниками, но Папы всегда были готовы при необходимости отступить от канонического права: 25 июня Григорий IX объявил, что даст разрешение на близкородственный брак. В результате ситуация на юго-западе немного успокоилась, что побудило короля Англии продлить перемирие с королем Франции.

Тулузское дело было урегулировано в следующем, 1229 году. В начале года граф Раймунд VII все еще верил, что ему удастся противостоять напору королевских войск. Но последние использовали тактику выжженной земли, грабя, разбойничая, поджигая, вырубая виноградники, на что граф отвечал тем, что отрезал своим пленникам носы, уши и руки. Тулузская сельская местность была опустошена. Необходимо было смириться и вступить переговоры. Переговоры начались в феврале или марте в Сансе, продолжились в Санлисе и закончились в Мо. Их возглавляли легат и Пьетро да Коллемеццо, капеллан Папы, в то время как Раймунда VII представлял Элье Герен, аббат Грандсильве, а Тибо Шампанский играл роль посредника. Бланка Кастильская не принимала непосредственного участия, но именно ее политику применяли Тибо IV и Франжипани. Результат полностью соответствовал ее желаниям.

Соглашение было заключено в Мо 11 апреля 1229 года и подтверждено королем и Бланкой на следующий день. Раймунд VII вернул себе большую часть своего графства: все в епархиях Тулузы, Кагора, Ажена и в части Альбигойской области к югу от Тарна, за исключением сеньории Мирепуа, которая осталась у Ги де Лависа. Король получил Альби и север Альбижуа, а Папа за свои добрые услуги получил Авиньон и графство Венессен. Амори де Монфор отказался от всех своих притязаний в этом регионе. Раймунд признал себя вассалом короля "по обычаю баронов Франции". Его дочь и наследница Жанна вышла замуж за одного из братьев короля, которому она принесла в приданое Тулузу и Тулузское графство; остальные владения отца она должна была унаследовать, если Раймунд умрет бездетным. В качестве залога король получил семь замков, включая Тулузу.

Кроме того, Раймунд выплатил 14.000 серебряных марок в течение четырех лет для компенсации церквям и монастырям, пострадавших во время войны; он финансировал основание университета в Тулузе, включая шесть кафедр гуманитарных наук, две кафедры грамматики, две кафедры канонического права и две кафедры теологии, задачей которых должна была стать борьба с ересью. Его дочь должна была быть передана королю до замужества, а сам он должен был отправиться в Святую землю, чтобы в течение пяти лет участвовать в крестовом походе. Эти очень суровые условия сопровождались унизительным публичным обрядом покаяния и примирения на следующий день. 13 апреля, в Нотр-Дам де Пари, в присутствии Бланки и короля: Раймунд, в одной рубашке, с веревкой на шее и в кандалах, покаялся перед легатом, который освободил его от церковных приговоров, а затем принес оммаж королю. 4 июля он вернулся в Тулузу.

Два других крупных барона Юга также подчинились королю. По Мелёнскому договору, заключенному в сентябре, граф Фуа уступил два замка, а виконт Безье и Нарбонны Раймунд Транкавель уступил виконтство Каркассон. Это было огромное приобретение для монархии: вместе с Бокером, приобретенным в 1226 году Людовиком VIII, и виконтствами Ним и Агд, уступленными Амори де Монфором, это позволило Капетингам впервые открыть дверь в Средиземноморье. До этого времени Капетинги, сосредоточенные в Иль-де-Франс, смотрели на север и запад, в сторону Фландрии, Артуа и Нормандии. И именно южанка Бланка Кастильская, благодаря своим семейным союзам, привлекла внимание королевской власти к югу. Были созданы две сеньории — Бокер и Каркассон. На побережье был порт Сен-Жиль, который постепенно затапливался морем, но который подал идею создания порта для сношения с Востоком и вскоре король Людовик построил Эг-Морт. Что касается Каркассона, то он стал важнейшим опорным пунктом королевской власти на Юге. Бланка Кастильская лично проявляла интерес к фортификационным работам, проводившимся здесь, о чем свидетельствует отчет сенешаля Гийома д'Ормуа, который приводил технические подробности о новых стенах, башнях и барбаканах, которые сохранились до наших дней.

Не забывала она и о том, что тулузская проблема возникла на почве ереси, и что изначально она была крестовым походом. Легат находился там, чтобы напомнить ей об этом. Теперь, когда регион был под контролем, необходимо было уничтожить катаризм. Уже в 1228 году в ордонансе Cupientes Бланка Кастильская обязалась наказывать еретиков, признанных и осужденных церковным судом, и обязала баронов и сенешалей искать катаров и передавать их церковным судам. Статья 7 ордонанса также предусматривала конфискацию имущества еретиков сенешалем после одного года отлучения от церкви. Это постановление служило образцом на протяжении всего XIII века. Вскоре Бланка выступила за учреждение инквизиции, поручив ее доминиканцам, горячим поклонником которых она была.

Забастовка Университета 1229 года

В течение 1229 года Бланка Кастильская также имела возможность продемонстрировать свою решительность в новом конфликте с парижским Университетом. С момента своего приезда во Францию тридцатью годами ранее она была свидетелем постоянных беспорядков и периодических бунтов, спровоцированных студентами, поддерживаемыми магистрами, которые постоянно конфликтовали с епископом, буржуа и королевскими сержантами. Последний был в 1225 году, когда легат подвергся нападению. Щепетильность магистров в вопросах выдачи лицензий на преподавание и содержания на обучение, в сочетании с грубостью и дерзостью студентов, создавали постоянное напряжение и провоцировали беспорядки, скандализировавшие регента. И пустяковая драка в таверне на Фобур Сен-Марсель 26 февраля, устроенная пьяными студентами, стала причиной серьезного кризиса.

Закрутилась обычная спираль: студенты напали на хозяина таверны; прибежали соседи и избили студентов; на следующий день последние вернулись с подкреплением, вооруженные мечами и палками, ограбили трактир и жестоко обращались с местными жителями; декан капитула Сен-Марсель пожаловался легату и епископу Гийому Овернскому, который ранее уже имел стычку со студентами; легат, сам будучи непопулярным, и епископ попросили Бланку Кастильскую вмешаться. "Она, движимая естественной для женщин стремительностью и движимая лишь первым порывом гнева, немедленно приказала городскому прево и некоторым из его стражников немедленно вооружиться и без пощады наказать виновных в этих актах насилия", — пишет Матвей Парижский. Другими словами, Бланка послала нескольких сержантов восстановить порядок, что они энергично и сделали, убив двоих и нескольких ранив. Для магистров это было слишком: "Это беззаконие, — говорили они, — что такой незначительный предлог был использован, чтобы обратить беспорядок, приписываемый лишь нескольким жалким и презренным клирикам, во вред всему Университету. Именно тот, кто совершил проступок, должен понести наказание". Бланка, поддерживаемая легатом, осталась непоколебимой. И Университет объявил забастовку. 27 марта магистры выдвинули ультиматум: если они не добьются возмещения ущерба в течение месяца после Пасхи, они покинут Париж и будут преподавать в другом месте. Бланка не сдалась, и начался исход учителей и учеников из Парижа.

Началось испытание на прочность характеров. Распространялись непристойные памфлеты о Бланке Кастильской, "шлюхе легата"; другие интеллектуальные центры попытались воспользоваться оттоком парижских преподавателей. "Приезжайте в Оксфорд", — зазывал их Генрих III; "В Нант", — предлагал Пьер Моклерк; "В Тулузу", — настаивал Раймунд VII. Власти Тулузы распространяли листовки, в которых рассказывали о преимуществах своего города: Аристотель, который запрещен в Париже, разрешен у нас, а тулузские женщины очень красивы. Но большинство преподавателей перебрались в Анжер и особенно в Орлеан.

В самом Париже некоторые воспользовались этим исходом. Канцлер Нотр-Дам, Филипп де Грев, осудил магистров университета, которых в своей проповеди назвал "бойцовыми петухами"; епископ высказался за возвращение монахов-учителей в Сент-Катрин-де-ла-Кутюр, а Бланка выделила 300 ливров на строительство их церкви. В первую очередь от кризиса выиграли доминиканцы с улицы Сен-Жак, которых поддерживала регент. 1229 год ознаменовался началом проникновения нищенствующих монашеских орденов в Университет, что впоследствии станет причиной серьезных конфликтов между монахами и светскими священниками. Нищенствующие монахи завладели тремя кафедрами теологии: двумя доминиканцы и одной у францисканцы.

Однако Папа начал беспокоиться. Он был покровителем Университета и опасался, что его распад ослабит богословские исследования главного интеллектуального центра христианства. 24 ноября он направил Бланке и Людовику довольно откровенное письмо, в котором напомнил им о незаменимой роли Университета в борьбе с ересью. Он порицал епископа Парижа и, игнорируя аргументы посланников Бланки, Гийома д'Осерра и Этьена Баутеля, поручил трем своим представителям, епископу Ле-Мана Морису, магистру Жану, архидиакону Шалона, и магистру Адаму де Шамбли, найти компромисс.

Но процесс затянулся. К концу 1229 года ничего не было решено. 2 апреля 1230 года Папа вновь выразил свое недовольство и попросил магистров прислать делегатов, а епископ Гийом Овернский с канцлером также отправились в Рим, к ним присоединился и легат. Только через год, в апреле 1231 года, было достигнуто соглашение. Судебные привилегии Университета, дарованные Филиппом Августом, были возобновлены; король выплатил компенсацию за насилие, совершенное его сержантами; буржуа были подвергнуты штрафам за приставания к студентам; епископ Парижа, аббаты Сен-Женевьев и Сен-Жермен-де-Пре, каноники капитула Сен-Марсель поклялись не причинять больше вреда членам Университета, которым было дано право на забастовку, если через пятнадцать дней после убийства одного из них виновные не будут наказаны. Наконец, была назначена комиссия из двух магистров и двух буржуа для проверки соблюдения порядка налогообложения арендной платы за комнаты для студентов. Папская булла Parens scientiarum от апреля 1231 года стала своего рода уставом Университета, и мало-помалу магистры и студенты возвратились в Париж.

Эти меры были дезавуированием непримиримого отношения Бланки Кастильской к Университету. Ее имя нигде не появляется на заключительных этапах переговоров, и в своей Chronique universelle (Всеобщей хронике), написанной в конце XIII века, монах из Сен-Дени Гийом де Нанжи ставит молодому королю в заслугу то, что он понял важность Университета для своей столицы и заставил буржуа уступить магистрам, чтобы облегчить их возвращение. Он ни разу не упоминает о роли Бланки в этой истории:

Интерпретация Гийома де Нанжи вызывает большие подозрения. Он писал свою хронику примерно через 60 лет после событий, во время процесса канонизации Людовика IX, и, естественно, был склонен превозносить действия последнего, хотя на момент событий королю было всего 19 лет и он никогда не отличался любовью к философии. Тем не менее, отсутствие в тексте Бланки Кастильской вызывает беспокойство. Она не только исчезла из писем Григория IX, который теперь обращался только к королю в по поводу университетской ссоры, но и из актов канцелярии: ее имя упоминается только в 4 актах из 44 в 1229 году, в 7 из 45 в 1230 году, только в одном в 1231 году и ни в одном в 1233 году. Только хронисты, особенно иностранные, такие как англичанин Матвей Парижский, все еще говорят о ней и отмечают ее борьбу с баронами. Такое впечатление, что члены королевского Совета, встревоженные ее авторитарной и непримиримой позицией в университетском кризисе, не допустили ее к переговорам. Разве что она сама, не одобряя их чрезмерного потворства требованиям Папы и магистров, добровольно отошла в сторону с определенного момента. Мы не знаем.

Восстание баронов в 1230–1231 годах и победа Бланки

Однако несомненно она оставалась на переднем крае борьбы с баронами, в условиях противостояния, которые больше соответствовали ее энергичному характеру. Однако отношения между королевской властью и баронами с 1229 по 1231 год настолько сложны и запутаны, что составить четкий и упорядоченный отчет практически невозможно. Различные коалиции постоянно образовывались и распадались, дробились, вновь собирались, заключали союзы и противостояли друг другу, причем не только бароны, но и интервенты-англичане, которые пытались воспользоваться волнениями для захвата территорий. Анархия была такова, что мы уже не знаем, кто против кого и по какой причине выступал, а хронология событий очень неопределенна; хронисты противоречат друг другу, а историки находятся в растерянности. Каждый дает свою версию, с обманчивой уверенностью, и читатель, полностью растерянный после прочтения двух страниц, находит в каждой книге свою версию событий. Сами участники временами выглядят так, будто не знают, куда им обратиться и кто их друг. Мы не претендуем на то, что можем навести порядок в этом хаосе, и представленный нами отчет — это скорее попытка упростить и примирить различные источники.

Именно Пьер Моклерк вновь дал сигнал к восстанию. В октябре 1229 года он отправился в Англию, принес оммаж Генриху III в Портсмуте и послал вызов французскому королю. Вызванный на суд Людовиком и Бланкой в конце декабря в Мелён, он не явился. Король конфисковал герцогство Бретань и созвал феодальное ополчение на январь 1230 г. Тогда бароны продемонстрировали свою поддержку Пьеру Моклерку, прислав лишь очень небольшое количество людей, за исключением Тибо Шампанского, который таким образом отмежевался от своих коллег.

Бланка и ее сын возглавили имеющиеся войска и провели энергичную кампанию на западе, взяв Анжер, Боже и Бофор, а также осадили замок Беллем, который Пьер Моклерк укрепил и очистил подступы к нему, сжег соседнюю деревню. Бланка сама руководила осадой в компании маршала Клемана, реквизировала балки и камни из разрушенных домов для изготовления осадных машин и снарядов и награждала добровольцев, которые рубили дрова и разводили большие костры для обогрева войск. Беллем капитулировал, как и замок Перрьер, а бальи Жизора Жан де Винь заставил капитулировать сеньора Ла-Хайе-Пайнеля в области Авранш.

Положение Пьера Моклерка стало критическим, и он призвал короля Англии, который вернул ему графство Ричмонд, вмешаться в ситуацию. Генрих III, которому Людовик IX в очередной раз отказал в возвращении ему Нормандии, начал подготовку: в Портсмуте было собрано 230 кораблей с оружием, снаряжением, припасами и около 5.000 солдат, включая несколько сотен рыцарей. 3 мая 1230 года он высадился в Сен-Мало. Но Генрих III действовал не слишком быстро. Вместо того чтобы отправиться на восток, чтобы встретиться с небольшой армией Бланки и Людовика, он направился в Нант, где объединился с Пьером Моклерком и принял оммаж от некоторых бретонских и пуатевинских дворян.

Воспользовавшись его инертностью, Бланка Кастильская перегруппировала свои силы. Угроза английского вторжения заставила многих великих вассалов отказаться от восстания и перейти на сторону регента. С ними она продвинулась до Клиссона, в нескольких километрах от Нанта, а в июне провела собрание в Ансени, участники которого подписали декларацию против Пьера Моклерка. Среди них были Тибо Шампанский, Ферран Фландрский, Амори де Монфор, Ги де Невер, Этьен де Сансер, Андре де Витри, графы Блуа, Шартра, Руси и Вандома, Гийом Корнут, Матье де Монморанси, Жан де Бомон, сеньоры Ауденарда и Бетюна, а также Гуго де Лузиньян, граф Ла Марш. Присутствие последнего было особенно важно, поскольку его жена, Изабелла Ангулемская, была матерью Генриха III. Она была злейшим врагом своего сына с тех пор, как ее отстранили от регентства в Англии. Гуго и Изабелла планировали женить своего наследника на дочери Бланки, Изабелле. Бланка Кастильская согласилась заплатить большую сумму, чтобы обеспечить их сотрудничество, и обе стороны поклялись на реликвиях соблюдать соглашение. Коннетабль Матье де Монморанси согласился принести присягу от имени короля и его матери. Это была простая предосторожность со стороны Бланки.

Благодаря этой поддержке она вынудила Генриха III и Пьера Моклерка отступить. 1 июля Генрих перешел Луару и двинулся маршем на Бордо, но его войска не были мотивированы; командиры веселились "как на Рождество"; а вскоре начались болезни; Генрих и его брат Ричард пострадали сами. Они вернулись в Нант в начале сентября, а король вернулся в Англию в октябре.

Когда опасность на западе миновала, Бланка и Людовик обратили свое внимание на восток, где Тибо IV Шампанский находился в критической ситуации под угрозой двойного наступления со стороны мятежных баронов. У последних было много претензий к нему. Они презирали "Трувера", неуклюжего парня с "толстым и раздутым животом", как выразился граф Суассон, который писал стихи и строил глазки регенту. Они не простили ему того, что он предал их дело ради поддержки "верного друга", а некоторые имели более конкретные причины для ненависти к нему, например, герцог Бургундский Гуго IV, который женился на дочери графа Дрё по его совету, что привело к невероятным ссорам, в результате которых архиепископ Лиона был взят в заложники и освобожден графом Барским. Переплетение фьефов между графством Шампань, герцогством Лотарингия и графством Бар приводило к постоянным спорам. Легитимность графа Шампанского была даже оспорена путем поддержки прав Алисы Кипрской, дочери дяди Тибо, на которой Пьер Моклерк, всегда находившийся в поиске богатых наследниц, хотел бы жениться: у него была Бретань, он упустил Фландрию; и если бы он смог заполучить Шампань, это было бы хорошей компенсацией. К несчастью для него, Папа выступил против этого и объявил Алису незаконнорожденной. А поскольку в то же время тайный проект брака между Иоландой, дочерью Пьера Моклера, и Тибо Шампанским был раскрыт и запрещен королем, у графа Бретани больше не было причин щадить Тибо.

В то время как герцог Бургундский и граф Бар продвигались на восток, опустошая страну, Филипп Юрпель атаковал в северном направлении. К счастью для Тибо, союзники не ладили: герцог Лотарингский угрожал графу Барскому, а на севере граф Фландрии Ферран вторгся в земли Филиппа Юрпеля и его вассала графа Гина, что вынудило Юрпеля отступить. Однако атаки возобновились, но рассказы хронистов от этом периоде настолько неясны, что трудно понять, произошло ли все это за два года (1229 и 1230) или только в 1230 г. Юрпель, Ангерран де Куси, Шатильон и граф Ретеля повели наступление на Шампань с севера, герцог Бургундский — с юга, а граф Бар — с востока. Но Ферран снова выступил против Юрпеля, а 4 августа граф Бар заключил перемирие с Тибо, что не помешало другим северным и бургундским союзникам объединить усилия. Для Тибо единственная надежда теперь заключалась в королевском вмешательстве.

Это стало возможным благодаря бездействию Генриха III, который в тот момент, возвращаясь из Бордо, как мы только что видели, имел только армию, пораженную болезнями. Поэтому Бланка и Людовик смогли отправиться в Шампань, где произошло напряженное противостояние между Бланкой и баронами. Регентша приказала им отказаться от нападок на Тибо; они дерзко ответили, что странно видеть женщину, защищающую убийцу своего мужа, и попросили ее позволить им свести счеты с Тибо, который должен уступить место законной графине Алисе Кипрской. Бланка ответила, что Папа объявил ее незаконнорожденной, и что любое нападение на Тибо будет считаться нападением на короля.

Этот аргумент заставил некоторых поколебаться, в частности Филиппа Юрпеля, который решил сложить оружие, заявив, что "лучше отказаться от безумия, чем продолжать безумие". Это было мудрым решением. Было заключено перемирие, и в сентябре в Компьене Юрпель заключил мир с королем, который пошел на то, чтобы возместить ему ущерб, нанесенный фламандцами графству Булонь. Остальным оставалось только последовать за ним. Бароны делали это тем более охотно, что им были обещаны большие компенсации. Так Тибо выплатил большие суммы графу Ретельскому и сеньору де Куси, а также 3.000 ливров архиепископу Лионскому, которого он похитил. Все собрались в Мелёне в декабре 1230 года для общего примирения.

Ну, почти все. Ведь оставался еще Пьер Моклерк, который чувствовал себя преданным и одиноким на западе. Генрих III уехал в октябре, так ничего и не сделав, а теперь союзники заключили мир с королем. И все же он упорствует в своем бунте. С ним по-прежнему было 500 человек, включая Ранульфа, графа Честер и Уильяма Маршала, которых Генрих III оставил в Бретани, и несколько вассалов. Вместе с ними весной 1231 года он отправился в Нижнюю Нормандию и Мэн. В июне Бланка и Людовик созвали королевскую армию в Венсен и двинулись на Лаваль. Пьеру Моклерку пришлось 4 июля заключить трехлетнее перемирие в Сент-Обен-дю-Кормье.

Восстание было подавлено, и заслуга в этом принадлежала в основном Бланке Кастильской, ее энергии, быстрым решениям и здравому смыслу. Она принимала участие во всех военных экспедициях, при этом ей удавалось свести боевые действия к минимуму с присущим ей сочетанием твердости и открытости. Разумеется, этот метод был весьма дорогостоящим для королевской казны, поскольку на компенсацию не жалели средств. Типичным является случай с графом Ла Марш, который был награжден ежегодной рентой в 800 ливров… за то, что ничего не сделал, то есть не сделал плохого, не присоединившись к мятежникам. Эта дорогостоящая политика окупилась в дипломатическом плане: бароны успокоились, и Бланка даже санкционировала, в марте 1231 года, возвращение графа Понтье, Симона де Даммартена, брата Рено де Даммартена, сосланного после Бувина, уточнив, что он может выдавать замуж своих дочерях только с согласия короля. Роберт де Куртенэ под гарантии получил разрешение на укрепление своего города Шато-Ренар. Что касается Филиппа Юрпеля, то он оставался верным королю до своей случайной смерти во время турнира в начале 1234 года. Его вдова, Матильда Булоньская, племянница Симона де Даммартена, и его дочь и наследница Жанна могли вступать в брак только с королевского согласия. Победа короля была материализована одним из самых внушительных сооружений XIII века: замком Анже, построенным в этом городе, перешедшем от Пьера Моклерка, с его семнадцатью 40-метровыми башнями, которые производят впечатление и сегодня. Построенный менее чем за десять лет, он примыкает к стене, которая окружает город по обе стороны Мэна. Это ясно означало, что Анжу теперь вне досягаемости графа Бретани.

1232–1233: королевское правосудие против епископального правосудия

Последующие годы были более спокойными. Тибо Шампанский даже примирился с баронами с разрешения — можно сказать, с благословения — королевской власти, которая внимательно следила за матримониальными маневрами вассалов. Положение графа Шампанского значительно укрепилось, и Бланка Кастильская воспользовалась этим. Так, в 1234 году Алиса Кипрская окончательно отказалась от своих прав на Шампань в обмен на выплату 40.000 ливров и ежегодной ренты в размере 2.000 ливров. Сумма была настолько огромной, что Тибо пришлось обратиться за помощью к Бланке, которая согласилась заплатить в обмен на уступку графств Блуа, Шартр, Сансер и виконтства Шатоден. Королевские владения расширились, а Тибо избавился от серьезной угрозы. В марте 1233 года он женился на дочери Аршамбо де Бурбона, что позволило ему стабилизировать южную границу Шампани против герцога Бургундского. В июле 1234 года, после смерти своего дяди, короля Наварры Санчо, брата его матери, он унаследовал это пиренейское королевство, которое давало ему титул, доход и возможность вмешательства в дела Юга.

Эта передышка позволила королевской власти проявить интерес к тому, что происходило на Востоке, в Священной Римской империи. В мае-июне 1232 года было достигнуто соглашение между Людовиком IX и императором Фридрихом II. Последний обещал пресекать антифранцузские интриги короля Англии. Оба государя поклялись друг другу в верности и помощи; они запретили своим вассалам вступать в частные войны. В то время Фридрих II, находясь в состоянии конфликта с Папой и ломбардскими городами, нуждался в поддержке или, по крайней мере, в нейтралитете короля Франции. Женившись на Изабелле де Бриенн и приняв титул короля Иерусалима, он отправился в крестовый поход в 1228 году, после долгих проволочек, которые привели к отлучению его от церкви. В феврале 1229 года по соглашению с египетским султаном аль-Камилем он добился возвращения на десять лет Иерусалима, Вифлеема, Назарета и верхней Галилеи, что стало неприятным сюрпризом для Папы: отлученный от церкви император и поклонник восточных утонченностей, который за несколько дней путем дружеских переговоров получал то, что несколько добрых христианских государей, благословленных Святым Престолом, не смогли отвоевать после многих лет священной войны; это настоящее предательство крестоносного духа, который подразумевал страдания, смерть, усилия, молитвы, лишения, покаяние, борьбу и, если возможно, мученичество. Поэтому, когда стало известно, что император побратался с султаном, что в Иерусалиме мусульмане и христиане делят Святые места, и что, по словам Макризо, Фридрих II сказал, что он "пришел послушать призыв муэдзина ночью", Папа пришел в ужас, и, в довершение всего, наложил запрет на посещение Святого города. Возвращение Иерусалима перевернуло все апокалиптические планы пророков конца времен, которые в то время бродили по христианскому миру, таких как Жак де Витри. Все задавались вопросом, был ли Фридрих II императором последних дней, спасителем, чей приход предвещал тысячелетие счастья, или самим Антихристом?

На данный момент Людовик IX и его мать, похоже, не хотели ввязываться в конфликт между Папой и императором, между Христом и Антихристом: у них было достаточно дел с архиепископом Руана Тибо Амьенским, который выступал против предполагаемого посягательства королевской власти на епископальное правосудие. Первая стычка произошла в 1227 году из-за леса Лувье, как мы уже видели. В 1232 году Тибо сменил Морис дю Ман, который был столь же непримирим. Суть спора заключалась в статусе мирской собственности епархий: для королевской власти они были фьефами и, следовательно, подлежали королевскому правосудию, тогда как для Мориса и многих епископов регарии, то есть территории, присоединенные к епископским владениям, были собственностью, подлежащей только епископскому правосудию. Дальнейшие столкновения заставили архиепископа принять в 1233 году впечатляющую меру: архиепархия Руана была подведена под интердикт; изображения Богородицы были сняты с алтарей, поставлены на землю и окружены кустарником, чтобы поразить воображение верующих. В то же время Морис обратился к Папе, который согласился с ним и написал Бланке, Гийому Корнуту, Гийому Шартрскому и Бартелеми де Руа, попросив их оказать давление на короля, и назначил трех арбитров: епископов Парижа и Санлиса, а также архидиакона Парижа. Поскольку ничего не произошло, Папа снова написал королю, Бланке, советникам, цистерцианским аббатам Понтиньи и Савиньи, настоятелю доминиканцев Парижа и епископу Турне. В то же время, в 1233 году, архиепископ и король разошлись во мнениях относительно избрания настоятельницы монастыря в Монтивилье, и архиепископ отлучил некоторых монахинь от церкви. Напряжение спало само собой, без решения основного вопроса, с приходом более сговорчивых деятелей в епископат Руана: Пьера де Коллемеццо, затем Эда Клемана, аббат Сен-Дени, и, наконец, францисканца Эда Риго.

Но пока тушили пожар в Руане, другой разгорелся в Бове, где епископ Милон де Нанте воспротивился назначению мэра королем. Дело началось еще в 1232 году. Мэр должен был выбираться епископом из двух кандидатов: одного выдвигали populares — цеховые люди, другого — majores — бюргеры и финансисты. Не видя согласия между двумя группами горожан, король вмешался и назначил мэром Бове буржуа из Санлиса. В результате чего, в январе 1233 года, в городе произошли беспорядки, приведшие к несколькими смертям. Бланка и ее сын отправились в Бове и встретились с епископом в Бресле. Милон заявил, что король не имеет права вмешиваться в это дело, которое находится в юрисдикции епископа. "Вы увидите, что я сделаю", — ответил Людовик, и арестовал нескольких руководителей бунта, разрушил их дома, а 1.500 жителей отправил в Париж, где их заперли в тюрьмы; он потребовал от епископа 800 ливров за право постоя, тогда как епископ ежегодно платил 100 ливров, чтобы быть освобожденным от этого права. Поскольку Милон не мог заплатить, король конфисковал его имущество, включая вино из его погребов, которое было выставлено на продажу на рыночной площади.

Такое было невыносимо! Епископ обратился с жалобами к архиепископу Реймса, к другим епископам и к Папе. Затем последний написал Бланке Кастильской письмо с просьбой "побуждать ее сына короля Людовика к заключению мира с церковью Бове". Затем Бланка вызвала Милона, который отказался отвечать. Менестрель из Реймса реконструирует — если только не придумывает — напряженный диалог между епископом и регентом:

Твердость королевы также встретила противодействие со стороны церковных властей. Церковный собор в Нуайоне в феврале 1233 года наложил интердикт на всю архиепархию Реймса. Только епископы Санлиса, Адам де Шамбли и Нуайона, племянник Бартелеми де Руа, отказались применить это решение. Затем Милон отправился в Рим, чтобы отстаивать свою правоту, но умер по дороге в сентябре 1234 года. Его преемник, Жоффруа, продолжал борьбу, поддерживаемый архиепископами Реймса и Тура, а великие вассалы короля, собравшиеся в Сен-Дени в сентябре 1235 года, встали на сторону государя и подписали письмо к Папе, в котором заявили, что епископальные права являются предметом мирского правосудия. Папа выразил протест, назначил посредника, пригрозил отлучить короля от церкви и написал Бланке письмо, в котором просил ее образумить сына. Ничего не помогло, и снова кризис постепенно сошел на нет, не найдя завершения, внимание было отвлечено на другие проблемы.

В этом показательном случае Людовик IX и его мать заняли одинаковую бескомпромиссную позицию. Может даже показаться, что король был более строгим, чем Бланк, и что репрессивные меры в самом начале были скорее делом рук этого молодого человека, который неловко пытался самоутвердиться с помощью чрезмерных решений, что не соответствовало более гибкой политике, которую обычно проводила Бланка Кастильская. Письма Папы, в которых он просит ее повлиять сына, указывают в этом направлении. Следует ли рассматривать это как проявление независимости со стороны Людовика, который в 1234 году, в возрасте 20 лет, женился на Маргарите Прованской и стремился освободиться от материнской опеки?

Брак Людовика (27 мая 1234 года)

Это закономерный вопрос, поскольку, хотя официального возраста совершеннолетия для большинства французских королей не существовало, необычно видеть 20-летнего государя, который, выражаясь разговорным языком, все еще держался за юбку своей матери. Однако до сих пор, похоже, так и было. Правда, официальные акты издавались от имени короля, но это было чистой формальностью и не указывает на то, как принимались решения. Хроники не позволяют нам провести различие между королевой и ее сыном в отношении государственных дел, и тот факт, что они постоянно были связаны, скорее свидетельствует о первостепенной роли Бланк: если бы это было не так, она бы не упоминалась. Если бы король действительно принял решение самостоятельно, то упоминание о присутствии его матери было бы неоправданным. Не было бы оправдания ни жестокости нападений баронов на нее, ни письмам, адресованным лично ей, в которых ее просили использовать свое влияние на сына. Даже при ведении военных действий она лично присутствовала в армии. Ее авторитарный характер получил возможность свободно проявляться после смерти Людовика VIII. Она привыкла повелевать и как мать, и как королева. Людовик IX как бы задыхался от вездесущности своей матери, и было бы нормально, если бы он начал проявлять стремление к единоличному правлению.

Будучи властной матерью, Бланка Кастильская, вероятно, с тревогой относилась к будущей женитьбе своего сына. Но как королева она понимала, что пришло время найти ему супругу, чтобы обеспечить продолжение династии. И очевидно, что выбор сделала именно она, даже если по мнению некоторых историков она лишь следовала совету Папы. В Chronique de Saint-Denis (Хронике Сен-Дени) просто говорится, что "королю посоветовали взять жену, которая продлит его род и сможет управлять королевством после его смерти". Но чей это был совет? Для Гийома де Сен-Патюса ответ ясен: "Когда он был молод, милостив и приветлив, по предусмотрительности своей матери и мудрых людей королевства Франция, он взял в жены старшую дочь графа Прованса, мадам Маргариту". А Филипп Муске еще более категоричен: "Король Франции Людовик… хотел, чтобы его бароны выбрали ему любезную жену и женили его так, чтобы это одобрила его мать. И она сказала, что к нему следует послать дочь графа Прованского, ибо она была такого происхождения, что между двумя морями, говорили знавшие ее, нет женщины красивее и обходительнее".

На самом деле, выбор Маргариты Прованской кажется самоочевидным. Граф Прованса Раймунд Беренгар V, находившийся у власти с 1209 года, контролировал стратегически важные территории на левом берегу Роны, между графством Тулузским, где шла охота на еретиков, и итальянскими землями Священной Римской империи; графство имело выход к Средиземному морю через порт Марсель, и привлекало внимание Капетингов после приобретения сенешальств Бокер и Каркассон, с портом Сен-Жиль, а вскоре и Эг-Морт. Союз с графом Прованса был одновременно средством продвижения на юг, где Альфонс, брат короля, должен был жениться на наследнице графства Тулузского, и средством отторжения этого региона от англичан. У Раймунда Беренгара было четыре дочери, еще, конечно, юных, поскольку старшей было всего 13 лет, но уже очень желанных: две (Маргарита и Беатриса) вышли замуж за короля Франции и его брата Карла, а две (Алиенора и Санча) — за короля Англии и его брата Ричарда.

Поэтому Бланка положила глаз на старшую, 13-летнюю Маргариту. Она состояла в четвертой степени родства с королем, и Папа 2 января 1234 года дал разрешение на этот брак по причине "настоятельной необходимости и очевидной полезности" союза, который идеально подходил ей, поскольку обеспечивал защиту графа Прованса Капетингами как от ереси, так и от императора. В том же документе Папа предоставил Бланке Кастильской и Людовику IX исключительную привилегию: их церковь не могла быть подвергнута интердикту без специального разрешения Папы. Поэтому выбор Маргариты не стал неожиданностью; возможно, он уже был сделан ранее, поскольку Гийом де Пюйорен сообщает, что в 1233 году король попросил своего посланника Жиля де Флаги встретиться с графом и его дочерью. В любом случае, нет никаких оснований утверждать, как это делает Жерар Сивери, биограф Бланки, что "ее заставили", и что она согласилась лишь "неохотно". Может, у нее был кто-то другой на примете? Трудно представить себе более завидного жениха. Более того, Папа в булле о разрешении на этот брак заявил, что он согласился на это только по личной просьбе Бланки Кастильской, и она сделала все возможное, чтобы сгладить любые препятствия, добившись от Раймунда Беренгара и Раймунда VII Тулузского, согласия на передачу всех своих будущих споров на арбитраж французского суда.

Переговоры об условиях брака состоялись в начале 1234 года. Граф Прованса обещал выплатить 8.000 серебряных марок в течение 5 лет в качестве приданого Маргариты и заложить замок Тараскон. 2.000 марок подлежали немедленной выплате, и графу пришлось занять их у архиепископа Экса. Остальная сумма так никогда и не была выплачены. Церемония бракосочетания должна была состояться в соборе города Санс, до которого легко было добраться как из Прованса, так и из Парижа, и архиепископом которого был Готье Корнут. Последний был отправлен с Жаном де Несле для улаживания последних деталей. Маргарита в сопровождении своего дяди Гийома де Савуа, епископа Валанса, прибыла в Санс в мае 1234 года, а свадьба была отпразднована в субботу 27 мая.

На свадьбе собралась блестящая компания. Бланку Кастильскую и ее сыновей Роберта и Альфонса окружали несколько великих вассалов: герцог Бургундский Гуго IV, граф Ла Марш Гуго де Лузиньян, сир Аршамбо де Бурбон, граф Тулузский Раймунд VII, граф Фореза Ги, графини Жанна Фландрская и Матильда д'Артуа, архиепископ Тура, епископы Шартра, Осера, Мо, Орлеана, Парижа, Труа, аббаты и, конечно, все великие придворные чины, а также Альфонсо Португальский, будущий король Альфонсо III. Сама свадьба праздновалась, как обычно, на улице, перед собором, и за ней последовала торжественная месса. Здесь вельможами были продемонстрированы прекрасные наряды, драгоценности и украшения, которые также был использованы на следующий день, 28 мая, во время коронации королевы. Для этого случая Бланка изготовила корону меньшего размера, приспособленную к маленькой головке Маргариты. И, наконец, все завершилось банкетом с менестрелями и музыкантами. Все это стоило королевской казне 2.526 ливров, включая 58 ливров за корону, 98 ливров за хлеб, 307 ливров за вино, 667 ливров за посуду, 50 ливров за свечи…

По словам самой Маргариты, брачная ночь была не очень волнующей. Вскоре 13-летняя девочка поняла, что попала в постель святого. Много позже она призналась в этом своему духовнику, Гийому де Сен-Патюсу, который на процессе по канонизации короля сообщил: "Когда благословенный король был с ней, по совету великого ангела Тобиаса, прежде чем прикоснуться к ней, он три ночи предавался молитве и научил ее делать то же самое, о чем королева потом вспоминала". О Маргарите говорят, что она была красива, как и ее сестры, но это ритуальная похвала принцессам, точность которой нельзя гарантировать. Впрочем какая разница, ведь, как говорит Гийом де Нанжи, король женится "не для блуда, а для деторождения". Хотя рождения первого ребенка, в июле 1240 года, девочки, Бланки, пришлось ждать шесть лет, и люди даже начали беспокоиться. Но как только процесс пошел, серия оказалась впечатляющей: 11 детей за двадцать лет.

Отношения между Людовиком и Маргаритой поначалу были прекрасными, но позже стали более сдержанными. По словам королевы, отношение мужа к ней было изменчивым, смущающим. Она называет его "назойливым". Чрезмерная набожность Людовика, фактически фанатизм, не способствовала процветанию гармонии этой пары. Маргарита, со своей стороны, была авторитарной, и ее отношения с Бланкой Кастильской быстро стали напряженными. Классическая ревность между женой и свекровью усугублялась сильным характером обеих женщин.

Однако никаких изменений в правительстве не произошло. Королю 20 лет, он женат, но нет никаких признаков разницы между ним и его матерью в ведении политики. Нет никакой передачи власти, никаких признаков признания "старшинства" Людовика IX. По мнению Жака Ле Гоффа, "Бланк Кастильская так хорошо управляла во время юности своего сына и, похоже, так полюбила власть, пользуясь не только поддержкой своих советников, но и согласием сильных мира сего, что продлила свою опеку над сыном и королевством". По мнению историка, «безвыходно сложилась необычная ситуация: своего рода фактическое "соправление" Людовика и его матерью. Неравное "соправление" …но молчаливо разделяемое». События последующего периода подтверждают этот диагноз.