Больше чем скандал

Глава 12

До слуха Кэтрин донеслись какие-то голоса, но она решительно их отогнала. Ей было больно слушать, думать и даже дышать.

Голова ныла так, будто на нее обрушился топор. Каждое биение сердца отдавалось в мозгу вспышками боли. Кэтрин хотелось, чтобы ее тело перестало двигаться, а сердце остановилось.

Стиснув зубы, она боролась с подступающей к горлу тошнотой. Это было хуже, чем спазмы. Делая вдох, она едва не теряла сознание от боли. Сейчас в ее мире не было ничего, кроме боли!

– …хозяйке заплачено…

– …не выходите из комнат…

Грубоватый мужской голос отдавался в ушах Кэтрин ревом труб. «Тихо!» – хотелось крикнуть ей.

– …глупышка спасла мне жизнь…

Эти слова привлекли внимание Кэтрин. Память понемногу прояснялась. Маркус. Негодяи. Переулок.

Собравшись с силами, она открыла глаза. Яркий свет свечей ударил в глаза с такой силой, будто это был свет солнца. Едва не задохнувшись от боли, Кэтрин вновь сомкнула веки.

– Отец получил мою записку? – глубокий, звучный голос Маркуса понизился до шепота.

– Да, сэр, – ответил грубоватый голос.

– Он хоть немного успокоился?

– Насколько это возможно при данных обстоятельствах.

– Хорошо.

Стараясь не думать о боли, Кэтрин приоткрыла один глаз. Она находилась в какой-то незнакомой спальне. Ее уложили на кровать из черного дерева с малиновым пологом, гармонировавшим с длинными занавесками того же тона, которые были сейчас опущены, чтобы в комнату не проникал свет. Стены были обшиты черными деревянными панелями, а белая дверь в дальнем конце комнаты была закрыта. В камине, отделанном белым мрамором, горел огонь, но свет все еще причинял Кэтрин боль, и она отвела глаза.

Пока Кэтрин осматривала темную часть комнаты, ее зрение постепенно восстановилось, и она обратила свой взор налево.

В ярком свете свечей перед зеркалом, сжимая широкими ладонями его потускневшую золоченую раму, стоял Маркус. Кэтрин затаила дыхание. Маркус был похож на статую греческого бога. Кроме того, на нем почти не было одежды.

Кэтрин замерла, стараясь не шуметь. Она чувствовала себя соглядатаем, который и не мечтал хоть когда-нибудь увидеть то, что теперь предстало его взору. К тому же Кэтрин сомневалась, доведется ли ей увидеть нечто более совершенное.

Девушка любовалась мужественными и вместе с тем изысканными формами, живым блеском его красоты. Темные волосы Маркуса свободно ниспадали на его широкие плечи. Мускулы молодого человека были напряжены. «Интересно, они такие твердые, как кажется? – подумала Кэтрин. – А если коснуться кожи, ощутишь ли ее теплоту?» Девушка почувствовала, как внутри нее что-то сжимается, и сглотнула.

Она пожирала глазами его гладкую спину. Ложбинка позвоночника уходила под почти прозрачную полоску ткани, прикрывавшую его крепкие ягодицы. Под бесстыдно тонкой материей легко угадывалось разделявшее их углубление.

Губы Кэтрин невольно разжались, ей не хватало воздуха.

Она перевела взгляд выше. Светлую кожу на спине сбоку перечеркивал кровавый разрез, и капли крови стекали на белую ткань. Значит, в драке его все-таки задели ножом. Впрочем, могло быть и гораздо хуже. При ярком свете свечей Кэтрин разглядела еще несколько шрамов и отметин, подтверждающих, что это далеко не первое ранение Маркуса.

– Давай-ка побыстрее, слышишь, Там, – и хотя Маркус говорил шепотом, в ушах Кэтрин его голос грохотал, будто стук лошадиных копыт.

Держа в жилистых руках хирургическую иглу и нить, к Маркусу приблизился долговязый тип с крючковатым носом. Внезапно до Кэтрин дошло, что он собирается сделать, и она судорожно сглотнула, поборов очередной приступ тошноты. Однако оторвать глаз от ужасного зрелища она не смогла. Стук ее сердца громом отдавался в ноющей голове.

Сильные ноги Маркуса были широко расставлены, и было заметно, как он напрягся, когда человек вонзил иглу в его кожу Маркус зашипел, но больше не издал ни звука.

Кэтрин coбралa всю свою волю, иначе ее бы вырвало.

К счастью, долговязый мужчина передвинулся и заслонил собой это ужасное зрелище. Кэтрин с облегчением вздохнула, одновременно пожалев, что лишилась возможности созерцать эту картину. И хотя ранее она не позволяла себе чувствовать ничего подобного, ощущение, которое она испытала при виде обнаженного тела Маркуса, было одним из самых острых в ее жизни.

– Осталось только закрепить узел, сэр, – пробормотал мужчина. – Пара дней, и вы будете как огурчик, сэр.

Мужчина отступил в сторону. Молочно-белая кожа Маркуса притягивала взор Кэтрин, будто сметана кошку. Рана была обработана и теперь представляла собой шов, начинающийся на боку и заканчивающийся в самом низу спины… Восхищенный взгляд Кэтрин обежал выпуклости крепких ягодиц. Она ощутила, как в глубинах ее женского существа копится жар, возникает неловкость и ее начинают обуревать неясные, не испытанные ранее желания. Это выбивало девушку из колеи, нарушало ее душевное равновесие и будило желание.

– Спасибо, Там. – Маркус обернулся.

Золотистый свет заливал его мощный торс. Под сильным впечатлением от горы бугрящихся мускулов, покрытых темными завитками волос, девушка закусила губу.

Груди Кэтрин отвердели, словно к ним прикоснулась его рука. Пальцы впились в шерстяное одеяло, и ей захотелось зарыться меж простыней.

Дорожка темных волос спускалась по груди и животу Маркуса к тонкой полоске ткани, едва прикрывавшей интимные части тела. Кэтрин скользнула взглядом по скрывающимся под ней выпуклостям и ощутила, как где-то глубоко в ней растет странная боль. Она перевела глаза ниже, на мускулистые, с темным пушком бедра…

«Но что это?!»

Когда Кэтрин осознала смысл увиденного, ее рот открылся сам по себе. Ни на одной из ног Маркуса не было ни царапины! Ни повязки, ни ранки, ни малейшей ссадины! Так это ложь!

– Обманщик! – взвизгнула она, пытаясь выбраться из кровати.

Жгучая боль расколола ее голову напополам. В глазах засверкали звезды. Сжав виски руками, она попыталась соединить половинки раскалывающегося черепа, но волны боли продолжали накатываться на нее одна за другой. Живот скрутило в узел, а взгляд вновь затуманился.

Чьи-то руки приподняли ее и поддерживали за плечи, пока ее рвало в горшок. Глаза жгли слезы, выступавшие в уголках век при каждом болезненном спазме. Лицо ныло, а голова трещала от боли, пока Кэтрин не извергла из себя все съеденное накануне. Хватая ртом воздух, словно она тонула, девушка откинулась на подушку, и глаза ее закрылись. Все ее тело покрылось испариной, но, несмотря на это, Кэтрин продолжало трясти.

Чьи-то заботливые руки положили на ее лоб влажную прохладную ткань. Сквозь пелену сознания она услышала чье-то хныканье, но потом поняла, что это плачет она сама.

Стиснув зубы, Кэтрин оборвала жалостные звуки.

На ее грудь положили холодную мокрую тряпку и еще одну – к самым ступням. Затем ее завернули в два толстых шерстяных одеяла.

Удивительно, но боль немного утихла.

Это принесло невероятное облегчение, и ей снова захотелось плакать. Однако Кэтрин предпочла сосредоточиться на радости по поводу утихающей боли.

Постепенно мир обрел привычные черты.

Матрас возле Кэтрин просел под чьей-то тяжестью, и аромат сандала возвестил ей о том, кто ее заботливая нянька. Злость и раздражение охватили ее с новой силой. Ей захотелось ударить Маркуса, закричать на него, однако она была не в силах даже пошевелиться.

– Тебе немного получше, Кэт? – мягко спросил Маркус.

Кэтрин приоткрыла один глаз, но даже это небольшое движение потребовало от нее титанических усилий.

Свечи погасли, и свет исходил только от угольков, тлеющих в камине. Теперь на Маркусе был длинный красноватый халат с золотистыми отворотами.

Кэтрин подавила чувство разочарования по поводу того, что он одет.

– Вы лгали, – резко прозвучал ее голос.

– Да, но без дурных намерений.

– Любая ложь… отвратительна.

Маркус потянулся к ней и снял с ее лба тряпку, которая уже успела нагреться. Намочив ткань в кувшине с водой, он выжал ее и вновь положил на лоб Кэтрин. Ощущение было столь замечательным, что девушка прикрыла глаза.

– А теперь отдохните, Кэт.

– Вы… вы… – она пыталась придумать особо оскорбительное слово, но в голове царила пустота. – Лжец!

Кэтрин поняла, что проиграла сражение, и сдалась.

– Вы снова стали самой собой, и я рад этому, – пробормотал Маркус с облегчением, которое могло показаться проявлением слабости. Он был чуть ли не в восторге оттого, что она так быстро очнулась и чувствует себя достаточно хорошо, по крайней мере, для того, чтобы оскорбить его.

Если бы из-за него с Кэт произошло что-то нехорошее…

Отбросив страшную мысль, Маркус нагнулся и погладил шелковистые волосы девушки. Однако, представляя, как выглядели бы ее разметавшиеся золотые пряди волос на его подушке, он меньше всего желал увидеть подле них окровавленные повязки. Он был не прочь завлечь ее в свою постель, но не таким способом. Под глазами Кэтрин проступили темные круги, а фарфоровая кожа ее лица покраснела и распухла от рвотных спазмов. Маркус провел пальцами по ее лбу, чтобы исчезли морщинки. Лицо Кэтрин совсем разгладилось. Сон одолел девушку, и от ее розовых красиво изогнутых губ исходило легкое дыхание.

С тех пор как они расстались, Кэтрин очень изменилась. Тихое домашнее животное превратилось в львицу, защищающую свое потомство. Вмешаться в уличную драку… и для чего? Она вмешалась, чтобы… спасти его? Абсурдная мысль.

Возможно, она и спасла его, но, скорее всего, ею просто руководил обычный инстинкт. Иначе и быть не могло. Кэтрин никогда не доверяла ему и не упускала возможности сообщить об этом. Возможно, она вообразила, что он повздорил с прохожими, и хотела их остановить. Образ объятой праведным гневом Кэт, которая кидается в драку, намереваясь ее прекратить, показался ему наиболее правдоподобным. И все-таки в глубине его сознания продолжала маячить мысль о том, что Кэтрин его намеренно подстерегала, и это отнюдь не доставляло ему удовольствия.

После своего возвращения Маркус неоднократно наблюдал, как усердно она трудится на благо приюта, как безоговорочно полагается на нее отец и как самоотверженно защищает она тех, кто ей дорог. В глубине души Маркус даже завидовал той преданности, с которой Кэт относилась к его отцу. Он был бы не против, если бы кто-нибудь столь же преданно заботился и о нем самом.

О чем это он?

Маркус поерзал на краю кровати. Он привык рассчитывать только на себя. Одинокий волк, преследующий добычу. Только так и никак иначе. Он не обязан ни о ком заботиться, у него нет никакой ахиллесовой пяты. Связав себя с кем бы то ни было, он станет уязвимым, оставаясь же в одиночестве, он не подвластен ни манипуляциям, ни предательству…

– Вы такого и вообразить себе не могли, сэр, – проговорил из-за его плеча Там.

Маркус вздрогнул. Он чуть не забыл о присутствии сержанта. Судить о его возрасте по обветренной коже, собиравшейся возле глаз и рта в морщинки и ложившейся на лбу волнообразными складками, было затруднительно. И хотя лысина Тама блестела, как отполированная от времени дверная ручка, Маркус подозревал, что ему едва минуло тридцать пять. Там был жилистым и долговязым. Кроме того, у него был большой крючковатый нос, из-за которого некоторые называли сержанта дятлом. Правда, лишь тогда, когда его не было поблизости.

Там отличался редким упорством и все свое время посвящал службе. Три года назад он получил звание сержанта. Маркусу нравилась его самостоятельность и способность принимать неординарные решения. Там не был склонен играть роль агнца для заклания, что нередко делали подчиненные офицеров, выполняя их смехотворные приказы. Как и все прочие, он гонялся за птицей удачи, но никогда не предавал своих. И поэтому хорошо, что он всегда был под рукой.

– Ее лицо скрывал ужасный чепчик, неудивительно, что вы ее не узнали, – продолжил Там.

– Я ее заметил, Там, – возразил Маркус, припоминая свой взгляд, брошенный на Кэтрин. – Просто не посчитал опасной. Мне следовало предвидеть, что она может выкинуть что-нибудь неожиданное, особенно после вчерашнего разговора.

– И она всегда была такой отчаянной?

Маркус медленно покачал головой:

– Я ничего такого в ней и не подозревал, хотя, возможно, я просто не обращал на нее внимания. Я ошибочно считал ее сдержанность робостью, а скромность – слабостью. – Он взъерошил волосы. – Не знаю…

Раздался стук в дверь. Там взглянул на Маркуса и тихо подошел к двери. В его руках появилась дубинка.

Маркус тоже подошел к двери, положив руку на саблю. Не обращая внимания на боль, пронзавшую бок, он был готов отразить любую опасность.

– Кто там? – спросил он.

– Отец.

Маркус узнал бы этот низкий, полный неодобрения голос где угодно. Он кивнул Таму и отпер дверь.

Двигаясь в характерной для него сдержанной манере, Урия Данн вошел в комнату и сразу же проследовал к постели. Казалось, его суровое лицо было высечено из гранита.