Царский венец

Глава девятая СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ И НЕПОНИМАНИЕ ДВОРА. 1900 год

В этом-то дворце, небольшом и скромном по сравнению с пышным жилищем Екатерины, но более уютном, оснащённом по последнему слову техники, и обрели в полной мере личное счастье царь Николай и царица Александра. Здесь проходили дни, полные забот, важных и не очень, полные нежных чувств и тягостных раздумий, здесь росли дети и крепла любовь. И в этот тихий, скрываемый от завистливых глаз мирок доступ открыт был немногим. Здесь отдыхала Александра от жестокостей безжалостной войны — войны высшего российского общества и самовлюблённой интеллигенции против царя и царицы: слишком уж они были непохожи на них...

Аликс полулежала на диване с вязанием в руках. Она ещё не знала, кому достанется выходящая из-под её спиц шаль, но привычка дарить подарки, сделанные своими руками, оставалась в ней сильна, несмотря на то, что новые родственники явно воротили от них нос. Впрочем, как и от неё самой...

Уже прошло немало времени, и Аликс — царствующая императрица Александра Фёдоровна — прекратила задавать себе вопросы. Её синие глаза больше не наполнялись недоумением и обидой, в них не вспыхивал больше горький вопрос: «За что?» Она уже перестала повторять это в искреннем горе, когда до царской семьи доходили грязные слухи про «истеричную немку», упорно распускаемые под руководством некоторых Романовых высшим обществом, словно при дворе увлечённо играли в забавную игру: кто наиболее нелепую сплетню состряпает сегодня про жену императора. Александра научилась не плакать втихомолку — лишь грустно улыбаться, тут же прощая и забывая. Ибо ей не в чем было оправдываться перед ними.

Ольга, которой шёл шестой год, подбежала в слезах.

— Мама! Татьяна... она делает мне замечания, — залопотала девочка по-английски. — Она не должна, я старшая!

Александра ласково провела ладонью по белокурым волосам своей старшей крошки. Что бы то ни было, они всегда будут с ней, её муж и её дети — семья. И семья никогда не устанет верить ей и любить её. И так захотелось одновременно прижать к груди обеих старших девочек, у которых вышла очередная досадная детская размолвка, и сказать в который раз, как сильно-сильно она их любит! Но Татьяна, озорно посматривавшая из угла на жалующуюся Ольгу своими большими тёмно-синими глазами, явно не спешила к сестре. Маленькая Мария ползала возле Татьяны по ковру, расставляя вокруг неё игрушки. Мать улыбнулась, глядя на них.

— Не сердись на Татьяну, детка, — сказала она Ольге, — вот с таким уж характером она уродилась, что не терпит, когда рядом делают что-то, что ей кажется неправильным. Когда она вырастет, то станет более сдержанной. А ты будь доброй и не дуйся на неё, она ведь совсем ещё дитя, ты, конечно же, старшая, уже очень большая и смышлёная. Сердиться тебе совсем не к лицу. А то маленькие будут смотреть на тебя и перенимать плохое. Лучше учи их хорошему, Оленька.

Ольга внимательно всё выслушала — и горделивого выражения как не бывало. И тут же ясная и одновременно шаловливая улыбка озарила милое круглое личико.

— Угадай, что я задумала?

Иногда они развлекались так: дети задумывали слово, а мать старалась угадать его. Глядя на ставшее спокойным и мечтательным лицо старшей дочери, Аликс поняла, что она опять думает о «небесном». «Я счастливая, когда думаю о небесном», — так говорила маленькая Ольга.

— Ветер?

— Нет.

«Да, ветер всё-таки не совсем небесное».

— Облако?

Ольга, уже смеясь, отрицательно качала головой.

— Солнышко? — спросила Александра Фёдоровна, вспоминая тёплый и нежный голос мужа.

Ольга радостно закивала. Мать поцеловала её в лоб, и девочка вернулась к сёстрам. В то же время очередной приступ головной боли заставил судорожно сжаться её существо. Кто бы мог подумать, любуясь этой очаровательной женщиной с тонким ликом и гибким станом, расцветшей во всей прелести зрелой красоты, что её постоянно точит и терзает жестокая болезнь, медленно, но верно высасывающая силы? Кто бы смог поверить в это, глядя, как светятся и оживляются её выразительные глаза при дружеском разговоре?

Частые мучительные боли порой не на один день приковывали императрицу к постели. Это было одной из причин, почему русская царица не могла часто появляться в высшем свете, давным-давно уверившемся, что «гордячка» брезгует русской аристократией. Но Аликс и в самом деле хотела как можно меньше общаться со спесивой знатью. И сейчас, наблюдая, как возятся, затеяв новую игру, её весёлые девочки, царица вновь подумала: «Отдать их на растерзание света? Чтобы они учились заботиться лишь о собственной внешности и с увлечением рассуждать о грехах ближних? Нет-нет, ни за что!»

Ольга так похожа на Ники. И любит его, кажется, больше всех, ходит за ним хвостиком, едва царь-отец появляется в кругу семьи, освободившись хоть на вечер от моря дел. «Что же ты за великая княжна, коли до стола достать не можешь?» — поддразнили как-то крошку-царевну смешливые гимназистки при посещении ею их учебного заведения. «Не знаю, — растерялась Ольга, — но сбегаю и спрошу у папа́. Он всё знает!»

Он всё знает! Отец — самый сильный, самый умный и самый добрый.

Для неё, для Александры, её отец тоже был самым сильным, умным и добрым. А мать... Алисе Гессенской было тогда почти столько же, сколько сейчас Ольге. Но и по прошествии многих лет зрелая женщина готова была расплакаться, вспоминая те скорбные дни своего детства, ту гнетущую тяжесть и тишину, перемежаемую рыданиями.

Глядя сейчас на дочерей, Александра вновь ощутила своё сиротство. Королева Виктория всё-таки осталась только бабушкой, а женщина, в которой супруга Ники втайне мечтала обрести вторую мать, — вдовствующая императрица Мария Фёдоровна — отвергла её, «гордую, холодную, не умеющую подружиться со светом».

Пытались ли они понять друг друга? Несомненно. Им обеим хватало для этого и ума, и сердца, а главное — обе они по-своему больше жизни любили одного и того же человека — императора Николая. Но трудно было найти двух женщин, более несхожих. И дело было, конечно, не в том, что матери государя нравились броские, впечатляющие наряды, тогда как Александра постоянно раздражала свекровь, одеваясь строго и просто (а именно это в первую очередь и отмечали придворные модницы). Главное — за различиями во вкусах таилось разительное различие в мировоззрении.

«Я не создана для того, чтобы блистать в обществе, — призналась как-то Аликс своей близкой подруге княгине Барятинской. — Я не владею столь необходимой для этого остроумной болтовнёй. Рядом со мной всегда должен находиться человек, с которым я могла бы быть такой, какая я есть на самом деле. Более всего меня влечёт внутренняя, духовная жизнь. Я жажду помогать другим на их жизненном пути, поддерживая их в борьбе с мирскими соблазнами и искушениями». Этого было не понять вдовствующей императрице, любившей блеск и праздник жизни. Искренне пережив большое горе — смерть любимого супруга, она в скором времени вновь со всей страстью погрузилась в мир, где горели бессчётные огни роскошных люстр, где сияли драгоценности на платьях и ордена на мундирах. Это была её стихия, её жизнь — стихия когда-то весёлой и простосердечной датской принцессы Дагмар, а теперь — Её Величества императрицы Марии Фёдоровны.

Но самым досадным было то, что с годами Мария Фёдоровна приобрела склонность выслушивать сплетни и слухи. К сожалению, нельзя сказать, что возле неё находились всегда только нравственно чистоплотные люди. «Как можно сказать про кого-нибудь не только злое, а просто легкомысленное слово?» — недоумевала Александра.

Однако скучающим сплетникам было достаточно этого непонимания между свекровью и невесткой, и в угоду матери Николая злые языки начали свою чёрную работу.

Царствующая императрица была как-то особенно бледна на вечере у императрицы вдовствующей? Так это, конечно же, потому, что она не в духе и сердится на свекровь за то, что та носит фамильные романовские драгоценности и всегда по правилам выступает первой на официальных приёмах рука об руку с сыном. А может быть, Александра Фёдоровна недовольна тем, что императрица-мать сочла своим долгом дать совет Его Величеству по поводу назначения нового министра?

И кому какое дело могло быть до того, что Александру уже который день терзают сильные боли, что маленькая Мария начала кашлять, что Ольга постоянно капризничает... Государыню Марию Фёдоровну подобные проблемы не волновали никогда, и что такое нездоровье и боли, она, женщина физически развитая, умелица в плавании и акробатике, не могла понять. Она любила сына и не любила его жену. Она не позволит «гордой и лживой» Аликс позорить сына в великосветском обществе! И безразлично было стареющей царице, матери и бабушке, что выезду в свет Александра Фёдоровна охотнее предпочтёт вечер, проведённый с детьми. Марии Фёдоровне судьбой суждено было стать любящей женой, эффектной императрицей, она могла в иных обстоятельствах выказать себя чутким и внимательным человеком, но она не имела тех истинно материнских качеств, которыми в полной мере обладала Александра...