Я смотрел в окно, ощущая своеобразный демонический восторг от открывавшейся взору панорамы.
Ну мы и творчество натворили, блин. И главное при всей простоте исполнения оставляет колоссальный простор для интерпретаций! Простое слово, намекающее на Ганимеда, при свете нового дня звучало как политическая сатира, упоминание о деревянной лошади выглядело таинственным иносказанием, да и сами портреты можно было расценить как дерзкий протест против своеволия богов! Бенкси нервно курит в сторонке от зависти.
Испуганные жрецы прикрывали лицо ладонью, чтобы не осквернить свой взгляд кощунственными изображениями. Бедняги до конца не могли определиться, как следует относиться к этим картинкам, и на всякий случай подглядывали сквозь пальцы и перепрыгивали с чистого островка на островок, чтобы не наступить нарисованным богам на сокровенное. Рабочие потешались над ними. Стражники, похоже, по большей части были христианами, как и королевская семья. Так что они храбро и сурово чеканили шаг по мостовой, но время от времени крестились на поднимающееся солнце.
Да-ааа, Даня. Ты опять отличился. Как начал в свое время с бедной ратуши — так все и тянется. Если в этом мире тебе и суждено войти в историю, то уж точно с каким-нибудь позорным прозвищем.
И тем не менее я улыбался.
Во-первых, психотерапия Деметры явно прошла успешно. Я не просто дожил до заката, а умудрился справиться со своей непростой миссией и заполучил подпись богини в договоре Аида! Для меня это означало появление официального покровителя, с которым придется считаться даже Зевсу и Совету.
А во-вторых, мне становилось неудержимо весело, стоило только представить реакцию олимпийских братьев. О, я бы дорого заплатил за возможность увидеть их лица! И пусть это был очень маленькой, но все-таки местью и от меня лично. За все хорошее, как говорится. И за Фортуну с Янусом, и за мои кости, переломанные той проклятой телегой. И за Буцефала вместо приличного коня.
Но, как бы то ни было, мы с Деметрой неслабо так влипли.
Что теперь будет? Как отреагируют боги на такое кощунство? И каким образом двум синим голым художникам неприметно унести отсюда ноги?
И кстати, про голых художников.
Я обернулся на богиню, умиротворенно почивавшую на куче старья.
Интересно, а мы того… Просто спали? Или как?..
Напрягая свою память, я пытался вспомнить хоть что-нибудь о том, как мы очутились в этом подвале. И что здесь делали.
Но единственное, что смог выудить из своей памяти — это ощущение горячего дыхания, обжигавшего мне шею.
И что же это было? Сладкий сон или вздох страсти?
Опустив глаза, я принялся искать Лёху — и с ужасом понял, что черепушки у меня на поясе нет.
Всю похмельную муторность мгновенно как рукой сняло.
Что за черт? Где Лёха? Неужели я потерял его?
Стиснув голову руками, я вдруг понял, что в облике Пана я уже не носил некроманта на поясе. И судя по всему, мой друг остался в той подворотне, где мы раздевались.
Выругавшись себе под нос, я подошел к Деметре. И первым делом на всякий случай свернул и убрал себе за пояс договор Аида с подписью.
И уже потом осторожно коснулся ее плеча.
Богиня только отмахнулась от моей руки, как от мухи, и перевернулась на другой бок.
Но я не отступал: погладил ее по щеке, по волосам.
Какая она все-таки красивая.
— Деметра, — вполголоса позвал я. — Просыпайся.
— Н-нне, — выдохнула богиня, не открывая глаз.
— Мы уснули, а на дворе уже рассвело.
Она вдруг вздрогнула всем телом, распахнула непонимающие глаза и резко села, одновременно отодвинувшись от меня.
От стремительного движения взгляд Деметры расфокусировался, а из груди вырвался полуплач-полустон.
— Оу-уууу…
Она со страдальческим видом схватилась обеими руками за голову. Богиню слегка повело, и я подхватил ее за плечи, не давая упасть.
— Тише-тише, на надо делать резких движений. Это просто похмелье, — проговорил я, стараясь сдержать улыбку.
— Какой ужас, — пробормотала Деметра, падая лбом мне на грудь. — Я будто в лодке Харона. Меня качает и тошнит.
— Это скоро пройдет, — приободрил я. — Но убираться отсюда нам нужно прямо сейчас.
Она выпрямилась. Открыла глаза. Несколько мгновений смотрела в одну точку — видимо, как и я, собирала в своей памяти воспоминания. А потом тихонько рассмеялась и закрыла лицо руками.
— Ой, какая прелесть…
— Ты о чем?..
— О сегодняшней ночи, — с улыбкой проговорила она, отнимая ладони от лица. — Это было… славно.
Я кашлянул.
Интересно, что именно она имеет в виду?
— А теперь нам нужно как-то незаметно испариться отсюда, — пробормотал я, приблизившись к окну. — Что-то там народу еще больше стало. Совсем беда…
Деметра легко поднялась с пола — грациозно, как балерина, без малейшего смущения демонстрируя свою наготу. Подошла ко мне, и, зацепившись рукой за мой локоть, приподнялась на цыпочки и тоже заглянула в окно.
И, прикрыв рот рукой, рассмеялась. Потом, не переставая смеяться, схватилась за голову.
— О боги, мне смеяться больно! В голове как будто что-то отрывается. Давно мне не было так весело…
— Это круто, но теперь нам нужно уносить ноги, — напомнил я о нашей проблеме. — Тем более, мне еще нужно умудриться успеть на турнир!..
— Да не нервничай ты на ровном месте, — махнула рукой Деметра, неуверенной походкой вернулась к куче барахла, на которой мы спали, и плюхнулась на нее, как в кресло. — Сейчас сюда призову быков и по домам разъедемся.
Я озадаченно окинул ее взглядом.
— Эмм… Прямо так? Хочешь, чтобы в твоем храме появилась новая картинка, где ты голая, синяя и эротично восседаешь на быке? Причем на фоне смертного мужика в трусах.
Она зашлась хохотом.
— О, это точно была бы одна из самых популярных сцен моей жизни! Но вообще-то можно обойтись и без этого…
Она взмахнула рукой, и прямо рядом со мной из ниоткуда возникла пара быков. Вернее, бычков — такими тощими и миниатюрными они были.
— Садись. Любой из них довезет тебя отсюда прямо туда, куда ты захочешь. Минуя улицу.
— Ого, — искренне удивился я. — Ты так можешь?..
— Я много чего могу, — проговорила она. — Все-таки одна из самых почитаемых богинь пантеона. Сомнительное, конечно, достижение. Но энергию я не экономлю. Да, и еще: все свои вещи, а заодно и мертвого приятеля, ты сможешь забрать в любом моем святилище.
— Так Лёха у тебя?
— Ну да. К слову, почему он у тебя в таком беспомощном состоянии?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты носишь его с собой, как вазочку с конфетами. Но ты же призыватель. Создай ему какие-нибудь ноги, или существо, которое могло бы носить беднягу по его собственному желанию. Или тебя устраивает, что некромант полностью зависит от тебя?..
Я отрицательно замотал головой.
— Нет конечно. И вообще-то однажды я уже создавал для него что-то наподобие няньки… — сказал я, вспоминая полукенгуру в платочке, которую я окрестил Ариной Родионовной. Интересно, где она сейчас?.. — Но получилось как-то не очень.
— Так попробуй заново, — пожала плечами Деметра. Она сладко потянулась — так, что я даже глаза отвел, чтобы слишком уж не обрадоваться. Потом хлопнула в ладоши — и тут же оказалась одетой в лаконичный черный костюм с белой рубашкой.
И поднялась с кучи тряпья.
Теперь передо мной была та самая богиня, с которой я уехал вчера на карете в Верхний мир. Строгое лицо, руки в карманах. Только глаза потеплели, а на щеке виднелся след синей краски.
А Деметра между тем продолжала:
— Мне кажется, ты так и не понял до конца, какая в тебе скрыта сила, и что пользоваться ею можно не только с целью напоить друзей или убить врага. Но и для упрощения всяких бытовых задач. Ты ведь и штаны себе можешь призвать. И коня, наделенного нужными качествами. Так в чем же дело стало?..
Я с трудом сдержал вздох.
Если бы все было так просто!
Но не мог же я ей рассказать, что призыв для меня — это всегда чудовищная лотерея, которая может закончиться чем угодно, от падения метеорита до нашествия пирожков-убийц.
— Ну, это оч-чень долгая история, — пробормотал я.
Она грустно улыбнулась.
— Жаль, что ты мне ее не успел рассказать. Чувствую, она того стоит.
— Так может, вечером увидимся? — легко и как бы между прочим спросил я. — И я расскажу что-нибудь?..
— Нет, — тихо, но твердо ответила она. — Я же сказала — заберешь все свое в любом святилище, когда угодно. Просто приди, подожди немного — и я передам через жрецов.
Мне будто плиту бетонную на плечи уронили.
— Другими словами, мы больше не увидимся? Я правильно понимаю?
Деметра кивнула.
— Правильно.
— Почему? — спросил я на полном серьезе, глядя на нее в упор. — Прости, я довольно сумбурно помню прошлую ночь, и если вдруг где-то позволил себе лишнее…
Она улыбнулась. Не ртом, как это делают обычные люди, а только глазами. Синие радужки заискрились, превращаясь в бездонную вечность. Подошла ко мне, положила руку на плечо и легонько коснулась губами щеки.
— Не задавайся ненужными вопросами, — вполголоса сказала она мне. — Мне было радостно с тобой. И беззаботно, как в детстве. Мы здорово почудили, и я насмеялась лет на триста вперед. Спасибо. И прощай.
Она отступила на шаг, и я понял, что это деликатный намек на то, что мне пора сваливать.
И все-таки меня изнутри прямо-таки сверлило от желания повторить свой вопрос. Я не выдержал и спросил:
— Но тогда почему?..
— Потому что Деметра — это богиня-мать, Даниил, — холодно ответила мне она. — А мать не может себе позволить быть ребенком. К сожалению.
Я вздохнул. Взгромоздился на бычка, который теперь походил скорее на моего осла размером.
Тот качнул рогами и медленно двинулся вперед, в то время как Деметра, отвернувшись, смотрела в окно.
А когда пространство передо мной наполнилось светом, и в мерцании я разглядел свою постель в гостевом доме, и стол, она вдруг обернулась и крикнула:
— А все-таки наши портреты получились слишком уж лестные!
Она широко улыбалась, взъерошенные волосы торчали в стороны, и даже строгий костюм никак не мог испортить этот озорной полумальчишеский облик.
— Думаешь? — отозвался я.
— Знаю! Ты их статуи видел? — она со смехом слегка развела большой и указательный пальцы. — Клянусь, та девица, к которой Зевс пристал в виде лебедя, по сравнению с остальными его подружками ничуть не обломалась!..
Я тихо рассмеялся — и в это мгновение бык внес меня в мерцающее свечение.
И тут же пропал из-под моей задницы.
Потеряв точку опоры, я грохнулся на пол аккурат между кроватью и столом.
Бабах!
Тихо выругавшись, потер ушибленное место.
Не мудрено, что олимпийские бородатые хрены запали на нее. Хороша бестия. Ох и хороша! Перед таким обаянием трудно устоять.
А если это обаяние еще и обнаженное, да на расстоянии протянутой руки…
Мысли роились в голове прямо как из анекдота.
«Хочу ли я», «могу ли я», «говно ли я»…
Короче, сплошная магнолия.
Так было у нас что-то или нет?
С одной стороны, вряд ли я остался бы с ремнем и оружием, случись у нас продолжение.
С другой — если бы ничего не было, что мешало Деметре так прямо и сказать? Но она ответила уклончиво. «Не задавайся ненужными вопросами».
Ничего себе «ненужными»!..
Тут я услышал за дверью тяжелые шаги Азры.
— Па-адъем! — еще недопроснувшимся, сиплым голосом крикнул он. — Десять минут на сборы, и жду всех внизу!..
Проходя вдоль дверей, он для верности хорошенько стукнул в каждую и потащился по лестнице вниз.
А я опустил на себя глаза…
Блин. Блин-блин-блин!
Я же весь в краске! И если мои языкатые друзья увидят меня в таком виде, я же до пенсии буду насмешки собирать!
А если Ника, то мне обеспечен ненавидящий взгляд, проеденная плешь и, небось, еще и куча невысказанных ревнивых упреков.
Потому что моя кошка готова закрыть глаза на все, кроме измены — даже гипотетической.
Так что я жадно выпил всю воду в графине и бросился оттираться собственными силами. Но Аполлон, похоже, делал свои краски с душой и на века! Потому что казалось проще содрать с себя кожу, чем сине-золотые разводы.
А народ между тем уже давно спустился завтракать — я слышал это по сонным шагам за дверью.
Блин!
Я подошел к зеркалу над умывальником и критически осмотрел физиономию, волосы, шею.
К счастью, они оказались чистыми. Зато руки, грудь и живот напоминали холст импрессиониста. В таком же состоянии был и поясной ремень.
Ладно.
Если одеться прямо поверх всего этого безобразия и не снимать перчаток — нормально будет. Ну а меч, в конце концов, я и в руках донесу.
Я начал быстро одеваться. И когда Азра звучным голосом, почему-то опять похожим на Януса, приказал всем выдвигаться из харчевни, я буквально вывалился из своей комнаты, в спешке зацепился за недавно отремонтированные перила и под треск ломающегося дерева и грохот собственной туши выстелился на лестнице.
Немая сцена.
Все обернулись на меня.
Бобер громко икнул. Рыжий кашлянул. И только Ника бросилась обниматься.
— Ба-аа, какие люди! — проговорил Азра.
— Я это… Я с вами! — выпалил я и отодвинул от себя обломок сломанных перил.
— Опять чинить, — простонал Бобер.
— Нет бы порадовался, что чинить предстоит не меня, а лестницу! — обиделся я, поднимаясь.
— Тебя починить вышло бы дешевле, — мрачно проговорил Азра. — Но я правда рад, что ты живой. Когда вернулся-то? И что вообще богине было нужно от тебя?
— Да так, ничего серьезного, — с улыбкой отмахнулся я, в то время как Ника, отлипнув от меня и нахмурившись, принялась обнюхивать мой ворот. — У нее были вопросы…
Тут Ника нахмурилась еще сильней, и, наклонившись, начала тыкаться носом мне грудь.
— … были вопросы по поводу Аида… — я попытался отодвинуть от себя кошку, но та вдруг наклонилась и с сердитым лицом принялась нюхать там, где на мне осталось больше всего краски — пониже пояса.
— Эй, ты что творишь? — строго прикрикнул я на нее, резко отодвигая от себя.
Та’ки плюхнулся на пухлую попу. Парни опешили. Брови у них, как по команде, дружно полезли на лоб. Лилит двусмысленно облизнула красные губки.
— Это вообще не то, то вы думаете! — пробормотал я, чувствуя, как вспыхивают мои щеки.
— Давай сюда спускайся, орел ты наш, — с усмешкой сказал Азра. — А Нике лучше бы закусить — не знаю, что уж она там у тебя вынюхивала, но я и отсюда чую, что разит от тебя жесткой пьянкой.
— Побочный эффект успешных переговоров, — развел я руками.
Азраил подошел ко мне и окинул с головы до ног пристальным взглядом магистра.
— Да-ааа, — протянул он. — Вот это видок у тебя.
Сморщив нос, Майя отвернулась.
— Пожалуйста, не дыши в мою сторону! — жалобно попросила она.
— Значит так, звезда алкогольного искусства, — процедил сквозь зубы Азра, уставившись на меня с угрожающим выражением лица. — Слушай и запоминай: если ты выкинешь еще хоть один фокус за время нашего пребывания здесь, я с тебя шкуру спущу и вторым Бобром сделаю. Ясно⁈ Больше никаких столкновений с местными, никаких приятелей с Оракулами, отставаний от группы, драк, богинь и бухалова!..
Я аж глаза прикрыл, чтобы не видеть его лица. И не ощущать запаха сыра изо рта, от которого меня начало слегка мутить.
— Слушаюсь и повинуюсь, — пробормотал я.
— И сегодня постарайся как-нибудь поменьше отсвечивать своей опухшей физиономией пьяницы!
— Может, мне на него иллюзию сделать? — предложил Рыжий.
— Нельзя, судьи запалят — только хуже в итоге получится, — махнул рукой Азра. — Совсем опозоримся. Ладно, пошли!
И мы пошли.
А там, за оградой нашего гостевого дома, уже гудела и шумела толпа.
Рыжий сразу весь приосанился, ладонями прилизал разметавшиеся пряди волос. Азра тоже довольно усмехнулся — видимо, ожидал увидеть толпу новоиспеченных поклонников нашей школы с флагами и растяжками.
Однако толпа оказалась повернутой к нам своими тылами. И глазела совсем в другую сторону.
Я сфокусировал взгляд, пытаясь разобрать, что же это маячит там вдали…
О боги!..
Или, верней, о демоны?
Потому что чуть дальше, стоя на карачках на мостовой и орудуя тряпками прямо в своей рабочей одежде, стояли… суккубы. Десятки красоток в кожаном белье, отставив задницы и время от времени вправляя выскакивающую грудь обратно в лифчик, драили непристойные надписи на дороге, ведущей к главной площади!
Берн присвистнул. Азра несколько раз усиленно моргнул, словно сомневался в реальности происходящего.
Одни демоницы были бледными от гнева, другие — пунцовыми от ярости. Пена вздымалась под их руками, колени скользили по влажным булыжникам, а сквозь зубы нет-нет да и вырывалось звериное шипение. Просто мыльный стриптиз какой-то.
У всех наших пооткрывались рты от такого зрелища.
И только я, натягивая перчатки поплотней, нервно сглотнул и отступил на шаг назад.
Азра похлопал по плечу оказавшегося рядом горожанина в шляпе и спросил:
— Любезный, а что это тут происходит?..
— Суккубам открыли въезд в город, — тихо ответил тот, не отвлекаясь от колоритного зрелища. — При условии, что те обязуются принять участие в акции, посвященной укреплению статуса богов в столице. Ну они и подписали договор. И явились, готовые сражать наповал во имя Зевса. А оказалось, что во имя Зевса надо не глазки строить, а краску смывать. Такие дела.
Тут горожанин обернулся, и я узнал Гермеса.
— Ты?.. — удивился Азра.
— Тс-с-с, — прижал палец к губам вестник богов. — Я тут как бы инкогнито, потому что официально я чертовски занят. А чертовски занят я потому, что всех свободных младших богов точно так же выгнали на субботник, как и несчастных обманутых суккубов. Но такое зрелище я просто не мог пропустить!
— А что случилось-то? — изумленно поинтересовался наш магистр.
— Вы не в курсе? — Гермес блеснул лукавой улыбкой, и, наклонившись поближе к уху Азры, сообщил: — Кто-то центральную улицу и всю главную площадь разрисовал кощунственными картинками. И не абы чем, а красками самого Аполлона! А это означает, что смертные просто физически не смогут ее удалить…
У меня все внутри похолодело.
Как так — не сможет удалить? Я теперь что, до самой смерти синим буду?..
Ну или придется идти с повинной к Та’ки. Или к Лилит.
Ни тот, ни другой вариант во мне оптимизма не вызывал.
Ох и наворотили же мы дел с Деметрой!..
Правда, вспоминая о ней мне совсем не хотелось сожалеть о случившемся. На губах сразу непроизвольно играла улыбка.
Шальная ночь — крепкое похмелье. Но это того стоило!
— … Бедный Аполло, — злорадно хихикнув, продолжал Гермес. — Отец его чуть живьем сгоряча не зажарил! Бушевал так, что монстры в своей долине по норам забились. И кстати, время турнира перенесли на три часа позже.
— А нам никто не сообщил, — нахмурился Азра.
— Ну да, это же я должен был вас оповестить. Просто это… задержался немного в пути.
— Ясно, — понимающе хмыкнул Азра.
— Ну ты посмотри — это ж сколько порочной красоты по камням расплескалось! — прищелкнул языком Гермес.
— А что там такого нарисовали? — подал голос наш медведь. — Теперь даже любопытно стало.
Гермес опасливо осмотрелся и с ехидной ухмылкой проговорил:
— А вы чуть дальше пройдите — и все сами увидите! Например, что Зевс — пи…
Громкий треск оглушительным эхом пронесся по улице, и в голову Гермеса с неба ударила молния.
Бабах!
Шляпа вспыхнула, как факел. Оказавшиеся поблизости люди ахнули и рассыпались в стороны.
А я замер, втянув голову в плечи и чувствуя, как холодные капли скользят у меня промеж лопаток. Потому что в какой-то момент мне вдруг показалось, что шандарахнуть должно меня.
Гермес сбросил горящую шляпу наземь, затоптал ее ногами. И как ни в чем не бывало, поднял лицо к небу.
— Да понял я, понял! — громко сказал он. — Больше не буду! И вообще иду работать!
Его силуэт засветился золотым, потом стал нестерпимо ярким, теряя четкость очертаний — и под изумленный вздох зевак исчез на глазах.
— Ну ради такого однозначно стоит сходить на площадь! — заметил Та’ки.
— А может это… Ну его? — со слабой надеждой в голосе проговорил я. — Злобные боги, разъяренные суккубы…
— Ну и что? Не на тебя же они разъяренные! — резонно заметил Рыжий.
Кхе-кхе. Ну да. Разумно. В самом деле, не на меня же.
И мы двинулись сквозь стайки любопытных по направлению к площади.
На подступах к сердцу столицы толпы зевак стали плотней и многочисленней. Кто-то прятал улыбку, кто-то искренне ужасался, качая головой.
Протолкнувшись еще немного дальше, я понял, почему здесь скопилось столько людей — проход на саму площадь был перекрыт стражей. А возле храмов с недовольными лицами и ведрами в руках в поте лица трудились боги.
По большей части я никого здесь не знал. Но с южной стороны собора, брезгливо сжимая двумя пальчиками большую щетку в мыльном растворе и придерживая длинный рукав пестрого кимоно стояла Флора. Чуть дальше от нее, совсем не по-божески ругаясь, натирал стену Дионис.
А в центре площади, едва прикрытый белой простыней и живописно подняв одну руку, застыл смазливый золотокудрый бог в лавровом венке. Вокруг него прямо на земле расположились художники с холстами и палитрами. Высунув языки и пыхтя от стараний, они спешно делали зарисовки с натуры.
Прямо фотосессия премии Оскар на красной ковровой дорожке! Тяжелый труд папарацци в условиях средневекового быта.
— Аполлон, да ты задрал уже! — совсем непочтительно рявкнул Дионис. — Хорош уже ляжками отсвечивать, работать кто будет⁈
Бог в лавровом венке развернулся другим боком, поправил простыню, отставил одну ногу и замер с щеткой в руке, будто со скипетром.
— Я не могу отказать своим поклонникам запечатлеть мою духовную близость к смертному народу! — пафосно проговорил он мелодичным голосом певца.
— А можно, я на фоне вас потом еще и себя нарисую? — глядя влюбленными глазами на Аполлона, робко спросила одна художница, миловидная девчушка с россыпью соломенных кудрей.
— Можно, — милостиво кивнул бог.
— А я? — странным голосом проговорил жирный и потный парень с тонкими усиками. — Можно, я тоже потом себя дорисую?
— А вот это не стоит, — смерил его брезгливым взглядом Аполлон.
— Иди сюда, лентяй! — рявкнул на него Дионис и швырнул в звезду телеэкрана грязную тряпку в пене.
Аполлон ахнул, картинно развел руки — и покрывало, как белое облако, будто нечаянно упало к его ногам.
— А-ааааах! — в один голос вздохнули женщины, во все глаза уставившись на обнаженного красавца.
И тут Дионис увидел меня.
— Ба, да это же Даня! — ткнул он на меня пальцем, и толпа, проследив за его жестом, обернулась к нашей доблестной команде. — А ну-ка сыпь сюда, коллега!
— Коллега?.. — услышал я сдавленный шепот за спиной. — Это он про кого?
— А разве этот парень — не из школы «Парящего грифа»?.. — возразил другой голос.
Но Дионис уже топал ко мне, широко улыбаясь. Раздвинув стражников, он протолкнулся к нашей компашке и крепко стиснул меня в дружественных объятиях.
— Здорово! О, да ты, как я смотрю, даром время не терял? — ухмыльнулся он. — Давай-ка, пошли со мной!..
Он схватил меня за руку и протащил за оцепление, не слушая слабых возражений.
— Ты это, наваяй нам тут поляну, чтоб работалось веселей! А то на трезвую голову заниматься в буквальном смысле слова херней — так себе удовольствие, — заявил Дионис, в то время как Аполлон, неспешно оборачивая покрывало вокруг бедер, как-то странно косился на меня. Видимо, по аналогии с толстым художником, ему и меня хотелось бы убрать из кадра, только он еще не придумал, как это сделать.
А зрители все еще охали и вздыхали от восторга.
— Вот ведь несправедливость, — пробормотал Дионис. — Если Аполлон разделся, то это называется «обнаженная натура». А если я сейчас портки сниму — скажут, я народу жопу показывал! А ведь это из-за его краски бессмертных раком поставили!..
— О, Данечка! Привет! — оживилась Флора, игриво пошевелив пальчиками в воздухе.
— Здравствуй, — пробормотал я, не зная, куда спрятать опухшие глаза.
Да уж, Даня. Вот тебе и «не позорь» и «не отсвечивай».
Полстолицы сейчас пялится на тебя, и на фоне Аполлона ты выглядишь просто непередаваемо!
— Слушай, мне как-то неловко у всех на глазах бухалово призывать, — признался я Дионису. — Если бы я был хотя бы не в таком состоянии…
— Не гони, прекрасное у тебя состояние! — хлопнул тот меня по плечу. — Похмелье — это высшего рода катарсис, Даня! И сейчас ты — мученик пути и жрец очищения, а следы доброй попойки на твоем лице — это шрамы жизни, а не повод для стыда! — громогласно заявил Дионис, лишая всех наблюдателей и малейших сомнений касательно меня. — Так что давай, жги, Даня! Во славу богов! А то мы, похоже, здесь надолго.
Я обвел взглядом разукрашенную площадь и, кивая собственным мыслям, протянул:
— М-дааа…
— По-хорошему, тут вообще проще все сломать и собрать заново, — понизив голос, проговорил Дионис. — Но батяне припекло…
Тут раздался оглушительный треск и в шаге от нас прямо в булыжник долбанула молния.
Тыдыщ!
— Вот! — многозначительно выпучив глаза и ткнув пальцем в небо, проговорил Дионис. — Видишь, что творится? Давай, наклепай нам тут горку обезболивающего для душевных ран. Не стесняйся. Вон, с Аполло бери пример.
— Это тот самый смертный, о котором ты мне рассказывал? — с аристократической небрежностью поинтересовался златокудрый бог, приблизившись к нам.
— Он самый! — довольно улыбнулся Дионис.
Аполлон нахмурился, принюхался — и выдохнул в сторону, будто после стопки.
— Мне кажется, или от него как-то странно разит? Как будто краской…
У меня внутри все опустилось.
— Да тут везде твоей краской разит! — вступился за меня Дионис. — Шел бы лучше западное святилище оттирать!
— Лучше пойду еще растворяющей пены принесу, — заявил Аполлон и растворился в воздухе.
— Срань ленивая, — буркнул ему вслед Дионис.
Ну а я принялся за дело. Не отказывать же богу во второй раз!
И через полчаса на мостовой уже задорно поблескивала пирамида из бокалов, достойная хорошей свадьбы.
Боги трепали меня по плечу и благодарили за угощение, и каждый из них, опустошив бокал, предлагал свою оригинальную версию казни для того, кто подложил им красочную свинью.
«Отрубить руки, ноги и выдрать язык», «посадить на кол», «отправить на корм в долину монстров» и даже «отдать в жены Джасуре».
Я прятал глаза, поддакивал для вида и мечтал только об одном — убраться от них подальше.
Наконец, Дионис меня отпустил.
Стоило только мне пройти через оцепление обратно, как меня тесно обступили девушки. И очень громко, вызывая мучительную боль в моей нездоровой голове, они принялись сыпать вопросами: «Вы лично знакомы с Аполлоном?», «Вы что, полубог?» Ну и тому подобное.
Наконец, Та’ки выцепил меня из вражеского окружения, и мы потащились к арене.
Азра ругался себе под нос. Остальные посмеивались и разглядывали происходящий вокруг трудовой армагеддон. А я переставлял ногами, как лунатик, мечтая только об одном — остановиться бы. А еще лучше — сесть. И совсем хорошо — лечь, и чтобы никто не трогал.
Начиналась самая противная часть отходняка после пьянки.
А ведь турнирный день только начался, и нам предстояло выдержать целых две дуэли, с ветродуями и танцорами. И посмотреть, как ассасины проведут свой бой с подопечными магистра Леона.
Я представлял себе, как флаги нашей школы будут развеваться на трибунах. Размеренный гул повсюду. Яркое солнце, заливающее арену. Ветер вздымает легкие облачка пыли…
Добрый подзатыльник заставил меня очнуться, вздрогнуть, и я отчетливо услышал странно прервавшийся хрюк.
— Эй, хорош спать на ходу! Да еще и храпеть! — прикрикнула на меня Майя.
— М-ммм, так вот ты какая — моя сверхспособность… — пробормотал я, расплываясь в сонной улыбке. — Я всегда знал, что ты у меня есть…