Боги, демоны и другие

В центре этих рассказов стоят традиционные индийские героини — женщины, которые преодолевают огромные трудности ради того, чтобы вернуть своих мужей. Изнеженная Дамаянти из рассказа «Нала» переносит тяжкие лишения, странствуя по свету в поисках мужа. Савитри неотступно следует за жестокосердным Ямой, богом смерти, и в конце концов уговаривает его вернуть жизнь ее супругу. Героиня «Непарного браслета» Каннахи, в начале рассказа кроткая, как лань, узнав о несправедливой казни мужа, приходит в такое неистовство, что огонь ее ненависти буквально испепеляет целый город. Шакунтала пускается в многотрудное путешествие, чтобы оживить память человека, который женился на ней, а потом забыл о ее существовании, и с неистощимым терпением ждет возможности вновь соединить с ним свою жизнь.

Нала

Нала был правителем богатой и прекрасной Нишады, населенной миролюбивыми и счастливыми жителями, чье процветание наглядно свидетельствовало о достоинствах их молодого храброго и доброго царя. Он был холост. Почему столь совершенное существо оставалось одиноким, не могла понять ни одна душа на свете, но у богов были свои планы, как мы увидим. Нала не помышлял о женитьбе до того самого дня, когда во дворце появился бродячий поэт и стал читать стихи:

Царь, сидевший в приемном зале с избранными придворными и учеными, ответил:

— Они говорят о дереве без коры, о чем же еще?

Услышав его слова, поэт задумался и сказал:

— Разве они не напоминают нам холостого мужчину? Разве они не говорят об одиночестве, о жизни, полной страданий? Снаружи блеск и сверкание, а внутри пустота, неуверенность и недовольство. Так живет мужчина, у которого нет жены; так живет женщина, у которой нет мужа. На этой неделе я встретился с двумя такими людьми — с твоей милостью и с Дамаянти, дочерью Бхимы[26], царя Видарбхи, у которого я гостил восемь дней назад. Вы созданы друг для друга, но до сих пор позволяете безжалостному пространству разделять вас…

И поэт принялся рассказывать о Дамаянти:

— Творец создал ее в минуту радости. Я запинаюсь и теряю дар речи, когда пытаюсь описать ее глаза, губы, цвет лица и фигуру, потому что все известные эпитеты кажутся мне бледными, и я их отбрасываю.

Для Манматхи, бога с луком из сахарного тростника, настал, наконец, благоприятный момент.

— Поэт, вернись в Видарбху и скажи Дамаянти… — начал царь.

— О царь, я не могу выполнить твою просьбу, — прервал его поэт. — Я всегда иду вперед и никогда не возвращаюсь. Прости меня. Пошли к ней гонца.

Так Нала полюбил Дамаянти, еще не видя ее. Его больше не интересовали ни развлечения, ни управление государством, ни интриги придворных. Стоило ему закрыть глаза, как он видел перед собой ее лицо. Целыми днями Нала бродил по саду, бесцельно разглядывая пруды с лотосами и фонтаны. Его охватила безжалостная всепожирающая любовная тоска, она лишила вкуса его пищу и отняла у него не только сон и друзей, но и одиночество.

Однажды вечером Нала заметил стаю лебедей, плескавшуюся в пруду с лотосом, и позавидовал их радостному спокойствию. Молниеносным движением руки он схватил одного лебедя и поднял его в воздух. Птица захлопала крыльями, пытаясь освободиться, и взмолилась:

— Царь, отпусти меня, ведь я ни в чем. перед тобой не виновата. Ты болен душой. Я здорова, но разве это моя вина?

Остальные лебеди замерли, глядя на свою подругу.

Нала извинился перед лебедем:

— Я сам не знаю, что делаю. Конечно, я отпущу тебя. Я просто завидую вам, птицам.

— Царь завидует нам, жалким созданиям, которые хлопают крыльями и мокнут в воде! — воскликнул лебедь.

— Вы умеете летать, а я нет, — сказал царь. — Я прикован к земле…

— Но у тебя есть быстрые колесницы, и во всех мирах знают, какой ты превосходный наездник. Тебе достаточно прикоснуться к коню — и он полетит, как ветер.

— И все-таки я не могу отправиться туда, куда мне больше всего хочется. О лебедь, лети в Видарбху. Перелети через высокие стены, за которыми живет принцесса, спустись у нее в саду и скажи ей, что я умираю от тоски.

Лебеди тут же сбились в стаю.

— О царь, — закричали они в один голос, — мы все полетим туда и постараемся помочь тебе! Мы будем твоими ходатаями.

— Вы можете перелететь через рвы с водой и через зубчатые стены, — продолжал царь, — дайте мне на один день ваши крылья!

Нала погладил лебедя по спине и отпустил его.

— Я никогда не забуду твоей доброты, царь, — сказал лебедь. — Мы отдадим за тебя жизнь.

Лебедь вернулся в воду и занялся приготовлениями к путешествию — обычными приготовлениями перед большим перелетом: быть может, клюнул в спинку своих птенцов, чтобы сказать им до свиданья, или попросил кого-нибудь из пожилых родственников присмотреть за малышами, — и вот стая поднялась в воздух.

Неожиданно для всех царь повеселел, но теперь он все время старался быть поближе к пруду. Его министрам приходилось прогуливаться вместе с ним; один из них обратил внимание на пруд и как-то раз, просто чтобы поддержать разговор, спросил:

— А где же лебеди, которые всегда здесь плавали?

Но Нала не ответил ему, как будто хотел показать, что занят более важными делами, чем лебеди. Как всем безнадежно влюбленным мужчинам и женщинам, ему казалось, что его намерения священны и должны храниться в глубокой тайне, чтобы посторонние не испортили все дело.

Однажды в сумерках, когда истекло положенное время, стая лебедей вернулась назад.

— Мы выполнили твое поручение, — сказал царю глава стаи и рассказал, как они нашли Дамаянти, как передали ей его слова и услышали в ответ, что она тоже тоскует о нем с той самой минуты, когда узнала его имя, и что Нала должен держать наготове свою колесницу, чтобы помчаться в Видарбху, как только будет объявлена сваямвара.

Дамаянти взялась за дело. Ни одна девушка не может просто прийти к отцу и попросить его объявить сваямвару — подобные вещи не делаются так примитивно и грубо. Желание выйти замуж должно быть выражено иносказательно, как того требует обычай. Прислужницы Дамаянти стали жаловаться царице, что их госпожа худеет, что браслеты соскальзывают с ее рук, что под глазами у нее черные крути и что ее гнетет какая-то забота…

Бхима был слишком занят другими делами, чтобы обратить внимание на эти перемены, но, когда ему рассказали, что происходит, он понял намек и разослал во все концы глашатаев, чтобы объявить о предстоящей сваямваре Дамаянти и пригласить всех подходящих (и неподходящих!) холостых мужчин прибыть в Видарбху и попытать счастья. Вскоре движение на дорогах, ведущих в Видарбху, заметно усилилось, потому что со всех сторон в столицу съезжались женихи верхом на лошадях, на слонах и в колесницах.

Нала отправился в путь одним из первых, хотя мог не торопиться, потому что был превосходным наездником и не сомневался в победе. По дороге к нему присоединились четверо незнакомых мужчин. Это были боги в образе людей: Индра, царь младших богов; Варуна, бог дождя, воздуха и океана; Агни, бог огня, и Яма, повелитель смерти.

Мудрец Нарада, этот утонченный ценитель духовной пищи, который с легкостью находил дорогу во все миры, постоянно передавал новости из одного мира в другой и наслаждался, наблюдая за причудливыми взаимоотношениями богов и людей, не поленился проникнуть в мир Индры и рассказать ему и другим богам о сваямваре Дамаянти. Он придал своему рассказу особую остроту, добавив, что у богов нет надежды на успех, потому что Дамаянти уже решила, что ее избранником будет Нала, и сваямвара — всего лишь дань обычаю. Тогда боги решили отправиться на землю. Они спустились с небес в том самом месте, где Нала остановился, чтобы дать передохнуть лошадям, сказали ему, кто они такие, и спросили:

— Не можешь ли ты нам помочь?

— Смотря что вам нужно.

— Как ты смеешь так отвечать! Что это за помощь, если ты заранее оговариваешь условия? Согласен ты нам помочь или нет?

— Хорошо, я согласен вам помочь, — сказал мягкосердечный царь, смущенный их настойчивостью.

— Значит, обещаешь?

— Обещаю, — ответил Нала.

В таком случае ступай и уговори. Дамаянти взять в мужья одного из нас, — немедленно потребовал Индра.

— Как же я смогу это сделать? — взмолился Нала. — Ведь я иду в Видарбху, потому что сам хочу стать ее мужем.

— Разве ты не обещал нам свою помощь? Значит, ты берешь свое слово назад?

— О боги, простите меня, сжальтесь надо мной! Я не в силах сам себе нанести такую рану! Я ждал этой сваямвары всю свою жизнь.

— Зачем же ты говорил, что готов помочь нам? Что же, возьми свое слово назад, если у тебя хватит духа, — сказали боги, и по их суровому виду царь мог догадаться, что этот поступок повлечет за собой непоправимые последствия.

Тогда Нала решил пуститься на хитрость.

— Все дороги во дворец будут закрыты, останется только одна, ведущая прямо к залу, где должна происходить сваямвара. Я знаю, что Бхима сделает все возможное, чтобы помешать нежеланным гостям.

Боги улыбнулись, как будто хотели сказать: «В Видарбхе все гости, кроме тебя, будут нежеланными», и, воспользовавшись этой лазейкой, обещали:

— Мы поможем тебе преодолеть все преграды, все завалы и зубчатые стены. Мы поможем тебе подойти к Дамаянти так близко, что ты сможешь говорить с ней шепотом, но только, если ты согласишься быть нашим послом.

Нала задрожал от счастья при мысли, что он сможет приблизиться к своей возлюбленной, и радостно воскликнул:

— Я согласен, я иду!

Благодаря могуществу богов он оказался рядом с Дамаянти в ее собственном саду. Они встретились, как давно разлученные возлюбленные, которые месяцами думают друг о друге, мечтают друг о друге и мысленно не спускают друг с друга глаз. Нала рассказал Дамаянти о поручении богов.

— Это невозможно, — без колебаний объявила Дамаянти. — Пусть делают, что хотят. Я даже не взгляну на них. Ты мой повелитель.

Нала поспешил той же дорогой вернуться к богам и, не скрывая радости, заявил:

— Дамаянти не отдаст венка никому, кроме меня.

— Ты сдержал слово, но не выполнил поручения, — сказали боги. — Ты должен был ее уговорить, а ты позаботился лишь о форме, но не о сути.

— Я сделал все, что мог, — ответил Нала.

Но вот принцы собрались; все они были в пышных, богато украшенных одеждах, и каждый исподтишка бросал презрительные взгляды на всех остальных. Ученые астрологи заранее указали час, благоприятный для выбора мужа; в Назначенное время принцесса явилась и взяла венок, который лежал на особой подставке, установленной в середине павильона. Все мужчины, находившиеся в этом просторном помещении, смотрели на нее горящими глазами.

Дамаянти оглянулась, ища Налу. Он нарочно сел в заднем ряду, чтобы завистливые боги не могли сказать, что он им помешал. Глаза Дамаянти радостно засветились, но тут, к своему величайшему изумлению, она увидела рядом еще четырех Нал. Это боги приняли облик своего соперника, и каждый из них стал вылитым Налой — и фигурой, и чертами лица, и одеждой;

Не веря собственным глазам, Дамаянти подошла поближе и увидела перед собой пятерых не отличимых друг от друга мужчин, как будто кто-то выставил напоказ пятерых близнецов. Она изо всех сил вглядывалась в их лица, но не могла угадать, кто из них настоящий Нала. Тогда она стала молиться тем самым богам, которые над ней насмехались, — что же еще ей оставалось делать! Не выпуская из руки венок, она беззвучно просила Варуну, Индру, Агни и Яму помочь ей решить эту головоломку.

Когда Дамаянти снова открыла глаза, она поняла, что ее молитва услышана: четыре бога смотрели на нее не мигая (верная примета бога), а ресницы Налы поднимались и опускались, как у всех людей. Этого было довольно. Дамаянти подошла к Нале и надела венок ему на шею. Индра, Варуна, Агни и Яма удовлетворились тем, что это маленькое приключение доставило им удовольствие, они благословили Налу и Дамаянти и удалились.

Но два других бога опоздали на сваямвару; Индра и Агни встретили их на пути к царству Бхимы и посоветовали идти назад.

— Там все кончено, — сказал Индра. — Не тратьте понапрасну времени.

Эти два бога — Кали и Двапара — как раз управляли временем, они обиделись и рассердились:

— Кто посмел превращать сваямвару в пустую забаву? Нала подшутил над нами! Мы этого так не оставим!

Нала женился и счастливо жил со своей женой, царицей Дамаянти, пока к нему в столицу не явились Кали и Двапара. Кали проник в мозг Пушкары, брата Налы, и по его наущению Пушкара предложил Нале сыграть с ним в кости. Нала согласился. Братья сошлись в одной из комнат и начали игру на глазах у столпившихся придворных, которые молча наблюдали за всем происходящим.

Кали все время подзадоривал Пушкару, помогал ему выигрывать и разжигал его аппетит. А Двапара проник в кости, которые бросали братья, и подыгрывал Пушкаре. Сначала небольшой брильянт перекочевал с пальца царя на палец его брата, за ним последовало ожерелье, потом к Пушкаре перешли колесницы, лошади, дворец и в конце концов все царство. Нала как будто ничего не видел и не слышал, он продолжал играть и, как все игроки, надеялся, что следующая ставка принесет ему удачу. А Пушкаре не терпелось осуществить свой мерзкий замысел.

— Брат, ты потерял все, чем владел в этом мире, — сказал он. — Единственное, что у тебя осталось, — это жена. Поставь на нее, ведь это твоя последняя возможность отыграться. Может быть, счастье переменится.

Нала на мгновенье задумался.

— Нет, — сказал он и встал.

Он лишился не только всех своих украшений, но и одежды. У него не осталось ничего, кроме куска материи, обернутой вокруг его чресел. Дамаянти тоже рассталась со всеми ожерельями и браслетами; у нее отняли все, кроме сари, которое было на ней надето.

И тогда брат Налы довел до конца свое злое дело и приказал Нале и Дамаянти покинуть царство. Под звуки барабанов он объявил, что каждого, кто даст приют Нале и Дамаянти, ожидает суровое наказание. Это распоряжение за подписью и печатью нового правителя было доведено до сведения всех его подданных.

Единственным местом, где Нала мог остановиться, не рискуя навлечь на себя гнев нового царя, была большая поляна на краю леса. Дамаянти, не произнося ни слова, покорно шла за мужем. Утомленные ходьбой и событиями этого дня, они присели отдохнуть. Рядом с ними опустилась на траву большая белая птица — быть может, ее появление тоже было подстроено богам и-близнецами, чтобы помучить Налу. Нала решил, что он должен поймать ее. У него не было ни лука, ни стрел, чтобы напасть на птицу. Он осторожно подкрался к ней, сорвал с себя единственный лоскут материи, который на нем еще оставался, и накинул его на птицу. Нала рассчитывал, что материя окажется достаточно тяжелой, чтобы прижать птицу к земле, и тогда ему достаточно будет протянуть руку, чтобы схватить ее. Ему казалось, что этот план нетрудно осуществить, но в ту минуту, когда его набедренная повязка коснулась крыльев птицы, та взмыла вверх, и у царя не осталось ни лоскутка, чтобы прикрыть свою наготу. Жена, как всегда, пришла ему на помощь. Она высвободила кусок сари и обвязала им бедра мужа.

Они шли по лесу, питались съедобными корнями и наконец вышли на холмистое плоскогорье. Нала указал на видневшийся вдали город и сказал жене:

— Это столица царства твоего отца, где ты так счастливо жила, когда была ребенком.

— Мне нечего там делать, — без колебаний ответила Дамаянти. — Я не вернусь к отцу. Я останусь с тобой.

В эту ночь, когда Дамаянти заснула, Нала потихоньку ушел от нее, решив расстаться со своей женой вблизи города, где жил ее отец. Он горько упрекал себя за то, что покидает Дамаянти, но его ожидало слишком много опасностей, и если уж ему было суждено ее покинуть, лучше было сделать это в таком месте, откуда было видно призывное сияние ее родного города, куда она, быть может, захочет вернуться.

Нала осторожно перерезал сари; он оставил себе кусок платья жены, и тихонько ушел прочь, стараясь ступать так, чтобы сухие листья не шуршали у него под ногами.

Утром Дамаянти вознесла богам одну-единственную молитву: чтобы они укрепили ее ноги и помогли ей найти мужа. Она шла через лес, отворачиваясь от города, который притягивал ее, как магнит. И, уходя все дальше и дальше, она спрашивала у гор, деревьев и птиц:

— Не проходил ли здесь мой муж?

Однажды Дамаянти наткнулась на уединенное жилище святых людей; они приветливо встретили ее и предложили ей ночлег. Дамаянти заснула, убаюканная их негромкими речами и мелодичным смехом. Проснувшись, она увидела, что ее гостеприимные хозяева исчезли, и догадалась, что это были неземные существа, которые, наверное, охраняли ее.

Дамаянти снова отправилась на поиски мужа; ей встретился караван торговцев, и она попросила их взять ее с собой. Торговцы спросили, куда она идет. Но она могла ответить им только одно:

— Туда же, куда вы.

Прошло немного времени, и в тот момент, когда караван пересекал долину, на него напало стадо диких слонов; люди страшно испугались, и многие из них погибли. А оставшиеся в живых ополчились на Дамаянти.

— Ты дьявол в образе женщины! — хором кричали они.

Глядя на ее изорванное платье и растрепавшиеся волосы, они распалялись все больше и больше:

— Ты ведьма! Не смей приближаться к нам, мы убьем тебя, если ты пойдешь за нами!

Они окружили ее и не давали ей сказать ни слова, пока не вмешался их вожак.

— Глупые люди, оставьте в покое эту женщину! Неужели вы не видите, что она совершенно беспомощна?

— Если это женщина как женщина, почему она бродит одна в таких глухих местах?

— Пусть она доедет с нами до ближайшего города, не трогайте ее.

У Торговцы довезли Дамаянти до города Чеди[27] и отправились дальше. Дамаянти с грустью смотрела на удалявшийся караван: эти люди все-таки были для нее какой-то опорой, а теперь она осталась совсем одна.

- Не смей идти дальше! — крикнул ей человек, шедший последним.

— Почему ты ее здесь бросил? — спросил у него какой-то уличный зевака.

— Помоги нам бог! Мы уже хлебнули с ней горя. Она… не знаю, кто она такая, но наш вожак чересчур добр к женщинам. Как только мы ее подобрали, на нас напали слоны. Она…

Они обменялись какими-то непристойными шутками и разошлись. Во главе каравана к Дамаянти относились лучше, чем в хвосте.

И вот она осталась одна на рыночной площади. Какие-то бродяги начали насмехаться над ней. Ее изорванная одежда была в беспорядке, а измученное лицо испачкано грязью.

— Эй, отойди, не загораживай вход, — крикнул ей хозяин лавочки, — у тебя недоброе лицо, ты испортишь мне все дело, если будешь тут стоять. Вот тебе, возьми и убирайся! — И он бросил ей монетку.

Уличные мальчишки, увидав издали эту сцену, закричали:

— Смотрите, хозяин лавки бросает камнями в полоумную!

Маленькие сорванцы решили, что хозяин подает им благой пример, они стали подбирать камни и бросать их в Дамаянти. К ним присоединились другие мальчишки. Для них это было привычным делом — избивать камнями сумасшедших и обезьян. Дамаянти побежала, спасаясь от ватаги орущих детей и взрослых.

В это время по улице проезжала царская колесница. Царь возвращался из стоявшего на горе храма и обратил внимание на толпу кричащих людей; приехав во дворец, он послал своих всадников на выручку женщины. Через некоторое время один из его телохранителей вернулся и сказал:

— Женщину отвели в покои, где обычно отдыхают путники, у дверей поставили стражу. Люди приняли ее за сумасшедшую, но она сказала, что ищет мужа, которого потеряла в лесах.

— Приведите ее сюда, — приказал царь.

Когда Дамаянти пришла, царь велел отвести ее на женскую половину дворца. Его мать обещала позаботиться о ней.

Между тем Нала обернул вокруг бедер кусок материи, отрезанный от сари жены, и бродил по лесам и полям. Однажды он наткнулся на горящую кучу сухих листьев и бамбука и раскидал ее. Змея, едва не погибшая в огне, выползла из своего убежища и сказала:

— Ты спас меня от пламени и от заклятья, обрекшего меня на существование в облике существа, которому ежеминутно грозит смерть от чьей-нибудь палки. Спасибо тебе за помощь, Нала, — продолжала змея. — Я хочу отблагодарить тебя, прежде чем приму свой обычный вид. Сделай десять больших шагов, только отсчитывай их вслух.

Нала послушался, а когда он сделал десятый шаг и громко сказал «даса», что на санскрите означает не только «десять», но и «кусай», змея, оставив без внимания первое значение этого слова, бросилась на Налу, вонзила в него зубы и выпустила из них весь яд без остатка.

— Так-то ты отблагодарила меня за помощь! — воскликнул Нала.

— Это мой последний змеиный укус, — ответила та. — Весь мой яд попал к тебе в кровь, теперь Кали, который вселился в тебя и с радостью следил за всеми твоими злоключениями, вынужден будет тебя покинуть. К тому же этот яд изменит твою внешность.

И Нала увидел, что становится черным как уголь, маленьким и уродливым. Он с трудом узнавал свои собственные руки и ноги.

— Что ты со мной сделала?! — в страхе закричал он.

— Эта перемена пойдет тебе на пользу. Теперь тебя никто не узнает. А сейчас слушай внимательно. Береги два куска материи, которые я тебе дам. Когда ты захочешь стать таким, как прежде, оберни их вокруг тела. Но не делай этого, прежде чем достигнешь своей цели. Иди прямо на юг, через пять дней ты придешь в царство Ритупарны. Это добрый царь. Научи его искусству обращения с лошадьми. А сам научись у него искусству игры, которым он владеет в совершенстве. Потом подожди и посмотри, что будет дальше. Никому не говори, кто ты такой, пока не вернешь назад свое царство и свою жену. Да поможет тебе бог…

Змея приняла свой первоначальный небесный облик и исчезла.

У ворот дворца Ритупарны стоял карлик и звонил в колокольчик, как делали те, кто хотел поговорить с царем. Привратники смеялись над ним. Но карлик продолжал звонить, а они не смели никого прогонять от ворот. Поэтому в конце концов они сказали:

— Такое безобразное существо не должно являться взорам царя. Мы спросим у его советников, если хочешь — подожди, пока мы придем.

К воротам подошел начальник дворцовой стражи и брезгливо спросил:

— Что тебе надо?

— Мне надо поговорить с царем.

— Царь занят. Можешь поговорить со мной.

— Разве ты царь?

— Нет, нет.

— Я хочу поговорить с царем; конечно, если ваш колокольчик — не простая побрякушка.

Начальнику пришлось уйти, и на балконе появился царь. Тогда уродец сказал:

— Я умею делать множество вещей, о царь, разреши мне остаться у тебя во дворце. Я знаю, как тебе услужить и чем тебя обрадовать.

— А что ты умеешь делать?

— Не полагайся на свои глаза. Бог пожелал дать мне такую внешность, но ты будешь мной доволен, только согласись меня испытать. Я знаю толк в лошадях. Сделай меня своим конюхом, и ты увидишь, что я могу заставить самую ленивую лошадь нестись, как ветер. Мне достаточно взглянуть на коня, чтобы сказать, каким он станет через пять дней, или через пять месяцев, или через пять лет.

Царь поддался уговорам уродца. И со временем оценил его по достоинству. Не было лошади, с которой новый слуга не мог бы справиться, и теперь больше всего на свете царь любил мчаться в колеснице, когда поводья держал его карлик. Эти выезды сдружили их. К тому же Нала как-то обмолвился, что от блюд, которые он умеет готовить, не отказались бы даже боги[28]. Царь любил вкусную еду, и Нала скоро стал заправлять всей царской кухней. Так, переходя от конюшни к кухне, Нала завоевал сердце царя, к вящей зависти остальных придворных.

Дамаянти втайне тосковала о муже; она знала, что, как ей ни хорошо в Чеди, она должна покинуть дворец и снова начать поиски Налы. Эта мысль не давала ей покоя ни днем, ни ночью; однажды вечером она увидела брешь в ограде заднего двора и решила убежать. Но стражник, который стоял на посту, крикнул: «Эй, кто там?» — и Дамаянти со страха спряталась в густой тени вала. Стражник привел ее назад к матери царя, и та стала ее утешать и уговаривать:

— Скажи мне, что тебя мучит? Я помогу тебе.

Тем временем Бхима, отец Дамаянти, разослал во все концы множество людей, и один из его посланных, оказавшись в Чеди, напал на след Дамаянти. Он услышал на базаре, что во дворце скрывается полоумная женщина, и сумел увидеться с матерью царя.

— Призови сюда беглянку, — попросил он ее. — Дай мне взглянуть на ее лицо.

Царица согласилась.

— Может быть, ты дознаешься, кто она, и скажешь мне. Она ничего не говорит о себе, Вчера ей вздумалось убежать, но мы вернули ее. Как я могу отпустить эту женщину, если она даже не говорит, куда хочет идти?

Когда привели Дамаянти, посланный Бхимы встал, почтительно поклонился ей и сказал:

— Мои поиски окончены. Это наша царевна. Я не могу ошибиться. Ведь я знаю ее со дня рождения.

Царица распорядилась, чтобы Дамаянти тут же отослали в Видарбху, и все ее возражения и протесты оказались тщетны.

Вернувшись в дом отца, Дамаянти стала посылать гонцов, куда только могла. Она сама выбирала их и всем говорила одно и то же:

— Если вы встретите человека, похожего на моего мужа, спросите его: «Так ли мужествен тот, кто среди ночи тайком уходит от жены и уносит с собой кусок ее платья?» — и принесите мне его ответ.

Через несколько дней один из посланных вернулся и сказал Дамаянти:

— На конюшне царя Ритупарны я нашел человека, который ответил мне так: «Ночь была темная, место уединенное, и кругом рычали дикие звери, но мужчина решил, что это единственный способ заставить безрассудно храбрую женщину вернуться назад в дом отца».

— Почему ты к нему обратился?

— Потому, что мне сказали, что он хорошо разбирается в лошадях и искусно готовит пищу.

Но когда гонец рассказал ей, как выглядит этот человек, Дамаянти очень огорчилась. И все-таки ей захотелось, чтобы он приехал в Видарбху, поэтому Дамаянти велела объявить, что, прождав немало времени и отчаявшись найти Налу, она собирается выбрать нового мужа, для чего будет устроена сваямвара, и все, кто хотят получить ее руку, могут принять участие в готовящемся состязании. Дамаянти позаботилась, чтобы эта весть достигла ушей Ритупарны и его приближенных, но времени до назначенного дня оставалось так мало, что только самые умелые наездники могли успеть добраться до Видарбхи для участия в сваямваре, которую Дамаянти устраивала с помощью матери.

Узнав о сваямваре Дамаянти, Ритупарна приказал Нале:

— Выбери самых быстроногих коней, мы должны быть в Видарбхе завтра до полудня. Я хочу попытать счастья.

Нала выбрал четырех неказистых лошадей, тощих-претощих.

— Ты говоришь, что знаешь толк в лошадях, — сказал царь, — А ты уверен, что у этих лошадей хватит сил доскакать до Видарбхи, не говоря уж о том, чтобы доскакать вовремя.

— Уверен, — ответил Нала, — Внешность часто бывает обманчива.

Нала рассказал царю, какие стати он ценит в лошадях, и уверил его:

— Мы будем в Видарбхе за час до срока, который ты назначил.

Когда они выехали из Чеди и лошади понеслись во весь опор, Ритупарна понял, что его возничий — настоящий знаток своего дела. Внезапно порыв ветра сорвал с Ритупарны шейный платок.

— Эй, остановись! — закричал он, — Вернемся за платком.

— Нельзя, — ответил возничий, — Ведь ты хочешь быть в Видарбхе до полудня. Ты знаешь, сколько мы уже проехали?

И, взглянув на пену у рта лошадей, Нала определил скорость, с которой они двигались, и вычислил расстояние, которое они пробежали с того мгновения, когда ветер унес платок.

Ритупарна не мог скрыть изумления и, желая показать свою осведомленность в какой-нибудь другой области, сказал:

— Если ты остановишь лошадей на пять секунд, я взгляну на листья, которые лежат на земле вокруг вон того фигового дерева, и скажу, сколько их еще осталось на ветках.

— Ради этого стоит остановиться, пусть мы даже опоздаем на пять секунд, — сказал Нала, — Но я подгоню лошадей, мы приедем вовремя.

Они остановились.

Царь выбрал дерево, за какую-то долю секунды сделал все расчеты и не ошибся ни на один листочек. Нала был поражен.

— О царь, если ты обучишь меня этому искусству, я открою тебе все секреты обращения с лошадьми.

— Это дар, которым меня наградили боги, — сказал царь, — а еще я умею играть в любые игры, и в целом мире вряд ли найдется человек, который сумеет меня обыграть.

Дамаянти стояла на балконе; услышав стук копыт, она воскликнула:

— Это он! Только у его лошадей такой шаг!

Едва Нала успел приехать, как Дамаянти послала девушку в дом для гостей и велела спросить у вновь прибывшего: «Так ли мужествен тот, кто среди ночи тайком уходит от жены и уносит с собой кусок ее платья?» Ответ был такой же, как прежде. Но девушка добавила:

— О царевна, этот человек…

— Это он готовит пищу для Ритупарны? — спросила Дамаянти.

— Да, царевна, царь ест только то, что он ему готовит.

— Принеси мне, пожалуйста, что-нибудь на пробу, — попросила Дамаянти.

— Но нам не разрешают приносить во дворец пищу!

— Принеси тайком одну ложечку, я дам тебе нитку бус.

— С тобой может что-нибудь случиться, — не соглашалась девушка.

— Если пища отравлена, тем лучше для меня, — значит, ты все равно мне поможешь, только другим способом.

Девушка ушла и через некоторое время принесла небольшую чашу, наполненную ароматными лакомствами.

— Это наверняка он! — воскликнула Дамаянти, еще не взяв в рот ни кусочка.

— Царевна, но ведь на него страшно смотреть, — уговаривала ее прислужница, — не будь опрометчива…

Дамаянти решила увидеть этого человека сама. Во дворце поднялся переполох, но она стояла на своем.

— Когда я блуждала по лесам и горам, жила в чужом городе с незнакомыми людьми и каждую минуту ждала новых напастей — кто тогда охранял меня? Дети бросали в меня камнями, меня преследовали, как дикого зверя, посторонние мужчины оскорбляли меня, — кто тогда встал на мою защиту? Я посвятила свою жизнь поискам Налы. Если я не найду его, мне лучше умереть…

— Но этот человек нисколько не похож на твоего мужа!

— Я хочу убедиться в этом сама. Ничего со мной не случится.

Увидав маленького уродца, Дамаянти заплакала. У нее даже не хватило духа заговорить с ним; но ведь его лошади бежали не так, как другие, а пища, которую он готовил, имела такой удивительный вкус. И самое главное — он угадал тайный смысл ее вопроса.

— Откуда ты знаешь о человеке, который оставил жену? — спросила она.

Нала не хотел сразу разрешать ее сомнения.

— Когда птица улетела и унесла то немногое, чем владел мужчина, — сказал он, — ему не оставалось ничего другого, как отрезать кусок материи от сари своей жены.

Дамаянти удивлялась все больше и больше, а Нала продолжал:

— Если женщина потеряла одного мужа и решила, что она вправе найти другого…

— Это последняя отчаянная попытка вернуть первого! — воскликнула Дамаянти.

Тогда Нала обернул вокруг тела два куска материи, которые ему дала змея, и стал таким, как прежде.

— Ты нашла мужа, — сказал Риту парна Дамаянти, — а я потерял превосходного возничего.

— Я буду тебе служить, пока не верну свое царство, — сказал Нала. — Открой мне высшие законы игры, чтоб я мог в последний раз бросить кости.

— Я с радостью помогу тебе. Я останусь и сделаю тебя непобедимым игроком.

Целый месяц Нала старательно учился, а потом предложил своему брату сыграть в кости.

— Теперь игра в самом деле подходит к концу, — сказал он. — На сей раз моя ставка — Дамаянти.

Пушкара не мог устоять. Он немало поживился за счет брата, но для полного торжества ему нужно было отнять у Налы жену. И Пушкара принял вызов.

К этому времени ревнивые боги забыли о своей обиде, им больше не за что было наказывать Налу, и они не помогали Пушкаре и не меняли расположения игральных костей. Незаконный владелец скоро лишился всего имущества. С помощью Ритупарны Нала отобрал у брата все, чем он завладел, так что тому в пору было бродить по улицам в одной набедренной повязке, но под конец Нала смягчился: он отдал Пушкаре его половину царства и посоветовал начать новую жизнь.

Савитри

Ашвапати правил Мадрой; это был образцовый царь, который пекся о счастье и процветании своих подданных и всех живых существ на земле. Но, как многие прекрасные люди, он был бездетным. Восемнадцать лет Ашвапати приносил в жертву редкостных животных, терпел суровые лишения и молил богов только об одном — дать ему потомство. Во время своих ежедневных молитв он сотни тысяч раз возносил хвалу богине Савитри, и когда, наконец, она явилась и даровала ему дочь (хотя он просил сына), ее назвали Савитри в честь этой богини. Девочка была само совершенство.

Она достигла брачного возраста, и отец ожидал, что подходящие молодые люди будут наперебой добиваться ее благосклонности, но, несмотря на красоту и другие достоинства невесты, женихи не появлялись, Ашвапати без труда узнал, в чем тут дело. Он послал тайных гонцов в соседние государства и велел им выведать, отчего молодые принцы не являются к нему просить руку Савитри. В положенное время его посланные вернулись и доложили:

— Принцы боятся просить ее руки. Они думают, что твоя дочь — богиня, принявшая образ женщины, поэтому она не может быть ничьей женой.

Царю было лестно и горько услышать эти слова. По странной прихоти судьбы достоинства Савитри мешали ее же счастью.

— Может быть, надо растолковать им, что она на самом деле женщина? — спрашивал он. — Ну что ж. Попробуем помочь беде.

Савитри играла на вине[29] у себя в комнатах, когда Ашвапати послал за ней.

— Дочь моя, — сказал он, — ты отправишься странствовать по свету и постараешься найти себе мужа, я заранее одобряю твой выбор при одном условии: муж должен нравиться тебе не меньше, чем ты мне.

— Но разве я могу судить о тебе и о других?

— Когда придет время, сможешь!

Один из его верных министров и несколько придворных должны были сопровождать Савитри.

— Вы будете идти за ней следом, куда она ни направится, но не вздумайте навязывать ей свое мнение, — предупредил он их.

Савитри побывала во всех концах земли и вернулась домой как раз в тот день, когда Ашвапати беседовал с мудрецом Нарадой, который навестил его во время одного из своих межзвездных путешествий. Когда Савитри вошла к ним, Наряда спросил у Ашвапати:

— Где она была? Почему ты до сих пор не подыскал ей мужа?

— Она сама искала мужа и только что вернулась. Давай послушаем ее и узнаем, улыбнулось ей счастье или нет.

По знаку отца Савитри подошла к ним поближе:

— Я нашла… — У нее не хватило духу сразу сказать «мужа», но через мгновение она поборола свою робость и продолжала: — Я нашла того, кто будет моим мужем, правда, я нашла его-не во дворце, а в скромном жилище в глубине леса, вдали от любопытных глаз. Милостивая судьба привела меня к нему. Его зовут Сатьяван. Он живет со своим престарелым отцом, который потерял зрение.

При этих словах всеведущий Наряда прервал ее:

— Он сын царя Шальвы. С царем случилось несчастье: он ослеп в тот самый день, когда родился Сатьяван. Один из его врагов давно поджидал возможности нанести ему сокрушительный удар и выбрал этот день, чтобы свести с ним счеты, вот почему царю пришлось бежать в лес вместе с новорожденным. Я знаю эту историю. Так ли я ее рассказал, Савитри? Твоя дочь выбрала достойного мужа, — заметил Нарада, к вящей радости Савитри. — Сатьяван умен, крепок, силен, добр, великодушен и красив, как родной брат Ашвинов. Но… позволь мне быть откровенным, дитя мое, ведь я вижу будущее так же ясно, как настоящее и прошлое. Земное существование Сатьявана продлится всего только год, один год, начиная с нынешнего дня… Тебе лучше снова отправиться в путь, дитя, и выбрать себе в мужья кого-нибудь другого.

На глазах у Савитри показались слезы. Ее отец вздрогнул от недоброго предчувствия. Но Савитри набралась решимости, выпрямилась и сказала:

— О великий мудрец, прости мое непослушание. Я не хочу даже думать о другом муже, мне безразлично, какая ему отпущена жизнь, долгая или короткая. Мое решение неколебимо. Полюбить кого-нибудь или выйти замуж все равно что родиться на свет или умереть. Это случается один раз в жизни, такие события не повторяются, их нельзя изменять по своему усмотрению. Моим мужем будет Сатьяван — и больше никто.

Нараде понравились слова Савитри.

— Обладая такой силой духа, можно одолеть даже смерть, — сказал он, — Царь, помоги ей соединиться с мужем. Это твой долг. Те, кто любят так, как она, способны посмеяться над смертью.

Наряда покинул их, а Ашвапати отправился в лес, где жил слепой царь, разыскал его, объяснил, кто он такой, и сказал, что хочет отдать свою дочь в жены сыну царя.

— Жизнь в лесу не пристала такому хрупкому существу, как Савитри, — услышал он в ответ, — она покажется ей странной, одинокой и трудной.

Но царь прервал речь слепца:

— Не произноси больше ни слова. Тут не о чем говорить. Она выйдет замуж только за Сатьявана.

— А Сатьяван не женится ни на ком, кроме нее, я знаю это с той самой минуты, когда она здесь появилась. Значит, так тому и быть. Да благословят небеса их союз.

Брак Савитри и Сатьявана оказался счастливым. Савитри заботливо ухаживала за мужем и за его престарелыми родителями, она была всегда сдержанна в речах, весела и услужлива — одним словом, вела себя как подобает образцовой невестке. И так как она была счастливой женой и счастливой невесткой, ей не приходилось себя принуждать — все, что она делала, она делала от души.

Но как ни радостно текла жизнь в лесной хижине, Савитри неотступно преследовала мысль, что с каждым мгновением Сатьяван приближается к своему последнему часу. Когда до конца его земного существования осталось четыре дня, она наложила на себя жестокую епитимью и не принимала пищи три дня и три ночи. Свекор, пораженный ее религиозным усердием, сказал:

— Савитри, ведь ты дочь царя, почему ты наложила на себя такую суровую епитимью? Я не смею отговаривать тебя от выполнения твоего долга, но от души желаю тебе: пусть боги исполнят твою просьбу, в чем бы она ни состояла.

Савитри была измучена постом, но оставалась спокойной, неколебимой и недвижимой, как скала.

На четвертый день — роковой день! — она начала считать часы. Окончив молитвы, она приступила к самому главному — к жертвоприношениям огню, а потом простерлась на земле перед старшими родственниками и в благоговейном молчании приняла их благословение.

— Ты окончила свой тяжкий труд, теперь съешь что-нибудь, — просили они ее.

— Непременно, но только после захода солнца, — ответила Савитри и тут увидела, что Сатьяван положил на плечо топор и собирается идти в лес. В. ту же секунду Савитри поднялась и крикнула:

— Я пойду с тобой!

— Зачем? — удивился Сатьяван, — Отдохни и поешь, ты слишком устала за эти четыре дня. Я иду в дальний лес, тропинки там плохие, тебе это не под силу.

— Я нисколько не устала после поста, — возразила Савитри. — Я непременно хочу пойти с тобой.

— Хорошо, — согласился Сатьяван, — Но прежде объясни моим родителям, почему ты хочешь идти со мной, а то они подумают, что я тебя заставляю.

Савитри подошла к его родителям и сказала:

— Разрешите мне пойти в лес вместе с мужем. Я хочу посмотреть, как он собирает плоды и рубит дрова. Я живу с вами уже скоро год и еще не видела леса во всей его красе.

— Савитри никогда ни о чем не просила, — сказал отец Сатьявана. — Пусть делает, как ей хочется.

Савитри шла по лесу, держа мужа за руку, а он рассказывал ей о тайнах лесной жизни. Час за часом Савитри наслаждалась видом лесных чудес и с мукой сознавала, что Сатьяван вот-вот должен умереть. Она помогла ему собрать плоды, и он ушел рубить дрова. Савитри присела отдохнуть и, не отрывая глаз, смотрела, как он орудует топором, и слушала, как гудят деревья, в которые вонзалось стальное острие.

Вдруг Сатьяван выронил топор, подошел к ней ц чуть слышно прошептал:

— Мне нехорошо. Голова шумит, наверное, я перестарался.

Савитри быстро встала, обняла его, помогла ему лечь на траву и положила его голову себе на колени. Он начал засыпать.

Как только Сатьяван перестал шевелиться, у Савитри появилось странное ощущение — ей казалось, что кто-то прячется в кустах неподалеку от нее. Она снова и снова вглядывалась в лес и вдруг увидела какого-то ужасного человека с красными глазами, на нем была багряная одежда, а в руках он держал веревочную петлю. Человек стоял, наклонившись вперед, и разглядывал лежащего навзничь Сатьявана. Увидав его, Савитри осторожно положила голову мужа на землю, встала, поздоровалась с ним и сказала:

— Ты не похож на обычного человека. Наверное, ты кто-то из богов. Скажи мне, как тебя зовут и зачем ты сюда пришел.

— Ты удивительная женщина, Савитри. Страдания сделали тебя необычайно чуткой. Обычно я не вступаю в разговоры ни с кем из живущих на земле, но с тобой я поговорю. Я, добрая женщина, — смерть. Меня зовут Яма, как ты знаешь. Я пришел сюда, потому что земное существование твоего мужа окончено. С помощью вот этой петли я должен извлечь его хрупкую жизнь и унести ее прочь, оставив здесь, на земле, его грубую плоть, чтобы ты могла предать ее огню.

— Как это случилось, о мой господин, что ты пришел за ним сам? — спросила Савитри. — Ведь обычно ты посылаешь для выполнения этой работы кого-нибудь из своих помощников.

— Сатьяван не какой-нибудь заурядный покойник, он был особенным человеком. Поэтому мне лестно самому сделать все, что полагается.

С помощью петли Яма извлек из Сатьявана его хрупкую душу и двинулся на юг, ибо царство Ямы лежит на юге.

Савитри видела, как недвижимое тело постепенно мертвеет, она положила его в безопасное место и пошла вслед за Ямой. Яма понял, что она так просто не оставит его, он остановился на мгновение и сказал:

— Ты не должна следовать за мной. Лучше исполни погребальный обряд, чтобы не повредить жизни мужа в другом мире, и расстанься, как положено, с его телом.

— Я иду за своим мужем. Все остальные пути мне заказаны, — ответила Савитри, не отставая от него ни на шаг. — Нас учили, что согласная жизнь супругов, соблюдающих умеренность и способных подчинять свои желания разуму, это высшая форма существования. Я не знаю никакой другой жизни, у меня нет склонности к аскетизму и самоотречению. Семья — самая высокая цель, которой я могу достигнуть, так меня учили родители, и я пойду туда, куда пойдет мой муж.

— Ты больше не можешь идти за мужем, но мне понравилось то, что ты сказала; в награду я готов исполнить одно твое желание. Проси что хочешь, только не жизнь этого человека.

— Возврати зрение моему свекру, — тут же сказала Савитри.

— Согласен. Завтра он проснется и увидит свет. А теперь поверни в другую сторону и возвращайся, пока ты еще не очень устала.

— Я не чувствую усталости, когда мой муж около меня. Пребывая в обществе хороших людей, человек достигает спасения, поэтому каждый должен стараться быть там, где есть достойные люди.

Этот ответ тоже понравился Яме.

— Ты снова заслужила награду, проси что хочешь, только не жизнь Сатьявана.

— Верни моему свекру царство, которое он потерял много лет назад.

— Согласен, согласен. А теперь возвращайся, пока ты не слишком утомилась.

—. Я часто думала, что такое праведная жизнь. По-моему, жить праведно — это значит изгонять зло из своих мыслей, слов и поступков, а кроме того, постоянно творить добро и давать, ничего не требуя взамен. Поправь меня, о Яма, если я ошибаюсь. Я хочу с твоей помощью познать истину. Хорошие люди одинаково милосердны и добры с друзьями и с врагами.

Яме снова понравилось то, что она сказала.

— Твои слова и помыслы опять тронули меня. Проси еще что-нибудь в награду, только не жизнь твоего мужа.

— Мой отец уже давно тайно горюет, что у него нет сына, — сказала Савитри. — Подари ему сто сыновей.

— У него родится сто сыновей, — сказал Яма. — А теперь возвращайся, ты прошла уже немалый путь.

Савитри не обратила внимания на его совет, она шла за ним и продолжала говорить:

— Пока я иду за своим мужем, для меня не существуют ни расстояние, ни усталость. Если ты будешь настаивать, мне, конечно, придется остановиться, но я напрягу голос и мои слова все равно долетят до тебя. Ты сын бога солнца, и твой мудрый отец правильно назвал тебя Вайвасватой. Твои подданные живут в царстве справедливости — полной справедливости, не вызывающей и тени сомнения, из-за чего тебя называют царем дхармы[30]. В обществе хороших людей каждый чувствует себя уверенно и спокойно, увереннее и спокойнее, чём наедине с самим собой. Поэтому все стремятся быть поближе к хорошим людям.

Яма был явно растроган:

— Меня все боятся, я еще ни от кого не слышал таких речей. Мне приятно то, что ты сказала. Можешь четвертый раз попросить что-нибудь в награду, только не жизнь этого человека.

— Тогда сделай так, чтобы я родила сто сыновей.

— Милая женщина, ты родишь сто храбрых и здоровых сыновей. А теперь тебе нужно вернуться, ты прошла слишком долгий путь.

— Хорошее общество всегда полезно, — начала Савитри и привела множество доводов, подтверждающих эту мысль, а потом искусно перешла к рассуждениям о том, что движение солнца и существование жизни на земле тоже возможны только благодаря добру, которое творят хорошие люди.

Яма был поражен ее мудростью:

— Когда ты говоришь, я невольно замедляю шаг, чтобы услышать твои слова и понять их смысл. Я уважаю тебя, женщина, за то, что ты умна и справедлива. Проси у меня единственную бесценную награду, о чистейшая!

— Моя чистота нерушима. Если ты собираешься сдержать слово и подарить мне сто сыновей, тебе придется вернуть моего мужа. Ты не можешь отнять его и наградить меня ста сыновьями.

— Да, правда, не могу, — согласился Яма. Он развязал петлю и освободил жизнь Сатьявана.

Яма благословил Савитри и ее мужа долголетием и один пошел дальше — с тех пор как он стал богом смерти, это был первый случай, когда он вернул отнятую у человека жизнь.

Савитри поспешила возвратиться к тому месту, где было спрятано тело Сатьявана. Она осторожно положила его к себе на колени и вдохнула в него жизнь. Сатьяван открыл глаза и пробормотал:

— Я что-то разоспался. Ты так терпелива! Почему ты меня не разбудила? Мне казалось, что тут есть кто-то еще, или мне это приснилось? Я куда-то шел… Я действительно все время был здесь?

— Уже поздно, — сказала Савитри. — Стало темно, твои родители будут беспокоиться. Пойдем домой, если только ты можешь идти.

— Я чувствую себя совсем бодрым. Пойдем… Около их дома собралось много народу, потому что столь долгое отсутствие сына и невестки встревожило старого царя.

Увидав Савитри и Сатьявана, люди обступили их и стали расспрашивать:

— Где вы так долго пропадали?

— Мы были очень-очень далеко и счастливы, что вернулись, — сказала Савитри.

Непарный браслет

Боги, подвиги которых описываются в хрониках, живут и действуют многие тысячелетия, и ареной им служит вся Вселенная, а в рассказе, который вы сейчас услышите, события почти не выходят за рамки обыденной жизни и отделены от нас всего восемнадцатью столетиями. Действие этого рассказа начинается в Пукаре, столице одного южноиндийского царства, упоминаемого Птолемеем во II веке н. э.

Цветущий город Пукар находился на побережье Индийского океана, в устье реки Кавери. История наша начинается с того, как глашатай верхом на слоне объехал все улицы города и пригласил жителей к праздничному столу по случаю бракосочетания героев этого повествования Ковалана и Каннахи. После свадьбы Ковалан и Каннахи счастливо жили в своем уютном доме до того самого дня, когда в царском дворце состоялось первое выступление юной танцовщицы Мадави.

Пораженный талантом танцовщицы, царь наградил ее венком из зеленых листьев и тысячью восемью золотыми монетами. По обычаю, это давало ей право выбрать себе любовника. Мадави передала венок горбунье, которая стояла на городской площади, где прогуливались или собирались кучками зажиточные горожане, и объявила:

— Этот венок стоит тысячу восемь золотых монет. Тот, кто его купит, станет мужем прекраснейшей танцовщицы, награжденной самим царем.

Ковалан поспешил купить венок; он получил доступ в супружеские покои Мадави и забыл обо всех своих делах и обязанностях. Если он не предавался любви, то проводил время, прислушиваясь к звуку ее шагов.

Наступил праздник Индры. Жители Пукара в нарядных платьях прогуливались взад и вперед по улицам, пели, танцевали и развлекались, в храмах читали торжественные молитвы, воздух звенел от разговоров и смеха. Ковалан и Мадави вместе гуляли по городу и радовались праздничному оживлению. Под вечер Мадави вернулась домой, освежила тело в прохладном ароматном источнике, переменила одежду и украшения и вновь прошлась вместе с Коваланом по ярко освещенным улицам, а потом они вышли на берег моря, где там и сям мелькали привязанные к шестам фонарики, вблизи которых теснились кучки весельчаков, и радостно сияли огнями стоявшие на якоре корабли. У Мадави был па берегу свой уголок, где под защитой навеса и ширм можно было скрыться от посторонних взоров, от шума волн и криков гуляк. Они расположились как дома, Мадави вынула из шелкового чехла лютню и стала играть. Ковалан отобрал у нее инструмент, пробежал пальцами по струнам и запел хвалебную песнь реке и морю, а потом перешел на песню о красавице с тонкой талией и тяжелыми грудями, которая терзает своего возлюбленного; «она похожа на лебедя, когда гуляет в тени дерева паннаги, где лижут берег морские волны».

«О глупый лебедь, не приближайся к ней, рядом с ней ты похож на неуклюжую утку, — говорилось в другой песне. — Твой отец, красавица, убивает морскую живность, закидывая в море широкие сети. Аты убиваешь людей, заманивая их в сети любви своими огромными глазами».

«Она богиня, — запел он еще одну песню. — Она живет среди благоухающих цветов. Если бы я знал, что встречу ее здесь, я никогда не пришел бы сюда».

Мадави сделала вид, что ей понравились песни Ковалана, она осторожно взяла лютню у него из рук и запела песню покинутой девушки, оплакивающей исчезновение своего возлюбленного. «Минуя болота и леса… кто-то пришел, остановился перед нами и сказал: „Обрадуйте меня”, и мы не могли отвести от него глаз».

«Вчера кто-то похожий на бога целый день смотрел на лебедя, игравшего со своей подругой. Наши сердца не могут отринуть его, как наши тела не могут отринуть покрывающий их золотистый пушок… О журавль, не прилетай в наш лес, ты все равно не разыщешь моего возлюбленного и не расскажешь ему о моей тоске… О журавль, не прилетай в наш лес».

— Я наугад соединил несколько песен, а у нее на уме кто-то другой, она мечтает о другом, — пробормотал Ковалан.

Он отстранился от Мадави и сказал:

— День подходит к концу, пора идти.

Мадави не тронулась с места. Ковалан поспешил домой один.

Когда он ушел, Мадави села в колесницу и тоже поехала домой. Она снова переоделась, переменила украшения и отправилась на верхнюю террасу; там она пела и танцевала и наконец изнемогла от усталости. Тогда она сплела венок из цветов, взяла бледный лепесток цветка пандана и вырезала на его гладкой поверхности любовное послание: «Луна, тоскуя о любви, взошла на небо… она пронзает своими острыми стрелами всех, кто одинок… Внемли мне, прошу тебя». Она позвала одну из своих служанок и велела ей пойти к Ковалану. Служанка должна была сказать ему эти строки наизусть, а потом передать венок, чтобы он прочел их сам. Служанка вернулась и доложила, что Ковалан выбросил записку и венок. Мадави огорчилась и сказала со вздохом:

— Если он не придет сегодня, значит, наверняка придет завтра.

Но ночью она не сомкнула глаз.

А Ковалан в это время говорил своей жене Каннахи:

— Мы должны уехать из этого города.

Каннахи знала, что средства Ковалана быстро тают, потому что он непрерывно покупает подарки и роскошные наряды для Мадави. Она продавала одно свое украшение за другим, чтобы достать для него деньги. Каннахи была безответной и покорной женой.

— У меня есть еще пара браслетов… — начала она, но не договорила вслух конец фразы: «…которые ты можешь заложить и купить подарки Мадави».

Ковалан взял браслеты и сказал:

— Сегодня ночью мы потихоньку уйдем отсюда и отправимся в Мадуру, мы продадим браслеты и начнем новую жизнь с теми небольшими деньгами, которые за них выручим. Я не хочу видеть своих родителей до тех пор, пока не восстановлю свое доброе имя. Связь с низкой и корыстной женщиной марает человека с головы до пят, и к тому времени, когда он начинает прозревать, часто оказывается, что дело зашло слишком далеко. Мы ни с кем не будем прощаться. Уйдем потихоньку.

Среди ночи Ковалан и Каннахи связали одежду в небольшой узел, Ковалан перекинул его через плечо, они закрыли дверь своего дома и тронулись в путь. И вот уже праздничная толпа исчезла у них из виду и веселый шум перестал доноситься до их ушей. Сначала они шли по южному пустынному берегу реки, но, выйдя на дорогу, оказались среди бродячих певцов, нищих, странствующих ученых и святых людей, идущих в том же направлении, что они, и, прислушиваясь к их рассказам, Ковалан и Каннахи забыли о своих невзгодах.

— Пока сидишь дома, ничего не узнаешь, — сказал Ковалан.

Они дошли до парома, переехали на северный берег реки и наконец подошли к городу, который назывался Урайюр. Ковалан оставил жену в доме, где обычно останавливались путешественники, а сам пошел искать водоем, чтобы совершить омовение. Когда он стоял по пояс в воде, соскребая грязь с тела, к нему подошел какой-то незнакомый мужчина и сказал:

— Мне надо с тобой поговорить.

— Кто ты? — спросил Ковалан.

— Друг, неужели ты не узнаешь меня? Я из Пукара. Я стер все подошвы, выслеживая тебя. Где я только не спрашивал: «Не видели ли вы такого-то человека?»!

— Зачем ты выслеживал меня? — сердито спросил Ковалан.

— Меня послала Мадави, разлука с тобой сводит ее в могилу. Она тысячу раз просит прощения, если невольно обидела тебя. Она умоляет тебя вернуться домой, она умоляет забыть о ее проступках.

Ковалан подумал немного и сказал:

— Возвращайся назад.

— Я навещал твоих родителей, они тоже очень горюют.

— Скажи им, что я хочу попытать счастья на новом месте и что когда-нибудь я вернусь к ним как достойный сын. Я слишком долго жил несбыточными мечтами, сейчас я знаю, что делаю. Скажи Мадави, что я не сержусь на нее, но что с прошлым покончено навсегда.

Ковалан вернулся к жене, и они снова тронулись в путь. Чтобы не тревожить Каннахи, он не рассказал ей о встрече с пукарцем. Ковалан и Каннахи медленно шли вперед и наконец вышли к реке Вайхей, протекавшей у самой границы города Мадуры, столицы царства Пандья. Они стояли на берегу, любовались парящей башней храма, большими домами Мадуры и радовались, что их долгое путешествие подошло к концу. Потом Ковалан приблизился к воде и умилостивил речного бога; они перешли через реку и вступили в город.

В Мадуре Ковалан и его жена нашли приют в квартале, где жили пастухи. Они поселились в небольшом доме, окруженном живой изгородью, с прохладным внутренним двориком, стены которого были испещрены пятнами красной грязи, и с кухней, наполненной разнообразными припасами: рисом, овощами, пахтаньем, огурцами, гранатами и манго. После нескольких недель бродячей жизни Каннахи с радостью вновь занялась хозяйством. Она вымыла полы. Когда еда была готова, она расстелила для мужа циновку и положила зеленый лист банана, чтобы ему было на чем поесть. После обеда она дала ему пожевать орешки и листья бетеля.

Губы Ковалана окрасились красным соком, он сел удобнее и заговорил:

— Ты была так терпелива, что бы сказали твои родители, если бы узнали о твоих мучениях, — Ковалан с сожалением вспомнил о жизни в Пукаре: — Я проводил время в обществе женщины легкого поведения, дружил со сплетниками, говорил громким голосом и хохотал во все горло над непристойными шутками.

— Зачем снова и снова вспоминать о прошлом? — сказала Каннахи, — Конечно, я была тогда очень несчастна, но никто не знал, что у меня на душе. Твои родители жалели меня и старались мне помочь.

Тогда Ковалан сказал:

— Я возьму один из твоих браслетов, пойду продам его и вернусь с деньгами, это даст нам возможность начать новую жизнь. Кто знает? Быть может, мы скоро вернемся домой богатыми и снова станем уважаемыми людьми.

Перед тем как уйти, Ковалан поцеловал жену, пряча глаза, чтобы она не увидела его слез; ему было тяжело оставлять ее одну среди чужих людей. Поглощенный своими мыслями, он стремительно перешагнул порог и не обратил внимания на дурное предзнаменование — перед домом стоял горбатый бык.

Ковалан обошел весь город. На базаре он заметил, что сзади него идет внушительного вида мужчина в парчовом одеянии и размахивает щипцами, оповещая всех, что он золотых дел мастер; за ним следовали несколько подмастерьев. При виде этого человека Ковалан подумал: «Наверное, это знаменитый придворный мастер. Какое счастье, что я его встретил!»

Ковалан подощел к мужчине и сказал:

— Если я не ошибаюсь, вы лучший из здешних мастеров. Ваша слава докатилась даже до Пукара.

Золотых дел мастер покровительственно улыбнулся.

— Не могу ли я попросить вас об одолжении? — спросил его Ковалан. — Мне надо оценить одну ювелирную вещицу, браслет, который не стыдно надеть даже на ногу царицы.

— Обычно я занимаюсь изготовлением корон и скипетров для наших царей, — величественно проговорил мастер, — но я знаю толк и в женских. украшениях.

Ковалан тем временем достал браслет. Золотых дел мастер внимательно осмотрел его и, не скрывая радости, поспешно заявил:

— Простая женщина не смеет даже мечтать о таком браслете, его должна носить наша царица. Если хотите, я поговорю с ней и вернусь сюда. Подождите меня в этой хижине. Никуда не уходите. Я скоро приду.

Незадолго перед тем у царя и царицы произошла любовная ссора, царица сказала, что у нее болит голова и удалилась к себе. Царь занимался делами со своими советниками и в первую же удобную минуту оставил их и направился к царице, чтобы успокоить ее. Но у входа в царские апартаменты перед ним оказался золотых дел мастер, который после обычных приветствий сказал:

— Простите, что я помешал вам, ваше величество, но дело не терпит отлагательства. У царицы пропал один из ее ножных браслетов. Я поймал вора и запер его в моей жалкой хижине. Это очень ловкий вор, он не пользуется ни ломами, ни кинжалами, его орудие — черная магия.

Этот миг решил судьбу Ковалана; царь торопился к жене, поэтому он позвал городского стражника и приказал ему:

— Если ты найдешь браслет среди вещей вора, казни его и принеси браслет во дворец.

Царь торопился, и колесики судьбы завертелись, приближая трагическую развязку, вот почему он так легкомысленно отдал это приказание, хотя в другую минуту непременно сказал бы: «Приведите вора ко мне». Царь вынес смертный приговор, не вникая в суть дела, и поспешил к царице.

Мастер вернулся в сопровождении нескольких человек и сказал Ковалану:

— Наш повелитель приказал этим людям посмотреть, что у тебя за браслет.

Ковалан обрадовался, что дело подходит к концу, и стал рыться у себя в сумке, а мастер принялся во всех подробностях описывать браслет, который предстояло увидеть убийцам Ковалана.

— Этот браслет сделан необычайно искусно, с нарезкой у шейки, с небольшим углублением, украшенным серебряными веночками и двумя листиками. Он отполирован особым образом, его грани напоминают грани кристалла и сверкают, как брильянтовые.

Ювелир говорил, а Ковалан от души радовался его словам: он решил, что ювелир советует этим людям купить браслет.

— Как зорки ваши глаза! — воскликнул он. — Вы великий знаток золотых изделий!

— Конечно, конечно, — согласился ловкий мастер. — Разве иначе я добился бы такого успеха? Я славлюсь своим острым зрением, оно частенько помогает мне увидеть много интересного.

Мастер бросил взгляд на своих спутников и криво улыбнулся.

Ковалан достал браслет, начальник стражи взял его в руки и стал внимательно разглядывать.

— Да, это тот самый браслет, о котором вы говорили, — сказал он.

— Ну что ж, пусть он тогда расплатится за него, — сказал золотых дел мастер.

Стражники приблизились к Ковалану и окружили его.

Ковалан с удивлением посмотрел на них. Но когда их начальник воскликнул: «Этот человек совсем не похож на вора!» — он удивился еще больше.

— Вор, знающий свое дело, никогда не похож на вора, — сказал ювелир. — Науке о воровстве известно восемь способов, которыми пользуются те, кто достигли вершины этого ремесла: усыпляющие средства, миражи, укрощение непокорных духов и другие. Искусный вор может обобрать тебя до нитки и преспокойно уйти, а ты будешь смотреть на него и не шевельнешь пальцем. Вор может стать невидимым, может принять вид доброго, благочестивого человека и заставить тебя благоговеть перед ним…

Золотых дел мастер привел еще много других примеров.

Ковалан выслушал его речь, а потом сказал:

— Давайте придем к какому-нибудь решению; если вам, знатным людям, нравится это изделие…

Но золотых дел мастер перебил его и приказал стражникам:

— Довольно тратить время попусту. Делайте свое дело, нам пора возвращаться.

— Знаете, что однажды случилось, когда я вытащил меч, — заговорил молодой стражник с копьем, — меч сам прыгнул в руки вору, и не успел я опомниться, как оказался в его власти. Среди воров попадаются такие ловкачи и пройдохи! Давайте поскорее выполним приказ нашего царя.

Один из стражников был пьян.

— Хватит молоть языком! — крикнул он и рассек Ковалана пополам своей кривой саблей.

Ковалан упал, обливаясь кровью. Мастер и стражники отпрянули в сторону. Уходя, мастер оглянулся, как будто хотел поблагодарить богов за то, что они помогли ему совершить это преступление. Днем раньше он украл царский браслет и теперь был счастлив, что ему удалось так ловко свалить вину на другого.

А в одном из пастушьих домов в это время мать сказала дочери:

— Молоко не садится, у скотины слезы застилают глаза, масло в кладовой стало каменным, ягнята не играют, коровы дрожат и мычат, веревки, на которых болтались их колокольчики, оборваны. С кем случилось несчастье? Какое?

Они долго думали, что им делать, и решили прибегнуть к обычному средству, помогающему отогнать злые силы и развеселить сердце.

— Мы спляшем куравей для наших гостей, пусть дорогие гости полюбуются на нас!

Они созвали соседей и закружились в замысловатом танце.

Каннахи забеспокоилась. Почему муж так долго не возвращается? Ее хозяева танцевали и пели, изображая эпизоды из^жизни бога Кришны, покровителя молочниц; это на время отвлекло ее от тревожных мыслей.

Окончив танец, женщина пошла к реке, чтобы выкупаться, услышала, что говорили люди о Ковалане, и поспешила вернуться домой. Увидев ее, Каннахи закричала:

— Ради бога, скажи мне что-нибудь! Где мой муж? Каждый вздох раздирает мне грудь. Я едва дышу… Где мой муж? Мне страшно. Помоги мне, скажи, что гы узнала о нем? Не скрывай от меня ничего.

— Говорят, что он вор и украл царский браслет, за это его убили, — сказала женщина.

Каннахи лишилась чувств, но скоро оправилась и стала яростно проклинать судьбу, страну, в которой она оказалась, и царя этой страны.

Царь Пандьи, прославленный защитник справедливости, ты совершил бесчестный поступок. Это мой муж — вор?! — Каннахи кричала так громко, что сбежались все женщины и девушки, которые принимали участие в танце. — Какой же он вор, ведь это мой браслет! — взывала она к ним. — О бог солнца, ты видишь все, что творится на свете. Разве мой муж вор? Отвечай! — требовала она.

Каннахи собрала все свои силы. Она, казалось, стала больше ростом, ее глаза гневно сверкали.

— Вот мой браслет! — воскликнула она. — Он остался в одиночестве. Они убили моего мужа, потому что не могли заплатить за тот браслет, который отобрали у него. Кто же настоящий вор?

Каннахи шла по улицам города, глаза ее метали молнии, голос звенел, за ней шли те, кто сочувствовал ее горю. Прохожие при взгляде на нее дрожали от страха. Кто-то привел Каннахи к тому месту, где лежало тело ее мужа, и солнце (по словам автора этого рассказа) опустилось за холмы, чтобы задернуть занавес над этой печальной сценой.

Настала ночь. Каннахи причитала над телом мужа:

— Разве это справедливо, что ты лежишь здесь в луже крови, а я… а я… Неужели в этом городе не нашлось женщины, чья чистота могла бы предотвратить это несчастье? Неужели в этой стране нет добрых людей, нет женщин верных и преданных своим мужьям? Как может свершиться такая несправедливость там, где живут добросердечные мужчины и добросердечные женщины? Или бог покинул этот город?

Она продолжала стонать и плакать, сжимая в объятиях безжизненное тело мужа, как вдруг произошло что-то странное. Ковалан встал, отер слезы с ее лица, прошептал: «Оставайся здесь», — и поднялся на небо. Каннахи видела все это своими глазами.

— Что здесь творится?! — закричала она. — Неужели это злой дух обманывает меня? Где мне узнать правду?

Она оставила это место и побежала к дворцу, повторяя:

— Я хочу, чтоб их жестокий царь сам объяснил мне…

Царь был у жены. У ворот дворца отчаянно зазвонил колокольчик. И, заглушая его звон, послышался пронзительный крик Каннахи:

— Сторож, пойди разбуди своего царя, у которого заснула совесть, а сердце превратилось в камень, скажи ему, что у ворот стоит несчастная женщина и держит в руках браслет, оставшийся без пары.

Взглянув на Каннахи, сторож испугался, побежал к царю и доложил:

— Ваше величество, какая-то женщина с ужасным лицом хочет пройти к вам. Может быть, это Кали, богиня разрушения? Может быть, это…

— Пусть войдет, — приказал царь.

Сторож привел Каннахи; царь спросил ее:

— Кто ты? Что тебе нужно?

— Ты убил моего мужа. Мы пришли сюда из Пукара попытать счастья.

— Ах, моя досточтимая сестра, разве я не обязан убивать воров?

— У меня украли браслет, — добавила царица. — Пропавший браслет нашли у твоего мужа, он хотел продать его.

— Вот еще один браслет, можете взять его тоже, — сказала Каннахи. — Все браслеты мира принадлежат вам, о царица, супруга справедливейшего из царей.

С этими словами Каннахи бросила браслет царице на колени.

Царица взглянула на браслет и сказала:

— Этот тоже похож на мой, но почему у меня оказалось три браслета? Раньше их было только два.

— Так что же, вор украл ваш браслет или дал вам свой? Можете вы ответить на этот вопрос? — спросила Каннахи с горьким смехом. — Тот, что надет на вашей левой лодыжке, принадлежит вору, который лежит на земле в луже крови.

При этих словах царя покинуло его царское спокойствие, а царица совсем растерялась.

— Вот он, дурной сон… — начала она.

— Может быть, вы хотя бы знаете, что заключено внутри ваших браслетов, что там гремит и звенит, когда вы их носите? — продолжала Каннахи.

Царице понадобилось некоторое время, прежде чем она поняла, о чем ее спрашивают.

— Жемчуг… — наконец пролепетала она, — внутри жемчуг…

— Мой браслет надет на вашу левую ногу, откройте запор и посмотрите, — сказала Каннахи.

Царица молча передала ей браслет. Каннахи открыла его и высыпала на руку несколько драгоценных камешков.

При виде камней царь зашатался.

— Какой же я царь, если послушался золотых дел мастера! — воскликнул он.

Царь задрожал и упал на пол, царица громко зарыдала.

Каннахи бросила на них безучастный взгляд и покинула дворец; она шла по улицам и во весь голос рассказывала о добродетелях города пукарцев и о радостях, которые она узнала за то время, пока там жила; она сравнивала Пукар с Мадурой и поносила столицу царства Пандьи, где так пышно расцвел порок. Каннахи трижды обошла город, не переставая жаловаться на свою судьбу и повторять:

— Если я честная женщина, этот город должен погибнуть!

Она разорвала платье, вырвала свою левую грудь и швырнула ее в небо. В ту же минуту перед ней появился бог огня, который принял облик синелицего брахмана и сказал ей:

— Я согласен исполнить твое приказание и уничтожить этот город, но, может быть, ты хочешь кого-нибудь пощадить?

— Только невинных, добрых и образованных и еще калек, детей и глухих.

В ту же минуту пламя охватило весь город. Те, кто был в силах убежать, искали спасения за городскими стенами. Остальные погибли. Даже боги, хранители города, оставили его. Каннахи в исступлении бродила по улицам и переулкам, не переставая изумляться тому, что случилось.

Главная богиня города не хотела встречаться лицом к лицу с этой убитой горем женщиной; на голове у богини красовался лунный серп, ее волосы были спутаны, белое лицо излучало свет, одна половина ее тела была темно-синей, другая — золотой, в левой руке она держала золотой лотос, а в правой — меч; богиня подошла к Каннахи сзади и прошептала:

— Почтенная женщина, послушай меня. Я понимаю, как ты страдаешь. Я вижу, какое опустошение принесла твоя ярость нашему городу. Послушай меня одну минуту, прошу тебя. За всю свою жизнь нага царь не совершил ни одного бесчестного поступка, он происходит из древнего рода справедливых правителей, все они строго соблюдали законы и любили людей. С твоим мужем случилось ужасное несчастье, но такова его судьба. Послушай меня, милая женщина, я расскажу тебе о прежней жизни твоего мужа. В предыдущем рождении твоего мужа Ковалана звали Бхарата. Он состоял на службе у царя и однажды схватил ни в чем не повинного торговца, предлагавшего свой товар на улицах Сингапура, сказал царю, что торговец — шпион, и убил его. Жена торговца не могла пережить этого горя, четырнадцать дней она как безумная бродила но городу, кляня всех и каждого, а потом взобралась на высокий холм, прокляла того, кто был виновен в смерти ее мужа, и бросилась с обрыва. Вот почему ты теперь так мучишься. Через четырнадцать дней тебе станет легче.

Слова богини утешили Каннахи, ее сердце смягчилось, и пожар в городе начал понемногу стихать. Четырнадцать дней Каннахи блуждала по городу и ждала. Она вышла на берег реки и дошла до северных отрогов гор. Деревенские девушки купались в реке и резвились на горных тропинках; вдруг они увидели странную женщину с одной грудью. От нее как будто исходили неведомые лучи, она вызывала чувство глубокого благоговения. Вскоре они увидели, как к женщине приблизился её муж, он принял облик духа и взял ее на небо.

Это место стало священным, потому что на него ступала нога благочестивой жены. Потом царь выстроил на этом месте храм со статуей Каннахи, чтобы люди могли ей поклоняться. Статуя была вырублена из гималайского камня и омыта в водах Ганга, она стала известна под названием «Паттини деви», что значит «Жена, ставшая богиней».

Шакунтала

Слово «шакунта» значит «птицы», «шакунталой» называют человека, которого вырастили лесные птицы. Родители покинули Шакунталу, когда она была совсем маленькой. Они положили малютку на кучу листьев недалеко от реки Малини, и пернатые взяли ее под защиту. Через некоторое время заботливые птицы прилетели к мудрецу Канве, жившему поблизости, у реки, и попросили его приютить ребенка. Канва вел жизнь аскета, но у него было доброе сердце, и он согласился взять девочку, которая так и выросла под его надзором вместе с птицами, бабочками и животными. В лесу вокруг убежища Канвы царило такое спокойствие, что даже дикие звери мирно уживались друг с другом и со всеми живыми существами.

Чтобы вы поняли, почему родители покинули Шакунталу, нужно вернуться вспять и рассказать, что произошло до ее рождения.

Однажды Вишвамитра, этот великий мудрец, отличавшийся огромной силой духа, наложил на себя строгую епитимью и погрузился в думы. А блистательный Индра, обладавший безграничной властью и несметными богатствами, дрожал от страха всякий раз, когда кто-нибудь из мудрецов предавался размышлениям, потому что боялся, что его сместят и назначат царем богов кого-нибудь еще. Чтобы уберечься от этого несчастья, он старался любыми способами нарушить покой мудрецов. На этот раз он призвал Менаку, самую красивую женщину своего мира, и сказал:

— Спустись на землю и развлеки Вишвамитру, а то огонь его мысли испепелит нас.

Менака знала себе цену, но все-таки заколебалась:

— Разве я могу явиться к этому мудрецу? Ты, наверное, забыл, какой страшной силой он обладает? Неужели ты не помнишь, как он тысячи лет молился, чтобы сравняться с самим Васиштхой? Сколько раз он создавал реки, когда кто-нибудь нуждался в омовении, а потом заставлял их течь вспять? Или ты забыл, как он сотворил для Тришанку особый мир со звездами и солнцем, только ради того, чтобы досадить самому творцу?

— Мир Тришанку так и повис в воздухе вверх ногами, — съязвил Индра.

— Но когда он совершил это деяние, ты потерял голову от страха, — не сдавалась Менака.

— К чему сейчас вспоминать об этом? — обиделся Индра.

— К тому, что надо знать, с кем имеешь дело, — ответила Менака. — Вдруг Вишвамитра догадается, что я хочу помешать его размышлениям: ведь он проклянет меня или сожжет дотла!

— Только если ты не сумеешь использовать в полную силу дар обольщать мужчин, — сказал Индра, но все-таки пообещал: — Я попрошу бога любви и его прислужников, чтоб они помогли тебе. Не бойся.

— Пришли мне на помощь еще бога ветра, — попросила она.

Так, приняв все меры предосторожности, Менака отправилась в путь.

Она спустилась на землю в том месте, где Вишвамитра уже тысячу лет предавался размышлениям, и нарушила течение его мыслей звоном своих ножных браслетов. Ваю, бог ветра, чтобы помочь Менаке, налетел на нее и привел в беспорядок ее одежду, а потом вовсе сорвал ее и унес прочь, так что как раз в ту минуту, когда Вишвамитра открыл глаза, Менака совершенно нагая тщетно пыталась вернуть свое платье.

Потом заботами Ваю повеял томный весенний ветерок, наполнивший воздух пьянящим ароматом редких цветов. Манматха решил, что настала подходящая минута, и напитал любовным ядом свои стрелы. Вишвамитра очнулся от раздумий, приблизился к Менаке, чтобы помочь ей найти одежду, и следующую тысячу лет с наслаждением провел в ее обществе, забыв, что существует какая-то другая жизнь.

У них родилась дочь. Говорят, что она явилась на свет с браслетами и кольцами и в тот момент, когда Менака разрешалась от бремени, природа пела радостный гимн.

Может быть, природа и радовалась рождению девочки, но отец не принял участия в общем ликовании. Когда Менака подошла к нему с малюткой на руках, он прогнал ее:

— Оставь меня, женщина, мне не нужны ни ты, ни твой ребенок. Я явился в этот мир не затем, чтобы нянчить орущих младенцев! Убирайтесь обе, у меня есть дела поважнее! Ступай прочь и забирай с собой ребенка!

— Я слишком долго пробыла здесь и совсем забыла о своем мире, — сказала Менака, положила девочку на берег реки и исчезла.

А Вишвамитра вернулся к жизни аскета, не тратя больше времени на удовольствия и сожаления.

Шли годы; однажды утром царь Душьянта выехал из своей столицы в сопровождении тысячи охотников, вооруженных мечами, луками, дубинами и другим оружием. Когда они несколькими часами раньше проходили по городу, все женщины стояли на улицах и на балконах и не спускали с них глаз. И каждая восклицала:

— Как прекрасен наш царь!

К полудню охотники убили и ранили сотни диких животных и расположились вокруг костров, чтобы позавтракать жареным мясом.

Царь оставил тех, кто хотел отдохнуть, а сам с небольшим отрядом пошел вперед. Преследуя оленя, он углубился далеко в лес и оказался рядом с ашрамой Канвы.

— Здесь нельзя охотиться, — напомнил ему один из провожатых. — Это заповедные земли.

— Я хочу пойти и засвидетельствовать свое почтение отшельнику, который тут живет, — сказал царь.

В ашраме царило спокойствие, ученые мужи группами сидели под высокими деревьями, погрузившись в чтение книг; новообращенные распевали гимны или декламировали стихи, а на берегу Малини поднимался, к небу дым священного костра.

— Пожалуй, мы обеспокоим отшельника, если войдем все вместе, он может неправильно истолковать наши намерения, — сказал царь и приказал своей свите остаться в некотором отдалении, а сам снял все знаки отличия и украшения и вошел в ворота ашрамы под видом обычного посетителя.

Он остановился у входа и властно крикнул:

— Эй, кто-нибудь!

Шакунтала, которая в это время ухаживала за растениями на другом конце ашрамы, вышла к воротам. Она почувствовала, что ее влечет к этому человеку.

Он посмотрел на нее с восторгом, страстно желая, чтобы она осталась и не присылала никого вместо себя. Шакунтала подошла к нему и спросила:

— Ты хочешь видеть моего отца? Его нет. Входи и отдохни.

Она ушла в хижину, но скоро вернулась и поставила перед ним ведро воды и рядом блюдо с фруктами.

Подкрепившись, Душьянта, вместо того чтобы уйти, остался в обители и продолжал беседовать с девушкой, а через некоторое время попросил ее стать его женой.

— Женщина всегда кому-нибудь подчиняется, — сказала Шакунтала, — в детстве — отцу, потом — мужу, а в старости — сыну. Прежде чем говорить со мной, тебе нужно было спросить разрешения у моего отца.

— «У отца!» Не скажешь ли ты, откуда у этого мудреца взялась дочь, если у него никогда не было жены?

Душьянта боялся, как бы девушка не ушла, поэтому он старался, чтобы их разговор не иссяк. Шакунтала рассказала ему, как она появилась на свет и как ее взял к себе мудрец Канва.

Когда она кончила, Душьянта заявил, что не может жить без нее:

— Я полюбил тебя, как только увидел, и в ту же минуту догадался, что ты, наверное, царевна. Теперь я знаю, что ты в самом деле царевна, и, значит, мы можем пожениться, потому что ты дочь Вишвамитры, который некогда был царем.

И Душьянта сказал Шакунтале, что хочет немедленно жениться на ней.

— Меня должен выдать замуж отец, — возразила Шакунтала. — Он обладает огромной силой духа, если его рассердить, он может испепелить весь мир.

— Чем же я могу его рассердить? Я царь и хочу жениться на тебе, вот и все. Если два человека полюбили друг друга, они имеют право жениться по обряду гандхарвов, когда в свидетелей берут богов и невеста выходит замуж без участия родителей. Так устраиваются самые священные браки.

Шакунтала подумала и сказала:

— Я согласна выйти за тебя замуж по обряду гандхарвов, но только с соблюдением всех правил, ведь у нас может родиться ребенок, и я не хочу, чтобы его потом в чем-нибудь упрекали. Я придаю большое значение священным обрядам. И вот еще одно условие: если я рожу сына, ты сделаешь его своим наследником.

Душьянта согласился и послал слугу за священником, который остался в лесу с его свитой; священник помог им зажечь священный костер и прочитать молитвы, Душьянта и Шакунтала соединили над огнем руки и стали мужем и женой навеки.

А потом царь вернулся к своим друзьям. Шакунтала едва не лишилась рассудка, узнав, что он уезжает. Но Душьянта успокоил ее:

— Я не могу увезти тебя, не предупредив твоего достопочтенного отца. Я пришлю за тобой разукрашенную колесницу, пришлю паланкины для твоих служанок и помощниц, и слонов и пеших провожатых; ты отправишься в путь, как подобает царице, направляющейся в свой дворец, и мы больше никогда не будем разлучаться.

Шакунтала успокоилась и проводила его, но, когда тишина и мрак окутали лес, она почувствовала себя очень одинокой.

Канва вернулся в ашраму, и Шакунтала, как всегда, заботливо омыла его ноги, расстелила перед ним коврик для молитвы и принесла цветы. Но ей было не по себе в его присутствии. Он заметил это и спросил:

— Почему ты сегодня сама не своя?

Шакунтала смущенно встала перед ним и рассказала, что она вышла замуж и, наверное, будет матерью. Канва благословил ее:

— Будь счастливой царицей и роди сына, и пусть он защищает эту землю и хранит ее славу.

На другой день после отъезда Душьянты Шакунтала заранее оделась, чтобы уехать в ту самую минуту, когда прибудет колесница. Но прошел полдень, настал вечер, а из города так никто и не явился.

Она спросила отца:

— Далеко от нас до столицы?

Канва понял, что она встревожена, и постарался ответить так, чтобы успокоить ее. Шакунтала занялась вычислениями: «Наверное, Душьянта добрался до дворца поздно вечером, может быть, он утомился за день, наверное, он сразу лег спать и забыл сказать носильщикам и всем остальным, что они должны прийти за мной».

Она сидела в тени под деревом, погрузившись в сложные хитроумные подсчеты: сколько часов проспит царь, прежде чем пошлет за ней возничего с колесницей и всех остальных, которые, если только не будут лодырничать, должны приехать хотя бы на закате; правда, если они приедут так поздно, отец все равно отпустит ее только на следующее утро, если же они выедут на заре… Шакунтала совсем запуталась. А из города все не было ни вестей, ни вестников.

С каждым днем ожидание становилось мучительнее. Шакунтала не могла понять, что случилось. Может быть, царю помешала внезапно вспыхнувшая война или мятеж, или он вдруг заболел? Ее пожирала тоска. День за днем она напрягала слух в надежде, что до нее донесутся голоса носильщиков и скрип колес. Тайный страх и недоумение прогнали краски с ее лица.

Когда она в положенное время родила сына, с небес дождем посыпались цветы и раздался громоподобный голос Индры:

— Шакунтала, твой сын будет величайшим царем на земле.

К тому времени, когда мальчику исполнилось шесть лет, ему уже подчинялись все дикие животные в лесу; отшельники, жившие в обители Канвы, с изумлением смотрели на это чудо и называли ребенка Сарвадаман — укротитель зверей. Но когда он подрос и стал спрашивать об отце, Шакунталу охватило отчаяние. Канва заметил, как переменилось ее настроение, и однажды сказал ей:

— Я знаю, что тебя мучает, дочь моя. Завтра благоприятный день. Я попросил своих учеников проводить тебя в город. Ступай к мужу и прими мое благословение.

Потом Канва обнял внука.

— Ты пойдешь с матерью, — сказал он. — Перед тобой открывается новая жизнь, тебе не придется больше забавляться с животными и птицами и лазить по деревьям, ты будешь жить во дворце, как полагается наследному принцу. А когда станешь царем, вспомни о своем дедушке.

Тогда мальчик упал к его ногам и закричал:

— Ты мне отец, ты мне мать, ты для меня все. Я больше никого не знаю. Пусть моя мать идет во дворец, если хочет, я останусь здесь, с тобой. Я не хочу жить во дворце.

Искренняя привязанность мальчика растрогала мудреца, у него на глазах выступили слезы. Он позвал своих учеников, которые должны были сопровождать Шакунталу, и сказал им:

— Шакунтала родилась в лесу и выросла в моей обители. Она не знает другой жизни. Отведите ее с сыном в город, который стоит у слияния Ганга и Джамны. Вам самим незачем идти во дворец, но она и ее сын имеют на это право, и пусть они идут…

После горестного расставания Шакунтала отправилась в путь; миновав реки, леса и холмы, она пришла в город, где жил царь. У слияния рек мудрецы расстались с ней.

— Нам, аскетам, воспрещается входить в город; если ты не возражаешь, мы вернемся назад, — сказали они.

И Шакунтала с сыном одна пошла во дворец, с удивлением разглядывая город с его домами, лавками и множеством людей.

Когда она явилась, царь сидел на троне в приемном зале, а вокруг него теснились просители, гости, придворные и министры. Величие Душьянты ошеломило Шакунталу, и на мгновение она заколебалась: этот ли человек держал ее в своих объятиях в ашраме Канвы или какой-то другой.

— Поклонись царю, твоему отцу, — шепнула она сыну.

— Окажи милость, о царь, яви нам свою доброту, — громко сказала Шакунтала и почувствовала такую слабость, что оперлась о колонну.

Царь посмотрел на нее и сказал:

— Объясни нам, зачем ты пришла, добрая женщина. Я готов помочь тебе, тем более что ты, я вижу, мать и должна заботиться о ребенке.

— Это твой сын, наш с тобой сын, — тут же объявила Шакунтала. — В тот вечер ты обещал, что он будет твоим наследником. Теперь час настал. Вспомни обитель Канвы, где ты женился на мне.

— Не знаю, встречал ли я тебя когда-нибудь, добрая женщина. И не знаю даже, о чем ты говоришь.

Шакунталу охватил гнев:

— Зачем ты твердишь, как грубая деревенщина, «не знаю, не знаю»? Ты прекрасно все знаешь, и твое сердце знает, и свидетель тому — твоя душа. Боги знают. Взгляни на этого мальчика, на его походку, на его лицо, на его волосы, на его руки и ноги. Разве каждой частичкой своего тела он не повторяет тебя, могучего владыку, сидящего на этом троне?.. Не отказывайся от своего сына. Он прошел долгий путь ради этой встречи. Не убивай его веру. До того полдня, когда ты явился в обитель моего отца и заключил меня в свои объятья, я была девственницей. Не говорил ли ты, что мы венчаемся по обряду гандхарвов? Где священник, которого ты тогда привел с собой? Я пришла к тебе искать защиты. Не обманывай самого себя. Если хочешь, прогони меня, я согласна уйти, только прими своего сына.

— Ты женщина низшей касты, твой притязания смешны. Я не знаю тебя… Уходи! Ступай куда хочешь, только не возвращайся больше в этот дворец.

— Я дочь знатных родителей, по рождению я выше тебя, обманщик. Я дочь Менаки.

И Шакунтала рассказала, как она явилась на свет.

— О, я не сомневаюсь, что ты дочь Менаки. Ты многое унаследовала от этой бесстыдной небесной девы и многому научилась у нее, но твои речи, твои поступки и твои помыслы недостойны мудреца, которого ты называешь своим отцом. Мне некогда разговаривать с тобой. Можешь попросить что-нибудь в подарок. Бери, что тебе нравится. И не вздумай больше рассказывать свои сказки.

— Царь, ты оскорбляешь меня, — сказала Шакунтала. — Ты говоришь, как распущенный, бесчестный человек. Что поделаешь, если ты в глубине души не веришь мне, я уйду. Я рассказала то, что было на самом деле, а свидетелей у меня нет. Я уйду. Но этот мальчик… — Она с жалостью посмотрела на сына, в глазах которого отражались его детские мечты и детское недоумение, и прокляла свою беспомощность. — У меня нет свидетелей! — крикнула она в лицо всем этим людям, онемевшим от изумления.

Царь ерзал на троне. Никто не решался произнести ни слова.

И среди этой гнетущей тишины раздался глас небесный:

— О добрый царь, не подвергай ее новым испытаниям. Она говорит правду, это твой сын, прими его.

При этих словах с неба начали падать цветы. А неведомый небожитель продолжал:

— Его назовут Бхаратой[31], он станет родоначальником новой прославленной династии.

И тогда все сразу изменилось. Царь тут же поднялся с трона и обратился к несчастной женщине:

— Приветствую тебя, моя жена, и тебя, мой сын!

Теперь все препятствия были устранены. Душьянта обнял жену и сына и сказал:

— Я нарочно притворился забывчивым, чтобы почтенные мужи, собравшиеся в этом зале, поняли, что произошло и как это все случилось. Я не хотел, чтобы у кого-нибудь явилась мысль, будто неизвестная женщина пришла сюда со своими жалобами и я поверил ей, потому что она красива. Мне хотелось, чтобы моя жена, царица, сама все рассказала и объяснила.

Эта неловкая попытка загладить свой промах и свою грубость позволила Шакунтале извиниться за свои слова. В положенный срок Душьянта, как все достойные правители, передал царство сыну, удалился вместе с женой в лес и стал отшельником.

В таком виде этот рассказ в основном совпадает с соответствующим эпизодом «Махабхараты». В V веке н. э. Калидаса положил его в основу своей прославленной пьесы в стихах, которую он назвал «Абхиджнянашакунтала» (почти как Шекспир, использовавший «Жизнеописания» Плутарха). «Абхиджняна» значит «кольцо с печаткой» или «знак, признак»; основные эпизоды этой пьесы связаны с провалом памяти и с кольцом, которое помогло восстановить цепь событий. «Узнанная по кольцу Шакунтала» — одно из самых ранних литературных произведений, написанных на тему забывчивости.

В пьесе Калидасы недоразумение, едва не обернувшееся трагедией, возникло по вине вспыльчивого и невоздержанного на язык мудреца Дурвасы, который однажды пришел в обитель Канвы и проклял Шакунталу за то, что она была поглощена мыслями о только что уехавшем Душьянте. Шакунтала не заметила прибытия этого высокого гостя, и мудрец воскликнул:

— Кто бы ни был тот, о ком ты сейчас думаешь, пусть он забудет тебя!

У Дурвасы был достаточно громкий голос: находившиеся поблизости подруги Шакунталы — Приямвада и Анасуя испугались и бросились вдогонку за отбывавшим Дурвасой, чтобы принести ему извинения от имени Шакунталы. Но сама Шакунтала ничего не слышала и не видела, потому что зла ее был в величайшем смятении. Она только что по своей воле вышла замуж за Душьянту, и царь уехал, пообещав через три дня взять ее к себе во дворец. Отца Шакунталы не было в обители, она вышла замуж без его разрешения и чувствовала себя виноватой и очень одинокой после отъезда царя. В этом состоянии она не заметила приезда важного гостя. Шакунтала ничего не знала ни о его проклятии, ни о том, что в ответ на мольбы ее подруг Дурваса смягчился и сказал:

— Мужчина вспомнит о ней, когда какое-нибудь напоминание оживит его память.

Прождав несколько месяцев, беременная Шакунтала отправилась в город в сопровождении своих подруг и учеников отца. Они привели ее к царю и объяснили цель своего прихода. Царю было жаль женщину, но он не помнил, чтобы когда-нибудь видел ее. Шакунтала тщетно взывала к его памяти и, отчаявшись, хотела показать ему кольцо с печаткой, которое он подарил ей после их тайной свадьбы.

Шакунтала (ощупывая свой палец). Увы! Где же кольцо?

Гаутама (одна из ее провожатых). Может быть, оно упало в воду, когда ты омочила руки в реке?

Царь. Ах, как находчивы женщины!

Шакунтала. Это шутки судьбы. Дай мне объяснить тебе…

Царь. Конечно, конечно. Я весь внимание. Что ты еще придумала?

Шакунтала. Однажды, ты помнишь, мы с тобой сидели в беседке, увитой цветами, и ты держал в руках чашу из листа лотоса.

Царь. Продолжай, я слушаю.

Шакунтала. И как раз в эту минуту Диргхапанга, — ты помнишь это имя?

Царь. Нет. Как я могу помнить имя, которое я никогда не слышал?

Шакунтала. Диргхапанга — это мой любимый олень. Он тебе так нравился. Ты хотел, чтобы он напился из этой чаши, но он убежал. А потом, когда я поднесла чашу к его губам, он выпил воду. Тогда ты сказал в шутку…

Царь. Обманщицы часто пытаются добиться своих целей сладкозвучными речами.

Шакунтала. Низкий человек, как ты смеешь оскорблять меня!

Ее провожатые вступили в спор с царем, но он отказался признать Шакунталу. В конце концов они просто оставили ее во дворце и, уходя, сказали, что, если Шакунтала говорит правду, ее место рядом с мужем независимо от того, хочет он этого или нет и помнит он ее или не помнит; если же ее притязания ложны, это тяжкий проступок, который лишает ее права жить в ашраме, так что при всех условиях ей незачем идти с ними назад.

Царь оказался в затруднительном положении. Его священник и наставник посоветовали ему приютить женщину во дворце, пока она не родит ребенка. Шакунтале ничего не оставалось, как обливаясь слезами, последовать за священником и в отчаянии громко взывать к матери земле:

— Мать земля, возьми меня!

Потом царю рассказали, что, когда она шла вот так, плача и жалуясь на свою судьбу, с неба спустилось неизвестное божество, взяло ее на руки и исчезло. Наверное, это была ее мать Менака, которая услышала мольбы дочери.

Так печально кончилась встреча Шакунталы с Душьянтой, от которой в душе удивленного царя осталось чувство сожаления и неясной тревоги. Но однажды начальник полиции спросил у него, как поступить с вором, которого схватили на рынке за то, что он пытался продать кольцо с царской печатью. Взглянув на кольцо, царь все вспомнил. Он приказал наградить схваченного. «Вор» оказался рыбаком, который поймал в реке рыбу, взрезал ей живот и нашел кольцо.

На сей раз царь понял, в чем состоит его долг, он полностью раскаялся и хотел соединиться со своей женой, но не знал, в каком мире ее искать. В драме Калидасы Душьянта нисколько не похож на легкомысленного повесу, это образцовый царь, защитник обездоленных. Он пользуется таким уважением во всех мирах, что бог Индра однажды послал за ним свою колесницу и попросил у него помощи, чтобы расправиться с демонами, наводнившими его мир. Во время победоносного возвращения из этой поездки Душьянта остановился в горной обители Хемакуте, где жили некие неземные существа.

В густом лесу, окружавшем это мирное убежище, он увидел мальчика лет двенадцати, который схватил за гриву львенка и оттащил его от львицы на глазах воспитателей, увещевавших его оставить львенка в покое. Пораженный поступком этого не по годам смелого ребенка, царь подошел поближе и почувствовал, что ему не хочется расставаться с мальчиком. Хорошенько разглядев его, Душьянта завел с ним разговор, и они мирно беседовали, пока мальчик не сказал:

— Конечно, мой отец Душьянта, а не ты.

Вскоре появилась Шакунтала, измученная суровыми покаяниями, боги благословили эту встречу, и семья счастливо воссоединилась.