Бытовая культура итальянского Возрождения: У истоков европейского образа жизни

[166]

1. Путешествия и великие географические открытия

С эпохи Возрождения возникает неодолимая страсть европейского человека к путешествиям и открытию мира. Путешествия — древнейший вид человеческой деятельности, известный нам со времен античной Греции. Греки были талантливыми и смелыми путешественниками. Жившие в восточной части средиземноморского бассейна, они постоянно исследовали окружающее их географическое пространство. Уже в Гомеровскую эпоху «Одиссея» описывает легенду об аргонавтах, по сути дела первых путешественников и первооткрывателей мира. Уже в середине 4-го века до н. э. греки хорошо знали не только Средиземноморье, но и Черное и Каспийское моря. Греки знали и северные берега Европы — их путешественники достигали Британские острова. Еще шире раздвинула границы греческой ойкумены Македонская империя: Александр Македонский привел греков на восток Индии.

К тому же греки создали теорию происхождения Земли и ее места в Солнечной системе. Пифагорейцы считали, что Земля имеет сферическую форму и омывается мировым океаном. Аристотель, хотя и не оставил сочинения по географии, высказывал глубокие мысли о структуре земли. В частности, он подтверждал теорию сферической формы нашей планеты, говоря, что только сфера может оставить округлую тень на луне во время затмения.

Классические сочинения по географии были созданы во II-м веке н. э. Клавдием Птолемеем. Он написал два сочинения, которым была суждена долгая жизнь — «Астрономию» и «Географию». «Астрономия» вернулась в Европу в XII веке в переводе с арабского языка, а «География» долгое время оставалась неизвестной, пока в 1410 году не была переведена с греческого языка на латынь. Она ходила в рукописном виде и только в 1475 году была издана в виде книги, получив широкое распространение в Европе. Эти сочинения оказали огромное стимулирующее влияние на ранних испанских и португальских путешественников.

Правда, географические знания Птолемея были ограниченны. Западный мир кончался у него Канарскими островами. Вряд ли он признавал конец мира, но его горизонт не уходил слишком далеко. Птолемей признавал, что Земля имеет сферическую форму. Но что особенно было важным в наследии Птолемея — это система измерения долготы и широты. Птолемей дал многое для исследователей Ренессанса, но его система мира просуществовала недолго.

Непреодолимая страсть к путешествию, к познанию иных стран и континентов переходит от греков в наследство всей европейской культуре. Но путешествия греков совершались в пределах ойкумены. Эпоха Возрождения оказалась эпохой Великих географических открытий. Она стремилась понять мир как целое, открыть все страны мира, и не только открыть, но и описать их географию, культуру, обычаи, быт.

Остается вечной загадкой, почему люди бросают родной дом и отправляются в далекие, порой опасные странствия. Английский писатель XVIII века Уильям Хэзлитт прекрасно написал об истинной сути путешествия. «Одна из прекраснейших вещей в мире — это путешествие. Душа путешествия — свобода, совершеннейшая свобода, свобода думать, чувствовать, делать, получать простое удовольствие. Мы отправляемся в путешествие, чтобы быть свободными от всех препятствий и неудобств, чтобы оставить позади себя прошлое»[167].

Очевидно, это чувство свободы, страсть к познанию, ну и отчасти поиски наживы вели величайших мореходов к великим открытиям новых стран и континентов, а в конечном счете к открытию самих себя. Со школьных времен мы знаем имена великих путешественников — Магеллана, Колумба, Васко да Гама, Америго Веспуччи. Им мы обязаны знанием многих стран, кругосветными путешествиями, а это значит, что и представлением о том, что земля не плоская, как учили много веков, а круглая, и не имеет границ.

Первым путешественником, отправившимся на свой страх и риск в далекие страны, был венецианец Марко Поло (1254–1324). Жизнь Марко Поло полна приключений. Будучи купцом, он совершил путешествие через страны Ближней Азии и в 1275 году оказался в Пекине. Здесь он провел 17 лет, находясь под покровительством местной знати, после чего отправился в Персию. В 1295 году он возвращается в Венецию и через два года участвует в войне с Генуей. Попав в генуэзский плен, он диктует своему сокамернику пизанцу Рустичиано книгу о своих странствиях. В этой книге он рассказывает о своем пребывании в Китае, сообщает массу сведений о Японии, Цейлоне, Мадагаскаре и даже России. Марко Поло не был географом, но ему нельзя отказать в интересе к быту и культуре тех стран, в которых он побывал. Европейцы впервые узнали от него о существовании бумажных денег, векселях, о пряностях. Книга Марко Поло разошлась по всему миру. Существовало около 140 ее версий. Многое в ней было плодом фантазии, но несомненно, что она породила желание многих отправиться на поиски неизведанных стран[168].

Открытие Америки принадлежит, как известно, Христофору Колумбу (1451–1506). Уроженец Генуи, он жил во многих странах, например в Португалии и Испании, и потому имел несколько имен, итальянское — Коломбо, испанское — Колон. Он много плавал по Средиземному морю, пока не приступил к своему жизненному плану. На трех кораблях он пересек Атлантический океан и высадился на Багамских островах. Эта дата — 12 октября 1492 года — день открытия Америки.

Паоло Уччелло. Битва у Сан-Марино. 1456. Национальная галерея, Лондон

Путешественникам Ренессанса мы обязаны знанием многих стран, кругосветными путешествиями, а это значит, что и представлением о том, что земля не плоская, как учили много веков, а круглая, без конца и края. Колумб знал это еще до начала своего путешествия, но он должен был проверить эту модель мира экспериментальным путем. Нужно себе представить, как трудно было обыденному сознанию принять совершенно новую картину мира, совершенно новую топографию планеты, на которой мы живем. На этот счет английский поэт Чарльз Коусли, сам в молодости моряк, сочинил стихотворение, посвященное Колумбу. Оно называется «Миссис Колон» и посвящено матери Колумба, чье испанское имя было Колон.

Другой итальянский мореплаватель, которому мы обязаны исследованиями Южной Америки и даже названием этого континента, был флорентинец Америго Веспуччи (1454–1512). Он происходил из богатой флорентийской семьи, его брат был членом «Академии Платона», основанной Марсилио Фичино. Америго Веспуччи приплыл к берегам Америки и исследовал дельту Амазонки. В 1507 году лотарингский картограф Вальдземюллер назвал его именем ту часть света, которую мы называем сегодня Америка.

Первое кругосветное путешествие совершил португалец Фернан Магеллан (1480–1521). Другой португалец Васко да Гама (1469–1524) открыл путь в Индию. История этих путешествий одна из самых героических страниц в человеческой истории.

Кристофано дель Альтиссимо. Портрет Христофора Колумба. 1556.

Галерея Уффици, Флоренция

Следует только отметить, что капитаны испанских, итальянских и португальских первооткрывателей никогда бы не достигли успехов, если бы на борту их кораблей не было двух важных предметов — компаса и свинцового груза. Идея применить магнит к мореплаванию появилась еще в XIII веке. Считается, что компас впервые был изобретен в итальянском порту Амалфи. В то время он представлял тонкую магнитную иглу, которая плавала в бутылке с водой. Но уже в XV веке компас был технически усовершенствован и стал необходимым инструментом при навигации. Свинцовый груз тоже был необходим для определения глубины моря. Он погружался по возможности отвесно на длинном шнуре, определяя возможности мореплавания в неизвестных морских акваториях. Иными словами, навигация, определение направления и скорости плавания были необходимы. У Колумба на корабле был специальный навигатор, который определял путь и местонахождение корабля.

Поначалу все эти великие открытия не имели широкого резонанса. «В 1500 году, — пишет английский историк Пенроуз, — читательская Европа мало что знала о новых открытиях. О первом путешествии Колумба была напечатана небольшая статья в „Леттерз“, причем автор ее писал, что открытие вновь найденных стран трудно проверить. Но уже в 1515 году ситуация изменяется коренным образом и экспансия географических знаний продолжалась целых полвека. Пресса стала описывать путешествия Колумба, Веспуччи и других путешественников в Индию, Южную Америку, вояж Корте Рилза в Ньюфаундленд, Када-Мосто в Западную Африку, да Гама в Индию. Впервые героические географические открытия стали реальностью для читательской публики, впервые люди увидели воочию весь мир за пределами их собственного обитания. Вслед за этим последовали издания географических атласов и карт. Это время было революцией в географической мысли»[169].

Об интересе к путешествиям свидетельствует печатание морских карт, которое начинается именно в эту эпоху. На этом специализируются многие издательства в Италии. В Венеции работал картограф Гратиозус Бенинкас, карты которого до сих пор хранятся в Британском музее. Эти карты стремились описать всю мировую географию, это были карты мира — mappae mundi. В Национальной библиотеке в Париже хранится карта, которой пользовался Колумб. Развитие картографии в эпоху Возрождения представляет большой интерес, так как показывает быстрый прогресс в познании и уточнении географии мира. Такую коллекцию мы находим в собрании Лоренцо Медичи, что свидетельствует о его интересе к миру в целом.

Все эти великие открытия происходили в довольно короткое время. Создается впечатление, что между мореходами существовало какое-то соревнование в том, кто будет первым. Но, так или иначе, именно в эпоху Возрождения был открыт путь в Индию, Китай, в Америку, совершено первое кругосветное путешествие. Далеко не всегда эти путешествия были бескорыстными, вслед за открытиями следовал порой самый откровенный грабеж вновь открытой страны. Но так делалась история, таким путем развивался экономический и торговый прогресс. Итальянские мореплаватели были первопроходцами, благодаря им совершались великие географические открытия, которые совершенно изменили карту мира.

Великие географические открытия оказали огромное влияние на европейскую жизнь. Это влияние было как материальным, так и духовным. Открытие новых стран расширило возможности торговли, привело к открытию новых портов, новых торговых путей. В Европу стали привозить экзотические товары: из Индии ковры, покрывала, дешевый текстиль, муслин, калико (одежда из Калькутты), посуда и бумага из Китая, золото и серебро из Мексики и Перу.

На рынках Европы появились невиданные доселе растения и продукты: картофель, маис, бананы, дыни, ананас. Во времена завоеваний Кортеса от ацтеков был завезен шоколад. Сахар и рис были известны и ранее, но теперь их импорт достиг коммерческих высот. Чай и кофе стали завозить в Европу только в первой половине XVII века.

Но гораздо важнее были интеллектуальные последствия географических открытий. Они оказали влияние на прогресс ботаники, зоологии, геологии, медицины. А главное заключалось в возникновении идеи глобального единства. С локальным пониманием истории и географии было покончено раз и навсегда. Каждый человек, каждый народ, каждая нация оказались не островом, а частью материка, несмотря на расстояния и этнические отличия. Идея глобализма в его географическом значении — это продукт Возрождения, это самый значительный результат Великих географических открытий.

В эпоху Возрождения в связи с ростом городов появляется потребность коммуникации между ними. Возникает почтовая система, объединяющая всю Европу. Период пилигримажа, характерный для Средних веков, окончился раз и навсегда. На его место пришли торговые компании, которые стали активно перевозить товары из страны в страну, из города в город. Наряду с этим развивалась и система частных поездок. Если судить по опыту неутомимого Эразма, то многие профессора и студенты часто переезжали из университета в университет в поисках знаний и хорошего заработка. Путешествовали и ради удовольствия, ради открытия новых мест. В связи с этим развивалась индустрия путешествия.

Главными артериями жизни в Европе были дороги, построенные римлянами. Они обрастали гостиницами и трактирами, в которых могли остановиться путешественники. Эти предшественники современных Хилтонов были подчас грязными и тесными. Порой путешественнику предлагали ночевать в одной кровати с незнакомым человеком. Гостиницы были небезопасными. В Австрии за один год в них убивали более сотни людей. Путешествовали, как правило, верхом, но в скором времени появились и почтовые кареты. Они двигались медленно, не более 30 километров в день. Путешествовали обычно в компании с друзьями, в одиночку путешествовать было опасно, могли ограбить или посадить в тюрьму как шпиона. Путешественники вооружались, чтобы противостоять бандитам, кишевшим в лесах, или нанимали охрану, которая сопровождала кареты во время путешествия. Но несмотря на все трудности и отсутствие комфорта, путешественников становилось все больше и больше. В Италии возникали типографии, которые издавали путеводители по интересным местам. В Англии такого рода путеводитель издал впервые Уильям Какстон в 1483 году, в нем содержались, помимо всего прочего, фразы на французском языке о том, как найти отель, как нанять лошадь. Так начиналась индустрия туризма. Через какие-то сотню лет путешествия, или, как их стали называть, Grand Tour, начали считать обязательным в воспитании в образовании благородного человека.

2. Homo ludens: праздники, фестивали, карнавалы

В своей книге «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса» Михаил Бахтин убедительно показал смысл и значение карнавального феномена в ренессансной культуре. По его мнению, смеховая, или карнавальная культура возникла еще в Средние века. Это были всевозможные «праздники дураков», «праздник осла», «храмовые праздники». «Все эти обрядово-зрелищные формы как организованные на начале смеха чрезвычайно резко, можно сказать принципиально, отличались от серьезных — церковных и феодально-государственных — культовых форм и церемониалов. Они давали совершенно иной, подчеркнуто неофициальный, внецерковный и внегосударственный аспект мира, человека и человеческих отношений; они как бы строили по ту сторону всего официального второй мир и вторую жизнь… Это особого рода двумирность, без учета которой ни культурное сознание Средневековья, ни культура Возрождения не могут быть правильно понятыми»[170].

На исходе Средневековья смеховая народная культура начинает проникать в верхние слои литературы. Поэтому литература Возрождения, впрочем, как и изобразительное искусство, вбирает в себя эту народную традицию. Боккаччо, Шекспир, Рабле, Сервантес прекрасным образом демонстрирует этот процесс. В их творчестве воедино сливается игра и серьезность, народная, низовая и профессиональная, высокая формы культуры.

Йохан Хейзинга в своей книге «Homo Ludens», посвященной анализу игрового феномена в европейской культуры, специально выделяет Ренессанс как период наивысшего проявления игровой деятельности. «Если когда-либо сознательная и обособляющая сама себя элита стремилась воспринимать жизнь как игру воображаемого совершенства, то это была среда Ренессанса. Вновь и вновь нужно напомнить, что игра не исключает серьезности. Дух Ренессанса был далек от фривольного. Следование древности было для него святым и серьезным делом. Преданность идеалу пластического творчества и изобретательного разума отличалась небывалой интенсивностью, глубиной и чистотой. Вряд ли можно себе представить фигуры более серьезные, чем Леонардо и Микеланджело. И все-таки духовная ситуация в целом в эпоху Ренессанса есть ситуация игры. Это утонченное и в то же время свежее, могучее стремление к благородной и прекрасной форме есть играемая культура. Все великолепия Ренессанса — это веселый или праздничный маскарад, переодевание в наряд фантастического и идеального прошлого. Мифологические фигуры, аллегории, заимствованные издалека и отягощенные грузом астрологических и исторических сведений, — все они будто шахматные фигуры на доске. Ренессанс пробуждает две в высшей степени игровые системы воплощения мира в образах — пастораль и рыцарство — к новой жизни, а именно к жизни в литературе и в празднике. Трудно назвать другого поэта, который бы полнее воплотил игровой дух, чем Ариосто. Он для нас тот, кто в одно и то же время наиболее совершенно выразил и атмосферу, и ведущую тенденцию Ренессанса… Поэзия Ариосто неоспоримо свидетельствует в пользу тождества игры и поэзии»[171].

Популярность праздников в эпоху Возрождения определялась ролью народной культуры, ее влиянием на все другие слои культурной жизни. Несомненно, публичные театральные представления, среди которых наиболее популярными были мистерии, — театрализация сцен священной истории, пантомимы, карнавальные шествия и процессии — носили массовый характер и были широко доступны всем. Как отмечает Якоб Буркхардт, празднество в ренессансной Италии — это «возвышенный момент народного бытия — момент, когда религиозные, нравственные и поэтические идеалы народа воплощались в зримой форме. Итальянское празднество в его высшей форме — подлинный переход из жизни в искусство»[172].

Италия отличалась от многих других странах Европы своей безумной страстью к различного рода праздникам. Самыми популярными видами празднества были мистерии, связанные с изображением сцен библейской истории, смерти и воскресении Христа. Они имеют богатые традиции, уходящие в Средневековье, но постепенно праздники Тела Христа теряют свой церковный характер и смыкаются со светскими драматизированными представлениями. Они приобретают пышный характер, превращаются в костюмированное шествие, в карнавал. Название «карнавал» связано с тем, что на праздничных шествиях в различных городах Италии использовали повозки (carno), имеющие вид кораблей, на которых восседали участники праздника. Повозки медленно тянули лошади, замаскированными покрывалами. Эта имитация морских судов, плывущих по суше, породила название «карнавал».

Центром карнавальных празднеств были Флоренция и Венеция. В XV веке во Флоренции представления устраивались на барках, стоящих на реке Арно. Публики было так много, что однажды мост через реку, на котором стояли зрители, рухнул. Очень часто на празднествах использовались различные технические сооружения, поражавшие зрителей. В Италии для мистерий строились платформы с тремя секциями: для рая, ада и земной жизни. На венецианских празднествах вместо традиционных шествий использовались выезды на воде. На кораблях и барках, украшенных коврами и флагами, устанавливались подъемные машины, которые возносили в воздух фигуры гениев и богов. Костюмированные юноши и девушки изображали тритонов и нимф. Количество кораблей было так велико, что не было видно воды. Начиная с XV века в Венеции практиковалось проведение на Большом канале регат, зрелище, которое стало предметом изображения в живописи. На площади св. Марка проводились маскарады и турниры. Светские празднества, связанные с коронациями, свадьбами, приездом знатных людей, спортивными соревнованиями и конными ристалищами, вытесняли религиозные мистерии.

Венецианский карнавал собирал большое количество людей. На время карнавала население Венеции удваивалось. Из Венеции мода на карнавальные гуляния в масках распространилась по всей Европе. Другие итальянские города тоже использовали маски, но только для изображения мистерий. В Венеции маска была принадлежностью каждого. В Венеции изготовление масок стало видом массовой и прибыльной индустрии.

В Милане в празднованиях герцога принимал участие Леонардо да Винчи. Он изобрел для графа Сфорца машины, которые выполняли автоматические действия. Одна из машин представляла движение все небесных сфер. Грандиозные карнавалы происходили в Риме. Они сопровождались состязаниями между лошадьми, буйволами, людьми разных возрастов. Здесь проводились карнавальные «сражения» всадников и парады вооруженных горожан. В Риме практиковались маскарады на площадях и факельные шествия на улицах. Причем папа сам участвовал в уличных празднествах, разгуливая среди костюмированных масок или устраивая угощения для народа.

Помимо праздников в крупных городах, существовали и сельские праздники. Они чаще всего приспосабливались к ритму природы и приурочивались к смене времен года. Самым популярным был весенний праздник, День Мая, который носил языческий характер. На этом празднике приносили и дарили цветы, танцевали и избирали Лорда и Леди Мая. Впрочем, существовал и праздник Зимы. Популярны были и местные праздники с участием клоунов, танцоров в масках. Эти народные празднества были пронизаны ощущением витальной энергии, ощущением возрождающейся силы природы. «Карнавалы, посвященные сезонам года, в особенности весенние праздники, были видом магического предсказания, вдохновленными возрождением плодородия земли. Если смерти отдельного человека нельзя избежать, то человек может присутствовать в смерти Зимы и прихода Весны. Все это присутствует в сельскохозяйственных фестивалях, распространившихся в XV–XVI веках, в рождественских пантомимах или праздниках Мая в Англии, в немецких Fastnachtspiele. Главные особенности этих праздников общеизвестны: это брак земли и неба или различных растительных богов. Все это сохраняется в культе майских пар: Робина Гуда и девушки Мэрион, Лорда и Леди Мая, Короля и Королевы Мая, в танцах с мечами, возрождающих смерть и воскресение богов плодородия — Аттиса, Адониса, Осириса, а также в праздниках смерти Зимы. Все эти праздники — свидетельство того, что жизнь может существовать до того, как начнет функционировать разум»[173].

Все эти карнавальные празднества пробуждали художественный инстинкт в простом народе, который тщательно готовился к карнавалам и маскарадам, находил в них применение своих творческих дарований. Таким образом, как говорил Буркхардт, происходил переход обыденной жизни в искусство, повседневности в праздник.

Существуют детальные описания карнавалов и праздников в различных городах Италии, которые происходили в эпоху Возрождения. У Буркхардта мы находим подробное и красочное описание карнавалов в Милане, Неаполе, Флоренции, Риме[174]. Традиции этих карнавалов еще живы и в наше время, маскарады и состязания на лошадях можно увидеть в Венеции или во Флоренции еще и сегодня. Современные празднества являются публичными развлечениями. Но в эпоху Возрождения они имели иные функции. Они способствовали развитию драматического искусства — светской драмы, комедии или пантомимы. Этот карнавальный элемент народной жизни широко проникает в профессиональное искусство — театр, литературу, поэзию. Искусство Возрождения в его высочайших проявлениях демонстрирует присутствие в ней традиций народной культуры. Быть может, именно этим объясняется широкое проникновение в итальянскую литературу самых разнообразных форм комического — пародии, гротеска, бурлеска, буффонады. Остроумие, способность высмеять своего противника, победить его острым словом становится наиболее отличительной способностью светской культуры не в меньшей степени, чем мастерство фехтования, и Бальдассаре Кастильоне учит этому искусству в своем трактате «Придворный». В частности, он говорит, что нужно «культивировать в себе безумие, тогда один будет безрассуден в поэзии, другой — в танце, третий — в музыке, четвертый в скачках, пятый — в фехтовании. Во всем этом мы находим замечательное развлечение»[175].

В культуре Возрождения приобретает особое значение образ «дурака» как человека, отказывающегося от традиционного типа поведения и потому примыкающего к социальному бунтарству, отвергающего обыденность, общепринятость. Барбара Свейн, автор книги «Дураки и безумцы в Средние века и в эпоху Возрождения», раскрывает нам значение этого типа в ренессансной культуре: «В жизни и литературе дурак — вечная фигура. Он появляется под многими формами и многими именами. Его могли называть клоуном, простаком, шутом, грубияном или просто дураком. Он мог носить белую маску клоуна или черную маску комического актера, или шутовской колпак; выделяться своей практичностью, глупостью, злобностью, умом, болтливостью или бесконечной тупостью. Но каковы бы ни были его специальные атрибуты, существо, прячущееся под маскою, было безответственным и неудачливым. Он отвергал разумный код поведения, который существовал в обществе, его безмерная шутливость или меланхоличность шокировала нормальных смертных»[176].

В эту эпоху появились два литературных произведения, посвященных феномену «глупости»: «Корабль дураков» Себастиана Бранта и «Похвала глупости» Эразма. Правда, еще до Бранда и Эразма появилась поэма английского поэта Лидгейта «Орден Дураков». Это — сатирическое сочинение, в котором проглядывает ироническое отношение к человеку. В определенной мере Лидгейт является предшественником Брандта и Эразма.

В «Корабле дураков» все общество рассматривается как проявление безумия. Эта стихотворная поэма рисует галерею дураков, персонифицирующих многочисленные, более ста, человеческие слабости и недостатки: стяжательство, зависть, прелюбодеяние, пьянство и т. д. В трюме этого корабля оказывается вся общественная и частная жизнь Германии накануне Реформации.

В отличие от Бранта, Эразм не подвергает осуждению глупость, напротив — он ее восхваляет и защищает. Человек по своей природе глуп, алогичен, безрассуден. Глупость — связующее начало человеческого общежития, она сродни юности и старости, продлевает юность; из наук ценятся те, что больше всего связаны с глупостью: христианская вера сродни с глупостью, и потому глупость является высшей наградой для людей. Эразм не ограничивается анализом морали, он строит свое сочинение на анализе различных пословиц, существовавших в Англии и Франции в XV–XVI веках, выражающих сущность народного характера. Эта ироничная и насмешливая защита глупости представляет одну из самых интересных и критических сторон ренессансного гуманизма.

Итальянские праздники и карнавалы оказывали значительное влияние на праздничную культуру других европейских стран — Франции, Германии, Англии, Дании. Европа училась веселиться у Италии[177].

3. Игры и спорт

В эпоху Возрождения большое внимание уделяется спорту и физическим упражнениям. О необходимости этих занятий, в особенности в молодости, постоянно пишут педагоги-гуманисты в своих трактатах о воспитании. Что-то тут было общее со средневековой рыцарской традицией, где образование юношей требовало обучению военному делу — езде на лошади, фехтованию, владению мечом и щитом, метанию копья. Но наряду с этим, гуманисты говорят и о необходимости игр и занятий, целью которых является не польза, а простое наслаждение. Например, в педагогическом трактате Паоло Верджерио мы читаем: «Первое и самое главное правило — заниматься не позорными и вредными забавами, а только такими, которые совершенствуют трудолюбие или упражняют телесные силы. Так, например, Сципион и Лелий, а иногда и Аугур Сцевола, зять Лелия, предаваясь душевному отдыху, обычно усердно собирали на берегу моря или рек камушки и ракушки. Это занятие стало для них совершенно необходимым. Однако, пожалуй, похвальнее отдых Сцеволы, который, как говорят, любил развлекаться игрой в мяч. Подобным же видом отдыха является охота, ловля птиц и рыб, которые дают душе наслаждение и укрепляют движением и работой силу тела»[178].

То, что все эти занятия приобретали характер эстетической деятельности (говоря языком Иммануила Канта — «без представления цели»), свидетельствует замечательное произведение — трактат Бальдассаре Кастильоне «О придворном». Кастильоне описывает все, что нужно знать придворному — от духовных до физических занятий. В принципе он позволяет ему все, но только при одном условии — чтобы оно приносило придворному грацию как проявление свободной и естественной деятельности. «Истинное искусство, — говорил Кастильоне, как бы предваряя Канта, — там, где искусства не видно». Это было зарождение теории игры.

Джованни ди Сер Джованни. Поднос в честь рождения ребенка. Дети играющие в мяч и дерущиеся младенцы (на обратной стороне). Около 1450. Палаццо Даванцати, Флоренция

В различных городах Италии политическая и культурная жизнь происходила при дворах. Здесь культивировался «il cortegiano» — идеальный придворный, черты которого описаны в двух замечательных сочинениях: в «Государе» Николо Маквиавелли (1528) и «О придворном» Бальдассаре Кастильоне (1532). Помимо многих этических качеств, этот придворный должен был владеть многими видами спорта, которые были популярны в то время. Прежде всего, это были рыцарские упражнения, такие как фехтование, езда на лошади, стрельба из лука, соколиная охота. Вместе с тем при дворе культивируются такие виды спорта, как бег, борьба, футбол, теннис. По этому поводу Буркхардт писал: «Известно, что в XVI веке итальянцы — и как теоретики, и как практикующие учителя — обучали весь западный мир благородным телесным упражнениям и манерам высокого общения. В верховой езде, фехтовании и танцах задавали тон итальянские иллюстрированные издания и итальянская система преподавания. Гимнастика, как предмет независимый от воинских упражнений, впервые стала преподаваться у Витторино да Фельтре, сделавшись с тех пор необходимым атрибутом высшего воспитания; главное при этом, что она изучалась как искусство; сейчас, конечно, трудно установить, какие упражнения были тогда в ходу и были ли уже известны те, что преобладают ныне. Зато сделать вывод, что целью упражнений помимо силы и ловкости служила еще и грация, позволяет не только известный нам уже образ мыслей нации, но и конкретные свидетельства. Достаточно вспомнить о том, что великий Федериго да Монтефельтро лично присутствовал на вечерних играх вверенной ему молодежи»[179].

В эпоху Возрождения в Италии получили развитие разнообразные игры с мячом, в частности теннис. Именно Италии Европа обязана быстрому и широкому распространению этого вида игры.

Теннис — довольно древняя спортивная игра, которой сегодня насчитывается более восьми веков[180]. Ее корни уходят глубоко в историю, ее начало можно обнаружить в Средние века. В эту эпоху в Испании, Италии и Франции большое распространение имела игра в мяч, в которой войлочный мячик отбивался от стены либо ракеткой, либо просто рукой. Такая игра называлась пелота, или тамбурелла, она и сегодня сохранилась в некоторых городах Франции и Испании. В Италии, в таких городах, как Рим, Пиза, Сиена, она называлась «ballacordia», что означает «мяч» (ball) и «трос» (cord), разграничивающий корт.

Позднее появилось и название теннис, происходящее от французского слова «tenire». Дело в том, что при подаче мяча игрок обычно предупреждал своих противников о подаче, что можно перевести русским словом «держи». Отсюда и возникло название этого вида спорта.

С самого начала теннис был городской игрой. В нее играли, как правило, на площадях, на вымощенных камнями мостовых, перегораживая узкие улочки лентой или веревкой. Первоначально разграничительная лента натягивалась довольно высоко, на уровне 2-х или 2,5 метров. Потом она опускалась ниже. На гравюрах XVI века она находится уже на уровне одного метра. Играть на мостовой было лучше, чем на земле. В Средние века теннис еще не был аристократическим занятием и был доступен всем без исключения — ведь для этой игры не нужно было специального помещения. Игра велась небольшими лопаточками, которые постепенно эволюционировали в ракетки с натянутыми воловьими жилами. Игра была подвижной, энергичной, зрелищной, она собирала публику, которая наблюдала за игроками.

Однако со временем городские власти и монастыри стали запрещать игру в теннис, потому что она нарушала движение в городе, сопровождалась шумом, криками, разбитыми окнами и вообще отвлекала студентов и монахов от их занятий. Можно привести замечательный документ — письмо Эдмунда Лейси, эпископа города Экзетера, в котором он просит городские власти запретить теннисные игры около церкви. «Наша церковь больше не святое место, так как вокруг нее постоянно смех, крики, пение и неблагородные игры. Мы узнали, что некоторые монахи участвовали рядом с церковью в играх с мячом, которая обычно называется теннисом. А для тренировок они пользуются стенами домов».

Для того чтобы как-то ограничить эту популярную игру, власти города вводили наказания и довольно строгие — денежный штраф или месяц заключения в тюрьме. Поэтому теннис был вынужден либо выходить за пределы города, либо укрываться под стенами крытых помещений.

Начиная с XV века теннис стал уходить в специальные помещения — закрытые теннисные корты с площадкой для игры, галереей для зрителей, чтобы король или его свита могли наблюдать за игрой. Тогда-то теннис превратился в «королевскую игру»: простому люду содержать теннисные корты было невозможно.

Старинный теннис отличался от современного и правилами, и техникой, и приемами игры. Мячи были тяжелыми и большими, до 65 мм в диаметре, они делались из шерстяной материи и были довольно опасными для публики. Чтобы обезопасить публику, для нее строилась специальная крытая галерея, которая покрывалась сеткой. Гравюры XVI века показывают, что именно в это время вместо натянутой веревки на корте появляется сетка, разделяющая игроков. Игроки надевали специальную одежду, которую сегодня с трудом можно было бы назвать «спортивной». Это были камзолы и роскошные рубашки. Игра велась ракетками с воловьими струнами. Подача осуществлялась по покатой кровле, после чего мяч скатывался на площадку. Счет велся по системе 15–30–45 (впоследствии последний счет был заменен на 40), что, очевидно, было воспроизведением исчисления времени на городских часах.

Такой теннис получил название «real tennis», что можно перевести и как «настоящий», и как «королевский» (royal) теннис. Этот, по сути дела, реликтовый вид спорта все еще культивируется в некоторых странах, например в Англии и США, где существует федерация и клубы этого вида спорта со всеми его особенностями и старинной техникой.

Из Франции и Италии теннис был завезен и в Англию, где он получил огромную популярность. Теннисные корты строились в Тауэре в Лондоне, в Виндзоре, в Вестминстере. Теннисные корты существовали в колледжах университетов Кембриджа и Оксфорда. Один из них сохранился в Оксфорде до наших дней.

Для английских королей теннис занимал второе место среди спортивных развлечений, уступая место только охоте. Известно, что любителями тенниса были король Генрих II, его сын Генрих VIII, который особенно страстно увлекался этой игрой и уделял ей много времени. Тогда же появились и первые профессионалы. Исторические хроники отмечают среди хороших игроков Ричарда Стайреса, который отличался хорошей подачей.

Любопытно, что упоминания о теннисе можно найти в пьесах Шекспира. Как известно, шекспировские произведения содержат большое количество сведений, относящихся к этой эпохе. В них исследователи находят сведения об истории, мифологии, религии, географии, медицине, музыке, живописи. Живой и наблюдательный ум великого драматурга не оставил без внимания и спорт. Поэтому Шекспиру мы обязаны описаниями тенниса в том его виде, как он существовал в Англии XVI века.

Правда, эти упоминания Шекспиром тенниса немногочисленны. Но тем большую ценность приобретает каждое из них, представляя ценный исторический источник о том, каким был теннис в прошлом и как к нему относились современники Шекспира.

Из произведений Шекспира мы можем узнать даже о некоторых технических деталях, в частности о том, какими были в прошлом теннисные мячи. Чтобы они были упругими, в них клали волос, который вместе с шерстью делал мячи прыгучими. На этом строится шутка в комедии «Много шума из ничего», высмеивающая одного из кавалеров:

«Дон Педро. Видел ли его кто-нибудь у цирюльника?

Клавдио. Нет, но цирюльника у него видели, и то, что было украшением его щек, пошло на набивку теннисных мячей» (III, 2).

Вместе с тем у Шекспира теннисная игра часто приобретает метафорический смысл. Так, в «Перикле» бурное море, в которое попадает человек, сравнивается с теннисным кортом, где волны и ветер играют человеком как мячом.

Любопытные рассуждения о теннисе содержатся в исторической трагедии «Генрих IV», часть вторая. Здесь принц Генрих, который ведет праздный образ жизни и не чурается общаться со старым греховодником Фальстафом, следующим образом рассуждает о своих пристрастиях:

Принц Генрих. «Может быть, тебе покажется низменным и мое желание выпить легкого пива?

Пойнс. Я полагаю, принц должен быть достаточно хорошо воспитан, чтобы не напоминать о таком дрянном напитке.

Принц Генрих. Так, значит, у меня совсем не королевские вкусы… Но, конечно, такие низменные вкусы идут вразрез с моим величием. Разве достойно меня помнить твое имя? Или узнавать тебя на следующий день в лицо? Или замечать, сколько у тебя пар шелковых чулок… Или вести счет твоим рубашкам. Но об этом лучше моего знает сторож при теннисной площадке, потому что, раз тебя там нет с ракеткой, значит, у тебя плохи дела с бельем; а ты уже давно туда не заглядывал, потому что твои нижние провинции поглотили все твои голландские запасы…» (II, 2).

Таким образом, из этого рассуждения мы узнаем, во-первых, о специальном человеке, который занимался уходом и содержанием теннисного корта. А, во-вторых, о том, какую важную роль имела на теннисном корте одежда, в частности белье, которое следовало содержать в чистоте и порядке. Без этого, как мы видим, игроки на теннисный корт не допускались.

У Шекспира, как мы видим, теннис ассоциируется с праздностью, свободным времяпровождением и роскошью. В таком контексте теннис упоминается в «Гамлете». Здесь Полоний инструктирует своего шпиона Ринальдо, который должен сообщить ему о времяпровождении сына Полония в Париже.

В русском переводе термин «теннис» заменен русифицированной «лаптой», но у Шекспира здесь речь идет именно о теннисе: «The falling out of tennis» — споры о теннисе, предмет, хорошо известный и современным игрокам в теннис. На самом деле, Полоний говорит именно о теннисе, спортивном занятии и увлечении, в котором он подозревает своего сына. Очевидно, что в XVI веке теннис был увлечением знатной молодежи.

Другое упоминание, связанное с теннисом, содержится в трагедии «Генрих V». Здесь описывается, как принц Генрих после смерти отца, отказавшись от праздных развлечений, пирушек и буйств, становится королем Англии, доблестным защитником ее прав и доблести. Теперь занятия теннисом становятся воспоминанием о его бурной юности и праздности. Когда французский дофин, памятуя увлечения английского принца в его молодости, посылает ему в подарок бочонок с теннисными мячами, он воспринимает этот подарок как оскорбление и вызов. Обращаясь к французским послам, он говорит:

Здесь мы узнаем об обычае дарить теннисные мячи в качестве королевского подарка, хотя у короля Генриха этот подарок вызывает негативную реакцию — как намек на его молодость и склонность к развлечениям. Все же из этого отрывка мы узнаем о том, что теннис культивировался как спортивное развлечение при дворах Англии и Франции. Причем, очевидно, что в Англию теннис пришел из Франции. Во всяком случае Шекспир говорит о теннисе как об английской моде. В «Генрихе VIII» теннис упоминается в указе, обращенным к придворным и вывешенным на воротах замка:

Из исторических хроник мы узнаем, что теннис был популярной королевской игрой. Французский король Карл VI в 1399 году увлеченно наблюдал за игрой в теннис, а другая коронованная особа, Карл VIII, в 1498 году пострадал от удара мячом в голову, когда он смотрел на эту игру в замке Амбуа.

В своих произведениях Шекспир говорит о различных видах спорта, популярных в его время. И несомненно, что в их ряду теннис занимал одно из видных мест.

Шекспировские суждения о теннисе оставили замечательные характеристики этого вида спорта в то время, когда он находился в процессе перехода от демократического уличного спорта в аристократическое занятие высшего общества. Не случайно, что многие гуманисты, в частности такие ученые люди, как Вивес и Эразм Роттердамский, писали трактаты о теннисе[181]. Отношение Шекспира к теннису — еще одно свидетельство его связи с гуманистической мыслью его эпохи.

Представляется, что в прошлом теннис был нечто большим, чем популярная спортивная игра. В эпоху Возрождения он был значительным культурным институтом, проникающим во многие слои общественной жизни. Начать с того, что теннис был необходимой принадлежностью большинства европейских университетов. Как известно, университеты Франции, Испании, Германии и Великобритании строили теннисные корты, широко открытые для студентов. Не случайно Франсуа Рабле рисует следующий несколько шаржированный портрет студента:

Несмотря на то, что теннис был «королевской игрой» и в него, как правило, играли короли и придворная знать, теннис был доступен и широкой массе горожан. По документальному свидетельству венецианского посла во Франции, в начале XVI века в Париже насчитывалось 1800 крытых кортов, очевидно, намного больше, чем сегодня. Сэр Роберт Даллингтон, посетивший Францию в 1598 году и опубликовавший описание своего путешествия, подтверждает свидетельство венецианца о популярности тенниса в этой стране. «Вся страна буквально усеяна теннисными кортами. Их здесь намного больше, чем церквей. Француз рождается с ракеткой в руке, во Франции теннисистов больше, чем у нас посетителей пивных пабов».

Широкое распространение тенниса в европейской культуре в XVI–XVII веках, периоде, который принято называть золотым веком «королевского тенниса», во многом объясняет, почему эта игра привлекала к себе мыслителей, писателей и поэтов, таких как Чосер, Шекспир, Свифт, Рабле, Монтень, Паскаль, Вивес, Эразм Роттердамский и многих других. Очевидно, динамический образ игры, быстрая смена побед и поражений и связанная с этим резкая смена контрастных эмоциональных состояний делали эту игру притягательной для философского и поэтического ума. В ней как нельзя лучше воплощался дух игры.

Любопытно, что о теннисе, как о игре, способствующей развитию ума и тела, часто пишут гуманисты, стремящиеся установить единство духовного и физического воспитания человека.

До нас дошли два важных документа о теннисе, принадлежащие крупнейшим представителям гуманистической мысли того времени — Эразму Роттердамскому и Луису Вивесу. Оба они написаны примерно в одно время и отражают огромный интерес к новой игре, которая занимала умы и энергию молодых людей эпохи Возрождения.

В 1524 году Эразм Ротердамский издает свои диалоги «Избранные беседы». В одном из них он описывает разговор пяти молодых людей, которые разыгрывают теннисный матч, сопровождая различные моменты игры своими комментариями.

«Николас. Нет ничего лучше, чем теннис для развития всех частей тела, но эта игра больше подходит для зимы, чем для лета.

Джереми. Для меня она хороша во все времена года.

Николас. Возьмем ракетки, чтобы было легче играть и меньше потеть.

Джереми. Ракетки? Не стоит. Они напоминают мне сеть для рыбы. Оставим ее рыбакам. Лучше играть руками.

Николас. Идет. Но на что будем играть?

Джереми. Давайте играть на щелчок по носу, это сохранит нам содержимое наших карманов.

Николас. Я бы предпочел почувствовать боль в моем кошельке, чем в моем носу.

Джереми. Я тоже. Я ценю свой нос больше, чем кошелек. Но мы должны предложить что-то особенное, иначе все мы умрем от скуки.

Николас. Это верно.

Джереми. Пусть на одной стороне будут играть три игрока, а на другой стороне — два. Выигравший покупает еду для всех.

Николас. Прекрасно. Давайте теперь выберем себе партнеров. Хотя все мы игроки одного уровня и поэтому неважно, кто с кем будет играть.

Джереми. Но вы-то лучше играете, чем я.

Николас. Зато вы более удачливы.

Джереми. Давайте играть, и пусть наградой за игру будет победа. Вы двое займите правильные места на корте. Вы — готовьтесь принять мяч на задней линии, а вы стойте там, где стоите, и готовьтесь к ответу.

Кокле. Даже муха не пролетит мимо меня.

Джереми. Давайте начнем. Подавайте мяч поверх навеса.

Николас. Хорошо. Держи.

Джереми. Если мяч при подаче пойдет ниже навеса, то это будет ошибкой, и вы потеряете очко. Честно говоря, вы подаете неважно.

Николас. Неважно для вас, это значит хорошо для нас.

Джереми. Я верну вам мяч, как умею. Но хорошо бы вести счет, чтобы игра была справедливой.

Николас. Но справедливая игра не исключает хитрости.

Джереми. Конечно, в игре, как на войне. И игра, и война имеет свои правила, но не все они могут считаться гуманными. Ну вот, мы выиграли 15 очков. Будем продолжать так же. Мы выиграем всю игру, если вы будете стоять на своих местах. Теперь счет 15–15.

Николас. Ну, это ненадолго. Теперь счет уже 30–15 в нашу пользу.

Джереми. А теперь уже 30–30, мы опять имеем равенство.

Николас. А теперь мы имеем преимущество.

Джереми. Это ненадолго, теперь опять равенство.

Николас. Мадам „Удача“ помахивает нам ручкой, хотя она до сих пор не знает, на чьей она стороне. Награди нас, изменчивая богиня, победой. Мы выиграли гейм.

Джереми. Становится поздно. Давайте подсчитаем, сколько у нас было побед. Мы выиграли шесть геймов против ваших четырех. Осталось еще немного, чтобы мы оплатили вашу еду. Но кто оплатит стоимость мячей?

Николас. Давайте за мячи все будем платить поровну».

В этом диалоге, напоминающем современный телевизионный репортаж с корта, выясняется, прежде всего, что игроки предпочитают играть руками, чем ракетками. Перед началом подачи игроки кричали «excipe» — французский эквивалент французского слова «tenez» — «держи», откуда произошло само слово «теннис». Известно, что Эразм посетил Кембридж, где он преподавал в Квинс-колледже в 1511–1513 годах. В то время теннисные корты были почти во всех колледжах Кембриджа. Очевидно, рассказ Эразма о теннисном матче навеян воспоминаниями о его пребывании в Кембридже.

Другой документ, отражающий бурное распространение тенниса и интерес к нему гуманистической идеологии, принадлежит испанскому философу и педагогу Луису Вивесу. В своих «Диалогах», написанных в 1555 году на латинском языке (французский перевод в 1571 году), Вивес описывает разговор представителей трех знатных семей города Валенсии — Борджиа, Сцинтилла и Кабанилуса. Разговор идет главным образом о том, чем отличается игра в теннис в Испании от французского тенниса.

«Сцинтилла. В Париже я видел множество теннисных кортов, которые были более практичнее и удобнее, чем ваши.

Борджиа. И какие же, хотел бы я узнать.

Сцинтилла. Например, корт на улице Сент-Мартен.

Борджиа. А если ли во Франции общественные корты, как у нас в Испании?

Сцинтилла. Именно о таких я и говорю. И не один, а множество. Например, на улицах Сэн-Жак, Сэн-Марсель и Сен-Жермен.

Борджиа. А играют они также, как и мы?

Сцинтилла. Более или менее, за исключением того, что их игроки надевают шапочки и специальную обувь.

Борджиа. И на что же она похожа?

Сцинтилла. Обувь сделана из войлока.

Борджиа. Наверное, она была бы хороша и для нас.

Сцинтилла. Да, он хороша для паркетного пола. Во Франции и Бельгии играют на полу, выложенном плитками, ровном и гладком. Летом они надевают легкие шапочки, зимой — шапочки более плотные и с тесемками, чтобы они не спадали.

Борджиа. Здесь мы надеваем шапочки только тогда, когда дует сильный ветер. А какими мячами они играют?

Сцинтилла. Мячи у них меньше, чем наши, более твердые. Они покрыты белой кожей. И набивка у них другая. Они набивают мячи не кусками материи, как мы, а собачьей шерстью. Поэтому они не играют руками.

Борджиа. Чем же они тогда играют, кулаками?

Сцинтилла. Конечно, нет. Они пользуются ракетками.

Борджиа. А ракетки натянуты веревками?

Сцинтилла. Вовсе нет, жилами такой толщины, как пятая струна арфы. Сетка у них такой же высоты, как наша. Если вы попадаете мячом в сетку, вы теряете очко. Две линии ограничивают на площадке место, называемое chases. К тому же существуют четыре градации счета — 15, 30, 45 и преимущество, а также равенство (deuse), когда счет равный, и объявляется, когда выигрывается chase или гейм. Мяч может возвращаться с воздуха (volley) или с первого отскока, но если он отскочит два раза, то мяч считается потерянным».

Этот диалог демонстрирует, прежде всего, различия между французским и испанским теннисом, в частности то, что мячи в Испании были черного цвета, чтобы они были лучше видны на фоне стен, которые окрашивались белой краской. Ракетки редко использовались, чаще всего играли руками или деревянными битами, которые назывались «pala». Очевидно, что гуманисты, путешествуя в различные страны, экспортировали из них не только философские идеи, но и способы физических занятий и развлечений. Тем самым зарождался гуманистический идеал не только образованного, но играющего человека — homo ludens.