Боги, демоны и другие

Герои обоих этих рассказов — цари, и каждый из них по-своему воплощает образ идеального правителя. Харишчандра обнаруживает необычайную стойкость, отстаивая свои убеждения, а Шиби показывает, как далеко простираются обязанности царя, выступающего в роли защитника.

Харишчандра

Все несчастья обрушились на Харишчандру из-за распрей в высших сферах (сказал рассказчик), а распри начались из-за того, что двум мудрецам вздумалось посплетничать. Харишчандра уже давно стал для всех олицетворением стойкости и безграничного правдолюбия. Такая исключительность всегда опасна. Совершенство раздражает или, во всяком случае, вызывает желание найти изъян.

Человеческий разум спокоен, только когда улавливает в других хотя бы мелкие недостатки. Вот почему двое святых заспорили о Харишчандре, в то время как сам царь, не подозревавший, что он дал повод для толков в верхнем мире, пребывал на земле и счастливо правил своей страной. Спор о Харишчандре завязался между величайшим из мудрецов Васиштхой и его постоянным и самым опасным соперником Вишвамитрой.

Васиштха только что вернулся в мир Индры из путешествия в Айодхью, главный город царства Харишчандры. Небожители, праздно сидевшие в золотых креслах, радостно приветствовали его и спросили, откуда он явился.

— Я был в Айодхье и присутствовал на жертвоприношениях, которые устроил Харишчандра, — сказал Васиштха. — Редко встречал я в каком-нибудь из миров, ниже или выше нашего, празднества равные этому по обилию и разнообразию жертвенных даров, по тому высокому духу, что рождали у присутствующих благочестивые приношения Харишчандры, по той царской щедрости, с которой он осыпал подарками гостей и посетителей, да и во всех других отношениях…

В этот момент послышалось прищелкивание языком и чье-то весьма неодобрительное восклицание; боги насторожились. Звуки доносились с той стороны, где сидел Вишвамитра. Все повернулись к нему.

— По-твоему, значит, этот праздник представляет собой нечто из ряда вон выходящее. Немного же нужно, чтобы тебя удивить!

Васиштха взглянул на Вишвамитру и ответил благодушно:

— Каждый согласился бы со мной. Каждый, кто знает, что за человек Харишчандра.

Боги, затаив дыхание, ждали, что будет дальше, потому что столкновение этих двух умов всегда приводило к чему-нибудь интересному.

— Скажи-ка, будь так добр, что он за человек, — не унимался Вишвамитра.

— Ты еще спрашиваешь?

— Конечно, — сказал Вишвамитра, — я люблю, когда меня просвещают.

Васиштха чувствовал, что Вишвамитра рвется в бой, и отвечал с нарочитым спокойствием:

— Если есть живое существо, целиком посвятившее себя служению правде, то его зовут Харишчандра. Эта истина известна, по-моему, во всех мирах, так что тут не о чем говорить.

— А что значит слово «правда»? Неужели из всех людей больше никому нет дела до правды? Будь так добр, объяснись яснее.

— В мыслях, речах и делах нет человека правдивее Харишчандры. Он не отступит от своего слова, чего бы это ему ни стоило.

— Ха-ха! — рассмеялся Вишвамитра. — Известно ли тебе, что у этого самого Харишчандры не было детей, пока он молитвами и жертвами не разжалобил Варуну и не выпросил у него сына, пообещав подарить своего наследника тому же Варуне? И знаешь ли ты, что сделал Харишчандра, когда пришло время выполнить обещание? Он так полюбил своего сына, что ему не захотелось с ним расставаться. Так что мальчику пришлось самому искать себе подходящую замену. В конце концов нашли какого-то несчастного ребенка и наверняка отдали бы его Вагруне, не вмешайся я в последнюю минуту.

— Не может быть, чтобы это сделал Харишчандра! Он не из тех, кто берет назад свое слово.

— Давай проверим, — сказал Вишвамитра, и все боги и мудрецы с горячностью поддержали его предложение — оно обещало им, как они надеялись, много интересного.

— Я заставлю его отступиться от своего слова, — поклялся Вишвамитра, — или откажусь от всех даров, которые я получил в награду за свои труды.

Вишвамитра с жаром принялся за дело и стал искать повода для ссоры с Харишчандрой.

С этого момента действие переносится в Айодхью, все жители которой — крестьяне, ремесленники, торговцы и ученые люди — благодаря мудрому правлению Харишчандры вели мирную радостную и благополучную жизнь. Однажды, объезжая свои владения, Харишчандра увидел рыдающую женщину. Он слез с лошади, остановился перед ней и спросил:

— Из-за чего ты так убиваешься?

— Меня зовут Сиддхи, — сказала она. — Некий Вишвамитра наложил на себя суровую епитимью и думает лишь о том, чтобы мной овладеть, вот из-за чего я так и убиваюсь.

— Овладеть сиддхи — это значит получить в награду какой-нибудь необычайный дар, — объяснил рассказчик. — Тот, кому это удалось, может ходить по воде, или летать по воздуху, или переходить из одного мира в другой, перевоплощаться, переселяться и так далее. Плачущая женщина — здесь символ богини, наделяющей этими способностями, обладания которыми и добивался Вишвамитра, докучавший богине своими неотступными думами. Не спрашивайте меня, почему Харишчандра не догадался, что «Сиддхи» не просто имя, а символ. Я ведь лишь пересказываю то, что рассказали мне самому.

Великодушный Харишчандра принял близко к сердцу горе женщины (продолжал рассказчик) и сказал:

— Утешься, я помогу тебе.

Он отправился на поиски мудреца, погрузившегося в размышления, и нашел его в далекой пещере, где тот сидел, не двигаясь, не принимая пищи, и сосредоточенно думал о даре, который хотел получить. Вывести его из этого состояния было почти невозможно, но царь решился и поднял такой шум, что Вишвамитра очнулся.

Когда мудрец, долгое время предававшийся размышлениям, внезапно возвращается к действительности, ни одному живому существу не надо сразу попадаться ему на глаза. Тому, кто заставил его очнуться, лучше отойти подальше, чтобы мудрец мог исподволь разглядеть его.

Харишчандра держался в отдалении, пока до него не долетел громоподобный возглас:

— Кто осмелился потревожить меня?

Тогда он смиренно приблизился к Вишвамитре, поздоровался с ним и сказал:

— О мудрец, испепели меня, но перестань терзать женщину по имени Сиддхи. Люди не должны мучить себе подобных.

Вишвамитре только это и было нужно. Он рвался в бой и искал повода, чтобы объявить войну Харишчандре. «Испепелить тебя? К чему такая спешка?» — подумал он и сказал:

— Мне очень приятно, что ты так заботишься о благоденствии своих подданных. Я выполню твою просьбу, иди с миром.

И, наверное, добавил про себя: «Если тебе это удастся».

Царь попрощался с ним и, радуясь одержанной победе, отправился назад в город. Но едва он вошел в городские ворота, как к нему подбежали гонцы.

— О царь! — кричали они. — Мы все тебя ищем. Какой-то неведомый зверь мечется по городу… Зверь сокрушает все на своем пути…

— Зверь! Зверь! Что за зверь? — рассердился царь.

— Он похож на дикого кабана, у него клыки, острые как меч, он скачет и мчится и мелькает то здесь, то там, как молния. Ему неведом страх, в одну секунду он уничтожает все без разбора: людей, деревья, скот; он уже опустошил все огороды, сады и поля. У нас не осталось ни одного хлебного колоса.

Царь решил, что гонцы преувеличивают. Но когда он увидел, что сталось с городом, его охватил страх. Никто не мог уследить за зверем, который появлялся то там, то тут — повсюду, и со всех сторон сбегались люди с новыми известиями. Детей заперли в домах, женщины боялись пойти на реку за водой, мужчины, у которых хватало сил, вооружались тяжелыми топорами, кольями, железными брусьями и шли по улицам, настороженно оглядываясь по сторонам. Это зрелище потрясло царя.

— Созовите всех наших охотников, — приказал он, — пусть приготовятся и позаботятся об оружии…

Сам он поспешил вернуться во дворец, попрощался с царицей, подкрепился и уже через несколько минут был во всеоружии: с копьем, мечом, луком и стрелами и всем прочим, чем можно изрубить, заколоть, пронзить и уничтожить неуловимого врага.

После многочасовых поисков Харишчандра наконец увидел зверя, который выскочил из-под моста на северной окраине города. Это был дикий кабан, видимо какой-то особой породы, черный, как смоль, величиной со слона; его клыки сверкали на солнце, а хрюканье вызывало дрожь. Плотно натянутая шкура кабана отливала темным глянцем и делала его похожим на глыбу гранита.

Царь послал в зверя свою самую быструю стрелу, но она отскочила, не причинив ему ни малейшего вреда. Он метнул дротик, но дротик тоже отскочил. Кабан затеял игру в прятки с полчищем охотников, которые преследовали его верхом на лошадях, пешком и как придется. Он то появлялся в городе, то исчезал, круша и уничтожая все, что попадалось ему на пути. Несмотря на свою необычайную силу, кабан проявлял удивительную хитрость и избегал столкновений с охотниками. А они ничего не могли с ним поделать: он был неуязвим для их оружия. Казалось, что кабан заколдован. Уставали только охотники. Сначала один, потом другой, а потом и целыми группами они бросали оружие, и вот уже царя покинули все его спутники и он остался один.

Темная туша продиралась сквозь лесную чащу, взбиралась на холмы и спускалась в долины, она притягивала его к себе, как магнит, и вела все вперед и вперед, пока не исчезла из виду. Царь сел на большой камень; солнце пекло невыносимо, ноги его ныли, ему хотелось пить, он изнемогал от усталости, так как хитроумные маневры кабана заставили его спешиться и он потерял лошадь. Царь понял, что потерпел поражение; он мечтал только о тени и о глотке воды. Ни о чем другом он больше не мог думать. Харишчандра не представлял себе, где он находится, хотя знал вдоль и поперек все окрестные холмы и самые запутанные тропинки в лесу. Его так измучила охота, что он забыл о дичи, которую преследовал. Он сидел на камне, вытирал пот со лба концом шейного платка и никак не мог отдышаться.

Вдруг перед ним появился почтенный старец с лицом, излучавшим святость, один вид которого внушал благоговение. Не дожидаясь вопросов Харишчандры, он сказал:

— О царь, я знаю, что тебя мучит жажда. Пройди немного вперед, потом поверни налево, а когда увидишь рощу…

И он рассказал Харишчандре, как отыскать небольшое озерцо, скрытое в скалах.

Царь нашел озеро и не мог не залюбоваться его красотой: вода в озере была так прозрачна, что он видел белые камешки, устилавшие дно. Харишчандра утолил жажду, а почтенный старец помог ему утолить голод; он поставил перед ним корзину с фруктами, сам сел на камень и, глядя, как царь подкрепляется, сказал:

— Вот еще одно доказательство того, что вера спасает от гибели. Если же ты преследуешь дикого кабана, лучше на это время самому превратиться в дикого кабана, — продолжал он и углубился в философские рассуждения о превращениях.

А царь, утолив голод и жажду, сидел на прохладном камне и смотрел на святого человека с чувством благоговения и глубокой благодарности.

— Охота привела меня в отчаянье, — сказал он, — но ты появился в этой пустыне, как посланец бога, и вдохнул в меня жизнь, дав пищу моему телу и моей душе. Я не знаю, известно ли тебе, кто я…

— Это не имеет значения, — сказал святой.

— Как бы то ни было, дай мне возможность отблагодарить тебя не только за то, что ты сделал для меня, но и за то, что ты святой человек, за то, что ты почтил меня своим появлением.

Это были те слова, которых ждал святой, ведь перед Харишчандрой сидел не кто иной, как Вишвамитра. Он уже не один раз пытался заманить Харишчандру в ловушку, и наконец это ему удалось. Сначала он подстроил встречу Харишчандры с Сиддхи, потом подослал к нему дикого кабана, им же созданного, а теперь явился сам под видом мудреца, излучавшего святость. Вишвамитра обладал почти безграничным могуществом, он мог создать что угодно и где угодно. Испытания Харишчандры начались.

— О царь, — сказал мудрец. — Я знаю, кто ты. Я ценю твое стремление отблагодарить меня. Что ж я могу попросить у тебя?

— Все что хочешь, — простодушно ответил царь.

— Хорошо, я скажу тебе, чего я хочу, но прежде приготовься, как положено, к тому, чтобы сделать подарок: соверши омовение и вернись сюда, когда прочтешь вечерние молитвы.

— Как прикажешь, — сказал царь, покоренный этим удивительным человеком.

Он подошел к водоему, совершил положенное омовение, прочитал молитвы и вернулся к мудрецу, который сидел на камне с закрытыми глазами и предавался размышлениям.

— О, господин, — сказал Харишчандра, — я готов исполнить твое приказание. Что подарить тебе?

— Твое царство и казну, все твои украшения и одежду, а также все украшения твоей жены и твоего сына. Жена и сын могут остаться с тобой, но ты должен немедленно покинуть Айодхью.

— Я согласен, — сказал царь.

На этот раз Харишчандра вернулся в Айодхью только для того, чтобы исполнить свой долг царя и покончить с делами. Вскоре он расстался со всем своим имуществом, его жена Чандрамати сделала то же самое, а сын вынул даже серьги из ушей. Вишвамитра не отходил от них ни на шаг и следил за тем, чтобы они не унесли с собой какую-нибудь безделушку. Опечаленные жители толпой шли за царем по улицам города.

А Вишвамитра не удовлетворился тем, что он получил, и сказал:

— Харишчандра, разве ты не знаешь, что все твои подарки не стоят ломаного гроша, если ты даришь их не так, как принято? Что же это за подарки, если ты не предлагаешь дакшину?

— Да, это верно, — сказал царь, — но у меня сейчас ничего нет, назначь мне какой-нибудь срок, и все, что я заработаю за это время, я отдам тебе.

— Хорошо, даю тебе ровно тридцать дней.

Жители Айодхьи с плачем проводили царя до ворот города и вернулись назад. А Харишчандра с женой и сыном пошел по направлению к Каши (Бенаресу), мирному городу, принадлежавшему самому богу Ишваре. Там он поселился в одной из богаделен, стоявших на берегу реки, и существовал на милостыню, которую раздавали у ворот храма. Нечего и говорить, что жена и сын безропотно делили с ним все невзгоды.

Харишчандра мирно прожил в Каши двадцать восемь дней. На двадцать девятый день, когда они всей семьей сидели на берегу реки, любуясь переливами воды, Вишвамитра появился снова и напомнил:

— Завтра последний день, я не могу больше ждать уплаты дакшины. Откуда ты собираешься взять примерно… — начал он и, сделав необходимые расчеты, назвал цифру, которая поразила Харишчандру до глубины души, хотя она действительно составляла десятую часть его доходов за то время, что он был царем.

Но тут за спиной Вишвамитры появился какой-то брахман и сказал:

— Мне нужна женщина, чтобы заниматься хозяйством и смотреть за порядком в доме. Я готов купить вот эту, если она продается.

— О мой муж, — сказала Чандрамати, — продай меня, сколько бы я ни стоила, если только это поможет тебе уплатить долг.

И сейчас же раздался слабый голос сына:

— Возьми меня тоже, пожалуйста, заплати за меня, сколько я стою. Позволь мне хотя немного помочь отцу!

Харишчандра, стиснув зубы, продал жену и сына, получил одиннадцать крор (больше ста миллионов золотых монет) и отдал их Вишвамитре, который с невозмутимым видом ждал тут же рядом. Мудрец получил одиннадцать крор золотом и сказал:

— Это еще не все. Готов ли ты заплатить остальное завтра до захода солнца? Если ты не можешь сдержать свое слово, то вправе сказать об этом.

— Раз я должен заплатить, значит заплачу, — сказал Харишчандра, — ни о каких отговорках не может быть и речи.

В этот момент появился какой-то свирепый чантдала.

— Я глава чандалов, — сказал он, — под моим присмотром находятся все бойни и все участки, на которых сжигают умерших, мои люди подметают улицы, чистят выгребные ямы, убирают трупы и сжигают их на берегу реки. Мне нужен человек, который будет делать все, что я прикажу. Если ты согласен, я заплачу тебе…

И он назвал сумму, которой не хватало Харишчандре, чтобы расплатиться с Вишвамитрой.

Вишвамитра взял деньги и удалился. Боги на небесах, наблюдавшие за всем происходящим, так обрадовались, что осыпали Харишчандру цветами; они не дали ему узреть себя, но громогласно благословили его стойкость. А новый хозяин приказал Харишчандре заняться сжиганием трупов.

Чандрамати рассталась с мужем; теперь ее единственным утешением был сын, который остался с ней. Брахман, купивший ее, был богатым человеком, он жил в большом доме, держал множество слуг и никому из них не платил денег даром. Чандрамати выполняла самую разную работу. Она вставала в четыре часа утра, подметала и мыла полы, чистила кастрюли, смотрела за скотом, поливала огород, разжигала огонь, грела воду для всех членов семьи и ходила к роднику стирать белье. Ей приходилось заботиться о многочисленных детях, и, если один из них начинал плакать или был чем-нибудь недоволен, она немедленно бежала к нему. Чандрамати садилась за стол последняя, у самой двери, тарелкой ей служил сухой лист. У ее сына тоже было много обязанностей, и ей удавалось поговорить с ним только поздно ночью, когда они лежали на своих циновках, которые им разрешали стелить в помещении для слуг рядом с загоном для скота. Иногда хозяин сурово бранил Чандрамати за какое-нибудь упущение, иногда несколько дней не обращал на нее внимания, а иногда бросал ей ласковое слово. Днем она редко видела сына, потому что его часто отсылали с разными поручениями.

Однажды его послали в лес за ветками смоковницы для священного костра; настал вечер, но он не вернулся. Двое маленьких пастухов пришли в дом брахмана и сказали Чандрамати:

— Мы пасли скот в лесу и видели под смоковницей мертвого мальчика; его, наверное, укусила кобра, потому что он весь посинел. Похоже, что это твой сын. Прости нас.

Чандрамати не могла сдержать рыданий. Хозяин тут же подбежал к ней и встревоженно спросил:

— Что за плач в такое время? Разве ты не знаешь, что сегодня пятница и в сумерках не должен раздаваться ни один неподобающий звук? Ты погубишь всю мою семью, если сейчас же не успокоишься. Замолчи, женщина! Не нужно мне было брать тебя в дом, раз у тебя такой неблагоприятный гороскоп.

Узнав, из-за чего она плачет, брахман спокойно заметил:

— Что поделаешь, в лесу надо соблюдать осторожность. Мальчик, наверное, шел не разбирая дороги.

Чандрамати попросила разрешения пойти с пастухами, чтобы посмотреть, правда ли мертвый ребенок — ее сын.

— Хорошо, — сказал брахман, — но только закончи раньше все дела. Ничего не изменится от того, что ты пойдешь туда сию же минуту. Что ты можешь сделать? Завтра у нас священный праздник, мы не можем его отложить. Кончай работу и иди… Не забудь только вернуться к пяти утра.

Чандрамати отнеслась к приказанию брахмана как к одному из посланных ей испытаний и трудилась до полуночи; только тогда пастухи отвели ее в лес, на то место, где лежал труп мальчика.

Стражники услышали, что в лесу кто-то жалобно причитает, они пошли на голос и увидели Чандрамати, которая плакала над телом сына. Стражники приблизились к ней и спросили:

- Как тебя зовут, женщина? Почему ты оказалась в лесу в такой поздний час? Зачем принесла сюда мертвое тело?

Чандрамати не слышала их слов и ничего им не ответила. Она лишь мельком взглянула на них и продолжала свои горестные жалобы.

— Наверное, это какая-нибудь колдунья, — зашептали стражники, — видно, она украла этого несчастного мальчика и высосала из него всю кровь. Наверное, она хочет отвести подозрения, вот и притворяется, что так горюет.

Они снова заговорили с ней и снова безуспешно.

— Разве кто-нибудь из наших женщин осмелится остаться в лесу в такое время? Это наверняка ведьма.

Один из стражников отошел подальше и ткнул Чандрамати острым концом пики. Чандрамати не шелохнулась, она перестала чувствовать физическую боль. Тогда стражники окончательно убедились, что перед ними не обычная женщина. Не говоря ни слова, они набросились на Чандрамати, связали ее веревками и привели к своему хозяину, который оказался человеком, купившим Харишчандру.

Чандала выслушал жалобы стражников, допросил Чандрамати, но так и не понял, почему она сжимала в объятиях мертвое тело.

— Она накличет на нас беду, я знаю, — объявил он. — Пусть ее смерть всем послужит уроком. Таким женщинам нечего делать в нашем благочестивом городе. Позовите моего нового слугу.

Харишчандра явился и услышал:

— Отведи эту женщину на берег реки и отруби ей голову.

— Убить женщину! — воскликнул Харишчандра. — О, прикажи мне что хочешь. Я готов воевать, убивать твоих врагов, если они у тебя есть. Я согласен делать что угодно, только не заставляй меня причинять зло женщине.

— Делай, что я тебе велел, — сказал чандала. — Я купил тебя за такие непомерные деньги не для того, чтобы ты со мной спорил. Уведи ее, как тебе сказано.

— Прошу тебя, избавь меня от этого испытания, — молил Харишчандра.

— Я согласился взять тебя, потому что ты обещал беспрекословно выполнять мои приказания. Ты помнишь? Покорность — первое условие нашего договора. Разве не так? Делай, что тебе сказали. Или ты хочешь, чтобы из-за этой ведьмы погибло еще несколько детей в нашем городе?

— Хорошо, — мрачно сказал Харишчандра, — я выполню твое приказание.

Он велел женщине идти на берег реки, где ему предстояло обезглавить ее и сжечь. Ей пришлось самой нести свою ношу — труп сына.

Харишчандра выполнял свой долг, как слепец, в буквальном смысле этого слова: он закрыл глаза, чтобы не видеть женщину, и усилием воли заставил себя не обращать внимания ни на что вокруг. Взяв в руки острый меч, он подошел к месту казни. Чандрамати встала перед ним на колени. Было так темно, что он не видел ее лица. Его душа плакала и молила небеса о прощении, но внезапно он опомнился: «Прощение? А заслужил ли я прощение?»

— Это мой единственный ребенок. Позволь мне перед смертью предать огню его тело, — попросила женщина. — Ты убьешь меня через несколько минут, помоги мне раньше сложить костер.

— Так и быть, — согласился Харишчандра. — Но мой хозяин берет плату за каждого, кого сжигают на этой земле. Ты должна сначала заплатить, а потом уж мы сожжем твоего сына.

— Увы, — сказала женщина, — у меня нет ни денег, ни драгоценностей.

— Но я вижу золотую цепочку у тебя на шее. Ты можешь отдать цепочку.

Чандрамати подняла глаза и в мерцающем свете факела стала пристально разглядывать Харишчандру. Она знала, что при рождении ей на шею надели священную тхали[32], которую не мог увидеть никто, кроме ее мужа.

Узнав друг друга, Харишчандра и Чандрамати решили сжечь себя на том же погребальном костре, на котором сгорит их сын; им больше не для чего было жить. Но в ту минуту, когда они ступили в огонь, боги на небесах поняли, что нельзя дольше испытывать их стойкие души. С неба посыпались цветы, потоки нектара погасили огонь, и послышался глас небесный:

— Ваши испытания окончены. Вы победили.

Тогда появился безжалостный мучитель Вишвамитра.

— Харишчандра, ты не один раз посрамил меня.

Никто, кроме тебя, не вынес бы таких мучений. Все, кто причиняли тебе зло, — чандала, брахман, кобра, укусившая твоего сына, дикий кабан и Сиддхи — все они созданы мной, они делали то, что я им приказывал, произносили те слова, которые я велел им произносить, и изо всех сил старались заставить тебя хотя бы один раз нарушить слово. Я причинил тебе много зла. Но теперь я возвращаю тебе сына.

Сын очнулся как будто ото сна и поднялся на ноги.

— Ступай назад в свое царство, — продолжал мудрец, — и управляй им, как великий царь, потому что ты и впрямь великий царь. Я с радостью признаю свое поражение. Мне предстоит начать сначала мое духовное усовершенствование, чтобы снова достигнуть того могущества, которым я теперь от чистого сердца награждаю тебя.

Шиби

Сегодня на небе молодая луна, она зайдет сразу после полуночи, начал рассказчик. Я выберу сказку покороче и кончу до того, как луна исчезнет, чтобы вам не пришлось возвращаться домой в полной темноте.

Это сказка о царе и двух птицах. Царя звали Шиби, он только что совершил священное жертвоприношение на берегу Джамны. Праздничный пир окончился, и гости отдыхали в тени деревьев. Воздух был напоен ароматом цветов и запахом ладана. Шиби обходил лагерь паломников, чтобы удостовериться, что все устроены наилучшим образом. С юга дул прохладный ветерок, стайки облаков смягчали лучи солнца, безжалостно сверкавшего на голубом небе. Красные угли священного костра меркли и подергивались серым налетом золы.

Убедившись, что все гости довольны, царь отпустил слуг и решил отдохнуть под тентом, натянутым в том уголке лагеря, который был отведен для него самого. В полудреме он смежил веки, но все еще продолжал молиться, как вдруг лицо его обдало ветром и что-то упало к нему на колени. Шиби очнулся и увидел, что в его одежду зарылась голубка, белая и мягкая. Птичка в ужасе взъерошила перья и закрыла глаза. Ее тело совсем обмякло, и Шиби решил, что она умерла. Но тут он почувствовал слабое дуновение — птица дышала. Шиби сидел не шевелясь, чтобы не спугнуть ее, и искал глазами слугу.

В это время ястреб, который преследовал голубку, ринулся вниз и уселся на нижней ветке дерева рядом с тентом.

— Наконец-то! — воскликнул ястреб. — Что это за игра в прятки!

— В чем дело? — спросил царь.

— Я говорю вон с тем созданием, которое сидит у тебя на коленях. Меня еще никогда так не дурачили! Если тому, кого называют царем птиц, придется добывать каждый кусок мяса с таким трудом, что же это будет за жизнь! Как царь царю должен сказать тебе, что голубка, которая сидит у тебя на коленях, принадлежит мне. Брось ее сюда.

Царь обдумал слова ястреба.

— Я, конечно, польщен визитом царя птиц, — сказал он, — но до сих пор я считал царем птиц орла.

— Перед тобой ястреб, а не коршун. Ты бы мог знать, что ястребы принадлежат к царскому орлиному роду, в то время как коршуны — всего лишь карикатура на нашу семью, потому что вся их жизнь построена на обмане, и во время охоты они притворяются, что сами не больше жертвы, на которую нападают. Сколько раз коршуна принимали за голубку!

Шиби хотел отвлечь ястреба от разговора о голубках, поэтому он сказал:

— К тому же коршун, когда летит, часто пропадает из виду, и ты не должен обижаться, что нам, существам, привязанным к земле, кажется, будто коршуны парят в той же заоблачной вышине, что и ястребы.

Ястреб поточил нос о ствол дерева, приподнял лапу, чтобы царь мог полюбоваться его когтями, и продолжал:

— Мне жаль, что люди так заблуждаются. Конечно, коршуны умеют летать, но не выше первой гряды облаков. А вы-то думаете, что они резвятся на небесах! Единственное, что нас с ними объединяет, — это острый изогнутый клюв, только и всего, но в отличие от нас коршуны питаются мелкими беззащитными существами вроде мышей и воробьев, на которых мы просто не обращаем внимания.

Царь заметил, что разговор снова начал переходить на еду, и вновь отвлек внимание ястреба.

— У нас все считают царем птиц орла, — сказал он.

— До чего же невежественны люди! — с презрением рассмеялся ястреб. — Почему орлы снискали у вас такое уважение? Я никогда этого не смогу понять. За что их так превозносят? За величину крыльев? Вы, люди, придаете слишком большое значение внешности. Ведь вы знаете, что ястребы могут летать так же высоко, как орлы. И все-таки нисколько нас не цените.

— Ты не должен порицать нас за это, — сказал царь, — мы судим о вас, глядя с земли. Впредь я буду осмотрительнее.

Ястреб обрадовался этой уступке и спросил:

— Видел ты когда-нибудь, как горный орел ходит по земле? Можно ли представить себе более нелепое зрелище? Ты согласен, что царственность проявляется прежде всего в грациозности походки? Этим даром владеем только мы, ястребы.

— Конечно, конечно, — поспешно согласился царь, — Я замечал, что, направляясь из спальни в ванную, вышагиваю как будто на параде, даже ночью, когда рядом никого нет.

Царь засмеялся, чтобы развеселить ястреба; он подумал, что птице должно быть приятно, что он обращается с ней как с равной. Ястреб и впрямь казался довольным, и царь надеялся, что гордец удовольствуется этим шутливым угощением и улетит.

Голубка встрепенулась у него на коленях, и Шиби поспешил накинуть на нее шелковый платок. Ястреб заметил его маневр и сказал без обиняков:

— Царь, зачем ты ее прячешь? Я все равно знаю, что пища, которую я честно добыл на охоте, лежит у тебя на коленях, и ты без всякого на то права не отдаешь ее мне.

— Эта птица опустилась ко мне на колени в поисках спасения, мой долг — защитить ее, — сказал царь.

— Я готов встретить твой меч и силой отнять свою добычу, если я погибну в этой борьбе, души моих предков благословят меня. Ястребы не знают страха уже многие тысячелетия, да и чего нам бояться? Разве наш прародитель не перенес на своей спине самого бога Вишну?

Царь хотел было снова поправить своего собеседника и сказать ему, что Вишну летел не на ястребе, а на золотом орле, но передумал.

А ястреб опять начал говорить царю, какая он важная птица.

— Тебе, царь, при твоей репутации мудреца не пристало смешивать меня со стервятниками, которые кружатся у тебя над головой. Я-то себе цену знаю, — сказал он, охорашиваясь.

Царь чувствовал, что он тоже должен сделать ястребу какой-нибудь комплимент, и боялся ударить лицом в грязь. Голубка старалась устроиться поудобнее под шелковым платком. Наступила неловкая пауза, царь в страхе ждал, что будет дальше.

И вдруг ястреб сказал:

— Ты пользуешься славой самого справедливого человека на свете. На тебя ложится сейчас огромная ответственность. Подумай о своей репутации. Не забудь, что я умираю от голода, а ты отказываешься отдать мою законную добычу. Твои действия заставляют меня страдать, каждая лишняя секунда, на которую ты удерживаешь у себя этот кусок мяса, причиняет мне боль. Стремясь к самоусовершенствованию, ты совершил немало подвигов, твой дух достиг необычайных высот, и вот сейчас все твои заслуги пойдут прахом из-за одного-единственного эгоистичного поступка, который, быть может, приведет тебя в ад.

— О бесконечно мудрая птица, неужели ты воображаешь, что я не отдаю тебе эту голубку потому, что я эгоист и хочу съесть ее сам?

— Я не настолько глуп, — надменно возразил ястреб. — Говоря о твоем эгоизме, я хочу сказать, что ты думаешь только о своих чувствах и совершенно не считаешься с моими.

— Когда эта голубка упала ко мне на колени и я увидел ужас в ее глазах, я понял, что должен защитить ее, чего бы это мне ни стоило.

— О царь царей, пища — это жизнь, все живое обязано своим существованием прежде всего пище. Что мешает смерти победить жизнь? Пища! Мне дурно от голода. Если ты сейчас же не накормишь меня, я могу умереть. А в расселине вон той скалы моя жена недавно высидела четырех птенцов, она охраняет сейчас наших детей, и все они ждут не дождутся, когда я вернусь. Если я здесь около тебя погибну от голода, они будут высматривать меня и ждать моего возвращения, пока тоже не умрут голодной смертью. И ты будешь виноват в гибели шести живых существ. О махараджа, подумай хорошенько, что лучше — спасти одну жизнь, быть может не очень ценную и почти угасшую, или шесть других жизней? Смотри, как бы поступок, который кажется тебе справедливым, не привел к большей несправедливости. Ты понимаешь это сам, царь, но предпочитаешь не думать о последствиях. Все эти разговоры только утомляют меня и приближают мою смерть. Поэтому избавь меня, пожалуйста, от дальнейших споров.

— Я вижу, что ты необычная птица, — сказал Шиби. — Твои речи мудры и свидетельствуют о широкой осведомленности, ты знаешь все на свете. Твой разум с легкостью воспаряет к недосягаемым высотам мысли. Но скажи мне, ястреб, как могло случиться, что ты сбросил со счетов мой первейший долг по отношению к существу, которое обратилось ко мне за помощью? Разве я, царь, не обязан его защитить?

— Я прошу только о пище; пища для живого существа — то же, что масло для лампы.

— Прекрасно. Посмотри на всех этих людей, лежащих тут и там, они отдыхают после пира, на котором каждому из них были предложены самые разнообразные яства, и было их во много раз больше, чем они могли съесть. Скажи, чего ты хочешь, я в одну минуту устрою такой же пир для тебя.

— Царь, разные существа питаются по-разному. То, что ты называешь яствами, для меня отбросы. Летая над землей, мы наблюдаем за кипучей деятельностью в твоей царской кухне и не перестаем удивляться, зачем вы столько возитесь с приправами и солью да еще разводите огонь ради того, чтобы уничтожить вкус, которым бог наделил мясо. Довольно, царь, я больше не могу разговаривать. Я голоден, у меня темно в глазах. Подумай немного и обо мне.

— Если ты хочешь мяса, я прикажу, чтобы тебе дали мяса.

Услышав эти слова, ястреб презрительно рассмеялся:

— Посмотри, к чему привели твои рассуждения! Откуда же ты возьмешь мясо, если ты не хочешь никого убивать? Как только ты решил вмешаться в замысел бога, все сразу запуталось.

— В чем же состоит замысел бога? Скажи мне, будь так добр!

— Голубки предназначаются для меня; когда бог создавал голубок, он не преследовал никакой иной цели, кроме этой, поэтому он позволил им размножаться с такой быстротой. Разве ты не знаешь древнего изречения «Ястребы пожирают голубок»?

Царь обдумал слова птицы и сказал:

— Если ты откажешься от этой голубки, я обещаю ежедневно предоставлять тебе пищу у меня во дворце на протяжении всей твоей жизни.

— О мой господин, я уже сказал, что твоя пища меня не устраивает. А твое стремление избавить меня от забот о пропитании кажется мне совершенно бессмысленным. Когда мне нужна пища, я охочусь и добываю ее. Я не понимаю, к чему мне беспокоиться о завтрашнем дне. Люди вечно заняты накоплением запасов на много поколений вперед. Нам чужда эта слабость. Я повторяю древнее изречение «Ястребы пожирают голубок»!

Царь погрузился в невеселые размышления, но через несколько мгновений сказал:

— Проси что хочешь, только не эту маленькую птичку, сидящую у меня на коленях. Я не отдам ее, какие бы доводы ты ни приводил.

Ястреб наклонил голову, закатил глаза и проговорил:

— Будь по-твоему. Лучше всего мне попросить тебя вот о чем. Дай мне теплого мяса, сочащегося теплой кровью, и пусть его будет ровно столько, сколько весит эта голубка. Мы употребляем в пищу только свежее мясо, ведь мы не стервятники, позволь мне еще раз тебе напомнить. Насколько я понимаю, тыне станешь убивать ради этого какое-нибудь живое существо, так что тебе придется вырезать кусок мяса из своего собственного тела.

Царь задумался.

— Я согласен, но мне надо решить, из какой части тела вырезать этот кусок мяса, чтобы не убить самого себя. Дай мне немного времени. Смири ненадолго свой голод. Правитель не волен искать смерти, — добавил он. — От него зависит слишком многолюден.

— Точно так же, как от меня зависит моя семья, — возразил ястреб.

Царь подозвал слугу:

— Подай весы.

— Великий царь, где же в этом удаленном месте можно достать весы? — в замешательстве проговорил слуга.

— Мне нужны точные весы, — повторил царь.

— Разреши послать гонца в город.

— Сколько нужно времени, чтобы дождаться его возвращения? — спросил царь.

Слуга быстро произвел необходимые расчеты и объявил:

— Если лошадь будет мчаться рысью, то гонец вернется завтра на заре.

Царь посмотрел на ястреба, тот, казалось, едва дышал. Царю не хотелось, чтобы ястреб снова начал рассказывать ему о жене и детях, которые ждут его в горах. Настало время покончить с этой историей и накормить беглянку, дрожавшую у него на коленях.

— Немедленно сделать весы из того, что найдется под руками. Даю тебе на это десять минут, — приказал царь.

— А если приказ не будет выполнен, голова с с плеч, верно? — усмехнулся ястреб. — Вот что значит вести себя по-царски. Но я должен тебя предупредить, что отрубленные головы меня не интересуют.

— Ты получишь кусок моего собственного тела, можешь не сомневаться, — сказал царь.

Слуги поспешно взялись за дело. Теперь уже весь лагерь пришел в волнение и следил за необыкновенным поединком между царем и ястребом. Из ветки дерева слуги сделали коромысло. На концах коромысла подвесили тарелки, которые нашлись на кухне, смастерили стрелку и прикрепили ее к середине коромысла.

Царь взглянул на ястреба и сказал:

— Ничего лучшего у нас сейчас не нашлось.

— Понимаю. Небольшая неточность не имеет значения. Я просто не хочу, чтобы ты отдал больше, чем весит голубка, так как…

Но царь не дослушал ястреба и встал, держа голубку в руке. Он подошел к самодельным весам, чтобы проверить, хорошо ли они работают.

— Может быть, ты хочешь подлететь поближе? — спросил он у ястреба.

— Мне видно и отсюда. К тому же я вполне тебе доверяю.

Царь посадил голубку на правую тарелку, которая начала стремительно опускаться, что показалось ему странным — когда голубка сидела у него на коленях, она казалась невесомой.

Но царь не стал тратить время на размышления. Он опустился на землю, вытянул ногу, прочел короткую молитву и острым ножом разрезал бедро. Придворные и гости, собравшиеся вокруг него, застонали при виде крови. Царь заскрежетал зубами, вырвал кусок собственного мяса и бросил его на весы.

Тарелка окрасилась кровью, но стрелка не шелохнулась. Кто-то стал бранить голубку.

— Сколько весит только тело, покинутое душой. Она, наверное, умерла, посмотрите, не мертва ли она.

Кто-то добавил:

— Снимите ее с весов и швырните ястребу, покончите с этим несчастным созданием.

Царь слишком ослабел и не мог говорить, он сделал знак, чтобы все замолчали. От его правого бедра не осталось ничего, кроме кожи. Весы оставались в том же положении. Царь вырезал все новые и новые куски из своего левого бедра; стрелка не двигалась. Люди опускали глаза, чтобы не видеть этого кровавого зрелища. Ястреб смотрел на царя, не скрывая неодобрения.

— О птица, возьми все это мясо и улетай! — кричали вокруг.

— Мне обещали столько мяса, сколько весит голубка, — стоял на своем ястреб; тогда собравшиеся начали осыпать его проклятиями, мужчины выхватили мечи.

Царь, теряя сознание от боли, собрал последние силы и приказал своим гостям и слугам сохранять спокойствие. Он знаком подозвал первого министра.

— Человек не имеет права самовольно лишать себя жизни, но того, что происходит сейчас, никто не мог предвидеть. Мне придется дойти до конца, даже если меня ожидает ад, — сказал он.

Все присутствующие с ненавистью посмотрели на голубку.

— Пока принц не достигнет нужного возраста, страной будет управлять мой брат, — завещал царь.

Произнеся эти слова, царь с огромным трудом поднялся на ноги и взошел на чашу весов, уже наполненную кусками его собственного мяса. Другая чаша тут же начала подниматься вверх, и на весах установилось равновесие.

Тогда ястреб подлетел поближе и сказал:

— Здесь больше, чем нужно для меня и моей семьи. Разве я смогу унести тебя в горы?

— Я не подумал об этом, — едва слышно сказал царь и добавил: — Голубку ты тоже не смог бы поднять. Тебе остается только пригласить сюда свою семью.

Ястреб захлопал крыльями, взмыл в воздух и ринулся вниз, как будто хотел вонзить клюв в тело царя. Люди закрыли глаза, чтобы не видеть происходящего. Нов эту минуту воздух наполнился звуками божественной музыки. Ястреб исчез, и вместо него появился Индра, вооруженный брильянтовым копьем, в ослепительной короне на голове; он взял Шиби за руку и помог ему сойти с весов. В чаше, где лежала голубка, вспыхнуло пламя, и из него появился бог огня.

— О царь, — сказали боги, — мы подвергли тебя суровому испытанию. Мы усомнились в твоей честности и счастливы, что оказались не правы. Прими наше благословение и знай, что, пока люди будут помнить о твоем подвиге, они будут обладать частичкой тех духовных богатств, которыми обладал ты.

С этими словами боги исчезли. Царь в ту же минуту обрел прежние силы, а куски мяса, лежавшие в чаше весов, превратились в благоухающие цветы.