Божья коровка

Глава 8

Как-то незаметно у Бориса появились деньги. Не сказать, чтоб много, но копейки больше не считал. Получал зарплату, выплатили премию, опекун исправно погашал долг. Неплохой доход давало и шитье. На еду он денег тратил мало: подруги приносили мясо, масло, сыр и колбасу. Что-то покупали, что-то доставалось им бесплатно. Сам Борис не экономил и свой вклад в питание вносил. Покупал хлеб, муку и крупы, овощи, чай с сахаром и другой фасованный товар, в который входила и импортная курица. Подругам очень нравилось, как Борис запекал тушку в духовке, нафаршировав блинами, гречкой или рисом. Варил щи, рассольник, суп с мясом. Подруги ели и хвалили. Готовили и сами, но только в выходные — в свои и по воскресеньям. После смены в магазине у них на это не было ни желания, ни сил. Тяжелая работа в гастрономе.

А еще они стирали, согнувшись в ванной над доской. Смотреть на это было жалко, Борис подумал и купил стиральную машину. Называлась она «Волга-6». Представляла собой стальную бочку с барабаном. Внутрь закладывалось белье, сверху заливали воду из ведра (никакого подключения к водопроводу) и бросали измельченное на терке мыло. Поворачивалась ручка таймера, и машина начинала стирку. После завершения поверх бочки устанавливалось приспособление на ножках из резиновых валков и ручкой типа «кривой стартер». Белье между валками отжимали и складывали в тазик, грязную воду из машины спускали через специальный шланг в ведро или — в унитаз. Также полоскали. Хрень, конечно, еще та, но подруги просто восторгались — не руками о стиральную доску тереть. И еще они хотели телевизор. Покупать его Борис не собирался — дорогой, оформил напрокат. 5 рублей в месяц — небольшие деньги. С стиралкой, к слову, помогла директор — просто так пойти в магазин и купить ее было невозможно, очередь стояла.

Телевизор Борис определил на кухню, поставив на кронштейн, прикрученный к стене. Где взял? На заводе сделали. У дяди Миши были там знакомые, за бутылку кронштейн сварили и покрасили. Но с креплением к стене пришлось помучиться. Перфораторов с ударными дрелями здесь не наблюдалось. Пришлось бить дырки пробойником, вставлять в них деревянные пробки (дюбеля в СССР отсутствовали как класс) и вворачивать шурупы отверткой. Справился. Подключать к антенне не пришлось, телевизор брал сигнал на комнатную. Теперь подруги по одной или вместе пялились в экран, не мешая Боре шить или рисовать. Свой проявившийся талант он постоянно развивал, исчеркивая альбомы, которые покупал в отделе канцтоваров ГУМа. Подруги давно обзавелись своими портретами, но Боря продолжал их рисовать — других натурщиц не имелось.

Незаметно промелькнуло лето. Борис работал, рисовал, порою шил, когда были заказы. Сумочки его пошли в народ. Занимался этим он и в выходные — ну, а чем еще? Иногда его вытаскивали в кино — Аня или Клава, или обе вместе. Боря соглашался неохотно. Лучшие советские фильмы этого периода он смотрел по телевизору — ту же «Свадьбу в Малиновке», «Вий» или «Войну и мир», но не скажешь этого подругам. Некоторые фильмы он совсем не понимал, например, «Журналист», которым сильно восторгались в прессе и по телевизору.[70] О чем это вообще? Московский хлыщ приезжает в глубинку, встречает там рабочую девушку, в которую, вроде как влюбляется, но та не отвечает взаимностью. Борис на ее месте тоже б не ответил. Связать жизнь с этим чмошником? Разве он мужик? Пидарас какой-то… Но подруги восторгались. Видимо, им грела сердце история девушки, в которую влюбился принц из Москвы. «Золушка» советского разлива…

Летом Бориса нашел военкомат. Принесли повестку, и он отправился в гости к военному ведомству. В кабинете, номер которого значился в повестке, его принял хмурый капитан:

— Так, Коровка, — заявил, рассмотрев документы Бориса. — Что за хрень творится? 18 лет, а у тебя ни военного билета, ни приписного свидетельства. Почему здесь, — он ткнул пальцем в паспорт, — значится, что ты не военнообязанный?

— В детстве я болел, — пояснил Борис.

— А сейчас?

— Выздоровел. Медицинская комиссия подтвердит. Я ведь грузчиком работаю, — добавил он, уловив сомнение во взгляде офицера. — Ящики, мешки таскаю. Не было б здоровья, кто бы меня взял?

— Хм… — офицер задумался. — Образование какое?

— Десять классов.

— Комсомолец?

— Да.

— Вправду хрень, — пришел к выводу капитан. — Где-то мы не досмотрели. На комиссию тебя направлю. Если подтвердит, что годен к строевой, осенью отправишься служить. Или ты в студенты собираешься?

— Нет, — сказал Борис. — Послужу сначала.

— Это правильно, — одобрил капитан.

Медицинскую комиссию Борис прошел со свистом. Психдиспансер подтвердил, что он у них не значится, поликлиника — что здоровье у него нормальное. Взвесили, измерили, пощупали мошонку, написали заключение, и Борису выдали военный билет. С ним он сходил в паспортный стол, где спустя две недели получил новый паспорт с отметкой, что теперь военнообязанный. А еще отнес в военкомат две характеристики — с места работы и комсомольскую. Перед этим их, конечно, прочитал. Написали от души, оставалось только непонятным, почему он до сих пор без ордена, или на худой конец — медали? Боря посмеялся, даже не подумав, что этим двум бумажкам предстоит сыграть большую роль в его судьбе.

В сентябре он получил новую повестку. Удивленный — до призыва больше месяца, он пришел в военкомат. Его снова принял капитан, но не прежний, а другой — незнакомый и немолодой. На кителе — зеленые петлицы и такого же цвета просвет на погонах.

— Значит так, Борис, — начал он беседу, предложив присесть призывнику. — Посмотрел я твое дело. Парень ты рабочий, комсомолец, образованный опять же. Десять классов — это нам годится. Прочитал твои характеристики — редко такие встретишь. Ты слыхал про пограничные войска?

— Да, — ответил Боря.

— Служба непростая, но весьма почетная, — продолжил капитан. — Не каждому дано право ступать по последним метрам советской земли. Ты подходишь. Как, согласен?

— Да, — сказал Борис. — Где служить придется?

— Призовут — узнаешь, — хмыкнул капитан. — Лишь одно скажу: далеко от дома. Не пугает?

— Нет, — Борис пожал плечами. — Здесь меня никто не ждет. Мама умерла, а отца я не имею. В смысле был, конечно, только в метрике в графе «отец» стоит прочерк. Сирота я.

— Знаю, — офицер кивнул. — Здесь написано, — ткнул он пальцем в дело. Девушкой не обзавелся?

— Не успел. Да и рано мне.

— После службы заведешь, — успокоил капитан. — Пограничников девчата любят, потому что они настоящие мужчины.

Тем и завершилось собеседование. Насчет девушек Борис нисколько не соврал — его шведская семья распалась в сентябре. Первой упорхнула Клава.

— Замуж выхожу, — огорошила любовника. — Отнесли в ЗАГС заявление. В октябре распишемся.

— Кто он? — выдавил Борис. Новость поразила. Не сказать, чтоб он влюбился в Клаву, но привык к ней и воспринимал, как близкого человека.

— Николай водителем работает, — сообщила Клава, — на автобусах междугородних. Зарабатывает очень хорошо. Есть квартира, как твоя полуторка. На работе дали.

— Где вы познакомились?

— В гастрономе, — Клава засмеялась. — Мясо покупал. Мне он приглянулся — представительный, культурный. Говорил со мною вежливо. Покупателей не было, мы немного поболтали. Он сказал, что схоронил жену, живет один. Дети выросли и разлетелись по стране.

— Выросли? — Борис поднял бровь. — Сколько ему лет?

— Пятьдесят, но выглядит моложе. Лет на сорок пять.

— Разница большая, — покачал он головой. — Не пугает?

— Боря, Боря, — Клава покачала головой. — А кого мне выбирать? Женихов-то нет совсем. Николай мне очень нравится.

— Про детей он знает?

— Я сказала. Его это не волнует — у него-то есть.

— Как мужчина что-то может? — сделал он последнюю попытку.

— С этим было интересно, — улыбнулась Клава. — Мне он честно рассказал: с женщиной давно не был, и не знает, как получится. Я ему в ответ: «А давай попробуем! Что теряем?». Он и согласился. Сходу ничего не вышло, — Клава прыснула. — Воздержание сказалось. И тогда я сделала ему минет. Ему так понравилось! Замуж сразу предложил. После этого наладилось.

— Он не интересовался, откуда ты умеешь?

— Разумеется, спросил. Но я женщина порядочная, замужем была, так ему ответила. Муж меня минету научил. Больше он не спрашивал. Так что благодарна тебе, Боря. Ну, а ты молчи о нас, договорились?

— Обещаю! — покивал Борис.

— Мне с тобою было хорошо, — вздохнула Клава. — Но в мужья ты не годишься — молод больно. Я намного старше. С Николаем в самый раз…

Через день Борис увидел ее с будущим супругом, и понял бывшую подругу. Высокий, представительный мужчина с густыми волосами, тронутыми сединой, шел под ручку с продавщицей, и они о чем-то весело болтали. Клава улыбалась и заглядывала в глаза мужчине. Было видно, что он к ней не равнодушен, и она испытывает те же чувства. На мгновение Борис почувствовал досаду, но быстро успокоился. Связь с Клавой не имела перспективы, хорошо, что женщина нашла, кого искала.

Вслед за Клавой упорхнула Аня. Оказавшись с ним одна, она вначале заскучала, а через две недели сообщила:

— Уезжаю, Боря.

— Куда?

— В Братск. Там ГЭС построили, нужны специалисты, в том числе в торговле.

— Ну, и чем там лучше?

— Тем, что я с Олежкой еду.

— Кто он?

— Одноклассник. В восьмилетке с ним учились вместе. Но потом я в ПТУ[71] отправилась, ну, а он пошел в девятый класс. Я бы тоже поучилась, только не было возможности. Нас у матери четыре девки, а отец умер в 55-м. Он с войны израненный вернулся, долго не прожил. Маме было тяжело нас поднимать, потому в училище спихнула. Там ведь общежитие, стипендия… Чтоб ты знал, в Минск я приехала в кирзовых сапогах. Мне Олежка в школе нравился, да и я ему. Только что мы понимали? Дети… После школы он учился в институте, инженером стал. Но женился на какой-то сучке, дочери профессора, и она ему стала изменять. Он, узнав, развелся. Хорошо, детей не завели. Он решил уехать, чтоб не видеть ее больше. Стал искать, куда, предложили место в Братске. Перспективы там хорошие. Обещают комнату в общаге, через год — квартиру. Мы с ним в Минске встретились случайно, он обрадовался и позвал меня в кафе. Посидели, поболтали, вспомнили про школу. Он сказал, что был в меня влюблен, а потом и говорит: «А давай со мной! У тебя с семьей не получилось, у меня — аналогично. Заведем с тобою новую». Я подумала и согласилась. Что мне в Минске терять? Койку в общежитии и прилавок в гастрономе? А Олег — хороший человек, честный и порядочный. Школьная любовь к нам воротилась, я хочу быть вместе с ним.

— Что ж, удачи! — выдавил Борис.

— Не грусти! — Анна взъерошила ему волосы на голове. — Ты хороший парень, Боря, просто замечательный. Добрый, ласковый, умелый. Когда все у нас случилось, я и Клава как-то зацепились языками. А она и говорит: «Слушай, Анька! Кем мы были, до того, как Боря нас к себе позвал? Никому не нужные старые кошелки. А тут нас такой мальчишка полюбил! Окружил заботой, кормит, поит, одевает. Муж мой близко так не делал, да и твой не слишком суетился. Значит, мы с тобой еще на что-то годны. Может, и отыщем свое счастье». Так оно и получилось. Без тебя б не вышло. Мне подруги в магазине говорили: «Вас обоих словно подменили. Будто враз помолодели, и еще похорошели». Будь иначе, Клава не нашла бы своего Колю, а меня Олежек не позвал бы Братск. Пусть хранит тебя Святая Богородица, Борис! Отслужи и возвращайся!

Она его расцеловала и ушла. Приближался день призыва. Как-то Борю пригласила Алексеевна.

— Что с квартирой будешь делать? — поинтересовалась.

— Закрою на замок, — пожал плечами Боря. — Как придет повестка, схожу с ней в ЖЭК. Напишу там заявление, что отсутствую по уважительной причине. Забронируют за мной. Говорили, что такое можно.

— Зря так думаешь, — сказала Алексеевна. — Государственной квартире пустовать два года не позволят. Отдадут какой-нибудь семье, вроде бы на время, ну, а выйдет навсегда. Вещи вывезут на склад, где их благополучно разворуют — не найдешь концов. Когда ты вернешься и потребуешь жилье вернуть, выделят комнату на общей кухне. Дескать, вот тебе по норме — получи и не пищи.

— Как же быть? — нахмурился Борис.

— Сдай квартиру в поднаем. Дай согласие на прописку в ней жильцов. Субквартиранты права на квартиру не имеют и обязаны освободить жилплощадь по требованию нанимателя. И тогда никто не рыпнется.

— Где ж найти порядочных жильцов? — опечалился Борис. — Люди разные бывают. Попадутся негодяи — все изгадят, поломают или обнесут квартиру. С платой за квартиру могут быть проблемы. Как я их приструню, если сам-то далеко и приехать невозможно?

— Есть хорошая семейная пара, — сказала Алексеевна. — Я за них ручаюсь.

Борис глянул недоверчиво.

— Ты не сомневайся! — подтвердила Алексеевна. — Я их с детства знаю. Людочка — племянница моя. Окончила торговый техникум, и ее распределили в Минск. Работает товароведом в горпромторге. Здесь и Сашу встретила, он прораб на стройке. Зарабатывает хорошо. Поженились, сняли комнату в квартире, где живут с хозяевами. Только Людочка забеременела, и хозяйка ей сказала, чтоб съезжали — не желает, чтоб ребенок досаждал ей плачем. А жилье другое не найти — не хотят с детьми сдавать. Муж думал отвезти ее к родителям, пусть там ждет, пока дадут квартиру. Но им ждать еще два года. Получается, семья в разлуке. Плохо, да еще племянница боится: мужа могут увести. За квартплату и порядок не волнуйся — лично прослежу. И тебе заплатят хорошо. Как вернешься, будут деньги приодеться.

— Познакомьте меня с ними, — попросил Борис.

Кандидаты в квартиранты заявились в тот же вечер. Познакомились, попили чаю, поболтали. Семья Борису приглянулась. Жена с уже заметным животом смущалась и смотрела робко. Муж держался более уверенно, но без наглости.

— Живите, — сообщил Борис. — Но аренду оформим через ЖЭК, чтобы все официально. Мне — пятьдесят рублей за месяц, государству — что положено.

— Подходит, — оживился Саша. Борис лишь улыбнулся про себя. За комнату семья платила сорок пять рублей, а тут дороже на червонец, включая коммуналку, но зато отдельная квартира. Плюс холодильник и стиралка. Телевизор, если захотят, переоформят на себя в прокате. Для Минска это просто суперпредложение. Здесь даже комнаты сдавали пустыми, без всего.[72]

— Чем можем пользоваться?

— Да всем, что есть, — сказал Борис. — Сломаете — почините. Иначе вычту стоимость ремонта. Откажетесь — подключу Валентину Алексеевну.

— Не сомневайся! — торопливо сказал Саша. — Съезжая, даже сделаем ремонт в квартире. Косметический, конечно. Деньги посылать тебе в армию?

Борис задумался. Людмила поняла по-своему.

— Можем дать вперед, — сказала. — За квартал. Хозяйка комнаты с нас так брала.

— Не нужно, — отказался Боря. — Вот что, Саша. Как оформим сдачу в ЖЭКе, будет предложение. Выгодное вам и мне.

В ЖЭК они отправились назавтра. Прораб спешил — видно опасался, что квартира уплывет. Договор оформили довольно быстро — Алексеевна подсуетилась. Иначе б дело затянулось — не частый случай. Естественно, что в договоре об аренде фигурировала плата, установленная государством для квартиросъемщика, брать больше запрещалось. Прораб с женой получили статус субквартирантов и право проживать в квартире в течение двух лет.

— Ты говорил о предложении, — напомнил Саша, когда они закончили с арендой.

— Нам нужно съездить кой-куда за город, — сказал Борис. — Наймем такси или найдешь машину?

— Найду, — сказал прораб.

Назавтра он пригнал к подъезду старенький «Москвич».

— Служебный, — пояснил Борису. — Начальство одолжило. Куда нам ехать?

— На кладбище в Чижовку…[73]

Еще весной Борис спросил у дяди, где схоронили мать доставшегося ему тела. Тот назвал квартал и место на Чижовском кладбище. Борис побывал там в мае. Увиденное произвело на него грустное впечатление. Покосившаяся деревянная пирамидка с табличкой, одинокий, выцветший на солнце венок от коллег по работе, оплывший холмик. Тогда он дал себе зарок, что через год поставит памятник — пусть даже скромный. Но не предполагал, что сумеет снять диагноз, получить образование, а потом быть призванным в армию.

— Здесь похоронена моя мать, — сказал он Саше, отведя его к могиле. — 23 марта будет год, как умерла. Собирался поставить ей памятник, но не получится — иду служить. Сделаешь это за меня, используя деньги, которые будешь должен за квартиру? Вам это выгодно: пока не нужно ничего платить. Потихоньку соберете деньги и закажете памятник вместе с установкой. Что на нем нужно написать, я скажу и фотографию для медальона дам. Согласен?

— Да, — кивнул прораб. — Пока неплохо бы оградку тут поставить. Собаки бегают — следы вон на могиле. Если ты не против, я займусь.

— Хорошо, — кивнул Борис.

Через неделю Саша вновь отвез его на кладбище. Вокруг могилы появилась ограда — простенькая, из уголков и арматурных прутьев, только лишь столбы из труб. Но сделана аккуратно, арматурные прутья завиты спиральками. Все покрашено, есть калиточка, еще лавочку строители соорудили, чтобы можно было сесть и погрустить о покойной.

— Спасибо, — поблагодарил Борис. — Сколько должен за ограду?

— Месяц проживания в квартире, — торопливо сообщил прораб.

Борис понял, что ограда обошлась ему дешевле — наверняка подчиненные сварили ее из имевшегося на стройке железа, а потом покрасили казенной краской. Однако спорить он не стал. Займись он сам, заплатил бы дороже.

— Согласен, — кивнул.

…Повестку принесли во второй половине октября. Борису предписывалось 4 ноября явиться к девяти часам утра в городской военкомат на площади Свободы, имея при себе документы, ложку, кружку, теплую одежду и продукты на два дня. Борис показал повестку Алексеевне.

— Отвези ее в торг, — сказала директор. — Там оформят увольнение и начислят выходное пособие. В армию идешь, положено. Ну, а мы устроим проводы.

Провожали коллективом. В подсобке накрыли стол, уставив его бутылками и закусками. Выпили, закусили, спели песни. Среди них Бориса удивила совершенно незнакомая:

Песня звучала как антисоветская. Борис не знал, что Демьян Бедный написал ее в годы Гражданской войны, и она была вполне официальной. Посидели душевно. Бориса обнимали, целовали, желали честно отслужить и вернуться в Минск. Люди говорили искренне, было видно, что они и в самом деле испытывают к нему теплые чувства. Он растрогался до слез. Алексеевна вручила ему собранную коллективом сумку, полную продуктов. Колбаса и сыр, консервы и печенье. Есть конфеты и бутылка водки. Получилось больше половины рюкзака — Борис специально прикупил его в дорогу. Здесь все ходят с чемоданами, но они ему не нравились. Переночевав в последний раз в квартире, он закрыл ее на ключ, и отнес его Алексеевне в магазин.

— Возвращайся, Боря! — обняла его директор. — И пиши нам. Буду отвечать. Муж мне говорил, что солдату очень важно получать письма с гражданки.

Борис пообещал. Через час он вошел в калитку городского военкомата. Предъявил повестку, и был направлен в казарму, где ему выделили койку. Не успел он толком осмотреться, как послышалась команда:

— Всем собраться во дворе! Вещи здесь оставить.

Приказал это сержант-пограничник, появившийся в проходе между койками. Призывники потянулись к выходу. Во дворе сержант построил их в две шеренги и, велев стоять смирно, строевым шагом подошел к стоящему в сторонке офицеру и вскинул руку к козырьку фуражки:

— Товарищ капитан! Команда призывников по вашему приказанию построена.

— Вольно! — приказал офицер. Сержант повторил его команду. — Значит так, призывники. Все ночуем здесь, рано утром едем на вокзал. Там садимся в поезд на Москву.

Строй загомонил. Перспектива побывать в столице, да еще, возможно, там служить вдохновила многих.

— Тихо! — рявкнул офицер. Строй умолк. — В Москву прибудем ранним утром следующего дня. Машины перебросят нас на аэродром. Сядем в самолет и полетим во Владивосток, где начнется ваша служба.

— Ни фига себе! — воскликнул кто-то за спиной Бориса. — Ближе места не нашлось?

— Родина прикажет — не туда поедешь, — улыбнулся капитан. — Есть заставы за Полярным кругом, и солдаты там нужны. Владик — это еще очень хорошо. Климат мягкий, красивая природа. Будете потом гордиться, что в таких местах служили. Пока же отдыхайте. За территорию военкомата выходить нельзя, пить водку запрещается. Сержант присмотрит. Нарушителей возьмет на карандаш, и служить им доведется в комендантском взводе, на границу их не пустят. Плац станут подметать и мыть сортиры. Понятно?

— Да, — вразнобой ответил строй.

— Не да, а «так точно», — не утерпел сержант.

— Салаги, — улыбнулся капитан. — Разойдись!

Призывники потекли в казарму. Не успел Борис сесть на свою койку, как на соседней примостился вихрастый, симпатичный парень. Лицо продолговатое, интеллигентное, на работягу не похож.

— Привет! — улыбнулся он соседу. — Меня Сергей зовут. А тебя?

— Борис.

— Рад познакомиться, — Сергей протянул ему руку. — Будем вместе служить?

— Как получится, — пожал плечами Борис.

— Разве может быть иначе? — удивился Сергей. — Мы в одной команде едем, значит, и служить должны вместе.

— Ну, в учебке точно будем, — согласился Борис. — А вот дальше по заставам разошлют. Повезет — попадем на одну и ту же, нет — досвидос до дембеля.

— Ты откуда знаешь?

— Знающие люди поведали. Давай так, Сергей. Нам с сержантом нужно побеседовать — тем, кого присматривать за нами отрядили. Водочки ему нальем, расспросим.

— Пить ведь запретили, — сосед снова удивился.

— Можно, если осторожно, — улыбнулся Боря. — Не сейчас, конечно, ближе к вечеру. И не откажется сержант. Представь — со службы на гражданку вырваться. У него душа должна гореть это все отметить.

— Ты, гляжу, бывалый, — с восхищением сказал Сергей. — Где работал? Или, может быть, учился?

— Грузчиком трудился в магазине, — сообщил Борис. — Но ты прав: жизнь немного повидал. Сирота я — ни отца, ни матери.

— А я баллов нужных, поступая, не набрал, — вздохнул Сергей. — Пролетел с университетом. Потому забрали в армию. Правда, папа говорит: лучше со своим годом отслужить, чем потом великовозрастным среди пацанов болтаться. Я ведь на филолога хотел учиться, а у них военной кафедры-то нет. И еще отец сказал: отслужившим в армии при поступлении в вуз достаточно на тройки сдать.

— Правду говорит, — кивнул Борис. — Я вот тоже буду поступать — на художника хочу учиться.

— Ты рисуешь?

Борис усмехнулся и расстегнул клапан рюкзака. Достал небольшой альбом (он взял их несколько разного размера), карандаши. Через десять минут он осторожно отделил лист от переплета и отдал его соседу.

— Классно! — оценил Сергей портрет. — Матери отдам. Она с отцом собиралась подойти после обеда — узнать, куда отправят. Ну, а я играю на гитаре. Вот, — он повернулся и взял лежавший на подушке инструмент. — С собой решил забрать — говорят, что можно.

Он пробежался пальцами по струнам.

— Погоди! — остановил его Борис. — Дай мне на минуту.

Сергей протянул ему инструмент. Борис пощипал немного струны, две подтянул колками и вернул гитару хозяину.

— Расстроилась немного, — пояснил.

— Ты музыкант? — спросил Сергей.

— Нет, — возразил Борис. — Ни разу не играл. Просто слышу, что не так звучит.[74]

— Отличный музыкальный слух, — сказал Сергей. — У меня с ним хуже будет. Хочешь научу играть?

— Давай! — кивнул Борис.

Они этим занялись. Никто им не мешал. Призывники разбились на компании, болтали, ели и украдкой выпивали. Предостережение капитана действия на них не возымело. На тихое бренчание гитары никто не обращал внимания. Через час Борис освоил три аккорда, научился бить по струнам и на этом обучение закончилось — заболели подушечки пальцев. От работы грузчиком кожа на ладонях у Бориса огрубела, а вот кончики у пальцев оставались нежными. Свой урок Борис решил закончить песней. Подмигнул Сергею, прошелся перебором и затянул:

Сергей фыркнул. Услыхав пение, народ заинтересовался и стал подтягиваться к приятелям. А Борис наяривал:

Слушатели засмеялись.

— Еще! — попросил один из них, когда Боря смолк.

— Лучше вам Сергей споет, — сказал Борис и вернул гитару соседу. — Он у нас музыкант. Я пока учусь.

Сергей не отказался. Пел и играл он не сказать, чтоб замечательно, но призывникам понравилось. Концерт продолжался где-то с час. Потом приятели перекусили чем Бог послал. Сергей выложил на тумбочку домашние пирожки, Борис — копченую колбаску, хлеб и сыр, печенье и конфеты. Достал ножик, настрогал, как следовало.

— Хорошо живешь! — оценил Сергей.

— Ну, так я из гастронома, — сообщил Борис. — Угощайся!

И они налегли на еду друг друга. Сергей ел колбасу и сыр, Борис с удовольствием поглощал домашние пирожки. Насытившись, отправились во двор. Сергей потянул его к ограде из кованых стальных прутьев.

— Сейчас родители подойдут, — сообщил приятелю. — Я тебя с ними познакомлю. Мама будет рада, что я с кем-то подружился.

Возражать Борис не стал — все равно заняться нечем. Подошел к ограде и стал рассматривать украшенные флагами здания напротив. На одном из них висел плакат: «Ударным трудом встретим 50-летие Великой Октябрьской Социалистической революции!» «Через три дня будет юбилей, — вспомнил Борис. — Парад на Красной площади, демонстрация трудящихся. Наверное, люди будут радоваться и мечтать, как встретят 100-летие революции. И никто пока не знает, что его в России просто не заметят. Коммунисты лишь слегка пошебуршат, чем все и завершится. СССР развалится, и наступят страшные 90-е. Люди будут умирать от холода и голода…»

Борис не преувеличивал. Рядом с ними на одной площадке жил сосед-учитель, пожилой, интеллигентный человек. В 90-е он умер с голоду. Зарплату в школе не платили, он занял у них денег — раз, другой, а больше постеснялся. На похоронах мать Бори плакала и причитала: «Ну, почему он не сказал? Мы бы накормили, денег дали». Отец скрипел зубами, по лицу его бегали желваки. Что он говорил потом о российской власти обычными словами не передать. Сплошные маты…

«Я ведь ничего не сделал, чтобы это все предотвратить, — подумал Боря. — С другой стороны: а что могу? Кто станет слушать грузчика, да еще дебила с детства? Ведь это раскопают. Посадят в дурку, будешь там до самой смерти…» Несмотря на справедливость этой мысли, совесть продолжала мучить, и на душе стало погано. Хорошо, что подошли родители Сергея. Приятель его с ними познакомил, заметив, что Борис — бывалый человек.

— Прошу вас, Боря, присмотрите за Сергеем, — немедленно включилась его мать. — Он у нас домашний мальчик, и в армии ему придется трудно.

— Мама! — возмутился Сергей.

— Не беспокойтесь, Тамара Николаевна! — поспешил Борис. — Присмотрю. Поверьте: через два года Сергея не узнаете. Настоящим мужчиной возвратится.

— Спасибо, — поблагодарила женщина.

Борис кивнул и удалился — пусть родители поговорят с сыном без лишних ушей. В казарме достал из рюкзака общую тетрадь, которую он взял для писем, ручку и присел к тумбочке. Изменить ход событий в СССР ему не удастся, но попробовать спасти этого человека стоит… К тому времени, как вернулся нагруженный домашними гостинцами приятель, он успел закончить письмо и запечатать его в конверт. Адрес получателя написал незамысловато: «Москва, ЦК КПСС, Леониду Ильичу Брежневу».

— Кому пишешь? — спросил Сергей, заметив, что он прячет конверт в рюкзак.

— Коллективу, — соврал Борис. — Сообщил, где буду служить.

— Понятно, — кивнул приятель. — Перекусим?..

Вечером Борис затащил к ним в закуток пограничного сержанта. Разглядев разложенную на тумбочке закуску, тот сглотнул и присел на койку. Борис извлек из рюкзака бутылку водки. Сержант воровато оглянулся. Никто не смотрел в их сторону: призывники вот также ели и украдкой выпивали.

— Наливай! — кивнул сержант…

Спустя час приятели знали расклады в Тихоокеанском пограничном округе, где им предстояло служить, а еще точнее — в 57-м пограничном отряде, расположенном в городе Иман.[75] «Купцы» за призывниками прибыли оттуда. Сам-то округ был огромным. Сержант, которого звали Анатолием, рассказал о будущих командирах. Похвалил начальника отряда по фамилии Леонов и со странным именем Демократ — мол, хоть строг, но справедлив, настоящий отец солдатам и офицерам. Рассказал о службе, а потом стал жаловаться:

— Повезло вам, пацаны, — на два года призывают. А вот мне три трубить. Нам-то, срок не сократили.[76]

Борис почти не пил, Сергей — тоже, и сержант высадил бутылку практически в одиночку. Разумеется, наклюкался. Борис с Сергеем отвели его к выделенной пограничнику койке, где помогли раздеться и уложили спать. Затем сами улеглись. На следующий день команда загрузилась в поезд и отправилась в столицу. Ехали неспешно, но весело. Борис рискнул и разучил с призывниками песню из своего времени. Она им приглянулась. Вагон дружно распевал:

На шум настороженно подошел капитан-пограничник и стал слушать. А призывники голосили:

— Хорошая песня, — одобрил капитан, когда все умолкли. — Никогда не слышал.

— Это он сочинил, — сдал Бориса друг Сергей.

— Хоть нескладно, но душевно, — сказал офицер. — Ты у нас поэт?

— Он художник, — наябедничал Сергей. — Мой портрет нарисовал за пять минут.

— Ну-ка, ну-ка! — заинтересовался капитан.

Они с Борисом удалились в офицерское купе, где пограничник вскоре обзавелся собственным портретом. Рассмотрев, одобрил и спрятал в офицерскую сумку.

— Если хочешь, сообщу начальству, — предложил Борису. — Тебя оставят при отряде. Там художник пригодится.

— Нет, не нужно, — попросил Борис. — Хочу служить на заставе.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами капитан.

Почему Борис так попросил? Догадался, что все не просто так: тот, кто перенес его сознание в этот мир, сделал это с умыслом. У него есть план насчет Бориса. Знать бы вот только какой? Хотя он, возможно, ошибается. Но такие совпадения… Выпускник ДВОКУ, Николай-Борис прекрасно помнил, что случилось на Даманском в марте 1969 года — им в училище преподавали. Но никто не говорил, что в боях участвовали пограничники из Белоруссии. На кой хрен везти их на Амур за тридевять земель? Ближе места не нашлось? В том мире солдаты на заставе были из Сибири и с Дальнего Востока. Вот он и проверит. Если попадет на заставу «Нижне-Михайловка» или «Кулебякины сопки», то догадка справедлива — он здесь не случайно. Если нет, возможны варианты. «А ведь могут и убить, — мелькнула мысль. — Тогда китайцы положили на границе в общей сложности 58 человек». На мгновение он заледенел — умирать сейчас, в начале новой жизни, очень не хотелось. Но усилием воли Борис взял себя в руки. «Кто предупрежден — тот вооружен, — успокоил он себя. — Там посмотрим…»

Ранним утром поезд прибыл на Белорусский вокзал столицы СССР. Воспользовавшись суматохой на перроне, Борис заскочил в здание вокзала и опустил письмо в почтовый ящик. Что ж, дело сделано. А дальше он посмотрит. Если вдруг послание поможет, это будет знаком…