Буратино

Глава 35

До княжон нас не допустили, с бабами да девками поговорить не получится. Только к старшей дворне. Товар у Николаши специфический, топаем, как уговорено к стольнику. Это не завбуфетом. Это из высшей дворни. Во Франции -- сенешаль называется. Отвечает за стол в части сервировки и антуража, а также - этикета при подаче-раздаче-смене. И полное обучение, обмундирование персонала. Тут этих стольников... У каждого из княжичей, княжон и - собственно князев. К нему и явились. Николай начал, было, товар раскатывать - не надо. Тут, собственно, торга нет. Тут есть госзаказ. В формате естественной монополии. И монополия - не с нашей стороны. Николай мне по дороге рассказал: чего он запросит, чего ему ответят, на чем стороны сойдутся. "Вот вам ваши вопросы, вот нам наши ответы. И обменяемся". Все - ритуал. Не сколько чтобы не обидеть, сколько для демонстрации работоспособности функции. Административной. Причём все прозрачно. Цена - так чтобы Николаю свои отбить. Навара - ноль. Мне, вроде бы и хорошо - Николай поспокойнее будет. С пустым карманом. Но обидно. Я ж ведь сам этот тючок из разбойников вынимал, тащил как своё барахло черте откуда черте куда. А Николай нос повесил, но деваться некуда, соглашаться собирается. Ну уж нет. Свободного рынка я тут за раз не построю, но монополию сильно не люблю. Особенно - гос. Ну и влез

-- Благодарствуем, господине. Но цена нам не подходящая. Пойдём мы.

Функция и глаза открыла.

-- Эт что такое? Разговаривает?

-- Это ученик мой. Малой, но говорит правду - нам такая цена не подходит. Добавить надо.

-- Я те добавлю. Вот как дядя твой через два дня тебя продавать будет, так я куплю, такого гордого да несговорчивого, и пошлю в лес - шишки лущить. Я цену сказал, давай по рукам и пшёл вон.

Ага. По уставу исполнению подлежит последняя поданная команда. Быстренько пошли вон. Выскочили на двор. На Николае лица нет. Ну что киснешь, закуп новоявленный. Ещё не вечер - прорвёмся. Не учил ты, Коля, главный закон любой бюрократии - "закон курятника": "вспрыгнуть на насесте повыше, прокукарекать наверх погромче, капнуть вниз погуще и клюнуть соседа побольнее". А "сосед" стольника в дворовой иерархии - спальник. Камка, конечно, для скатертей. В первую очередь. А во вторую - для покрывал. А где у нас покрывала парадные красивые? А везде. И особенно - на постелях. Заявились к спальнику. Предложили, показали. Ну-ну... Пожаловались на стольника. Оживился. Посочувствовал, но осторожненько. Поднажали на профнепригодность означенного персонажа. В духе: "Разве "Нимфа" глазет даёт? Туды её в качель". Снова показали. Уже кое-какой интерес. И тут я снова влез:

-- Так надо по месту прикинуть. Как оно там, на постели смотреться будет.

Полный ляп. Пустить посторонних в княжескую опочивальню... из серии про госизмену. Сейчас нас просто за "спросил" поведут с местным порубом знакомиться. Вместо опочивальни.

А зачем нам опочивальня? Конкретно - его, самого, их... Нам конкретно не надо. Мы и на похожее посмотрим, разложим и прикинем. Может, рисунок крупный, может цвет не в тон. Пошли. Наконец-то. Дело в том, у стольника угощения никакого не было. А квас был. А после марша по оврагам по жаре... Я несколько многовато хлебанул. Да и квасок... явно для таких гостей как мы. Вообщем, "И кишка с кишкою говорит". Треск такой...

-- Дяденьки, а где бы мне бы...

-- Нужник? Тама вон. Потом нас во-он тама найдёшь.

Они - в терема, я - на задний двор. Не быстро получилась, в три подхода, как у штангиста. Вышел наконец, облегчённый-просветлённый. А где же мой Николай? Вроде в этом. Тереме. Зашёл, позаглядывал, на второй этаж. Как-то уже тревожно - дело к вечерне, колокола уже звонят. После службы всех посторонних с подворья выгонять будут. Куда ж эти... продавец с покупателем подевались. Почти бегом... Заскакиваю в очередные покои. А там - картинка.

Придворный лекарь Александра Второго Освободителя пишет о последнем дне самодержца всероссийского примерно так: "... Услышавши о надобности выехать государю из дворца, княгиня Софья Долгорукая кинулась перед ним на колени и слёзно умоляла его ныне не выезжать. Государь сперва излагал ей резоны и надобности сей поездки, но княгиня ничего слушать не хотела и только плакала. Тогда государь поднял её с колен, опрокинул на стол, случившийся здесь же, и был с нею".

Именно это я и наблюдал. В смысле: стол, опрокинутая на нем на спинку женщина с высоко задранными ногами, и молодой парень у неё между ног исполняет характерные возвратно-поступательные движения. Что и позволяет очевидцам записать фразу: "и был с нею".

Я как-то растерялся. Предполагалось все-таки зрелище реализации госзаказа в части продукции ткацкой промышленности. Дама меня заметила, ахнула и ткнула в меня ручкой. Парень обернулся и рванул ко мне. Дурашка. Всем известно почему нельзя изнасиловать женщину на бегу: потому что бегать с задранной юбкой можно значительно быстрее, чем со спущенными штанами. Штаны подтяни, придурок.

Кажется, я что-то из подуманного озвучил. Потому что дама хихикнула, а придурок стартовал с места. Как ракета. Придерживая штаны. А я, естественно, побежал. Бегать на пустой желудок - хорошо и правильно. Если знаешь маршрут. На первой же лестничной площадке налетел на толстяка со здоровенным металлическим подносом. Ух как громко получается, когда металлическая доска скатывается по деревянной лестнице. А на ней пудов восемь живого и орущего. А я впереди. Туда-сюда... заперто, нет выхода. Тут сверху прыгает давешний придурок. Как это прыгать через лестничный марш, придерживая одной рукой штаны, а второй отмахиваясь от поднимающегося толстяка... Мне только и осталось чуть в сторонку отойти. Как он лбом в запертую дверь... Звук какой характерный: дерево об дерево. И оба - дубовые. А толстяка он перед этим тоже... прервал процесс подъёма путём нажатия в области холки. Так что тот тоже... фэйсом об тэйбл. Понимая под словом "тэйбл" нижнюю ступеньку лестницы. У обоих носы разбиты, глазки сильно скучены, а я прыг-скок и наверх. И тут сзади крик: "держи вора". Я еще хотел было обернуться, поправить формулировку. Но тут еще морды понавылазили, и я побежал. А крик все громче, уже и с добавками типа "убили-зарезали".

Ё-моё, да кто ж так строит - никакой регулярности. Окон нормальных нет, то просто темно, то ничего не видно. А лестницы... Ещё поворот, какая-то анфилада. Проскочил насквозь пока нет никого. В конце - спальня. Поскольку полкомнаты занято кроватью с балдахином то -- спальня. Ну нет на Руси такой мебели. Это для каменных, плохообогреваемых помещений. А на Руси спят на лавках да на полатях. А вот здесь есть это - и это правильно. Потому что под лавкой не сильно спрячешься. А здесь два на два как минимум и доска нижняя. Я рыбкой туда и затих.

Ёкарный бабай, если лежанка широкая, так под ней и мыть не надо? Пылищи... Сразу в носу засвербило. А тут в комнату люди толпой заявилися. Виноват, не люди - бабы. Ля-ля-ля. Что-то про то, что "ой крови-то, ой унесли болезного, ой найдут-зарежут-казнят". Тут мне до того припёрло чихнуть - шапку на морду и тужусь. Вот смеху-то будет, если из под кровати чих. И тут я, весь такой... в пыли и чихающий во все стороны. Пришлось вспомнить старую авиационную методу. Нос потереть. Когда самолётики были еще маленькими, а лётчики - уже большими, то от чиха лётчиков самолётики разваливались. Вот и пришлось первым авиаторам изобрести свой специфический метод борьбы против чиханья. А то трёхходовка "чих-ой-ляп" портила все показатели по смертности.

Формулировка "держи вора" меня сильно озадачила. И обеспокоила. Здесь "вор" означает "государственный преступник". По кругу: шпионаж, измена родине, призыв к мятежу, попытка насильственного свержения власти... Нормальный уголовник называется тать. Занятие - татьба. Отнюдь не "воровство". Есть разновидности вроде шиш, разбойник, душегуб... Это все разные статьи. Но одного круга: отъем имущества более менее насильственными способами при различных отягчающих. А зачем мне государственные статьи шить? Непонятно, и... тревожно.

Как-то я от этих мыслей чихать перестал. Народ в комнате вроде рассосался. Надо выбираться и сматываться. Быстро и незаметно. Время примерно к девяти вечера, спать здесь ложатся... как и встают - по солнцу. Ещё светло - июнь, но бечь уже надо. Потихоньку выбираюсь из-под кровати. Опаньки, а напротив, дама на лавке. Куняет себе. А в постели - девчушка. И смотрит на меня. М-мать...

Автоматом сработало: шапку свою с головы ей в рот, правой - засапожник к её глазу. Сам на ней верхом. Прямо в пыли и сапогах.

-- Дёрнешься - зарежу.

Тут баба напротив шевелится стала. Перекат вправо, под одеяло, щёлочку оставить и продолжить в том же лапидарно-императивном:

-- Мявкнешь - выпотрошу.

И - засапожник к её боку ниже рёбер. Сам распластался и пониже съехал, что б из под одеяла не выступать. Как слива из оплывающего шоколада. А чтоб не вздумала дёрнуться с кровати - ухватить под коленом. Баба подошла, посмотрела на девчушку. Та лежит с закрытыми глазами. Бабу я не вижу, девчушку вижу, но не всю. Если она сейчас начнёт жестикуляцию устраивать, язык жестов, знаете ли... Баба опять назад села. Тишина. Трое в одной комнате. В полном молчании. "И тишина...". Вот только мне сейчас мёртвых с косами вдоль дороги... А у меня под ножом девичий бок пляшет. От зажимаемого дыхания с криком, а под второй рукой девичья же кожа. Из нижней части бедра. Поскольку у девчушки ночнушка короткая, типа - "срамница". И локоть мой у неё между ног, поскольку я её крепко с перепугу ухватил, ножку в подмышку себе зажал. Молчим. Делать нечего. Баба там здоровая или нет - не важно. С двумя сразу у меня не получится никак. Кто-то заорёт. Набежит народ и... ко мне придёт "большой северный лис". Говорить нельзя, двигаться нельзя. Остаётся... правильно. Осторожно исследовать окружающую среду. А среда у меня вот, в руке. Нежная, горячая, тощая и дрожит.

И правильно делает. Потому что "северный лис" не только ко мне придёт, но и к ней. Простолюдинки в таких кроватках не валяются. И прислужницы сон их чуткий не караулят. Девочка из "вятших". А в этом Смоленске, богом спасаемом, при столь благочестивых, целомудренных и христолюбивых князьях... А тут у девицы в постели черте что. Но с характерными висюльками-стоялками. Да еще в Княжьем Городище. Постройки самого почти святого Великого Князя Киевского. Позор будет... на всю жизнь. И не на ней одной. Широко ляпнет, аж на самого князя Романа брызги полетят. А потом отдача. По всему спектру. Весь род пострадает. И, естественно, ей выскажут. С применением разнообразных воспитательных средств типа розги мочёные и крапива свежая. Вся родня, друзья-подруги, слуги и близкие. Все и всё. Выскажутся. А потом - либо в монастырь. И забудь про жизнь. Либо замуж за жениха из зависимых. И тоже про жизнь забудь. Так что девочка шума не подымет. Пока я не отойду на достаточную дистанцию. Что бы никто не мог связать ее ножки с моими ручками. Шаловливыми. Проверяем визуально. Выглянул в щёлочку из под одеяла. Головка к стенке отвёрнута, а во рту - шапка моя. И она ее рукой прижимает. Чтобы ни звука, ни вскрика от моих пальчиков. Нежных, между прочим. Я ж не рву, не щиплю. Чего ж она так давится. Но девочка выдержанная, выдержка у неё... А мне и надо, чтобы она меня так же молча отсюда вывела. Но у таких выдержанных, в моей нынешней ситуации, есть существенный недостаток - они думают. У них от стресса молотилка не выключается. И придумывает она, как бы меня дематерилизовать. Без всяких световых и акустических эффектов. Вплоть до отсутствия просто мокрого пятна. Надо ей её мыслительный процесс... приостановить. Поскольку она местность знает и при нашем отходе может меня в такое место завести... А то и заработает на этом кое-какой социально-политический капиталец. Типа: "А не надо уже никого ловить-казнить-резать. Был вор, был. Да вот дело-то какое - девка пробежала, подолом махнула, головка-то злодейская покатилась и разбилась. Вот она: воров погубительница, всей страже-дворне пристыдительница. Стоит себе скромненько, краснеет-бледнеет, законной награды ожидает."

Делаем так: ножичек в сапог, ножку её через свою голову переносим - пусть полежит так, в раскидку, не по-девичьи. И прямо у меня перед носом... Вот этим и займёмся.

У мужчины есть множество мужских органов. При общении с женщиной. Самый виртуозный - язык. Не только в смысле: "ты снова отымел меня в уши". Отнюдь. Вы хоть чем-нибудь до кончика носа дотягивались? Я понимаю, что пальцем у невропатолога. А еще чем? А крючком согнуть? Это опять же не ко мне. Когда так скрючивает - это ревматизм. Это лечится, а не применяется. Ну хорошо, сверните хоть что в трубочку... Да, губу-закаточная машинка всегда имела на Руси своего постоянного покупателя. А вот все вместе? Три в одном?

Ну и начали потихонечку. Чтобы ей резьбу не сорвало. В смысле - выдержку.

Сначала - на одном дыхании. Просто выдохнуть. Близко. Прямо по коже. Не надо - "фу-фу". Выдох должен быть не быстрый, мощный, горячий. Как на холодное окно. "Рисует узоры мороз на оконном стекле". Физика - та же. Да и фиг с ней, с физикой. Ух как она... резко реагирует. Не надо мне так на уши давить. Ляжками. Кожа конечно... Но - костисто. Будто палками по ушам. И дышать хочется. Я уж не говорю - слышать.

Не дави, дурочка, такое как я - не выдавливается. А встречный приём? Ладонями под колени и вперёд и в стороны. Вот так мы твои коленочки и разложим - на уровне пупка, в плоскости постеленного.

Так вот, идет как-то лицо кавказской национальности за девушкой. И восторгается:

-- Вах! Какой дэвушек! Вах! Какой фыгур! Вах! Какие ножки! Одно плохо - нэ на мэсте.

Девушка оборачивается и спрашивает:

-- Почему не на месте?

А лицо отвечает:

-- Потому что их мэсто - здэсь.

И хлопает себя по плечам.

Это не мой случай. Приходится ножки располагать несколько иначе. Поза называется - "лягушонок распятый".

Таки-да. Я бы добавил: "раскроешься". И - "расслабишься". Насчёт последнего - я несколько самообольстился. Но доступ уже есть. Я как-то говорил, что в Хеннеси различаю от 8 до 12 вкусовых оттенков. Так вот, в женщине... Нет, не скажу что больше. Может быть потому, что бокал с коньяком можно выпить насухо. А женщину - никогда. Всегда есть еще что-то. В глубине, по краям, за передней стенкой. Вот я и говорю: есть разница между крючком от ревматизма и тем же движением, но в поиске иллюзии. Иллюзия, потому что специалисты долго спорили об этой точке. На внутренней поверхности передней стенки. И так убедительно доказывали, что вся читающая публика поверила. А поскольку у нас все грамотные, то пришлось и мне это учитывать. А потом специалисты сказали "нет". Но - негромко. Поскольку производители соответствующих товаров и услуг уже вложились.

Опа, а она и вправду девственница. Столько вокруг этой плёнки в литературе накручено. Столько есть всяких... любителей-ценителей. "Я - не из их числа". Во-первых, больно. Ей. И неприятно мне. Во-вторых, - следы. Человек и так на две трети - вода. Разнообразная по вкусу, запаху и окраске. И незачем вашей водой на меня брызгать. В-третьих, процесс одноразовый и необратимый. UnDo с Reset'ом не сделаешь. А мне, как специалисту по сложным системам, необратимые процессы без возможности возврата к исходному состоянию... очень не по душе. А здесь... Если только к польским косметологам не обращаться. Они там по четыре раза восстанавливают и снова в оборот пускают.

Все-таки, я увлёкся. Потому что многое пропустил. Поэтому когда одеяло было резко откинуто в сторону и чья-то ручка ухватила мою бандану и дёрнула - я как-то потерял мгновение. Но и она - тоже. Поскольку бандана - не шевелюра - снимается на раз. Тут девчушка снова приподнялась и... ухватила меня двумя руками за ошейник. И сильно дёрнула на себя, на вытянутых руках. Практически, она меня на себя затянула. И держит над собой за ошейник. Когда она меня на себя дёрнула... Пока я тут под одеялом свои экзерцисы производил, у меня опояска сползла на грудь, а штаны, соответственно, наоборот. Пока я лежал - все нормально. Но когда она меня вперёд потащила... Меня-то - да, а вот штаны остались на месте. Так что рабочий инструмент в рабочем же состоянии, в надлежащей позиции, подлежащее... тоже на месте. И вот, поднятый на дыбы за ошейник как драчливый кобель, я и... кобельнул.

Снова фольк. Для младшего и среднего... Класс пятый-шестой, нашей, в высшей мере, средней школы. Жанр - песни подзаборные. В подъезды нас с такими не пускали. Не красотка, не шепчет, не "давай", а так - точно по тексту.

Ух как она рванулась. Из-под меня. С вскриком. Хорошо, моя шапка прямо у неё на подушке лежала, и я сразу, еще до того как, успел ей шапку - снова в рот и руками прижать.

Положение... гимнастическое. Она меня над собой на вытянутых руках держит. Крепко. За ошейник. Так что у меня лицо задрано вверх, и я вообще её не вижу. А я ей в лицо руками упёрся, шапку держу, и, похоже, она тоже меня не видит. И что делать? Клинч. А что по этому поводу говаривал старина Беллман? "Если не использовать наилучшим образом то, что мы имеем сейчас...". А что мы сейчас имеем? Или - кого? Вот это и используем. Тазобедренным своим чуть назад, чуть вперёд. Тык. Ещё раз - тык. С увеличением амплитуды. Она же, в данном конкретном, - глубина. Погружения. Где-то с третьего-четвёртого раза до неё дошло. Что я её... Как она тут закрутилась! Подцепить меня, скинуть, выкинуть... Деточка, родео - не мой любимый вид спорта. Но уменье не пропьёшь, удержатся я сумею. Не на быке, конечно... И пятками колотить по пояснице... это есть такой элемент в некоторых техниках, но сейчас его применение не соответствует твоим собственным стратегическим целям. Поскольку от таких ударов - только еще глубже. И контакт - крепче. В предложенной вами геометрии, мадемуазель, я еще могу сдвинуться повыше.

Тут я, видимо, что-то зацепил, или до чего-то достал. Потому что она охнула и резко дёрнула меня вниз, к своему лицу. Класс. Теперь я могу шапку подбородком подпереть. И смотреть прямо глаза в глаза. В упор. Сантиметра три-четыре. А главное, руки у меня свободные. Ну, ломать-портить не будем. Ты еще меня отсюда вывести должна. А вот кисти зафиксировать. Что б не таскала меня за ошейник как... как у Саввушки в подземелье. А теперь еще разок тазобедренным - тык. Ещё - тык. В глаза смотреть. Интересно, слез нет. Есть злость, есть боль - ни страха, ни паники. Если бы я не был уверен, что подо мною девственница - решил бы, что имею дело с опытной, серьёзной женщиной. Равномерно, с паузами: тык, тык, тык. Все, следующая фаза боестолкновения - глаза закрылись. Сняла-таки одну руку с ошейника, выдернула шапку. С моего молчаливого согласия в форме ослабления давления подбородком. Заорёт или нет? Нет. Гипотеза о пользе обоюдного молчания получила экспериментальное подтверждение. Пошли дальше.

-- Слезь.

Ишь ты какая... целенаправленная. Характер устойчивый, нордический. Поколеблем.

-- Подмахни.

Аж глаза распахнулись. Полные изумления.

-- Что?

Это рассказывать долго. Правую руку вниз до ягодицы и щипок.

-- Ой.

-- Вот так. И еще разок. А теперь сама.

Собралась-таки с духом и двинула-таки бёдрами. Практики нет. Ещё раз. Ещё. И остановилась. Обмякла. И вдруг снова рывком за ошейник, губами прямо к моему уху:

-- Отпусти.

Раз моё ухо возле её губ, значит и её ухо - возле моих. Шёпотом в девичье ушко в обрамлении вспотевших завитушек:

-- Попроси.

Молчание. Тык. Пауза. Тык.

-- Христом Богом, прошу. Пресвятой девой Марией богородицей...

-- Не надо. Просто скажи "пожалуйста".

Я уже от уха оторвался, прямо над ней, лицом к лицу, глаза в глаза. Скажи. Молчит. Почему у нас на Руси во все времена так не любят быть вежливыми? Ведь говорил же Сервантес: "Ничто не стоит так дёшево и не ценится так дорого как вежливость". Хамство, гонор, наезд - повсеместно и повседневно. Прогиб, низкопоклонство, лесть - сколько угодно. А вот просто попросить, сказать "пожалуйста"... - язык не поворачивается. Думай, детка, думай. А я пока продолжу. Во избежания иллюзий безопасности и для актуализации ощущений... Тык. Пауза. Тык. Шепчет чего-то. Так не пойдёт. Нужно негромко, но членораздельно. Чтобы наши члены разделились. И поторопись, детка, я ведь не железный, а вполне... жидкостной.

-- Пожалуйста.

И взгляд из распахнувшихся глаз... Как применение ОМП в закрытом помещении. Ну и на. Я сделал еще пару движений и выдернул. И положил. Ей на живот. А голову её приподнять. Чтобы видела. Темновато здесь. Но так даже и лучше. Красное, мокрое, дёргается, выплёскивает... На животик. Отпустил ей голову, взял чуть на палец спермы с живота и ей по губам.

-- Вот такие на вкус могли быть у тебя дочки-сыночки.

Вот только тут её пробрало. Мгновенная пауза, серия рывков в разные стороны, блокированные моих хватом за плечи. И, наконец, слезы. Все, теперь она уже не ищет способа меня уничтожить по-тихому. Можно спокойно стащить с неё рубаху, вытереться самому, вытереть девочку, ножки ей задрать для удобства и полноты протирки насухо и прокладку из ночнушки организовать. Оглядеться наконец. А за пологом на скамье напротив - никого. Ушла служанка. Правильно. При ней бы девчушка одеяло не сбросила. А вот и бандана моя у кровати. Всхлипы затихают. Клубочек волшебный, который мне дорогу покажет из этого злого леса, кажется приходит в рабочее состояние. А ну-ка поверни личико, детка. А вот снова хватать меня за ошейник не надо.

-- Кто тебя послал?

Кто только и куда меня не посылал. В прошлой жизни. Но это не твоё дело, детка.

-- Убери руки. Нет? А то что это мне не помешало тебя... оприходовать? И еще раз не помешает. Понравилось? Хочешь еще? Ты, конечно, теперь... уже не первоцвет. Так... плоская полубабенка. Но могу повторить. Хочешь?

Руку убрала. Отвернулась. И снова:

-- Кто тебя послал?

-- Никто.

Как-то глухо и обречённо.

-- Врёшь.

Разворачиваю её к себе лицом, прямо в глаза, медленно, выделяя каждое слово:

-- Я никогда не вру.

-- Так не бывает. Врут - все.

Малолетний эксперт по применению недостоверной или преднамеренно искажённой информации в социумах хомосапиенсов. Так, проверяем еще одну задумку. По дороге как-то сложилась. А эта - Богородицу вспоминала.

-- Я никогда не вру. Мне Богородица дар дала - отличать ложь от правды. Чем человек сильнее лжу говорит, тем больше меня тошнит. Блевать хочется. А самая слышная лжа - которая изнутри. Мне соврать - сутки у поганого ведра на карачках стоять. Поняла?

-- Почему ты здесь?

-- Приказчик один попросил ему товар поднести. Потом потерялся. А у вас тут... весело. По столам бабы с задранными ногами валяются, какие-то парни молодые их чешут. Ну, баба меня увидала, закричала, парень за мной, я ходу, он там еще в стену лбом попал. А я сюда забежал и под кровать. Стал вылезать, а тут ты глазками лупаешь - вот-вот орать начнёшь с перепугу. Ну и вот...

-- Баба на столе - какая? Ну, волос там тёмный, светлый. Как одета?

-- Я её с той стороны видал, где она раздета была. Вроде не старая, светлая. На рукаве, ну понизу - орнамент. Рисунок такой. Олени или лоси. Что-то рогатое.

-- Вот курва. Опять заявилась. Муж с князем уехал на три дня, так она сразу. А парень с ней был - тоже светленький, кудрявый, кафтан тёмно-зеленый, полы тоже зёленым вышиты?

-- Ага. Ты его знаешь?

-- Знаю. Братец мой. Кобель блудливый. Сколько ему было говорено, что б он на эту раскладушку не залазил. Ну, ему это хорошо встанет...

И снова, уже как-то задумчиво. Типа: задумала что-то. И ошейник... Не хват в руку, а так... пальчиком подцепив и покачивая. Будто приценивается.

-- Хочешь ко мне? Скажу - брат выкупит. Мучить, неволить не буду. Будешь в теремных прислужниках. Сытно, не битно. И корм, и одёжа. После и серебром платить буду. Что скажешь?

А что говорить? Я закинул ей руки за голову, чуть прихватил одной рукой, перевалился на неё, поставил колено ей между ног и нажал. Ни звука, ни сопротивления, ни движения. Ни от меня, ни ко мне. Только огромные в темноте глаза. Смотрят. Прямо в мои. Переставил вторую ногу, растолкал её бедра, медленно опустился на неё. Всем телом. Я, конечно, мелковат, но и она сам -- вполне тинейджер. У неё низ живота её рубашкой замотан, так что... безопасно. Но все тело... всем своим телом... Провёл рукой по ней от горла по груди, по боку, бедру, ягодицу сжал. Медленно назад. Ладонь на её сосок. Прыщик маленький. На решётке из рёбер. А внутри - сердце. Колотится. У неё пульс за полтораста. Вот-вот выскочит.

-- Чего изволит высокородная госпожа? Кого прикажет делать рабу верному? Желаете мальчика, а то - девочку?

Молчит. Только сердечко под моими пальцами еще чаще.

-- Ничего делать не будем. В тебе бабы - коса да дырка. Не выносишь, не выродишь. Маловата ты еще. Помрёшь.

И назад лечь, рядом вдоль боку. Лежим, сердца свои успокаиваем. И вдруг, снова за ошейник рывком, мне на грудь и уже она, сверху, бешено, шёпотом, в глаза глядючи:

-- Ты!... Ты меня!... Ты меня пожалел?!

-- Пожалел. А ты что, не человек? В смысле - не баба? Тебя что, жалеть нельзя?

Снова назад отвалилась. Ошейник не отпускает, но и не дёргает. Так... поглаживает.

-- Я тебе не нравлюсь?

-- Ага. Совсем. Сама плоская, ни грудей, ни ягодиц, взяться не за что. Чуть-что - за цепь ухватить норовишь. И вообще, это я от темноты на тебя залез. А так-то на такую доску сухую сосновую...

Хорошо, по тону поняла, что шутка. Хорошо что шутки - понимает. Хмыкнула: "Доска сосновая...". Потянулась-оглянулась, опаньки: светлеет.

-- Так, лежи.

Переметнулась через меня, за полог и к двери. Я как-то и среагировать не успел. То тут всякие "нравлюсь-не нравлюсь", а то... А у меня одежда у кровати на полу. Только из-под одеяла выскочил - тут в дверь входят двое. Моя... и её служанка. Не давешняя - другая. Взрослая женщина, трёт глаза со сна, бурчит чего-то. Моя дверь плотненько прикрыла, служанку обежала, меня назад на постель толкнула, на колени мне села, за шею ухватила, прижалась вся... Натюрморт: "несовершеннолетние любовники после восхитительного траха". У служанки глаза... по отборной антоновке в каждом. Сразу за сердце и к лавке напротив. Понятно, натюрморт шедевриальный, можно сказать - культовый, без волнения не взглянуть, только сидя. Моя у меня на коленях разворачивается, прижимается ко мне спинкой и, потираясь о моё плечико щёчкой, выдает.

-- Молчи. Один звук... и мне конец. Этот... отрок должен без всякого ущерба и огласки покинуть Городище. Немедля.

Баба только глазами моргает. Как на фату-моргану. И пытается воздух заглотнуть. Весь, который в комнате есть. Моя вскочила, меня за руку вытащила, кругом обошла, присматриваясь. Потом тряпки мои ножкой пошевелила.

-- Мамка, найди ему одёжу. Выведешь как девку-прислужницу.

Логично. Судя по всему, я на женскую половину Городища попал. Или терема чьего-то. А из женской половины лучше в таком же платье и выбираться. Тем более, у меня кое-какой опыт есть.

-- Мне бы только сарафан или рубаху пошире.

-- Такая пойдёт?

И на свою служанку показывает. Ну, если подпоясать... Ворот подвязать аккуратнее, рукава подвернуть. Баба аж по стенке поползла от нас - грабят-раздевают!

Я пока в своё влез, сыскалась и рубаха. Запаска той же мамки. Она уже на девчонку шипеть начала: "срамота, нагишом перед парнем...". Моя ей фыркает, та громче. Шумновато становится.

-- Когда по опочивальне передо мной нагишом - это не срамота. Кожа-то на ней. А то что у неё под кожей, внутри - я уже пробовал.

Баба фыркнула, а моя... как вспыхнет. Язычок мой вспомнила. Первый раз за эту... ночь вижу ее смущённой. Подошёл, подбородок поднял и прямо ей в лицо:

-- И мне - понравилось.

Ну ладно, рубаху повязали, поправили, бандану мою "крестьянкой" глухой на голову. Только нос торчит. Тут моя снова:

-- Стой.

Кидает на стол платочек какой-то и начинает вытряхивать на него из двух-трёх ларцов всякие цацки. Узелок завязала и мне в руки:

-- Или я не могу отблагодарить своего... своего первого мужчину. Держи. Не вздумай отказаться - обидишь смертно. И еще. Мы с мамкой будем молчать день до завтрашнего утра. Потом вещи эти искать начнут. Ко мне они привести не должны. Хоть умри. Иди.

Прижалась ко мне на мгновение. Только я её по плечику провёл - оттолкнула и рукой машет - вон иди. Смерч в юбке. Точнее - без юбки. И ни одного поцелуя. Ни с моей стороны, ни с ее. Сильна девица. Ну и пошли мы с этой мамкой. На дворе темновато, но уже светать начинает, народ уже ползает в пол-глаза глядючи. Вывела баба меня к какой-то калитке.

-- Все. Вон Днепр, вон город. Иди, и моли господа чтобы более княжну нашу не увидать.

-- Стоп. Какую княжну?

Баба так и обомлела.

-- Ты чего? Ты не понял? Ой лышенько. Так это ж ты ж, дурень, со старшей княжной Еленой свет Ростиславовной... Беги быстро отсюдова. И из города. Ох ты, пресвятая Богородица...

Княжна Елена Ростиславовна, старшая дочь Ростислава Мстиславича - Ростика, князя Смоленскаго, Великаго Князя Киевскаго, через три года была выдана замуж за самого младшего из сыновей покойного короля ляшского Болеслава Третьего Кривоустого, безместного в то время Казимижа. Ещё лет через десять она умастила свои ягодички, над коими я в ту ночь столь много смеялся, на королевском троне Пястов в славном городе Кракове. Ибо муж её стал Великом Князем ляшским, по тамошнему - крулем польским.

Приносили мне раз медальон с портретом ее. Глянул я да бросил, ибо изображена баба молодая, с кудряшками светленькими, с глазками маленькими и пухленькая. Что дурочку строить она завсегда умела - то мне добре ведомо. Кабы не эта ее манера прикидываться - глазки щёлочки, губки бантиком - не сидеть Казимижу на Пястовом троне. Да и то сказать, прозвище ее "Знаемска" от того слова ляшского происходит, которое тяжёлый труд означает.

Мы с княжной Еленой встречались и после этого первого разу. Хоть и принёс я всему Ростиславому семейству бед и горя немало, но всегда был у нас с ней лад.

Вот ныне награды раздавали и собрались многие славные, сединами и знаками всякими украшенные, великими славами увенчанные. Начали по обычаю нашему мужескому хвастать делами прошлыми. А я сижу себе, смотрю да слушаю, киваю да поддакиваю. Да думаю: половины дел наших Западных без Елены бы и не было вовсе. А другая половина Святой Руси втрое бы встала. И серебром, и соболями, и кровью людской. И ихней и нашей.

И о брате её, Давыде Ростиславиче, коий за мною со спущенными штанами бегал, ныне говорят речи хулительные. И есть за что. Только ведь мы с ним немало и добрых дел понаделали, Руси в пользу. И не токмо Руси. Вон, стоит Иерусалим - Град Божий, обретённый и спасённый. И крест над ним православный, а не тряпица зелёная. А ведь начинали-то сие дело мы вдвоём с Давыдом.

И еще скажу. Есть тут одна, все выспрашивает: а не жалеешь ли о выборе своём? Думал я про то. Кабы согласился я, пошёл к княжне Елене прислужником - многое иначе случилось бы. Польша бы возвысилась, а не Русь Святая. Только коли идёшь не по своей тропе, а по чужой, то и придёшь в иное место, не в своё -- в чужое. И сам иным станешь. А разные люди о розном печалятся. Не жалею. Ибо выбрал бы иное и сам бы иным был.