Былички и бывальщины. Старозаветные рассказы, записанные в Прикамье

К ЛЕШЕМУ ПОШЛЕШЬ — САМ К НЕМУ ПОПАДЕШЬ Рассказы о лешем и лешачихе

25. А вот еще. Мы сено косить пошли. Вижу: мужик стоит, рубаха белая, а полы-то пиджака так и вертятся. Я на скирде была, скатилась с нее и бежать. Не один год его видели, еще бабушка моя видела. И всё в лесах. (107)

26. От отца слышал. Идет он как-то, ему навстречу кто-то в шляпе. Бровей у него нет, рукавички под кушак заделаны. Он руками лицо вытер, отец и увидел, что бровей у него нет. Отец спросил: «Ты чё такой потной?» А тот: «Я всю ночь белок гонял». Потом он достал рукавички и замахал ими так, что даже лес гнулся. И исчез. Это бес был. (108)

27. Я так в прошлом году в лес пошла, часов шесть было, вечером. Иду и чую, что кто-то взаде вроде идет. Обернулась, гляжу: мужик здоровый, шапка высокая. Лицо не видать, он неблизко стоял от меня. Мне жутко стало. Он молчит. Шагу прибавила, отошла, опосля оглянулась, а там уже и нет никого. Осмотрелася — нигде нет никого. С тех пор я вовсе в лес не хожу. (83)

28. Раз еще как-то двое мужиков скот пасли. Это мама моя рассказывала. Как им возвращаться, они на этой Середней реке бабу увидели. Она на пне сидит, воет. Сарафан на ей черный, с цветами. Они распознать решили, лешачиха это или баба. Один-то крест с себя снял, а двое веревку-то руками растянули и пошли на нее. А она все пятится, пятится да так и пропала. Лешачиха это была, потому как крест надеть не захотела. А выла, дак ее леший набил. (19)

29. У нас мама покойная ходила. Смотрит, а вокруг стога бегает лешачиха, а за ней-то мужики, с крестом. А как крест-то накинули, думали — баба, а она — пень. (17)

30. Вот, девки, лесной дедушко нашу семью потрогал да постращал. Отец в лес как-то пошел, раньше ведь дарами жили. Вот пошел он в лес по грибы, долго по лесу ходил, лег на местечко у елки да уснул. Спит он, сны ему разные снятся. Вдруг заохал кто-то, зашумело в лесу, погода спортилась. И кто-то в спину папеньку толкает и за ноги дергает. Вовремя глаза-от открыл да побежал оттуда, все грибы там оставил. Баба, говорит, с мужиком длиннушшие были. Он, как их увидел, так и побёг оттуда. То, видать, бабушка с дедушкой лесные были. (84)

31. На месте Ольховки был лес, в котором тек ручеек. Трое парней шли на рыбалку. Один из этих парней был немым. Зашли парни в лесную глушь и услышали женский плач. Увидели в пятнадцати метрах от себя сидящего на пне мужчину необъятных размеров в черном костюме и рядом с ним — женщину в черной юбке и розовой кофте таких же огромных размеров. Женщина стояла и плакала. Как только они увидели их, немой закричал: «Леший!» Только выбежали из леса, тут плач и прекратился. Было это за две недели до войны с японцами. (99)

32. Материн отец пошел в лес за коровой, ему было восемьдесят лет. Она блудила по лесу, а дед пошел искать ее. Зашел в лес, где-то брякает колокол, сел дед на пенек и решил закурить трубочку. Из лесу выходит сосед Ксенофонт: «Ну что, Егорыч, посидим, покурим». Сел, ногу на ногу, и дед увидел у него раздвоенные бычьи копыта. Снял, испугавшись, крест и давай читать молитвы. И Ксенофонт сказал: «Ну ладно, Егорыч, пойду по своим лесным делам». Когда дед опомнился, побежал, забрел в такую тайгу, где ничего не стало слышно. Блудил-блудил, вышел на опушку леса, видит: леший на корове, еловой веткой погоняет и говорит: «Ну вот, Егорыч, мы опять с тобой встретились!» Тогда дед узнал, что это леший. Егорыч, всегда знавший дороги, не смог выбраться. Потом леший навел его на дорогу и все время хлопал в ладоши и кричал: «Ха-ха-ха!» Шапка дыбом встала, и волосы поднялись. Дед пришел домой, пошел к соседу Ксенофонту и узнал, что тот не был в лесу, а был на смене. Было это в тысяча восемьсот девяносто втором году. (98)

33. Леший ходит по визирке. У нас старик был в Русиновой, он охотник, он людей лечил и людей портил. Он у меня еще собаку отводил — собака не ищет и всё. Лечил и портил. Ночью у нас считается: валишь сушину, комель-то отрубаешь, на это дерево натягиваешь (полог), ставишь там это жердь, с комля поджег, она шает только, не горит. Она шает только, тепло, тут себе настлал и спишь. Он грит: «Вот вы ходите, молодежь, на визирку никогда не ложитесь». — «А зачем, Иван Денисыч, почему?» — «Ночью леший, грит, ходит по визиркам. Ну вот, смотрите: собака ночью его увидит, она залает. Если выскочит, он убьет». Ну хорошо, так бывало, собака залает, не выскочит, он не заденет ни тебя, ни их, ни собаку. Вот он так предупредил. Он меня это учил. Колдун был. Его все боялись, молодежь. Он к нам придет, мы перед ним: «Иван Денисыч, Иван Денисыч». Ему сваришь, принесешь, всё приготовишь, чтобы ему любо было, чтобы он наших собак не испортил. Он собак отводил. Наладит собаку — не будет искать белку. Не будет чуять — лишится хозяин. Вот его все уважали. (13)

34. Леший в лесу живет, это дьявол лесной. Пастухи-то, они знаются с лешим. Леший-то пасет коров-то. Пастух у нас есть, дак он с лешим знался. Он запировал раз, а леший-то не любит пьяных, и в прошлый год леший его с коня счикивал. Подпасок лешего не видит. Только пастух. Простые люди тожо не видят. (17)

35. Пастух наш с дедушкой знался. Он над нашей коровой надсмеялся. Она одна наша была, остальные с фермы. Дедушко помогал ему коров пасти. Научил его, как коров отдавать, а как забирать-то, пастух не понял. Совхозные коровы вместе были, вот они домой и вернулись, а нашу дедушко не отпустил. Корова наша по лесу кругами ходила. Мы ее искать стали, девять часов за ней по лесу ходили. Слышали, как колокольчик звенит и кто-то посвистывает, мы за колокольчиком бежали. А свистел, видать, дедушко, вел корову за собой. Двадцать два дня ее дома не было. Как-то раз она в соседний дом пришла и опять убежала. Добрые люди подсказали, что делать. Мать состряпала пирог, вино купила. Пошли мы в лес, поставили на пенек. Отец отвернулся, три вички срубил, поворачивается, глядь, а на пеньке ничего нет. В этот день и корова вернулась — дедушко отпустил. Только она всю ночь напролет стояла, а чуть засвистит где — уши натопырит. (89)

36. Один раз доярка пасла стадо у леса. Корова пропала. Первый день искали везде, не нашли. На второй день пошли снова искать. Везде искали, нашли в лесу. Ходит возле дерева, ревет, есть хочет. Вокруг дерева земля черна стала. Она всю траву съела, а не уходит от дерева. Не иначе, черт ее привязал. Насилу домой и притащили. (28)

37. Было у нас, у женщины корова пропала. Пошла она на Григорово ворожить. Там, говорят, одна женщина с дедушком зналася. Приехала к бабе той и говорит: «Хочу про корову свою узнать». Вышла та на улицу, свяргала. Окна сдребежжали, погода спортилась. Сижу я, баба говорит, бога не молю, сижу ни жива ни мертва. Пришла: «Поезжай домой, молитвен не твори, в двенадцать часов спать к окну ложись. Он придет и всё тебе скажет». Сделала баба всё, как она велела. Вдруг зашумело, зашумело. Постучал он в окошко, сам здоровушший, на крылечко навалился. Стала баба его расспрашивать. Указал он тогда мужика, два дня, говорит, корову держал, потом зарезал. (84)

38. Лешачиха коров доит. У лешего тоже лешачиха есть, баба-то. Нарядная такая, в красной юбке, в красной кофте лешачиха-то ходит, кажну корову шшупат. В красном платке, нарядная. Отец у нас лешачиху видел, как она коров доит. Вот корова и ходит пустая. (17)

39. Страшно было с Груней-то тогда. Мужик-то у ей на войне был. Четыре ночи ее в дому не было. Только вот как нашлася она, я в избу-то к ей зашла, а она вся беспамятна на полу лежит. Лицо у ей все вспухло. Васька ишшо маленький был, по полу ползат, титьку ишшет. Мы ведь, как ей пропасть, картошку кучили на полях. Она сперва в нарядное оделась, потом снова старые тряпки надела да по грибы и поехала. Она ж при солнышке на Середней речке была, под густушшей елкой села, и пестерь и ведро рядом поставила. Проснулася, глядит: сухая хворостина над ей и рядом нет ничё. А как через Сумыч-то пошла, там переправа-то худая была, как пойдет через мостик — сразу в воду, а выйдет — сухая. Сколь раз так было! А за ней не рыженький козленочек, а все красненький теленочек ходил. В церкву уж ее водили, избу маком посыпали, а это всё одно: как пойдет по губы-те или по ягоды, через час уже с полной корзиной бежит — леший набросал. (20)

40. Мой муж со старых покосов ходил. Он с собакой был, с ружьем — зайцев хотел набить. Я ему хлеба наклала, с собой дала, он и пошел. Пришел и рассказывает: «Я, грит, на огарку вышел, смотрю: сидит на пеньке дед, курит. Дал я ему пачку папирос, он взял». А это леший был, из той же деревни человеком показался. Леший дорогу показал, запутал. Собака со стариком моим была, а кругами ходил. Километров за пятнадцать вышел. (96)

41. Вот ведь как-то тоже было. Коней я искала. Ушли они. Хожу, ищу. Слышу: колокол брякает. Иду, иду на колокол-от. Иду прямиком, а там болото. Коней-от нет. Шла, шла, огляделася, а я снова на том месте, где сперва была, и стою. Пошла снова. Опять колокол-от слышу. По болоту-то брожу, да ведь в туфлях была. Шла, шла. Вдруг колокол-от не слышу. Господи Иисусе Христе, это чё, леший меня водит? Опять на том месте и оказалась. Всё вкруг одного места и ходила. А кони-то у меня завернулися. Насилу нашла. И вот ведь три раза на одном и том же месте очутилася, господи! (53)

42. Мы вот с мужиком ходили по губы в лес. Ой, груздей было сколько, ой, груздей! Пестери насобирали, ведра насобирали, я уж юбку сняла, в юбку насобирали груздей. И вот домой как уж идти, мужик-от говорит: «Я-де схожу еще, грузди-то мне попадают, ты еще посиди». Вот тожно только ушел от меня, и ушел, и ушел, и ушел. Я-де: «Андрейко! Андрейко! Андрейко!» Он-от мне голос подавал, подавал, подавал, а потом и нечутко стало. Ох, господи, реву и реву, ну куды с губами-то деваюсь?! А его увело. Бесишко увел. Он его хотя не видит, а ить все равно увел. Вот тогда давай молиться, Миколе молиться давай-давай, реву. Куды я деваюсь в лесу! Тожно куды-то чую, где-ко он обошел, подал мне голос. Ушел на эту, подковригу, на Киселеву кулигу, потом гляжу: вышел. Все ближе и ближе. Тожно вышел и меня ругает: «Ты-де ушла от меня». А я куда там уйду! С грибами-то. Вот увел его, потом опять привел. Чё-ко вот так постукиват да и всё. (21)

43. Мы блудили одинов. Пошли по ягоды, по жоровиху, вовсе тут, и Касиб видать, и церковь-то. Ходили рядом, а одна у нас ухала: «Дедушко-о, бабушко-о!» Ходили-ходили, к яме приходим, где будку-то ломали. Да вроде и уйдем с этого места, и приметы ставим, дак все равно к яме этой вертаемся. «А ну-ка, девки, мы стельки переменим!» Переменили стельки и к закату вышли, смотрим: там мужики наши. (93)

44. Учились мы в школе. Пошли по рябину. Идем — нигде рябины не видим. Выходит мужчина по тропинке, мы его спрашиваем: «Дед, где рябины много?» Он говорит: «Идите туда, там и рябины много». Мы пошли. Никакой мы рябины не нашли, а оказался большой тёмной лес. Нашли мы узкую тропочку, идем по ней мимо земляночки — еще эта же опять землянка. Четыре раза всё к одной землянке приходили. Старшая из нас сказала: «Давайте одежу переворотим на левую сторону». Так и вышли на дорогу. Мама ей говорила, что лешие не смотрят на людей, когда они говорят с ними. «А он на нас и не смотрел, а в сторону», — заметила старшая. Это был леший. Был он — черные усики, бородка, кепочка, пиджачок. (100)

45. У нас лесовые избушки были, как бани. Ну, артельно мы не напрашиваемся, артельно мы человека по три, по четыре живем в этой избушке. А когда один идешь, напрашиваться надо. Когда я ходил, как-то у меня ужас один был. Я даже с нар соскочил. Вот тоже живу там один, ночь ночевал, две ночевал. А собаку не выпускаю, у меня собака всегда со мной. Я на нарах, она под нарами. Она, говорят, дьявола видит! Двери вроде на крючок да крестом обнесу: «Господи, благослови на сон грядущий». А тут возьми и собаку выпусти. Она там ушла по своему делу, я возьми и лег, вроде задремать хочу. Подо мной вдруг зашабаркало, там у нас щепки. Двое заговорили: «Теперь он нам попал». Двое там говорят. Я соскочил, двери отдернул, собаку пустил, двери оградил, топор от себя литиём в головы. Топор, говорит, от себя литиём клади, дьявол никогда не подойдет. Вот так, как сделал, больше ни разу никогда черта не видал. Вишь, каки истории. (18)

46. Старуха дочь изругала. Сказала: «Чтоб тя бес забрал!» Ладно девка-то сразу за чурку стала, говорит: «Чур, чур меня». Вдруг бес захохотал. «Догадалась», — говорит. А то бы забрал ее. (89)

47. У сестры парня-то дедушко лесной носил. Ходили искать всем сельсоветом. Неделю целую искали, нашли потом. Вот в двенадцать часов дня скажи ребенку: «Унеси тя леший!» — и унесет. Отец пахал, приехал домой обедать, дети зашумели. А он им: «Унеси тя леший!» Из-под окна дедушко-от лесной и увел сына. Нашли — он говорит: «Я ходил с папой. Он никому не велел рассказывать. Ягодами кормил». Так вот целую неделю искали. (94)

48. Слышала, в Ужгинской Чердынского района у бабушки пасынок был, у которого сын Микола был. Весной пасынок огород городил и переругал парня: «Иди к лешему!» Его день нет, два нет. Везде выискивают. Пошли в церковь служить. Послужили службу по умершей бабушке, вышли. Утром он на сеновале на сарае оказался. Спрашивают: «Где ты был?» — «Я с бабушкой ходил. Все по лесу, по шутьмам». — «А что ел?» — «А она мне велела дерьмо от коров есть. Ешь, говорит, — это лепешки. А я их не ел, я траву, щавель ел». — «А как пришел?» — «Она привела, подворотню достала и пикнула». Это потому вернулся он, что службу служили и она его больше держать не могла. (51)

49. У нас парень заблудился, Витька. Его три дня не было. Он поехал, а тетка и говорит — лошади топтались-де у ей под окном: «Иди ты к лешему, Витька!» Он пошел, да не в ту сторону. Искали, искали, даже в трубу смотрели. Тетка его плачет. Ей говорят: «Ты бутылку водки и красный платок на елку повесь, он возьмет и приведет Витьку к тебе». Она возьми да купи. Она купила красный материал, кушак сделала, повесила. Три дня искали, нашли его, а он от них убежал, одичал. «Как ты жил?» — «Я под сосной спал, ничего не ел». Потом пошли — ни водки, ни кушака. (72)

50. У нас совсем недавно было, был случай такой. Деревня есть Талово. Туда они уехали, а тогда здесь жили, бабка и сын с женой. У их была первейшая девочка, она еще в школу не ходила. Она у них непослушная была, дурная, вольная. Это было в воскресенье или в самую Пасху. Она ушла бегать с утра, бегала, бегала, а потом к матери полезла за чем-то, мать ее заругала: «Леший бы тебя унес!» День прошел, настал вечер. Девочка пропала. Пошли они по деревне — нету. День нету, два нету, они стали искать вкруг домов, вкруг фермы. Может, снег с крыши свалился, ее засыпал? Нету. А как вечер настанет, по тракту ветер как загудит по-волчьи. Молебен отслужили. «Нам бы хоть кости ее найти, живой-то уж нету». И вот. Вчера искали у фермы, а сегодня вот бабка, она дояркой работала, вышла туда же, где искали, а она, Танька, там сидит, замороженная. Это все до войны было. Им надо было говорить: «Леший, леший, какую взял, такую и нам приставь». Он бы ее поносил, поносил да бросил бы живую. Это все факты. (56)

51. Мужик пировал. Баба его с пирушки вела домой. Баба ему: «Унеси тебя леший!» — и ушла домой одна. Мужик шел, шел, встретил мужика. Тот говорит: «Пойдем ко мне пировать». Пошли, долго шли. Увидели огонек. Зашли в избушку. Тот мужик ему говорит: «Пировать не будем, раздевайся и ложись на печку». Провалился, когда лег. Проснулся в снегу, рядом валенки. Ноги обморозил. Ноги отрезали. (49)

52. Недалеко в деревне Петрована еще семилетним леший водил. За конями его послали, он и пошел. Слешовали его. Идет по лесу, видит: старуха большая на пне сидит. А это леший и был. Петрован потом рассказывал. Дали, грит, мне зайца шкурить. Ну, ошкурил, умею это. Лег спать потом, а леший будит: поешь, мол, потом спи. Просыпаюсь, а он: «Домой тебя зовут. Печку затопили, дым идет. Тебя, значит, в трубу гаркают». Завил, завил дорогу-то мне. «Иди, грит, только не оглядывайся. И скажи в деревне, чтоб не ругали меня». Вот как леший-от водит. (96)

53. Ну это опять легенда така была. Мужик репу караулил. Заяц прибежал. Он его, значит: «Понеси тя лешак!» К нему скоро лешак и пришел с кузовом: «Давай садись». Это баушка покойная, жива была — рассказывала. Он унес его куда, ташшил, ташшил и принес его к избушке, домой. В избушке сидит девка и хозяйка. Там, говорит, сижу, эта девка и говорит: «Ты бери, бери деньги-те, клади». А тама у их целый медник стоит денег, у лешака-то. Но старуха-то увидала, что деньги-то он берет. «Убери, ну-ка, его», — лешачиха-то говорит. Леший-то тут же и дал ему и унес его, туда же приташшил. Это такая легенда ходила, что нельзя, когда заяц бежит, его к лешему посылать, а то он тебя унесет. (82)

54. В Тагъяшере одна женщина пошла по воду. Как ушла Прасковья, ждут — вечер уж на дворе. Недели две ходила, а потом пришла, встала у огорода и два дня держалась, никто оторвать не мог. Родители пришли и домой увели. Потом два дня не говорила, не понимала человеческий разговор. Потом стали спрашивать, где была. Она отвечает: «Я была в гостях, так меня угощали, такие люди хорошие. Я все у них и гостила. А пошла от них по воду-то да их и потеряла. Пошла, пошла да так и ушла». (46)

55. Отец пьяный был, мамка сказывала, в туалет пошел. В туалет-от раньше как на улицу ходили. Вот пошел он, ходил да обмарался. Начала мамка его ругать: «Иди, говорит, к лешему». Да в избу зашла. Вдруг зашумело, погода спортилась. Прилетел дедушко с кузовом. Несется, только елки нагибаются. «Садись, говорит, в кузов!» А там избушка в лесу. Баба длиннушшая тама. Дедушко говорит: «Накорми его». А он не ест. Носился, носился, прилетает: «Жрал?» — «Нет, не трогал ничегошеньки, даже белого хлебушка не отведал». Опять улетел. Он опять не ест. Тут дедушко налетел. «Жрал?» — «Нет, не жрал». Вернул он его на крылечко. (84)

56. Случай в деревне был. Одна хозяйка погнала на волю овец. А они со двора не хотели выходить. Она и говорит: «Идите вы к лешему!» Овцы вышли, а одна убежала и вечером не пришла. Искали, искали овцу — не нашли. А тут по ягоды один дед пошел. Смотрит — возле озера одичавшая овца стоит, вся обросшая. Дед ее поманил, она к нему не пошла. Ее застрелить пришлось. (24)

57. Это я слыхала только у мамы. В Урцевой потерялся парень. Лет семнадцати, наверное. Год — нет, два — нет. Через три года вышел парень этот. На руке-де, я сама-де видела, колечко во все пальцы, только блестит колечко. Где-ко у чертей жил. «Чё делал? — «Где-де свадьба, пьют, мы с дядей-то пойдем, оне матюкаются все, мы-де всю хорошую пищу-то съедим. А им наплюем, они плевотину-то нашу едят. Вот-де матюкаются да чё». Это парень рассказывал. С бесом-то и ходил, раз уж бес его унес. То ли он купался, то ли еще чё, потерялся. У лешего жил. Раз дядя, дак леший у его дядя-то. (16)