Бурный XVI век. Габсбурги, ведьмы, еретики, кровавые мятежи

Смена караула. – Кукушонок. – Великий султан. – Унижение Гента. – Пир века. – Император устал

Маргарита Австрийская умерла от раны на ноге. Срочно вызванного в Савойский двор хирурга предупредили, что штатгальтер получила травму «в результате несчастного случая с ногой». Впоследствии ходили слухи, что во всем был виноват неуклюжий камергер, который случайно разбил бокал. Один из осколков попал в туфлю Маргариты. Но точного подтверждения этой истории нет. Известно лишь, что рана не заживала, а «дурные жидкости распространялись вверх по ноге».

Состояние Маргариты ухудшалось на глазах, и 30 ноября 1530 года она обратилась к своему племяннику Карлу с политическим завещанием: «Сударь, настал час, когда я больше не могу писать вам собственноручно, ибо так сильно больна, что боюсь, что мне осталось недолго… Я назначила вас единственным наследником всего моего имущества в соответствии с положениями моего завещания, исполнение которого поручаю вам. Я завещаю вам ваши голландские земли, которые за время вашего отсутствия я не только сохранила в том виде, в каком вы оставили их мне после вашего отъезда, но и значительно приумножила. Отдельно я советую вам сохранять мир, особенно с королями Франции и Англии… Я прощаюсь с вами в последний раз и прошу Бога, сударь, чтобы он даровал вам счастье и долгую жизнь. Из Мехелена, в последний день ноября 1530 года, ваша покорная тетя, Маргарита».

Маргарита Австрийская скончалась на следующий день в возрасте 50 лет. Ее сердце и внутренние органы были перевезены в свинцовых урнах в монастырь аннунциаток в Брюгге и в церковь Святых Петра и Павла в Мехелене. Тело ее забальзамировали и поместили в свинцовой оболочке в деревянный гроб. В 1532 году оно было перевезено в королевский монастырь Бру в Бурк-ан-Бресс и захоронено рядом с ее вторым мужем Филибертом Савойским и свекровью Маргаритой Бурбонской.

Карл не пал духом, когда ему сообщили о смерти тетки. Его сестра Мария Венгерская овдовела в 1526 году, когда ее муж Людовик II погиб в битве с турками при Мохаче. Она поклялась никогда больше не выходить замуж после смерти супруга, и Карл приветствовал ее решение. Он намеревался назначить штатгальтером части своих владений лишь незамужнюю женщину или вдову. Поэтому император отправил Марии письмо с просьбой занять пост покойной тетки. Поговаривали, что Мария сочувственно относилась к реформаторскому движению. Сам Мартин Лютер благодарил ее за защиту его движения перед венгерской церковью. Мария официально опровергла эти слухи, поскольку опасалась, что в Нидерландах ее будут критиковать за это при назначении штатгальтером. Карл ответил, что он твердо убежден, что она является идеальным кандидатом на этот пост и даже справится лучше, чем ее предшественница.

Мария вступила в должность штатгальтера через два месяца после смерти Маргариты Австрийской. После семнадцатилетнего отсутствия она вернулась в Нидерланды. В качестве своей резиденции Мария выбрала брюссельский дворец Куденберг, потому что расположенный рядом Суаньский лес идеально подходил для охоты, которую она очень любила. Английский посланник писал о Марии, что «если она не выезжала на охоту четыре дня подряд, то ощущала себя больной. Я часто составлял ей компанию, но для выездов с ней каждый день необходимо иметь крепкую лошадь и сильное сердце». Отныне Мария также получала ежегодное содержание в размере 36 000 фунтов, но, поскольку была такой же расточительной, как брат Карл и дед Максимилиан, она постоянно нуждалась в деньгах.

Карл срочно назначил Марию Венгерскую новым штатгальтером взамен Маргариты Австрийской, но фактически она была лишь инструментом власти в руках императора. Ее политическая власть и влияние были ограничены. Львиную долю своего времени Мария посвящала борьбе с ересью и поиску новых источников доходов для финансирования войн своего брата. Карл использовал ее назначение как предлог для изменения системы управления в Нижних Землях, теперь состоявшей из трех советов. Государственный совет отвечал за иностранные дела и военные вопросы, Тайный совет – за внутренние дела и правосудие, Финансовый совет – за государственные доходы. Новая система представляла собой практически очевидный способ централизации административной власти за счет городских привилегий, начатой еще при герцогах Бургундских.

Централизация управления повлекла рост государственной бюрократии, который привел к возвышению и обогащению юристов и членов административных советов наравне с аристократами. Для пресечения на корню внутренних восстаний централизованное правительство все чаще использовало наемников, а не городскую стражу, рыцарей и крестьян. Стремление к абсолютному контролю распространилось и на уровень населения. Например, внешний вид регламентировался сложными законами о социальных сословиях. Эти законы устанавливали определенные границы для социальных сословий и запрещали представителям низших классов использовать символы статуса высших классов.

В частности, носить одежду из золотых и серебряных тканей имел право только Карл. Атлас или бархат карминовых оттенков разрешалось носить лишь членам ордена Золотого руна и высокопоставленным придворным (при условии, что у них были собственные лошади). Более низким по рангу и имеющим хотя бы одного ездового коня или лошадь разрешалось носить одежду из ткани с добавлением шелка, но ни в коем случае не карминовых оттенков. У нарушителей в наказание отбирали «неподобающую» одежду, а церковь благосклонно относилась к доносам на соседей и знакомых. Этот указ также позволял властям следить за численностью лошадей для военных кампаний. Тем не менее указ о роскоши почти не соблюдался и лишь разжигал стремление к статусу и роскоши.

«Смиренный и покорный сын»

Карл вел очень любезную переписку со своими ближайшими родственниками, но семейных чувств и подлинной любви к ним не испытывал. Император был одержим идеей контроля власти, и с годами это чувство переросло в параноидальную одержимость, в результате чего он не доверял никому, в том числе собственной семье. Карл, его сестры и брат Фердинанд, как и многие другие дети европейских монархов, росли вдали друг от друга и были частью неблагополучной семьи, в которой высшим благом считались лишь власть и вера в Бога.

Карл почти не знал и не видел своих родителей Филиппа и Хуану, чей бурный брак на самом деле был une solitude à deux [155]. А самого его с шестилетнего возраста готовили к тому, чтобы он как можно скорее пришел на смену своему отцу.

Для брата и сестер, с которыми, как и с родителями, он почти никогда не виделся, а общался в основном письменно, он был чужаком в семье, где все выражали чувства ни к чему не обязывающими вежливыми фразами. Несмотря на то что Карл заявлял, что тетка Маргарита «была ему словно мать», он постоянно упрекал и поучал ее. В политике он считал женщин второстепенными фигурами, и в конце жизни его сестра Мария Венгерская с горечью напишет, что «женщину, какое бы положение она ни занимала, никогда не будут уважать и бояться так же, как мужчину».

«Смиренный и покорный сын» решительно отстранил родную мать от власти, чтобы сохранить за собой трон короля Испании. Посетив в 1517 году мать в монастыре Тордесильяс, он забрал все ее имущество (в том числе 25 килограммов серебра и 15 килограммов золота, которые он тайно сложил в сундуки, а затем также тайно вывез) и приказал изолировать ее пожизненно. Он решительно прервал любовную связь своей сестры Элеоноры и выдал ее за старого и немощного португальского короля Мануэла I. Когда тот умер, Карл в рамках нового перемирия столь же решительно выдал Элеонору, которую польский посол в тот период описал как «толстую и с покрытым красными пятнами лицом», за французского короля. Ей пришлось оставить в Португалии свою девятилетнюю дочь Марию, которую в итоге прозвали La Abandonada, или Брошенная. В следующий раз Элеонора увидела свою дочь во время короткой встречи двадцать лет спустя.

Всю свою жизнь Карл отличался отсутствием эмпатии к кому-либо. Например, он не видел ничего плохого в браке своей одиннадцатилетней племянницы Кристины Датской с миланским герцогом Франческо Сфорцей, который был в четыре раза старше ее, и без колебаний дал герцогу разрешение на немедленную консумацию брака [156]. В ответ на возражения своей сестры Марии Карл лаконично заметил, что «разница в возрасте создаст больше проблем герцогу, чем нашей племяннице». За пределами двора Карл вел себя не менее жестоко. На войне несколько тысяч жизней ради победы для него ничего не значили. Когда в 1536 году его войска напали на гарнизон стрелков, которые согласились сдаться при условии, что их не отправят на каторгу, император сдержал свое слово и приказал их повесить.

В личной жизни Карла тоже было мало места для нежных чувств. После того как отношения с англичанами охладели в результате пленения французского короля Франциска I, он резко расторг свою помолвку с дочерью Генриха VIII Марией Тюдор, которая была на 16 лет младше его [157]. Вместо Марии он выбрал свою племянницу Изабеллу, которая была моложе его на четыре года. В результате этого союза он укрепил отношения с богатой Португалией. То была сделка, связанная с большими деньгами. Изабелле, которую описывали как «белолицую, с открытым взглядом, горбатым носом, небольшой соблазнительной грудью, красивыми руками и прекрасной длинной шеей», было выделено приданое в размере почти миллиона португальских крузадо. Эти деньги временно пополнили испанскую казну, что было очень кстати, поскольку Карл теперь мог использовать их для оплаты расходов на собственную императорскую коронацию в Болонье.

В случае развода в течение четырех лет после заключения брака или смерти Изабеллы бездетной новоиспеченный супруг был обязан вернуть эту сумму. Жених и невеста впервые встретились и пообщались друг с другом незадолго до свадьбы. Общение складывалось непросто, поскольку Изабелла говорила лишь на кастильском, а Карл знал его плохо. Тем не менее хронисты единогласно утверждали, что этот договор обернулся идеальным blind date [158]. Они восторженно описывали, как Карл и Изабелла влюбились друг в друга с первого взгляда. Их брак, на который требовалось папское разрешение, был освящен в Севилье 10 марта 1526 года.

Карл не медлил ни минуты. Как записал придворный хронист, «император [отправился] в свои покои [после мессы]; было уже два часа ночи. Когда император вошел в свои покои, императрица легла в постель, и как только она это сделала, император, как добрый католический монарх, присоединился к ней, чтобы консумировать брак». Судя по всему, брачная ночь пришлась им по вкусу, потому что итальянский посол жаловался, что во время медового месяца Карл почти не занимался государственным управлением и оставался в постели до одиннадцати утра. Не прошло и года, как родился первенец, которого назвали Филиппом.

Несмотря на то что Карл, возможно, и осыпал свою жену такими выражениями любви во время брака, как «моя светлейшая, благороднейшая и влиятельнейшая императрица и королева, моя любимая супруга», в его императорских глазах Изабелла Португальская, в сущности, играла роль королевского инкубатора, который можно было при случае назначить своим заместителем на время поездок или военных походов.

Любовь и привязанность в семье императора всегда была условной. Этот брак длился 13 лет, из которых более шести Карл провел за пределами Испании. Император уважительно относился к своей жене, о которой говорили, что она очень умна, но при этом вел себя с ней отстраненно и холодно и без колебаний принимал кардинальные династические решения без обсуждения с ней. Так, Изабелла случайно узнала, что Карл решил отправить их второго сына Фердинанда (который умер в младенчестве) после рождения на воспитание к тетке в Нидерланды.

Вскоре после смерти Карл был провозглашен «непобедимым и всемогущим» императором, а его образ «благородного христианского императора» увековечили. На самом же деле для Карла имели значение лишь политические и личные корыстные интересы. Без лишних слов он вытолкнул своих сестер и брата из габсбургского гнезда.

Сулейман Великий

Императорская коронация Карла состоялась в 1530 году, но политических проблем у него от этого не стало меньше. Через полгода после коронации умер его блестящий канцлер и архитектор «универсальной монархии» Меркурино Гаттинара. Карл решил продолжить правление без великого канцлера, но вместе с тем исчезла и централизация, которую олицетворял Гаттинара. Император разделил политические вопросы между двумя государственными секретарями, поручив испанские и итальянские владения Франсиско де лос Кобосу, а Нидерланды и Германское королевство – Никола Перрено де Гранвеле.

Тем временем в Германии вопрос религии будоражил все больше умов. На рейхстаге, который заседал 25 июня 1530 года в Аугсбурге, курфюрст Саксонии зачитал «Аугсбургское исповедание», составленное последователем Лютера Филиппом Меланхтоном. В этом документе немецкие протестантские лидеры подчеркивали свое единство и в очередной раз осуждали присущие католической церкви излишества. В тексте также высказывалась необходимость срочного объединения в связи с усилением османской угрозы у восточных границ. Несмотря на предоставление протестантам (неоднозначных) уступок, устанавливавших временное религиозное перемирие в обмен на поддержку в войне с турками, реальное решение по сохранению единства не было найдено.

После того как император вновь объявил о преследовании лютеранства как ереси, германские лютеранские князья собрались в Шмалькальдене и заключили новый союз, позже приведший к открытой гражданской войне. На востоке османский принц Сулейман сменил своего отца на посту султана в 1520 году. Османы, которые стартовали с позиции небольшого турецкого племени в Анатолии, за несколько веков установили контроль над всеми Балканами. Со временем им удалось построить огромную империю. Когда Сулейман Великолепный сменил на престоле своего отца, ему достались земли к югу от Дуная, Крым, а также Персия, Сирия и Египет. Как и Карл, Сулейман не терпел инакомыслия в своих рядах. Его отец, Селим, взойдя на трон, приказал отравить родного отца, а также задушить двоих своих младших братьев, их троих сыновей и племянников [159].

Тех, кто в Европе рассчитывал на то, что Сулейман будет придерживаться умеренной политики, ждало разочарование. Карл столкнулся с грозным и опытным противником, который, как и его западный соперник, считал себя законным наследником Римской империи. Сулейман был высоким и крепким человеком, и западные дипломаты описывали его облик как «величественный». Он украшал себя различными символами власти и пренебрежительно называл Карла «королем земли испанской» или «малым королем», а его брата Фердинанда – «королем Вены». Как и Карл, Сулейман считал, что imperator mundi, вселенский император на земле, может быть только один, поскольку Бог на небе тоже только один. Религиозная борьба настраивала исламский мир против христианства, которое было встревожено тем, что «безбожники» двигаются на Запад.

Памфлеты «Türkendrücke»[160], во всех подробностях расписывавшие «турецкие мерзости», усиливали проклятый образ исламского строя, в котором царили корысть и нечестие. Путешественники же докладывали о богатой исламской культуре, о том, что правительство назначает людей на должности в соответствии с их качествами, что правосудие в Османской империи функционирует «быстро и справедливо», а также, что жителей завоеванных земель не заставляют принимать ислам. У османского султана было два преимущества перед габсбургским соперником. Благодаря тому что Сулейман в течение многих лет был губернатором провинции, у него имелся политический опыт. Второе важное преимущество заключалось в том, что у него была непобедимая армия, которая по численности превосходила армию Карла и в которой практически не было наемников, которые могли бы взбунтоваться.

Приказ Сулеймана о броске на запад был вопросом времени. Всего через год после прихода Сулеймана к власти его войска захватили Белград. В 1523 году настал черед острова Родос, важного христианского оборонительного рубежа, охраняемого орденом рыцарей-тамплиеров, которые обеспечивали безопасность торговли между Габсбургской империей и Дальним Востоком. Сулейман теперь контролировал восточную часть Средиземного моря и представлял прямую угрозу для Италии и Испании. Фактически обширные владения Габсбургов были очень уязвимы из-за большой протяженности границ. Сулейман также лучше других понимал важность портов в Магрибе и Гибралтарском проливе, служивших для испанских Габсбургов воротами в трансатлантическую торговлю.

В 1526 году османская армия буквально разгромила венгерскую армию под Мохачем и захватила Буду. Погибшего венгерского короля сменил местный князь Янош Запольяи. Фердинанду, брату Карла, который к этому времени также провозгласил себя королем Венгрии, досталась лишь часть страны. У Венгрии оказалось два короля, а большая часть ее оставалась в руках турок до 1669 года.

Через три года после победы в Венгрии нетерпеливые турки двинулись на Вену. 27 сентября 1529 года у городских ворот стояло 120 000 турецких солдат, 28 000 верблюдов и 300 пушек. Жители города были напуганы. У города было лишь 20 000 солдат и 72 пушки.

Карл прекрасно понимал, что в случае капитуляции Вены Сулейману будет открыта дорога на Запад. Вена, несмотря на многомесячную османскую осаду, чудом устояла. Вторая попытка захватить город в 1532 году также не увенчалась успехом. В 1533 году соперники заключили перемирие и начали дипломатические переговоры.

Посланники и послы пользовались дипломатической неприкосновенностью, в связи с чем их называли spie onorate [161]. Благодаря этой неприкосновенности они имели возможность проникать в высшие правительственные круги для сбора секретной информации. Корнелис де Схеппер из Ньивпорта, Ожье де Бусбек из Бусбека, Альберт де Вейс из Амерсфорта, Карел Рейм из Беллема, Филиберт ван Брюссель из Мехелена и уроженец Северного Брабанта Герард Вельтвейк, по очереди представлявшие интересы Габсбургов в течение более сорока лет, прошли строгую процедуру отбора.

К дипломатам предъявлялись непростые требования. Дипломат должен был быть полиглотом, обладать необходимой настойчивостью и чувством такта.

Например, Герард Вельтвейк, который около 1540 года поступил на службу к императору в должности секретаря Тайного совета, учился в Лёвенском университете и свободно говорил на семи языках, включая латынь, иврит, армянский и сирийский. Фламандский юрист Карел Рейм, отправленный с дипломатической миссией в Константинополь в 1570 году, тоже свободно говорил и писал на шести языках. Поскольку до 1548 года у дипломатов Карла и Фердинанда не было постоянных резиденций и представительств в Константинополе, им приходилось брать с собой собственный штат.

Некоторые дипломаты держали в штате врачей, ботаников и художников. Поэтому нередко в составе дипломатической миссии в Константинополь отправлялось до 40 человек. Это также означало, что нидерландские дипломаты нередко испытывали нужду в деньгах и обращались к императору с ходатайствами о финансировании. Например, в 1545 году Вельтвейк был настолько ошеломлен великолепными нарядами французских послов и роскошью, с которой те путешествовали, что немедленно запросил денег на приобретение 30 лошадей и нового платья, «чтобы лишить французов и турок возможности пренебрежительно отзываться о подданных Вашего Величества».

Работа дипломатом была нелегкой. На дипломатические посты соглашались в основном идеалисты, поскольку путешествие из Нидерландов было долгим и опасным. Ожье Гислен де Бусбек писал, что его путешествие из Брюсселя было очень утомительным и ему пришлось ехать «по грязи днем… и ночью, мчаться в кромешной тьме по бездорожью». Посланники должны были работать на своем посту многие годы, поэтому их назначали преимущественно из числа молодых неженатых кандидатов.

Прибывших в Константинополь габсбургских дипломатов встречали с подозрением. Ожье де Бусбек описывал османов как «чрезвычайно любезных, если они хотят продемонстрировать свою дружбу, но только не тогда, когда они разгневаны», и благодарил небеса за то, что догадался привезти с собой в Константинополь свою кровать, поскольку его спутники были вынуждены спать на досках, накрытых грубыми шерстяными одеялами.

Многие дипломаты жаловались, что с ними обращались как с «заключенными, а не послами». Нередко дипломата могли просто посадить под замок на месяц, при этом османы делали все возможное, чтобы запугать их. Фламандец Корнелис де Схеппер, служивший тайным агентом императора, после каждой встречи с великим визирем Османской империи сталкивался с почетным караулом янычар, элитных солдат султана, которые его освистывали и третировали. Но ему повезло больше, чем итальянскому дипломату Николло Сико, которому в течение месяца после прибытия на службу ежедневно показывали testes couppées freschement [162] преступников, прежде чем допустили на встречу с султаном.

По словам де Бусбека, османы не только грубо вели себя по отношению к нидерландским дипломатам, но и все время вымогали деньги: «Тот, кто путешествует в Турцию, должен быть готов к тому, чтобы открыть кошелек сразу после пересечения границы и закрыть его лишь после того, как покинет эту страну. В течение всего пребывания следует щедро сеять деньги вокруг себя и благодарить свою счастливую звезду, когда зерно даст ростки. Если ничто другое не помогает, то это верный способ смягчить неприязнь и предубеждение турок по отношению к остальному миру. Деньги – единственное средство усыпить эти чувства в турке». Несмотря на попытки дипломатов добиться благорасположения султана при помощи роскошных подарков, переговоры шли с трудом.

Допуск в inner sanctum [163] султана не гарантировал, что диалог состоится. Султан едва снисходил до того, чтобы что-то спросить или ответить.

Герард Вельтвейк смог добиться достаточного расположения к себе и услышать целое предложение, произнесенное султаном. Остальные посланники, включая де Бусбека, писали, что их вопросы были отклонены взмахом руки.

Дипломаты пользовались своим назначением, чтобы изучить местную фауну и флору. В частности, Герард Вельтвейк отправил прежде неизвестные в Нидерландах пряности своему хорошему другу, ботанику Ремберту Додунсу.

Ожье де Бусбек познакомил Нидерланды с луковицами турецких тюльпанов и неутомимо собирал диковинные растения, скелеты животных и древние рукописи, которые затем переправлял во Фландрию для императора: «Я также привез большую коллекцию старинных монет, из коих наиболее ценные предложу императору. Еще прибыли возы и трюмы греческих книг. […] Я искал по всем дырам, чтобы собрать все остатки подобных вещей». Его «Четыре письма о турецкой миссии», написанные ранее коллеге и ставшие после издания бестселлером, до сих пор представляют собой яркое описание османского мира глазами фламандца XVI века, несмотря на богатую фантазию автора.

В переговорах с турками всем дипломатам приходилось соглашаться на очень непростые условия. Срок действия договоров, заключенных после 1546 года, был ограничен османской стороной «в соответствии со сроком, который нам подходит», как писал Вельтвейк. Это означало, что мирные договоры фактически представляли собой только перемирие, поскольку исламский закон запрещал долгосрочные договоры с немусульманами, а Османская империя должна была быть постоянно готова к «вечной войне с язычниками». В итоге соглашение 1547 года возобновлялось в 1562 и 1590 годах. В 1592 году между Габсбургами и Османской империей разразилась новая длительная война, которая в 1606 году привела к новым переговорам. Султан Ахмед I и император Рудольф II Габсбург заключили двадцатилетнее перемирие в венгерском Житватороке 11 ноября 1547 года. Это перемирие стоило габсбургскому императору единовременной выплаты в размере 200 000 флоринов.

Данный договор установил границу между Габсбургской и Османской империями и признал равенство султана и Рудольфа II: «Во всей переписке и [при возможных будущих] визитах Габсбургский император и Османский султан будут относиться друг к другу доброжелательно и именовать друг друга “император”, а не “король”». Но этот договор не помешал Османской империи совершить еще один набег в 1663 году, а в сентябре 1683 года снова осадить Вену. Военный союз между Габсбургской империей, Венецией, Польшей и Россией, заключенный в 1669 году, окончательно поставил Османскую империю на колени.

«Стерпим, но без восторга»

Карл пережил личную трагедию, когда его супруга Изабелла умерла 1 мая 1539 года спустя всего десять дней после рождения мертворожденного сына. На смертном одре она оставалась в полном сознании. Но император не успел попрощаться с ней. Из их шестерых детей выжили только сын Филипп и дочери Мария и Хуана.

Несмотря на холодное и отстраненное отношение к супруге в браке, Карл очень горевал. По бургундской традиции он решил носить траур до самой смерти. Карл больше не женился, а после смерти жены император на семь недель удалился в монастырь под Толедо, оставив организацию похорон и доставку гроба в Гранаду своему двенадцатилетнему сыну Филиппу (в 1574 году тело Изабеллы будет перезахоронено в Эскориале под Мадридом).

Карл также заказал несколько траурных музыкальных произведений, включая хорал «Mort m’a privé» [164], слова для которого, возможно, сочинил сам. Он заказал своему любимому художнику Тициану написать несколько посмертных портретов Изабеллы и возил их с собой повсюду всю оставшуюся жизнь. Несмотря на то что любовь в жизни императора отсутствовала, скорбел по жене он сильно.

Между тем международные политические отношения оставались натянутыми. Мир, заключенный Сулейманом и Карлом, был непрочным, и его постоянно нарушали войны. Несмотря на то что Карл одержал грандиозную победу, отвоевав у Османской империи Тунис в 1535 году, вкус этой победы был испорчен.

Тот, кто вел войну с использованием десятков тысяч солдат и наемников, должен был располагать необходимыми для этого средствами. Но за это время долги Карла выросли настолько, что в шесть раз превысили ожидаемые доходы, а его расходы превышали доходы вдвое. Огромное приданое Изабеллы, прибывшее с ней в Испанию в 1526 году, растаяло, как снег на солнце, но войны не заканчивались.

В последние годы Карлу удалось укрепить влияние над городскими советами и создать сильный аппарат государственной власти. Чиновники получили право собирать налоги для финансирования его войн, всегда связанных с высокими затратами. До этого бургундские герцоги зависели от доброй воли городских советов, которые по своему усмотрению устанавливали размер податей, как назывались средневековые налоги.

Городские советы всегда использовали подати как рычаг для получения новых прав и свобод. Они самостоятельно отменяли или вводили новые налоги. Карл устранил эту проблему введением новой налоговой системы, в которой полномочия городских советов были ограничены. Но это не помешало фламандским городам продолжать выступать против высокого налогового бремени. Особо упорствовал Гент, который больше остальных стремился к сохранению собственной автономии. В итоге жители Гента наотрез отказались платить налоги для финансирования военных расходов Карла.

До Карла городские гильдии мастеров были важной политической элитой, а в Генте они всегда являлись движущей силой различных восстаний против бургундских правителей. Роль ремесленников была серьезно ослаблена Карлом в XVI веке. Теперь, когда в его распоряжении была постоянная армия, в которую он мог привлекать наемников, ему больше не нужно было думать о ремесленных ополчениях городов, прежде оказывавших герцогам военную поддержку. В Генте ремесленникам удалось сохранить свою власть благодаря тому, что они были широко представлены в городском совете, занимая 20 из 26 мест. Именно благодаря этому упорные гентцы могли продолжать борьбу против централизации власти. Как-то в одном из писем Карл отметил, что жители городов ведут себя так, словно не являются его подданными.

Такое отношение гентцев вполне закономерно. Во время радостного въезда Карла в Гент в 1515 году они ожидали смягчения условий Кадзандского мирного договора, навязанного им Максимилианом. Но поскольку Карл не отменил договор, заключенный его дедом, отношения между императором и гентцами, которые презрительно называли этот договор «телячьей шкурой», оставались напряженными.

В 1537 году Карл и Мария обложили новым налогом в размере одного гульдена все дымоходы в Нидерландах. Планировалось, что это принесет в казну дополнительные средства, чтобы Карл смог финансировать очередную войну против Франции, призвать 30 000 солдат и снабдить армию артиллерией и боеприпасами.

Генеральные штаты и городские советы утвердили этот налог, но гентцы, от которых потребовали 400 000 гульденов, что составляло треть общей суммы налога, отказались платить и потребовали амнистии из-за «бедности горожан, вызванной дороговизной еды, отсутствием торговли и чрезмерным обременением городского населения». Восстание против нового налога возглавил объединившийся средний класс, решительно отказавшийся исполнять приказ императора. Этот протест отчасти был обусловлен огромными штрафами и репарациями, которые Гент был обязан выплачивать за свое восстание и неповиновение Филиппу Доброму, Карлу Смелому и Максимилиану.

Гентский адвокат Ливен Борлют еще больше накалил обстановку, распространив слухи о фламандской сделке и смело заявляя, что Гент получил привилегию, навсегда освобождающую его от уплаты налогов. Но документального подтверждения этих слухов так и не нашли.

Ненавистную «телячью шкуру» изъяли из архивов и публично разорвали в клочья. По словам некоторых хронистов, кто-то даже проглотил обрывки документа, чтобы от него не осталось и следа. Гентское восстание продемонстрировало силу городского сопротивления имперскому правительству, стремившемуся к централизации власти и абсолютному контролю. Следует отметить, что восстание в Генте было не единственным. Ранее по этой же причине восставали такие города, как Девентер, Кампен, Утрехт, Гронинген, Брюссель, Хертогенбос и Зютфен, но все эти волнения были подавлены.

Жители Гента еще не осознавали, что это восстание станет для многих из них последним. За исключением вольных шкиперов, мясников и торговцев рыбой, которые не видели в восстании ни экономической, ни политической выгоды, представители всех остальных цехов, составлявшие подавляющее большинство в Большом совете города, объявили забастовку. В августе 1539 года гентские ремесленники захватили городские ворота и начали организовывать оборону города.

Карл и Мария больше всего боялись, что Гент снова сможет поджечь фитиль на фламандской пороховой бочке, что заставило бы другие города последовать его примеру и повторить сценарий, разыгравшийся при Максимилиане полвека назад. В тот раз гентское восстание распространилось как лесной пожар, и к требованиям повстанцев присоединились такие города, как Ауденарде, Кортрейк, Герардсберген и Нинове.

Штатгальтер Мария оказалась в безвыходной ситуации и 26 сентября 1539 года была вынуждена против своей воли, «под принуждением и во избежание больших бедствий» подписать соглашение с гентскими повстанцами, возвращающее городу все его прежние привилегии.

В итоге на габсбургских просторах разразился пожар в маленьком, но важном фламандском доме. В одном из писем брату Мария умоляла его лично отправиться в Гент, чтобы навести порядок: «Дело обстоит так, что вы либо сохраните свою власть, либо потеряете ее, либо останетесь хозяином, либо станете слугой». Серьезность намерений мятежников стала понятна, когда они пригрозили заключить Марию в монастырь.

Несмотря на то что Карл в это время был все еще в трауре, он лучше прочих понимал, что одна из самых сильных опор Габсбургской империи опасно покачнулась и может вызвать эффект домино. Он решил срочно отправиться в Гент, чтобы раз и навсегда пресечь волнения в корне и показать пример остальным. На время его отсутствия двенадцатилетний Филипп II был назначен регентом Испании под опекой кардинала Таверы. Поскольку времени терять было нельзя, Карлу даже удалось уговорить своего вечного заклятого соперника Франциска I, с которым он только что заключил предварительный договор о перемирии и с которым, что любопытно, он делил одну спальню во время переговоров, дать ему разрешение на поход на Гент через французскую землю. Это избавило императора от необходимости рискованного морского путешествия в опасное зимнее время.

Встреча Франциска I и Карла прошла сердечно. К всеобщему удивлению, 200 000 французов, забыв о страданиях, причиненных прошлыми войнами между обеими странами, приветствовали императора радостными кликами 1 января 1540 года в Париже. Карл, по-прежнему носивший траур, проводил время во Франции в компании Франциска I на охоте и пирах. Французский король даже сопровождал внушительный военный караван Карла до границы в Сен-Кантене, откуда Карл отправился в Валансьен и далее в Гент.

Карл очень любил держать всех в напряжении, поэтому незадолго до прибытия отправил в Гент своего представителя Адриана ван Кроя с последним предупреждением. Въехав в городские ворота, ван Крой напомнил мятежникам, что все восстания, которые когда-либо происходили в Генте, были подавлены. А через несколько дней «самый могущественный и богатый христианский государь» прибудет, чтобы покарать их. Разумеется, слова имперского посланника пришлись не по вкусу повстанцам. Адриану ван Крою пришлось срочно убраться восвояси, чтобы избежать плена.

Сказать, что император хорошо подготовился к карательному походу, – это все равно, что ничего не сказать. Он поставил перед собой цель поразить своих подданных и лишить их дара речи. И вот 14 февраля 1540 года Карл подошел к воротам Гента с войском почти из 4000 рыцарей, 4000 лучников и 800 офицеров. Сам император ехал во второй группе в сопровождении высшего духовенства, дворян, нидерландских, испанских, итальянских и немецких послов и кавалеров ордена Золотого руна в полном составе.

На зрелище также прибыла сестра Карла Мария, ожидавшая его в Валансьене, и брат Фердинанд. Въезд военного обоза занял шесть часов. Впоследствии утверждали, что по улицам Гента при занятии города проехало до 15 000 лошадей. Вскоре повстанцы осознали, что сопротивление императору было не самой удачной идеей. Четыре полка немецкой пехоты въехали на площадь Пятничного рынка и установили на всех ее углах свои пушки. Сам Карл со свитой прошествовал по улицам Гента к Принсенхофу, где он родился почти сорок лет назад. Там он терпеливо ждал своего дня рождения, который наступил через десять дней. Все напоминало затишье перед бурей. Когда Карла в Принсенхофе посетил городской магистрат, он немедленно потребовал наказать и сменить мятежных членов городского совета.

Три недели спустя девять главных обвиняемых были обезглавлены на площади Синт-Веерлеплейн. Их тела колесовали, а отрубленные головы выставили на шестах в Мейдерпорте. Затем Карл приказал обезглавить еще 16 повстанцев, включая демагога Ливена Борлюта, распространившего слухи о фламандской сделке. Но это было еще не все. Карл еще кое-что задумал.

Спустя всего неделю, в воскресенье 21 марта, Карл заседал в Принсенхофе в окружении своих вельмож и советников. Городской магистрат зачитал прошение мятежников о пощаде. Карл считал, что давать ответ на это прошение преждевременно. По его словам, мятежный дух жителей Гента еще не был сломлен. Поэтому он ответил, что ему нужно время, чтобы обдумать, как восстановить справедливость.

Карл не спешил и размышлял целый месяц. Он объявил о своем решении на открытом заседании в Принсенхофе 29 апреля. Арестованным ремесленникам, которым посчастливилось не лишиться головы, огласили обвинительный акт и приговор, после чего обвиняемые, стоя на коленях перед троном, должны были молить о прощении. Императорский гнев впечатлил всех. Повстанцев обвинили в измене (onghehoorsaemheyt), неповиновении (onghehoorsaemheyt), нарушении старых соглашений (inbrake van tractaten), подстрекательстве (seditie), восстании (rebellie) и оскорблении величества (leze maiesté).

На Гент было наложено действие указа Concessio Carolina [165], состоявшего из 75 статей. Прокурор представил этот документ как «Согласие Карла», но фактически Гент и городские цеха отныне лишались всех своих прежних привилегий и свобод. В городе было запрещено устраивать праздничные мероприятия, в том числе процессии и пиры. Устав города передавался императору. Колоколу Роланд было навсегда запрещено звонить, и он был снят с колокольни для последующего уничтожения. Позже Карл сам отменил свой приказ об уничтожении колокола, но как бы то ни было, в последующие годы ни один колокол гентской колокольни не звонил. Гент лишился всего имущества, а его ремесленные мастерские и лавки были конфискованы. Карл также отменил закрытый и элитарный характер ремесленных цехов. Отныне в ремесленный цех легко мог вступить кто угодно.

Ремесленники также утратили представительство и политическую власть в муниципалитетах. Карл упразднил старую политическую систему, которая делила население на три категории: горожан, предпринимателей и рабочих, а также наемных работников мелких ремесленных цехов. Отныне для гентцев существовал единственный государственный судебный орган, учрежденный императором. Еще в 1529 году Эразм Роттердамский писал о Генте: «Вряд ли во всем христианском мире можно найти город, который мог бы помериться с Гентом ростом, силой, телосложением и природным характером жителей». Спустя одиннадцать лет от этого почти ничего не осталось. Как отмечал один из историков, «Согласие Карла» положило конец средневековой жизни города и перенесло его в эпоху раннего Нового времени, в одночасье уничтожив старый политический и социальный уклад.

Испанский герцог Альба, сопровождавший Карла в гентском походе, тайно посоветовал императору сровнять Гент с землей. Уголовное законодательство действительно предписывало сровнять мятежный город с окрестностями, чему и последовал в XV веке Карл Смелый, прадед Карла, когда приказал сжечь дотла Льеж и Динан. Карл не стал в своем «гневе» или государевой ярости заходить столь далеко, но приказал засыпать крепостные рвы землей, а бревна и камни из разобранных городских ворот пустить на строительство нового замка внутри городских стен, который впоследствии назвали испанским замком. Согласно легенде, Карл нашел идеально подходящее для этого место с гентской колокольни при помощи герцога Альбы.

Как бы то ни было, Карла привлекли земли бенедиктинского аббатства Святого Бавона, которому было несколько веков. В итоге аббатство снесли. Император издал указ о строительстве замка «для предотвращения в будущем беспорядков и мятежей, которые в прошлом и даже совсем недавно имели место в Генте вопреки всевышнему Богу и величию, влиянию, суверенитету и могуществу государя». На руинах монастыря была возведена совершенно новая крепость на 2500 солдат, которая могла постоянно держать город под артиллерийским прицелом. Карл с гордостью заложил ее первый камень. В этот раз он повторил то же самое, что и двенадцать лет назад, когда велел сровнять с землей монастырь в мятежном Утрехте и построить на его месте замок, получивший циничное название Вреденбург [166].

Он также обязал городской совет выплатить 400 000 гульденов, огромный штраф в размере 150 000 золотых гульденов и ежегодные проценты в размере 6000 гульденов. Но и этого ему показалось мало. Он приказал устроить 3 мая публичное покаяние. Городские улицы заполнила императорская армия. Члены городского совета, секретари, чиновники, знать и главы ремесленных цехов, 318 ремесленников и 50 ткачей, одетые в черное и босые, отправились к Принсенхофу умолять Карла и Марию о прощении.

Процессию замыкали пятьдесят крезеров, представителей самой бедной и мятежной части населения Гента. Шествие окружали вооруженные солдаты Карла. Перед императорским троном вся процессия из 400 человек опустилась на колени, умоляя о помиловании. Мария обратилась к брату с просьбой объявить гентским мятежникам о долгожданной амнистии. 25 лидерам восстания Карл приказал отрубить голову. Еще 60 мятежников он помиловал. Их ждал менее суровый приговор. Карл также объявил, что отныне и вовеки гентцы должны повиноваться ему. С этого момента гентцы получили унизительное прозвище «висельники».

Город избежал разрушения, а Карл смягчил приговор, вернув часть конфискованных документов, частично отменив штраф и сохранив несколько городских ворот. Так или иначе, государь должен был использовать не только кнут, но и пряник. Пойдя на некоторые щедрые уступки городу, Карл продемонстрировал свое неоспоримое превосходство. Тот факт, что он родился и рос в этом городе, способствовал смягчению наказания, но нельзя отрицать, что Карл жестоко поставил Гент на место. Город был безжалостно низведен до уровня провинциального города, отчего выиграли такие города, как Брюссель и Антверпен, которые теперь с ним сравнялись. Гент, который еще полвека назад был одним из самых могущественных городов Европы, лишился самоуправления и независимости.

Один испанец из свиты Карла в этом походе отметил, что приговор был «столь суров, что Константинополю с ним не сравниться». А английский посланник в докладе английскому королю Генриху VIII сообщил: «Сегодня император вынес приговор Генту за мятеж; приговор этот столь жесток, что я не удивлюсь, если весь город погибнет от него».

Городское правительство сделало все возможное, чтобы как можно скорее забыть о пережитом унижении. Те, кто называл гентцев «браконьерами», отныне подвергались суровому наказанию. Так, некий Ламбрехт Гейсбарт спустя четырнадцать лет после этих событий имел неосторожность высмеять гентцев как «висельников и убийц», за что был «приговорен к кровавой порке». Ему также на 12 лет запретили въезд во Фландрию. Другим, кто осмеливался публично произносить слово «висельник», «протыкали языки железным прутом», а в августе 1579 года кого-то за это в Генте даже повесили на площади Коренмаркт.

В последующие века жители Гента двояко относились к своему знаменитому соотечественнику. Статуя Карла с двумя большими триумфальными арками, на которых были изображены «славные деяния императора», поставленная на площади Пятничного рынка по приказу габсбургских эрцгерцогов Альбрехта и Изабеллы в 1600 году, простояла до французского вторжения в 1792 году. Предложение установить новую статую Карла на этой площади в середине XIX века вызвало яростный протест, в частности, со стороны патриотического поэта Пруденса ван Дёйсе, который открыто раскритиковал его в своем стихотворении «Император Карл – обратная сторона медали» (Keizer Karel, gezien langs de keerzijde van de medaille): «Житель Гента не должен поклоняться брату, хлеставшему его по лицу кровавым кнутом». В 1863 году это предложение было пересмотрено, и статую решили поставить другую. В итоге из всех жителей Гента был выбран Якоб Артевелде, один из лидеров восстания, произошедшего в XIV веке. Пруденс ван Дёйсе открыто выразил свое ликование по этому поводу следующими словами: «Патриот подает знак: Артевелде возрождается в бронзе для Гента, для родины. Взгляни на его грудь, на башни в огне, на страдания и позор наших отцов!» То был странный кульбит истории, поскольку в 1345 году ван Артевелде зарубили топором его же земляки.

Еще примерно сто лет спустя, а именно в сентябре 1966 года, в Генте на улице Рип состоялось открытие памятника Карлу. Эту статую Гент получил в подарок из Испании от города Толедо. Во время открытия на постаменте памятника предусмотрительно повесили табличку примерно следующего содержания: «Стерпим, но без восторга». Эта статуя простояла недолго. В 1993 году ее перенесли в Принсенхоф, место, где Карл родился, чтобы навсегда скрыть от взоров жителей Гента. Семь лет спустя они сумели символически отомстить, установив в двух шагах от статуи Карла памятник под названием «Висельник», изображающий мужчину, гордо стоящего с петлей на шее и держащего за спиной фигу в знак презрения к статуе императора.

Карлу удалось обуздать Гент, но это не избавило его от политических проблем. Его триумфальная победа над турками в Тунисе в 1535 году сменилась полным поражением шесть лет спустя, когда весь его флот потерпел крушение во время шторма у алжирского побережья. Расходы на подготовку к этой военной кампании стоили Карлу целого состояния. А теперь он еще и лишился части своего флота и солдат. Ненадолго Карл вернулся к военным действиям летом 1546 года, когда отправился на Ингольштадт, чтобы сразиться со Шмалькальденским союзом немецких протестантов. Для этого он собрал армию из 10 000 итальянских, 8000 испанских и 16 000 немецких солдат. Война длилась целых полгода, но к марту 1547 года Карлу удалось вернуть контроль над южной частью Германской империи. Через месяц протестанты потерпели окончательное поражение на берегах Эльбы.

Несмотря на эту единственную победу, император был в постоянном напряжении из-за вечных беспорядков, непобедимых еретиков и огромных затрат на оборону Нидерландов ввиду угрозы нападения со стороны Франции. Карл начал всерьез подумывать о том, чтобы сосватать свою сестру Марию за принца Генриха Орлеанского, второго сына французского короля Франциска I, и отдать ему Нидерланды в качестве приданого. Взамен он смог бы заполучить от французов Миланское герцогство. Нидерланды означали гарантированный доход для казны Габсбургов, но Мария настолько противилась новому браку, что предложение было отозвано.

Тем временем здоровье Карла пошатнулось. В 1532 году во время лесной охоты в Германии он сломал ногу из-за того, что на него навалилась лошадь. Охоту он продолжил, но это плохо закончилось для него. По словам летописца, его нога сильно распухла, и в итоге врачи «заговорили о необходимости ампутации до колена». Карл отказался от ампутации, и в итоге боль в ноге прошла. Но он постоянно страдал от приступов подагры, во время которых из-за невыносимой боли не мог встать с постели. В свои 40 лет император превратился в дряхлого обжору, за что в Испании его прозвали de la misa a la mesa, что означает «набожный обжора».

Теперь его главными увлечениями стали не политика, а набожность, в результате чего он ходил к мессе по три раза в день, и ненасытная тяга к еде, которая усугубляла подагру и астму. Помимо этого, Карл интересовался всем, что было связано с космографией и географией. Последние годы жизни он посвятил изучению монументальных астрономических часов и механических автоматов, которые для него изготовил часовщик Хуанело Турриано. За это время два его европейских соперника, Франциск I и Генрих VIII, умерли, и Карл остался единственным «старым» королем в Европе. Их смерть стала для него тяжелым ударом. Иногда он без всякой причины начинал рыдать, отчего складывалось впечатление, что император страдает от того, что сегодня называют преждевременным выгоранием. Несмотря на то что он сумел усмирить Гент и победить союз немецких протестантских князей, все окружение Карла заметило, что император теряет силы.

Без страха и надежды

Старшего сына Карла и Изабеллы, который родился 21 мая 1527 года, назвали Филиппом в честь отца императора, несмотря на то что Карл почти не знал своего отца. Он был безмерно счастлив рождению сына и наследника и, по словам некоторых летописцев, «занимался лишь тем, что устраивал пиры». После рождения Филипп был официально провозглашен новым принцем Испании. После смерти Карла он унаследует «королевство, где никогда не заходит солнце», в состав которого входили Центральная Европа, Нидерланды, Франш-Конте и колонии в Америке.

Как и отец, Филипп с восьмилетнего возраста воспитывался отдельно от своих сестер. Карл также выделил сыну отдельный двор и отдал его на воспитание своему доверенному лицу, кастильскому дворянину дону Хуану де Суньиге Авельянеде. Де Суньиге было поручено днем и ночью следить за Филиппом, как когда-то де Шьевру было поручено следить за Карлом. Филипп пошел в отца и оказался посредственным учеником. Он очень медленно учился и не знал иностранных языков. К счастью, как и отец, он с ранних лет хорошо ездил верхом и любил охоту. Юность новоиспеченного испанского принца, который избрал себе девиз «Nec spe nec metu», что означает «Без надежды и страха» (этот девиз позже был вывешен на фасаде колокольни в Алсте в честь его радостного въезда), проходила в благочестивой и очень набожной среде. Его религиозность стала, как он впоследствии заявил одному испанскому посланнику, «движущей силой всего, что я делал и буду делать».

Карл редко встречался с сыном, но следил за его воспитанием. Он регулярно посылал Филиппу письма с личными наставлениями, например, о том, когда ему следует вставать и ложиться спать. Он также не стеснялся отчитывать сына за ночные прогулки и чрезмерное увлечение шутами и карликами, а также предостерегал Филиппа от излишнего увлечения сексом. Возможно, внезапная смерть дона Хуана, больного супруга тетки Карла Маргариты была еще свежа в его памяти, так как он поручил де Суньиге перед первым бракосочетанием Филиппа в 1543 году следить за принцем в первую брачную ночь, вовремя заставить его покинуть брачное ложе и сопроводить в отдельную спальню.

В связи с тем, что Филиппа в детстве и отрочестве очень жестко контролировали, он вырос с манией контроля и постоянно стремился учесть все детали. Недостаток ума Филипп, как истинный трудоголик, пытался компенсировать круглосуточным трудом. Он диктовал и подписывал десятки документов днем и ночью. Иностранные посланники докладывали, что через его стол каждый день проходит до 2000 документов. Сам Филипп гордился тем, что каждое утро подписывает до 400 писем. Дон Диего де Кордоба, испанский придворный, верно служивший королю в течение тридцати лет, однажды сделал весьма любопытное замечание кардиналу Гранвеле: «Его Величество так много работал в последние несколько дней, прочел и написал столько писем, что они вышли у него из заднего прохода (да простит меня Его Величество)… потому что в субботу в три часа ночи у него случилась ужасная диарея».

Работа с многочисленными документами означала, что, в отличие от своего отца и прадеда Максимилиана, которые правили «не сходя с седла», Филипп стал «бумажным королем». Он был бюрократом, который почти никуда не ездил, правил своими владениями из кабинета в Эскориале в Мадриде, был подвержен унынию и, по словам венецианского посланника, страдал от «того же недуга, что и его отец, заключающегося в том, что он никому не доверяет».

Принц, который, по словам свидетелей, был привлекательным молодым человеком «с широким лбом, серыми глазами, прямым носом, светлыми волосами и светлой бородой», но при этом обладал характерной для его семьи выступающей нижней челюстью, в 1543 году вступил в брак с принцессой Марией Мануэлой Португальской, которая приходилась ему кузиной, чтобы вновь укрепить родственные связи между королевскими домами Испании и Португалии.

Три года спустя этот брак неожиданно завершился со смертью семнадцатилетней Марии Мануэлы через несколько дней после того, как у нее родился сын дон Карлос. Филипп, который овдовел в возрасте 18 лет, начал подыскивать новую партию, выгодную Испании и Нидерландам. Его политическое будущее окончательно определилось в январе 1548 года, когда его отец составил свое политическое завещание с подробными инструкциями, как Филипп должен стать его преемником и править владениями. Карл стремился избежать противодействия населения Нидерландов тому, кого они называли «чужеземцем», поэтому сделал акцент на признании своего сына «естественным монархом», что позволило бы предотвратить его сильное отторжение как престолонаследника.

Полгода спустя состоялась так называемая аугсбургская сделка, в рамках которой по просьбе своей сестры Марии Карл на рейхстаге присоединил к Фландрии, Артуа и Турне города Вестфальского кольца и провинции Утрехт, Оверэйссел, Дренте, Гелдерн, Фрисландия, Гронинген и Камбре, в результате чего была образована замкнутая территория. Таким образом, Мария сумела отделить наследные земли Габсбургов от Германской империи. Династическое положение Габсбургов было закреплено в Нидерландах. Новое независимое территориальное образование перешло под контроль Марии. Эти земли выплачивали Германской империи ежегодную контрибуцию в обмен на помощь и вошли в историю как Семнадцать провинций, ставших отдельной административной единицей, принадлежавшей Священной Римской империи лишь номинально. Год спустя Карл издал Прагматическую санкцию, которая представляла собой императорский указ об объединении семнадцати провинций.

Нидерланды были объявлены «едиными и неделимыми», а эти земли стали автономными, несмотря на то что по-прежнему подчинялись монарху. Помимо Испании и ее заморских колоний, Филипп являлся правителем Фландрии, Мехелена, Франш-Конте, Намюра, Эно, Голландии, Зеландии, Брабанта, части Лимбурга, Люксембурга, Турне, Камбре, Гелдерна, Фрисландии, Утрехта, Оверэйссела, Гронингена, Оммеландов и Дренте.

Семейные узы между испанскими и австрийскими Габсбургами стали еще более тесными после того, как император также заключил со своим родным братом Фердинандом новый брачный договор, согласно которому сын Фердинанда Максимилиан должен был жениться на своей двадцатилетней двоюродной сестре Марии, дочери Карла и родной сестры Филиппа.

В это время шла подготовка к поездке Карла и Филиппа в Нидерланды, так как будущий правитель, как и Карл в 1517 году, должен был срочно посетить свои новые владения. В ходе этой поездки Филипп был приведен к присяге в качестве герцога Брабантского и графа Фландрского. Для контроля над Испанией новым регентом был назначен новоиспеченный зять Карла Максимилиан. Во время своего визита в Испанию он получил от Португалии в качестве запоздалого свадебного подарка слона, которого он лично сопровождал пешком во время перехода через Альпы в Вену. Филипп уехал из Вальядолида 2 октября 1548 года, а месяц спустя отправился со свитой почти из 500 придворных в Геную, а затем прибыл в Брюссель через Тренто и Аугсбург. Здесь он впервые за шесть лет встретился с отцом.

Все города, в которых Филипп останавливался со своей свитой, устраивали ему роскошные приемы. Например, по пути в Брюссель из Намюра Филипп остановился в Тервюрене в замке для участия в приеме, устроенном в его честь его теткой Марией. Этот прием стал генеральной репетицией всех последующих приемов, устроенных в честь будущего монарха. После приема в Тервюрене все участники отправились на луг Харенхейдевельдт в Эвере рядом с Левензестеенвег, где сейчас находится местное кладбище и штаб-квартира НАТО. А в 1548 году там был организован большой турнир. По случаю этой «показательной битвы» были устроены огромные трибуны в виде крытых галерей длиной до ста метров, с которых принц, его свита и гости могли следить за сражением с близкого расстояния.

Около 400 солдат разделились на два лагеря и под громкий аккомпанемент барабанов и труб выдвинулись навстречу друг другу, изображая миниатюрное сражение пехоты, артиллерии, кавалерии и пеших воинов. Они стреляли из пушек и ружей и скакали верхом. Тот, кто не удерживался в седле, сражался мечом пешим до тех пор, пока его противник не был повержен. После двухчасового сражения прозвучал отбой. Несколько лошадей было убито, и в обоих лагерях были раненые, которым требовалась помощь. Под громкие клики Филипп и его тетка Мария вышли на поле боя, чтобы объявить победителя.

Далее Филипп отправился в Брюссель, где его ожидал ошеломляющий радостный въезд. Поздно вечером местные власти встречали за городскими стенами у Лёвенских ворот его королевский эскорт, насчитывающий до 600 всадников, большинство из которых были в атласной красной форме с белыми и желтыми рукавами. Место встречи было выбрано исходя из практических соображений. В связи с тем, что вокруг городских стен почти не было построек, потенциальным врагам монарха там было просто негде устроить засаду. Процессия прошествовала через Лёвенские ворота, мимо задней части Варандепарка, сада дворца Куденберг, церкви Святых Михаила и Гудулы и далее через триумфальные арки на Мелкмаркт, вдоль улиц, украшенных огромными полотнами, гобеленами и цветами, и длинных шеренг людей с горящими факелами в руках к ратуше на площади Гран-Плас.

Королевский летописец восторженно описывал ликование огромной толпы, когда Филипп вышел на балкон ратуши, одетый в черное с золотом. Он также оставил подробное описание, как была украшена площадь: «По обе стороны колокольни, прямо посредине фасада, длина которого составляет 90 шагов, имелись балконы или галереи из тесаного камня, на которых были устроены трибуны для многочисленной публики; для защиты от солнца был натянут желто-красно-белый тент с зеленой каймой, а балюстрады были покрыты красной тканью. Трибуны каждой галереи образовывали амфитеатр, простирающийся до окон. Галерея с правой стороны была разделена на две ложи, одна из которых была предназначена для придворных дам, другая – для дам городских. Галерея с другой стороны была разделена на три ложи: для посланников королевских домов, принцев, знати и муниципалитетов, для придворных вельмож и рыцарей и для бургомистров, прокуроров, членов муниципалитета, пенсионариев, сборщиков налогов и городского дворянства. Четыре окна над главным входом посреди фасада традиционно предназначались для того, чтобы принцы могли следить за поединками и иными увеселениями на площади. Они были украшены прекрасными парчовыми тентами и балдахинами».

Отрекшийся император

Таким образом, вопрос о престолонаследии Филиппа был решен, но тут возникла загвоздка, когда Карл захотел обсудить со своим братом Фердинандом, главой австрийских Габсбургов, вопрос о престолонаследии над империей, которой все еще владел он. Это был деликатный вопрос, потому что Карл хотел возвести сына на императорский престол вдобавок к управлению Испанией и Нидерландами. Однако Фердинанд был против. Ожесточенные споры между братьями, затянувшиеся на месяцы, наконец прекратились после вмешательства их сестры Марии. Она предложила альтернативное решение, согласно которому Филипп получал право стать преемником Фердинанда в качестве римского короля, когда тот, в свою очередь, сменит своего брата Карла на посту императора. Максимилиан, сын Фердинанда, должен был стать римским королем. Таким образом, трон был аккуратно разделен по очереди между испанскими и австрийскими Габсбургами.

Ради сохранения единства семьи австрийский и испанский наследники должны были помогать друг другу, поэтому они подписали соглашение, согласно которому Филипп женится на одной из дочерей Фердинанда. Все это было фикцией, поскольку Габсбурги проигнорировали тот факт, что титул римского короля являлся выборным, а не наследственным. Римского короля назначали германские курфюрсты.

Однако смерть шестнадцатилетнего английского короля Эдуарда VI в 1553 году заставила Карла на время притормозить. Мария, дочь Генриха VIII и бывшая невеста Карла, сделалась преемницей своего единокровного брата (после короткой интермедии Джейн Грей, «девятидневной королевы») и, не колеблясь ни секунды, одним росчерком пера подорвала протестантский курс Эдуарда VI.

Отныне католицизм стал государственной религией Англии. Новая королева немедленно приняла жесткие меры против английских протестантов. Из-за этого она попала в учебники истории под прозвищем Мария Кровавая. Смена правителя в Англии стала необычайной удачей для Карла, который теперь снова мог рассчитывать на потенциального единоверца и сильного военного союзника. Император тут же предложил Марии выйти замуж за его сына Филиппа.

Филипп принял этот брак скрепя сердце и вообще не имел желания покидать Испанию, но, по его словам, чувствовал себя обязанным «спасти Нидерланды». У принца была «любимая тетушка», которую он никогда раньше не встречал, но то, что он услышал о ней, тоже не сразу сделало его счастливым.

Английская королева была на двенадцать лет старше своего будущего мужа, некоторые считали ее «уродливой старухой». Она была близорука, у нее не было бровей, да еще и говорила она низким мужеподобным голосом. Кроме того, папа должен был дать разрешение на официальное признание брака. В конце концов, Мария была напрямую связана с испанским королевским домом через свою мать Екатерину Арагонскую, а значит, их брак должен был стать брачным союзом тетки и племянника.

Когда Филипп наконец собрал необходимые средства, чтобы оплатить путешествие, 13 июля 1554 года он отбыл из Ла-Коруньи в Англию с флотом из 100 кораблей и 4000 солдат. По прибытии быстро стало ясно, что не только принцу, но и всей его свите было бы лучше остаться дома.

Испанской делегации был противен английский дождь, который непрерывно лил с того момента, как они пришвартовались в Саутгемптоне. Они презирали английскую традицию целовать друг друга в щеку или в губы. Им не нравилась еда, и они жалели, что живут «среди худших людей в мире». Филипп, в свою очередь, остался крайне раздражен тем, что Мария предоставила в его распоряжение придворных на месте, так что он фактически обрек себя на лишние расходы, привезя в Англию собственных. Англичане тоже были не в восторге. Они были совсем не рады тому, что испанец, «чужак», сможет претендовать на английскую корону, вступив в брак с их королевой. Кроме того, принципиальная разница между брачующимися заключалась в том, что Мария уже была королевой, а Филипп все еще оставался принцем.

Таким образом, Филипп должен был стать принцем-консортом. Он мог жениться на Марии, но не приобретал никакой конституционной или политической власти. Карл отдал сыну Неаполитанское королевство, чтобы того считали равным английской королеве, но англичане думали иначе. Портрет, написанный во время свадебной церемонии, подчеркнул разницу между Филиппом и Марией. Филипп изображен слева, где обыкновенно изображали жен королей. Это говорит о том, что художник целенаправленно изменил традиционную иерархию. На самом деле традиция изображать короля (или, в английском случае, королеву) справа соблюдалась всегда, за исключением бельгийской королевской семьи, которая нарушила вековую традицию и впервые изобразила королеву Матильду слева на фотографии в сидячем положении, тем самым поместив ее на почетное по правилам геральдики место справа.

Прилежный Филипп поддержал отца и молниеносно консумировал новый брак, чтобы как можно скорее произвести на свет английского наследника престола и сорвать планы протестантки Елизаветы, кровной сестры Марии, на получение трона. Однако то была нелегкая задача. Марии сравнялось уже 38 лет, и она едва ли могла забеременеть. Объявление о беременности королевы вызвало бурю радости. Когда тревога все же оказалась ложной, Филипп понял, что сделать преемника английского престола будет не так уж и просто. В конце августа 1555 года он помахал рукой на прощание своей безутешной жене из Гринвича и отплыл в Нидерланды. Когда они встретились снова два года спустя, чтобы обсудить войну против Франции, их разговор был сугубо деловым, потому что Мария тоже поняла, что уже слишком поздно думать о наследнике.

Филиппу, в свою очередь, удалось втянуть Марию в войну против французов, в результате которой англичане еще и потеряли Кале, свой последний плацдарм на французской земле. Английская королева скончалась 17 ноября 1558 года в возрасте 42 лет. Филиппу был тридцать один год, он второй раз овдовел.

В августе 1555 года он взял курс на Нидерланды и встретился с отцом в Брюсселе. Император издал прокламацию, в которой завещал сыну все свои нидерландские территории. Карты тем временем снова перетасовали. Двумя годами ранее разразилась новая война с французами, которую на этот раз вел новый французский король Генрих II, сын Франциска I. Военная кампания Карла закончилась катастрофой, когда ряд немецких протестантских принцев во главе с Морицем Саксонским заключили союз с Генрихом II и вторглись в Аугсбург. Императору пришлось глубокой ночью в спешке бежать из Инсбрука в Нидерланды.

Карл, в свою очередь, пытался отбить французов от Меца с армией в 35 000 солдат. В результате он потерял три епископальных города Мец, Туль и Верден, а Лотарингию захватили французы. Эта военная кампания стала одним из величайших поражений Карла, и епископ Аррасский Антуан Перрено де Гранвела писал, что, удрученный, «император, несмотря ни на что, подумывает о возвращении в Испанию».

Генрих II, воспользовавшись случаем, поджег дворец в Бенше и охотничий домик Маримон, где Мария Венгерская устраивала свой незабываемый пир шестью годами ранее, в отместку за то, что ее войска разрушили замок Фолембрей, любовное гнездышко Генриха II и его фаворитки Дианы де Пуатье.

Согласно легенде, именно Генрих II разжег огонь в охотничьем домике Маримон. Кроме того, он приказал прикрепить к тлеющим руинам мемориальную доску с унизительной надписью, адресованной Марии: «Королеве глупости на память за Фолембрей!»

Встретившись с отцом, Филипп увидел пятидесятипятилетнего старого, больного и ослабленного человека с почерневшими зубами, копной седых волос и множеством морщин, страдающего от геморроя, с руками, полностью обезображенными постоянными приступами подагры. Французский посол писал, что император выглядел как живая развалина – «с усталыми глазами, слабым голосом, прерывистым дыханием и сгорбленной спиной». Карл устал. Казалось, он всего-навсего хочет занять себя работой над своими гениальными часами и шестеренками и удалиться от всех политических перипетий.

Карл правил только номинально, и придворные врачи, включая выдающегося фламандца Везалия, почти не надеялись, что император продержится долго в таком состоянии.

В пятницу 25 октября 1555 года рано утром Карл подъехал на осле к дворцу Куденберг. Вместе со своей сестрой Марией он созвал Генеральные штаты Нидерландов и выступил перед их представителями, опираясь на трость, при поддержке своего пажа, доверенного лица и командующего армией Вильгельма Оранского. Там зачитали декларацию Карла, в которой он оставлял управление Нидерландами своему сыну Филиппу и заявлял, что желает вернуться в Испанию, поскольку в Нидерландах слишком холодно для состояния его здоровья. Затем он заговорил сам.

Не сдерживая слез, он рассказал о своей жизни: войнах, в которых участвовал, опасностях, которым подвергался, и, конечно же, перечислил свои победы. Император закончил речь словами: «Я знаю, что за свою долгую жизнь совершал серьезные ошибки либо из-за слишком юного возраста, либо из-за невежества, либо из-за беспечности, либо из-за других недостатков. Но я хочу заверить вас, что никогда сознательно не применял насилие и не поступал несправедливо ни к одному из своих подданных. Если такое все-таки имело место, то не из злого умысла, а по незнанию, и это огорчает меня, и я прошу за это прощения». Так Карл присоединился к символической традиции, согласно которой в конце жизни принцы каются и просят прощения. Наместник Бога превратился в обычного человека.

Филипп попытался поцеловать руку отца, стоящего на коленях, но Карл поднял его и заключил в объятия. Затем заговорил Филипп. Поскольку он почти не говорил и не понимал по-французски, его речь зачитал Гранвела. В ней Филипп заявил, что останется в Нидерландах до тех пор, пока это будет необходимо для обеспечения мира. Его речь и драматическая сцена, когда он, стоя на коленях, публично умолял отца не отрекаться от престола, были театральной постановкой высочайшего уровня. Филиппу не терпелось поскорее прийти к власти, у него не было желания надолго оставаться в Нидерландах.

Карл в последний раз увидел своего брата Фердинанда и племянника Максимилиана в Брюсселе 18 июля 1556 года, где на Гран-Плас прошел последний рыцарский турнир в честь отрекшегося императора. Месяц спустя он попрощался с Филиппом в Генте, а в сентябре 1556 года отплыл из Вальхерена в Испанию в сопровождении 150 слуг, вместе с сестрами Элеонорой и Марией. Там он отправился в свой новый дом – монастырь Юсте в Сьерра-де-Гредос, негостеприимном горном массиве в Центральной Испании. Это была его последняя поездка. Карл умер 21 сентября 1558 года, через два года после своего прощания с Нидерландами.

«Он мертв… и мертвым останется»

Карла похоронили в Испании, но траурная церемония, состоявшаяся 29 декабря 1558 года и длившаяся целых два дня, прошла в Брюсселе. Это была невиданная театральная постановка, поистине исполненная символизма. Тысячную толпу от дворца Куденберг до церкви Святой Гудулы, где проходила церемония, сдерживали широкие деревянные заборы, покрытые черной тканью. В похоронной процессии несли позолоченный миниатюрный корабль длиной более семи метров с черными парусами, созданный по проекту художника с юга Нидерландов, Яна Госсерта. На носу была изображена голова орла, в центральной части корабля был установлен пустой трон. Три женщины-актрисы на корабле символизировали надежду, веру и любовь. Среди всех флагов, гербов и вымпелов на верхушке мачты висел флаг с распятым Христом над Геркулесовыми столпами. Теперь Карл прикоснулся к Богу.

За кораблем следовали три неоседланные лошади императора и приближенные покойного правителя. В протяженной процессии участвовало до 2000 человек: члены гильдий, дворяне, священнослужители, члены ордена Золотого руна, клирики придворной капеллы, городские чиновники, юристы, литераторы, члены Счетной палаты Брабанта, представители всех территорий Габсбургов в Испании и Италии, а также 200 нищих в рясах, которые несли в руках горящие свечи, украшенные гербом императора.

В конце процессии двигалась королевская делегация и рыцари ордена Золотого руна, под оглушительный звук барабанов и труб торжественно несшие перед собой ожерелье, державу, скипетр и корону императора.

В похоронной процессии шли два главных действующих лица, определившие ход истории Нидерландов во второй половине XVI века: герцог Альба, предшествовавший законному наследнику Филиппу в роли великого магистра двора в сопровождении двух дворян, и принц Оранский, несший меч императора острием вниз. Огромная свита заняла свои места в церкви, полностью затянутой черной тканью, где были развешаны гербы императора. В центре церкви находилась погребальная часовня, оправдывавшая свое название «горящая часовня» (chapelle ardente), потому что над катафалком с гробом Карла на гигантской железной конструкции горело около 3000 свечей.

После мессы Вильгельм Оранский вышел вперед и положил руку на гроб со словами: «Он мертв… И мертвым останется… Он мертв, и никто не займет его место, никто более великий, чем он». Эти слова повторили еще четверо дворян. После этого Филипп снял свой траурный головной убор. Вместе с Нидерландами он унаследовал территорию, которая десятилетиями находилась в состоянии войны, чьи соседи-французы часто оказывались слишком могущественны для его отца. Войны Карла привели Испанское королевство на грань банкротства. Кроме того, Филиппу пришлось принять во внимание, что жители Нидерландов все менее склонны подчиняться испанскому владычеству. Теперь слово было за новым королем Испании и Нидерландов Филиппом II, ему следовало переломить ход событий.