Больше чем скандал

Глава 4

– Проклятье, – пробормотала Кэтрин себе под нос и чихнула от повисшей в комнате пыли. Она пыталась не злиться из-за того, что в такой чудесный день вынуждена торчать в помещении, занимаясь не чем иным, как уборкой кладовки. Впрочем, она сама была виновата. Ей хотелось провести с Джаредом как можно больше времени в последние четыре дня перед его отъездом, поэтому она не успела попросить кого-то другого проделать эту рутинную работу. И теперь ей приходилось делать это самой.

Кэтрин изумило внезапное решение директора Данна отправить Джареда вместе с его учителем в какое-то семейство в Рэйгейт, и она пыталась понять, не явилась ли история с кувшином причиной этой поездки. Кэтрин не сообщала фамилий участников этого инцидента, однако уже на следующий день директор решил отослать Джареда из приюта. Впрочем, он поспешил заверить Кэтрин, что Хартсы – благородное семейство, и они прекрасно повлияют на ее брата.

Подобное завление и натолкнуло Кэтрин на мысль о том, что директор Данн все-таки узнал о спиртном и решил таким образом разрешить неприятную ситуацию, одновременно преподав урок Джареду. Кэтрин радовали перспективы, внезапно открывшиеся перед братом, но она не могла не скучать по нему. Брат насмехался над ней и дулся на нее, но все равно ей было трудно с ним расставаться – ведь они были неразлучны все последние десять лет.

И вот теперь Джаред уже был в Рэйгейте, служащие приюта отправились вместе с детьми на прогулку, а она осталась разбирать пыльные сундуки, и это – в лучший день года!

Вздыхая, Кэтрин перебирала содержимое очередного сундука. Она всегда подозревала, что директор Данн был очень сентиментален, хотя он упорно это скрывал и всегда являл собой оплот принципиальности. В обществе его знали как человека, лишенного слабостей. «Разумная тактика, – подумала Кэтрин, – если учесть, сколько людей – в особенности светских львов – считают сентиментальность прибежищем слабоволия, непоследовательности и романтизма».

Неожиданно она нащупала какой-то длинный предмет, завернутый в ткань. Послышалось приглушенное позвякивание. В обвязанной бечевками пеленке была спрятана детская погремушка. По маленькой кладовке разнесся мелодичный звон. Кэтрин улыбнулась. На рукоятке игрушки виднелись зазубрины и вмятины. «Следы зубов Маркуса», – предположила она.

Она осторожно положила погремушку обратно в ящик и прикрыла тканью. Даже если Маркус когда-нибудь и вернется в Андерсен-холл, эти вещи ему больше не понадобятся. Он всегда был чужд сентиментальности, они с отцом были непохожи, словно огонь и лед.

Там, где директор Данн был тверд словно скала, Маркус больше напоминал свободный ветер, Кэтрин всегда завидовала легкомысленному своеволию Маркуса. Она мечтала иметь хоть немного его беспечности. И только ссорясь с отцом, Маркус утрачивал свою беззаботность. О, как они ругались! От их бурных сцен и взаимных упреков даже стены содрогались. Маркус всегда тяжело переживал эти ссоры и мог дуться целыми днями. В такие минуты его красивые мрачные глаза и задумчивый вид притягивали особ женского пола, будто плывущий корабль – чаек. Девушки им просто заболевали. Однако Кэтрин никогда не была в их числе, она предпочитала следить за Маркусом издали. Благодарение небесам, он так и не одарил ни одну из поклонниц своим драгоценным вниманием. Включая ее саму.

Уже семь лет Маркус находился на военной службе и, по словам миссис Нейгел, он поклялся вообще никогда не возвращаться в Андерсен-холл. Но суть не в этом. После всего того, что пережила Кэтрин, ей казалось, что она никогда не выйдет замуж и вообще ни в чем не преуспеет. Она состарится и умрет, дряхлая старая дева…

Разозлившись на мрачные мысли, Кэтрин оттолкнула сундук, и он ударился обо что-то позади. В воздух поднялось облако пыли. Кэтрин чихнула так громко, что в ушах зазвенело. Прикрывая рот и нос белым передником, Кэтрин нагнулась и немножко подвинула сундук. Случайно она заметила какой-то деревянный предмет, втиснутый в паз между стеной и сводчатым потолком. Приподняв свечу, чтобы лучше видеть, она разглядела за разной рухлядью ящик, втиснутый в самую глубь проема.

Кэтрин охватило любопытство, и она поднесла свечу поближе, надеясь, что рядом не окажется ничего легко воспламеняющегося. Поставив свечку на сундук, она подергала ящик, стараясь его высвободить. Потом, встав на четвереньки, она нагнулась, пытаясь выдвинуть ящик на себя. Однако он не поддавался. Кэтрин застыла, наклонившись и соображая, как лучше поступить.

– Вот зрелище, которое способно исторгнуть слезы, – прозвучал позади нее низкий голос.

Кэтрин распрямилась так быстро, что стукнулась головой о пыльную балку.

Потирая ушибленную макушку, она обернулась и сердито бросила:

– Черт тебя побери, Прес!

– Мне тоже приятно видеть тебя, Кэтрин, – тут же откликнулся вечный ее мучитель.

Прескотт Девейн, как и обычно, был облачен в сюртук прекрасного покроя, который подчеркивал его крепкую фигуру. Прескотт абсолютно не похож на сына рабочего. Узкие, упругие бедра и широкие плечи принадлежали скорее спортсмену-коннику, а не человеку, занятому физическим трудом. Видимо, Прескотт пошел в мать. Прежде чем впасть в нужду и умереть от легочного заболевания, она, по всей вероятности, была леди с положением в обществе. Прескотт никогда не рассказывал о своей жизни до приюта, поэтому узнать о нем что-то наверняка не представлялось возможным.

– Я гостил в загородном доме друга, – медленно проговорил он. – И почему-то не заметил, как пролетело время.

– Для тебя все меняется со скоростью ветра, – парировала Кэтрин, впрочем, вполне доброжелательно.

– Здесь чертовски пыльно, – Прескотт брезгливо оглядел чердак. – Ничего удивительного, что твоя кожа – почти пепельная. Ну и почему ты торчишь в доме в такой чудесный день?

Услышав комплимент по поводу цвета своего лица, Кэтрин ощетинилась:

– Директор попросил навести в кладовке порядок.

– Но, ради всего святого, ведь на дворе весна, – перебил Прескотт, вынимая из кармана нежно-желтого сюртука носовой платок и обмахиваясь им, будто денди. В пыльном воздухе совсем некстати разлился запах крепкого одеколона. – Сидеть сегодня дома – сущее безумие.

– Директор Данн сказал, что все это необходимо безотлагательно вычистить.

– Узнаю нашу Кэт: вздернутая верхняя губка и все такое! Тебе претит вмешательство посторонних. Но подумала ли ты о своем хрупком здоровье? Ты, Кэт, словно редкостный цветок, нуждаешься в солнце и свежем воздухе…

– Прибереги эту чушь для своих приятельниц, Прес, – покачала головой Кэтрин.

В детстве Прес был настоящим чудовищем и постоянно донимал ее своими выходками. В нем всегда была какая-то жестокость (правда, без подлости), которая всегда выделяла его из большинства мальчиков. Но было в нем и несколько черт, которые очень нравились Кэтрин. Замыслив что-нибудь, он готов был свернуть горы, дабы исполнить задуманное. Пару лет назад Прес решил стать денди и начать вести великосветскую жизнь, и преуспел в этом направлении. Он завоевал любовь бессчетного числа дам и отнюдь не возражал, когда они заваливали его подарками и покровительствовали ему. Он стал кавалером замужних дам. И как ни странно, даже гордился этим.

Сморщив нос, Прескотт потер его платком.

– Но ты же не можешь утверждать, что не следует бывать на свежем воздухе. Твои толстенные книги не стоят таких жертв.

Кэтрин сердито посмотрела на него:

– Если бы я не тратила время на болтовню с тобой, то как раз смогла бы закончить работу и выйти на улицу еще до наступления вечера.

– Сделай перерыв, Кэт, – попросил он. – Посиди минутку на крыльце.

– В отличие от некоторых, я всегда довожу начатое до конца, – отрезала она, намекая на неоконченное обучение Прескотта у кузнеца, мастера Гримма. Прескотт, настойчиво шедший к намеченной цели, мог стоик же твердо решить бездельничать. И, приняв такое решение, он оставался непоколебим.

Прес оперся на свою эбеновую трость, и глаза его потемнели.

– А знаешь, ты могла бы развлечься на соревнованиях по метанию дротиков, которые частенько проводят в кабачках.

– О! – скорчила рожицу Кэтрин.

– Понимаю, – кивнул он. – Хотя, поверь мне, я не далее как вчера неплохо там погулял с…

– Замолчи! – Кэтрин подняла руку. – Я не желаю ничего знать.

– Но разве ты не хочешь послушать о моих подвигах?!

Кэтрин пробралась в угол и обхватила ящик.

– Перестань болтать и помоги мне выдвинуть этот ящик.

– Не могу.

– Почему?

– На мне новые панталоны. Я не могу их запачкать, даже ради тебя, дорогая.

– Не корчи из себя денди-белоручку, Прес. Ты же знаешь, я не терплю кривляк.

Помедлив, Прескотт пожал плечами. Даже в тусклом свете чердака Кэтрин смогла заметить, как переменился его облик: словно представление окончено и занавес опустили. Плечи обмякли, лицо потемнело, беззаботно-презрительное выражение исчезло, а подбородок обрел знакомую твердую линию. Его осанка теперь напоминала боксерскую стойку. Это был тот самый Прескотт, рядом с которым она выросла. Перед ней стоял парень, готовый скорее к уличной драке, нежели к свиданию с прекрасной барышней.

Его настоящее лицо казалось Кэтрин куда более привлекательным, хотя она понимала, что другие могут быть иного мнения. Ее неизменно поражало то, как легко он может меняться. Когда-то он был на редкость непривлекательным подростком, а сейчас слыл настоящим красавцем. Морковно-красные волосы потемнели и стали темно-каштановыми с легким рыжеватым отливом. Пухлая веснушчатая физиономия удлиннилась, а кожа приобрела золотистый опенок. Некогда толстые губы теперь излучали чувственность, смягчая выражение лица. Никто, включая Кэтрин, не смог бы предугадать, что Прескотт вырастет столь привлекательным мужчиной.

Прескотт покачал головой:

– Послушай, Кэт…

– Было бы хорошо, если бы ты перестал так меня называть.

– Ну конечно же. Я заметил, что ты становишься похожей на миссис Нейгел.

Прижав руку к сердцу, она воскликнула:

– О, Прес, ты не мог сказать мне ничего приятнее!

– Я не считаю это комплиментом.

– Знаю, но для меня это звучит как комплимент. Если вспомнить, как много она делает. Миссис Нейгел – просто святая.

– Трудно любить святую.

– А сомнительную особу – легче?

Лицо Преса исказилось, и на какое-то мгновение Кэтрин показалось, что она задела его сильнее, чем намеревалась. Подшучивать над другом – одно, а обидеть – совсем другое.

Внезапно Прес рассмеялся. Казалось, стены маленькой комнаты сотрясаются от его низкого, раскатистого хохота.

– О, как же я по тебе соскучился, Кэт. Даже свежий воздух не действует на меня столь освежающе, как ты.

Кэтрин отметила, что выражается он весьма интеллигентно. Они вырабатывали эту манеру годами, и теперь она казалась совершенно естественной.

– Рада была доставить тебе удовольствие, – съязвила девушка. – Ну а теперь, может быть, ты поможешь мне достать этот ящик?

– Только ради тебя, Кэт, – ответил он, продолжая улыбаться. Отложив шляпу и трость в сторону, он подошел к ящику с противоположной стороны. – Позволь мне.

От сильного толчка ящик сдвинулся с места, и тут же раздался скрип дерева о дерево.

– Какого черта?

На месте ящика в стене образовался длинный темный прямоугольник размером с газетный разворот. Прикрывавшая углубление доска держалась на одном гвозде, остальные просто выпали.

– Тайник в приютской кладовке? – Прескотт взъерошил свою каштановую шевелюру. – Алмазы? Банкноты?

Кэтрин ощутила прилив надежды. Приют сильно нуждался в деньгах. Неужели ее молитвы услышаны?

– Интересно, сколько времени он там находился? – она закусила губу. – И знает ли о нем директор Данн?

– Он бы предупредил тебя, если б знал, – заметил Прескотт. – Он что-нибудь говорил об этом?

– Ни слова. Он просто попросил навести порядок в передней части кладовки.

– Узнаю нашу Кэт, неизменно усердную труженицу, – поддразнил ее Прескотт. – Услышав об «А», делает все – от «А» до «Я». – Он почесал подбородок. – Но, может, это тайник Фестуса?

Кэтрин поморщилась, вспомнив рассказы о прежнем ужасном директоре Андерсен-холла.

– Майор покинул приют очень давно…

– А самое главное – в ужасающей спешке…

Сгорая от любопытства, Кэтрин наклонилась и дернула болтающуюся на одном гвозде доску. Она поддалась с удивительной легкостью.

– Смотри, тут все прогнило, – указал Прескотт на древесину. – Видно, здесь было сыро.

Отбросив доску, Кэтрин встала на колени перед углублением и вгляделась в темноту.

Она почувствовала, что кто-то теребит лямки ее передника.

– Руки прочь, Прескотт.

Дерганье прекратилось.

– Испортила все удовольствие.

Прескотт тоже наклонился.

– Пахнет сыростью, гниющими листьями и ужасно несет холодом. Только не говори мне, что ты собираешься туда лезть.

Кэтрин обернулась к нему и насмешливо бросила:

– Тот Прескотт, с которым я росла, уже обследовал бы эту дыру, не думая о скверном воздухе и испачканных панталонах.

Он скосил на нее глаза:

– Прескотт, которого ты знала, был отвратительным маленьким чудовищем.

– Не могу сказать, что мне нравятся перемены, произошедшие в тебе. Где твоя страсть к приключениям?

– Я приберегаю ее для спальни, милая, и если бы ты захотела…

– Я скорее вырву себе все зубы.

Она просунула голову в углубление и, затаив дыхание, попыталась оглядеть маленькое пространство. «Господи, пусть то, что здесь окажется, пойдет на благо детям».

Директор старался скрыть от нее истинное положение вещей, но она все прекрасно понимала: денежные средства приюта истощились. Война опустошала карманы знати. По крайней мере, на это ссылались многие жертвователи.

– Да, пахнет здесь действительно ужасно.

– Возьми, – Прескотт сунул ей в руку полотняный носовой платок.

– Спасибо, – пробормотала Кэтрин, стараясь не дышать. Она прижала благоухающий платок к носу, мысленно возблагодарив Прескотта за то, что он не скупится на парфюмерию. Однако уже через мгновение она разогнулась и вытащила голову из этой дыры. – Там темно, словно в бочке со смолой. Ты подашь мне свечу, когда я проберусь туда?

– Ты туда не проберешься.

– Я должна.

– Там могут быть кр-ы-ы-сы…

Кэтрин содрогнулась. Она боялась крыс еще с детства, слишком уж неприятные воспоминания они вызывали.

– Я должен был бы слазить туда сам, – проговорил Прескотт серьезно, – но днем у меня назначено свидание с очаровательной леди, и я не хочу, чтобы моя одежда была покрыта пятнами грязи.

– В случае с репутацией тебя это, видимо, не волнует.

– Испорченная репутация не может причинить таких мучений, как пустой желудок, – примирительно заметил Прес. – Кроме того, пока любимая женщина не дарит меня своей благосклонностью, это лучший способ хоть как-то исцелить мое разбитое сердце.

– Чтобы лечить сердце, его нужно иметь.

– А я-то удивлялся, почему мужчины не выстраиваются в очередь ради удовольствия испытать на себе твои чары!

– Так ты передашь мне свечу, когда я проберусь туда?

– Да, дражайшая. Но не пеняй, если внутри не найдется ничего, кроме какого-нибудь хлама.

Подобрав юбки, Кэтрин глубоко вдохнула и втиснулась в узкий проем. Пролезая внутрь, она вся исцарапалась, отталкиваясь ладонями и коленями от скрипучего деревянного пола, покрытого слоем пыли. Ее рот пересох от волнения. Она старалась не думать о клопах, пауках и в особенности о проклятых крысах.

– Тс-с-с-с-с.

Кэтрин дернулась. Волосы на ее голове от ужаса встали дыбом, а сердце едва не выскочило из груди.

Повернувшись, она зло бросила:

– Подлец!

Прес рассмеялся:

– Не совладал с искушением!

«Впрочем, гнев помог справиться со страхом», – призналась себе Кэтрин и почти простила Прескотту эту выходку.

– Передай мне свечу.

Девушка поочередно осветила все углы, стараясь не вдыхать затхлый воздух. В этот момент в ней боролись два чувства – облегчение и разочарование. Благодарение небу, тут не было крыс, но и сундуков с сокровищами – тоже. Только одна паутина и… какой-то большой предмет прямоугольной формы в одном из углов. Приблизившись, она ткнула его пальцем. Это была сумка с чем-то объемным внутри. «Интересно». – Кэтрин стряхнула пыль и распутала завязки.

– Что там? – спросил Прес.

– Думаю, книга.

– Но зачем кому-то понадобилось прятать здесь книгу?

– Возможно, ему что-то грозило, – предположила Кэтрин.

Взяв книгу, она протянула ее Пресу сквозь щель, а затем передала свечу.

– Я вылезаю.

Прескотт со свечой исчез, и стало совсем темно. Сдерживая дыхание, Кэтрин вылезла обратно, невольно порадовавшись возвращению в пыльную кладовку. Но Прескотта здесь уже не было. Где же он? И что он делает с найденным фолиантом?