Братья

Глава 17

Дима знает неимоверно много хороших фильмов, каждый раз, когда хотим что-то посмотреть, включает что-нибудь сильное. Он их все уже видел, делится любимым, я не видела ни одного. Сейчас смотрим старый фильм про наркоманов, крайне реалистичный, как у меня под попой что-то вибрирует. Протягиваю руку и достаю телефон Димы, читаю всплывшее сообщение, оно на немецком. Кто-то уточняет, встретятся ли они завтра. У этого кого-то есть имя, ее зовут Аника.

— Кто эта Аника? — стараюсь спросить так, между прочем.

— Женщина.

— Покажи мне ее фотки.

— Зачем тебе это? — округляет глаза Дима.

— Просто интересно.

Он сначала сомневается, неоднозначно поглядывает на меня, все же включает ее инстаграм. В основном фото на природе, одевается она стильно в нежных оттенках, она блондинка лет тридцати с естественными чертами лица.

— Она похожа на твою бывшую, — говорю я и сама не замечаю, как начинаю покачивать ногой.

— Я так не думаю.

— Похожа, один типаж, только эта симпатичней. У тебя с ней что-то есть?

— А тебе не все ли равно, сплю я с ней или нет? Тебя не должно это волновать, мы с тобой далеко не пара, — обрубает Дима.

— Я просто спросила.

— Допустим, я с ней сплю и что с того? — в глазах Димы загорается опасный огонек. — Вроде бы тебе должно быть плевать, но это совсем не так, правда? Ой как глазки у тебя злобно ревностью загорелись. Ты ревнуешь меня.

— Не ревную я, спи, с кем хочешь.

— Если я буду спать, с кем захочу, то ты с ума сойдешь от своей злости. Ты страшная собственница, твоя ненасытность и самовлюбленность мучают тебя, правда? Ты хочешь все и сразу, тебе всегда мало. Хочешь, чтобы тобой восхищались, чтобы тебя боготворили и валялись у тебя в ногах. Твой муж уже валяется и поэтому надоел. Тебе всегда будет мало, твой интерес потухает, когда тебя начинают искренне любить. Эта игра будет длиться бесконечно долго. Ты хочешь, чтобы я тоже принадлежал исключительно тебе, а если бы получила меня, бросила бы куда подальше и нашла бы что-нибудь поинтереснее. Только я не твой муженек. Я твой ровно столько, сколько ты моя, а это совсем немного, правда? Это лишь несколько раз в неделю. Злишься? Ну позлись, тебе полезно, ты чертова вампирша, которая высасывает из людей всю душу. Тебе никого не жаль, ты хочешь себе все, до последней капли крови. Почему ты такая? Ну почему?

Дима не зол, он говорит то, что думает обо мне, и безумная горечь мелькает в его глазах. Мне становится дурно, хочется опустить глаза, может всплакнуть. Я не делаю ни того, ни другого, лишь смотрю на него пустыми глазами.

— Не знаю. Знаю, что это все неправильно, я забираю твое будущее, лучше бы мы вообще не встречались. Ты бы женился на такой Анике, и все было бы в твоей жизни просто и правильно.

— Что за глупости, — вздыхает Дима, и его глаза становятся полной противоположностью того, что меня только что убило. — Я не сплю с ней, и ни с кем не сплю уже очень давно. Мне не нужны такие Аники, мне никто не нужен и будущее мне не нужно. Зачем мне будущее, если ты здесь, в настоящем? Все, что я сказал, неправда.

— Нет, это правда.

— Может и правда, но никому ненужная. Я уже давно принадлежу тебе и даю себя убивать. Убивай, если тебе это нравится, мне не жалко. Вот тебе моя сонная артерия, я сам предлагаю себя в качестве обеда, — Дима отодвигает воротник футболки и запрокидывает голову. — Впивайся зубками и пей все до последней капли.

Я приближаюсь к нему и целую в шею так нежно, как только способна.

— Лучше бы ты действительно выпила всю мою кровушку, я бы хоть быстрее умер, но ты безжалостна и выбрала самый болезненный способ на свете. Твои поцелуи хуже смерти.

Что сейчас в душе у Димы я и понятия не имею, может проклинает меня, может отвлекся и забыл о нашем разговоре. Лично мне чертовски хочется выпить, и я прошу хоть что-нибудь. Дима приносит мне стакан виски с кухни, сам говорит, что выпил там, как много я могу лишь догадываться. Напиваться мне не хочется, лишь немножко плывут мысли. Дима не выглядит пьяным, особо расстроенным тоже. Досматриваем фильм, совершенно не помню, о чем он. Так выходит, что оказываемся на кровати.

Страстные поцелуи со вкусом виски, его сильно сжимает ягодицы — все, как и в первый раз, когда мы переспали. Поцелуи становятся все длиннее, руки все настойчивее, Дима срывает с меня кофточку и уж слишком наваливается, мне тяжеловато. Мы балансируем на краю, то, что происходит, уже не похоже на наши обычные прелюдии к сексу. Дима не в меру груб, он перегибает. Каждое его действие причиняет мне боль: попа уже горит от сильного сжатия, грудь, к которой он сейчас перебрался, тоже. Иногда мне нравилось чувствовать боль, только она всегда была приятной и длилась недолго. Сейчас Дима разошелся, я пытаюсь показать, что мне не нравится: поворачиваю голову, чтобы освободиться, спихиваю его руку с груди. Он делает вид, что не понимает и повторяет еще сильнее. Он не может не видеть, что мне неприятно, что я не возбуждена, тем не менее начинает расстегивать мои джинсы. В это же время так целует мою шею, что она серьезно щиплет. Дима все-таки перешагнул за грань, и я уже сильно отпихиваю его, может даже царапаю шею. Он слегка приподнимается, мне этого достаточно, чтобы выползти и схватить свой телефон, который лежит возле подушки. Кручу головой и вижу два темно-бордовых засоса на шее.

— Ты совсем охуел? Ты что, блять, сделал?

Смотрю на него с искренней злостью. Дима садится на кровать и смотрит на меня. Мне бы хотелось, чтобы появилась хоть тень сожаления, даже гнева нет, Дима не будет вскакивать и насиловать меня, я это вижу. Его глаза превратились в черные дыры, в них абсолютно ничего нет. Я срываюсь с кровати и поднимаю его джинсы с пола, как сумасшедшая, вытаскиваю ремень и вкладываю его в руку Димы. Он смотрит на меня, только ощущение, что куда-то сквозь.

— Хочешь трахать меня, как шлюху? Ну давай. Бери ремень, можешь меня душить им, чтобы я почти задохнулась, потом отпускать и повторять-повторять, блять! Можешь бить, желательно пряжкой, пусть синяки такие будут, чтобы на жопу сесть не смогла. Ну чего ты? Ты же так хотел, давай, я готова!

Дима все еще молчит, бросает ремень на пол и все смотрит. Не хочу разбираться в его настроении, мне бы со своим совладать, и иду на кухню. Усаживаюсь в одних джинсах с голой грудью на барный стул и наливаю полный стакан виски. Выпиваю залпом, когда ставлю стакан, ко мне подходит Дима.

— Прости, — тихо говорит он.

Он впервые извиняется за то, что сделал. Все остальные синяки и грубости мы забывали. За засосы решил извиниться, я не обижаюсь, если честно. Он не такой, Дима хотел бы заботиться о своей женщине, радовать ее и беречь, я уверена в этом, это все с ним делаю я. Непреднамеренно я открываю в его душе дверцы, выманивая все худшее. Диме нужны нормальные отношения, ему тяжело быть любовником, он понимает, что я не буду его, и срывается. Я уже спокойна, только это плохое спокойствие. Мне стало все равно: засосы и засосы, изнасиловал бы меня, если бы я не вырывалась из всех сил, ну и ладно. Что-то разорвалось во мне, смотрю на стакан и говорю:

— Ты даже представить не можешь, насколько он нежен со мной в постели: миллиард поцелуев, объятья… Он всегда боится сделать мне больно, всегда такой ласковый и заботливый. А я почти всегда, когда он только и делает, что осыпает поцелуями мое тело, думаю, что не заслуживаю этого. На самом деле я не заслуживаю его, — ничего не жду от Димы, я говорю это не совсем ему. Диме адресованы только последние мои слова: — Я, пожалуй, пойду.

Дима ничего не говорит и не выходит из кухни, я одеваюсь и уезжаю. Разумеется, Дима не бежит за мной, крича, что совершил ошибку, не пишет мне тысячу сообщений и не звонит. Скорее всего, Дима так и сидит на кухне с бутылкой, может пьет. Он знает, что я больше не приеду. И я это знаю, самое печальное, что от этой мысли мне не весело, не грустно, мне никак. Уверенна, мои глаза стали копиями его, теперь я учусь смотреть черными дырами.