#Бояръ-Аниме. Кодекс Агента. Том 3

Глава 21 Еще одна блондинка

Я сижу в приемной Великого Князя уже целую вечность и думаю не о предстоящем разносе, а о том, как теперь величать. Великий Князь, Игорь Всеволодович или просто Дед? Из его кабинета доносится умопомрачительный запах свежесваренного кофе, и в вертикальном положении меня удерживает только он. Я не спал почти всю ночь и вернулся домой лишь под утро. А утро…

Утро не задалось. Час назад я проснулся от звуков сотен уведомлений. Меня поздравляли и проклинали, мне высказывали претензии и завидовали, мне даже съемки в порно предлагали — дешевая популярность накатила неудержимой лавиной. Я снова стал порнозвездой рутьюба, на этот раз не скрываясь под личиной несуществующего красноглазого аристо.

Видеозапись наших с Воронцовой утех слили в сеть сразу после моего отъезда из высотки. Телеграф забит копиями ролика и обсуждением моих и Елены анатомических особенностей. Даже Трубецкой в шутку попросил дать ему несколько практических уроков, зайдя с верифицированного княжеского аккаунта.

После неожиданного преображения Воронцовой я уверен, что запись слила она. Видимо, перспектива брака с Трубецким радовала ее не больше, чем Андрея, а терять девчонке уже нечего — репутацию придворной шлюхи испортить сложно.

Елена оказалась мастерицей своего дела: сегодня я не буду думать о сексе вообще. Точнее, буду вспоминать вчерашнюю ночь и убеждать себя, что будущие встречи с Воронцовой недопустимы, что это тупое следование низменным страстям, что нельзя идти на поводу у собственной похоти…

— Великий Князь освободился! — сообщает мне Конибродский и жестом приглашает войти в кабинет.

С трудом поднимаюсь с кожаного дивана и на мгновение останавливаюсь у зеркала, чтобы поправить галстук и разгладить пиджак: Шувалов приказал быть при полном параде. Либо мы кого-то ждем, либо отправимся куда-то с визитом, либо провинившихся аристо казнят исключительно в шикарных костюмах.

Осторожно открываю дверь и захожу в кабинет. Великий Князь восседает в любимом кресле и курит неизменную сигару. Он спокоен до безобразия и смотрит на меня с лукавой полуулыбкой.

— Привет, внук! — неожиданно мягко произносит он, указывая взглядом на гостевое кресло, и наливает мне кофе. — Тяжелая выдалась ночка⁈

Я не знаю, как мне реагировать на слова Шувалова. На слова деда. На его показное или искреннее спокойствие — даже будучи полноценным Темным, я не могу считывать его эмоциональный фон.

— Доброе утро! — невнятно бормочу я и проглатываю кофе в один присест.

— Полюбуйся! — говорит князь и, перегнувшись через стол, кладет передо мной свежий обзор прессы.

Заголовки газет впечатляют: «Княжна Воронцова расстроила уже вторую свадьбу в императорской семье», «Князь Андрей Трубецкой в ярости и вызвал бастарда Шувалова на дуэль», «Император лишил Род Шуваловых звания Великого», «Правящая семья отказалась от еще необъявленной помолвки и намерения сочетать Наталью Романову браком с…».

Я поднимаю глаза от бумаги и смотрю на Князя. Он невозмутим и бесстрастен, словно Османский Сфинкс. Смотрит на меня со снисхождением и отеческой любовью — в фиолетовых радужках нет ни тени осуждения.

— И вы не будете кричать, топать ногами и отпускать скабрезные шутки по поводу видео? — не выдерживаю я.

— А что ты хочешь услышать? — отвечает Князь вопросом на вопрос. — Твое единственное преступление против Короны состоит в том, что теперь все доподлинно знают: во время оргазмов у одаренных светятся глаза!

Князь наполняет мою чашку следующей порцией кофе и глубоко затягивается сизым густым дымом.

— Несколько дней назад я предложил тебе во всем поступать так, как считаешь нужным, — напоминает Шувалов. — Но мне признайся: ты переспал с Воронцовой под камерами намеренно?

— Да! — киваю я: врать Князю мне хочется все меньше и меньше. — Не хочу быть быком-производителем при будущей императрице, не хочу выполнять церемониальные функции, не хочу…

— Свободы, значит, хочешь? — прерывает меня Князь.

— Да, ее самой!

— Ты же мог получить ее, просто сбежав из Приюта?

— Свободу прятаться и шарахаться от каждой тени, видя в ней приютского убийцу?

— Свобода — не жизнь, она не дается бесплатно! — с усмешкой замечает Князь. — Кстати, по деятельности Приюта новых версий не возникло?

Я отрицательно качаю головой.

— Новые убийцы в поле нашего зрения в последнее время не появлялись, — задумчиво говорит старик. — Быть может, всех твоих друзей распустили, и они, наконец, обрели свободу, которую ты так жаждешь?

— Со мной на контакт никто не выходил, — отвечаю я, отгоняя прочь образ улыбающейся Мины. — Гораздо вероятнее, что все они мертвы. Либо умрут в ближайшее время. Либо затаились и готовят очередной теракт…

— Тьма с ними, с твоими приютскими! — восклицает Шувалов. — Ты им теперь точно не по зубам! Давай лучше о тебе поговорим! Утром звонил Бестужев. В кои-то веки уважил и позабыл о старой вражде. Сообщил по большому секрету, что вашу с Натальей помолвку уже отменили. Если он слил это мне, то все Главы Великих Родов тоже в курсе. Желтые — точно, потому что Нарышкин прислал нам с тобой приглашение! — Князь желчно улыбается. — Еще твоя сперма на губах Воронцовой не обсохла, а Нарышкины предлагают тебе династический союз!

— Быть может, видео так впечатлило Юлию, что она не смогла устоять? — шучу я, подавляя внутреннее отвращение к шуткам подобного рода.

— Этой холодной и расчетливой стерве даже палец в рот не клади, не говоря о прочем — откусит, но ты с ней справишься, я уверен! — старик подмигивает, делает затяжку и стряхивает пепел с тлеющего кончика сигары в серебряную пепельницу. — Сейчас мы поедем к Нарышкиным, и ты сделаешь очередной выбор. Сделаешь сам. Если скажешь «да», то Великий Князь Желтых обратится к Императору за одобрением брака, получит его, и ты будешь жить. А если скажешь «нет», то даже Разделенный не знает, что случится дальше. Особенно, учитывая состояние Цесаревича…

— Я видел его, и мне показалось, что парню стало лучше, — возражаю я, не упоминая об открывшейся всем Темной сущности Наследника Престола.

Глаза князя вспыхивают, и нас окружает непроницаемая фиолетовая сфера.

— Тебе показалось, — говорит он. — Не сегодня завтра Цесаревича отправят на тот свет: если в народ утечет информация о том, что он Темный, Зеленые будут вынуждены уступить престол.

— А она утечет?

— Наверняка! — на лице Князя появляется лукавая усмешка.

— И кто же станет новым Императором?

— В наши времена все решает народ, — саркастическая усмешка деда становится шире. — Россией будет управлять Великий Род, которому больше всего благоволят бездари!

— И кому же они благоволят?

— Тому, на кого им укажут! — назидательно произносит Шувалов, направив указательный палец на меня.

— Но это невозможно, я же бастард⁈

— Укажут не на тебя, укажут на Великий Род Нарышкиных, а ты женишься на Юлии! — произносит старик торжествуя. — Генетики протестировали комбинации твоих генов с каждой из наследниц. Фиолетовоглазые дети родятся только от Нарышкиной, но Желтые об этом не знают и грезят о новой императорской династии. О желтоглазой династии на Престоле! Ты можешь воспользоваться этим, и Корона окажется в руках Фиолетовых! А бонусом получишь девчонку, о сексе с которой мечтают все нормальные мужики в России, даже такие старики, как я!

Пораженный, я смотрю в мудрые глаза Шувалова и не знаю, что сказать. В интригах он, безусловно, мастер, этого не отнять. Но мне снова отведена роль пешки. Пешки, которую настойчиво ведут в ферзи. Я не хочу править империей, не хочу вступать в династические браки, не хочу жить в Кремле и контролировать каждый свой шаг — я много чего не хочу, но пока не говорю об этом вслух. Мое время еще не пришло, как удачно выразился Светлый.

— А если провокация не удастся? — спрашиваю я и наливаю новую порцию кофе.

— Ни мы, ни Нарышкины в любом случае ничем не рискуем, — Шувалов пожимает плечами. — Но не забывай, что времени у меня осталось мало, а после моей смерти тебе будет нужна поддержка. Пока ты можешь рассчитывать только на Трубецких, и то лишь благодаря твоим дружеским отношениям с Андреем. Если на твоей стороне будут еще и Нарышкины, тронуть тебя не посмеет никто — даже нынешний Император.

Осмотрев догорающую сигару, Шувалов делает последнюю затяжку и гасит ее в пепельнице. Свечение в его радужках угасает, и защитная сфера тает в воздухе.

— Поехали! — коротко произносит Великий Князь и рывком поднимается с кресла.

Мы идем к лифту, дверцы которого распахнуты в ожидании, и поднимаемся на крышу высотки, где нас ожидает вертолет. Садимся в тесный салон, и я радуюсь хотя бы какому-то разнообразию: поездки в валких как старинные кареты, лимузинах, мне надоели.

Надеваем наушники, и оглушающий грохот становится тише. Настроение разговаривать у Шувалова пропало, и я погружаюсь в вязкую полудрему. Мои мысли подобны киселю, растекающемуся сквозь вату: анализировать новые вводные, связанные с Нарышкиными, я не хочу и просто плыву по течению, полагаясь на русское авось. Думать и принимать решения я буду завтра, когда как следует отосплюсь.

Мы садимся на крышу очередной высотки, но уже на подлете я вижу очередную статую Основателя Великого Рода желтых. У бронзовой фигуры, несомненно, мое лицо, хотя и изрядно попорченное временем и осадками.

— Почему до нас не дошло ни одного изображения Разделенного? — лениво интересуюсь я, когда мы с Великим Князем покидаем кабину вертолета и идем по желтой ковровой дорожке к входу в небоскреб.

— В Приюте тебя плохо учили истории и основам религии, — с усмешкой отвечает Шувалов, не замедляя шаг. — В сентябре поступишь в Академию, и там тебе расскажут, что перед смертью Разделенный повелел уничтожить все свои прижизненные изображения и изваяния!

— А на самом деле?

— Судя по всему, как раз эта часть его летописания соответствует истине!

— Но почему⁈ — не унимаюсь я.

— Пути Разделенного неисповедимы! — отвечает Шувалов, и мы заходим в здание. — Все эти преданья старины глубокой имеют мало общего с действительностью. Возьмем те же статуи Основателей Великих Родов: большинство ученых сходятся во мнении, что они отлиты по одной заготовке, и больше того, мы не можем быть уверены, что прообразом был один из них. Примерно так же обстоят дела и с посмертными масками. Четыреста лет назад комиссия по охране церковного наследия нашла несколько сотен перстов, которые, якобы принадлежали Разделенному Богу, хотя достоверно известно, что пальцев на руках у него было десять. Лучше брось заниматься этой ерундой и сосредоточься на тренировках. Заодно еще больше привяжешь к себе Трубецкого!

В лифт мы входим в сопровождении двух желтоглазых охранников. Я впервые вижу, что безопасниками работают одаренные. Это мне не нравится, но враждебных намерений я не чувствую. Даже наоборот: парням неуютно с нами в столь тесном помещении, а один из них трусит от страха.

Великий Князь Желтых встречает нас в лифтовом холле под руку с любимой дочерью. После обмена дежурными приветствиями они вперяют в меня изучающие взгляды: Князь — лукавый, а Юлия — растерянный и обреченный.

— Приятно лицезреть вас воочию! — говорит мне Князь Нарышкин, видимо, оставшись довольным внешностью будущего отца его внуков. — Вживую вы даже симпатичнее, чем на видео!

Сознательная и обидная оговорка, но она меня ничуть не задевает.

— Освещение было не очень! — я нагло улыбаюсь и подмигиваю вместо того, чтобы дать старому желтоглазому козлу в морду.

Замечаю краем глаза, что Юлия дергается, будто от пощечины, и отворачивается в сторону. На ее точеных скулах играют желваки.

— Вы не будете возражать, если мы с Великим Князем уединимся в моем кабинете и кое-что обсудим? — задает риторический вопрос Нарышкин и бросает взгляд на Шувалова. — А вы с Юлией пройдете в музей и ознакомитесь со славной историей нашего Рода?

— Нисколько! — отвечаю я и слегка наклоняю голову в знак согласия.

— Юлия, принимай заботу о дорогом госте в свои руки! — отдает распоряжение Великий Князь и окидывает меня контрольным взглядом. — И имейте в виду, молодые люди: в нашей высотке нет следящих камер!

Щеки Юлии вспыхивают, она бросает отца презрительный взгляд и открывает рот, чтобы ответить на грязный намек, но сдерживается и берет меня под локоть. Смотрины окончены. Желтоглазому светскому льву наплевать на жизнь своей наследницы, она лишь разменная монета в извечной гонке за статусом, положением и деньгами.

— Старый козел! — восклицает она в лифте, когда створки закрываются, и убирает пальцы с моей руки.

Золотые глаза девчонки пылают от ненависти, и я с удивлением наблюдаю за ярким проявлением эмоций на прекрасном лице этой вечно холодной и рассудительной снежной королевы. Она удивляет не меньше, чем Воронцова.

Мы едем в молчании, отвернувшись друг от друга. Она смотрит на алюминиевую панель, а я — в зеркало на совершенную фигуру Нарышкиной, облаченную в обтягивающее золотистое платье. Нужно дать девчонке перебеситься, чтобы ее ненависть к отцу не вылилась на меня разрушительным потоком.

Чувства красавицы читаются даже без помощи Темного начала и хорошо мне знакомы: она бесится оттого, что с ней поступают, как с бездушной вещью.

Когда кабина лифта останавливается на первом этаже высотки, красавица преображается. Она мгновенно успокаивается, на лице появляется отрепетированная улыбка, а мой локоть снова оказывается в тонких, но сильных пальчиках.

Под взглядами снующих по Холлу слуг и одаренных мелкого пошиба мы дефилируем ко входу в музей, у дверей которого нас ожидают двое одаренных безопасников. Высотка Нарышкиных являет собой полную противоположность родовому гнезду Воронцовых: здесь все подчинено его высочеству Стилю.

Безопасники с модельной внешностью открывают тяжелые створки, и мы с Юлией заходим внутрь.

— Ожидайте нас снаружи! — отдает распоряжение девушка и собственноручно захлопывает двери, едва не разбив носы следующим за нами охранникам.

— Следуй за мной! — распоряжается она и направляется в глубину экспозиции быстрым, решительным шагом.

Маска Основателя рода лежит в неизменной стеклянной стойке, похожей на низкую трибуну, на неизменной же бархатной подушечке. Нарышкина открывает стекло, берет в руки древний конструкт и протягивает его мне.

— Воронцова сказала, что тебя интересует только это! — произносит девушка, многозначительно глядя на меня.

— Отвернись, пожалуйста! — прошу я, и Юлия подчиняется, недоуменно пожав плечами.

Прикладываю маску к лицу и ощущаю знакомое покалывание каждой клеточкой кожи. Лицо привычно вспыхивает от боли, боль сменяется наслаждением, но больше не происходит ничего! На меня не обрушивается благодать, Сила не раскрывает передо мной скрытую мощь, а тайное знание остается тайным. Разочарованный и раздосадованный, я отрываю маску от лица.

Нарышкина поворачивается ко мне. Ее взгляд полон презрения и злобы.

— Насколько я успела заметить в Царском Селе, ты довольно умен, хотя и…

Юлия осекается и поджимает губы.

— Бастард⁈ — я заканчиваю фразу за нее и вскидываю брови.

— Да! — она кивает, глядя мне прямо в глаза. — Мой родной отец и твой приемный хотят сочетать нас браком, наверное, для тебя это не новость⁈

Я молча киваю, давая ей знак продолжать.

— Цесаревич еще жив, и это цинично, но я его не люблю! — заявляет Юлия, и полные, идеально очерченные губы кривятся в подобие улыбки. — Тебя я тоже не полюблю, поэтому имей в виду, что рядом с тобой всегда будет красивый, но бездушный манекен!

Тьма меня забери, а это заводит! Меня отвергают на старте без игры и фальши, сразу расставляя все точки над и! Что ж, я в игре!

— Рядом с тобой — тоже! — я саркастически улыбаюсь и развожу руками. — Но я еще не дал согласие на такой брак! Меня ты в деле видела, пусть и на видео, а я тебя — нет! Я, знаешь ли, сибарит и раб удовольствий, и кошку в мешке покупать не намерен!

Юлия щурит веки и впервые смотрит на меня с интересом. Мы стоим всего лишь в метре друг от друга, но между нами — непреодолимая стена. Я чувствую это, глядя в яркое золото ее глаз. Роль партнеров, пусть и страстных — максимум, что нам грозит, ни о какой любви даже речи идти не может.

— Воронцова обманула тебя, меня интересует не только маски! — вкрадчиво говорю я, и вижу, что гордячка понимает меня с полуслова. — Кошка должна продемонстрировать свои умения и сдать экзамен!

Немного помедлив, Нарышкина опускается на колени и начинает расстегивать ремень моих брюк. Я ловлю ее за запястье, поднимаю с колен и притягиваю к себе.

— Я ждал пощечины! — с наигранным сожалением произношу я, почти касаясь губами соблазнительных девичьих губ. — Экзамен ты провалила!