Царский венец

Глава двенадцатая ТОРЖЕСТВА В САРОВЕ. 1903 год

Из Петергофа выехали на царском поезде 15 июля и прибыли утром 17-го на особо устроенную для этого случая платформу близ города Арзамаса Нижегородской губернии. День занимался жаркий, и яркое солнце заметно припекало плечи и головы. Путешественников уже ждали экипажи, запряжённые четвёрками, в которых длинной вереницей они потянулись по пыльной почтовой дороге. Николай и Александра ехали впереди, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна с дочерьми следом, а великий князь Сергей и Элла за ними. В самом конце ехали многочисленные кузены Романовых со своими жёнами. Этот простой и быстрый способ передвижения очень развлёк Аликс и детей, хотя многие из свиты жаловались на духоту, пыль и тряскую извилистость дороги, ведущей к берегам живописной Саровки. Вдоль пути, особенно начиная от границы губернии, на десятки вёрст растянулись толпы паломников, спешивших на прославление своего Батюшки.

Говорили, что помимо окрестных жителей, со всех концов России прибыло в Сэров до 150 000 человек. Они разместились в построенных для них бараках, а когда не хватило места, то расположились лагерем под открытым небом прямо на окрестных лугах. Радость теснила грудь царя при виде бесхитростного восторга, с которым крестьяне, бедно одетые, уставшие, встречали своего царя-батюшку. Остановок для принятия хлеба-соли было немало. В каждой деревне, попадавшейся царственным паломникам по пути, их встречал священник, благословлявший императора. Государь тотчас же приказывал кучеру остановиться и выходил из экипажа. На полдороге, у границы Тамбовской губернии, была возведена громадная арка, увитая лентами и цветами. Там встречал царскую семью местный губернатор В.Ф. Фон-дер-Лауниц[2] вместе с предводителями дворянства и депутациями от населения. Николай стоял, окружённый толпой паломников и другого люда, и каждый старался приблизиться к нему, чтобы поцеловать ему руки, рукава одежды, плечи. Царь приветливо отвечал на возгласы толпы, и Александра радостно улыбалась людям вместе с детьми, стараясь выказать своё расположение и любовь к ним. Обычно немилосердно настроенные к императрице журналисты — и те поспешили отметить «видимую сердечность холодной государыни». Как всегда, государи путешествовали под охраной лейб-казаков, но им не от кого было их охранять. Царь и царица были убеждены в искренней любви народа и верили, что вся крамола, вся грязь и злоба исходят из пропаганды жаждущих власти духовно оскудевших интеллигенции и аристократии.

К концу дня все изрядно утомились, но никому и в голову не пришло сетовать на усталость. Да никто её, пожалуй, и не чувствовал. Царская семья и её свита были полны религиозного рвения и надежд.

Но вот наконец сверкнули в послеполуденных лучах солнца золочёные купола и свеча колокольни. Ещё немного — и белые каменные здания обители, возвышающиеся над берегом реки Саровки, окружили их, а царь и царица ступили на монастырский двор. Прибытие в Саров превратилось в удивительное торжество. Далеко разносился могучий колокольный звон, посвежевший ветерок обвевал разгорячённые лица, неся с собой ароматы сосен, цветущих лугов, буйного разнотравья, Множество духовенства в сверкающих облачениях вышло навстречу царственным паломникам, их плотной стеной окружал народ, напряжённо прислушивавшийся к словам царя и церковных иерархов. Последние лучи заходящего солнца, освещающего древнюю обитель, вечерня с дивным синодальным хором, густые клубы ладана, смешивающиеся с благоуханием летнего воздуха, — эти впечатления навсегда останутся в памяти Николая и Александры.

Ночевать царственных богомольцев отвели в покои настоятеля. И вот наступило долгожданное утро.

В этот день, казалось, и колокол звучал совсем по-новому, радуясь среди лета пасхальной радостью: открытие честных мощей угодника Божия Серафима, светлого инока, истинного батюшки русского народа. Поклониться ему пришли тысячи и тысячи. Государь жаждал слиться со своим народом, ибо как никогда ощущал над своей земной властью могущество власти небесной и неизъяснимость Божьего Промысла. Просто раб Божий Николай. Царь, великий князь Сергей Александрович и его двоюродные братья понесли мощи преподобного Серафима, извлечённые из скромной могилы на кладбище обители в собор с золотым куполом, специально построенный как вместилище мощей святого. Трижды обнося на плечах раку со святыми останками нового чудотворца вокруг храма, Николай всё сильнее укреплялся верой в то, что над его страной простирается молитвенный покров преподобного Серафима. И над его семьёй. И теперь уже не будет ничего невозможного. Государь не сменялся, остальные несли раку по очереди.

Вместе с народом, плачущим от умиления, причащалась и царская чета. Александра вспоминала невольно, как боролась когда-то с Ники против себя же самой. «Когда вы узнаете, как прекрасна, благодатна и смиренна наша православная религия, как величественны и великолепны наши храмы и монастыри и как торжественны и величавы наши богослужения, — вы их полюбите, Аликс, и ничто не будет нас разделять...» — «Нас ничто не разделяет больше, любимый! Это чудо, эту радость в молитве к святым, этот праздник веры и торжество Православия — это всё подарил мне ты. Я никогда не перестану благодарить Господа за его милость, за обретение веры, за обретение новой родины и за тебя, мой дорогой! Да поможет тебе в нелёгких твоих трудах новопрославленный угодник Божий Серафим!»...

На берегу узенькой речки царь и царица увидели первое чудо. Воды Саровки считались целебными, потому что в них часто купался преподобный старец. Они увидели крестьянку, которая несла совершенно парализованную дочурку, а затем погрузила её в реку. Немного погодя девочка своими ножками поднималась по травянистому берегу. Доктора, находившиеся в Сарове, подтвердили факт недуга и исцеления от него.

Александра тоже искупалась в Саровке и долго молилась у раки с мощами святого.

Вскоре, через несколько дней, Николай, Александра и некоторые из их свиты поехали в Дивеевский женский монастырь, расположенный в пятнадцати верстах от обители.

Дивеевский монастырь — духовное детище преподобного Серафима. Прозорливица Прасковья Ивановна — престранная и премудрая, подвизавшаяся несколько лет в лесу, знала, зачем пришла к ней царица. Александра ещё и слова не вымолвила, склонившись перед старицей, как услышала:

— Исполнит Господь твои молитвы — через год родишь сына. Но не на радость, а на скорбь родится этот царственный птенчик. Невинная и святая кровь его будет вопиять на Небо...

Императрица пробыла у блаженной около двух часов, из-за чего задержался отъезд. Прямо из Сарова императорский поезд отбыл в Севастополь.

Потом, наедине, Александра расскажет мужу об этом странном и страшном пророчестве. Слушая жену, Николай в один миг прожил целую жизнь. Калейдоскоп воспоминаний завертелся, пропуская через сердце самые яркие осколки событий, совсем иначе окрасившиеся в свете непонятного и страшного пророчества Паши... Вспомнился случай из детства.

...Ники подросток. Он завтракает с братом Мишей в Аничковом дворце, когда слышит:

— С государем императором — несчастье!

Дедушку Александра II в семье очень любили, и юные великие князья, взволнованные, немедленно поспешили в Зимний дворец.

Навсегда врезалось в память: бледные испуганные лица, кровавые пятна на ковре... А потом он увидел дедушку. Александр II лежал на своей узкой походной постели, покрытый шинелью. Мертвенно-белое лицо было всё в маленьких ранках. Когда Ники, сдерживая дрожь, подошёл к деду, голубые глаза открылись и на бледных губах появилось подобие улыбки. Царь попытался поднять руку и не смог... Кончина его была тихой и мирной, перед смертью император принял Святое Причастие.

Мальчик Ники так был поражён самим фактом смерти дорогого ему человека, так несчастен и потрясён, что, наверно, и не задумался о страшной уродливости наступающего времени, в котором ему предстояло жить и царствовать: государь гибнет не в военном походе, не от рук врагов или претендентов на корону — нет, его убивают люди из его же народа, ради которого он жил, трудился, бремя ответственности за который нёс перед Богом. Убивают не за злые дела, а во имя безумной идеи, что, проникнув извне, как-то привилась в России, и хоть отторгает это безумие Святая Русь, как организм с болью и кровью отторгает инородное тело, да вот не излечивается язва...

Гладя отливающие золотом волосы Александры, Николай вспоминал множество покушений на деда, отца да и на себя самого. Сейчас он до конца чётко и определённо осознал, что царь ныне тот же военный, он не может быть уверен, что не падёт на поле битвы. Битва за Россию с русскими же? Безумие! Но нет лекарств от подобного безумия.

Ещё один осколок из калейдоскопа — посещение военного корабля. Высочайшее внимание обратил на себя матрос, который плакал, но явно не от радости видеть государя, а от скорби, и глаза его были полны ужаса и вины. Потом Николай изыскал возможность поговорить с ним наедине. Несчастный матрос упал на колени:

— Простите, государь! Уби-и-ить, я хотел убить Ваше Величество, — и всплакнул по-мужски тяжело. — Уже приготовился...

Николай не удивился: матрос, представитель простого народа, на службе революционных идей. Только спросил с недоумением:

— Отчего же передумал? — искренность и бесстрашие раскаяния бывшего злоумышленника удивляли.

— Да я ж вас до того не видал, не посчастливилось, Ваше Императорское Величество! Взгляду вашему поразился. Доброте, любви вашей... эх, сказать не умею. Всё во мне перевернулось... как вы на нас, моряков простых, смотрели, как говорили с нами — истинно отец. У меня-то нет отца, помер давным-давно. И показалось мне, что вы вглубь меня глянули и мысли мои прочли... Горько было — что ж я так оплошал-то, воле злой поддался...

Царь отпустил солдата с миром, но случай этот не забыл.

Что делать? Стать Петром I? Иоанном Грозным? Чтобы захлебнулись в крови и правые, и виноватые — Господь разберётся — но Россию спасти? Нет, он не мог. И не хотел. «Отец» — как часто слышал он это от многих — от простого мужика до генерала. А отец не убивает детей, что бы они ни творили. Против детей-недругов у отца России было лишь одно оружие — доброта. «Оружие твоё против злобы — кротость, против обиды — прощение» — так предрёк ему странный старый японец, но сердце разве не то же говорило? И не подводило оно.

Как-то ночью примчался генерал Орлов. Царь работал допоздна, у него вошло в привычку не оставлять на столе ни одной непрочитанной бумаги. Государь не имел секретаря, он даже сам накладывал печати на конверты, и министры привыкли пользоваться его работоспособностью, чтобы сбросить с себя ответственность. Когда разбуженный сонный камердинер доложил о генерале, Николай подумал первым делом: не случилось ли беды? Выйдя к Орлову, увидел, что тот смущён. Генерал принялся просить прощения за то, что потревожил.

— Оставьте, голубчик, — мягко прервал государь, — скажите же, что стряслось.

— Ваше Императорское Величество, в дежурной комнате ждёт женщина. Она назвалась невестой некоего студента, приговорённого к смертной казни за участие в боевой организации. Клянётся, что её жених хотел разорвать с социалистами, узнав об их преступных намерениях, но был удержан силой. Казнь должна состояться завтра. Просительница умоляла меня передать Вашему Императорскому Величеству нижайшую просьбу о помиловании, уверяя, что жених её невиновен; он мог бы умереть собственной смертью, так как сильно болен. Вот её прошение.

Николай спокойно взял прошение из рук генерала и внимательно прочитал.

— Благодарю вас, — услышал Орлов. — Когда можно спасти человеческую жизнь, не надо колебаться. Слава Богу, ни ваша, ни моя совесть не смогут нас в чём-либо упрекнуть.

Царь прошёл в кабинет и вскоре вернулся с текстом телеграмм.

— Бегите на дворцовый телеграф, отправьте телеграммы и одновременно телефонируйте министру юстиции и коменданту, что телеграммы посланы. Пусть примут меры.

Утром рассказал всё Александре. Любящей ли женщине не понять другую, страдающую от ужаса потерять любимого? Царица распорядилась, чтобы помилованного студента осмотрел придворный врач, и, когда узнала, что для лечения необходима поездка в Крым, тут же выделила сумму из собственных средств.

Прошёл год — Орлов протягивал императору уже другую бумагу. Молодая супруга бывшего студента писала из Ялты, что муж её совсем выздоровел, они вместе и счастливы. Николай прочёл последние строки: «Что бы ни случилось, мы готовы отдать жизни свои за государя». И подумал: «Я тоже готов отдать за вас жизнь. За всех вас».

Не зря, наверное, вспомнилась смерть деда, павшего от руки террористов. Но Николай был уверен: ему судьба уготовила что-то более страшное. Он никогда не забывал, что родился в день Иова Многострадального: «У меня более, чем предчувствие... это глубокая уверенность.

Я обречён на страшные испытания, но я не получу моей награды здесь, на земле... Сколько раз я применял к себе слова Иова: Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня. Чего я боялся, то и пришло ко мне».

Александра! Драгоценная Аликс и четверо дочерей... а долгожданный мальчик будет рождён, чтобы пролилась его кровь... Он, он, Николай, потянет их за собой... на что? Неужели грянет страшная гроза над Родиной? Но ведь русский царь не боится грозы! Грозы... На всю жизнь поразил его случай из детства. Он сам рассказывал об этом:

«Мои родители отсутствовали, а я был на всенощной с моим дедом в маленькой церкви в Александрии. Во время службы разразилась сильная гроза, молнии блистали одна за другой, раскаты грома, казалось, потрясали и церковь, и весь мир до основания. Вдруг стало совсем темно, порыв ветра из открытой двери задул пламя свечей, зажжённых перед иконостасом, раздался продолжительный раскат грома, более громкий, чем раньше, и вдруг я увидел огненный шар, летевший из окна прямо по направлению к голове императора. Шар (это была молния) закружился по полу, потом обогнул паникадило и вылетел через дверь в парк. Моё сердце замерло, я взглянул на моего деда — его лицо было совершенно спокойно. Он перекрестился так же спокойно, как и тогда, когда огненный шар пролетал около нас, и я почувствовал, что это и немужественно, и недостойно так пугаться, как я. Я почувствовал, что нужно просто смотреть на то, что произойдёт, и верить в Господню милость так, как он, мой дед, это сделал. После того как шар обогнул всю церковь и вдруг вышел в дверь, я опять посмотрел на деда. Лёгкая улыбка была на его лице, и он кивнул мне головой. Мой испуг прошёл, и с тех пор я больше никогда не боялся грозы».

Пример деда всегда был перед глазами. Он так же верил в милость Господню. Никогда ничего не боялся. И всегда был спокоен. Пусть исполнится то, что предначертано. Пока что он со своим народом, а народ — с ним. Ведь было же это здесь, в Сарове: возвращаясь со святого источника, огромная толпа так навалилась, что чуть не задавила государя. Тогда приближённые подняли его на плечи. Русский царь возвышался над паломниками и слышал громогласное, из единой народной души исходящее:

— Ура-а-а-а!!!

Это был гром, но гром благословенный. Тогда Николай почти физически чувствовал изливавшиеся на него волны безмерной народной любви и, вспомнив сейчас об этом, ласково сказал Аликс:

— Не бойся, солнышко! Ничего с нами не случится без Божией воли. За всё благо, что даровал Он нам, неужели не примем мы с послушанием Им предначертанное — что бы ни стряслось?

И тихий внутренний свет озарил лицо Александры...