Брат Гримм

Глава 35

10.30, среда 14 апреля. Нордерштедт, Гамбург

Хенк Германн изо всех сил старался поддерживать нечто отдаленно напоминающее беседу, но, получив множество односложных ответов, сдался и принялся изучать городской пейзаж за окном. За рулем была Анна. Припарковав машину рядом с домом Элерсов, она произнесла первую связную фразу с момента их отъезда от Президиума:

— Этот допрос буду вести я. О’кей? А ты будешь наблюдать и учиться.

Германн согласно кивнул и со вздохом спросил:

— А герр Клатт знает, что мы здесь? Парень из местной полиции.

Анна не ответила, а когда партнер расстегнул ремень безопасности, она уже успела пройти половину пути к дому.

Перед тем как выехать, Анна позвонила фрау Элерс. Ей не хотелось, чтобы женщина думала, что обнаружено тело дочери или следствие добилось существенного успеха. Анна сказала, что хочет всего лишь еще раз обсудить с ней некоторые детали. Она не стала говорить о том, что ее главная цель состоит в том, чтобы решить загадку, каким образом записка с именем Паулы могла появиться в руке «подменыша». Девушка страстно хотела стать тем человеком, который найдет Паулу и доставит ее домой. Пусть хоть в виде трупа.

Анна страшно удивилась, обнаружив, что герр Элерс находится дома. На его длинном тощем теле мешком болталась светло-голубая роба, покрытая слоем тонкой кирпичной пыли. Чтобы не испачкать обивку мебели в гостиной, он принес для себя стул из кухни и уселся на него. Анна догадалась, что фрау Элерс сообщила супругу о визите полицейских и тот сразу поспешил домой. Элерсы по-прежнему держались крайне напряженно, и Анна поняла, что у них нет никаких новостей. Она представила супругам Хенка Германна, и фрау Элерс, прежде чем снова усесться, отправилась в кухню, откуда вернулась с подносом, на котором стояли кофейник, чашки и вазочка с печеньем.

Анна сразу взяла быка за рога. И этим быком был Генрих Фендрих — бывший учитель Паулы.

— Мы уже столько раз это обсуждали, — произнесла фрау Элерс с отрешенным видом. Женщина выглядела такой усталой, словно много лет страдала от недостатка сна. — Мы не можем поверить, что герр Фендрих имеет какое-либо отношение к исчезновению Паулы.

— Но почему вы так в этом уверены? — произнес сидевший в углу с чашкой кофе на коленях Германн. Анна обожгла его взглядом, а он, не обращая на нее внимания, продолжил: — У вас для этого есть какие-то особые основания?

— Ну как вам сказать… — пожал плечами герр Элерс. — После исчезновения Паулы он очень, очень нас поддерживал. Герр Фендрих был единственным, кто по-настоящему переживал за судьбу Паулы. Его чувства были искренними, чтобы так сыграть, надо быть гениальным актером. Даже когда полицейские его постоянно допрашивали, мы знали, что они идут по ложному пути.

Анна задумчиво кивнула и, выдержав недолгую паузу, спросила:

— Скажите, а вам никогда не приходило в голову, что интерес, который герр Фендрих проявлял к Пауле, имел… не совсем достойный характер?

Герр и фрау Элерс посмотрели друг на друга (Анна так и не поняла, что означает их взгляд), а затем герр Элерс энергично замотал головой и выпалил:

— Нет, нет! Ничего подобного мы не думали.

— Герр Фендрих был, к великому сожалению, единственным учителем, у которого для Паулы всегда находилось время, — сказала фрау Элерс. — Он заходил к нам… примерно за полгода до исчезновения Паулы. Я подумала, что это как-то странно… учитель приходит в дом ученицы, но он был… не знаю, как это сказать… он недвусмысленно заявил, что наша дочь — очень одаренная девочка, особенно в том, что имеет отношение к литературе и немецкому языку. Герр Фендрих посоветовал нам прийти в школу, чтобы поговорить с директором. Но остальные учителя не видели в ней ничего особенного, и нам не хотелось, чтобы у Паулы вдруг зародились какие-то слишком радужные надежды. Мы очень опасались, что ее может постигнуть сильное разочарование.

Анна и Германн были в «фольксвагене», стоящем неподалеку от дома Элерсов. Анна сидела неподвижно, обняв рулевое колесо и уставив невидящий взгляд в ветровое стекло.

— Я правильно понял, что мы оказались в тупике? — спросил Германн.

Анна посмотрела на него и, перед тем как повернуть ключ в замке зажигания, ответила:

— Пока нет… Надо вначале попробовать объездной путь.

Учитывая особую чувствительность Фендриха к полицейским расследованиям. Анна и в этом случае решила предупредить учителя об их визите. Сделала она это по мобильному телефону. Анна позвонила в школу, где работал Фендрих, не сказав при этом, что действует от имени полиции Гамбурга. Узнав, кто звонит, герр Фендрих был менее чем счастлив, однако согласился встретиться с ними на вокзальной площади Ральштедт.

Они оставили машину на парковке и прошли пару кварталов пешком. По небу бежали небольшие облака, и Анне с Хенком приходилось шагать то в тени, то под ярким солнцем. Когда они подошли, Фендрих уже находился на месте. Он сидел за столиком, задумчиво помешивая капуччино. Фендрих посмотрел на Германна подозрительно, но в то же время без всякого интереса. Анна представила своего нового партнера, и они втроем разместились за круглым столиком.

— И что же вы теперь от меня хотите, комиссар Вольф? — спросил Фендрих тоном, в котором можно было уловить легкое недовольство.

— Я всего лишь хочу найти Паулу, герр Фендрих, — ответила девушка, подняв темные очки на макушку. — Она либо жива и подвергается бог знает каким мучениям, либо мертва, что, как мы оба знаем, более вероятно. Она лежит, спрятанная от мира и от родителей, мечтающих только о том, чтобы оплакать ее тело. Я не знаю, что служило фундаментом ваших с ней отношений, но верю, что вы действительно заботились о девочке. Я должна ее найти. И я хочу услышать от вас, герр Фендрих, нечто такое, что указало бы мне направление поиска.

Фендрих снова помешал кофе, внимательно изучая при этом пену. Затем он поднял глаза и спросил:

— Вы знакомы с произведениями драматурга Джорджа Бернарда Шоу?

— Это скорее относится к компетенции моего босса, — пожала плечами Анна. — Криминальгаупткомиссар Фабель знает все, что имеет какое-либо отношение к Англии.

— Вообще-то Шоу был ирландцем. Впрочем, не важно. Однажды он сказал: «Тот, кто способен что-то делать, занимается делом, а тот, кто не способен, принимается учить». Эта сентенция по сути своей относит всех учителей к категории неудачников. Но из нее также следует, что те, кто занимается «делом», не могут учить. Поверьте, фрау Вольф, я пришел к этой профессии не по воле случая. Учительство — мое призвание. Я люблю свое дело. Изо дня в день я вижу перед собой юные умы, которым еще предстоит развиваться и формироваться. — Он откинулся на спинку стула и продолжил с горьким смехом: — Конечно, наш мир страшно загрязнен. «Загрязнение окружающей среды», кажется, это так называется. Загрязнение культурной среды… по телевизору, через Интернет и через все эти вещи одноразового пользования, которыми так увлечена современная молодежь. Но время от времени в поле зрения учителей появляется живой светлый ум, который рвется расширить свои горизонты. — Фендрих поднял глаза от кофе, который он продолжал помешивать, и Анна увидела, что его взгляд горит огнем. — Вы представляете, что испытывает человек, находящийся под подозрением или даже следствием за преступление подобного рода? Нет. Вы не способны это понять. И во сто крат хуже приходится оказавшемуся в этом положении учителю. Человеку, которому родители доверяют самое дорогое. Ваш коллега герр Клатт едва меня не погубил. Ученики избегали оставаться со мной наедине. Их родители и даже часть коллег стали относиться ко мне с откровенной враждебностью. — Фендрих вдруг умолк, став чем-то похожим на бегуна, вдруг осознавшего, что не знает, куда бежит. Он посмотрел на Анну, затем перевел взгляд на Хенка и сказал: — Я не педофил и не испытываю сексуального интереса ни к юным девочкам, ни к мальчикам. Физического интереса. Меня интересуют их умы. А ум Паулы являл собой настоящий алмаз. Девочка обладала удивительной проницательностью и кристально чистым, пугающе острым, но пока еще сырым интеллектом. Алмаз, конечно, требовал огранки, но он был по-истине выдающимся.

— Если это так, — сказана Анна, — то я не понимаю, почему талант Паулы разглядели лишь вы. Все другие учителя видели в ней лишь средние, а то и менее чем средние способности и считали девочку заурядной ученицей. Даже ее родители, похоже, считали, что вы, выражаясь фигурально, ставили не на ту карту.

— Совершенно верно. Кроме меня, этого никто не видел. Но только потому, что они не смотрели. Паула казалась ленивой и сонной, но вовсе не тупой. Это часто случается с одаренными детьми, оказавшимися в тисках школьной рутины или в домашней среде, не дающей достаточной пищи для интеллекта. Кроме того, ее дара не замечали потому, что наиболее ярко он проявлялся в моем предмете. Девочка обладала удивительным чутьем к немецкому языку и природным литературным даром. То, что выходило из-под ее пера, звучало словно песня. Кроме того, помимо тех, кто не видел этого, были и такие, которые просто не хотели видеть.

— Ее родители? — спросил Германн.

— Совершенно верно. Паула по моему заданию написала рассказ. Это была почти что сказка. В этом крошечном написанном детской ручкой эссе она кружилась с нашим языком в легком танце, на фоне которого я выглядел неуклюжим пешеходом. Навещая ее родителей, я захватил сочинение с собой и попросил их прочитать творение дочери. Ничего. Оно ничего для них не значило. А ее отец спросил у меня, как подобная писанина сможет помочь ей найти приличную работу, — сказал Фендрих, и вся на мгновение вспыхнувшая в учителе энергия как-то сразу погасла. — Но теперь Паула мертва. И это, как вы сказали, знаем вы и я.

— Но почему вы так считаете? Может быть, она просто сбежала от той удушающей атмосферы в школе и дома, о которой вы упомянули? — спросил Германн.

— Да потому, что она мне не написала. Или кому-то другому. Я не сомневаюсь, что в случае побега она оставила бы письмо, записку… одним словом, нечто в письменной форме. Как я сказал, создавалось впечатление, что мир письменности был создан специально для Паулы. Она ни за что бы не сделала столь важного шага, не оставив ничего на бумаге в память о нем.

Они все вышли из кафе одновременно. Германн и Анна, попрощавшись с Фендрихом за руку, пошли в сторону парковки. Фендрих двинулся в противоположном направлении, туда, где находилась его школа. Но еще в дверях кафе Анне показалось, что учитель держится как-то неуверенно. И сейчас, когда они отошли всего на несколько шагов, до них долетел зов Фендриха:

— Криминалькомиссар Вольф!

Поза учителя, его жесты говорили о том, что Анна должна говорить с ним один на один.

— Ты не возражаешь? — спросила она, передавая своему новому партнеру ключи от автомобиля.

Германн в ответ лишь пожал плечами и пошел к машине. Фендрих сделал несколько шагов навстречу девушке:

— Комиссар Вольф, вы позволите мне вам кое-что сказать? Но только, как говорится, не для протокола.

— Простите, я не уверена, что имею право что-то вам обещать, но…

Фендрих не дал ей закончить, словно не желая найти предлог для отказа от признания:

— Там было кое-что. Нечто такое, о чем я в то время не сообщил полиции. Я опасался, что это будет плохо истолковано.

Анна всеми силами старалась скрыть свое нетерпение, но это получалось у нее довольно плохо.

— Клянусь, в моих отношениях с Паулой не было ничего предосудительного. Но незадолго до ее исчезновения я сделал ей подарок. Презентовал книгу. Я ничего тогда не сказал, поскольку знал, что детектив Клатт постарается представить этот подарок в ложном свете.

— Что это было? — спросила Анна. — Какую книгу вы ей подарили?

— Я хотел, чтобы она поняла фундаментальные основы литературной традиции. Я подарил ей прекрасный экземпляр «Детских и семейных сказок» братьев Гримм.