Боксер-5: назад в СССР

Глава 18

Как бы наши ребята ни стонали и ни возмущались тяжестью сборочных тренировок, но нагрузки продолжали планомерно увеличиваться. Главное место в тренировках занимала все-таки общая подготовка, но находилось место и для отработки более узких и специфических тактико-технических навыков. От окончательного переутомления нас спасала грамотно проводившаяся разминка — если тело не ошарашивать максимальной нагрузкой с самого утра, а постепенно разогревать и подготавливать к ней, то выживать на тренировках уже не кажется такой непосильной задачей. Ну и заминки тренера уделяли не меньше значения.

Одним из положительных следствий такого напряженного расписания явилось то, что уже через пару-тройку дней после начала тренировок ни у кого из нас даже мысли не возникало о том, чтобы искать себе какие-то развлечения за пределами спортивного зала. Какие могли быть поиски развлечений, если каждый из нас возвращался в номер и тут же падал на кровать от усталости? А в редкие моменты, когда тренировок не было, мы все дрыхли без задних ног так, что разбудить нас можно было разве что пожарной сиреной, направленной прямо в ухо.

Неудивительно, что такие нагрузки выдерживали не все. Отправляясь на сборы в новой для себя возрастной группе, некоторые вообще воспринимали это как интересное приключение. Часто бывало, что ребята, которые сменили возрастную группу, думали, что нагрузки останутся на прежнем уровне. Нет, организм спортсмена рос и соответственно требовал нагрузок на голову выше чем были раньше. Но даже из тех, кто понимал всю серьезность и ответственность мероприятия, далеко не каждый представлял себе весь масштаб предстоящей пахоты. Например, наш Сеня, вернувшись в комнату после особенно насыщенной тренировки, в буквальном смысле слова взвыл.

— У-у-у-у, — раздавалось с его кровати едва ли не на весь коридор, — да сколько же можно-то!

— Сеня, — пытался втолковать ему я, — но ведь это же стандартные нагрузки на сборах! Ведь нас подготавливают не к районному смотру, а к чемпионату РСФСР! А там уровень знаешь какой? Ну невозможно же подниматься на ступеньку вверх, не сделав при этом усилий! Ничего, потом, когда ты форме выйдешь, сразу поймёшь для чего себя истязал. Не зря же говорят, что сам бой после тяжелых сборов — это праздник отдых.

— Но я-то ведь не лошадь, — не слушал меня Сеня. — Да я всех этих нагрузок не вынесу! Да я сдохну просто! Прямо в зале, и пусть Семенычу будет стыдно хоть тогда!

— Что поделать, дружище, — сказал я, — Любые результаты даются только вот такими усилиями. Ты же видишь, как ты сам изменился — а все почему? Потому что тренируешься! Так что даже если отбросить в сторону чемпионат, это и для нас самих будет польза.

— Какая польза-то, чего ты несешь? — раздраженно ответил Сеня. — Как я изменился? Из нормального человека превратился в полутруп, которому только бы с кровати не вставать? Ну если так, то да, ты прав — изменения очень заметные!

— Да ладно тебе! — решил я надавить на его самую больную мозоль. — Ты посмотри на себя внимательно в зеркало-то! Ты же уже почти не похож на того парня, который в лагере мне жаловался, что у него сиськи растут, как у девчонки! Если ты сейчас не сдашься и продолжишь так же усердно работать, то следующим летом на пляже все девки поголовно будут твои!

— Ну… это, конечно, да, — Сеня, видимо, вспомнил свою фигуру в зеркале тогда и сейчас.

— Вот видишь! — сказал я. — А теперь представь себя еще через год. Да тебя же можно будет на каких-нибудь плакатах печатать или в спортивных газетах с подписью вроде «Смотрите, как развивают тренировки»!

Мой приятель задумался.

— Прав ты, наверно, — пробурчал Сеня, и, чуть-чуть еще поворчав «для порядка», успокоился.

Конечно, со стороны это выглядело чуть ли не детскими капризами. Но вообще-то Сеню тоже можно было понять: уж кому-кому, а ему-то приходилось на сборах тяжелее всех. В таких мероприятиях он участвовал впервые в жизни — в отличие от других боксеров, которые ездили сюда уже как в хорошо знакомые гости. Кроме того, еще совсем недавно ему пришлось резко сбрасывать вес — а это, как ни крути, для организма стресс, даже для такого молодого и стремительно растущего, как был у нас. И, несмотря на это, он демонстрировал весьма достойные результаты — если еще в лагере его дразнили толстяком, то сейчас назвать его подобным словом не повернулся бы язык даже у самого язвительного обзывалы. Он сбрасывал жир так стремительно, что иногда даже я удивлялся: вроде бы всего несколько дней назад был один человек, а сейчас передо мной стоял уже совсем другой. А вместо жировых накоплений у него отчетливо формировался выстроенный мышечный каркас.

Но если Сеня — стоит отдать ему должное — стонал, выражал недовольство, но терпел и продолжал заниматься, то некоторые ребята были готовы пойти еще дальше. Были у нас такие. которые в какой-то момент уже сами, не дожидаясь распоряжения Григория Семеновича, собирались отправиться домой. Однажды я задержался после вечерней тренировки, а когда вернулся в номер, то увидел Шпалу, яростно утрамбовывавшего свои вещи в чемодан. При этом на лице его была написана такая злость, что, пожалуй, он мог бы в этот момент разнести полкомнаты.

— Ты чего это? — недоуменно спросил я. — Что-то случилось?

— Давно уже случилось, если ты не заметил, — зло ответил Шпала. — Достал меня и наш Семеныч, и этот, второй их, тоже достал, и бокс этот достал, и вся эта база с их сборами — все достали! Я вам что, ездовой ишак, что ли?

— Подожди, — попытался остудить его я, — так, а с чего ты завелся-то?

— С чего завелся? — Шпала швырнул чемодан на пол и со всего маху пнул его ногой. — Миха, вот ты мне честно скажи: ты сейчас это серьезно? Ты спрашиваешь, с чего я завелся? Нас гоняют так, как будто мы уже чемпионы мира, и теперь стоит задача загнать нас в могилу! Я уже ни рук, ни ног не чувствую! Я не понимаю, спал я или нет! Иду утром в столовую, сажусь завтракать, подношу ложку и не понимаю, почему у меня вся морда в каше. А оказывается, я руками-то на автомате работаю, а рот забыл открыть — проснуться не могу, понял? Это что? Это уже крыша едет, называется! Фантасты всякие про роботов сочиняют — мол, они будут как люди, только механические. Ну так вот же они! Их из нас и делают, и даже сочинять ничего не надо! Я из человека в какой-то полуживой автомат здесь превратился всего за несколько дней! И ты меня еще спрашиваешь, чего я завелся? Да ты скажи спасибо, что у меня вообще хотя бы разговаривать еще получается без посторонней помощи!

Я молча выслушал эту многословную тираду — прежде чем что-то объяснять Шпале, пусть для начала выговорится. Хотя в чем-то я его, конечно, понимал. Но все-таки нужно было придумать, как его успокоить — если Семеныч сейчас застукает его с чемоданом, разразится очередной скандал. И вот совсем не факт, что от этого скандала не пострадают и все остальные.

— Шпала, — негромко и спокойно произнес я. — да у меня ведь то же самое. Я тоже ни рук, ни ног не чувствую. И я тебя понимаю. Но мы же сами согласились сюда ехать, и прекрасно знали, что нагрузки будут огромными. И ты же и сам в курсе, к чему нас готовят, и что тренеры наши не из садизма нам такое устраивают, а для того, чтобы нам же дать принципиально новые возможности. Ну вот скажи: ты разве сам не хотел бы поехать на чемпионат?

— Не знаю, — раздраженно, но уже чуть поспокойнее отозвался Шпала. — Конкретно сейчас я хочу только свалить отсюда куда-нибудь, где можно будет продрыхнуть, не просыпаясь, хотя бы с недельку.

— Ну, это-то понятно, — кивнул я. — А если подумать?

— Если подумать, — отозвался Шпала, — то, наверное, хотел бы. Да нет, конечно, хотел бы, — добавил он уже более уверенно, — но не такой же ценой, а! Нет, я все понимаю: увеличение нагрузок там, туда-сюда, на пик формы нас выводят, все вроде как по науке. Но не за две же недели! Ну ведь нагрузки-то увеличивают постепенно! Ты попробуй взять, не знаю, первогодку, который только начал заниматься, и дать ему чемпионские нормы — что с ним будет?

— Послушай, но ты-то уже не первогодка, — мягко заметил я. — И тебя не родители в секцию к друзьям отвели — ты сам решил пойти в «Динамо». А раз решил это сам — значит, должен быть готовы к тому, что теперь все возрастающие нагрузки — это для тебя обычное дело. Ты почитай, как профессионалы готовятся к соревнованиям. Да они света белого не видят! По сравнению с их нагрузками наши вообще — тьфу и растереть!

— Может, ты и прав, — буркнул Шпала. — Но тогда получается, я себя переоценил, что ли, что сюда согласился поехать…

— Это уж тебе решать, — ответил я. — Только в любом случае я бы на твоем месте не бунтовал — во всяком случае, именно сейчас. Подведешь ведь всех, а не только себя.

— Почему это всех-то? — недоуменно переспросил Шпала. — Я же сваливать буду, а не вы!

— А ты забыл, что нам Семеныч сказал? — напомнил ему я. — Одно нарушение дисциплины — неважно, от кого! — и все едут по домам. Причем свою угрозу он уже практически реализовал — это мне чудом удалось все уладить, но опять же — до первого нарушения. А если ты сейчас свалишь, да еще и со скандалом — тут уже ничего уладить не получится.

Шпала посмотрел на меня, как будто что-то переваривая. Затем развернулся и молча начал разбирать чемодан обратно.

В общем, этих двоих мне удалось убедить довольно легко. Они прислушивались к аргументам, и моей задачей оставалось только дать их эмоциям выплеснуться безопасным для них и окружающих способом и не мешать работать голове. А вот с Левой мне было сложнее. Очевидных проблем с фигурой, исправлявшихся спортом, как у Сени, у него никогда не было. Свалить его недовольство на отсутствие опыта тоже был не вариант: он уже неоднократно бывал на сборах и хорошо знал, как говорится, что почем. Однако набирать физическую форму после недавно полученной травмы ему было намного сложнее. Поэтому к концу второй недели он тоже не выдержал — и, как и Шпала, собрал чемодан. Правда, меня в этот момент в номере не оказалось, и Лева, ни слова никому не говоря, направился прямиком в тренерскую к Григорию Семеновичу. Так совпало, что я как раз находился здесь же, обсуждая с тренером подвижки в дисциплине коллектива. Мне хотелось предотвратить возможные вспышки гнева у тренера в дальнейшем, и я время от времени старался «прощупать ситуацию».

— Григорий Семеныч! — с порога объявил запыхавшийся Лева. — Я больше не могу. Сил моих больше нет, правда! Не хочу никого подводить, отпустите меня в Москву!

«Вот это поворот», — подумал я. «Вот это ты, братец, выкинул коленце. Хоть бы посоветовался перед этим, что ли…»

— Да? — приподнял бровь Григорий Семенович.

— Да! — уверенно ответил Лева. — Я вас очень прошу, отпустите! Ну я же помру если не в зале, то по дороге на ринг!

Григорий Семенович задумчиво пожевал губами. Ругать Леву вроде бы было и не за что — ведь он честно пришел и сообщил, что не справляется.

— Иди, — сухо произнес он наконец. — Билет я тебе куплю.

На лице Левы застыло неподдельное удивление. Видимо, он не ожидал такого поворота. Ждал чего угодно: скандала, криков, наказания, уговоров — но только не такой легкости, с которой с ним согласился тренер. Однако Григорий Семенович был не так прост, как казалось. Когда Лева, облегченно улыбнувшись, развернулся и начал выходить из комнаты, наш тренер многозначительно добавил ему вслед:

— Трус ты, вот что.

Леву как будто кипятком ошпарило. Он неожиданно зло посмотрел на Григория Семеновича и вдруг пулей выскочил из тренерской. Тренер же с хитрецой взглянул на меня и усмехнулся, вернувшись к нашему прерванному разговору.

Я не сразу осознал, что именно произошло. Но потом, анализируя поведение Левы, понял: у Левы была очень яркая черта характера — когда его начинали уговаривать, он воспринимал это в штыки. По его мнению, если человек его пытается в чем-то убедить — значит, он ставит под сомнение его решение. Может быть, это звучит и абсурдно, но Лева воспринимал это именно так, в чем все мы неоднократно имели возможность убедиться.

Конечно же, знал об этой особенности Левы и Григорий Семенович.

— Ну вот представь, — объяснял он мне чуть позже, — если бы я начал его убеждать, приводить какие-то аргументы… Да он только на чувстве сопротивления в этот же день рванул бы на вокзал! А так — я его сейчас немножко спровоцировал, и теперь он сам будет землю рыть из последних сил, только чтобы остаться и не выглядеть трусом.

— Да, это так и есть, — немного подумав, согласился я. — Когда его берут «на слабо», он тут же заводится и выдает результаты даже лучше, чем если бы просто старался.

— Вот-вот, — кивнул Григорий Семенович. — Ты только смотри, ему это не сообщи! Ни к чему это. Пусть думает, что он сам все решил — это для человека всегда полезнее.

Я и не собирался. Тем более, что я видел, как после этого разговора Лева (который, конечно же, никуда не уехал) с удвоенной силой взялся за тренировки, превозмогая боль и неудобства. Казалось, теперь вся его работа на сборах была подчинена одной и той же цели: доказать, что он не трус. Григорий Семенович знал, что делает: для пацана этот стимул будет посильнее любых кубков и вымпелов.

Впрочем, не все наши москвичи так тяжело переносили нагрузки на сборах. Колян — так тот вообще напоминал безотказный механизм. Он работал как настольный будильник, который завели один раз — и потом он равномерно тикает до тех пор, пока не кончится завод, а завода ему хватает на полжизни. Он не просто стойко переносил любые нововведения по нагрузкам — он ни одним мускулом или жестом не давал понять, что ему тяжело. «Вот это выдержка!» — думал я, наблюдая, как он без малейшего смущения выполняет все, что объявляют тренеры.

— Ты прямо как какая-нибудь машина работаешь, — сказал я ему как-то за обедом, когда мы обсуждали наши тренировки. — На лице никаких эмоций, даже не поймешь, тяжело тебе или нет.

— А я что, киноактер, чтоб эмоции всем демонстрировать? — резонно отозвался Колян. — Моя задача — противника побеждать на ринге, а не плакаться, как мне тяжело.

— Бесчувственный ты, Колян, — подколол его Шпала. — Нечеловек. Нелюдь, вот!

— Сам ты нелюдь, — беззлобно отозвался Колян. — Я сюда не нюни приехал распускать, а работать. А что я там чувствую или не чувствую — это уже, знаешь ли, мое дело. Мы же все-таки спортом занимаемся, а не вышиванием крестиком.

Да, такой выдержке можно было только позавидовать! Хотя по некоторым замашкам и повадкам Коляна я, например, не исключал, что в будущем, в девяностые, он вполне мог бы податься к браткам. Очень уж был у него узнаваемый типаж — «пуленепробиваемый лоб» — там таких ценили.

Еще одним исключением из общей массы был, как ни странно, Денис Бабушкин. Ему, конечно, приходилось потяжелее — все-таки со своими московскими приключениями он на довольно заметный срок вылетал из плотного ритма тренировок, а это неизбежно сказывается на уровне спортсмена. Тем не менее он, хоть и кряхтел и пыхтел всякий раз, когда нагрузка выходила за привычные ему пределы, ни разу не заикнулся о том, что ему тяжело или вообще он хоть чем-то недоволен.

— Слушай, а как ты справляешься? — спросил я однажды Дениса после тренировки. — Видно же, что тебе иногда прямо тяжело. Тем более ты вылетал из графика.

К тому моменту мне стало казаться, что у нас с Бабушкиным установились почти доверительные отношения.

— Ну а что делать, — меланхолично отозвался Денис. — Это же спорт. Здесь хоть вылетал, хоть не вылетал — если хочешь быть, что называется, в струе, вкалывай. А если вылетал — то вкалывай вдвойне.

— Обидно небось, что столько времени потерял, — заметил я.

— Да чего теперь об этом говорить, — махнул рукой Бабушкин. — Обидно-не обидно… У меня разве есть другой выбор теперь, кроме как работать?

— Можно вообще из спорта уйти, — подпустил я небольшую провокацию.

— Ну уж нет, — решительно ответил Бабушкин. — Я твердо решил для себя: пока здоровье позволяет, я буду в спорте. А все остальное подождет. Ну или вообще пусть кто-нибудь другой этим занимается. А мое место — здесь, на ринге.

Мне оставалось только порадоваться за тот решительный настрой, который теперь преобладал у Бабушкина. Все-таки человек способен на очень многое, если сам захочет. Да и вообще наши ребята показывали, что они из просто талантливых воспитанников постепенно вырастают в настоящих крепких профессионалов. И мне было приятно осознавать, что, возможно, в этом есть пусть небольшая, но все-таки моя заслуга. Тренерское прошлое давало о себе знать и, как я надеялся. расчищало мне дорогу к тренерскому же будущему. А пока я тренировался и впахивал наравне с остальными — чтобы кого-то чему-то научить, необходимо и самому овладеть этим в совершенстве и даже лучше.

И вот настал решающий день и час. После одной из, казалось бы, рядовых тренировок все наши тренеры, собравшись вместе, выстроили нас в зале, чтобы, как они сказали, сделать важное заявление. Мы, конечно же, сразу сообразили, о чем именно пойдет речь, и волнение, которое нас охватило, мне трудно описать словами. Тем более что до окончания сборов оставалось еще довольно много времени, никаких происшествий больше не случалось, а значит, речь могла идти о каком-то промежуточном отборе подходящих кандидатур для чемпионата.

— Ну что же, — заговорил Григорий Семенович, как «старший» над всеми остальными тренерами. — Мы хотели бы подвести итоги нашей работы на этих сборах.

Ребята зашевелились на месте, обнаруживая свое нетерпение.

— Сразу должен сказать, что абсолютно все присутствующие показали себя весьма достойно, — продолжил наш наставник. — Каждый из вас находится в великолепной физической форме. И даже новые упражнения, которые вводились по ходу дела, вы освоили довольно быстро. Приобрели новые навыки и укрепили уже имеющиеся. Так что по итогам прошедшего периода я вами доволен.

Динамовцы довольно заулыбались — похвала тренера на таких мероприятиях дорогого стоит.

— Но это был только первый этап наших сборов, — продолжил Григорий Семенович. — А теперь у нас с вами начинается неделя спаррингов. Именно на них и будет решаться, кто отправится на Чемпионат РСФСР.

Мы переглянулись.

— А как все это будет происходить? — спросил неугомонный Шпала.

— Все очень просто, — объяснил Григорий Семенович. — В рамках каждой весовой категории мы разделим всех вас по турнирной сетке. Кто победит в финале, тот и поедет представлять «Динамо» на Чемпионате. А тот, кто займет второе место — поедет вместе с ним, в качестве запасного. На случай, если с основным участником что-то произойдет — травма или что-то еще.

Динамовцы выдохнули с облегчением. Конечно, спарринги — это тоже по-настоящему тяжелая работа, но все-таки это очень знакомый формат тренировок, и здесь было хотя бы понятно, как нужно действовать. Вряд ли нам стоит ожидать каких-то сюрпризов вроде сбивания листиков на лету или ползания по канату.

Однако самое неожиданное Григорий Семенович, как оказалось, приберег напоследок. С улыбкой оглядев всех своих подопечных и насладившись нашей радостной реакцией, он сказал:

— Только учтите, ребята! Спарринги у вас будут необычные. А в чем именно это будет заключаться — узнаете уже завтра.

— Это что же он такое напридумывал? — озадаченно чесал репу Сеня, когда мы вернулись в номер. — Какие такие необычные спарринги-то? Встать на голову и боксировать ногами, что ли?

— Или боком, — подхватил Колян. — Или головами. А кто по итогам спаррингов головами не останется дурачком — поедет на чемпионат.

— Да-а-а, — протянул Лева, — Похоже, наш Семеныч всю свою изобретательность решил проявить. То упражнения всякие придумывает, то вот теперь спарринги какие-то необычные.

— Зато представь, как легко будет на чемпионате тому. кто туда все-таки поедет, — сказал я. — Выходишь — и просто дерешься, как обычно: без всяких ухищрений и выдумок! Красота, да и только!

— Дожить бы еще до этого чемпионата, — недовольно проворчал Шпала.

— Доживешь, куда ты денешься, — успокаивающе протянул Лева. — В конце концов, мы уже, считай, две трети сборов отпахали — и ничего, живые. А тут остались только спарринги. Я не знаю, что уж там такого необычного придумал для нас Семеныч, но все равно главную же суть спаррингов он отменить не может. Так что и это пройдем.

— Ага, — откликнулся Шпала. — Главное — инвалидом по дороге не стать, а то у меня уже есть сомнения.

— Да хватит тебе, Шпала, — не выдержал Лева. — Ну чего ты заводишься-то вечно? Всем так же тяжело, все так же впахивают, и ничего. В конце концов, не мы с тобой первые, не мы и последние. Да и тренеры наши — не первокурсники института физкультуры, мягко говоря, все-таки знают, что делают. От сборов еще никто не умирал, это точно.

— Слушайте, пацаны, а как вы думаете, — вдруг заговорил Сеня. — Тем, кто не пройдет на чемпионат, можно будет поехать туда просто как зритель, посмотреть? Я вот никогда не был на таких масштабных соревнованиях, только по телевизору смотрел!

— Кто ж тебе мешает-то? — усмехнулся Колян. — Покупай билеты и езжай.

— Я думал, нас просто так могут провести, — разочарованно протянул Сеня. — Ну, как динамовцев.

— Если хочешь просто так — тогда работай, — хохотнул Колян. — Победишь всех нас на спаррингах — и поедешь просто так на чемпионат. А если и там победишь — еще и кубок оттуда привезешь. Будешь нас дразнить, какой ты выдающийся боксер и чемпион.

— Да не буду я вас дразнить, с чего ты взял, — возмутился Сеня. Иногда все же в нем еще говорил настоящий ребенок, воспринимавший всерьез любую игру или шутку. — Мы же нормально общаемся!

— Успокойся ты, я пошутил, — засмеялся Колян. — Просто зря ты впереди паровоза бежишь. Надо нам сначала здесь выложиться по полной, а потом уже думать о чемпионате и как туда поехать или не поехать.

— Ладно, пацаны, давайте спать, — я решил обрубить все разговоры, потому что время было уже позднее, а всем нужно было выспаться. — Завтра узнаем, что там в этих спаррингах необычного и кто из нас будет чемпионом — по крайней мере, в этих спаррингах.