Глава 13

Мне нравится лежать на полу и смотреть на то, как надо мной нависает лицо Димы. Нравится, что мой локоть прислоняется к его голой ступне, а ноги заброшены на диван, и он их иногда поглаживает. Дима включил подогрев пола, и мне сразу захотелось прилечь на пол. Странное желание, согласна. У нас тут рядом с моей головой шампанское и два красивых хрустальных бокала, похожие на пепельницы тонкой работы. Я сегодня в бордовом платье с глубоким вырезом, его шлейки скатились с плеч и, возможно, видна грудь. Был черный длинный пиджак, где он — понятия не имею. Скорее всего, в спальне, где мы раздевались. Хочу верить в то, что я сейчас привлекательна, но размазанная бордовая помада и сбившиеся волосы, которыми усыпан весь пол, надежды не оправдывают.

Дима такой задумчивый и красивый отсюда. Его прическа хоть и беспорядочная, но какая-то особенно соблазнительная. Он лишь в черных джинсах, мне приятно смотреть на его накаченное тело. Дима смотрит на меня долго-долго, потом говорит:

— Я раньше не верил в родственные души, думал это бред и все люди разные. Мы с тобой похожи, Мира, даже слишком. Если бы ты была мужчиной, то была бы таким мужчиной, как я, я в этом уверен.

— Значит ты был бы такой женщиной, как я? Эгоистичной, бесчувственной стервой, сукой и блядью? — улыбаюсь я, хотя глаза остаются даже слишком серьезными.

Еще более долгий взгляд, и в черных глазах загорается пламя. Меня всегда завораживает его восхищение.

— Ты не такая. Ты слишком прекрасна, чтобы я смог стать таким.

Дима приподнимает мою ступню и подносит к лицу, он так нежно целует подъем ноги, что мне становится щекотно, от этого и улыбаюсь. Как хорошо лежать у его ног на теплом полу в легком опьянении и тишине. Оказывается, ничего особо и не надо для тихого спокойствия, для ощущения блаженства: всего-то прилечь в нужном месте. Вот зачем ты опять открываешь рот? Зачем делаешь это, когда к пламени, которое я обожаю, добавляется нечеловеческая грусть?

— Что было бы, если бы ты встретила меня раньше?

— Какая разница? Не люблю думать, что могло бы быть. Все выборы сделаны, остается жить с их последствиями. Стараюсь не возвращаться в прошлое и тебе советую того же.

— Но все же. Если бы ты встретила меня раньше Андрея?

Дима все испортил, не хочу больше лежать, поправляю шлейки и встаю. Смотрю в пол, смотрю на потолок, мне нужен любой ориентир, только бы не смотреть на него.

— Значит что-то было бы иначе. Я не знаю, чего ты хочешь от меня. Это идиотский разговор, никому не станет легче, если мы это обсудим. Хочешь все усложнить? Давай усложнять, сейчас же недостаточно сложно!

— Почему ты злишься? — поджимает губы Дима.

— Потому что.

— Ответ взрослого человека.

— Какой вопрос, такой ответ. Зачем ты это делаешь? Тебе нравится трепать мне нервы? — встречаюсь с его печальными глазами, и все тело леденеет.

— Не нравится, иногда это нужно.

— Нужно поковыряться в моей душе? Это тебе нужно? Хорошо, давай ковыряться и доставать все, что хоть немного улеглось. Если бы я встретила вас одновременно, то выбрала бы тебя, а не Андрея. Что стало легче? Лично мне нихуя не стало.

Я сажусь на край дивана и смотрю на свой черный маникюр. Слышу тяжелые вдохи Димы. Почему он так тяжело дышит? Лишь спустя пару минут понимаю, что это мои собственные. Поворачиваюсь к Диме. Нет триумфа в глазах, нет радости, что добился того, что хотел. Он уже и не такой грустный, тянет меня за руку в объятья. Сопротивляюсь совсем немного и устраиваюсь у него на груди.

— Придешь завтра? — спрашивает он.

— Нет, послезавтра тоже.

— Как хочешь, — у него всегда хорошо выходит играть безразличие, особенно когда мне не видны его глаза.

У меня вибрирует телефон. Сумка ближе к Диме, чем ко мне, поэтому он успевает вытащить его.

— Любимая, я сегодня освобожусь раньше, давай поужинаем в ресторане в семь. Сейчас закажу столик и пришлю название.

— Дай сюда телефон, — протягиваю я руку.

— Подожди, сейчас название напишет, мне интересно, — кривляется Дима.

— Я сказала дай телефон.

— Долго заказывает что-то, давай пока переписку почитаем. Так, тут банально все: кто когда домой приходит, что купить, где встретиться.

— Дима, отдай телефон!

Я тянусь к телефону, Дима же отворачивается и отпихивает меня. Похоже на игру, только мне такая игра не нравится. Андрей не идеален, но он не заслуживает, чтобы над ним издевался Дима. Если бы это касалось только меня, я бы позволила.

— Милый, я так сильно соскучилась, — читает Дима, одновременно сопротивляясь моим попыткам вернуть мое. — Я тоже очень скучаю, у меня сейчас совещание. Вот бы быть не здесь, а рядом с тобой. Я сейчас в ванной, хочешь я тебя немного развлеку?

Это невыносимо, от злости выкручиваю Диме руку и выхватываю телефон. Он вроде у меня, только мое запястье сдавливает сильная рука Димы. Уже совсем не похоже на игру.

— Там грузятся фотки, дай телефон, — рявкает он.

— Пошел ты нахуй, пусти меня.

— Я хочу посмотреть фотки.

Дима сжимает мою руку все сильнее, и взгляд его все больше пугает меня. Восхищением больше и не пахнет, там злость, яркая и неподдельная злость. Он не прекращает сжимать мою руку, глядя прямо в глаза, я же стискиваю зубы и смотрю в ответ.

— Мне больно, — шиплю я.

Обычно после такого мужик понимает, что перегнул, что применил многовато физической силы и отпускает, извиняется и говорит, что что-то нашло. Дима понимает, только сжимать сильнее не перестает. Мне кажется, что вот-вот хрустнет моя рука, что он ее сломает. Дима страшно смотрит, поджав губы, смотрит вглубь меня. Я довела его до этого, скорее всего, это моя вина, что ему хочется делать мне больно. Не знаю, что со мной, где-то внутри перегорает весь страх и обида, мне просто больно, и даже не боль управляет мной. Наверно, я схожу с ума и начинаю смеяться. Смяться до слез, так что сотрясает все тело, я даже роняю телефон, только тогда Дима отпускает мою руку. Больше не смеюсь. Мы вдвоем смотрим на мою руку, которая стала практически бордовой. Будет синяк, а пока она сочетается с моим платьем. Встаю, поднимаю телефон и иду за пиджаком. Когда хочу повернуть к коридору, Дима весело и задорно кричит:

— Хорошо провести время в ресторане!

— Нахуй иди, — я показываю ему средний палец и ухожу.

Андрей, разумеется, замечает красное пятно на моей руке. Я вру, что прижала дверью машины, он долго уговаривает меня поехать к врачу, затем говорит, что нужно быть осторожнее и целует мои руки. Мы помирились, я ни перед кем не извинилась, и больше мама и сестра Андрея не приходят к нам. Андрей уступил, оказалось, он дорожил нашими отношениями сильнее, чем своей гордостью, поэтому принес мне огромный букет.

Мой синяк стал фиолетовым с зеленоватыми пятнами, не помню, чтобы у меня был такой большой синяк хоть раз в жизни. К нему я подобрала фиолетовые блестящие сапожки, платье похожее на укороченный тренч и темно-зеленый браслет из яшмы, который подарил мне Дима. Синяк стал стильный аксессуар, при чем куда круче фирменной сумки или длинных золотых сережек. Мои старания оправдали себя: Дима сразу же заметил, что сделал с моей рукой. Я вела себя, как обычно, сделала вид, что ничего и не случилось. Дима же в первый раз был со мной таким милым и обходительным. Он весь вечер гладил меня, как кошку, шептал нежности и даже ласково провел двумя пальцами по синяку, так, словно невзначай. Я знала, что он вспыльчивый, что может быть опасным и часто теряет самообладание, знала, что сейчас в его внутреннем мире все вверх тормашками, и причина этому я. Я также знала, что он испытывал вину, что жалел о случившемся. Дима умел быть разным, я же умела его разным принимать.

Загрузка...