К гостевому дому меня доставили без лишнего шума. Альба дал мне всего двух сопровождающих — скорее, в качестве охраны, чем конвоиров.
Растолкав друзей, я как можно короче объяснил суть происходящего и велел собираться.
Маленькая Лидия хныкала сквозь сон, Ника принялась носиться по лестнице взад и вперед, упаковывая самые ценные вещи. Лилит, совсем не по-монашески выразившись прямо при ребенке, ушла на кухню за съестными припасами в дорогу. А мы с Графычем отправились на конюшню готовить телегу, чистить и запрягать лошадей.
— Думаешь, мы сможем найти этого твоего Кира? — спросил меня Графыч, вооружаясь скребками и щетками.
Словечко «твоего» неприятно резануло слух.
— Своими силами — не думаю, что получится, — отозвался я, придирчиво выбирая себе на хозяйственной полке орудия труда. — Но с божьей помощью — все может быть. Вот только…
Уставившись на щетки, я вдруг задумался.
А действительно ли Кир заслуживает того, чтобы оказаться в руках палача? Ведь его уж точно не станут мариновать в камере, а как-нибудь показательно и люто казнят.
Да, сейчас из-за его поступка «Парящий Гриф» перебазировался в тесные одиночки Мефодиевской крепости на скудные харчи. Но какой была альтернатива? Поступить в распоряжение богов в качестве живой жертвы? Чем бы это закончилось для нас, сейчас было сложно даже предположить.
Но я пятой точкой чуял — вряд ли чем-то хорошим, приятным и полезным для здоровья.
Не зря, ох не зря король снял запрет на сокрушительные конструкты. Он явно хотел, чтобы в азарте мы показали все, на что способны в критической ситуации.
И мы, блин показали!
Разворотили всю арену, потом еще и копию Джасуры призвали.
А еще его величество знал истинное положение дел с нашим пропавшим магистром. Восклицание королевы о «прихвостне Сета» наталкивало на мысль, что с самого начала отношение к нашей школе могло быть предвзятым. И хоть это попахивало манией величия, не исключено, что новое правило появилось специально для того, чтобы заманить нас в ловушку. И каким бы другом не был для меня Альба, вряд ли он мог как-то повлиять на решение отца после того, как мы в эту ловушку вляпались.
Так что, если постараться заглушить лишние эмоции и подумать трезво, Кир не такой уж ублюдок, как могло показаться сначала. Хотя нет, все равно — сволочь. Потому что мог предупредить. Должен был предупредить!
Но плевать ему было и на нашу школу, и на всех нас. Кир слушал только Оракула, и служил лишь ему одному.
С другой стороны — Альбы ведь тоже мог бы меня предупредить. Или он узнал о намерениях отца слишком поздно? А может, просто в этом вопросе будущий правитель внутри принца смог победить друга?.. Ведь, наверное, с позиции королевской власти такие персонажи, как мы, больше похожи на бомбу замедленного действия, чем на что-то полезное для общества.
Голос Графыча вывел меня из задумчивости.
— А что с конем Азры делать будем?
Я обернулся.
В самом деле, хороший вопрос.
Глянцево-вороной демон на четырех копытах, сверкнув в мою сторону глазом, недовольно зафыркал, будто понял, что речь идет о нем. Застучал подковами по деревянному настилу денника, пружинисто переминаясь с ноги на ногу.
— Ну не здесь же его оставлять, — сказал я. — Азра нам этого не простит, когда вернется.
— Как скажешь, — хмыкнул Графыч, мягкими движениями обрабатывая скребком спину своего первого парнокопытного клиента. — Но лично я на него не сяду. И девушек на этого зверя сажать бы не стал. Сам верхом на нем поедешь?
Я подошел к деннику. Жеребец Азры злобно скосил на меня глаза и угрожающе повернулся задницей — мол, щас как долбану тебе по башне копытом — мало не покажется.
— Ну, ехать на нем мне и самому не хотелось бы, — признался я. — Но привязать-то к телеге можно. Да, зверюга? Поедешь с нами домой? Извини, но придется пока без хозяина.
Я протянул руку и, схватившись за недоуздок, развернул конягу к себе головой.
Жеребец по-заячьи навострил уши, хищно отвел их назад.
И тут у меня на поясе проснулся Лёха.
— Красавец! Не конь, а песня! — проворковал он, поблескивая глазами.
Жеребец фыркнул. Расслабил уши. Потянулся мордой к черепушке, но перекладины денника мешали ему.
Я погладил коня по шее. Сначала осторожно, потом уже спокойней. И зверь при этом не попытался меня сожрать или приложить копытом.
— Что происходит? — удивился Графыч, отвлекшись от своего занятия. — Ты его зачаровал?..
— Мне кажется, это Лёха его приручил, — озадаченно проговорил я.
— Просто я напомнил ему хозяина, — пояснил Лёха — Энергия некромантов производит ощущение, похожее на энергию смерти. Обычно четвероногие не выносят эту ауру, но, видимо, если уж привыкают — то крепко. Попробуй-ка выпустить его?
Я открыл дверь денника, и жеребец Азры неспешно вышел наружу, ткнулся мордой в Лёхин череп и, закрыв глаза, замер.
Я погладил его.
— Ну, видимо, до «Жареного лося» мы все-таки доберемся без приключений.
Чистить жеребца я не стал — какой смысл, если все равно не седлать. Только поменял недоуздок на более надежный.
И тут из угла донесся сдавленный вопль.
— И-иии-ааа!
Буцефалище подал голос из дальнего загона.
Я вздохнул.
Конечно, он еще та срань, но почему-то оставлять его здесь мне тоже не хотелось. За время нашего сотрудничества я как-то прирос к нему, и теперь осел был как чемодан без ручки — и с собой тащить хлопотно, и вроде бросить жалко.
— Осла тоже привяжем, — принял я решение. — Начнет слишком выкобениваться — продам по пути или вообще в лесу брошу. Понял, черт коротколапый? — прикрикнул я на осла.
— Иии-ааа, — словно соглашаясь, выдохнул Буцефал.
А я принялся чистить лошадей для девчонок.
Столицу мы покидали на рассвете. Бесславно крадучись, будто воры. Сопровождавшие меня стражники показали на выезде какие-то документы, и городские ворота со скрипом отворились, выпуская нас во внешний мир.
Вот, блин, и съездили на турнир.
Миновав притихшую Шутиху, мы направились в сторону Вышгорода.
За время пребывания в столице все как-то подзабыли, что вообще-то на дворе не май месяц, а самая что ни на есть настоящая зима. Переход от мороза к теплу в свое время показался таким естественным и приятным, а вот наоборот…
Размякшие от теплого солнышка тела никак не хотели переключаться на зимний режим. От вида заснеженных полей и ухабистых грязных дорог мы все тихо матерились и ёжились. Морозный воздух бил по лицу, озноб пробирался в рукава и за шиворот.
Как только мы вернулись в зиму, краденый отросток я стал заворачивать в тряпочку и носить за пазухой, чтобы не замерз. Каждую ночь делал маленький надрез на руке и подкармливал вампиреныша, который в длину уже был сантиметров шесть. Из почки на самом верху проклюнулись два новых листочка, крошечных, размером с булавочную головку. Корешок тоже немного подрос, а рядом с ним проклюнулся второй, так что жрали они меня теперь вдвоем и вполне ощутимо, будто пиявка присосалась.
Настроение у всех было устойчиво-похоронное. Еще и Лидия без конца ныла и жаловалась — без любимого няня по имени Тень ей было неуютно и плохо. Пару раз я попытался через девочку вызвать на диалог Оракула, но в итоге только напугал Лидию и настроил женскую половину нашего отряда против себя, потому что я «бессердечная сволочь» и «нашел, когда приставать к ребенку». Ладно Лилит, но от Ники я такого отпора не ожидал. В итоге заткнулся и оставил свои попытки.
Тем более, что кроме спиритических воззваний мне реально было чем заняться.
Жареный петух под названием «час расплаты Самеди» уже маячил на горизонте. Время шло, и нужно было уже что-то решать и делать в этом направлении.
Второй жареный петух касался финансов. Никто из моих друзей пока не задавался вопросом, на что они теперь будут жить. По крайней мере, вслух.
Впрочем, кто из них вообще был способен париться о деньгах? Ника с ее детским мировосприятием? Лилит? Или Графыч с его имперским мышлением и целой колонией дорогущих белоснежных платочков? О том, что деньги иногда умеют заканчиваться, он имел настолько же смутное представление, насколько рядовой россиянин разбирается в бытовых проблемах народов Африки.
До сих пор мы существовали за счет королевских выплат на содержание учеников и заказов через Багряное святилище. Но теперь ни выплат, ни доступа к официальным заказам больше не будет. Конечно, у нас все еще оставалась таверна, но она уже давно работала в режиме штаб-квартиры нашей школы и не приносила дохода. Впрочем, если верить высказываниям Януса, она никогда и не была прибыльным предприятием. Не таверна подкармливала кошелек его школы, а наоборот. Так что сделать из нее что-то путное теперь будет задачкой не из простых. Чем привлечь посетителей? У кого закупать продукты, и сколько? И главное, хватит ли нам на все это денег, имеющихся на руках? Допустим, я заберу из банка все свое золото и вложу в таверну. Будет ли этого достаточно? Ведь нам предстоит содержать Камиллу с ребенком, Нику, Лилит, Леандра, вышибалу-Августина, Графыча, меня и еще лошадей. И, кажется, во всей этой банде я остался за старшего.
Кроме того, в начале весны за «Жареного лося» придется выплатить городу налог на землю и налог на торговлю. Откуда нам взять на это деньги?..
И вообще, кому теперь принадлежит таверна? По праву наследования все имущество Януса перешло к Азре и школе. Но школы-то больше нет, а ее магистр-наследник — за решеткой. Сможем ли мы доказать свое право официально распоряжаться этим имуществом?
И все это было лишь фоном для таких гигантских проблем, как возвращение друзей из застенков, создание врат и сохранение собственной личности. Потому что та хреновина, которую я разглядел внутри своего источника, меня не на шутку испугала.
Размышляя над вариантами решения всех этих проблем по очереди, и я провел первые дни пути.
Потом погода испортилась еще больше, и мы были вынуждены осесть на неопределенный срок в крошечном городишке, который вырос аккурат промеж обширных охотничьих угодий двух графств благодаря пролегавшему здесь торговому маршруту.
Затянувшаяся метель согнала на этот островок безопасности всех торговцев и путешественников, оказавшихся поблизости. Так что обе городские таверны были переполнены, и мне пришлось побегать, чтобы найти человека, готового сдать нашей компании комнату. Так мы всей толпой обосновались в крошечной, но зато теплой каморке в доме местного сапожника.
Жена его не была рада постояльцам, хотя мы неплохо платили. Одной из причин ее недовольства мог быть я — глядя на мою черную одежду и она сама, и сапожник приняли меня за палача, и я не стал их разубеждать.
Зато старшая дочь, сутулая девица с плохими зубами и голодным взглядом старалась всячески нам услужить. При встрече она неизменно краснела до корней волос и раздражающе хихикала, широко демонстрируя всю свою стоматологическую катастрофу. Причем своей эстетической атаке она почему-то подвергала только меня.
Нет ничего хуже, чем вынужденное бездействие, когда обстоятельства требуют спешить и мчать вперед во весь опор. На вторые сутки нашего невольного постоя мне хотелось выть на луну вместе с волками, ошалевшими от мороза и пурги. Бедняги завывали с таким отчаянием, что даже в доме сквозь поскуливание ветра были слышны их голоса. От волчьей песни неуютные сумерки за окном становились еще холодней, а будущее, которое и без того представлялось не слишком веселым, казалось беспросветным.
После ужина хозяин дома устроился на маленькой скамеечке возле самого очага и принялся набивать свою трубку — он тоже был курильщиком. Трое его младших мальчишек развлекались тем, что гоняли кошку. Старшая дочь села под лампу штопать белье, время от времени посматривая на меня и каждый раз заливаясь краской. Ника помогала хозяйке собирать посуду, Лилит неторопливо допивала свое пиво. Лидия вместо куклы баюкала полено, завернутое в тряпочку.
А Графыч с тоской в глазах смотрел в окно.
— Интересно, когда уже все это успокоится? — проговорил он со вздохом.
— Ты это… неправильный вопрос ставишь, — хриплым голосом отозвался сапожник, пожелтевшими пальцами приминая табак в глубокой чашке своей трубки. — Лучше спроси, какое лихо следом придет. Вот это дело будет.
— Опять свое завел, — недовольно взглянула на мужа хозяйка, громыхнув плошками. — Тебя послушать, так хоть ложись да помирай!
Сапожник покосился на жену.
— Ну, коль тебе так хочется — так иди ложись, я отговаривать не стану. Хоть на старости лет от твоей трескотни отдохну маленько. А я правду говорю!
Хозяйка всплеснула руками.
— Да что ж тебе все неймется? Сначала вон палача в дом впустил, — сердито кивнула она в мою сторону. — А теперь и вовсе…
— И что с того, что впустил? Палач тебе что, не человек, что ли? Пусть под снегом околевает⁈ — уже не на шутку разозлился сапожник. — Вот дура баба, примет больше бога боится. Иди сюда, палач! Покурим вместе. Пока время есть. Скоро у нас с тобой работы прибавится. Мне — сапоги для вояк шить, тебе — головы рубить…
Хозяйка всхлипнула.
— Что же ты все беду-то кличешь?.. — проговорила она.
— А чего тут кликать? И так ясно. Король умер! Значит, беда будет…
— Ну, беда-то ведь поправимая, — проговорил я, доставая из кармана портсигар. — Один умер — другого коронуют.
— «Другого»… А достанет ли сил у этого твоего «другого» непогоды усмирить? — взглянул на меня из-под мохнатых бровей сапожник. — Урожай защитить? Реки в руслах удержать? Старые люди вон говорят, что, когда предыдущий король отдал Аиду душу, два года бесновалась природа, — сапожник вдруг заговорил как-то по-особенному, размеренно и певуче, будто для рассказов о былом у него имелся отдельный голос. Даже дети отвлеклись от своих игр и, обернувшись, притихли. — Даже реки вспять потекли, — продолжал хозяин дома, выпуская из трубки колечки дыма. — и вода в них стала соленая. Вся рыба издохла, по берегам такая вонь стояла — подойти нельзя было. А потом вся эта скверна в колодцы просочилась, и началась холера и беспорядки — до тех пор, пока король не окреп и не смог взять свою землю в руки, как положено. Ну, чего так глядишь на меня удивленно? Не знал о таком?
— Не знал, — честно признался я.
— Прогрессивные ученые люди считают феномен нового короля суеверием, — негромко проговорил Графыч.
— Много они понимают, эти твои ученые, — все тем же тоном повествователя проговорил сапожник, разглядывая пламя в очаге. — Как по мне — отдать бы их всех, вон, приятелю твоему. На перевоспитание. Все учат, как хлеб сажать да детей рожать, будто без них никто не разберется. А главному молодых научить забывают…
— Главному — это чему? — спросил я, с интересом глядя на собеседника.
— Страху, конечно, — невозмутимо ответствовал сапожник.
— Отец!.. — смущенно воскликнула его дочь, будто он сказал что-то неприличное.
— Именно так, — зыркнул он на дочь, и та сразу опустила голову и принялась за шитье. — Страх — это великая сила. Она из скотины человека делает. Потерял человек страх перед законом — и все, нет человека. Есть тварь беззаконная. Потерял страх перед богом своим — и опять нет человека, есть трава полевая, которая не знает, зачем растет и ради чего умирает. Потерял страх перед старшими, перед мужем-женой — и все. Опять больше нет человека, потому как что за человек без семьи? Так, зверь-одиночка. Которому и терять нечего, и жить не для кого. Вот и получается, что страх — корень всему. А молодые сейчас этому разучились. В храмы мало кто из вас ходит. А те, что ходят, жрецов не слушают. Все больше сами говорят, выпрашивая милостей за подношения. Так и докатимся до того, что совсем страх потеряем. Сначала друг перед другом, потом перед королем и законом. А там, глядишь, и самих богов бояться разучимся. И тогда наступит великая тьма…
Графыч вдруг приподнялся со своего места и прильнул к окну, напряженно вглядываясь в темноту.
— Даня, кажется, к нам гость!..
И через мгновение в дверь раздался громкий стук.
Хозяйка, опасливо оглянувшись на мужа, вытерла руки о передник и отправилась открывать.
Сапожник мгновенно вышел из режима повествователя и хмуро заявил:
— Если это кто-то из ваших товарищей, имейте в виду: на постой никого больше не возьму!..
Хозяйка сняла запоры, и дверь с грохотом распахнулась от порыва ветра. Стайка снежинок ворвалась в уютное тепло. Женщина охнула и попятилась, испуганно уставившись на пришедшего.
— Не бойся, — донесся из-за двери мужской голос, показавшийся мне знакомым. — Я пришел с миром.
И в дом вошел…
В первое мгновения я даже не понял, человек передо мной или божество. Он выглядел как крепкий, закутанный в черный плащ мужчина, но тень, которая упала на стену, вовсе не походила на человеческую. Она не повторяла очертания вошедшего, жила своей собственной жизнью и скорее напоминала поднявшегося на задние лапы здоровенного волка, только почему-то с человеческими плечами и руками. Силуэт незваного гостя окружало красноватое сияние, от которого в воздухе сразу запахло избыточной энергией. И эта энергия мне тоже была знакомой и дружественной.
Сапожник подорвался с места. Схватившись рукой за амулет, висевший на шее, он воскликнул:
— Именем бога моего Митры, кто ты и зачем пришел в мой дом⁈
Незнакомец смахнул с капюшона снег и показал лицо.
Это был Гай!
— Я — служитель возмездия и жрец великого Нергала, — ответил он сапожнику с такой интонацией, будто являлся владыкой мира. — Я не причиню вам вреда.
Он повернулся ко мне и почтительно кивнул, почти поклонился.
— Приветствую, Даниил.
— Гай?..
— Господин приказал мне встретить тебя.
Приглушенный женский стон в воцарившейся тишине прозвучал до непристойности громко. Дочь сапожника, вся пунцовая, как помидор, прижала ладони к своим пылающим щекам и уставилась на меня обожающим взглядом.
— Кажется, кто-то кончил от восторга, — с циничной усмешкой прокомментировала ее возглас Лилит.
В ответ девушка подорвалась с места и убежала наверх, закрыв лицо руками.
Проследив за ней взглядом, Гай повторил:
— Я должен встретить тебя и доставить на место как можно скорее. Идем.
— А как же остальные? — спросил я, опешив. — Если в отряде останется только один мужчина, им будет трудней пройти оставшийся путь, с телегой, лошадьми и еще ребенком на руках!
— Не волнуйся — на улице их ждет портальный. Его услуги оплачены вперед. Твоих спутников доставят прямиком к воротам Вышгорода.
— Супер! — искренне обрадовался я. — Вот это подарок!
— Но ты должен пойти со мной прямо сейчас, — сказал Гай, и почему-то он не казался радостным.
Нищему собраться — только подпоясаться. В моем случае — только надеть куртку, потому что с оружием и Лёхой я расставался только на время сна. Под пристальными взглядами онемевших хозяев я наскоро попрощался с друзьями, на всякий случай отсыпал Графычу большую часть своих денег и, махнув рукой, вышел из дома следом за Гаем.
— Отлично смотришься! — ёжась от ветра и щурясь, с улыбкой сказал я. — Вижу, новая должность тебе пришлась по вкусу?
— Да, — мрачно отозвался Гай. — Давай отойдем от дома?
Я снова нахмурился, приподнял воротник. И двинулся следом за старым приятелем, поскрипывая морозным снегом под сапогами.
— А где портальный?
— Вон стоит, — Гай указал мне рукой на замершую фигуру под деревом. — Не волнуйся, все по-честному.
— Слушай, я что-то никак не пойму. Ты чем-то расстроен?.. Или я в чем-то провинился перед тобой? — напрямую спросил я.
В ответ Гай с такой печалью посмотрел на меня, что внутри мгновенно стало холодно.
— Что-то случилось. Да? — догадался я.
— Случилось, — кивнул Гай. — У Нергала была какая-то сложная битва — правда, я так и не понял толком, с кем именно.
— С Чернобогом, — проговорил я, вспоминая нашу с ним последнюю встречу. — И что? Тяжело восстанавливается?
Гай отвел глаза.
— Он не восстанавливается, Даня. Будь он смертным, я бы сказал, что он умирает, — хмуро ответил он.
И бросил в снег какой-то небольшой амулет, который до сих пор прятал в кармане.
На фоне белого снега возникло небольшое зеркало перехода, и Гай шагнул в него.
Я несколько мгновений переваривал услышанное.
— Что?.. — проговорил я, с опозданием понимая, что мой собеседник уже по ту сторону прохода.
И поспешил за ним следом.
Шаг — и я очутился в уже знакомом мне коридоре святилища Нергала. Только в этот раз меня встречали не кошки в хорошеньких платьицах, а тусклый свет и тяжелый смрад скверной захолустной больницы.
Как он там говорил? Раны, оставленные Чернобогом, три дня кровят, три дня гниют, а потом заживают?
— Ты должен войти в третью комнату справа и высадить росток в подготовленную землю в ящике, — напомнил мне Гай.
— Где он? — перебил я Гая.
— Кто? — с фальшиво непонимающим видом моргнул тот.
— Ну не ящик же. Нергал, конечно!
— Я должен проследить, чтобы ты посадил росток и немедленно выдворить из святилища, — повторил Гай с мукой в голосе. — Таков приказ.
— Да насрать мне на приказ! — разозлился я.
— Мы должны подчиниться, — остановил меня Гай за плечо. — Он и кошек всех временно прогнал из святилища…
— То есть он выставил всех и остался здесь совсем один, — подытожил я. — Раненый и еле живой. Так?
— Это была его воля, Даня. Он — бог, а мы всего лишь жрецы!..
— Ты — да. Согласен. Должен слушаться своего господина. А вот я нихрена себя жрецом не считаю, и поэтому слушаться не обязан! — оттолкнув от себя Гая, я быстрым шагом двинулся по коридору вперед, распахивая по пути двери комнат. — Нергал, ты где? — на все святилище проорал я. — Эй, подай голос! Это Даня!..
Гай с обеспокоенным видом замер на месте. Он не мог решиться сделать даже лишний шаг в мою сторону, но очень надеялся с моей помощью узнать хоть какие-то утешительные новости.
— Нергал, где ты⁈ — еще громче крикнул я. — Куда мне идти⁈
— В жопу! — прогрохотал из глубин святилища божественный ответ.
Я улыбнулся. Обернулся к Гаю.
— Слышишь? Живой, значит!
— Да ну, в самом деле? Может, я по-твоему вообще бессмертный? — последовал саркастичный ответ.
Я улыбнулся еще шире.
— Он не просто живой, он еще и в здравом уме и трезвой памяти!
От сердца как-то сразу отлегло.
А потом я услышал сдавленный стон, за которым последовала тихая ругань и громкий приказ уже твердым голосом:
— Пошли вон отсюда!..
Я только головой покачал.
Зря разоряешься, дружище. Так просто я отсюда не уйду.
Вернувшись к Гаю, я негромко сказал ему:
— Найди аптекаря и скупи у него все, чем можно лечить раны. И бинтов побольше. Понял?
— И как это я сам не догадался ромашковым настоем Чернобожьи раны помазать, а? — раздался уже гневный возглас Нергала, и следом — недовольное ворчание. — Идиот…
Я ничуть не смутился. Обернулся на ругань, покачал головой и, хлопнув Гая по плечу, шепотом повторил:
— Сделай что я просил, ладно?.. Хуже-то точно не будет.
И отправился искать наше гневное божество.
Он лежал в своем кресле у погасшего камина в той самой комнате, где мы обычно беседовали. На полу виднелись потемневшие следы крови. Пара бокалов на столе, сервированном как будто для гостей, были опрокинуты, на белоснежной скатерти — отпечаток руки. И только несгораемые свечи все так же празднично поблескивали на причудливо изогнутых золоченых канделябрах.
Нергал был одет в ту же одежду и плащ, как при нашей последней встрече. Именно от них и исходил жуткий смрад гниения.
Видеть его в таком состоянии было странно. Нергал в моем сознании навсегда был связан с щегольским внешним видом, белоснежными рубашками и тихой, уверенной силой, сквозившей в каждом его жесте.
Нергал приподнял осунувшееся бледное лицо и снова выругался.
— Даня, ты просто как… Как…
— Да, знаю, — пробормотал я, приблизившись. — Как геморрой. Иногда меня проще перетерпеть, чем вылечить.
Нергал хмыкнул с кривой усмешкой на губах — и тут же приглушенно простонал от боли.
Я подошел к столику с сигарами. Он был сдвинут в сторону и стоял не пойми как, наискосок. Видимо, Нергал как-то неудачно зацепил его, и курительные принадлежности так и остались стоять там. Я открыл ящичек, вытащил одну из сигар.
— Будешь? — спросил я.
Тот прикрыл глаза.
— Давай.
Я срезал щипцами край, подал сигару и помог прикурить. Поднял с пола подушку и осторожно подсунул Нергалу под спину. Потом принялся разводить в камине огонь.
— А тебе в голову не приходило, что я, например, могу просто прибить тебя сгоряча? — спросил Нергал, с наслаждением выдыхая дым в потолок.
Я краем глаза покосился на него.
— Это вряд ли. Во-первых, я тебе нужен, чтобы открыть врата. А во-вторых, желающих моей смерти уже столько, что, боюсь, тебе пришлось бы занять очередь, — отшутился я. — Выпить хочешь?
Нергал тихо рассмеялся.
— Волшебное бухалово?
— Ага.
— Наливай.
Я наколдовал нам по коньяку, и мы выпили.
— Что-то не так с балансом энергии, верно? — предположил я.
Нергал кивнул.
— Точно. Слишком много растратил, слишком мало получил.
— А затворничество зачем? — спросил я. — Позволил бы своим кошкам позаботиться о тебе. Что в этом плохого? Тебе же не пятнадцать лет, чтобы стесняться таких вещей.
— Дело не в этом. Просто есть разница между знанием, что Нергал сейчас ранен, и знанием, что Нергал сейчас слаб и уязвим, — отозвался тот. — Яркие зрительные картинки в головах смертных многими богами считываются на раз-два-три. И мне совсем ни к чему, чтобы сейчас эту информацию мои ближайшие последователи растащили по миру.
— Хорошо, что в моем случае такой опасности нет, — усмехнулся я.
— Потому что вряд ли кто из богов сунется рассматривать содержимое твоей головы?
— Ну почему же. Пусть попробуют, — отозвался я. — Я им искренне посочувствую.
Нергал вздохнул.
— На самом деле тебя очень трудно читать. Даже мне. Несмотря на то, что ты ко мне расположен и внутренне не запираешься на сто замков. Просто слишком много разных энергий. Это как… Постоянный шум на фоне. Очень мешает.
— Ну и хорошо. Значит, мне не придется неотлучно сидеть у твоей постели по двадцать четыре часа в сутки в ожидании выздоровления.
— Да можешь хоть сейчас валить на все четыре стороны. Только отросток посади, — проворчал Нергал.
— Думаешь от меня легко отделаться? Не выйдет. Сейчас мы воды нагреем, приведем тебя в порядок. Потом я в комнате приберусь, пожрать что-нибудь приготовлю.
— Ты не забыл? Мне вообще-то совсем не обязательно жрать.
— Может и не обязательно, но наверняка приятно. По крайней мере, наш медведь никогда от вкусной еды не отказывался.
Огонь между тем весело разгорелся в камине. Оглядевшись по сторонам, я не увидел нигде ни единого окна. И вспомнил, что вообще-то святилище Нергала находится глубоко под землей, и форточку тут фиг откроешь.
— Ты не против, если я какое-нибудь начертание окна тут нарисую? — предложил я.
— Что, слишком жутко воняю? — хмыкнул Нергал, обессиленно откинувшись на подушку.
— Меня таким не проймешь — я в свое время пыточную и эшафот руками мыл. Но что-то мне подсказывает, что тебя самого этот запах должен бесить.
— Точно, — отозвался тот. — Ладно, нарисуй что-нибудь.
Я подошел к стене и уверенно поставил вензель свежего ветра, который заучил в школе начертаний.
Но то ли слишком много энергии в него вложил, то ли с размером не угадал, но от начертания дунул такой порыв, что у Нергала едва сигару изо рта не сдуло.
— Ой, — только и смог я сказать и лихорадочно принялся удалять начертанное.
Нергал засмеялся.
Он хохотал, содрогаясь всем телом, от чего стонал и ругался, но остановиться никак не мог.
— Решил прибить меня сразу, чтоб не мучился? — сквозь смех и слезы проговорил он.
— Извини, немного не рассчитал!..
— Какая неожиданность, да?
— Хватит зубоскалить, я же правда хотел, как лучше!
— Да знаю я, — уже серьезно отозвался Нергал. — Налей еще выпить? Первая хорошо пошла.
Я призвал бухаловом еще два бокала и уселся на полу возле очага, мысленно прикидывая, как бы мне организовать теплую купальню с антисептиком.
А Нергал, глядя на блеск конька, вдруг задумчиво проговорил:
— Люди часто упрекают богов в том, что их заботит только собственная выгода.
— Хочешь сказать, на самом деле это не так?..
— Нет, отчего же. Все так. Но суть в том, что ведь и люди к богам относятся точно так же. Они приходят в храмы, как в лавку. Озабочены только собственной выгодой и ждут даров взамен подношений, как будто для богов какой-то кусок хлеба или поднос золота имеет значение. И негодуют, если не получают некий условный товар в обмен на свои дары.
Я вытащил сигарету и закурил.
— Знаешь, никогда не задумывался об этом с такой позиции. Но в чем-то ты определенно прав.
— На фоне всего этого искреннее отношение к богу… даже как-то обескураживает, — проговорил он, зыркнув на меня.
Я вздохнул.
— Боюсь тебя огорчить, но об этом я совершенно ничего не знаю. Конечно, ты волен считать меня своим жрецом, адептом, или кем-то там еще… Но я считаю тебя другом. И когда я шел сюда — я шел к другу, а не к божеству. Ясно?
Я поднялся, отряхнул задницу от пыли.
— Ладно, где тут можно устроить купальню? Попробую начертать немного теплой воды.
— Решил утопить мое святилище? — с усталой улыбкой ответил Нергал.
— Скажешь тоже — утопить! Так, разве что слегка подмочить — вместе со своей репутацией начертателя.
— По коридору, мимо комнат кошек и направо. Двойная белая дверь.
— Понял.
— Даня! — крикнул Нергал мне в спину.
— Чего?
— Кажется, я все-таки рад, что ты здесь.
Я кивнул. И отправился делать воду.
Когда, наконец, вернулся Гай, мы уже справились с мытьем и перевязали раны разорванной на ленты чистой простынью. Теперь Нергал дремал у камина в другом кресле — может, не таком любимом, но зато чистом. В комнате все еще пованивало старыми ранами, но с этим я тоже собирался вскоре справиться.
— Как он? — полушепотом спросил меня Гай, передавая большущую корзину всяких целебных снадобий.
— Нормально, — соврал я. — Но мы, как жрецы, просто обязаны ускорить процесс его восстановления!
Гай сощурился.
— Чего-то я не пойму — так ты жрец, или нет?
— Считай, я и. о. Временно.
— Чего? — не понял Гай. — Это что еще за новая должность?..
— Забей, неважно — махнул я рукой. — Главное — мы должны дать Нергалу столько свежей энергии, сколько только сможем!
Гай задумчиво почесал щеку.
— Это где же мы столько преступников найдем? Да и тяжеловато будет их всех вдвоем оприходовать…
Я шумно выдохнул. Да уж, кто о чем, а палач — о плахе.
— Не с того бока заходишь, Гай. Важна ведь не только сама жертва, но и вера!
Гай озадаченно моргнул.
— Ну и как мы заставим их всех поверить в Нергала и обратиться к нему?
— Да почему сразу «заставим»? Они сами должны захотеть обратиться, а мы лишь немного подтолкнем их к этому выбору!
Гай окончательно растерялся.
— Ну и как мы вынудим их выбрать бога смерти и возмездия, если у них самих через одного рыльце в пушку?
— Ну знаешь, как показывает практика, и не таких выбирают. Главное, как это преподнести! Я все продумал. Мы должны провести массированную рекламную кампанию. И слоганов придумать побольше! Чтобы они у каждого в голове против воли, как молитва, вертелись.
— А что такое «слоганов»?
— Ну… Что-то типа «Будет рад и стар и мал — их врагов сожрал Нергал!» Или " Нергалу поверь всей душою, юнец! Отныне врагам твоим полный…" эм… Ну, в общем что-то в этом роде. Ну как, ты согласен? Сделаем Нергала снова великим?