Разговор с Луизой Бергман настолько выбил меня из колеи, что мне хотелось спрятаться, зарыться как можно глубже. Не говорить больше ни с кем и никогда. Мне словно нигде нет места! Что бы я ни делала, с кем бы ни контактировала, все заканчивалось для меня болью. Мне казалось, в мире не осталось ничего, что могло бы еще хоть когда-нибудь заинтересовать меня. И нет человека, которого бы могла заинтересовать я сама.
Почему все так сложно? Почему все так страшно?! И та осознанность, что включил во мне Бергман сейчас только добивала меня. Было куда лучше не иметь своего мнения и просто следовать за мамой или моим уже бывшим Хозяином. А сейчас? К чему мне эта осознанность? Она тоже приносит только боль!
А главное, куда мне сейчас идти? Мама не примет меня назад. Наоборот, даже скорее всего позвонит Бергману и сдаст меня с потрохами. Обращаться к Мел нет смысла. Конечно, она сделает все, о чем я ее попрошу. Но она опять же посоветует мне не торопиться, обсудить все с Бергманом. А даже если и нет, то я не хочу подставлять ее перед мужем. Ведь непослушание Мел грозит для нее наказанием.
Вернуться в квартиру Арона я тоже не могу. Ключ теперь был только у водителя. А без паспорта и денег я не смогу покинуть город. Других вариантов не было.
Незаметно для себя я пришла к тому самому месту за парковкой, где недавно разговаривала с Алиной, и уселась на ту самую скамейку. Мне казалось, что я до сих пор чувствую присутствие Алины, но это не было негативным чувством. Я глубоко сожалела, что пошла на поводу Бергмана и так оскорбила его дочь. Ведь в отличие от меня, она боролась не вместе с Ароном, а против него. А идти против родителей так сложно!
Заливаясь слезами, я полезла в свой кожаный рюкзачок за влажными салфетками, но, как назло, нашла только пустую пачку.
Черт!
Я столкнула рюкзак со скамейки и обхватила голову ладонями.
Что же мне делать?
— Держи, — раздался меланхоличный голос позади меня.
Я резко обернулась и увидела Алину, которая протягивала мне салфетки. Не дождавшись, пока я возьму их, она просто бросила их мне на колени, а следом вытащила сигарету и зажигалку.
— Не подвинешься? — она оглядела меня презрительным взглядом, но презрение было фальшивым. Она просто держала маску. — Это вообще-то мое секретное место. А ты я смотрю, тоже его облюбовала.
Я подвинулась и молча принялась вытирать растекшуюся тушь, пока Алина прикурила и сделала первую затяжку.
— Рюкзак отстойный, — заметила она, ткнув в его направлении сигаретой. — На каком рынке ты его выцепила? Вот как раз в этой пыли ему и место.
Почему-то оскорбление Алины прозвучало для меня жутко смешным. Ее голос тоже был фальшиво злым, поэтому на фоне своей истерики, я снова рассмеялась и разрыдалась одновременно.
Алина раздраженно выдохнула и постаралась отсесть от меня, но скамейка не была особо длинной.
— Тебя же не было с утра, — наконец успокоилась я и снова шмыгнула.
— Ой, а ты и обрадовалась, да? — скорчила она презрительную рожицу и сделала новую затяжку. — Подумаешь, две пары пропустила.
Я закончила приводить себя в порядок, поэтому подняла рюкзак, отряхнула его и встала с места.
Больше мне было не о чем говорить с Алиной, но почему-то уходить не хотелось.
— Что? Мамка моя мозги тебе промыла? — пренебрежительно заговорила она. — Мамка может и не такое. Наверное, грозила своим самоубийством, да?
Я молча кивнула, осторожно глядя на Алину исподлобья.
— Мамочка моя тот еще манипулятор, — Алина выдохнула густой сизый дым. — Чуть что не так, сразу покончит с собой. Это у нас аргумент номер один. И знаешь, что? Ведь реально покончит! Думаешь, почему она все время в перчатках ходит? Потому что стиль шестидесятых лучше других маскирует порезы на запястьях. Они правда, еще со времен ее школы. Но кто знает, может и сейчас она по-прежнему готова на все? Подозреваю, она именно этим аргументом и женила папочку на себе.
— Зачем ты так? — я снова подсела к Алине. — Она же твоя мама.
— Ну-у, — протянула она. — Ты же у нас теперь особа, приближенная к нашей семье. Что-то типа домашнего питомца. Наверняка, хочешь узнать поподробнее о каждом твоем будущем хозяине. Вот, узнавай. Я тебя буду прессовать на переменках, мамка моя грозить самоубийством, а папочка — выгуливать по своим пристрастиям. По-моему мечта, а не семья.
Я печально выдохнула:
— Я сказала твоей маме, что больше не появлюсь в жизни… ее мужа.
— Серьезно? — деланно удивилась Алина. — Ничего тупее я бы не придумала! Дать надежду моей такой ранимой мамочке — это просто вверх жестокости.
— Я уеду, — решительно заявила я. — Прямо сейчас. Просто нужно подумать куда.
— Интересно, — хмыкнула Алина. — И есть варианты?
— Пока нет, — честно призналась я. — Мой паспорт остался… дома. А вернуться туда я не могу.
— Тоже мне! — Алина цыкнула и закатила глаза. — И что, вот прямо серьезно готова все бросить?
— Да, — мой голос стал еще тверже.
Алина задумалась и закусила губу. Долгие две минуты она словно тщательно обдумывала какой-то вариант, а затем вскочила со скамейки и скомандовала:
— Поедешь со мной!
— С тобой? — опешила я. — Но ты ведь вроде меня недолюбливаешь!
— Терпеть тебя не могу! — огрызнулась она. — Но сейчас готова помочь. Прежде всего себе и своей семье. У меня есть своя квартира. Туда папочка точно не сунется. Как минимум потому, что официально он не имеет права в нее зайти. Учти! Я запру тебя там. Только попробуй высунуть свой нос! И если ты изгадишь мой бежевый ковер, клянусь я спущу тебя в мусоропровод! Поняла меня?!
— Да, — все так же удивленно ответила я.
— Согласна?!
— Да!
— Тогда бери свое барахло и поехали, — Алина решительно направилась к парковке. — Все равно мне сегодня уже оформили прогул.